Страница:
— Пока своими глазами не увижу… Кончу гимназию, поеду на Запад. Буду учиться в западном университете.
— На какие средства? Там стипендию не платят. Наоборот, сам должен платить. Жильё не дают.
— Есть и бесплатное обучение.
—Так и цена ему грош. До сорока процентов «академиков» не могут иметь работу вообще, а по профессии имеют лишь в порядке исключения.
— Буду подрабатывать.
— В условиях постоянно растущей безработицы ты даже на сигареты не подработаешь.
— Отец фирму свою открывать собирается. Денег будет достаточно.
— Таких, как твой отец, теперь пруд пруди. А многие ли становятся миллионерами? Один на тысячу? И что значит бизнес в нынешних условиях России? Уголовщина.
— Деньги не пахнут. У нас период становления капитализма. А это без уголовщины невозможно. И на Западе так было.
— Когда? И с какими жертвами?! К тому же даже для жульнического русского капитализма при самых благоприятных обстоятельствах нужно лет пять, чтобы только укрепиться. А для того, чтобы попасть в класс новых богатых, нужны годы и годы. И путь нужно пройти — страшно подумать. Это — мир воров, грабителей, мошенников, мафий, рэкета, убийств… Об этом же все средства массовой информации трубят!
Но мои слова на Внука не действуют. Он уже во власти новой эпохи. Распалась связь времён. Порвались родовые линии, делавшие народ живым организмом, жившим в течение многих поколений веками и тысячелетиями.
Мне безумно жаль и Сына и Внука. А чем я могу помочь им? Вот Сын хочет продать квартиру, вложить деньги в бизнес и «временно» поселиться у нас. Я не против, пусть поселяется. Но ведь вся эта затея заранее обречена на провал. И я не в силах помешать катастрофе.
Защитник
Отчаяние
Зримые черты западнизма
Новые русские
Один из приёмов социологического жульничества
Русский коммунизм
— На какие средства? Там стипендию не платят. Наоборот, сам должен платить. Жильё не дают.
— Есть и бесплатное обучение.
—Так и цена ему грош. До сорока процентов «академиков» не могут иметь работу вообще, а по профессии имеют лишь в порядке исключения.
— Буду подрабатывать.
— В условиях постоянно растущей безработицы ты даже на сигареты не подработаешь.
— Отец фирму свою открывать собирается. Денег будет достаточно.
— Таких, как твой отец, теперь пруд пруди. А многие ли становятся миллионерами? Один на тысячу? И что значит бизнес в нынешних условиях России? Уголовщина.
— Деньги не пахнут. У нас период становления капитализма. А это без уголовщины невозможно. И на Западе так было.
— Когда? И с какими жертвами?! К тому же даже для жульнического русского капитализма при самых благоприятных обстоятельствах нужно лет пять, чтобы только укрепиться. А для того, чтобы попасть в класс новых богатых, нужны годы и годы. И путь нужно пройти — страшно подумать. Это — мир воров, грабителей, мошенников, мафий, рэкета, убийств… Об этом же все средства массовой информации трубят!
Но мои слова на Внука не действуют. Он уже во власти новой эпохи. Распалась связь времён. Порвались родовые линии, делавшие народ живым организмом, жившим в течение многих поколений веками и тысячелетиями.
Мне безумно жаль и Сына и Внука. А чем я могу помочь им? Вот Сын хочет продать квартиру, вложить деньги в бизнес и «временно» поселиться у нас. Я не против, пусть поселяется. Но ведь вся эта затея заранее обречена на провал. И я не в силах помешать катастрофе.
Защитник
— Все говорят о России так, будто это есть единое целое, — говорит Защитник. — На самом деле Россия уже атомизирована в самых различных разрезах. Территориально — на автономные регионы и группы регионов. Власть — на множество банд разных уровней и профилей. Экономика — на банды финансовых олигархов и преступников помельче. Бесчисленные политические банды, именуемые партиями, союзами, блоками, движениями. Банды в СМИ, в культуре, во всем. Именно эта бандитская структура стала основным фактором социальной организации вообще.
— А как же Россия выступает вовне?
— Как объединение банд, представляемое бандами, живущими за счёт этого представительства.
— Но это же непрочное образование! Оно может рассыпаться в прах.
— Может. И рассыплется.
— Когда?
— Когда западные хозяева сочтут это целесообразным.
— Неужели этого нельзя избежать?
— Абстрактно рассуждая, можно.
— Что для этого нужно?
— Пустяк: восстановить советский коммунизм.
— А без него?
— Перечислите, что нужно для восстановления фактического единства страны, обеспечения внутреннего порядка, обеспечения защиты граждан, создания обороны, удовлетворения минимальных потребностей населения, организации работы транспорта, системы образования, медицинского обслуживания и т.д. и т.п. Посчитайте, во сколько это обойдётся!
— Специалисты считают, сто пятьдесят миллиардов долларов достаточно.
— Эти специалисты кретины или подлецы. Помножьте как минимум на десять. Плюс время. Плюс оздоровление морального, идейного и психического состояния населения. А вывод делайте сами.
— Вывод очевиден.
— Вы видите в стране достаточно большое число самоотверженных и убеждённых людей, способных мобилизовать и возглавить десятки миллионов россиян на исторический подвиг такого масштаба?
— Нет. Пока нет. Но они могут появиться! Ведь было же такое в нашей истории однажды!
— Такое бывает раз в истории.
— Пусть, могут появиться вновь.
— Когда? Для этого нужно время. Десятилетия, а скорее всего столетия. А есть ли такое время у нас?
— Как вы живёте с такими мыслями?
— А вы со своими?
— А как же Россия выступает вовне?
— Как объединение банд, представляемое бандами, живущими за счёт этого представительства.
— Но это же непрочное образование! Оно может рассыпаться в прах.
— Может. И рассыплется.
— Когда?
— Когда западные хозяева сочтут это целесообразным.
— Неужели этого нельзя избежать?
— Абстрактно рассуждая, можно.
— Что для этого нужно?
— Пустяк: восстановить советский коммунизм.
— А без него?
— Перечислите, что нужно для восстановления фактического единства страны, обеспечения внутреннего порядка, обеспечения защиты граждан, создания обороны, удовлетворения минимальных потребностей населения, организации работы транспорта, системы образования, медицинского обслуживания и т.д. и т.п. Посчитайте, во сколько это обойдётся!
— Специалисты считают, сто пятьдесят миллиардов долларов достаточно.
— Эти специалисты кретины или подлецы. Помножьте как минимум на десять. Плюс время. Плюс оздоровление морального, идейного и психического состояния населения. А вывод делайте сами.
— Вывод очевиден.
— Вы видите в стране достаточно большое число самоотверженных и убеждённых людей, способных мобилизовать и возглавить десятки миллионов россиян на исторический подвиг такого масштаба?
— Нет. Пока нет. Но они могут появиться! Ведь было же такое в нашей истории однажды!
— Такое бывает раз в истории.
— Пусть, могут появиться вновь.
— Когда? Для этого нужно время. Десятилетия, а скорее всего столетия. А есть ли такое время у нас?
— Как вы живёте с такими мыслями?
— А вы со своими?
Отчаяние
По телевидению почти каждый день передачи, изображающие «зверства» большевиков. В газетах и журналах потоком идут аналогичные статьи. И делают это в основном люди, не пережившие никаких «зверств» советского периода, а многие процветавшие в те годы. Я раньше не одобрял, например, уничтожение царской семьи. Видя нынешние спекуляции на эту тему, я теперь на сто процентов одобряю эту «расправу» большевиков. Я считаю её не просто справедливой, а сверхсправедливой. Это — священная месть за все то зло, какое причинила людям романовская монархия. Я готов простить советской власти все репрессии за одно только уничтожение монархии и классов помещиков и капиталистов.
Все средства массовой информации заполонены православной религией. Попы лезут во все сферы жизни. Без них не обходится ни одно общественное мероприятие. Они заполонили телевидение. Попы, несущие средневековое мракобесие по телевидению, — можно ли назвать больший анахронизм, чем этот?! Такого насилия религиозной идеологии, как сейчас, не было даже в прошлом России. Раньше я не одобрял действия советской власти в отношении религии и церкви. Теперь я считаю одним из самых великих достижений советского периода именно эти действия и их результат — превращение России в атеистическое общество.
— Жаль, что попов в советское время не добили, — сказал я Защитнику, когда мы проходили мимо церкви во время какого-то богослужения.
— Если бы и добили, их сейчас изобрели бы заново, — сказал он. — Страшно видеть это и ощущать своё бессилие. Наши реформаторы не отдают отчёта себе в том, что именно православная церковь является важнейшей гарантией исторической гибели России как феномена русского.
— А может быть, они поощряют православие именно потому, что понимают это?
— Возможно, так. Но от этого ещё хуже становится на душе.
— Сейчас, оглядываясь назад, в прошлое, я начинаю понимать, что все ограничительные меры тех лет были правильными. «Железный занавес», ограничения на поездки на Запад, глушение западных радиостанций, преследования попов, преследования тунеядцев, гомосексуалистов. И все такое прочее. Знаете, что меня сейчас удивляет? Почему-то все такие меры не доводились до конца, оставались половинчатыми. Почему?
— Причин тому, я думаю, было много. Уверенность в том, что наш строй незыблем. Недооценка тлетворного влияния Запада. Расслоение населения, образование привилегированных слоёв, которые были заинтересованы в послаблениях. И многое другое.
— Ваше замечание о расслоении населения существенно. Я обратил внимание на то, что все ослабления режима осуществлялись не под давлением протестов снизу, а по инициативе сверху. Ведь и десталинизация осуществлялась как решение высшего руководства страны.
— Верное наблюдение. И контрреволюция у нас осуществлялась по инициативе высшего руководства. А снизу никакого сопротивления не было. Народ доверял высшей власти и просто проглядел контрреволюцию.
— Страшно осознавать, что уроки случившегося лишены смысла.
— Люди догадываются об этом и стараются не извлекать их.
— Значит, историческая апатия неизбежна.
— Больше, чем апатия. Отчаяние.
— Значит, остаётся погибать?
— Кому погибать, кому процветать. Русский народ как целое погибает. Он смертельно ранен. Никакого возрождения не будет. Мёртвые воскресают только в религиозных сказках.
— Многие думают и говорят, что выживем. Мол, в прошлом бывало похуже, да выкарабкивались.
— Из того, что выкарабкивались в прошлом, не следует, что выкарабкаемся теперь. К тому же хуже, чем сейчас, в прошлом не бывало. Большинство русских брошены на произвол судьбы. И сделано это умышленно. На их место приходят представители других народов. Территория России будет заселена. И может быть, кто-то будет жить на ней неплохо. Но это будет не русский народ.
Все средства массовой информации заполонены православной религией. Попы лезут во все сферы жизни. Без них не обходится ни одно общественное мероприятие. Они заполонили телевидение. Попы, несущие средневековое мракобесие по телевидению, — можно ли назвать больший анахронизм, чем этот?! Такого насилия религиозной идеологии, как сейчас, не было даже в прошлом России. Раньше я не одобрял действия советской власти в отношении религии и церкви. Теперь я считаю одним из самых великих достижений советского периода именно эти действия и их результат — превращение России в атеистическое общество.
— Жаль, что попов в советское время не добили, — сказал я Защитнику, когда мы проходили мимо церкви во время какого-то богослужения.
— Если бы и добили, их сейчас изобрели бы заново, — сказал он. — Страшно видеть это и ощущать своё бессилие. Наши реформаторы не отдают отчёта себе в том, что именно православная церковь является важнейшей гарантией исторической гибели России как феномена русского.
— А может быть, они поощряют православие именно потому, что понимают это?
— Возможно, так. Но от этого ещё хуже становится на душе.
— Сейчас, оглядываясь назад, в прошлое, я начинаю понимать, что все ограничительные меры тех лет были правильными. «Железный занавес», ограничения на поездки на Запад, глушение западных радиостанций, преследования попов, преследования тунеядцев, гомосексуалистов. И все такое прочее. Знаете, что меня сейчас удивляет? Почему-то все такие меры не доводились до конца, оставались половинчатыми. Почему?
— Причин тому, я думаю, было много. Уверенность в том, что наш строй незыблем. Недооценка тлетворного влияния Запада. Расслоение населения, образование привилегированных слоёв, которые были заинтересованы в послаблениях. И многое другое.
— Ваше замечание о расслоении населения существенно. Я обратил внимание на то, что все ослабления режима осуществлялись не под давлением протестов снизу, а по инициативе сверху. Ведь и десталинизация осуществлялась как решение высшего руководства страны.
— Верное наблюдение. И контрреволюция у нас осуществлялась по инициативе высшего руководства. А снизу никакого сопротивления не было. Народ доверял высшей власти и просто проглядел контрреволюцию.
— Страшно осознавать, что уроки случившегося лишены смысла.
— Люди догадываются об этом и стараются не извлекать их.
— Значит, историческая апатия неизбежна.
— Больше, чем апатия. Отчаяние.
— Значит, остаётся погибать?
— Кому погибать, кому процветать. Русский народ как целое погибает. Он смертельно ранен. Никакого возрождения не будет. Мёртвые воскресают только в религиозных сказках.
— Многие думают и говорят, что выживем. Мол, в прошлом бывало похуже, да выкарабкивались.
— Из того, что выкарабкивались в прошлом, не следует, что выкарабкаемся теперь. К тому же хуже, чем сейчас, в прошлом не бывало. Большинство русских брошены на произвол судьбы. И сделано это умышленно. На их место приходят представители других народов. Территория России будет заселена. И может быть, кто-то будет жить на ней неплохо. Но это будет не русский народ.
Зримые черты западнизма
— Не знаю, плакать или смеяться, — говорит Сын. — Если у нас капитализм, то коммунистический. Если коммунизм — капиталистический.
— По теории Критика, — говорю я, — гибрид коммунизма и западнизма. По теории западных теоретиков — конвергенция коммунизма и капитализма.
— Я не социолог. Гибрид или конвергенция — не все ли равно. У нас, русских, все получается не по теории. Что бы мы ни строили, у нас все получается по-русски, а не по социальным законам. Мы имеем прибыль, неся убытки. Выгадываем от потерь. Теоретически нас уже не должно быть, а мы ещё существуем.
— Значит, теория неверна. Читай Критика! С точки зрения его теории, все происходит закономерно. И в западнизме есть черты коммунизма, и в коммунизме есть черты западнизма. И конвергенция произошла и гибридизация. Все вместе. Получилась русская социальная дворняжка.
— Волки, питающиеся сеном, и бараны, питающиеся мясом? Стадо баранов, живущее по законам волчьей стаи, или волчья стая — по законам стада баранов? Нет, отец, тут что-то не так. А в чём дело, я пока не понимаю. Нужны другие аналогии и образы. У нас скорее гибрид сумасшедшего дома и лагеря строгого режима. И борделя.
— По теории Критика, западнизация, колониальная демократия, глобализация. Короче говоря, что случилось?
— Фирма обанкротилась. Мы получили солидный кредит. Как и от кого — не знаю. Осуществляем полную реорганизацию производства. Получаем новейшую американскую технологию.
— И что теперь будете производить?
— Производить?! Ты, старик, отстал на целую эпоху! Не производить… «Про» отбрось… Изводить! Переделываем межконтинентальные ракеты на сувенирные самовары. Как писал твой Критик, перековываем мочу на рыло.
— А где добываете ракеты?
— На свалке. И нам хорошо платят за то, что мы их забираем.
— А куда сбываете самовары?
— Во все концы планеты. Даже в Гренландию и Антарктиду. Одним словом, в США. И нам за это тоже хорошо платят.
— Так в чём проблема?
— Кое-кого арестовали. Обещают ещё.
— Мораль?..
— Бросать это выгодное про… тьфу!.. изводство и начинать свой бизнес. Другого выхода нет.
— По теории Критика, — говорю я, — гибрид коммунизма и западнизма. По теории западных теоретиков — конвергенция коммунизма и капитализма.
— Я не социолог. Гибрид или конвергенция — не все ли равно. У нас, русских, все получается не по теории. Что бы мы ни строили, у нас все получается по-русски, а не по социальным законам. Мы имеем прибыль, неся убытки. Выгадываем от потерь. Теоретически нас уже не должно быть, а мы ещё существуем.
— Значит, теория неверна. Читай Критика! С точки зрения его теории, все происходит закономерно. И в западнизме есть черты коммунизма, и в коммунизме есть черты западнизма. И конвергенция произошла и гибридизация. Все вместе. Получилась русская социальная дворняжка.
— Волки, питающиеся сеном, и бараны, питающиеся мясом? Стадо баранов, живущее по законам волчьей стаи, или волчья стая — по законам стада баранов? Нет, отец, тут что-то не так. А в чём дело, я пока не понимаю. Нужны другие аналогии и образы. У нас скорее гибрид сумасшедшего дома и лагеря строгого режима. И борделя.
— По теории Критика, западнизация, колониальная демократия, глобализация. Короче говоря, что случилось?
— Фирма обанкротилась. Мы получили солидный кредит. Как и от кого — не знаю. Осуществляем полную реорганизацию производства. Получаем новейшую американскую технологию.
— И что теперь будете производить?
— Производить?! Ты, старик, отстал на целую эпоху! Не производить… «Про» отбрось… Изводить! Переделываем межконтинентальные ракеты на сувенирные самовары. Как писал твой Критик, перековываем мочу на рыло.
— А где добываете ракеты?
— На свалке. И нам хорошо платят за то, что мы их забираем.
— А куда сбываете самовары?
— Во все концы планеты. Даже в Гренландию и Антарктиду. Одним словом, в США. И нам за это тоже хорошо платят.
— Так в чём проблема?
— Кое-кого арестовали. Обещают ещё.
— Мораль?..
— Бросать это выгодное про… тьфу!.. изводство и начинать свой бизнес. Другого выхода нет.
Новые русские
Что такое «новые русские», я , конечно, знал. О них гудели и гудят без передыха все средства массовой информации России и Запада. О них рассказываются сенсационные истории, сочиняются фильмы и пьесы, рассказываются анекдоты. Самые богатые из них входят в число богатейших людей планеты. Четыре самых богатых владеют деньгами, превышающими весь государственный бюджет России. А вообще их много. Об этом говорит хотя бы такой красноречивый факт. Согласно газетным сообщениям (причём официально признаваемым!), новые русские имеют более миллиона личных охранников. Никогда в истории человечества ни один богатый класс не имел такой личной охраны. Новые русские образуют самый мощный с экономической точки зрения класс российского общества. Но этот класс не является классом производительным. Это грабительский класс, паразитический. Он имеет своих представителей в высшей власти или подкупает представителей власти почти открыто и безнаказанно во всех звеньях власти. Это класс специфически российский, класс сверхгосударственный и сверхэкономический. Это новая система власти и управления обществом, распоряжающаяся официальными компонентами его социальной организации по своему усмотрению. Это власть мафиозная, не признающая никаких юридических и моральных ограничений.
Но личных контактов с «новыми русскими» у меня до сих пор не было. Однажды один из совладельцев банка, в котором устроился Защитник, попросил его порекомендовать какого-либо академика (он так и сказал: академика) для того, чтобы поднатаскать его распутного сына-студента к экзамену по математике. Защитник вспомнил обо мне. И вот я получил возможность подработать в качестве репетитора сына одного из богатейших «новых русских», т.е. одного из тех, кто ограбил народное достояние, созданное ценой огромных жертв и усилий народа в течение семидесяти лет советской истории. Такое мне раньше не могло даже присниться в кошмарном сне. А теперь я счёл это за благо, так как за один урок я получаю половину месячной зарплаты профессора. Это плата за моё соучастие в предательстве и за унижение.
Мой ученик — студент нового экономического института. Платного. Папаша хочет, чтобы его абсолютно бездарный сын стал предпринимателем мирового (как он говорит) класса. А для этого он должен хоть чему-нибудь выучиться на мировом уровне (опять-таки его слова). Папаша считает, будто в советских институтах ничему хорошему не учили, занимались только тем, что долбили марксизм-ленинизм. А «мировой уровень», который стал якобы достижим только теперь, предполагает применение математических методов в экономических расчётах. И в новом институте ввели математику. Растрезвонили об этом во всех средствах массовой информации, причём так, как будто в советский период математика в экономике была запрещена, будто в экономике господствовал командно-административный метод субъективного произвола «партийной номенклатуры».
Мой ученик учит (вернее, делает вид, будто учит) математику лишь постольку, поскольку отец пригрозил в противном случае сократить деньги «на карманные расходы» (а это раз в десять больше зарплаты профессора математики!) и не подарить «мерседес» к окончанию института.
— На кой черт нужна эта дурацкая математика, когда и без неё все ясно, — говорит он (вместо слова «черт» он употребил другое, наиболее распространённое в русском разговорном языке слово).
— Хотя бы для того, чтобы сдать экзамен, — говорю я. — А в принципе вы правы, специалисты тут за вас сделают всё, что нужно.
— Так объясните это моему кретину-папаше!
— А экзамен?!
— Это пустяк! Дать по тысяче долларов членам комиссии, они любую отметку поставят. Уговорите старика прекратить эту муку, я вам пять тысяч долларов чистыми выплачу сразу.
Предложение соблазнительное, но «старика» (ему нет ещё пятидесяти) вряд ли убедишь. Ему, как мне кажется, хочется не столько дать сыну образование, сколько потешить своё самолюбие сознанием, что он, бывший ничтожеством в советский период, может теперь позволить себе нанять в учителя для сына бывшего «коммуняку», занимавшего высокий пост в советский период. Пост профессора был приличным, но на самом деле не высоким. Членом КПСС я не был. Но моему работодателю на это плевать. Для него я всё равно человек из другого, враждебного для него мира. И он, конечно, прав.
Уроки я даю в роскошной вилле моего «хозяина» в новом районе для богачей. Признаюсь, мне никогда до этого не приходилось бывать в таком богатом доме, если не считать музеев. Три этажа. Высокие лепные и расписные потолки. Лестницы в стиле модерн. Лифт. Мебель лучших западных фирм. Бассейн. Сауна. Спортивный зал. Теннисный корт. Дорогие картины, некоторые — старых мастеров (с электронной охраной!). Посуда. Вазы. Скульптуры. Ковры явно музейные. И чего только не понапихано повсюду! Окна из пуленепробиваемых стёкол, зарешечены и с ультрасовременной электронной сигнализацией. Двери двойные, из пушки не прошибёшь. Забор вокруг огромного участка двухметровой высоты и с электронной сигнализацией. Сторожевые собаки. Вооружённая охрана. Я насчитал по крайней мере десять человек. Слуги. Шофёры. Гараж машин на пять, если не на десять. Одним словом, привилегии «номенклатуры» советского периода, бывшие объектом нападок наших диссидентов и западной пропаганды, выглядят как бедность в сравнении со всем этим богатством и охраной новых богатых. После первого урока я дома полистал книгу известного в своё время невозвращенца о «номенклатуре». Книга была сенсацией. Мы все возмущались привилегиями «номенклатуры». Теперь мне стало стыдно за эти мои прошлые эмоций и мысли.
Хозяин собрался ехать в город. Разумеется, на «мерседесе» особого выпуска. С двумя телохранителями. Меня он не предложил подвезти. Как представитель высшей правящей элиты новой России он должен держать дистанцию относительно какого-то профессоришки, которых от советского прошлого остались тысячи, который должен подрабатывать частными уроками на жизнь. Мне пришлось добираться домой городским транспортом. Ушло на это полтора часа.
Но личных контактов с «новыми русскими» у меня до сих пор не было. Однажды один из совладельцев банка, в котором устроился Защитник, попросил его порекомендовать какого-либо академика (он так и сказал: академика) для того, чтобы поднатаскать его распутного сына-студента к экзамену по математике. Защитник вспомнил обо мне. И вот я получил возможность подработать в качестве репетитора сына одного из богатейших «новых русских», т.е. одного из тех, кто ограбил народное достояние, созданное ценой огромных жертв и усилий народа в течение семидесяти лет советской истории. Такое мне раньше не могло даже присниться в кошмарном сне. А теперь я счёл это за благо, так как за один урок я получаю половину месячной зарплаты профессора. Это плата за моё соучастие в предательстве и за унижение.
Мой ученик — студент нового экономического института. Платного. Папаша хочет, чтобы его абсолютно бездарный сын стал предпринимателем мирового (как он говорит) класса. А для этого он должен хоть чему-нибудь выучиться на мировом уровне (опять-таки его слова). Папаша считает, будто в советских институтах ничему хорошему не учили, занимались только тем, что долбили марксизм-ленинизм. А «мировой уровень», который стал якобы достижим только теперь, предполагает применение математических методов в экономических расчётах. И в новом институте ввели математику. Растрезвонили об этом во всех средствах массовой информации, причём так, как будто в советский период математика в экономике была запрещена, будто в экономике господствовал командно-административный метод субъективного произвола «партийной номенклатуры».
Мой ученик учит (вернее, делает вид, будто учит) математику лишь постольку, поскольку отец пригрозил в противном случае сократить деньги «на карманные расходы» (а это раз в десять больше зарплаты профессора математики!) и не подарить «мерседес» к окончанию института.
— На кой черт нужна эта дурацкая математика, когда и без неё все ясно, — говорит он (вместо слова «черт» он употребил другое, наиболее распространённое в русском разговорном языке слово).
— Хотя бы для того, чтобы сдать экзамен, — говорю я. — А в принципе вы правы, специалисты тут за вас сделают всё, что нужно.
— Так объясните это моему кретину-папаше!
— А экзамен?!
— Это пустяк! Дать по тысяче долларов членам комиссии, они любую отметку поставят. Уговорите старика прекратить эту муку, я вам пять тысяч долларов чистыми выплачу сразу.
Предложение соблазнительное, но «старика» (ему нет ещё пятидесяти) вряд ли убедишь. Ему, как мне кажется, хочется не столько дать сыну образование, сколько потешить своё самолюбие сознанием, что он, бывший ничтожеством в советский период, может теперь позволить себе нанять в учителя для сына бывшего «коммуняку», занимавшего высокий пост в советский период. Пост профессора был приличным, но на самом деле не высоким. Членом КПСС я не был. Но моему работодателю на это плевать. Для него я всё равно человек из другого, враждебного для него мира. И он, конечно, прав.
Уроки я даю в роскошной вилле моего «хозяина» в новом районе для богачей. Признаюсь, мне никогда до этого не приходилось бывать в таком богатом доме, если не считать музеев. Три этажа. Высокие лепные и расписные потолки. Лестницы в стиле модерн. Лифт. Мебель лучших западных фирм. Бассейн. Сауна. Спортивный зал. Теннисный корт. Дорогие картины, некоторые — старых мастеров (с электронной охраной!). Посуда. Вазы. Скульптуры. Ковры явно музейные. И чего только не понапихано повсюду! Окна из пуленепробиваемых стёкол, зарешечены и с ультрасовременной электронной сигнализацией. Двери двойные, из пушки не прошибёшь. Забор вокруг огромного участка двухметровой высоты и с электронной сигнализацией. Сторожевые собаки. Вооружённая охрана. Я насчитал по крайней мере десять человек. Слуги. Шофёры. Гараж машин на пять, если не на десять. Одним словом, привилегии «номенклатуры» советского периода, бывшие объектом нападок наших диссидентов и западной пропаганды, выглядят как бедность в сравнении со всем этим богатством и охраной новых богатых. После первого урока я дома полистал книгу известного в своё время невозвращенца о «номенклатуре». Книга была сенсацией. Мы все возмущались привилегиями «номенклатуры». Теперь мне стало стыдно за эти мои прошлые эмоций и мысли.
Хозяин собрался ехать в город. Разумеется, на «мерседесе» особого выпуска. С двумя телохранителями. Меня он не предложил подвезти. Как представитель высшей правящей элиты новой России он должен держать дистанцию относительно какого-то профессоришки, которых от советского прошлого остались тысячи, который должен подрабатывать частными уроками на жизнь. Мне пришлось добираться домой городским транспортом. Ушло на это полтора часа.
Один из приёмов социологического жульничества
Первое, чему научаются правители, это словесное жульничество. Вот по телевидению выступает один из высших военных начальников. Говорит, что зарплата офицеров увеличилась и будет увеличена скоро вдвое. И это верно. Но благодаря чему она увеличивается? Из слов генерала можно подумать, будто это благодаря экономическому подъёму. Но генерал умолчал о том, что армия сокращена раз в пять, если не больше. Естественно, за счёт этого сокращения можно увеличить зарплату оставшихся офицеров. Таким путём можно поднять жизненный уровень среднестатистического россиянина, сократив население на несколько десятков миллионов человек. Можно повысить зарплату учителей, сократив их число вдвое. Можно сократить число беспризорных детей, сократив число детей. Это только один из приёмов пропагандистского обмана. А приёмов таких десятки. Я хочу как-нибудь составить полный перечень их и где-нибудь напечатать. Критик говорит, что я прирождённый социолог. Я сам ощущаю в себе способность замечать то, что не видят другие.
Русский коммунизм
Идеология. В сталинские годы произошла грандиозная идеологическая революция. Прежде чем что-то сказать о ней, сделаю краткое общее отступление и поясню, что я называю идеологией.
Первая в истории сознательная попытка создания идеологического учения, отличного от религии и претендующего на роль научного взгляда на мир, была предпринята во Франции в конце XVIII и начале XIX века и связана с именем Дестута де Треси. Наполеон назвал идеологию ложным, извращённым отражением реальности. Это убеждение разделял и Маркс, по иронии истории ставший родоначальником самого крупного идеологического феномена. На основе наблюдения и изучения идеологического опыта Советского Союза я пришёл к таким выводам относительно идеологии.
От религии идеология отличается, во-первых, тем, что опирается на познание реальности, а в наше время — на научное познание, стремится выглядеть наукой и приспособить науку к своим интересам. И ориентирована она на реальность. Во-вторых, в отличие от религии, она апеллирует к разуму, а не к чувствам людей, не к вере. В идеологию вообще не требуется верить, её принимают или не принимают сознательно, признают или не признают, делают вид, будто признают, или делают вид, будто отвергают. С ней мирятся из страха наказания или принимают из корыстного расчёта. Потому и происходят странные на первый взгляд молниеносные распространение или отказ от идеологии. В России после 1917 года в течение нескольких лет десятки миллионов приняли коммунистическую идеологию, а после 1985 года в ещё более короткий срок почти все советское население безболезненно отреклось от неё. С религией такое невозможно. Если случится такое чудо, что коммунистический социальный строй в России восстановится, те же десятки миллионов молниеносно быстро станут коммунистами по идеологии.
Взаимоотношения науки и идеологии являются сложными и многосторонними. Идеология вторгается в науку, испытывает её влияние, эксплуатирует её в своих интересах. Наука сама по себе порождает идеологические феномены, поставляет материал для идеологии, заимствует из последней отдельные идеи и понятия. И все же наука не есть идеология, а идеология не есть наука. Они различаются по целям, по средствам и по отношению к реальности. Задача науки — познавать мир, поставлять обществу знания обо всём, что интересует людей и важно для их жизни, разрабатывать методы получения новых знаний и их использования. Задача идеологии — не открытие новых истин о природе, обществе и человеке, а организация общественного сознания, управление людьми путём воздействия на их сознание и приведения их сознания к некоторому общественному стандарту, воспитание масс населения в духе, необходимом для самосохранения общества, выработка стандартных «координат» ориентации людей в окружающем мире. Идеология отбирает в наличном интеллектуальном материале лишь некоторую его часть по своим собственным критериям и перерабатывает отобранное по своим собственным правилам. Делает она это с таким расчётом, чтобы её могли усвоить широкие слои населения, обладающие некоторым минимумом образования и культуры, независимо от их возраста, пола, профессии, социального положения. Хотя идеологию создают и хранят особого рода люди — профессиональные идеологи, усвоение её не предполагает особой профессиональной подготовки и очень больших трудовых усилий.
Наука стремится к точности и однозначности терминологии. Утверждения науки предполагают возможность их подтверждения или опровержения или в крайнем случае доказательство их неразрешимости. Понимание науки предполагает специальную подготовку и особый профессиональный язык. Наука вообще рассчитана на более или менее узкий круг специалистов. При создании идеологии все эти условия науки нарушаются, причём не из-за личных качеств идеологов, а вследствие их стремления исполнить роль, предназначенную для идеологии. В результате получаются конструкции, состоящие из многосмысленных, расплывчатых и даже бессмысленных языковых форм. Фразеология идеологии приобретает какой-то смысл лишь при условии определённого истолкования и примысливания.
Наука стремится к соблюдению правил логики. Идеология же алогична по существу. Она использует внешние проявления логичности мышления, чтобы скрыть отсутствие именно логичности. И это не слабость, а скорее сила идеологии, ибо она предназначена не для изощрённых в логике одиночек, а для масс людей, не имеющих никакого представления о настоящей логичности мышления или имеющих весьма поверхностные представления на этот счёт. Если вы, например, заявляете, что при капитализме производство приобрело общественный характер, а присвоение осталось частным, что это является непримиримым противоречием капитализма, что форма присвоения должна быть приведена в соответствие с производством, т.е. тоже стать общественной, то логика рассуждения покажется «железной», в особенности если хочется, чтобы именно так и случилось. Но если вы произведёте логический анализ понятий «производство», «общественный характер», «присвоение», «частная собственность», «соответствие», «общественная собственность» и покажете, что никакой необходимости тут нет, то это мало кому будет понятно. Это будет представлять интерес лишь для немногих специалистов.
В идеологии далеко не все есть ложь и извращённое отражение реальности. В ней многое верно. В науке далеко не все есть истина, в ней полно ложных утверждений и даже целых теорий. Ошибочно идеологию отождествлять с ложностью; а науку с истинностью. Многие утверждения идеологии, если их рассматривать с критериями науки, являются ложными, неопределёнными или бессмысленными, т.е. неистинными. Но в основном и в целом к идеологии вообще неприменимы научные критерии проверки. Утверждения идеологии не непосредственно сопоставляются с реальностью, о которой они говорят, и не буквально в том словесном виде, в каком они формулируются, а в двойном опосредовании: через представления людей об этой реальности, которые складываются у них независимо от идеологии, и в дополнительном истолковании. Так что сопоставляются тут субъективное истолкование утверждений идеологии и субъективные же представления о реальности. И тут нужны оценочные критерии иного рода, чем в науке, — не понятия «истинно», «ложно», «вероятно» и т. д., а «адекватно», «неадекватно» и степени адекватности, «действенно», «излишне», «устарело» и т.п.
Сталинская идеологическая революция. Рождение советской идеологии как идеологии реального коммунистического общества началось в двадцатые годы и завершилось в основном в послевоенные годы. В эти годы определилось содержание идеологии, определились её функции в обществе и методы воздействия на массы населения, определилась структура идеологических учреждений и выработались правила их работы. Эта беспрецедентная идеологическая революция произошла под руководством Сталина и его соратников.
Кульминационным пунктом этой идеологической революции стал выход в свет работы Сталина «О диалектическом и историческом материализме». Существует мнение, будто эту работу написал не сам Сталин, а кто-то другой или другие. Возможно, что это так и было. Но если даже Сталин присвоил чужой труд, он сыграл неизмеримо более важную роль, чем сочинение довольно примитивного с интеллектуальной точки зрения текста: он дал этому тексту своё имя и навязал ему огромную историческую роль.
Эта сравнительно небольшая статья явилась идеологическим шедевром в полном смысле этого слова. Не научным (научного в нём почти ничего не было), а именно идеологическим. Поясню, в чём тут дело.
До революции партия, послужившая предпосылкой будущей КПСС, была ничтожна численно. Вопросами теории занимались одиночки — партийные вожди, теоретики, профессора, писатели, журналисты. Причём занимались либо в социально-политическом плане (проблемы политической борьбы, революции, власти, событий в мире), либо в сфере абстрактного теоретизирования. После революции положение партии в обществе изменилось, изменилась сама партия, изменилась роль того, что называли вопросами теории. Встала задача идейного воспитания новой гигантской правящей партии, воспитания многомиллионных масс населения, управления ими, мобилизации их на строительство нового общества. А с чем приходилось иметь дело сначала? Малограмотное и совсем безграмотное население, процентов на девяносто — религиозное. В среде интеллигенции преобладали всякие формы «буржуазной» (некоммунистической) идеологии. Партийные теоретики, как правило, недоучки, болтуны, начётчики и догматики, запутавшиеся во всякого рода старых и новых идейных течениях. Да и свой марксизм они знали плохо, а в большинстве вообще знали лишь в самых общих чертах. А теперь, когда возникла задача переориентировать основную «теоретическую» работу на массы низкого образовательного уровня и заражённые старой религиозно-самодержавной идеологией, партийные теоретики оказались совершенно беспомощными. Нужны были идеологические тексты, соответствовавшие новой задаче. Нужна была идеология как таковая, с которой можно было бы уверенно и систематично обращаться « миллионам рядовых членов партии и к десяткам миллионов рядовых граждан. Сталинистам надо было занизить уровень исторически данного интеллектуального материала марксизма так и настолько, чтобы он стал идеологией интеллектуально примитивной и плохо образованной массы населения. Главной проблемой для них стало не развитие марксизма как явления культуры, а приспособление его к интересам именно идеологической работы. Нужно было создать учение, понятное широким слоям населения, а не только узкому кругу профессионалов, свободное от религиозных предрассудков и вместе с тем создающее иллюзию приобщенности к высотам науки, освящённое авторитетом науки. Сталинская работа стала фокусом, ориентиром, остриём решения этой эпохальной задачи, своего рода главнокомандующим и знаменосцем армии прочих идеологических текстов, которые стали производиться по этому образцу в гигантских масштабах и завоёвывать все идейное пространство общества.
Первая в истории сознательная попытка создания идеологического учения, отличного от религии и претендующего на роль научного взгляда на мир, была предпринята во Франции в конце XVIII и начале XIX века и связана с именем Дестута де Треси. Наполеон назвал идеологию ложным, извращённым отражением реальности. Это убеждение разделял и Маркс, по иронии истории ставший родоначальником самого крупного идеологического феномена. На основе наблюдения и изучения идеологического опыта Советского Союза я пришёл к таким выводам относительно идеологии.
От религии идеология отличается, во-первых, тем, что опирается на познание реальности, а в наше время — на научное познание, стремится выглядеть наукой и приспособить науку к своим интересам. И ориентирована она на реальность. Во-вторых, в отличие от религии, она апеллирует к разуму, а не к чувствам людей, не к вере. В идеологию вообще не требуется верить, её принимают или не принимают сознательно, признают или не признают, делают вид, будто признают, или делают вид, будто отвергают. С ней мирятся из страха наказания или принимают из корыстного расчёта. Потому и происходят странные на первый взгляд молниеносные распространение или отказ от идеологии. В России после 1917 года в течение нескольких лет десятки миллионов приняли коммунистическую идеологию, а после 1985 года в ещё более короткий срок почти все советское население безболезненно отреклось от неё. С религией такое невозможно. Если случится такое чудо, что коммунистический социальный строй в России восстановится, те же десятки миллионов молниеносно быстро станут коммунистами по идеологии.
Взаимоотношения науки и идеологии являются сложными и многосторонними. Идеология вторгается в науку, испытывает её влияние, эксплуатирует её в своих интересах. Наука сама по себе порождает идеологические феномены, поставляет материал для идеологии, заимствует из последней отдельные идеи и понятия. И все же наука не есть идеология, а идеология не есть наука. Они различаются по целям, по средствам и по отношению к реальности. Задача науки — познавать мир, поставлять обществу знания обо всём, что интересует людей и важно для их жизни, разрабатывать методы получения новых знаний и их использования. Задача идеологии — не открытие новых истин о природе, обществе и человеке, а организация общественного сознания, управление людьми путём воздействия на их сознание и приведения их сознания к некоторому общественному стандарту, воспитание масс населения в духе, необходимом для самосохранения общества, выработка стандартных «координат» ориентации людей в окружающем мире. Идеология отбирает в наличном интеллектуальном материале лишь некоторую его часть по своим собственным критериям и перерабатывает отобранное по своим собственным правилам. Делает она это с таким расчётом, чтобы её могли усвоить широкие слои населения, обладающие некоторым минимумом образования и культуры, независимо от их возраста, пола, профессии, социального положения. Хотя идеологию создают и хранят особого рода люди — профессиональные идеологи, усвоение её не предполагает особой профессиональной подготовки и очень больших трудовых усилий.
Наука стремится к точности и однозначности терминологии. Утверждения науки предполагают возможность их подтверждения или опровержения или в крайнем случае доказательство их неразрешимости. Понимание науки предполагает специальную подготовку и особый профессиональный язык. Наука вообще рассчитана на более или менее узкий круг специалистов. При создании идеологии все эти условия науки нарушаются, причём не из-за личных качеств идеологов, а вследствие их стремления исполнить роль, предназначенную для идеологии. В результате получаются конструкции, состоящие из многосмысленных, расплывчатых и даже бессмысленных языковых форм. Фразеология идеологии приобретает какой-то смысл лишь при условии определённого истолкования и примысливания.
Наука стремится к соблюдению правил логики. Идеология же алогична по существу. Она использует внешние проявления логичности мышления, чтобы скрыть отсутствие именно логичности. И это не слабость, а скорее сила идеологии, ибо она предназначена не для изощрённых в логике одиночек, а для масс людей, не имеющих никакого представления о настоящей логичности мышления или имеющих весьма поверхностные представления на этот счёт. Если вы, например, заявляете, что при капитализме производство приобрело общественный характер, а присвоение осталось частным, что это является непримиримым противоречием капитализма, что форма присвоения должна быть приведена в соответствие с производством, т.е. тоже стать общественной, то логика рассуждения покажется «железной», в особенности если хочется, чтобы именно так и случилось. Но если вы произведёте логический анализ понятий «производство», «общественный характер», «присвоение», «частная собственность», «соответствие», «общественная собственность» и покажете, что никакой необходимости тут нет, то это мало кому будет понятно. Это будет представлять интерес лишь для немногих специалистов.
В идеологии далеко не все есть ложь и извращённое отражение реальности. В ней многое верно. В науке далеко не все есть истина, в ней полно ложных утверждений и даже целых теорий. Ошибочно идеологию отождествлять с ложностью; а науку с истинностью. Многие утверждения идеологии, если их рассматривать с критериями науки, являются ложными, неопределёнными или бессмысленными, т.е. неистинными. Но в основном и в целом к идеологии вообще неприменимы научные критерии проверки. Утверждения идеологии не непосредственно сопоставляются с реальностью, о которой они говорят, и не буквально в том словесном виде, в каком они формулируются, а в двойном опосредовании: через представления людей об этой реальности, которые складываются у них независимо от идеологии, и в дополнительном истолковании. Так что сопоставляются тут субъективное истолкование утверждений идеологии и субъективные же представления о реальности. И тут нужны оценочные критерии иного рода, чем в науке, — не понятия «истинно», «ложно», «вероятно» и т. д., а «адекватно», «неадекватно» и степени адекватности, «действенно», «излишне», «устарело» и т.п.
Сталинская идеологическая революция. Рождение советской идеологии как идеологии реального коммунистического общества началось в двадцатые годы и завершилось в основном в послевоенные годы. В эти годы определилось содержание идеологии, определились её функции в обществе и методы воздействия на массы населения, определилась структура идеологических учреждений и выработались правила их работы. Эта беспрецедентная идеологическая революция произошла под руководством Сталина и его соратников.
Кульминационным пунктом этой идеологической революции стал выход в свет работы Сталина «О диалектическом и историческом материализме». Существует мнение, будто эту работу написал не сам Сталин, а кто-то другой или другие. Возможно, что это так и было. Но если даже Сталин присвоил чужой труд, он сыграл неизмеримо более важную роль, чем сочинение довольно примитивного с интеллектуальной точки зрения текста: он дал этому тексту своё имя и навязал ему огромную историческую роль.
Эта сравнительно небольшая статья явилась идеологическим шедевром в полном смысле этого слова. Не научным (научного в нём почти ничего не было), а именно идеологическим. Поясню, в чём тут дело.
До революции партия, послужившая предпосылкой будущей КПСС, была ничтожна численно. Вопросами теории занимались одиночки — партийные вожди, теоретики, профессора, писатели, журналисты. Причём занимались либо в социально-политическом плане (проблемы политической борьбы, революции, власти, событий в мире), либо в сфере абстрактного теоретизирования. После революции положение партии в обществе изменилось, изменилась сама партия, изменилась роль того, что называли вопросами теории. Встала задача идейного воспитания новой гигантской правящей партии, воспитания многомиллионных масс населения, управления ими, мобилизации их на строительство нового общества. А с чем приходилось иметь дело сначала? Малограмотное и совсем безграмотное население, процентов на девяносто — религиозное. В среде интеллигенции преобладали всякие формы «буржуазной» (некоммунистической) идеологии. Партийные теоретики, как правило, недоучки, болтуны, начётчики и догматики, запутавшиеся во всякого рода старых и новых идейных течениях. Да и свой марксизм они знали плохо, а в большинстве вообще знали лишь в самых общих чертах. А теперь, когда возникла задача переориентировать основную «теоретическую» работу на массы низкого образовательного уровня и заражённые старой религиозно-самодержавной идеологией, партийные теоретики оказались совершенно беспомощными. Нужны были идеологические тексты, соответствовавшие новой задаче. Нужна была идеология как таковая, с которой можно было бы уверенно и систематично обращаться « миллионам рядовых членов партии и к десяткам миллионов рядовых граждан. Сталинистам надо было занизить уровень исторически данного интеллектуального материала марксизма так и настолько, чтобы он стал идеологией интеллектуально примитивной и плохо образованной массы населения. Главной проблемой для них стало не развитие марксизма как явления культуры, а приспособление его к интересам именно идеологической работы. Нужно было создать учение, понятное широким слоям населения, а не только узкому кругу профессионалов, свободное от религиозных предрассудков и вместе с тем создающее иллюзию приобщенности к высотам науки, освящённое авторитетом науки. Сталинская работа стала фокусом, ориентиром, остриём решения этой эпохальной задачи, своего рода главнокомандующим и знаменосцем армии прочих идеологических текстов, которые стали производиться по этому образцу в гигантских масштабах и завоёвывать все идейное пространство общества.