Страница:
Засыпушка Э 5
Повесть
-----------------------------------------------------------------------
Злобин А.П. Горячо-холодно: Повести, рассказы, очерки.
М.: Советский писатель, 1988.
OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 9 августа 2003 года
-----------------------------------------------------------------------
Знакомство
Я гулял по Ленинградскому проспекту, и ничего не тревожило меня, кроме
довольно-таки ленивых забот о том, как провести завтрашний субботний вечер.
С такими мыслями я свернул к горкому комсомола. Позади зарычал мотоцикл. За
рулем сидел парень с великолепной посадкой ковбоя из американского
вестерна.
- Вы не из горкома? - спросил я.
- Если по найму - предупреждаю: никого не принимаем.
- Мне работа не нужна.
- Выкладывайте - что у вас? Спешу.
- Как бы повеселиться, - выпалил я.
Парень ничуть не удивился, вытащил из кармана бумажку:
- Вот. Отрываю от сердца. Образцово-показательный вечер. Полный
комплект с участием лучших сил. - Он отдал мне билет и забыл про меня. -
Макар! - крикнул он в раскрытое окно. - Поехали.
- Куда, Алик? - спросил голос в окне.
- Отведешь мотоцикл обратно.
- А ты куда, Алик?
- Улетаю! Срочно! Могила! - кричал Алик на весь проспект.
Они уехали, а я остался разглядывать бумажку. Это был пригласительный
билет на комсомольский вечер "Учись танцевать красиво". Вечер состоится в
субботу в клубе "Строитель". Начало в 19 часов. На обороте были напечатаны
стихи:
Сегодня танцевальный вечер,
Так приходи и веселись.
Порадуй нас нежданной встречей,
Красиво танцевать учись.
Народ собирался не спеша и с достоинством. Видно, жители города умели
танцевать красиво и учиться им было ни к чему. Но вот гуськом прошагал
джаз-оркестр, и тотчас все пришло в движение. Юркий паренек в пестрой
рубахе выбежал из клуба и ринулся вдоль улицы. Вскоре он показался снова,
ведя за собой девичью стаю - как связку детских разноцветных шаров. Другой
командовал по телефону: "Миша, заворачивай сюда всю гопкомпанию. Джазисты
прибыли".
У входа в клуб две девушки проверяли билеты и раздавали входящим
причудливо изрезанные цветные открытки. А в зале на стене висели стихи:
Нет, не рассматривай картинки,
Об этом я тебе толкую:
Ведь это только половинка.
Скорей ищи себе другую.
Надо было ходить по залу со своей изрезанной открыткой и спрашивать у
всех девушек: "Вы не моя половина?" Девушки хихикали. Если открытка не
складывалась, можно было направляться дальше.
У окна стояли медицинские весы. Над весами - стихотворение:
Скажу, друзья, я вам без лести:
Я лучший приз для вас отдам.
Но вы должны составить вместе
Сто двадцать восемь килограмм
Парень зазывал девушку, оба со смехом становились на весы, и
распорядитель с красной повязкой на рукаве взвешивал парочку. Вес не
получался. Парень и девушка смеялись еще громче и уступали место другим
претендентам. Одна пара набрала сто двадцать семь килограммов четыреста
граммов. Парень отвел девушку в сторонку, горячо зашептал:
- Пойдем в буфет. Дотянем.
- Я же только что пообедала, - сопротивлялась девица.
- Пойдем. А то Петька с Нинкой нас обставят...
Вторая половинка моей открытки не обнаруживалась, на девушку в сорок
килограммов рассчитывать также не приходилось. Потеряв всякую надежду на
главный приз, я подошел к распорядителю, который терпеливо выискивал
идеальную пару весом сто двадцать восемь килограммов, и задал первый
пришедший в голову вопрос:
- Интересно, кто написал эти стихи на стенках?
Ее звали Тамара. Тонкая, длинноногая, в светлом капроновом платье, на
лакированных гвоздиках, она ничуть не походила на человека, пишущего стихи.
Она приближалась ко мне и ослепительно улыбалась. Я был несколько
обескуражен и не знал, как начать разговор.
- Давно вы пишете стихи? - спросил я наконец.
- Я стихов не пишу, - она снова ослепительно улыбнулась.
- А это? - я показал на стенку.
- Это? - Тамара повернулась и принялась с интересом рассматривать свои
стихи. - Ах, это. Так это же комсомольское поручение. А ведь стихи - когда
пишешь от души. Правда?
Она еще сомневалась в этом.
- Вот у нас есть Бела, - продолжала Тамара, - пишет настоящие стихи.
Она вместе со мной живет. Ее в "Смене" печатают.
- Тоже про любовь и половинки?
- Что вы? Она дает первый класс. Про космонавтов.
- Тамара, покажите свою открытку, - попросил я.
Нет, Тамарина половинка никак не соединялась с моей. Тамара вытянула
шею и принялась шарить глазами по залу.
- Зоя! - крикнула она. Подошла нарядная девушка в юбке колоколом. -
Предъяви свою половинку, - сказала Тамара.
- А я уже нашла, - хохотнула девушка и стрельнула в меня глазами.
- Алика не видела? - спросила Тамара.
- Ищи сама своего Алика, - девушка махнула юбкой и убежала.
- Какой Алик? - спросил я. - Из горкома?
Тамара быстро вскинула глаза:
- Вы его знаете?
Я рассказал Тамаре, как раздобыл пригласительный билет на вечер, и
невзначай добавил, что Алик улетел.
Тамара сразу погрустнела и сказала:
- Пойдемте танцевать фокстрот.
Делать нечего, пошли танцевать фокстрот.
Джаз-оркестр работал на общественных началах. Дирижер был диспетчером
автобазы и то и дело сурово поводил кустистыми бровями, когда кто-либо из
музыкантов фальшивил. Экскаваторщик выступал в роли тромбониста, и тромбон
его задирался кверху подобно ковшу с породой. Ударником была строгая
девушка в очках, инженер-конструктор. Она глубокомысленно ударяла
барабанными палочками, как будто выводила геометрические линии.
А где, интересно, работает Тамара? На машиносчетной станции,
сокращенно МСС. Кем? Оператором. Интересная работа? Даже очень. Начальница
такая хорошая, добрая. Только шум большой от машин. Сплошной грохот. Что же
они делают в таком сплошном грохоте? Механизация учета, организация работ.
Приходите посмотреть.
Мы продолжали светский разговор, а мне казалось, что я все глубже
погружаюсь в темную холодную воду. Для такого странного ощущения не было
никаких видимых причин - играла музыка, я танцевал с красивой девушкой, но
холодная вода обволакивала меня все плотней, и никакой надежды выбраться
уже не было.
Фокстрот кончился. К Тамаре подбежала веселая толстушка:
- Томка, начинаем конкурс.
- Это Бела, - сказала Тамара.
- Которая в "Смене" печатается?
Бела холодно поздоровалась со мной и побежала на сцену. Там она
захлопала в ладоши, призывая к тишине, и объявила условия конкурса.
- Я сама этот номер придумала, - заявила Тамара, и мы стали смотреть
на сцену.
В этом конкурсе могли участвовать только самые бесстрашные и
отчаянные. Три здоровенных парня взгромоздились на сцену. Бела вручила
каждому детскую бутылочку с молоком и соской, скомандовала: "Раз-два-три!"
- и парни, подбадриваемые болельщиками, принялись наперегонки сосать молоко
из бутылочек.
Победил достойный - детина двухметрового роста, с огромными красными
ручищами, в которых он неуклюже держал опустошенную бутылку. Бела привстала
на цыпочки и торжественно повесила на грудь парня бумажный передник с
надписью: "Лучшему молокососу", а потом вручила приз - недорогой портсигар.
Все очень смеялись.
Бела доставала призы прямо из трибуны. Я прошел за кулисы и заглянул.
Никогда не видел такой трибуны: вся она была начинена призами: кульками
конфет, шоколадными коробками, безделушками. Две бутылки шампанского
достойно венчали эту великолепную пирамиду.
Начался танцевальный конкурс. Тамара танцевала в паре с высоким
блондином. Она действительно танцевала красиво. И блондин танцевал красиво.
Они завоевали первый приз - бутылку шампанского.
Потом были прыжки через веревочку с завязанными глазами, бег в мешках,
шарады, викторины - полный комплект образцово-показательного веселья из
журнала "Затейник". И всем было весело.
В гостях
Адрес, который дала мне Тамара, приглашая в гости, выглядел несколько
необычно: Ленинградский проспект, засыпушка Э 5.
- Дом номер пять? - переспросил я.
- Нет. Именно засыпушка. У нас даже почтовый адрес такой. Белая,
веселая такая засыпушечка.
И вот я шагаю в гости по Ленинградскому проспекту молодого города,
поставленного прямо в тайге. В этом городе добывается не то золото, не то
руда, не то алмазы - во всяком случае, что-то весьма важное, иначе не
съехались бы сюда со всего света тридцать тысяч человек.
Ленинградский проспект ничем не отличался от других улиц города. Еще
недавно он был первой просекой, прорубленной в тайге, и, верно, за свою
первостатейность стал проспектом.
По правую сторону проспекта стояли двухэтажные дома, по левую -
палаточный городок. На каждой палатке - аккуратные таблички, не хуже
столичных. Палатка Э 1. Дальше, как полагается, идет палатка Э 3, а потом
сразу - 27.
За фасадными табличками виднелись другие палатки, и я сделал
решительный шаг в сторону от Ленинградского проспекта.
Подобные поселения, именуемые "нахаловками", имеются чуть ли не в
каждом новом городе. Собственно, с них и начинается всякий город. В
палатках живут строители: землекопы, плотники, штукатуры. Они строят новые
дома, прокладывают улицы.
Город растет. Вот уже пущен завод, фабрика, комбинат. Город ненасытен.
Со всех сторон тянутся люди в новый город.
Город растет. И вместе с городом растет "нахаловка". Приходит
телеграмма-молния: "Послезавтра прибывают триста комсомольцев-добровольцев,
встречайте". В одну ночь на окраине палаточного городка вырастают двадцать
новых палаток.
Обитатели палаток перебираются в новые дома, но другие тотчас занимают
их место. К мужьям приезжают жены, дети. Палатки комсомольцев превращаются
в семейные жилища, палатки технически совершенствуются: утепляются,
электрифицируются.
Однажды городские власти решают провести в "нахаловку" водопровод
(нельзя же людям без воды), повесить на палатках таблички (нельзя же без
почты). Это уже конец - "нахаловка" стала узаконенной частью города.
Проходят десятилетия. Город по-прежнему растет. Старые здания
сносятся, возникают новые. А "нахаловка" стоит. Она пустила корни, вросла в
землю. В "нахаловке" установился свой быт, свой уклад жизни.
В полусотне метров отсюда, на Ленинградском проспекте, ползут могучие
самосвалы, мчатся такси с шашечками. Там широкоэкранный кинотеатр,
экспресс-кафе, междугородный телефон, а здесь, среди палаток, - иной мир и
век. Палатки раскиданы на пустыре густо и беспорядочно, как опрокинутые
кости домино на столе. Их ставили кто во что горазд. Одна засыпана землей,
другая - шлаком. Третья засыпушка не простая - оштукатуренная. Крохотные
подслеповатые окна, скрипучие двери из неструганых досок, а то и просто
брезентовый полог, веревки для белья на кольях, под ногами куски железа,
кучи мусора, щепы - это и есть "нахаловка".
Тут и там вразброд торчат столбы - к каждому жилищу тянутся два
провода. На каждой палатке - аккуратная таблица, но все вразнобой. Я уже
давно потерял направление и брел наугад, ориентируясь по шуму
Ленинградского проспекта.
Я обнаружил пятую между девяносто седьмой и сорок третьей. Она
действительно была белая, как украинская мазанка, только сильно
уменьшенная. Крыша крыта толем. У двери на кирпичном стояке шипел примус.
Дверь легкая, в щелях. В маленькой прихожей умывальник и несколько
разноцветных мыльниц. В углу вязанка дров.
- Нравятся наши хоромы? - Тамара стояла у порога и улыбалась. На ней
был крупной вязки красный свитер, серая юбка.
Бела, Таня, Соня, Галя-девушки по очереди называют себя. Церемония
знакомства совершается таким образом: девушки опускают очи долу и
протягивают руку лодочкой. При этом они продолжают заниматься домашними
делами, переходят с места на место, и я тотчас путаю их. Только Белу,
которая печатает в "Смене" стихи о космонавтах, мне удается запомнить.
- Вы кто же будете? - спрашивает одна, не то Соня, не то Таня. - Новый
Тамарин жених?
Тамара мгновенно встает на мою защиту:
- Как тебе не стыдно, Галька? - Оказывается, это была Галя. - Я же
говорила тебе: товарищ из газеты.
- Разве товарищ из газеты не может быть женихом? - удивляется Галя.
- А во-вторых, почему новый? - в свою очередь спрашиваю я.
- Так вы у нее уже четвертый будете, - говорит бойкая Галя.
- Не четвертый, а третий, - поправляет Бела.
Девушки с места в карьер начинают перебирать по косточкам Тамариных
женихов. Речь идет о каком-то лысом, который неважно сохранился, но зверски
богат. Второй, видно, помоложе и с мотоциклом. Тамара смеется вместе со
всеми - женихи явно несерьезные.
Тема постепенно иссякает. Бела говорит, что у нее дело, и выходит на
улицу. Другая девушка подзывает Тамару, они быстро шепчутся, Тамара
утвердительно кивает, и девушка ложится на кровать. Лишь теперь я замечаю,
что у нее землистое болезненное лицо.
Разглядываю убранство засыпушки. Стены оклеены обоями. Висят
репродукции из журнала "Огонек". В углу - полка с книгами. Тамара подходит
к окну и стучит по стене кулаком, демонстрируя прочность своего жилища.
Засыпушка заметно сотрясается, но тем не менее стоит.
Девушки рассказывают историю своего жилища. Стояла брезентовая
палатка, и в ней жили четыре экскаваторщика. Потом экскаваторщики
перебрались в общежитие, а палатку занял геолог с женой и двумя детьми.
Геолог обшил брезент досками, засыпал шлаком, покрыл крышу толем. Третий
хозяин засыпушки, водитель самосвала, произвел дальнейшие
усовершенствования: обмазал засыпушку глиной и побелил, а внутри оклеил
газетами.
Можно только удивляться - на брезентовом остове возникло довольно
прочное жилище. Брезент, верно, давным-давно сгнил, а засыпушка стоит себе
на земле, и в ней живут шесть человек.
- Собственная, - сказала Галя.
Я не понял:
- Кто - собственная?
- Засыпушка. Мы же ее у дяди Семена купили.
- Вместе с мебелью, - добавляет Соня.
- Хотите, мы продемонстрируем вам нашу мебель? - предложила Тамара.
Девушки оживились. Сцена, как видно, была давно срепетирована, и они с
удовольствием повторяли ее перед новым человеком.
Тамара подошла к железной кровати, на которой лежала Таня, и начала:
- Вот наши гарнитуры: кровать двуспальная красного дерева с двумя
тумбочками и рижским торшером, - Тамара провела руками в воздухе,
показывая, какой у них замечательный торшер.
Галя подхватила тоном рыночного зазывалы:
- Сервант для хрусталя и коктейлей. Годен также для кастрюль и мисок.
В особых случаях употребляется в качестве обеденного стола. Можно и письма
писать, если есть куда. Сервант универсальный, совсем недорого.
- А это не полка, а секретер, - сказала Соня, вставая в позу перед
книжной полкой. - А вот диван-кровать. Сделан на поролоне. В обивке
использован современный узор по народным мотивам. - Соня указала на
раскладушку, стоявшую в углу.
- Внимание! Перед вами шкаф зеркальный, трехстворчатый. Цена
умеренная. - Тамара сделала широкий жест, обводя руками воображаемый шкаф.
В стену были вбиты три палки, на них плотно нанизаны вешалки. Весь
девичий гардероб был выставлен, как в магазине готового платья. Сверху
висело светлое капроновое платье, в котором я видел Тамару на вечере.
Домашний спектакль шел на высоком профессиональном уровне. Я вошел в
игру и сказал с завистью:
- Богатые невесты.
- Выбирайте любую, - предложила Галя. - Мы все нецелованные.
- Галя, - с выражением сказала Тамара.
- Сначала я должен узнать, кто владелец этой недвижимости. На чье имя
записан этот дом?
Заводилой, разумеется, была Тамара. До этого девушки жили в Ангарске.
Хорошее общежитие, привычная работа, благоустроенный город с трамваями,
прекрасные дворцы культуры с колоннами - что еще человеку надо? Но вот
однажды девушки увидели: город выстроен, все в нем налажено, все знакомые
парни переженились на подругах. А им хочется нового, такого, чего еще в
жизни не было.
- Захотелось на свежий воздух, - это Галя так сказала.
Тамара села на самолет и полетела в разведку. Походила по
Ленинградскому проспекту, увидела, что город еще неблагоустроен, неуютен -
именно то, что им надо. Прилетели подруги. Устроились на работу. Всем
обещали общежитие, а пока жили в гостинице.
Ни о какой засыпушке девушки и не думали. Но тут пришло известие - в
город прилетает на специальном самолете большой московский начальник.
Городские власти спешно готовились к торжественному событию: прокладывали
тротуары, красили фасады домов, оформляли витрины магазинов. Однажды
девушки пришли с работы, и администратор объявил им - в течение трех часов
освободить номера для высокого гостя и его свиты. Делать нечего, сложили
чемоданы и отправились на улицу: так требуют законы гостеприимства.
Ночь провели у подруг в общежитии, а наутро побежали по городу искать
жилье. Тамара наткнулась на столб: "Срочно продается..."
Сторговались с дядей Семеном на шестистах рублях. Денег у девчат,
конечно, не было. Тут и подвернулся лысый, первый Тамарин жених. Он жил в
той же гостинице и часто захаживал к девушкам в гости. Тамара попросила у
лысого в долг. Тот ответил: "С превеликим удовольствием. Могу даже оформить
засыпушку на свое имя: меня ведь тоже из гостиницы выселяют. А вы будете
жить со мной. Такие замечательные девушки. Разве можно вам отказать?"
Предложение лысого не прошло единогласно. Тамара отправилась на
работу. Начальница спрашивает: "Ты что такая грустная?" Тамара рассказала
про свои заботы. Начальница сказала: "Подумаю", - и ушла на обед. После
обеда приходит, кладет деньги на стол и говорит (кабинет у нее отдельный,
только двое нас и было): "Бери, Тамара, если хочешь. Только деньги эти не
мои, я у знакомой взяла, а она проценты просит. Один процент - шесть рублей
в месяц. Совсем немного. Если согласна - бери. Мне и расписки не надо. На
честность твою отдаю".
В тот же день девушки стали владельцами засыпушки номер пять.
- Деньги-то, наверное, ее собственные были, - перебила рассказ Тамары
Соня. - Она просто так сказала, для приличия.
- А тебе не все равно, - сказала Галя. - Дала - и спасибо ей.
- И проценты человеческие, - подтвердила Тамара.
Всего один процент в месяц - совсем немного. Не каждый сообразит, что
это двенадцать процентов годовых.
- Въезжали мы весело, - продолжала Тамара. - Эта засыпушка была
темная-темная. Мы все переклеили, обои новые купили, потолок побелили,
радио провели. Новоселье справляли до трех часов ночи.
- А как же московский начальник? - спросил я. - Понравился ему ваш
город?
- Тот самый начальник побыл у нас один день. А вечером улетел. Даже
ночевать не остался.
- Нет худа без добра, - сказала Галя. - Мы в гостинице рубль за койку
платили. А здесь никакой квартплаты.
- Все хорошо, - вздохнула Соня. - Город нам нравится. Только вот
мороженого у нас нет. И танцы не каждый день бывают.
- Зато женихов полный город. Правда, Таня? - Галя посмотрела на Таню и
подмигнула ей.
- Не знаю. - Таня лежала на железной кровати из красного дерева и не
принимала участия в общем разговоре.
- Не прибедняйся. Не отобьем.
- Таня наша уже устроилась, - пояснила мне Тамара. - Почему, думаете,
она лежит? У нее Лялечка скоро будет. Так и назовем, если дочка. А если
сын, - то Сережа. Им уже комнату обещали.
Таня лежала на кровати и улыбалась:
- Скоро и Тамара Ивановна свадьбу справит.
- Вот еще, - фыркнула Тамара. - Больно он мне нужен.
- Если он откажется, мы его пропесочим, - пригрозила Галя по адресу
неизвестного мне парня. - Пусть только откажется, будет иметь дело с нами.
- Я в твоей помощи не нуждаюсь.
- А ты, Соня, иди за водой, - сказала Галя. - Сегодня твоя очередь
кисель варить. И вообще девочкам не рекомендуется слушать разговоры
старших.
Соня надула губы и вышла.
Дверь тихонько скрипнула. Я даже не заметил - в колени мои ткнулось
что-то мягкое, влажное. Я подхватил на руки этот живой комочек - девочка
счастливо затихла и засопела в мой живот. Лица девушек посветлели, а потом
стали задумчиво-сосредоточенными.
- Это Маринка, - сказала Тамара, - наша дочка.
Следом за Маринкой в засыпушку вошла Бела, держа в руках узелок с
детской одеждой.
- Почему задержалась? - спросила Галя.
- Тетя Даша гулять с ней на озеро ходила. - Бела подошла к столу,
присела на табуретку. - У нее, оказывается, мыла нет. Стирать буду сегодня.
Мариночка, пойдем ручки мыть.
Маринка вцепилась в меня и ни за что не хотела уходить. Общими
усилиями ее уговорили наконец подойти к умывальнику.
- Только не спрашивайте у Мариночки, где ее отец, - быстро шепнула мне
Тамара. - Понимаете?
- Понимаю, - ответил я. - А где он?
- Потом скажу...
Маринка снова устремилась ко мне, прижалась щекой к животу и закрыла
глаза. Бела вышла на улицу, и было слышно, как она разговаривает там с
Соней. Галя подошла к раскладушке, села.
- Что в кино сегодня? - спросила она.
- Пойдем? - предложила Тамара.
- Я лучше посплю. Нам ведь с Соней в ночную...
Намек был вполне прозрачным. Я посмотрел на Маринку и понял, что мне
повезло.
- Смотрите, - воскликнул я, - Мариночка уже заснула! Надо трогаться.
- Пойдемте, - сказала Тамара.
Мы положили Мариночку на крохотный топчан, стоявший в углу, и,
провожаемые шуточками Тамариных подруг, вышли из засыпушки.
Признание
- Мой отец был строителем. Мы все время кочевали. Сначала в теплушках
- тогда, наверное, еще война шла, я не помню. Потом в обыкновенных вагонах,
потом в цельнометаллических - это, значит, уже наше время пришло. Я
привыкла на колесах жить. Отец посадит меня на колени и спрашивает: "Как
сегодня мы поедем - на поезде или на грузовике?" Он меня катает на себе, а
я к нему пристаю: "А когда мы поедем не понарошке?"
Маме я всегда помогала чемоданы укладывать.
Один раз мы ехали долго-долго. Мимо Байкала, через тайгу. Остановились
у большой горы. Сели в грузовики и поехали. Долго ехали. Приехали на
стройку. У отца неприятности какие-то пошли. Он начал на этой стройке пить
и маму часто бил. Я в школу пошла, в первый класс...
Однажды прихожу домой - мама лежит на кровати и плачет. Тихо так,
только плечи вздрагивают. Потом лицо вытерла, говорит: "Послушай, Томочка,
ты уже большая и все должна понимать".
Я все понимала. Теперь мне двадцать лет, и я ничего не понимаю, а
тогда все понимала.
Уехала мама и через полтора года умерла в Кустанае: она там с бабушкой
жила, у нее туберкулез был.
Приехали мы в Кустанай, похоронили маму, а потом поехали на новую
стройку. Но отец все равно пил.
Тут приехала Клавдия Ивановна с маленькой девочкой, Верочкой звать,
моей сестренкой. Она и на прежней стройке жила, а теперь к нам приехала.
Отец ее не бил, а все время целовал, на коленях перед ней стоял, но это
было еще некрасивей. Он пьяный к ней ластится, а она его отталкивает.
Стыдно как!
Над Ленинградским проспектом спускался вечер. Мы выбрались из
палаточного городка и шли по деревянным тротуарам мимо широкоэкранного
кинотеатра, мимо междугородного телефона, мимо закрытого кафе.
Темнело. Одинокие фонари качались на столбах. Потянуло свежим ветром.
Принялся накрапывать дождик. Иглистые струи обдували лицо, и мне казалось,
будто я плыву в холодной воде, а далекий голос взывает о помощи; я плыву
изо всех сил и не могу помочь, потому что одинокий голос уходит все дальше
и я никак не могу догнать его. Это необъяснимое состояние началось еще на
вечере, когда я увидел Тамару, и теперь снова охватило меня, как только мы
вышли на дождь.
Далекий голос донесся столь явственно, что я обернулся. Никого не
было. Одинокая парочка брела в конце проспекта, не разбирая дороги, как мы
с Тамарой. Я повернулся спиной к ветру, закурил.
- Рассказывайте дальше. Как вы попали в свою засыпушку?
- Вы не думайте - у меня собственный дом есть. Настоящий. Пять комнат.
С верандой. С Клавдией Ивановной я неважно жила: она меня нехорошим вещам
учила. Как-то вечером отец говорит: "Собирайся. Завтра утром полетим". А
куда - не сказал. Летели мы полдня, на большом самолете. Выходим на
бетонную дорожку, на крыше буквы стоят - Ростов. Отец посадил меня в такси,
повез в город. Остановился у дома с верандой. "Вот теперь наш дом. Будешь
жить с бабушкой". Оказывается, бабушка уже прилетела сюда из Кустаная.
Прожила я в Ростове, в том самом доме, шесть лет. Десятилетку окончила. Мы
с бабушкой дружно жили.
Только глупая я тогда была, ничегошеньки не понимала.
Приезжает отец. С ним Клавдия Ивановна и Верочка. Я тогда в девятом
классе училась, шестнадцать лет мне исполнилось. Отец привез подарки.
Клавдия Ивановна ходит вокруг меня, улыбается. Обхаживает, значит.
На другое утро отец говорит: "Ну, дети, пошли".
Как сейчас помню - в мае это было. Здесь-то в мае еще снег лежит, а в
Ростове - сирень цветет. Отец с Верочкой впереди идет, я и мачеха - за
ними. Отец купил Верочке детские шары, а мне мороженое. Я иду, сосу
палочку, а мачеха учит меня жить: "Ты уже большая, паспорт получила. Ты
красивая будешь, длинноногая, глаза у тебя большие - тебе жить легко будет.
Только ты мужчин в узде держи. Они все скоты, им водка нужна да бабы. Ты им
уступай, только не сразу - тогда они на коленях перед тобой будут ползать".
Я слушаю мачеху и улыбаюсь: мороженое такое вкусное, и сирень вокруг
цветет. Никаких мне умных советов не надо - я сама с усами.
Подходим к дому, "Нотариальная контора" называется. Зачем, думаю?
Повесть
-----------------------------------------------------------------------
Злобин А.П. Горячо-холодно: Повести, рассказы, очерки.
М.: Советский писатель, 1988.
OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 9 августа 2003 года
-----------------------------------------------------------------------
Знакомство
Я гулял по Ленинградскому проспекту, и ничего не тревожило меня, кроме
довольно-таки ленивых забот о том, как провести завтрашний субботний вечер.
С такими мыслями я свернул к горкому комсомола. Позади зарычал мотоцикл. За
рулем сидел парень с великолепной посадкой ковбоя из американского
вестерна.
- Вы не из горкома? - спросил я.
- Если по найму - предупреждаю: никого не принимаем.
- Мне работа не нужна.
- Выкладывайте - что у вас? Спешу.
- Как бы повеселиться, - выпалил я.
Парень ничуть не удивился, вытащил из кармана бумажку:
- Вот. Отрываю от сердца. Образцово-показательный вечер. Полный
комплект с участием лучших сил. - Он отдал мне билет и забыл про меня. -
Макар! - крикнул он в раскрытое окно. - Поехали.
- Куда, Алик? - спросил голос в окне.
- Отведешь мотоцикл обратно.
- А ты куда, Алик?
- Улетаю! Срочно! Могила! - кричал Алик на весь проспект.
Они уехали, а я остался разглядывать бумажку. Это был пригласительный
билет на комсомольский вечер "Учись танцевать красиво". Вечер состоится в
субботу в клубе "Строитель". Начало в 19 часов. На обороте были напечатаны
стихи:
Сегодня танцевальный вечер,
Так приходи и веселись.
Порадуй нас нежданной встречей,
Красиво танцевать учись.
Народ собирался не спеша и с достоинством. Видно, жители города умели
танцевать красиво и учиться им было ни к чему. Но вот гуськом прошагал
джаз-оркестр, и тотчас все пришло в движение. Юркий паренек в пестрой
рубахе выбежал из клуба и ринулся вдоль улицы. Вскоре он показался снова,
ведя за собой девичью стаю - как связку детских разноцветных шаров. Другой
командовал по телефону: "Миша, заворачивай сюда всю гопкомпанию. Джазисты
прибыли".
У входа в клуб две девушки проверяли билеты и раздавали входящим
причудливо изрезанные цветные открытки. А в зале на стене висели стихи:
Нет, не рассматривай картинки,
Об этом я тебе толкую:
Ведь это только половинка.
Скорей ищи себе другую.
Надо было ходить по залу со своей изрезанной открыткой и спрашивать у
всех девушек: "Вы не моя половина?" Девушки хихикали. Если открытка не
складывалась, можно было направляться дальше.
У окна стояли медицинские весы. Над весами - стихотворение:
Скажу, друзья, я вам без лести:
Я лучший приз для вас отдам.
Но вы должны составить вместе
Сто двадцать восемь килограмм
Парень зазывал девушку, оба со смехом становились на весы, и
распорядитель с красной повязкой на рукаве взвешивал парочку. Вес не
получался. Парень и девушка смеялись еще громче и уступали место другим
претендентам. Одна пара набрала сто двадцать семь килограммов четыреста
граммов. Парень отвел девушку в сторонку, горячо зашептал:
- Пойдем в буфет. Дотянем.
- Я же только что пообедала, - сопротивлялась девица.
- Пойдем. А то Петька с Нинкой нас обставят...
Вторая половинка моей открытки не обнаруживалась, на девушку в сорок
килограммов рассчитывать также не приходилось. Потеряв всякую надежду на
главный приз, я подошел к распорядителю, который терпеливо выискивал
идеальную пару весом сто двадцать восемь килограммов, и задал первый
пришедший в голову вопрос:
- Интересно, кто написал эти стихи на стенках?
Ее звали Тамара. Тонкая, длинноногая, в светлом капроновом платье, на
лакированных гвоздиках, она ничуть не походила на человека, пишущего стихи.
Она приближалась ко мне и ослепительно улыбалась. Я был несколько
обескуражен и не знал, как начать разговор.
- Давно вы пишете стихи? - спросил я наконец.
- Я стихов не пишу, - она снова ослепительно улыбнулась.
- А это? - я показал на стенку.
- Это? - Тамара повернулась и принялась с интересом рассматривать свои
стихи. - Ах, это. Так это же комсомольское поручение. А ведь стихи - когда
пишешь от души. Правда?
Она еще сомневалась в этом.
- Вот у нас есть Бела, - продолжала Тамара, - пишет настоящие стихи.
Она вместе со мной живет. Ее в "Смене" печатают.
- Тоже про любовь и половинки?
- Что вы? Она дает первый класс. Про космонавтов.
- Тамара, покажите свою открытку, - попросил я.
Нет, Тамарина половинка никак не соединялась с моей. Тамара вытянула
шею и принялась шарить глазами по залу.
- Зоя! - крикнула она. Подошла нарядная девушка в юбке колоколом. -
Предъяви свою половинку, - сказала Тамара.
- А я уже нашла, - хохотнула девушка и стрельнула в меня глазами.
- Алика не видела? - спросила Тамара.
- Ищи сама своего Алика, - девушка махнула юбкой и убежала.
- Какой Алик? - спросил я. - Из горкома?
Тамара быстро вскинула глаза:
- Вы его знаете?
Я рассказал Тамаре, как раздобыл пригласительный билет на вечер, и
невзначай добавил, что Алик улетел.
Тамара сразу погрустнела и сказала:
- Пойдемте танцевать фокстрот.
Делать нечего, пошли танцевать фокстрот.
Джаз-оркестр работал на общественных началах. Дирижер был диспетчером
автобазы и то и дело сурово поводил кустистыми бровями, когда кто-либо из
музыкантов фальшивил. Экскаваторщик выступал в роли тромбониста, и тромбон
его задирался кверху подобно ковшу с породой. Ударником была строгая
девушка в очках, инженер-конструктор. Она глубокомысленно ударяла
барабанными палочками, как будто выводила геометрические линии.
А где, интересно, работает Тамара? На машиносчетной станции,
сокращенно МСС. Кем? Оператором. Интересная работа? Даже очень. Начальница
такая хорошая, добрая. Только шум большой от машин. Сплошной грохот. Что же
они делают в таком сплошном грохоте? Механизация учета, организация работ.
Приходите посмотреть.
Мы продолжали светский разговор, а мне казалось, что я все глубже
погружаюсь в темную холодную воду. Для такого странного ощущения не было
никаких видимых причин - играла музыка, я танцевал с красивой девушкой, но
холодная вода обволакивала меня все плотней, и никакой надежды выбраться
уже не было.
Фокстрот кончился. К Тамаре подбежала веселая толстушка:
- Томка, начинаем конкурс.
- Это Бела, - сказала Тамара.
- Которая в "Смене" печатается?
Бела холодно поздоровалась со мной и побежала на сцену. Там она
захлопала в ладоши, призывая к тишине, и объявила условия конкурса.
- Я сама этот номер придумала, - заявила Тамара, и мы стали смотреть
на сцену.
В этом конкурсе могли участвовать только самые бесстрашные и
отчаянные. Три здоровенных парня взгромоздились на сцену. Бела вручила
каждому детскую бутылочку с молоком и соской, скомандовала: "Раз-два-три!"
- и парни, подбадриваемые болельщиками, принялись наперегонки сосать молоко
из бутылочек.
Победил достойный - детина двухметрового роста, с огромными красными
ручищами, в которых он неуклюже держал опустошенную бутылку. Бела привстала
на цыпочки и торжественно повесила на грудь парня бумажный передник с
надписью: "Лучшему молокососу", а потом вручила приз - недорогой портсигар.
Все очень смеялись.
Бела доставала призы прямо из трибуны. Я прошел за кулисы и заглянул.
Никогда не видел такой трибуны: вся она была начинена призами: кульками
конфет, шоколадными коробками, безделушками. Две бутылки шампанского
достойно венчали эту великолепную пирамиду.
Начался танцевальный конкурс. Тамара танцевала в паре с высоким
блондином. Она действительно танцевала красиво. И блондин танцевал красиво.
Они завоевали первый приз - бутылку шампанского.
Потом были прыжки через веревочку с завязанными глазами, бег в мешках,
шарады, викторины - полный комплект образцово-показательного веселья из
журнала "Затейник". И всем было весело.
В гостях
Адрес, который дала мне Тамара, приглашая в гости, выглядел несколько
необычно: Ленинградский проспект, засыпушка Э 5.
- Дом номер пять? - переспросил я.
- Нет. Именно засыпушка. У нас даже почтовый адрес такой. Белая,
веселая такая засыпушечка.
И вот я шагаю в гости по Ленинградскому проспекту молодого города,
поставленного прямо в тайге. В этом городе добывается не то золото, не то
руда, не то алмазы - во всяком случае, что-то весьма важное, иначе не
съехались бы сюда со всего света тридцать тысяч человек.
Ленинградский проспект ничем не отличался от других улиц города. Еще
недавно он был первой просекой, прорубленной в тайге, и, верно, за свою
первостатейность стал проспектом.
По правую сторону проспекта стояли двухэтажные дома, по левую -
палаточный городок. На каждой палатке - аккуратные таблички, не хуже
столичных. Палатка Э 1. Дальше, как полагается, идет палатка Э 3, а потом
сразу - 27.
За фасадными табличками виднелись другие палатки, и я сделал
решительный шаг в сторону от Ленинградского проспекта.
Подобные поселения, именуемые "нахаловками", имеются чуть ли не в
каждом новом городе. Собственно, с них и начинается всякий город. В
палатках живут строители: землекопы, плотники, штукатуры. Они строят новые
дома, прокладывают улицы.
Город растет. Вот уже пущен завод, фабрика, комбинат. Город ненасытен.
Со всех сторон тянутся люди в новый город.
Город растет. И вместе с городом растет "нахаловка". Приходит
телеграмма-молния: "Послезавтра прибывают триста комсомольцев-добровольцев,
встречайте". В одну ночь на окраине палаточного городка вырастают двадцать
новых палаток.
Обитатели палаток перебираются в новые дома, но другие тотчас занимают
их место. К мужьям приезжают жены, дети. Палатки комсомольцев превращаются
в семейные жилища, палатки технически совершенствуются: утепляются,
электрифицируются.
Однажды городские власти решают провести в "нахаловку" водопровод
(нельзя же людям без воды), повесить на палатках таблички (нельзя же без
почты). Это уже конец - "нахаловка" стала узаконенной частью города.
Проходят десятилетия. Город по-прежнему растет. Старые здания
сносятся, возникают новые. А "нахаловка" стоит. Она пустила корни, вросла в
землю. В "нахаловке" установился свой быт, свой уклад жизни.
В полусотне метров отсюда, на Ленинградском проспекте, ползут могучие
самосвалы, мчатся такси с шашечками. Там широкоэкранный кинотеатр,
экспресс-кафе, междугородный телефон, а здесь, среди палаток, - иной мир и
век. Палатки раскиданы на пустыре густо и беспорядочно, как опрокинутые
кости домино на столе. Их ставили кто во что горазд. Одна засыпана землей,
другая - шлаком. Третья засыпушка не простая - оштукатуренная. Крохотные
подслеповатые окна, скрипучие двери из неструганых досок, а то и просто
брезентовый полог, веревки для белья на кольях, под ногами куски железа,
кучи мусора, щепы - это и есть "нахаловка".
Тут и там вразброд торчат столбы - к каждому жилищу тянутся два
провода. На каждой палатке - аккуратная таблица, но все вразнобой. Я уже
давно потерял направление и брел наугад, ориентируясь по шуму
Ленинградского проспекта.
Я обнаружил пятую между девяносто седьмой и сорок третьей. Она
действительно была белая, как украинская мазанка, только сильно
уменьшенная. Крыша крыта толем. У двери на кирпичном стояке шипел примус.
Дверь легкая, в щелях. В маленькой прихожей умывальник и несколько
разноцветных мыльниц. В углу вязанка дров.
- Нравятся наши хоромы? - Тамара стояла у порога и улыбалась. На ней
был крупной вязки красный свитер, серая юбка.
Бела, Таня, Соня, Галя-девушки по очереди называют себя. Церемония
знакомства совершается таким образом: девушки опускают очи долу и
протягивают руку лодочкой. При этом они продолжают заниматься домашними
делами, переходят с места на место, и я тотчас путаю их. Только Белу,
которая печатает в "Смене" стихи о космонавтах, мне удается запомнить.
- Вы кто же будете? - спрашивает одна, не то Соня, не то Таня. - Новый
Тамарин жених?
Тамара мгновенно встает на мою защиту:
- Как тебе не стыдно, Галька? - Оказывается, это была Галя. - Я же
говорила тебе: товарищ из газеты.
- Разве товарищ из газеты не может быть женихом? - удивляется Галя.
- А во-вторых, почему новый? - в свою очередь спрашиваю я.
- Так вы у нее уже четвертый будете, - говорит бойкая Галя.
- Не четвертый, а третий, - поправляет Бела.
Девушки с места в карьер начинают перебирать по косточкам Тамариных
женихов. Речь идет о каком-то лысом, который неважно сохранился, но зверски
богат. Второй, видно, помоложе и с мотоциклом. Тамара смеется вместе со
всеми - женихи явно несерьезные.
Тема постепенно иссякает. Бела говорит, что у нее дело, и выходит на
улицу. Другая девушка подзывает Тамару, они быстро шепчутся, Тамара
утвердительно кивает, и девушка ложится на кровать. Лишь теперь я замечаю,
что у нее землистое болезненное лицо.
Разглядываю убранство засыпушки. Стены оклеены обоями. Висят
репродукции из журнала "Огонек". В углу - полка с книгами. Тамара подходит
к окну и стучит по стене кулаком, демонстрируя прочность своего жилища.
Засыпушка заметно сотрясается, но тем не менее стоит.
Девушки рассказывают историю своего жилища. Стояла брезентовая
палатка, и в ней жили четыре экскаваторщика. Потом экскаваторщики
перебрались в общежитие, а палатку занял геолог с женой и двумя детьми.
Геолог обшил брезент досками, засыпал шлаком, покрыл крышу толем. Третий
хозяин засыпушки, водитель самосвала, произвел дальнейшие
усовершенствования: обмазал засыпушку глиной и побелил, а внутри оклеил
газетами.
Можно только удивляться - на брезентовом остове возникло довольно
прочное жилище. Брезент, верно, давным-давно сгнил, а засыпушка стоит себе
на земле, и в ней живут шесть человек.
- Собственная, - сказала Галя.
Я не понял:
- Кто - собственная?
- Засыпушка. Мы же ее у дяди Семена купили.
- Вместе с мебелью, - добавляет Соня.
- Хотите, мы продемонстрируем вам нашу мебель? - предложила Тамара.
Девушки оживились. Сцена, как видно, была давно срепетирована, и они с
удовольствием повторяли ее перед новым человеком.
Тамара подошла к железной кровати, на которой лежала Таня, и начала:
- Вот наши гарнитуры: кровать двуспальная красного дерева с двумя
тумбочками и рижским торшером, - Тамара провела руками в воздухе,
показывая, какой у них замечательный торшер.
Галя подхватила тоном рыночного зазывалы:
- Сервант для хрусталя и коктейлей. Годен также для кастрюль и мисок.
В особых случаях употребляется в качестве обеденного стола. Можно и письма
писать, если есть куда. Сервант универсальный, совсем недорого.
- А это не полка, а секретер, - сказала Соня, вставая в позу перед
книжной полкой. - А вот диван-кровать. Сделан на поролоне. В обивке
использован современный узор по народным мотивам. - Соня указала на
раскладушку, стоявшую в углу.
- Внимание! Перед вами шкаф зеркальный, трехстворчатый. Цена
умеренная. - Тамара сделала широкий жест, обводя руками воображаемый шкаф.
В стену были вбиты три палки, на них плотно нанизаны вешалки. Весь
девичий гардероб был выставлен, как в магазине готового платья. Сверху
висело светлое капроновое платье, в котором я видел Тамару на вечере.
Домашний спектакль шел на высоком профессиональном уровне. Я вошел в
игру и сказал с завистью:
- Богатые невесты.
- Выбирайте любую, - предложила Галя. - Мы все нецелованные.
- Галя, - с выражением сказала Тамара.
- Сначала я должен узнать, кто владелец этой недвижимости. На чье имя
записан этот дом?
Заводилой, разумеется, была Тамара. До этого девушки жили в Ангарске.
Хорошее общежитие, привычная работа, благоустроенный город с трамваями,
прекрасные дворцы культуры с колоннами - что еще человеку надо? Но вот
однажды девушки увидели: город выстроен, все в нем налажено, все знакомые
парни переженились на подругах. А им хочется нового, такого, чего еще в
жизни не было.
- Захотелось на свежий воздух, - это Галя так сказала.
Тамара села на самолет и полетела в разведку. Походила по
Ленинградскому проспекту, увидела, что город еще неблагоустроен, неуютен -
именно то, что им надо. Прилетели подруги. Устроились на работу. Всем
обещали общежитие, а пока жили в гостинице.
Ни о какой засыпушке девушки и не думали. Но тут пришло известие - в
город прилетает на специальном самолете большой московский начальник.
Городские власти спешно готовились к торжественному событию: прокладывали
тротуары, красили фасады домов, оформляли витрины магазинов. Однажды
девушки пришли с работы, и администратор объявил им - в течение трех часов
освободить номера для высокого гостя и его свиты. Делать нечего, сложили
чемоданы и отправились на улицу: так требуют законы гостеприимства.
Ночь провели у подруг в общежитии, а наутро побежали по городу искать
жилье. Тамара наткнулась на столб: "Срочно продается..."
Сторговались с дядей Семеном на шестистах рублях. Денег у девчат,
конечно, не было. Тут и подвернулся лысый, первый Тамарин жених. Он жил в
той же гостинице и часто захаживал к девушкам в гости. Тамара попросила у
лысого в долг. Тот ответил: "С превеликим удовольствием. Могу даже оформить
засыпушку на свое имя: меня ведь тоже из гостиницы выселяют. А вы будете
жить со мной. Такие замечательные девушки. Разве можно вам отказать?"
Предложение лысого не прошло единогласно. Тамара отправилась на
работу. Начальница спрашивает: "Ты что такая грустная?" Тамара рассказала
про свои заботы. Начальница сказала: "Подумаю", - и ушла на обед. После
обеда приходит, кладет деньги на стол и говорит (кабинет у нее отдельный,
только двое нас и было): "Бери, Тамара, если хочешь. Только деньги эти не
мои, я у знакомой взяла, а она проценты просит. Один процент - шесть рублей
в месяц. Совсем немного. Если согласна - бери. Мне и расписки не надо. На
честность твою отдаю".
В тот же день девушки стали владельцами засыпушки номер пять.
- Деньги-то, наверное, ее собственные были, - перебила рассказ Тамары
Соня. - Она просто так сказала, для приличия.
- А тебе не все равно, - сказала Галя. - Дала - и спасибо ей.
- И проценты человеческие, - подтвердила Тамара.
Всего один процент в месяц - совсем немного. Не каждый сообразит, что
это двенадцать процентов годовых.
- Въезжали мы весело, - продолжала Тамара. - Эта засыпушка была
темная-темная. Мы все переклеили, обои новые купили, потолок побелили,
радио провели. Новоселье справляли до трех часов ночи.
- А как же московский начальник? - спросил я. - Понравился ему ваш
город?
- Тот самый начальник побыл у нас один день. А вечером улетел. Даже
ночевать не остался.
- Нет худа без добра, - сказала Галя. - Мы в гостинице рубль за койку
платили. А здесь никакой квартплаты.
- Все хорошо, - вздохнула Соня. - Город нам нравится. Только вот
мороженого у нас нет. И танцы не каждый день бывают.
- Зато женихов полный город. Правда, Таня? - Галя посмотрела на Таню и
подмигнула ей.
- Не знаю. - Таня лежала на железной кровати из красного дерева и не
принимала участия в общем разговоре.
- Не прибедняйся. Не отобьем.
- Таня наша уже устроилась, - пояснила мне Тамара. - Почему, думаете,
она лежит? У нее Лялечка скоро будет. Так и назовем, если дочка. А если
сын, - то Сережа. Им уже комнату обещали.
Таня лежала на кровати и улыбалась:
- Скоро и Тамара Ивановна свадьбу справит.
- Вот еще, - фыркнула Тамара. - Больно он мне нужен.
- Если он откажется, мы его пропесочим, - пригрозила Галя по адресу
неизвестного мне парня. - Пусть только откажется, будет иметь дело с нами.
- Я в твоей помощи не нуждаюсь.
- А ты, Соня, иди за водой, - сказала Галя. - Сегодня твоя очередь
кисель варить. И вообще девочкам не рекомендуется слушать разговоры
старших.
Соня надула губы и вышла.
Дверь тихонько скрипнула. Я даже не заметил - в колени мои ткнулось
что-то мягкое, влажное. Я подхватил на руки этот живой комочек - девочка
счастливо затихла и засопела в мой живот. Лица девушек посветлели, а потом
стали задумчиво-сосредоточенными.
- Это Маринка, - сказала Тамара, - наша дочка.
Следом за Маринкой в засыпушку вошла Бела, держа в руках узелок с
детской одеждой.
- Почему задержалась? - спросила Галя.
- Тетя Даша гулять с ней на озеро ходила. - Бела подошла к столу,
присела на табуретку. - У нее, оказывается, мыла нет. Стирать буду сегодня.
Мариночка, пойдем ручки мыть.
Маринка вцепилась в меня и ни за что не хотела уходить. Общими
усилиями ее уговорили наконец подойти к умывальнику.
- Только не спрашивайте у Мариночки, где ее отец, - быстро шепнула мне
Тамара. - Понимаете?
- Понимаю, - ответил я. - А где он?
- Потом скажу...
Маринка снова устремилась ко мне, прижалась щекой к животу и закрыла
глаза. Бела вышла на улицу, и было слышно, как она разговаривает там с
Соней. Галя подошла к раскладушке, села.
- Что в кино сегодня? - спросила она.
- Пойдем? - предложила Тамара.
- Я лучше посплю. Нам ведь с Соней в ночную...
Намек был вполне прозрачным. Я посмотрел на Маринку и понял, что мне
повезло.
- Смотрите, - воскликнул я, - Мариночка уже заснула! Надо трогаться.
- Пойдемте, - сказала Тамара.
Мы положили Мариночку на крохотный топчан, стоявший в углу, и,
провожаемые шуточками Тамариных подруг, вышли из засыпушки.
Признание
- Мой отец был строителем. Мы все время кочевали. Сначала в теплушках
- тогда, наверное, еще война шла, я не помню. Потом в обыкновенных вагонах,
потом в цельнометаллических - это, значит, уже наше время пришло. Я
привыкла на колесах жить. Отец посадит меня на колени и спрашивает: "Как
сегодня мы поедем - на поезде или на грузовике?" Он меня катает на себе, а
я к нему пристаю: "А когда мы поедем не понарошке?"
Маме я всегда помогала чемоданы укладывать.
Один раз мы ехали долго-долго. Мимо Байкала, через тайгу. Остановились
у большой горы. Сели в грузовики и поехали. Долго ехали. Приехали на
стройку. У отца неприятности какие-то пошли. Он начал на этой стройке пить
и маму часто бил. Я в школу пошла, в первый класс...
Однажды прихожу домой - мама лежит на кровати и плачет. Тихо так,
только плечи вздрагивают. Потом лицо вытерла, говорит: "Послушай, Томочка,
ты уже большая и все должна понимать".
Я все понимала. Теперь мне двадцать лет, и я ничего не понимаю, а
тогда все понимала.
Уехала мама и через полтора года умерла в Кустанае: она там с бабушкой
жила, у нее туберкулез был.
Приехали мы в Кустанай, похоронили маму, а потом поехали на новую
стройку. Но отец все равно пил.
Тут приехала Клавдия Ивановна с маленькой девочкой, Верочкой звать,
моей сестренкой. Она и на прежней стройке жила, а теперь к нам приехала.
Отец ее не бил, а все время целовал, на коленях перед ней стоял, но это
было еще некрасивей. Он пьяный к ней ластится, а она его отталкивает.
Стыдно как!
Над Ленинградским проспектом спускался вечер. Мы выбрались из
палаточного городка и шли по деревянным тротуарам мимо широкоэкранного
кинотеатра, мимо междугородного телефона, мимо закрытого кафе.
Темнело. Одинокие фонари качались на столбах. Потянуло свежим ветром.
Принялся накрапывать дождик. Иглистые струи обдували лицо, и мне казалось,
будто я плыву в холодной воде, а далекий голос взывает о помощи; я плыву
изо всех сил и не могу помочь, потому что одинокий голос уходит все дальше
и я никак не могу догнать его. Это необъяснимое состояние началось еще на
вечере, когда я увидел Тамару, и теперь снова охватило меня, как только мы
вышли на дождь.
Далекий голос донесся столь явственно, что я обернулся. Никого не
было. Одинокая парочка брела в конце проспекта, не разбирая дороги, как мы
с Тамарой. Я повернулся спиной к ветру, закурил.
- Рассказывайте дальше. Как вы попали в свою засыпушку?
- Вы не думайте - у меня собственный дом есть. Настоящий. Пять комнат.
С верандой. С Клавдией Ивановной я неважно жила: она меня нехорошим вещам
учила. Как-то вечером отец говорит: "Собирайся. Завтра утром полетим". А
куда - не сказал. Летели мы полдня, на большом самолете. Выходим на
бетонную дорожку, на крыше буквы стоят - Ростов. Отец посадил меня в такси,
повез в город. Остановился у дома с верандой. "Вот теперь наш дом. Будешь
жить с бабушкой". Оказывается, бабушка уже прилетела сюда из Кустаная.
Прожила я в Ростове, в том самом доме, шесть лет. Десятилетку окончила. Мы
с бабушкой дружно жили.
Только глупая я тогда была, ничегошеньки не понимала.
Приезжает отец. С ним Клавдия Ивановна и Верочка. Я тогда в девятом
классе училась, шестнадцать лет мне исполнилось. Отец привез подарки.
Клавдия Ивановна ходит вокруг меня, улыбается. Обхаживает, значит.
На другое утро отец говорит: "Ну, дети, пошли".
Как сейчас помню - в мае это было. Здесь-то в мае еще снег лежит, а в
Ростове - сирень цветет. Отец с Верочкой впереди идет, я и мачеха - за
ними. Отец купил Верочке детские шары, а мне мороженое. Я иду, сосу
палочку, а мачеха учит меня жить: "Ты уже большая, паспорт получила. Ты
красивая будешь, длинноногая, глаза у тебя большие - тебе жить легко будет.
Только ты мужчин в узде держи. Они все скоты, им водка нужна да бабы. Ты им
уступай, только не сразу - тогда они на коленях перед тобой будут ползать".
Я слушаю мачеху и улыбаюсь: мороженое такое вкусное, и сирень вокруг
цветет. Никаких мне умных советов не надо - я сама с усами.
Подходим к дому, "Нотариальная контора" называется. Зачем, думаю?