Страница:
- Ты хотел мне сказать только это? - спросил я его как бы невзначай.
Он остановился, видимо, ошеломленный моим доброжелательным тоном, и испытующе посмотрел мне в глаза. Потом печально усмехнулся и провел ладонью по лбу. Я видел, что рука у него дрожит.
-Да, действительно, я хотел еще...
Он замолчал и взглянул на Марту. Поколебался еще немного, но потом нахмурился и отрывистым сухим голосом сказал по-немецки, чтобы Марта не могла его понять:
- Что мы будем делать с этой женщиной'
Я ждал этих слов, но тем не менее они подействовали на меня, как удар молотом по голове. Я резко затормозил автомобиль, потому что кровь ударила мне в голову и глаза застлала темнота. Сердце бешено забилось в груди, а во рту все пересохло. Наступил решающий миг.
Я взглянул на Варадоля. Он стоял передо мной бледный, как труп, и упорно смотрел мне в глаза. Этого взгляда я не забуду до самой смерти! В нем были беспокойство и подлая, почти собачья мольба, смешанная с угрозой.
Я молча отодвинул его в сторону и не отдавая себе отчета в том, что делаю, подошел к Марте, которая сидела над каким-то шитьем. Он пошел за мной.
- Почему ты живешь, женщина? - спросил я неожиданно с неслыханным и, как я теперь вижу, смешным трагизмом, хотя тогда, Бог свидетель, мне было совсем не до смеха!
Марта удивленно посмотрела на нас, а лотом, залившись румянцем, медленно сказала слегка дрожащим голосом:
- Я жду возвращения Томаша... Меня охватила злость.
- Хватит этой глупой болтовни! - закричал я, вырывая у нее из рук работу, над которой она склонилась.
Не зная, что случилось бы потом, но в этот момент я бросил взгляд на вырванный кусочек полотна: это была детская рубашечка.
Я сразу все понял. Будучи не в состоянии произнести ни слова, я только протянул руку и показал рубашечку Петру. Он тихо вскрикнул и быстро отошел к рулю.
Так вот почему она говорила умирающему Томашу с такой убежденностью: "Ты будешь жить!" Вот поэтому она не отправилась вслед за ним!
Ведь согласно верованиям ее народа в ребенка, рожденного после смерти отца, вселяется душа умершего. Значит, она ждет, в уверенности, что Томаш вернется, к ней в ребенке, побывав на Земле, о которой так тосковал перед смертью? Она должна была сообщить ему эту радостную весть и то, как будет его ждать. Может быть, именно об этом она говорила ему тогда по-малабарски?
Все это пронеслось передо мной с быстротой молнии.
Я посмотрел на Марту: она тихо плакала, уткнувшись лицом в крошечную рубашечку, выкроенную из белья умершего. И внезапно со мной произошло что-то странное. Я почувствовал, как у меня на сердце потеплело и одновременно упала какая-то пелена. Марта показалась мне совершенно иным существом. Я с удивлением смотрел на нее, как будто видел ее впервые. Это уже была не женщина, за которую несколько минут назад я был готов биться со своим другом и единственным соратником в этом мире, а мать нового поколения, победившая смерть благодаря великой тайне жизни.
Невыразимая признательность наполнила Мою душу, признательность за то, что благодаря ей мы не будем здесь одни, и за то, что она защитилась этим нимбом материнства от нас, которые видели в ней только драгоценное наследство после умершего. Я бессознательно склонился к ней и поцеловал ее руку.
Она вздрогнула, но, видимо, поняла значение моего поцелуя, потому что в этот момент подняла заплаканное лицо с новым, гордым достоинством.
Удивительна все же человеческая природа! Ведь то, что произошло, совершенно не решило наших проблем, всего лишь отодвинуло их на какое-то время, но несмотря на это мы оба успокоились, как будто все уже было решено, У нас сохраняется уверенность, что эта женщина не принадлежит никому из нас, живущих, а только тому, который умер, и мы храним к ней уважение - не задумываясь, что придет время, когда, возможно, снова...
Ах, нет, нет! Даже думать об этом не хочу!
Теперь только на север, все время на север!
Под Тимэусом, после восхода Солнца
на четвертые лунные сутки
Ни один восход еще не пробуждал в нас такой радости и такой надежды, как последний. Ему предшествовала заря-явление, которого мы еще не наблюдали на Луне.
Ночь как раз заканчивалась, и мы ждали, что в любой момент вершина горы, возвышающейся перёд нами в свете Земли и свидетельствующей' о том, что мы уже добрались до северной границы Моря Фригорис, окрасится первыми лучами восходящего Солнца. Однако прежде чем это произошло, мы заметили, что черное небо на востоке становится чуть светлее, как бы слегка окрасившись опалово-молочной мглой. Сначала мы подумали, что это новое необъяснимое явление, связанное с той значительной широтой, на которой мы находимся, мы миновали уже 60 параллель, возможно, какой-то зодиакальный свет, видимый поблизости от экватора перед восходом Солнца. Но нет, это был не зодиакальный свет, небо слегка засеребрилось по всей ширине над горизонтом, и звезды потускнели в этом белесом свете. Вскоре и вершины Тимэуса это был кратер, к которому мы приближались, осветились Солнцем, но что за чудо! Они чуть порозовели на фоне неба. Невозможно было больше сомневаться, этот розовый свет говорил нам о том, что воздух должен был быть здесь уже менее разреженный, чтобы окрасить пронизывающие его лучи Солнца.
Меня охватила тихая радость, я улыбнулся Петру, поглощенному этим удивительным явлением, потом повернулся к Марте.
- Смотри,- воскликнул я,- твой ребенок появится на свет там, где можно будет дышать, как на Земле!
Она подняла голову и посмотрела на восток, который окрашивался золотым светом, разливающимся на горизонте, как по нашим сердцам разливалась надежда на новую жизнь.
Солнце медленно поднималось, еще медленнее, чем в предыдущие дни, потому что не шло сразу вверх, а двигалось по дуге, низко склонившейся над горизонтом. Наконец оно вышло целиком и остановилось на небе, окруженное беловатым ореолом, переходящим в голубизну, исчезающую на фоне черного неба вокруг. Поблизости от Солнца звезды были уже не видны. Они еще сверкают в отдаленных частях небосклона, но уже исчезает их разноцветие, и теперь они гораздо более похожи на те мигающие звезды, которые украшают ночной небосклон на Земле.
Еще одни, самое большее двое лунных суток, и мы сможем выйти из автомобиля и вздохнуть полной грудью, в первый раз вдохнуть в себя лунный воздух.
За последнюю ночь мы проехали огромный отрезок пути.
Ночной мороз здесь, поблизости от полюса, значительно слабее, так как Солнце не уходит здесь глубоко за горизонт, поэтому мы ни на минуту не останавливались в дороге. На заходе Солнца мы выехали на Море Фригорис, а теперь эта равнина уже позади.
На западе уже начинается гористая местность. Тимэус, мимо которого мы проезжаем, это только ее пограничный столб.
Перед нами, к северу, простирается равнина, широкой затокой углубляющаяся в гористую местность и достигающая, если судить по каратам, 68 параллели. Она не такая ровная, как Море Морозов, на ней вздыбливаются невысокие возвышенности, которые, однако, вряд ли затруднят нам путь, так как имеют достаточно пологие склоны. Это пространство мы должны преодолеть до наступления ночи, поэтому она застанет нас уже в горах. И тогда нас будет отделять от полюса еще около шестисот километров...
Но что значат шестьсот километров, если мы уже столько их прошли? Мы полны воодушевления и надежды, все Недоразумения между нами исчезли, исчезли страшные наваждения, которые мучили нас в ночи, как туман, рассеялись в свете восходящего Солнца. Нас поддерживает мысль, что к желанной цели нашего тяжелого путешествия мы везем зародыш новой жизни - и нам становится так хорошо, так спокойно, что иногда кажется, будто мы не жалеем о том, что покинули Землю.
Почему с нами нет Томаша? Он делил с нами наши горести, чего бы я не дал за то, чтобы он смог разделить и нашу радость!
Четвертые лунные сутки,
78 часов после восхода Солнца, 0°2' в. д. 65° с. ш.
Странная тоска меня томит. Не знаю, откуда она взялась и чего хочет от меня? Путешествие продолжается, небо над нами постепенно становится темно-голубого цвета, звезды начинают мигать, все говорит о том, что приближается "Земля Обетованная", где, наконец, мы сможем отдохнуть после нечеловеческих трудов, продолжающихся уже четвертый месяц, а я вместо того, чтобы радоваться, становлюсь все печальнее и грустнее.
Что этому виной? Может быть, Земля, склоняющаяся к горизонту, которую через несколько сот часов мы окончательно потеряем из виду, а может быть, эти могилы, обозначившие наш путь через жуткую безвоздушную лунную пустыню, и, возможно, те душевные терзания, от которых я еще не успел остыть, а может быть, мысль о ребенке умершего друга, который должен будет появиться на свет в этом неизведанном краю.
Сам я совершенно спокоен, только эта несносная тоска и эти мучения! Глаза у меня почти ослепли от яркого света Солнца, мне наскучили виды диких, обрывистых гор, бесцветных пустынь... О, хоть бы маленькое озерцо воды, клочок зелени!..
Окрестности выглядят здесь как огромное кладбище. Мы движемся по дну высохшего моря. Что стало с этим морем, которое некогда шумело здесь, протягивая волны к Земле, виднеющейся тогда, как золотой диск между облаками, плывущими над водой. Только берег остался возвышаться Над сухой котловиной, обрывистый, огромный, источенный ударами волн, уже не существующих ныне... Ветер развеял в пыль его обломки; а теперь и ветров здесь уже нет. Пустота и смерть...
Так хочется наконец добраться до мест, где мы сможем увидеть жизнь! Хоть бы это скорее произошло, а то силы уже на исходе.
Из нас троих самой терпеливой является Марта, что ж. ее мир теперь находится в ней самой! И кажется, она о нем думает больше, чем об умершем любовнике. Я часто вижу, как сидя над работой, она вдруг опускает руки и смотрит куда-то в будущее, улыбаясь своим мыслям. Я уверен, что внутренним взглядом она уже видит маленького, розового младенца, протягивающего к ней руки. Только иногда глубокий вздох прогоняет с ее лица эту блаженную улыбку и глаза у нее наполняются слезами. Она вспоминает о Томаше, который не увидит своего ребенка, но потом улыбается снова, зная, что если бы он не умер, его душа не смогла бы вернуться к ней в облике ребенка.
Марта, постоянно углубленная в свои мысли, мало разговаривает с нами, но однажды сказала мне: "Хорошо, что я отправилась сюда за Томашем, потому что теперь я дам ему новую жизнь".
Как же ей не быть счастливой, если она может так о себе сказать?
Четвертые сутки, 17 часов после полудня,
на возвышении перед Голдшмидтом, 1°3' в. д 69°3' с. ш.
Равнина закончилась, мы уже находимся в горах, тянущихся до самого полюса. Наш путь лежит через возвышенность, усеянную многочисленными холмами, среди которых торчат и высокие горные кольца, как, например, огромный Голдшмидт перед нами и смыкающийся с ним с востока еще более высокий Барроу. Мне сейчас пришло в голову, как странно, что мы встречаем здесь горы и моря, куда еще не ступала человеческая нога, но уже имеющие наименования, данные им людьми... Смешная мысль!
Полдень застал нас сегодня на вершине вала, окружающего эту возвышенность. Оглянувшись назад, мы увидели низко над горизонтом пустыни Землю, окутанную легким облаком. Светлый ореол ее атмосферы выглядел через эту дымку еще более кровавым, нежели в предыдущие дни. Там же, над ней, почти прикасаясь к ее огромному черному диску, стояло Солнце, окруженное радужным пламенем.
У меня такое впечатление, что в течение этих четырех месяцев Земля упала с небосклона от зенита почти к горизонту, а это всего лишь мы убегаем от нее, приближаясь к полюсу. Климат здесь уже совершенно иной. Полуденное Солнце, незначительно поднявшееся над горизонтом, не разит нас огнем, не ослепляет лучами. Каким-то грустным и усталым выглядит это Солнце, совсем как мы... Вокруг нас на возвышенности масса длинных теней. Небо на севере значительно поголубело, звезд уже в той стороне не видно, хотя с юга они еще светят своим туманным, светлым блеском, широким кругом разбросанные вокруг Земли и Солнца.
От всего этого я устал невозможно. Несмотря на легкость наших тел на Луне, мне иногда кажется, что моя голова, руки и ноги налиты свинцом. Боюсь, как бы не расхвораться. Таким бесконечно долгим кажется мне наше путешествие, что, несмотря на признаки приближающегося конца пути, я начинаю сомневаться, что мы когданибудь достигнем цели... Впрочем - какой цели? Где она? Все грустно и утомительно.
Марта необычайно добра. Мне кажется, что если бы не она, я не пошевелил бы рукой, чтобы повернуть руль в сторону полюса, к которому мы стремимся с таким упорством... Но она видит мою страшную усталость и умеет каким-либо теплым, добрым словом прибавить мне надежды, поддержать мои убывающие силы. Чем я заслужил столько доброты с ее стороны? Неужели тем злом, которое хотел ей причинить? Сейчас я так устал, что мне все полностью безразлично за исключением счастья этой женщины. Я хотел бы остаться жить, чтобы пригодиться ей на что-нибудь... А кто знает, останусь ли я жить...
Перед нами горы, огромные, обрывистые горы. Нужно пройти через них. Через эти, потом через другие, и снова через другие, патому что до полюса еще далеко... Но у меня уже нет сил. Даже писать больше не могу. Фразы не клеятся, я все время забываю, о чем хотел написать. Мне хотелось бы вытянуться в гамаке и из-под полуопущенных век смотреть на Марту, улыбающуюся при мысли в своем ребенке.
Счастливая она!
На перевале между Голдшмидтом и Барроу. 161 час после полудня четвертых лунных суток.
Остатками сил я борюсь против обуревающей меня усталости. Чувствую, что я болен, и боюсь этого. Как они вдвоем справятся без меня? Дорога очень трудная, а ночь, долгая ночь приближается. Дождусь ли я ее конца? Может быть, после О'Тамора н Вудбелла наступила моя очередь? Ведь они же предсказывали.
Мне было бы жалко умирать. Я хотел бы еще увидеть ребенка, который родится, хотел бы, хоть раз, вздохнуть полной грудью.
Когда же наконец окончится эта дорога. Судя по карте, эти горы, которые мы сейчас преодолеваем, последнее серьезное препятствие на нашем пути к полюсу. Спустившись с перевала, на котором сейчас находимся, мы повернем по широкому ущелью к западу вдоль южных склонов Голдшмидта, потом, снова повернув на север, минуем горные кольца Халиис и Мейн, обойдем с востока кратер Джой, преодолеем его невысокое ответвление, простирающееся вдоль параллели, и попадем на равнину, отделяемую от полюса только одной узкой цепью гор.
Так выглядит наш путь согласно картам. Но карты этих окрестностей, плохо видимых с Земли, не слишком точны. Нужно добавить, что большую часть этого пути нам придется пройти ночью, которая даже не будет разъясняться светом Земли, заслоняемой от нас горами.
С этой высоты виден свет прямо перед нами, но это всего лишь вершины гор, зарумянившиеся от солнечного света. Внизу же простирается море темноты. Когда мы съедем туда, единственными нашими проводниками будут звезды. ч
В моей голове что-то испортилось или смешалось. Только благодаря огромному усилию воли я могу трезво размышлять. Каждую минуту передо мной мелькают какие-то призраки, какие-то полусонные видения и страхи. Неужели у меня горячка? Я кусаю себя за пальцы, чтобы прийти в себя. Но и это мне не помогает. Все картины мешаются перед глазами, я вижу темные моря с плывущими над ними кровавыми вершинами гор, наш автомобиль представляется мне кораблем, который в любую минуту может рухнуть в пучину... Как я устал. Куда мы плывем по этому черному океану? Может быть, к Земле?.. Ах, правда! Земля осталась далеко-далеко, в небесных просторах; мы уже никогда не вернемся туда. Никогда.
В голове у Меня шумит, по-моему, у меня жар.
После захода Солнца, в ущелье между горами.
Еле-еле я поднялся с гамака. Марта велела мне лежать, но что она понимает! Я должен был еще что-то сделать или написать - не помню, но надо вспомнить. Я уверен, что мы утонем в темноте, если я этого не сделаю... Но что же я должен был сделать?
Почему здесь так темно? Видимо, какая-то бомба разорвалась у меня в голове, должна была взорваться, потому что голова у меня раздувается, пухнет, растет, она уже почти такая же огромная, как Луна...
Как забавно, что мы находимся на Луне! А может быть, мне это только снится? Потому что откуда здесь взялись собаки? Где Вудбелл?.. Что-то с ним произошло, но не помню... Его звали Томаш...
Кто-то стоит около меня и велит мне лечь, потому что у меня жар. Какое это имеет значение! Почему я не могу... разве мне нельзя...
Ручка становится страшно тяжелой... но и пальцы у меня отяжелели... Не знаю, что все это значит - слышу какие-то два голоса около себя, но уже не могу...
ВТОРАЯ ЧАСТЬ РУКОПИСИ
НА ДРУГОЙ СТОРОНЕ
I
Никогда не забуду того ощущения, которое возникло у меня, когда я впервые открыл глаза после долгого беспамятства во время болезни, свалившей меня под конец нашего страшного путешествия через безводную и безвоздушную лунную пустыню. Сегодня, когда я собираюсь продолжить описание наших приключений на этой планете, эта минута так живо стоит у меня перед глазами, как будто с того времени прошло всего несколько часов. А между тем, подсчитав лунные дни, я вижу, что доходит уже одиннадцатый год с того времени, как мы упали на поверхность Луны, и десять лет с тех пор, как мы покинули наш автомобиль после почти полугодового заключения в нем. Теперь мы уже дышим полной грудью под небом, таким же голубым, как и на Земле, на берегу настоящего моря, и смотрим на заросли растительности, удивительной и ни на что не похожей, но зеленой и полной жизни. Сто тридцать четыре раза Солнца сделало обход вокруг этого мира на наших глазах, и мы к нему почти привыкли. Волосы у нас седеют, а рядом с нами подрастает новое поколение - поколение людей, которые будут считать мифом историю о прибытии своих предков с Земли, выглядывающей из-за небосклона и предстающей перед ними в облике огромного светящегося шара, когда мы иногда отправляемся к границе безвоздушной пустыни. Для них это интересное, редко наблюдаемое ими небесное светило, а для нас - это мать, которую мы покинули навсегда, но не можем порвать последней нити, связывающей ее с нами - нашей тоски.
Пройдет еще несколько десятков или даже больше лунных дней, и мы, рожденные на Земле, все умрем, а новое поколение, читая когда-нибудь мой дневник, будет, наверное, считать его некой священной книгой, прежде чем появится здесь "скептик" и убедительно докажет, что история о земном происхождении людей есть не что иное, как сказка, возникшая в незапамятные времена.
Я думаю об этом, как о чем-то совершенно естественном, ведь мне самому многое из того, что я пережил, кажется фантастическим сном. Тем более что болезнь, во время которой я целые лунные сутки лежал без сознания, создала в моей жизни такой странный провал во времени, что мне трудно было сразу связать происходящее со мной до этого, с тем, что я увидел придя в себя, трудно отделить действительность от горячечных видений. И действительно, мое пробуждение было на редкость необычным.
Когда я открыл глаза, то сразу не мог понять, что происходит. Посмотрев вокруг, я увидел, что нахожусь на обширном лугу, покрытом удивительно свежей, пышной растительностью. Все окрестности были залиты мягким светом, похожим на тот, который на Земле бывает перед рассветом, когда Солнце еще только поднимается из-за горизонта. Только голые вершины высоких гор, окружавших равнину, утопали в красноватом блеске Солнца. Над ними было бледно-голубое небо, чуть подернутое дымкой. Я долго смотрел на него, не в состоянии понять, где я нахожусь. И тогда увидел на лугу двоих людей, медленно идущих по траве и ежеминутно нагибающихся, как будто в поисках чегото. Вокруг них радостно скакали две собаки.
Мне показалось, что я нахожусь на Земле, в какой-то незнакомой мне местности, и я начал размышлять, как я туда попал, но затем мне вспомнилась наша лунная экспедиция и долгое путешествие в закрытом автомобиле через мертвую пустыню. Я снова огляделся вокруг, насколько мог сделать это, не поднимая головы, которая была тяжелой, как будто до краев была налита оловом. Куда же делся автомобиль? Где эти дикие пейзажи, которые все еще стояли у меня перед глазами? Я хотел окликнуть людей, находящихся неподалеку, но меня охватила такая усталость, что я не смог произнести ни звука. Впрочем, мне стало казаться, что все эти неслыханные приключения были только сном. Я собирался отправиться в экспедицию на Луну, заснул где-то на лугу кто знает, сколько времени я спал - и мне приснилось, что я уже был там, что боролся с ужасными трудностями, терял товарищей, рисковал жизнью... Странно только, что эта местность незнакома мне...
Неясное осознание перенесенной тяжелой болезни стало пробуждаться в моем мозгу. Да, наверное, у меня была горячка, и в горячечных видениях я странствовал по Луне. В конце концов, хорошо, что этот кошмар уже кончился. Я ощутил огромное облегчение при мысли, что все это было только сном, что я нахожусь на Земле и никогда не буду должен ее покинуть. Мне стало так хорошо, спокойно, и через минуту я почувствовал, что снова засыпаю.
Проснувшись во второй раз, я увидел, что неподалеку от меня стоят двое несомненно ранее виденных мною людей и вполголоса разговаривают. Мне показалось, что я услышал слово: "Спит", на что другой голос ответил: "Будет жить". Это удивило меня, но я не хотел обнаружить, что уже проснулся, и, лежа без движения, из-под полуприкрытых век стал присматриваться к стоящим около меня людям. Хотя мне показалось, что я спал достаточно долго, в освещении окрестностей ничего не изменилось, поэтому мне было трудно в неясном свете узнать склонившиеся надо мной лица. Через некоторое время, когда мои глаза уже привыкли к слабому свету, эти люди показались мне знакомыми, но я не мог вспомнить их имен. Я медленно перевел взгляд на горы, виднеющиеся на горизонте и все так же освещенные у вершин красным светом, хотя, я заметил, свет падал на них теперь с другой стороны.
В эту минуту я заметил между ними нечто, что сразу приковало мое внимание. Над глубокой пропастью между двумя вершинами стоял огромный серо-белый шар, до половины выглядывающий из-за горизонта. Я долго смотрел на него, и вдруг все стало мне ясно: это была Земля, светящаяся там, на небе!
Сознание того, что я нахожусь на Луне, полностью вернулось ко мне и заставило содрогнуться. Я громко закричал и сорвался с постели. Петр и Марта - это их я минуту назад видел около себя подбежали ко мне с радостными восклицаниями, но голова у меня закружилась, и я снова потерял сознание.
Это было последнее беспамятство во время моей долгой болезни. Придя в себя, я стал медленно поправляться. Прошло еще сто с лишним часов, прежде чем я смог подняться и ходить самостоятельно. Петр и Марта с истинно родительской заботливостью ухаживали за мной, а я, слишком слабый, чтобы разговаривать и задавать вопросы, только размышлял над тем, что меня окружало. Я уже знал, что за время моей болезни мы достигли наконец того места, где достаточно воздуха и растительности, но долго не мог освоиться с мыслью, что это произошло таким естественным способом. Мне также трудно было поверить в то, что я лежал без сознания в течение целого земного месяца, а автомобиль, продолжая двигаться на север, достиг наконец полюса, находившегося от нас в нескольких сотнях километров в тот момент, когда меня свалила болезнь.
Мы действительно находились на северном полюсе Луны. Удивительная страна! Страна вечного света и темноты в одно и то же время. Место, где нет сторон света, нет ни востока, ни запада, ни севера, ни юга. Здесь Солнце не уходило за горизонт и не поднималось на небе, только кружило вокруг линии горизонта. Если подняться на одну из гор, которых много поблизости, можно увидеть, что Солнце, как красный пламенный шар, лениво ползет у края небосклона. Вершины гор постоянно розовеют в его отблесках, которые падают на них то с одной, то с другой стороны; с самого сотворения мира эти горы не видели ночи. Зато зеленые долины у их подножия никогда не видели Солнца. Они постоянно находятся в тени гор, здесь царит вечный полумрак или сумерки. На свежую, темную зелень их падают только отблески голых, освещенных Солнцем вершин, похожих на гигантский венок из белых роз, брошенный на траву. Только иногда, раз в несколько земных месяцев, Солнце, чуть приподнявшись над горизонтом, блеснет в какой-нибудь глубокой расщелине между скалами огненным, румяным лицом и как бы замрет на мгновение. Тогда через ущелье наплывает огромная река света, каскадами обрушивается она со скал и образовывает на темной равнине широкую полосу цвета червонного золота. Но уже через несколько часов Солнце снова прячется за скалы, и снова мягкий полумрак заливает тихую долину.
Есть что-то удивительно таинственное в этом слабом полярном свете. Я помню, как при виде его у меня создавалось впечатление, что я оказался во сне на какой-то зачарованной земле, в стране вечной весны, где, по преданиям греков, после смерти пребывали души умерших. Легкий призрачный туман клубится среди зелени, ни один голос не прерывает упоительной тишины. Здесь как 'будто вечно царит холодная, но безоблачная весна. Мы прожили в этом краю больше полугода, но за все это время небо лишь однажды было затянуто тучами. Дождя там не бывает почти никогда, и поэтому там нет вод, родников, ручьев. Воздух, однако, так насыщен водными парами, что этой влажности вполне достаточно для развития растительности. Наши травы, деревья и цветы тут несомненно высохли бы, но здешняя растительность приспособлена к условиям жизни на Луне
Он остановился, видимо, ошеломленный моим доброжелательным тоном, и испытующе посмотрел мне в глаза. Потом печально усмехнулся и провел ладонью по лбу. Я видел, что рука у него дрожит.
-Да, действительно, я хотел еще...
Он замолчал и взглянул на Марту. Поколебался еще немного, но потом нахмурился и отрывистым сухим голосом сказал по-немецки, чтобы Марта не могла его понять:
- Что мы будем делать с этой женщиной'
Я ждал этих слов, но тем не менее они подействовали на меня, как удар молотом по голове. Я резко затормозил автомобиль, потому что кровь ударила мне в голову и глаза застлала темнота. Сердце бешено забилось в груди, а во рту все пересохло. Наступил решающий миг.
Я взглянул на Варадоля. Он стоял передо мной бледный, как труп, и упорно смотрел мне в глаза. Этого взгляда я не забуду до самой смерти! В нем были беспокойство и подлая, почти собачья мольба, смешанная с угрозой.
Я молча отодвинул его в сторону и не отдавая себе отчета в том, что делаю, подошел к Марте, которая сидела над каким-то шитьем. Он пошел за мной.
- Почему ты живешь, женщина? - спросил я неожиданно с неслыханным и, как я теперь вижу, смешным трагизмом, хотя тогда, Бог свидетель, мне было совсем не до смеха!
Марта удивленно посмотрела на нас, а лотом, залившись румянцем, медленно сказала слегка дрожащим голосом:
- Я жду возвращения Томаша... Меня охватила злость.
- Хватит этой глупой болтовни! - закричал я, вырывая у нее из рук работу, над которой она склонилась.
Не зная, что случилось бы потом, но в этот момент я бросил взгляд на вырванный кусочек полотна: это была детская рубашечка.
Я сразу все понял. Будучи не в состоянии произнести ни слова, я только протянул руку и показал рубашечку Петру. Он тихо вскрикнул и быстро отошел к рулю.
Так вот почему она говорила умирающему Томашу с такой убежденностью: "Ты будешь жить!" Вот поэтому она не отправилась вслед за ним!
Ведь согласно верованиям ее народа в ребенка, рожденного после смерти отца, вселяется душа умершего. Значит, она ждет, в уверенности, что Томаш вернется, к ней в ребенке, побывав на Земле, о которой так тосковал перед смертью? Она должна была сообщить ему эту радостную весть и то, как будет его ждать. Может быть, именно об этом она говорила ему тогда по-малабарски?
Все это пронеслось передо мной с быстротой молнии.
Я посмотрел на Марту: она тихо плакала, уткнувшись лицом в крошечную рубашечку, выкроенную из белья умершего. И внезапно со мной произошло что-то странное. Я почувствовал, как у меня на сердце потеплело и одновременно упала какая-то пелена. Марта показалась мне совершенно иным существом. Я с удивлением смотрел на нее, как будто видел ее впервые. Это уже была не женщина, за которую несколько минут назад я был готов биться со своим другом и единственным соратником в этом мире, а мать нового поколения, победившая смерть благодаря великой тайне жизни.
Невыразимая признательность наполнила Мою душу, признательность за то, что благодаря ей мы не будем здесь одни, и за то, что она защитилась этим нимбом материнства от нас, которые видели в ней только драгоценное наследство после умершего. Я бессознательно склонился к ней и поцеловал ее руку.
Она вздрогнула, но, видимо, поняла значение моего поцелуя, потому что в этот момент подняла заплаканное лицо с новым, гордым достоинством.
Удивительна все же человеческая природа! Ведь то, что произошло, совершенно не решило наших проблем, всего лишь отодвинуло их на какое-то время, но несмотря на это мы оба успокоились, как будто все уже было решено, У нас сохраняется уверенность, что эта женщина не принадлежит никому из нас, живущих, а только тому, который умер, и мы храним к ней уважение - не задумываясь, что придет время, когда, возможно, снова...
Ах, нет, нет! Даже думать об этом не хочу!
Теперь только на север, все время на север!
Под Тимэусом, после восхода Солнца
на четвертые лунные сутки
Ни один восход еще не пробуждал в нас такой радости и такой надежды, как последний. Ему предшествовала заря-явление, которого мы еще не наблюдали на Луне.
Ночь как раз заканчивалась, и мы ждали, что в любой момент вершина горы, возвышающейся перёд нами в свете Земли и свидетельствующей' о том, что мы уже добрались до северной границы Моря Фригорис, окрасится первыми лучами восходящего Солнца. Однако прежде чем это произошло, мы заметили, что черное небо на востоке становится чуть светлее, как бы слегка окрасившись опалово-молочной мглой. Сначала мы подумали, что это новое необъяснимое явление, связанное с той значительной широтой, на которой мы находимся, мы миновали уже 60 параллель, возможно, какой-то зодиакальный свет, видимый поблизости от экватора перед восходом Солнца. Но нет, это был не зодиакальный свет, небо слегка засеребрилось по всей ширине над горизонтом, и звезды потускнели в этом белесом свете. Вскоре и вершины Тимэуса это был кратер, к которому мы приближались, осветились Солнцем, но что за чудо! Они чуть порозовели на фоне неба. Невозможно было больше сомневаться, этот розовый свет говорил нам о том, что воздух должен был быть здесь уже менее разреженный, чтобы окрасить пронизывающие его лучи Солнца.
Меня охватила тихая радость, я улыбнулся Петру, поглощенному этим удивительным явлением, потом повернулся к Марте.
- Смотри,- воскликнул я,- твой ребенок появится на свет там, где можно будет дышать, как на Земле!
Она подняла голову и посмотрела на восток, который окрашивался золотым светом, разливающимся на горизонте, как по нашим сердцам разливалась надежда на новую жизнь.
Солнце медленно поднималось, еще медленнее, чем в предыдущие дни, потому что не шло сразу вверх, а двигалось по дуге, низко склонившейся над горизонтом. Наконец оно вышло целиком и остановилось на небе, окруженное беловатым ореолом, переходящим в голубизну, исчезающую на фоне черного неба вокруг. Поблизости от Солнца звезды были уже не видны. Они еще сверкают в отдаленных частях небосклона, но уже исчезает их разноцветие, и теперь они гораздо более похожи на те мигающие звезды, которые украшают ночной небосклон на Земле.
Еще одни, самое большее двое лунных суток, и мы сможем выйти из автомобиля и вздохнуть полной грудью, в первый раз вдохнуть в себя лунный воздух.
За последнюю ночь мы проехали огромный отрезок пути.
Ночной мороз здесь, поблизости от полюса, значительно слабее, так как Солнце не уходит здесь глубоко за горизонт, поэтому мы ни на минуту не останавливались в дороге. На заходе Солнца мы выехали на Море Фригорис, а теперь эта равнина уже позади.
На западе уже начинается гористая местность. Тимэус, мимо которого мы проезжаем, это только ее пограничный столб.
Перед нами, к северу, простирается равнина, широкой затокой углубляющаяся в гористую местность и достигающая, если судить по каратам, 68 параллели. Она не такая ровная, как Море Морозов, на ней вздыбливаются невысокие возвышенности, которые, однако, вряд ли затруднят нам путь, так как имеют достаточно пологие склоны. Это пространство мы должны преодолеть до наступления ночи, поэтому она застанет нас уже в горах. И тогда нас будет отделять от полюса еще около шестисот километров...
Но что значат шестьсот километров, если мы уже столько их прошли? Мы полны воодушевления и надежды, все Недоразумения между нами исчезли, исчезли страшные наваждения, которые мучили нас в ночи, как туман, рассеялись в свете восходящего Солнца. Нас поддерживает мысль, что к желанной цели нашего тяжелого путешествия мы везем зародыш новой жизни - и нам становится так хорошо, так спокойно, что иногда кажется, будто мы не жалеем о том, что покинули Землю.
Почему с нами нет Томаша? Он делил с нами наши горести, чего бы я не дал за то, чтобы он смог разделить и нашу радость!
Четвертые лунные сутки,
78 часов после восхода Солнца, 0°2' в. д. 65° с. ш.
Странная тоска меня томит. Не знаю, откуда она взялась и чего хочет от меня? Путешествие продолжается, небо над нами постепенно становится темно-голубого цвета, звезды начинают мигать, все говорит о том, что приближается "Земля Обетованная", где, наконец, мы сможем отдохнуть после нечеловеческих трудов, продолжающихся уже четвертый месяц, а я вместо того, чтобы радоваться, становлюсь все печальнее и грустнее.
Что этому виной? Может быть, Земля, склоняющаяся к горизонту, которую через несколько сот часов мы окончательно потеряем из виду, а может быть, эти могилы, обозначившие наш путь через жуткую безвоздушную лунную пустыню, и, возможно, те душевные терзания, от которых я еще не успел остыть, а может быть, мысль о ребенке умершего друга, который должен будет появиться на свет в этом неизведанном краю.
Сам я совершенно спокоен, только эта несносная тоска и эти мучения! Глаза у меня почти ослепли от яркого света Солнца, мне наскучили виды диких, обрывистых гор, бесцветных пустынь... О, хоть бы маленькое озерцо воды, клочок зелени!..
Окрестности выглядят здесь как огромное кладбище. Мы движемся по дну высохшего моря. Что стало с этим морем, которое некогда шумело здесь, протягивая волны к Земле, виднеющейся тогда, как золотой диск между облаками, плывущими над водой. Только берег остался возвышаться Над сухой котловиной, обрывистый, огромный, источенный ударами волн, уже не существующих ныне... Ветер развеял в пыль его обломки; а теперь и ветров здесь уже нет. Пустота и смерть...
Так хочется наконец добраться до мест, где мы сможем увидеть жизнь! Хоть бы это скорее произошло, а то силы уже на исходе.
Из нас троих самой терпеливой является Марта, что ж. ее мир теперь находится в ней самой! И кажется, она о нем думает больше, чем об умершем любовнике. Я часто вижу, как сидя над работой, она вдруг опускает руки и смотрит куда-то в будущее, улыбаясь своим мыслям. Я уверен, что внутренним взглядом она уже видит маленького, розового младенца, протягивающего к ней руки. Только иногда глубокий вздох прогоняет с ее лица эту блаженную улыбку и глаза у нее наполняются слезами. Она вспоминает о Томаше, который не увидит своего ребенка, но потом улыбается снова, зная, что если бы он не умер, его душа не смогла бы вернуться к ней в облике ребенка.
Марта, постоянно углубленная в свои мысли, мало разговаривает с нами, но однажды сказала мне: "Хорошо, что я отправилась сюда за Томашем, потому что теперь я дам ему новую жизнь".
Как же ей не быть счастливой, если она может так о себе сказать?
Четвертые сутки, 17 часов после полудня,
на возвышении перед Голдшмидтом, 1°3' в. д 69°3' с. ш.
Равнина закончилась, мы уже находимся в горах, тянущихся до самого полюса. Наш путь лежит через возвышенность, усеянную многочисленными холмами, среди которых торчат и высокие горные кольца, как, например, огромный Голдшмидт перед нами и смыкающийся с ним с востока еще более высокий Барроу. Мне сейчас пришло в голову, как странно, что мы встречаем здесь горы и моря, куда еще не ступала человеческая нога, но уже имеющие наименования, данные им людьми... Смешная мысль!
Полдень застал нас сегодня на вершине вала, окружающего эту возвышенность. Оглянувшись назад, мы увидели низко над горизонтом пустыни Землю, окутанную легким облаком. Светлый ореол ее атмосферы выглядел через эту дымку еще более кровавым, нежели в предыдущие дни. Там же, над ней, почти прикасаясь к ее огромному черному диску, стояло Солнце, окруженное радужным пламенем.
У меня такое впечатление, что в течение этих четырех месяцев Земля упала с небосклона от зенита почти к горизонту, а это всего лишь мы убегаем от нее, приближаясь к полюсу. Климат здесь уже совершенно иной. Полуденное Солнце, незначительно поднявшееся над горизонтом, не разит нас огнем, не ослепляет лучами. Каким-то грустным и усталым выглядит это Солнце, совсем как мы... Вокруг нас на возвышенности масса длинных теней. Небо на севере значительно поголубело, звезд уже в той стороне не видно, хотя с юга они еще светят своим туманным, светлым блеском, широким кругом разбросанные вокруг Земли и Солнца.
От всего этого я устал невозможно. Несмотря на легкость наших тел на Луне, мне иногда кажется, что моя голова, руки и ноги налиты свинцом. Боюсь, как бы не расхвораться. Таким бесконечно долгим кажется мне наше путешествие, что, несмотря на признаки приближающегося конца пути, я начинаю сомневаться, что мы когданибудь достигнем цели... Впрочем - какой цели? Где она? Все грустно и утомительно.
Марта необычайно добра. Мне кажется, что если бы не она, я не пошевелил бы рукой, чтобы повернуть руль в сторону полюса, к которому мы стремимся с таким упорством... Но она видит мою страшную усталость и умеет каким-либо теплым, добрым словом прибавить мне надежды, поддержать мои убывающие силы. Чем я заслужил столько доброты с ее стороны? Неужели тем злом, которое хотел ей причинить? Сейчас я так устал, что мне все полностью безразлично за исключением счастья этой женщины. Я хотел бы остаться жить, чтобы пригодиться ей на что-нибудь... А кто знает, останусь ли я жить...
Перед нами горы, огромные, обрывистые горы. Нужно пройти через них. Через эти, потом через другие, и снова через другие, патому что до полюса еще далеко... Но у меня уже нет сил. Даже писать больше не могу. Фразы не клеятся, я все время забываю, о чем хотел написать. Мне хотелось бы вытянуться в гамаке и из-под полуопущенных век смотреть на Марту, улыбающуюся при мысли в своем ребенке.
Счастливая она!
На перевале между Голдшмидтом и Барроу. 161 час после полудня четвертых лунных суток.
Остатками сил я борюсь против обуревающей меня усталости. Чувствую, что я болен, и боюсь этого. Как они вдвоем справятся без меня? Дорога очень трудная, а ночь, долгая ночь приближается. Дождусь ли я ее конца? Может быть, после О'Тамора н Вудбелла наступила моя очередь? Ведь они же предсказывали.
Мне было бы жалко умирать. Я хотел бы еще увидеть ребенка, который родится, хотел бы, хоть раз, вздохнуть полной грудью.
Когда же наконец окончится эта дорога. Судя по карте, эти горы, которые мы сейчас преодолеваем, последнее серьезное препятствие на нашем пути к полюсу. Спустившись с перевала, на котором сейчас находимся, мы повернем по широкому ущелью к западу вдоль южных склонов Голдшмидта, потом, снова повернув на север, минуем горные кольца Халиис и Мейн, обойдем с востока кратер Джой, преодолеем его невысокое ответвление, простирающееся вдоль параллели, и попадем на равнину, отделяемую от полюса только одной узкой цепью гор.
Так выглядит наш путь согласно картам. Но карты этих окрестностей, плохо видимых с Земли, не слишком точны. Нужно добавить, что большую часть этого пути нам придется пройти ночью, которая даже не будет разъясняться светом Земли, заслоняемой от нас горами.
С этой высоты виден свет прямо перед нами, но это всего лишь вершины гор, зарумянившиеся от солнечного света. Внизу же простирается море темноты. Когда мы съедем туда, единственными нашими проводниками будут звезды. ч
В моей голове что-то испортилось или смешалось. Только благодаря огромному усилию воли я могу трезво размышлять. Каждую минуту передо мной мелькают какие-то призраки, какие-то полусонные видения и страхи. Неужели у меня горячка? Я кусаю себя за пальцы, чтобы прийти в себя. Но и это мне не помогает. Все картины мешаются перед глазами, я вижу темные моря с плывущими над ними кровавыми вершинами гор, наш автомобиль представляется мне кораблем, который в любую минуту может рухнуть в пучину... Как я устал. Куда мы плывем по этому черному океану? Может быть, к Земле?.. Ах, правда! Земля осталась далеко-далеко, в небесных просторах; мы уже никогда не вернемся туда. Никогда.
В голове у Меня шумит, по-моему, у меня жар.
После захода Солнца, в ущелье между горами.
Еле-еле я поднялся с гамака. Марта велела мне лежать, но что она понимает! Я должен был еще что-то сделать или написать - не помню, но надо вспомнить. Я уверен, что мы утонем в темноте, если я этого не сделаю... Но что же я должен был сделать?
Почему здесь так темно? Видимо, какая-то бомба разорвалась у меня в голове, должна была взорваться, потому что голова у меня раздувается, пухнет, растет, она уже почти такая же огромная, как Луна...
Как забавно, что мы находимся на Луне! А может быть, мне это только снится? Потому что откуда здесь взялись собаки? Где Вудбелл?.. Что-то с ним произошло, но не помню... Его звали Томаш...
Кто-то стоит около меня и велит мне лечь, потому что у меня жар. Какое это имеет значение! Почему я не могу... разве мне нельзя...
Ручка становится страшно тяжелой... но и пальцы у меня отяжелели... Не знаю, что все это значит - слышу какие-то два голоса около себя, но уже не могу...
ВТОРАЯ ЧАСТЬ РУКОПИСИ
НА ДРУГОЙ СТОРОНЕ
I
Никогда не забуду того ощущения, которое возникло у меня, когда я впервые открыл глаза после долгого беспамятства во время болезни, свалившей меня под конец нашего страшного путешествия через безводную и безвоздушную лунную пустыню. Сегодня, когда я собираюсь продолжить описание наших приключений на этой планете, эта минута так живо стоит у меня перед глазами, как будто с того времени прошло всего несколько часов. А между тем, подсчитав лунные дни, я вижу, что доходит уже одиннадцатый год с того времени, как мы упали на поверхность Луны, и десять лет с тех пор, как мы покинули наш автомобиль после почти полугодового заключения в нем. Теперь мы уже дышим полной грудью под небом, таким же голубым, как и на Земле, на берегу настоящего моря, и смотрим на заросли растительности, удивительной и ни на что не похожей, но зеленой и полной жизни. Сто тридцать четыре раза Солнца сделало обход вокруг этого мира на наших глазах, и мы к нему почти привыкли. Волосы у нас седеют, а рядом с нами подрастает новое поколение - поколение людей, которые будут считать мифом историю о прибытии своих предков с Земли, выглядывающей из-за небосклона и предстающей перед ними в облике огромного светящегося шара, когда мы иногда отправляемся к границе безвоздушной пустыни. Для них это интересное, редко наблюдаемое ими небесное светило, а для нас - это мать, которую мы покинули навсегда, но не можем порвать последней нити, связывающей ее с нами - нашей тоски.
Пройдет еще несколько десятков или даже больше лунных дней, и мы, рожденные на Земле, все умрем, а новое поколение, читая когда-нибудь мой дневник, будет, наверное, считать его некой священной книгой, прежде чем появится здесь "скептик" и убедительно докажет, что история о земном происхождении людей есть не что иное, как сказка, возникшая в незапамятные времена.
Я думаю об этом, как о чем-то совершенно естественном, ведь мне самому многое из того, что я пережил, кажется фантастическим сном. Тем более что болезнь, во время которой я целые лунные сутки лежал без сознания, создала в моей жизни такой странный провал во времени, что мне трудно было сразу связать происходящее со мной до этого, с тем, что я увидел придя в себя, трудно отделить действительность от горячечных видений. И действительно, мое пробуждение было на редкость необычным.
Когда я открыл глаза, то сразу не мог понять, что происходит. Посмотрев вокруг, я увидел, что нахожусь на обширном лугу, покрытом удивительно свежей, пышной растительностью. Все окрестности были залиты мягким светом, похожим на тот, который на Земле бывает перед рассветом, когда Солнце еще только поднимается из-за горизонта. Только голые вершины высоких гор, окружавших равнину, утопали в красноватом блеске Солнца. Над ними было бледно-голубое небо, чуть подернутое дымкой. Я долго смотрел на него, не в состоянии понять, где я нахожусь. И тогда увидел на лугу двоих людей, медленно идущих по траве и ежеминутно нагибающихся, как будто в поисках чегото. Вокруг них радостно скакали две собаки.
Мне показалось, что я нахожусь на Земле, в какой-то незнакомой мне местности, и я начал размышлять, как я туда попал, но затем мне вспомнилась наша лунная экспедиция и долгое путешествие в закрытом автомобиле через мертвую пустыню. Я снова огляделся вокруг, насколько мог сделать это, не поднимая головы, которая была тяжелой, как будто до краев была налита оловом. Куда же делся автомобиль? Где эти дикие пейзажи, которые все еще стояли у меня перед глазами? Я хотел окликнуть людей, находящихся неподалеку, но меня охватила такая усталость, что я не смог произнести ни звука. Впрочем, мне стало казаться, что все эти неслыханные приключения были только сном. Я собирался отправиться в экспедицию на Луну, заснул где-то на лугу кто знает, сколько времени я спал - и мне приснилось, что я уже был там, что боролся с ужасными трудностями, терял товарищей, рисковал жизнью... Странно только, что эта местность незнакома мне...
Неясное осознание перенесенной тяжелой болезни стало пробуждаться в моем мозгу. Да, наверное, у меня была горячка, и в горячечных видениях я странствовал по Луне. В конце концов, хорошо, что этот кошмар уже кончился. Я ощутил огромное облегчение при мысли, что все это было только сном, что я нахожусь на Земле и никогда не буду должен ее покинуть. Мне стало так хорошо, спокойно, и через минуту я почувствовал, что снова засыпаю.
Проснувшись во второй раз, я увидел, что неподалеку от меня стоят двое несомненно ранее виденных мною людей и вполголоса разговаривают. Мне показалось, что я услышал слово: "Спит", на что другой голос ответил: "Будет жить". Это удивило меня, но я не хотел обнаружить, что уже проснулся, и, лежа без движения, из-под полуприкрытых век стал присматриваться к стоящим около меня людям. Хотя мне показалось, что я спал достаточно долго, в освещении окрестностей ничего не изменилось, поэтому мне было трудно в неясном свете узнать склонившиеся надо мной лица. Через некоторое время, когда мои глаза уже привыкли к слабому свету, эти люди показались мне знакомыми, но я не мог вспомнить их имен. Я медленно перевел взгляд на горы, виднеющиеся на горизонте и все так же освещенные у вершин красным светом, хотя, я заметил, свет падал на них теперь с другой стороны.
В эту минуту я заметил между ними нечто, что сразу приковало мое внимание. Над глубокой пропастью между двумя вершинами стоял огромный серо-белый шар, до половины выглядывающий из-за горизонта. Я долго смотрел на него, и вдруг все стало мне ясно: это была Земля, светящаяся там, на небе!
Сознание того, что я нахожусь на Луне, полностью вернулось ко мне и заставило содрогнуться. Я громко закричал и сорвался с постели. Петр и Марта - это их я минуту назад видел около себя подбежали ко мне с радостными восклицаниями, но голова у меня закружилась, и я снова потерял сознание.
Это было последнее беспамятство во время моей долгой болезни. Придя в себя, я стал медленно поправляться. Прошло еще сто с лишним часов, прежде чем я смог подняться и ходить самостоятельно. Петр и Марта с истинно родительской заботливостью ухаживали за мной, а я, слишком слабый, чтобы разговаривать и задавать вопросы, только размышлял над тем, что меня окружало. Я уже знал, что за время моей болезни мы достигли наконец того места, где достаточно воздуха и растительности, но долго не мог освоиться с мыслью, что это произошло таким естественным способом. Мне также трудно было поверить в то, что я лежал без сознания в течение целого земного месяца, а автомобиль, продолжая двигаться на север, достиг наконец полюса, находившегося от нас в нескольких сотнях километров в тот момент, когда меня свалила болезнь.
Мы действительно находились на северном полюсе Луны. Удивительная страна! Страна вечного света и темноты в одно и то же время. Место, где нет сторон света, нет ни востока, ни запада, ни севера, ни юга. Здесь Солнце не уходило за горизонт и не поднималось на небе, только кружило вокруг линии горизонта. Если подняться на одну из гор, которых много поблизости, можно увидеть, что Солнце, как красный пламенный шар, лениво ползет у края небосклона. Вершины гор постоянно розовеют в его отблесках, которые падают на них то с одной, то с другой стороны; с самого сотворения мира эти горы не видели ночи. Зато зеленые долины у их подножия никогда не видели Солнца. Они постоянно находятся в тени гор, здесь царит вечный полумрак или сумерки. На свежую, темную зелень их падают только отблески голых, освещенных Солнцем вершин, похожих на гигантский венок из белых роз, брошенный на траву. Только иногда, раз в несколько земных месяцев, Солнце, чуть приподнявшись над горизонтом, блеснет в какой-нибудь глубокой расщелине между скалами огненным, румяным лицом и как бы замрет на мгновение. Тогда через ущелье наплывает огромная река света, каскадами обрушивается она со скал и образовывает на темной равнине широкую полосу цвета червонного золота. Но уже через несколько часов Солнце снова прячется за скалы, и снова мягкий полумрак заливает тихую долину.
Есть что-то удивительно таинственное в этом слабом полярном свете. Я помню, как при виде его у меня создавалось впечатление, что я оказался во сне на какой-то зачарованной земле, в стране вечной весны, где, по преданиям греков, после смерти пребывали души умерших. Легкий призрачный туман клубится среди зелени, ни один голос не прерывает упоительной тишины. Здесь как 'будто вечно царит холодная, но безоблачная весна. Мы прожили в этом краю больше полугода, но за все это время небо лишь однажды было затянуто тучами. Дождя там не бывает почти никогда, и поэтому там нет вод, родников, ручьев. Воздух, однако, так насыщен водными парами, что этой влажности вполне достаточно для развития растительности. Наши травы, деревья и цветы тут несомненно высохли бы, но здешняя растительность приспособлена к условиям жизни на Луне