В то время, когда происходили описываемые события, Уральск был не очень благоустроенным городом. Дома в основном одно-двухэтажные, деревянные, только в центре были кирпичные дома в три-четыре этажа, частично сохранившиеся со старых времен, частично построенные в советские годы. Не было у нас асфальтированных дорог, плохо развивался городской транспорт. Но в тот день, когда я шла от вокзала домой почти через весь город, он казался мне прекрасным. Это был мой родной город, который я всегда любила. Как и в большинстве маленьких городов, была в нем какая-то умиротворенность, открытость, неторопливость жизни. И люди здесь жили простые, отзывчивые.
Теперь Уральск оказался за границей – в суверенном независимом государстве Казахстан. Трудно представить себе, что исконно русский город, в котором родились и выросли все мои родственники, где прошли мои детские и юношеские годы, стал чужим, заграничным городом. Тогда, в 1945 году, никто не мог предвидеть этого…
Я шла по родной земле, жадно вдыхая пропахший солнцем, зеленью и пылью воздух, с удовольствием взбивая пыль солдатскими сапогами.
И вот мы пришли. Здесь я еще не жила. В мое отсутствие родители сняли в частном доме две комнатки с кухней и отдельным входом. С замиранием сердца открываю калитку, вхожу в большой двор. Галя ведет меня на нашу половину. Навстречу мне идет моя новая бабушка Анна Ивановна Малютина. Это она опекала мою маму, когда та в 1920 году 16-летней девчонкой пришла работать в ВЧК (Всероссийская чрезвычайная комиссия). Взяли ее курьером, а бабушка здесь же работала уборщицей и истопницей. Бывало, зимой набегается мама по городу в своей крепдешиновой юбчонке, солдатских ботинках и полупальто, собранных для нее сотрудниками учреждения, придет, а бабушка ей: «Шурка, лезь на печку, отогревайся». Кипятку принесет, доброе слово скажет. Потом бабушка вышла замуж и уехала в другой город. Мама помнила Анну Ивановну, рассказывала мне о ней. И вот однажды, когда я была на фронте, мама встретила ее на улице. Оказалось, что бабушка потеряла мужа, потом дочь, осталась одна и вернулась в Уральск, к своей племяннице. Та «выкачала» из бабушки все деньги и теперь выгоняла ее из дома. Рассказывая об этом, бабушка расплакалась. Мама пригласила ее жить у нас. «Дочка на фронте, мы с мужем одни. Будешь мне за мать, а дочке, когда она вернется, – за бабушку». Я так и звала ее бабушкой. Замечательная была старушка, добрая, домовитая. Мы потом и забыли, что она нам не родная.
Анна Ивановна и встретила меня на пороге родного дома. Поздоровалась я, бросила свои вещи – и бегом к маме на работу. Когда прибежала в горком партии, где работала мама, она уже бегом спускалась по лестнице мне навстречу. Я не могу передать, что было потом: то ли мы плакали, то ли смеялись, то ли просто молчали, крепко обнявшись. А может быть, это было все вместе. Та встреча на лестнице – как в тумане.
Оказалось, что дочь нашей хозяйки, увидев входившую во двор девушку в военной форме, сразу догадалась, что это и есть долгожданная дочь Александры Ивановны. Больная, с температурой почти 39 градусов, она поднялась с постели и побежала к маме, чтобы сообщить ей радостную весть о моем приезде.
И вот мы с мамой идем домой. Пока меня не было, бабушка нагрела воды, поставила на кухне корыто. С каким блаженством я смывала с себя многодневную вагонную грязь! Мама достала мое любимое довоенное платье. Надела, туго, по-военному затянула пояс. Мама смеется: «Юля, ты же не в армии». Пришел папа, которому мама успела сообщить о моем возвращении. Сели за стол. Праздничная скатерть, водка, небогатая закуска.
– Закуривай, – достает отец портсигар.
– Я не курю, папа.
– Молодец!
Наливает почти полный стакан водки, протягивает мне:
– Выпьем, дочь, за твое возвращение.
– Выпьем, папа.
– До дна?
– До дна.
– Вот молодец!
Конечно, первый тост был за меня, за мое возвращение, за мое здоровье. Потом – за Победу и, как водилось, за Сталина.
Итак, я дома с любимыми родителями. Жива, здорова и бесконечно счастлива. Мне всего девятнадцать с половиной лет, и впереди у меня целая жизнь. Тогда я еще не отдавала себе отчета, какой важный и значительный этап завершился в моей жизни. Сейчас я считаю, что ничего более значительного у меня не было.
Не могу не сказать, что с войны я вернулась совсем другим человеком. Дело не только в том, что изменился мой характер, появилось во мне больше самостоятельности, решительности и целеустремленности. Главное – я научилась по-другому смотреть на жизнь, стала больше ценить все, что меня окружало.
Тогда казалось, что с разгромом фашизма кончилась эпоха войн, что теперь весь мир будет жить мирно и спокойно. Вот я, как и большинство моих ровесников, была переполнена ощущением счастья.
Глава 9 У ВЕЧНОГО ОГНЯ
Теперь Уральск оказался за границей – в суверенном независимом государстве Казахстан. Трудно представить себе, что исконно русский город, в котором родились и выросли все мои родственники, где прошли мои детские и юношеские годы, стал чужим, заграничным городом. Тогда, в 1945 году, никто не мог предвидеть этого…
Я шла по родной земле, жадно вдыхая пропахший солнцем, зеленью и пылью воздух, с удовольствием взбивая пыль солдатскими сапогами.
И вот мы пришли. Здесь я еще не жила. В мое отсутствие родители сняли в частном доме две комнатки с кухней и отдельным входом. С замиранием сердца открываю калитку, вхожу в большой двор. Галя ведет меня на нашу половину. Навстречу мне идет моя новая бабушка Анна Ивановна Малютина. Это она опекала мою маму, когда та в 1920 году 16-летней девчонкой пришла работать в ВЧК (Всероссийская чрезвычайная комиссия). Взяли ее курьером, а бабушка здесь же работала уборщицей и истопницей. Бывало, зимой набегается мама по городу в своей крепдешиновой юбчонке, солдатских ботинках и полупальто, собранных для нее сотрудниками учреждения, придет, а бабушка ей: «Шурка, лезь на печку, отогревайся». Кипятку принесет, доброе слово скажет. Потом бабушка вышла замуж и уехала в другой город. Мама помнила Анну Ивановну, рассказывала мне о ней. И вот однажды, когда я была на фронте, мама встретила ее на улице. Оказалось, что бабушка потеряла мужа, потом дочь, осталась одна и вернулась в Уральск, к своей племяннице. Та «выкачала» из бабушки все деньги и теперь выгоняла ее из дома. Рассказывая об этом, бабушка расплакалась. Мама пригласила ее жить у нас. «Дочка на фронте, мы с мужем одни. Будешь мне за мать, а дочке, когда она вернется, – за бабушку». Я так и звала ее бабушкой. Замечательная была старушка, добрая, домовитая. Мы потом и забыли, что она нам не родная.
Анна Ивановна и встретила меня на пороге родного дома. Поздоровалась я, бросила свои вещи – и бегом к маме на работу. Когда прибежала в горком партии, где работала мама, она уже бегом спускалась по лестнице мне навстречу. Я не могу передать, что было потом: то ли мы плакали, то ли смеялись, то ли просто молчали, крепко обнявшись. А может быть, это было все вместе. Та встреча на лестнице – как в тумане.
Оказалось, что дочь нашей хозяйки, увидев входившую во двор девушку в военной форме, сразу догадалась, что это и есть долгожданная дочь Александры Ивановны. Больная, с температурой почти 39 градусов, она поднялась с постели и побежала к маме, чтобы сообщить ей радостную весть о моем приезде.
И вот мы с мамой идем домой. Пока меня не было, бабушка нагрела воды, поставила на кухне корыто. С каким блаженством я смывала с себя многодневную вагонную грязь! Мама достала мое любимое довоенное платье. Надела, туго, по-военному затянула пояс. Мама смеется: «Юля, ты же не в армии». Пришел папа, которому мама успела сообщить о моем возвращении. Сели за стол. Праздничная скатерть, водка, небогатая закуска.
– Закуривай, – достает отец портсигар.
– Я не курю, папа.
– Молодец!
Наливает почти полный стакан водки, протягивает мне:
– Выпьем, дочь, за твое возвращение.
– Выпьем, папа.
– До дна?
– До дна.
– Вот молодец!
Конечно, первый тост был за меня, за мое возвращение, за мое здоровье. Потом – за Победу и, как водилось, за Сталина.
Итак, я дома с любимыми родителями. Жива, здорова и бесконечно счастлива. Мне всего девятнадцать с половиной лет, и впереди у меня целая жизнь. Тогда я еще не отдавала себе отчета, какой важный и значительный этап завершился в моей жизни. Сейчас я считаю, что ничего более значительного у меня не было.
Не могу не сказать, что с войны я вернулась совсем другим человеком. Дело не только в том, что изменился мой характер, появилось во мне больше самостоятельности, решительности и целеустремленности. Главное – я научилась по-другому смотреть на жизнь, стала больше ценить все, что меня окружало.
Тогда казалось, что с разгромом фашизма кончилась эпоха войн, что теперь весь мир будет жить мирно и спокойно. Вот я, как и большинство моих ровесников, была переполнена ощущением счастья.
Глава 9 У ВЕЧНОГО ОГНЯ
Шли годы. После войны я окончила в Уральске среднюю школу, затем Московский государственный педагогический институт имени В.И. Ленина, работала секретарем Фрунзенского РК ВЛКСМ г. Москвы, директором средней школы того же района, потом в городском комитете КПСС.
Я старалась забыть все, связанное с войной. Не любила рассказывать о войне, никому не показывала фотографии военных лет. Сожгла все письма, которые присылала с фронта домой, и те, которые я, уже дома, получила от однополчан. Уничтожила тетрадь со своими стихами, среди которых было много стихов о войне. За все послевоенные годы ни разу не взяла в руки винтовку, хотя, зная мое военное прошлое, мне не раз предлагали участвовать в стрелковых соревнованиях. Меня не понимали, а я не хотела объяснять, что больше не хочу и не могу стрелять, устала от этого. Я постаралась даже забыть наших девчат, вместе с которыми училась в снайперской школе, а потом воевала и которыми я всегда восхищалась.
Однако война не оставляла меня… Она постоянно снилась мне, чаще всего я видела себя в отступлении, в окружении, в плену. Это были очень тяжелые сны, они мучили меня больше тридцати лет.
Наступил 1965 год. Исполнялось двадцать лет со дня Победы советского народа в Великой Отечественной войне. Страна готовилась впервые широко, в общегосударственном масштабе отметить поистине великий праздник.
Почему впервые?
И.В. Сталин не дожил до первого юбилейного года, он умер в 1953 году. После его смерти недолгое время во главе государства стояли Г.М. Маленков, Н.А. Булганин, а в 1954 году к власти пришел Н.С. Хрущев, работавший до этого первым секретарем ЦК компартии Украины, секретарем Московского горкома КПСС. Его по-разному оценивали прежде и оценивают сейчас. Я больше согласна с теми, кто считает Хрущева человеком, выбившим первый кирпич в фундаменте страны. Много дров наломал Хрущев и в политике, и в экономике. Он же отменил самый главный и самый любимый народный праздник – День Победы как общегосударственный. Мотивировка была примитивна: нельзя нам, дескать, унижать другие народы постоянным напоминанием об их поражении и нашей Победе. И не дано было ему понять, что таким решением он унизил свой собственный народ, понесший огромные потери ради этой Победы и спасший не только свою страну, но и всю Европу от порабощения. При Хрущеве день 9 Мая снова стал обычным рабочим днем, никаких больших торжественных мероприятий официально не проводилось.
Было больно, обидно… Но все, в том числе и фронтовики, молча проглотили эту пилюлю, смирились. Мы молча терпели все, что делала с нами и тогдашняя и нынешняя власть, мы смирились. В итоге имеем то, что имеем.
Так пытались лишить нас праздника Победы. Но это не помешало народу ежегодно отмечать наш замечательный праздник. Встречались однополчане, в Москву приезжали ветераны со всего Союза. Собирались семьями, ведь война, так или иначе, коснулась каждой семьи, каждого человека. Отмечался праздник и во многих трудовых коллективах, в учебных заведениях. Когда я начала директорствовать в школе, то решила, что ребята должны знать и чтить этот праздник, поэтому мы тоже отмечали его. Все приходили в этот день нарядными, учителя-фронтовики прикрепляли на пиджаки орденские планки.
После смещения Хрущева День Победы снова был объявлен государственным праздником.
И вот 9 мая 1965 года на Красной площади состоялся первый военный парад, посвященный юбилею Победы. Мне посчастливилось присутствовать на этом параде в качестве гостя. Трибуны заполнены народом. На площади выстроены войска. Звучит фанфарный сигнал «Слушайте все!», затем следует приветствие от имени руководства страны, и начинается парад. Впервые после памятного парада 24 июня 1945 года на площадь выносится Знамя Победы, в знаменной группе – Герои Советского Союза М.А. Егоров и М.В. Кантария, водрузившие это Знамя над рейхстагом в Берлине. В торжественном марше проходят воинские соединения, слушатели военных академий, суворовцы и нахимовцы. Затем на площадь вступает новейшая военная техника. Завершает парад сводный духовой оркестр. Руководители партии и правительства покидают трибуну на Мавзолее В.И. Ленина.
Все было торжественно, красиво и впечатляюще. Но и тогда, и сейчас, когда я вспоминаю тот парад, мне кажется, что была в нем какая-то незавершенность, будто чего-то не хватало или что-то важное было упущено. Не знаю, в чем дело, но, вероятно, подобное ощущение возникло не только у меня. Не случайно же после завершения парада люди долго не расходились, продолжали стоять на трибунах, как будто ждали чего-то. Лишь через несколько минут, сначала как-то неуверенно, а потом смелее начали они выходить на площадь, собирались группами, шутили, смеялись, фотографировались. Продолжалось это долго. Как бы то ни было, ощущение праздничности, радости и приподнятости охватило всех…
К юбилею Победы была учреждена памятная медаль. Затем юбилейные медали будут учреждаться в ознаменование тридцатой, сороковой и пятидесятой годовщины Победы. Ими награждались не только ветераны войны, но и те, кто в юбилейный год находился на воинской службе.
…Минуло еще десять лет. То, что произошло в 1975 году, на долгое время затмило для меня все и наполнило жизнь новым содержанием.
В том году подготовка к юбилею Победы началась задолго до праздника и велась очень широко, с большим размахом. Создавались новые фильмы и спектакли на военную тематику; в газетах и журналах регулярно печатались материалы о войне и ее участниках; проводились фестивали, соревнования, конкурсы, конференции, походы по местам боевой славы, уроки мужества, вахты памяти и много-много других мероприятий. По телевидению в течение почти двух месяцев демонстрировался 20-серийный советско-американский документальный фильм «Неизвестная война». Все это создавало определенный настрой в обществе.
И произошло то, от чего я так старательно и трудно уходила все послевоенные годы: я все чаще стала думать о войне, вспоминала учебу в снайперской школе, своих девчат, отдельные эпизоды фронтовой жизни. В памяти всплывали имена моих однополчан и подруг по ЦЖШСП. Вот уже извлечены из чемодана фотографии военных лет, пилотка и погоны. Я часто беру их в руки, рассматриваю. В душе возникало запоздалое раскаяние, что так резко вычеркнула из памяти своих фронтовых друзей. Война все чаще приходила в мои сны, бесконечно снились мне отступление, окружение, страх попасть в плен… Начала нервничать от этих воспоминаний.
Однажды позвонила Светлана Владимировна Гордая, моя однокурсница по педагогическому институту, с которой мы встретились много лет спустя после его окончания и подружились.
– Знаешь, я слышала по радио, что девушки-снайперы где-то встречаются.
– Кто?! Где?!
– Не знаю, в каком-то парке.
– В каком парке? Когда?
– Тоже не знаю. По радио услышала только конец передачи. Больше ничего не знаю.
Узнать! Немедленно узнать! Но как? С чего начать? Куда обратиться? Я не знала, что мне делать. Кого ни спрошу, никто ничего не слышал. Моя подруга Галя Казакова тоже мельком что-то слышала по радио, но тоже ничем не могла мне помочь. Я невероятно расстроилась: была реальная возможность найти кого-то из своих девчат, но не получилось…
Вот ведь как бывает в жизни: столько лет не хотелось даже вспоминать о прошлом, а теперь вдруг охватило непреодолимое желание увидеть хоть кого-нибудь из моего военного прошлого. Я иногда мысленно пыталась представить себе нашу встречу, но никакой фантазии не хватало – настолько нереальным все это казалось.
На всю оставшуюся жизнь запомнился день 20 февраля 1975 года. В тот день, сидя в своем кабинете за рабочим столом, я развернула газету «Комсомольская правда», просмотрела первую страницу, перевернула лист. На второй странице бросилась в глаза статья «Снайпер». Еще ничего не предчувствуя, начала читать. И вдруг… Это же о нашей снайперской школе! О ее выпускницах! Еле дочитала до конца. Оказалось, давно уже действует совет ветеранов школы, бывшие курсантки и командиры почти ежегодно встречаются.
Дрожащими от волнения руками набираю номер телефона редакции, узнаю, как позвонить автору статьи Г. Алимовой. Тут же перезваниваю ей, сбивчиво объясняю, что я тоже из снайперской школы, что из ее статьи узнала о встречах, что мне хотелось бы с кем-нибудь связаться. Она дала мне телефон Н.С. Соловей, председателя совета ветеранов школы. Сразу же позвонила Нине Сергеевне и узнала, что в июне состоится встреча выпускниц нашей школы, посвященная 30-летию Победы. Если на предыдущие встречи приглашались выпускницы лишь первых двух выпусков, то теперь решили собрать всех, кто учился в ЦЖШСП.
Что тут началось! По-моему, все мои друзья, знакомые, сослуживцы, соседи знали, что я нашла своих девчат, что скоро у нас состоится встреча, что приедут из всех союзных республик. Для меня не имело значения, что я еще никого не видела и даже не знала, кто приедет, и приедет ли кто-нибудь вообще из тех, кого я знала и помнила. Важно, что появилась надежда найти девчат. По просьбе председателя совета ветеранов школы я тоже кому-то посылала приглашения, помогала кого-то разыскивать, договаривалась о какой-то экскурсии. И все это время невероятно волновалась. Мое волнение передалось другим. На работе меня постоянно спрашивали: «Ну, как?» О домашних и говорить нечего.
Потом начался отсчет дней, оставшихся до встречи. Накануне того знаменательного дня приготовила мой светлый парадный костюм, на лацкан жакета приколола все мои награды, которые завтра я надену впервые за прошедшие тридцать лет. Вроде бы ничего не забыто. Главное – два носовых платка, на всякий случай… В сумку положила военные фотографии.
И вот наступило 7 июня – день встречи. Встаю рано. С гулко бьющимся сердцем и буквально на подгибающихся от волнения ногах выхожу из дома. Еду автобусом, потом в метро. Замечаю, что люди обращают внимание на мои награды – непривычно их видеть. В автобусе какой-то мужчина почтительно уступил мне место. Станция метро «Измайловская». Выхожу из вагона. На платформе меня ждут С.В. Гордая и ее муж С.А. Путяев, они идут со мной. Сергей Александрович – тоже фронтовик, мальчишкой ушел на войну и всю ее прошел в составе 21-й армии. В тот день он еще не знал, что через год-другой тоже найдет совет ветеранов своей армии, будет так же, как сегодня я, волноваться, когда впервые пойдет на встречу с боевыми друзьями. Он понимал, что значила для меня эта встреча, поэтому взял фотоаппарат, чтобы сделать на память снимки.
По парку идем быстро, почти бежим. Я волнуюсь: «Вдруг опоздаем? Вдруг никого не узнаю, ведь тридцать лет прошло? А вдруг и они меня не узнают, как же мы тогда встретимся? А вдруг вообще никто не приехал?!»
Наконец, выходим к месту сбора, на главную аллею парка и видим, что все уже выстраиваются в колонну. Их, наших выпускниц, очень много, не меньше 350-400 человек. Все нарядные, с боевыми наградами, счастливые и оживленные, все громко говорят, смеются. Это наши! Я разволновалась еще больше: разве в этой сутолоке найдешь кого-нибудь? И вдруг слышу: «Юля, Юля Жукова идет!» Это Ася Молокова первая узнала меня. Смотрю – вот они, мои дорогие девчонки! Постаревшие, изменившиеся, но все-таки они! Бегу к ним. Как ни странно, но я сразу узнаю всех, кто там стоит. Однако от волнения из головы вылетели все имена, которые я старательно восстанавливала в памяти. Достаю из сумки фотокарточки, тычу пальцем: вот ты, а вот ты, а это ты. Имен же назвать не могу. Только потом, когда успокоилась немного, все встало на свои места, вспомнились все имена. А Галя Баранникова после первых объятий и поцелуев сказала своей дочери-пятикласснице, вместе с ней приехавшей на встречу: «Ира, это та самая Юля Жукова, о которой я тебе много рассказывала, чьи письма и стихи мы бережем вот уже тридцать лет». И Ира начинает читать мои стихи, которые я сама уже и не помнила.
Кое-как выстроились по шесть человек в ряд, и колонна во главе с военным оркестром (как в школе!) двинулась к памятнику В.И. Ленину. Возложили цветы. Затем – возложение цветов и минута молчания на площади Победы. Вдруг идущая рядом со мной Аня Верещагина наклоняется ко мне, шепчет: «Юля, сзади идет женщина, лицо ее очень знакомо, но вспомнить не могу». Оборачиваюсь – Маша Дуванова! Бросились друг к другу, обнялись и долго стояли так. А колонна шла и шла, огибая нас с двух сторон. Рядом кто-то захлюпал – это Оля Орлова, тоже бывшая воспитанница Маши, но из предыдущего выпуска. Потом втроем бросились догонять колонну.
В Зеленом театре состоялось торжественное собрание. К нам приехали секретарь ЦК ВЛКСМ Б. Пастухов, председатель Комитета советских женщин З. Федорова, поэтесса из Ирана, представители воинских частей, в которых служили наши выпускницы, пионеры. Вносится Знамя школы, все встают. Исполняется Гимн Советского Союза. Потом – приветствия, воспоминания. Почтили память погибших. Их было много – девчат, которые не дожили до Победы… Из доклада на этой встрече узнала, что из 1885 выпускниц нашей снайперской школы, попавших на фронт, погибло при выполнении боевого задания более 250 человек. Много, но ведь и профессия у нас была одной из самых опасных.
После окончания торжеств мы долго еще бродили по парку, фотографировались и говорили, говорили, не останавливаясь, будто хотели наверстать упущенное за прошедшие тридцать лет. Жизнь наша сложилась по-разному, но у всех были семьи, работа, жилье. Только сейчас начинаешь понимать, как это прекрасно – иметь все, что нужно для спокойной нормальной жизни. Тогда же это казалось настолько естественным! В общем, на жизнь никто не жаловался. Судьба некоторых меня просто поразила.
В нашем отделении служила Аня Тарасова. Маленькая, худенькая, молчаливая, робкая, всегда безоговорочно подчинявшаяся своей подруге, – такой помню ее по школе. А после войны она весьма успешно работала военруком в мужской школе, удачно вышла замуж и родила шестерых детей. Вот тебе и тихоня!
Удивила, но уже в другом плане, судьба и Маши Логуновой – нашей необыкновенно строгой, но справедливой старшины. На меня она всегда производила впечатление грамотного, образованного человека. Оказалось, что после войны она не сумела продолжить учебу и, не имея профессии, стала работать банщицей. Правда, она тоже не жаловалась на жизнь, была довольна своим мужем и детьми. Я, однако, с трудом узнавала ее. Вместо нашей бравой старшины, перед которой трепетала вся рота, передо мной стояла очень пожилая, скромно одетая женщина. Не сказали бы мне, что это и есть Маша Логунова, ни за что не догадалась бы. А вот она меня узнала, встретились мы очень тепло, как, впрочем, и со всеми остальными и курсантками, и командирами.
На следующий день для участников встречи организовали экскурсии. Нам подали четырнадцать комфортабельных экскурсионных автобусов, разместились все удобно. По установившейся традиции начали с посещения Мавзолея В.И. Ленина и возложения венков к Могиле Неизвестного Солдата. Потом долго еще, собравшись группами, мы любовались Красной площадью, вспоминали прошлое, рассказывали о нынешнем житье-бытье. Сережа много фотографировал. Как всегда, по площади бродило много иностранцев, они с нескрываемым любопытством рассматривали нас. Одна очень пожилая женщина подошла, взяла меня за руку и, показав глазами на награды, что-то спросила на своем языке. Не зная, как объяснить ей, я сказала одно слово: «Война». «О!» – вскинула она брови, видимо, поняла. Посмотрев мне в лицо, она еще раз крепко сжала мою руку.
Потом нас повезли в общежитие Высшей комсомольской школы, в котором разместились приехавшие на встречу гости. Это здание было выстроено уже после войны на том месте, где прежде размещались первые снайперские курсы, ставшие базой для создания нашей школы. Где-то рядом проходят улицы Снайперская, Героя Советского Союза Алии Молдагуловой.
После обеда разбрелись по разным комнатам, все своими компаниями. Наше отделение во главе с Машей Дувановой уютно расположилось в одной из комнат. И опять разговорам не было конца, чаще всего слышалось: «А помните?» Вдруг резко распахнулась дверь, и не вошла, а буквально влетела зареванная Миля Догадкина. Получилось так, что в огромной массе людей, приехавших на встречу, мы не увидели друг друга, а теперь она совершенно случайно узнала о приезде на встречу такой большой группы девчат из отделения и очень расстроилась, что не сразу с нами встретилась, что потеряла целый день. Еле успокоили ее.
Потом мы снова где-то бродили. Будто боясь, что можем снова потерять друг друга, постоянно ходили вместе и в буквальном смысле слова держались за руки…
Встреча продолжалась три дня, для ее участников были организованы экскурсии по Москве, посещения лучших музеев и театров.
Все эти дни я ходила сама не своя. Возвращалась домой в страшном возбуждении. Переполненная впечатлениями, я беспрерывно что-то рассказывала, не давая другим возможности хоть слово вставить. Спала плохо.
И вот прощальный обед. Приехали немного раньше назначенного времени и собрались в соседнем сквере. Мы стояли, разговаривали, когда к нашей группе подошла женщина, спросила, кто мы и ради чего собрались здесь. Объяснили. Тогда она буквально со слезами на глазах сказала: «У меня есть дочь. От нее и от себя скажу вам: большое спасибо, что вы защитили нас, за все, что для нас сделали». Мы, конечно, тоже прослезились.
Мне еще не раз доведется встретиться с проявлениями уважения к нашему боевому прошлому. Однажды, когда я направлялась на какое-то праздничное мероприятие при всех моих регалиях, подошел мужчина и попросил разрешения поцеловать мою руку. «За ваш подвиг», – сказал он. В другой раз подошла очень пожилая женщина, низко поклонилась мне. Я не могла пройти, не поговорив с ней. Оказалось, у нее на войне погиб муж, и она осталась совсем одна. Бывало, что на улице дарили цветы совсем незнакомые люди. Я понимала, что так они выражали уважение не мне лично, а в моем лице – всем фронтовикам.
На работе я никогда не рассказывала о своих фронтовых делах, поэтому ни мои сослуживцы, ни тем более коллеги из других отделов почти ничего не знали о моем боевом прошлом. И когда в том же 1975 году на торжественном собрании коллектива докладчик немного рассказал обо мне, все удивились, а на следующий день на работе ни один не прошел мимо, не выразив мне своего уважения.
Но позднее бывало и другое. Помню, как-то возвращалась я с праздничного парада на Красной площади, на жакете – награды. И вот иду я по улице, а навстречу – молодая миловидная девушка. Посмотрела она на мои награды и зло процедила: «Нацепила…» Мне было горько, но я растерялась и не нашлась, что и как ей ответить. В тот день я шла к моему товарищу, фронтовику Васе Рябцеву, у которого по традиции собирались его боевые друзья. Один из них, боевой летчик, удостоенный многих очень высоких наград, вместо орденов и медалей, с которыми я всегда видела его, в этот раз прикрепил к пиджаку орденские планки. Увидев, что все остальные при орденах, он пытался что-то объяснить. «Чего вы-то испугались?» – спросила я его. Он промолчал. В то время в стране уже шла перестройка, и «реформаторы» торопились переписать историю, низвергнуть прежние авторитеты и прежних героев. Не все смогли тогда устоять. Даже этот храбрый летчик.
Но это будет не скоро. А тогда, в 1975 году, еще никто не знал, что придут такие времена, когда ветераны войны будут подвергаться оскорблениям и перестанут носить боевые награды.
…В последний день нашей встречи мы собрались на прощальный обед в огромном зале. Прекрасно накрытые столы, вкусный обед, напитки на любой вкус. Наша компания дружно проголосовала за то, чтобы бутылки с горячительными напитками обменять на воду и квас. В зале стоял невероятный шум. За каждым столом вспоминали и обсуждали свое, пели тоже свое. Потом всем залом грохнули самую популярную в школе песню «Грезы». Песня непритязательная, но мы любили ее, пели и на марше, и на отдыхе.
После ужина шли пешком до метро и пели наши любимые школьные песни. Прощались в метро. Долго не могли расстаться. Девчата разъезжались. Обменялись адресами, обещали теперь уж не теряться, писать друг другу. Всплакнули, конечно. Мне кажется, в эти дни я видела столько женских слез, сколько не довелось увидеть за все полтора года службы в армии.
Я старалась забыть все, связанное с войной. Не любила рассказывать о войне, никому не показывала фотографии военных лет. Сожгла все письма, которые присылала с фронта домой, и те, которые я, уже дома, получила от однополчан. Уничтожила тетрадь со своими стихами, среди которых было много стихов о войне. За все послевоенные годы ни разу не взяла в руки винтовку, хотя, зная мое военное прошлое, мне не раз предлагали участвовать в стрелковых соревнованиях. Меня не понимали, а я не хотела объяснять, что больше не хочу и не могу стрелять, устала от этого. Я постаралась даже забыть наших девчат, вместе с которыми училась в снайперской школе, а потом воевала и которыми я всегда восхищалась.
Однако война не оставляла меня… Она постоянно снилась мне, чаще всего я видела себя в отступлении, в окружении, в плену. Это были очень тяжелые сны, они мучили меня больше тридцати лет.
Наступил 1965 год. Исполнялось двадцать лет со дня Победы советского народа в Великой Отечественной войне. Страна готовилась впервые широко, в общегосударственном масштабе отметить поистине великий праздник.
Почему впервые?
И.В. Сталин не дожил до первого юбилейного года, он умер в 1953 году. После его смерти недолгое время во главе государства стояли Г.М. Маленков, Н.А. Булганин, а в 1954 году к власти пришел Н.С. Хрущев, работавший до этого первым секретарем ЦК компартии Украины, секретарем Московского горкома КПСС. Его по-разному оценивали прежде и оценивают сейчас. Я больше согласна с теми, кто считает Хрущева человеком, выбившим первый кирпич в фундаменте страны. Много дров наломал Хрущев и в политике, и в экономике. Он же отменил самый главный и самый любимый народный праздник – День Победы как общегосударственный. Мотивировка была примитивна: нельзя нам, дескать, унижать другие народы постоянным напоминанием об их поражении и нашей Победе. И не дано было ему понять, что таким решением он унизил свой собственный народ, понесший огромные потери ради этой Победы и спасший не только свою страну, но и всю Европу от порабощения. При Хрущеве день 9 Мая снова стал обычным рабочим днем, никаких больших торжественных мероприятий официально не проводилось.
Было больно, обидно… Но все, в том числе и фронтовики, молча проглотили эту пилюлю, смирились. Мы молча терпели все, что делала с нами и тогдашняя и нынешняя власть, мы смирились. В итоге имеем то, что имеем.
Так пытались лишить нас праздника Победы. Но это не помешало народу ежегодно отмечать наш замечательный праздник. Встречались однополчане, в Москву приезжали ветераны со всего Союза. Собирались семьями, ведь война, так или иначе, коснулась каждой семьи, каждого человека. Отмечался праздник и во многих трудовых коллективах, в учебных заведениях. Когда я начала директорствовать в школе, то решила, что ребята должны знать и чтить этот праздник, поэтому мы тоже отмечали его. Все приходили в этот день нарядными, учителя-фронтовики прикрепляли на пиджаки орденские планки.
После смещения Хрущева День Победы снова был объявлен государственным праздником.
И вот 9 мая 1965 года на Красной площади состоялся первый военный парад, посвященный юбилею Победы. Мне посчастливилось присутствовать на этом параде в качестве гостя. Трибуны заполнены народом. На площади выстроены войска. Звучит фанфарный сигнал «Слушайте все!», затем следует приветствие от имени руководства страны, и начинается парад. Впервые после памятного парада 24 июня 1945 года на площадь выносится Знамя Победы, в знаменной группе – Герои Советского Союза М.А. Егоров и М.В. Кантария, водрузившие это Знамя над рейхстагом в Берлине. В торжественном марше проходят воинские соединения, слушатели военных академий, суворовцы и нахимовцы. Затем на площадь вступает новейшая военная техника. Завершает парад сводный духовой оркестр. Руководители партии и правительства покидают трибуну на Мавзолее В.И. Ленина.
Все было торжественно, красиво и впечатляюще. Но и тогда, и сейчас, когда я вспоминаю тот парад, мне кажется, что была в нем какая-то незавершенность, будто чего-то не хватало или что-то важное было упущено. Не знаю, в чем дело, но, вероятно, подобное ощущение возникло не только у меня. Не случайно же после завершения парада люди долго не расходились, продолжали стоять на трибунах, как будто ждали чего-то. Лишь через несколько минут, сначала как-то неуверенно, а потом смелее начали они выходить на площадь, собирались группами, шутили, смеялись, фотографировались. Продолжалось это долго. Как бы то ни было, ощущение праздничности, радости и приподнятости охватило всех…
К юбилею Победы была учреждена памятная медаль. Затем юбилейные медали будут учреждаться в ознаменование тридцатой, сороковой и пятидесятой годовщины Победы. Ими награждались не только ветераны войны, но и те, кто в юбилейный год находился на воинской службе.
…Минуло еще десять лет. То, что произошло в 1975 году, на долгое время затмило для меня все и наполнило жизнь новым содержанием.
В том году подготовка к юбилею Победы началась задолго до праздника и велась очень широко, с большим размахом. Создавались новые фильмы и спектакли на военную тематику; в газетах и журналах регулярно печатались материалы о войне и ее участниках; проводились фестивали, соревнования, конкурсы, конференции, походы по местам боевой славы, уроки мужества, вахты памяти и много-много других мероприятий. По телевидению в течение почти двух месяцев демонстрировался 20-серийный советско-американский документальный фильм «Неизвестная война». Все это создавало определенный настрой в обществе.
И произошло то, от чего я так старательно и трудно уходила все послевоенные годы: я все чаще стала думать о войне, вспоминала учебу в снайперской школе, своих девчат, отдельные эпизоды фронтовой жизни. В памяти всплывали имена моих однополчан и подруг по ЦЖШСП. Вот уже извлечены из чемодана фотографии военных лет, пилотка и погоны. Я часто беру их в руки, рассматриваю. В душе возникало запоздалое раскаяние, что так резко вычеркнула из памяти своих фронтовых друзей. Война все чаще приходила в мои сны, бесконечно снились мне отступление, окружение, страх попасть в плен… Начала нервничать от этих воспоминаний.
Однажды позвонила Светлана Владимировна Гордая, моя однокурсница по педагогическому институту, с которой мы встретились много лет спустя после его окончания и подружились.
– Знаешь, я слышала по радио, что девушки-снайперы где-то встречаются.
– Кто?! Где?!
– Не знаю, в каком-то парке.
– В каком парке? Когда?
– Тоже не знаю. По радио услышала только конец передачи. Больше ничего не знаю.
Узнать! Немедленно узнать! Но как? С чего начать? Куда обратиться? Я не знала, что мне делать. Кого ни спрошу, никто ничего не слышал. Моя подруга Галя Казакова тоже мельком что-то слышала по радио, но тоже ничем не могла мне помочь. Я невероятно расстроилась: была реальная возможность найти кого-то из своих девчат, но не получилось…
Вот ведь как бывает в жизни: столько лет не хотелось даже вспоминать о прошлом, а теперь вдруг охватило непреодолимое желание увидеть хоть кого-нибудь из моего военного прошлого. Я иногда мысленно пыталась представить себе нашу встречу, но никакой фантазии не хватало – настолько нереальным все это казалось.
На всю оставшуюся жизнь запомнился день 20 февраля 1975 года. В тот день, сидя в своем кабинете за рабочим столом, я развернула газету «Комсомольская правда», просмотрела первую страницу, перевернула лист. На второй странице бросилась в глаза статья «Снайпер». Еще ничего не предчувствуя, начала читать. И вдруг… Это же о нашей снайперской школе! О ее выпускницах! Еле дочитала до конца. Оказалось, давно уже действует совет ветеранов школы, бывшие курсантки и командиры почти ежегодно встречаются.
Дрожащими от волнения руками набираю номер телефона редакции, узнаю, как позвонить автору статьи Г. Алимовой. Тут же перезваниваю ей, сбивчиво объясняю, что я тоже из снайперской школы, что из ее статьи узнала о встречах, что мне хотелось бы с кем-нибудь связаться. Она дала мне телефон Н.С. Соловей, председателя совета ветеранов школы. Сразу же позвонила Нине Сергеевне и узнала, что в июне состоится встреча выпускниц нашей школы, посвященная 30-летию Победы. Если на предыдущие встречи приглашались выпускницы лишь первых двух выпусков, то теперь решили собрать всех, кто учился в ЦЖШСП.
Что тут началось! По-моему, все мои друзья, знакомые, сослуживцы, соседи знали, что я нашла своих девчат, что скоро у нас состоится встреча, что приедут из всех союзных республик. Для меня не имело значения, что я еще никого не видела и даже не знала, кто приедет, и приедет ли кто-нибудь вообще из тех, кого я знала и помнила. Важно, что появилась надежда найти девчат. По просьбе председателя совета ветеранов школы я тоже кому-то посылала приглашения, помогала кого-то разыскивать, договаривалась о какой-то экскурсии. И все это время невероятно волновалась. Мое волнение передалось другим. На работе меня постоянно спрашивали: «Ну, как?» О домашних и говорить нечего.
Потом начался отсчет дней, оставшихся до встречи. Накануне того знаменательного дня приготовила мой светлый парадный костюм, на лацкан жакета приколола все мои награды, которые завтра я надену впервые за прошедшие тридцать лет. Вроде бы ничего не забыто. Главное – два носовых платка, на всякий случай… В сумку положила военные фотографии.
И вот наступило 7 июня – день встречи. Встаю рано. С гулко бьющимся сердцем и буквально на подгибающихся от волнения ногах выхожу из дома. Еду автобусом, потом в метро. Замечаю, что люди обращают внимание на мои награды – непривычно их видеть. В автобусе какой-то мужчина почтительно уступил мне место. Станция метро «Измайловская». Выхожу из вагона. На платформе меня ждут С.В. Гордая и ее муж С.А. Путяев, они идут со мной. Сергей Александрович – тоже фронтовик, мальчишкой ушел на войну и всю ее прошел в составе 21-й армии. В тот день он еще не знал, что через год-другой тоже найдет совет ветеранов своей армии, будет так же, как сегодня я, волноваться, когда впервые пойдет на встречу с боевыми друзьями. Он понимал, что значила для меня эта встреча, поэтому взял фотоаппарат, чтобы сделать на память снимки.
По парку идем быстро, почти бежим. Я волнуюсь: «Вдруг опоздаем? Вдруг никого не узнаю, ведь тридцать лет прошло? А вдруг и они меня не узнают, как же мы тогда встретимся? А вдруг вообще никто не приехал?!»
Наконец, выходим к месту сбора, на главную аллею парка и видим, что все уже выстраиваются в колонну. Их, наших выпускниц, очень много, не меньше 350-400 человек. Все нарядные, с боевыми наградами, счастливые и оживленные, все громко говорят, смеются. Это наши! Я разволновалась еще больше: разве в этой сутолоке найдешь кого-нибудь? И вдруг слышу: «Юля, Юля Жукова идет!» Это Ася Молокова первая узнала меня. Смотрю – вот они, мои дорогие девчонки! Постаревшие, изменившиеся, но все-таки они! Бегу к ним. Как ни странно, но я сразу узнаю всех, кто там стоит. Однако от волнения из головы вылетели все имена, которые я старательно восстанавливала в памяти. Достаю из сумки фотокарточки, тычу пальцем: вот ты, а вот ты, а это ты. Имен же назвать не могу. Только потом, когда успокоилась немного, все встало на свои места, вспомнились все имена. А Галя Баранникова после первых объятий и поцелуев сказала своей дочери-пятикласснице, вместе с ней приехавшей на встречу: «Ира, это та самая Юля Жукова, о которой я тебе много рассказывала, чьи письма и стихи мы бережем вот уже тридцать лет». И Ира начинает читать мои стихи, которые я сама уже и не помнила.
Кое-как выстроились по шесть человек в ряд, и колонна во главе с военным оркестром (как в школе!) двинулась к памятнику В.И. Ленину. Возложили цветы. Затем – возложение цветов и минута молчания на площади Победы. Вдруг идущая рядом со мной Аня Верещагина наклоняется ко мне, шепчет: «Юля, сзади идет женщина, лицо ее очень знакомо, но вспомнить не могу». Оборачиваюсь – Маша Дуванова! Бросились друг к другу, обнялись и долго стояли так. А колонна шла и шла, огибая нас с двух сторон. Рядом кто-то захлюпал – это Оля Орлова, тоже бывшая воспитанница Маши, но из предыдущего выпуска. Потом втроем бросились догонять колонну.
В Зеленом театре состоялось торжественное собрание. К нам приехали секретарь ЦК ВЛКСМ Б. Пастухов, председатель Комитета советских женщин З. Федорова, поэтесса из Ирана, представители воинских частей, в которых служили наши выпускницы, пионеры. Вносится Знамя школы, все встают. Исполняется Гимн Советского Союза. Потом – приветствия, воспоминания. Почтили память погибших. Их было много – девчат, которые не дожили до Победы… Из доклада на этой встрече узнала, что из 1885 выпускниц нашей снайперской школы, попавших на фронт, погибло при выполнении боевого задания более 250 человек. Много, но ведь и профессия у нас была одной из самых опасных.
После окончания торжеств мы долго еще бродили по парку, фотографировались и говорили, говорили, не останавливаясь, будто хотели наверстать упущенное за прошедшие тридцать лет. Жизнь наша сложилась по-разному, но у всех были семьи, работа, жилье. Только сейчас начинаешь понимать, как это прекрасно – иметь все, что нужно для спокойной нормальной жизни. Тогда же это казалось настолько естественным! В общем, на жизнь никто не жаловался. Судьба некоторых меня просто поразила.
В нашем отделении служила Аня Тарасова. Маленькая, худенькая, молчаливая, робкая, всегда безоговорочно подчинявшаяся своей подруге, – такой помню ее по школе. А после войны она весьма успешно работала военруком в мужской школе, удачно вышла замуж и родила шестерых детей. Вот тебе и тихоня!
Удивила, но уже в другом плане, судьба и Маши Логуновой – нашей необыкновенно строгой, но справедливой старшины. На меня она всегда производила впечатление грамотного, образованного человека. Оказалось, что после войны она не сумела продолжить учебу и, не имея профессии, стала работать банщицей. Правда, она тоже не жаловалась на жизнь, была довольна своим мужем и детьми. Я, однако, с трудом узнавала ее. Вместо нашей бравой старшины, перед которой трепетала вся рота, передо мной стояла очень пожилая, скромно одетая женщина. Не сказали бы мне, что это и есть Маша Логунова, ни за что не догадалась бы. А вот она меня узнала, встретились мы очень тепло, как, впрочем, и со всеми остальными и курсантками, и командирами.
На следующий день для участников встречи организовали экскурсии. Нам подали четырнадцать комфортабельных экскурсионных автобусов, разместились все удобно. По установившейся традиции начали с посещения Мавзолея В.И. Ленина и возложения венков к Могиле Неизвестного Солдата. Потом долго еще, собравшись группами, мы любовались Красной площадью, вспоминали прошлое, рассказывали о нынешнем житье-бытье. Сережа много фотографировал. Как всегда, по площади бродило много иностранцев, они с нескрываемым любопытством рассматривали нас. Одна очень пожилая женщина подошла, взяла меня за руку и, показав глазами на награды, что-то спросила на своем языке. Не зная, как объяснить ей, я сказала одно слово: «Война». «О!» – вскинула она брови, видимо, поняла. Посмотрев мне в лицо, она еще раз крепко сжала мою руку.
Потом нас повезли в общежитие Высшей комсомольской школы, в котором разместились приехавшие на встречу гости. Это здание было выстроено уже после войны на том месте, где прежде размещались первые снайперские курсы, ставшие базой для создания нашей школы. Где-то рядом проходят улицы Снайперская, Героя Советского Союза Алии Молдагуловой.
После обеда разбрелись по разным комнатам, все своими компаниями. Наше отделение во главе с Машей Дувановой уютно расположилось в одной из комнат. И опять разговорам не было конца, чаще всего слышалось: «А помните?» Вдруг резко распахнулась дверь, и не вошла, а буквально влетела зареванная Миля Догадкина. Получилось так, что в огромной массе людей, приехавших на встречу, мы не увидели друг друга, а теперь она совершенно случайно узнала о приезде на встречу такой большой группы девчат из отделения и очень расстроилась, что не сразу с нами встретилась, что потеряла целый день. Еле успокоили ее.
Потом мы снова где-то бродили. Будто боясь, что можем снова потерять друг друга, постоянно ходили вместе и в буквальном смысле слова держались за руки…
Встреча продолжалась три дня, для ее участников были организованы экскурсии по Москве, посещения лучших музеев и театров.
Все эти дни я ходила сама не своя. Возвращалась домой в страшном возбуждении. Переполненная впечатлениями, я беспрерывно что-то рассказывала, не давая другим возможности хоть слово вставить. Спала плохо.
И вот прощальный обед. Приехали немного раньше назначенного времени и собрались в соседнем сквере. Мы стояли, разговаривали, когда к нашей группе подошла женщина, спросила, кто мы и ради чего собрались здесь. Объяснили. Тогда она буквально со слезами на глазах сказала: «У меня есть дочь. От нее и от себя скажу вам: большое спасибо, что вы защитили нас, за все, что для нас сделали». Мы, конечно, тоже прослезились.
Мне еще не раз доведется встретиться с проявлениями уважения к нашему боевому прошлому. Однажды, когда я направлялась на какое-то праздничное мероприятие при всех моих регалиях, подошел мужчина и попросил разрешения поцеловать мою руку. «За ваш подвиг», – сказал он. В другой раз подошла очень пожилая женщина, низко поклонилась мне. Я не могла пройти, не поговорив с ней. Оказалось, у нее на войне погиб муж, и она осталась совсем одна. Бывало, что на улице дарили цветы совсем незнакомые люди. Я понимала, что так они выражали уважение не мне лично, а в моем лице – всем фронтовикам.
На работе я никогда не рассказывала о своих фронтовых делах, поэтому ни мои сослуживцы, ни тем более коллеги из других отделов почти ничего не знали о моем боевом прошлом. И когда в том же 1975 году на торжественном собрании коллектива докладчик немного рассказал обо мне, все удивились, а на следующий день на работе ни один не прошел мимо, не выразив мне своего уважения.
Но позднее бывало и другое. Помню, как-то возвращалась я с праздничного парада на Красной площади, на жакете – награды. И вот иду я по улице, а навстречу – молодая миловидная девушка. Посмотрела она на мои награды и зло процедила: «Нацепила…» Мне было горько, но я растерялась и не нашлась, что и как ей ответить. В тот день я шла к моему товарищу, фронтовику Васе Рябцеву, у которого по традиции собирались его боевые друзья. Один из них, боевой летчик, удостоенный многих очень высоких наград, вместо орденов и медалей, с которыми я всегда видела его, в этот раз прикрепил к пиджаку орденские планки. Увидев, что все остальные при орденах, он пытался что-то объяснить. «Чего вы-то испугались?» – спросила я его. Он промолчал. В то время в стране уже шла перестройка, и «реформаторы» торопились переписать историю, низвергнуть прежние авторитеты и прежних героев. Не все смогли тогда устоять. Даже этот храбрый летчик.
Но это будет не скоро. А тогда, в 1975 году, еще никто не знал, что придут такие времена, когда ветераны войны будут подвергаться оскорблениям и перестанут носить боевые награды.
…В последний день нашей встречи мы собрались на прощальный обед в огромном зале. Прекрасно накрытые столы, вкусный обед, напитки на любой вкус. Наша компания дружно проголосовала за то, чтобы бутылки с горячительными напитками обменять на воду и квас. В зале стоял невероятный шум. За каждым столом вспоминали и обсуждали свое, пели тоже свое. Потом всем залом грохнули самую популярную в школе песню «Грезы». Песня непритязательная, но мы любили ее, пели и на марше, и на отдыхе.
Хор почти из четырехсот голосов звучал мощно!
Есть одна любимая песня у соловушки,
Песня задушевная о моей головушке.
Грезы мои грезы, грезы, словно сказки,
Пролетает молодость без любви и ласки.
Что случилось, сделалось, сам не понимаю я,
В ночь подушку мокрую к сердцу прижимаю я.
Под окном гармония и сиянье месяца.
Только знай, любимая,
Нам с тобой не встретиться…
После ужина шли пешком до метро и пели наши любимые школьные песни. Прощались в метро. Долго не могли расстаться. Девчата разъезжались. Обменялись адресами, обещали теперь уж не теряться, писать друг другу. Всплакнули, конечно. Мне кажется, в эти дни я видела столько женских слез, сколько не довелось увидеть за все полтора года службы в армии.