Страница:
Очерк из цикла "Заметки писателя"
-----------------------------------------------------------------------
Злобин А.П. Горячо-холодно: Повести, рассказы, очерки.
М.: Советский писатель, 1988.
OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 9 августа 2003 года
-----------------------------------------------------------------------
За долгие годы поездок по стране в памяти отложился
большой слоистый пирог. На многое сейчас смотрится
по-иному, нежели смотрелось тогда, в моменты свершений.
Именно так приобретается объемность нашего знания
времени.
Мои заметки отнюдь не претендуют на исчерпывающий
образ предмета, хотя я всячески пытался сузить свой
взгляд, взяв за основу изложения практику управления,
еще уже - его планирование, еще уже - нравственные
аспекты этого состояния. Прежде всего меня волновал
вопрос: каким образом наша система планирования,
обладающая изначальными преимуществами и являющаяся
наиболее прогрессивной системой, все-таки почему-то не
всегда получает первые результаты? Ответ на этот вопрос
находится, видимо, за пределами моей компетенции. Но
случаются такие яркие моменты в жизни общества, когда не
менее важна постановка вопроса.
Автор сознает, что некоторые формулировки могут
показаться другому глазу несовершенными, но что
поделаешь - так написалось сердцем...
1. У самого синего моря
Мы заранее сговаривались: поедем в отпуск одновременно, вот уж
наговоримся всласть. Обычно эти встречи происходили в Юрмале, но и в
Пицунде тоже. В любом варианте море действовало на заднем плане как фактор
безбрежности.
После завтрака сходились на пляже, располагались с удобствами под
зонтом. И начиналось интеллектуальное пиршество, как мы тогда говорили -
"треп по маленькой".
Тон обычно задавал Анатолий Аграновский, мой давний приятель, глубокий
и добрый публицист, о котором все мы, знавшие его близко, скорбим до сих
пор.
А тогда: солнце, волны, шелест вечности - никакого намека на близкую
скорбь. И неторопливый голос с хрипотцой, легко перекрывающий шелест
прибоя:
- Вот мы говорим о планировании. Расскажу одну историю. Помните,
весной приезжал к нам этот президент американской компании, ну как его, из
головы выскочило, ладно, для полной ясности назовем его мистер Цент. А мы,
как вы знаете, хотим торговать с этим Центом. И давай возить его по
заводам. Показали ему самое лучшее, что у нас есть: судоверфи, конвейер для
сборки вертолетов, конструкторское бюро, трубопрокатные станы. Две недели
ездил по стране мистер Цент и остался в полном восхищении от виденного. Под
занавес устроили ему прием в Москве. Идет высокая беседа. Я опускаю
преамбулу и перехожу к сути. "Мистер Цент, - говорит хозяин банкетного
зала, - как вы знаете, наша система хозяйствования является первой в мире
плановой социалистической системой, действующей на основе пятилетних
планов, разрабатываемых государственными органами и утверждаемых Верховным
Советом страны. План является государственным законом. Вы осмотрели наши
заводы. Хотелось бы услышать ваше мнение, можете говорить прямо и открыто.
Вы опытный промышленник, таких в мире можно сосчитать по пальцам, и нам
весьма интересно услышать ваше мнение". (Мы тоже во все уши слушаем
Анатолия Аграновского, зная, что это пока присказка. Сказка впереди.) "Я
потрясен вашей технологией, - отвечает мистер Цент. - Это лучшая технология
в мире на сегодняшний день. Какие у вас прокатные станы, буровые станки..."
- "Вы льстите нам, мистер Цент. Неужто вы не поделитесь с нами своими
пожеланиями?" - "Почему же? Я готов поделиться. Вот вы говорили о плановой
системе хозяйствования. Я побывал на ваших заводах, разных по замыслу и
технологическим целям. Я имею свои сомнения: является ли данная система
хозяйствования действительно плановой системой?" Председательствующий
удивился: "Такой категорический вывод! Всего за две недели знакомства. Вы
не опасаетесь, мистер Цент, что такое мнение окажется по меньшей мере
скороспелым?" Но мистер Цент обладал железной хваткой, это же акула
мирового империализма. "Не опасаюсь, - отвечал он твердо. - Это не есть
скороспелый вывод". - "На чем же он основан, если не секрет?" - "Извольте.
Во всех цехах, где я побывал, на всех участках, во всех пролетах, даже на
конвейерных линиях висел одинаковый лозунг: "Выполним план досрочно!"
Председатель был удивлен еще больше. "Только и всего? - воскликнул он. - Но
это же говорит об энтузиазме наших рабочих. И ничего больше". - "Увы, -
отвечал мистер Цент с некоторой ухмылкой, - на заводах моей корпорации
работают сто тысяч рабочих. Но я лишен возможности разрешить моим рабочим
такой энтузиазм, чтобы выполнить план досрочно. Откуда я возьму материалы,
энергию? Если я выполню заказ досрочно, значит, я кого-то разорю. У нас нет
плана, но в сорок втором году, в условиях военного времени, мы впервые
применили сетевой график на сборке судов "либерти". Эти суда мы пекли, как
блины. Но мы ни разу не перевыполнили своего графика. Зачем? Как вы знаете,
я был тогда одним из авторов сетевого графика, тогда мне было двадцать пять
лет, и я стал миллионером". - "Вот чего у нас нет, того нет - это
миллионеров", - парировал председатель... Ну как, пойдем купаться? -
Аграновский уже стоял во весь свой рост, выходя из-под зонта на зов прибоя.
- Сколько сегодня градусов?
- Чем же кончилось с этим мистером? Кто кого убедил?
- Обе стороны остались при своих интересах. Сетевым графиком, правда,
мы начали пользоваться, но не привилось: он все время перевыполнялся. -
Анатолий Аграновский смотрел на меня в упор, и не понять было, то ли он в
шутку, то ли всерьез.
- Но ведь миллионеров у нас в самом деле нет...
- Есть. Но только подпольные. Догоняй! - И он с разбегу кинулся в
волны.
Я стоял на берегу, поджидая всепроникающего резонера, готового
пуститься во все тяжкие. Как всегда, он находился поблизости и был
наготове.
- Как же так? - вскричал резонер, подбегая к линии прибоя. - Ведь план
есть закон! А разве можно закон перевыполнить? Что вы сказали, Анатолий
Абрамович?
- Можно, можно, - отвечало море на ходу. - У нас все можно.
2. Взгляд с высоты нового времени
Действие переносится в салон самолета, изготовившегося взлететь с
бетонной полосы аэропорта. Самолет старенький, поршневой, "ИЛ-14", хотя на
дворе уже середина 70-х годов.
Возвращаемся спецрейсом в Москву. Близился пуск нового автомобильного
гиганта в Набережных Челнах и за этими пусковыми моментами прилетали на
стройку три министра. Много лет прошло с того полета, два министра уже в
могиле, третий жив и здоров, на пенсии. И потому пришел срок рассказать об
этой истории, ибо актуальность ее ничуть не померкла за эти годы.
Итак, летим. Министры везут в Москву победные реляции. Я везу в
редакцию очерк не менее победный, ибо пребываю еще в такой эпохе, когда
четко известно, что можно и что нельзя.
Взлетели. Стоило бы бросить прощальный взгляд в иллюминатор, но
главные загадки нового гиганта были на этот раз не на земле, а в воздухе.
Они летели вместе с нами.
- Ну и самолет у тебя! - сказал первый министр, обращаясь ко второму.
- Как летающая керосинка. Неужто "ЯК" нельзя завести?
Тот ничуть не обиделся. Ему и самому было мало радости летать на
керосинке. Все же он отвечал с присущим ему достоинством:
- Ты знаешь, сколько твой "ЯК" стоит? В миллион не уложишься.
- Еще бы, - заметил его собеседник. - У тебя миллионов нет, ты же
миллиардер.
Все трое дружно посмеялись над получившейся остротой.
Стоп! В этом месте, продолжая лететь, я должен сделать остановку, ибо
три министра дружно смеются над чем-то, известным им, а мы с читателем еще
ничего не знаем. А ведь здесь вопрос колоссальной важности, можно сказать,
ключевое звено нашего бытия.
Вопрос: сколько стоит завод и как определяется его стоимость,
закладываемая в план?
Ответ: стоимость данного объекта определяется с потолка, если этого
захочет министр или другое должностное лицо в таком же примерно ранге.
При начале строительства стоимость нового завода определялась в 1
миллиард 800 миллионов. А заканчивали тот же завод на 5 миллиардах, да еще
с гаком. И эти лихие вложения в него до сих пор продолжаются. Какие страсти
кипели вокруг этих цифр, до сих пор не улеглось!
Самое удивительное, что никакой загадки тут нет. Не стану вдаваться в
детали, финансовый отчет о стоимости объекта написан, в нем несколько томов
- десятки тысяч страниц убористого текста. И все там сходится - до
последней копеечки.
Для оправдания 5 миллиардов потребовались миллионы слов.
Но покойный министр (мир праху его) умудрился уложиться в полсотни
слов - ответ его был исчерпывающим.
Собеседник подзадорил товарища:
- Что же ты сразу не сказал Самому, сколько это будет стоить? Ведь
знал реальную цену - знал, да?
Вот и ответ, где каждое слово тянет по сто миллионов:
- Пришел бы я и честно сказал: три миллиарда, а то и все четыре. Он
меня бы тут же завернул. Что я, себе враг? Я к нему с подходцем: разрешите
доложить, мы хорошо просчитали, стоимость завода в пределах ВАЗа, то есть
миллиард восемьсот миллионов. Он посмотрел на меня пристально - и подписал.
Я главный заказчик в стране.
Вот и вся история. Приземлились мы в Быкове вполне благополучно. К
самолету подкатили три черные "Чайки", каждый министр сел в свой
автомобиль, я пошел своим ходом по бетонным плитам аэродрома, раздумывая о
том о сем.
Сознаю: рассказ мой рискует показаться беглым, едва ли не
поверхностным. Я же говорил: ключевое звено.
Министр обманывает своего председателя - неужто все так просто? А где
была экспертиза? Народный контроль, наконец? Печать с ее гласностью? Почему
же никто не вскрыл этот обман?
Оставлю эти вопросы на своей авторской совести, ибо сейчас меня
интересует нечто другое, я рассматриваю малую толику.
На каком уровне совершается сбой нашего планирования? - вот ключевой
вопрос для меня. Ведь если объект оказался в 3 раза дороже, чем было
поначалу запланировано, то ясно - эти непредвиденные миллиарды пришлось
откуда-то брать. Из какого кармана? Уверяю вас, набрать 3,5 миллиарда даже
в такой богатой стране, как наша, не так-то просто. Собирали с бору по
сосенке, из всех близлежащих граф, а главным образом из группы "Б", за счет
легкой промышленности.
Завод, который встал втридорога, заработал. А сколько фабрик было
отложено, законсервировано, отменено на корню...
Такое планирование принято называть волевым, но данное объяснение мало
что раскрывает.
Но разве так уж не прав покойный министр? Ведь если бы он с первой
попытки назвал реальную стоимость стройки, то и не было бы сейчас у нас
прекрасного завода, уверяю вас, или был бы завод, построенный по куцей,
урезанной смете.
А так - каждые две минуты новый грузовик.
3. Операция "Русские пельмени"
Иду пешком по Садовому кольцу. Шагаю и радуюсь: черные "Волги"
проносятся навстречу, и год от году поток служебных машин густеет, свиваясь
в часы пик в черную ползущую черепаху. А ведь на каждое колесо план спущен
- вот как мы сильны и обильны.
Пешком-то спокойнее: я не несу никакой ответственности за спущенный
план. Моя голова занята другим, вовсе не предусмотренным. Сколько
любопытного, более того - примечательного наблюдаешь кругом, когда идешь по
Москве и просто разглядываешь окружающие просторы.
Вижу справа по курсу вывеску: "Кафе". Зайти перекусить? Но вход в кафе
перекрыт канцелярским столом. А на столе коробки с пельменями. Официантка в
белом халате распечатывает очередную упаковку.
На московской улице надо соображать быстро, чуть замешкался - ты уже в
хвосте очереди. Но я успел подскочить первым.
- Дайте две пачки. - И протягиваю приготовленные деньги, которых
оказывается почему-то мало.
- С вас рубль шестьдесят восемь, - сообщает девица в халате.
Я столь же стремительно соображаю: я же не в магазине, а при кафе, ну
если не проник туда, то, во всяком случае, стою под вывеской. Значит, тут
действует правило двадцатипроцентной надбавки. Две пачки по магазинной цене
рубль сорок плюс 28 копеек законной наценки - все сходится. Если растет
смета нового завода, то и пельмени обязаны возрастать по смете - иначе бы
не сходилось.
Пока вылавливал в кошельке нужную мелочь, за моей спиной выросла
очередь.
Только теперь до меня дошло: я же все-таки проник в кафе, разделся,
сел за столик и мне подали дымящиеся русские пельмени, да еще облитые
сметаной и приперченные. Выходит, я всех перехитрил: вроде бы и в кафе
побывал, и домой приду с пельменями, на радость домашним. Для полного
завершения картины оставалось вспомнить, что ныне 30 сентября, последний
день месяца. Следовательно, работники кафе гонят план. Какая корысть им
стараться разогревать воду, варить пельмени, подавать блюда посетителям,
мыть за ними грязные тарелки, если можно ничего этого не делать, а денежки
получить те же. А если мы оплачиваем ничегонеделание поваров - так нам и
надо.
Шагаю по Садовому кольцу дальше. Воздух свежий, чистый, час назад над
городом пролился дождик, омыв дома и улицы.
Глядь, а навстречу мне поливальная машина в серебряных усах на всю
ширину Садового кольца. Тут и гадать нечего: последний день месяца,
жми-нажимай.
Над городом солнышко светит. Вот и фонари дневного света зажглись, это
наши славные электрики дружно выполняют план реализации энергии.
Что происходит? Со мной, с прохожими, судорожно спешащими навстречу
или обгоняющими меня. Брызнул дождичек, все нырнули под зонтики. И никто не
замечает окружающих нелепостей. Что происходит с водителем грузовика,
выпускающим море разливанное на московские улицы, с девицей в белом халате,
торгующей возле кафе пельменями? Никто из нас не станет совершать
бессмысленных действий, если они направлены против самого себя, против
собственного здравого смысла. А вот сошлись в трудовой коллектив, и
оказывается - тут существует некое другое мерило ценностей, другие "хорошо"
и "плохо". И давай кувалдой махать - что получится, то и будет хорошо. Идут
с конвейера детские ботиночки, которые никто не покупает. Выкатываются из
ворот завода комбайны, которыми невозможно убрать урожай. Но люди
продолжают мастерить эти ненужные штуки, ибо на них спущен план, от
выполнения которого, как известно, зависят премии, прогрессивки и прочие
блага действительности, во всяком случае их принято считать благами.
Каждый из нас исполняет ту работу, за которую ему платят, - именно
здесь таится корень перестройки, ее исток.
Нам кажется, мы работаем на пользу, тогда как на самом деле мы
трудимся на показатель. Даже в том случае, когда польза есть, показатель
оказывается главнее.
Неужто вал и в самом деле бессмертен? Сколько лет мы его бичуем,
топчем, пригвождаем, а он только в силу входит от наших проклятий! И
сколько было обещаний покончить с валом, ведь в самом деле все это было,
ничего нет нового под луной.
Город несколько видоизменился: на фасады домов набежали серые тени,
острые углы зданий проступили наружу, запахло паленым. Хотел шагнуть - и
наткнулся на перегородку: обход. За перегородкой три молодца асфальт
молотком колотили, только пыль столбом. Помнится, полгода назад, весной,
как раз на этом месте...
Но ведь нынче 30 сентября. Операция "Русские пельмени" продолжается.
4. Граммы и сантиметры
Читаю в энциклопедии: Григорий Новак, родился в 1919 году,
тяжелоатлет, заслуженный мастер спорта, первый советский чемпион мира, в
1939-1952 годах многократный чемпион СССР и рекордсмен мира. С 1953 года
артист цирка.
Сам я в штангисты не готовился, однако Новаком восхищался
безоговорочно, он был кумиром нашего поколения. Что ни подход к штанге, то
новый рекорд. Однако казалось странноватым: каждый раз рекорд улучшался
строго на 500 граммов. Ну что ему стоит, рванул бы сразу на 2 килограмма, а
то и на все 5, это же наш русский богатырь, не чета закордонным.
И то ведь. Мировым рекордом в штанге считается такой результат,
который превышает предыдущий показатель не менее чем на 500 граммов. За
такое выдающееся достижение спортсмену полагается материальное
вознаграждение. Но если бы Григорий Новак рванул сразу на три килограмма
больше, то это был бы все равно один мировой рекорд. И приз был бы тот же
самый, а не в шесть раз больше. Где логика?
Но если вы придете к выводу, что в планировании мировых рекордов
наблюдается порочная практика, я вам отвечу: смотря для кого. Попробуйте
сначала установить рекорд, если на штанге 180 килограммов стальных дисков.
Кто знает, может, шесть раз по разу много тяжелей, чем три килограмма за
один раз. Ведь изготовить негодные детские ботинки тоже непросто, для этого
особое мозговое устройство надо в самом себе развить.
Обогнул перегородку с молотобойцами, продолжаю шагать по Садовому
кольцу. На фасаде дома вывеска висит, что-то вроде "Мосавтотрансстрой". О
чем она мне напоминает? Не это ли?
На московской автобазе, номер которой остался зашифрованным, наивных
людей, как вы догадываетесь, нет. Но есть веление времени и всякие
новомодные слова: "ускорение", "научно-технический прогресс". И вот
родилась счастливая мысль, почти почин. На автобазе решили заключить
договор о содружестве с вычислительным центром:
- Мы перевозим панели от домостроительных комбинатов на московские
стройки в шестьсот сорок адресов. Рассчитайте нам наиболее оптимальные
маршруты для панелевозов.
Договор о содружестве подписывали с помпой, с применением телевидения
и коммуникационных спутников Земли, это у нас освоено.
Слово для справки имеет директор вычислительного центра:
- Мы пошли на эту работу с радостью не только в силу ее значимости, но
и в силу интересности самой задачи, имеющей сотни исходных параметров и
множество степеней неопределенности, - для математика тут простор. Самое
трудное было составить программу. Зато и результаты оказались более чем
примечательными. Мы стали выдавать графики движения. Каждую пятницу графики
поступали в автобазы. С понедельника можно было ими пользоваться. Для
каждого панелевоза расписан наиболее оптимальный маршрут по улицам Москвы.
Просто, удобно, понятно каждому водителю. И тем не менее графики не
привились. Против них восстала сама жизнь.
- В чем причина? - спрашивает корреспондент.
Вопрос, что называется, задан для публики, ибо тут просто и самому
догадаться.
- Причина главным образом в примечательности полученных результатов.
Если бы мы дали три-четыре процента прироста, все было бы хорошо. А у нас
пробег панелевозов сократился сразу на пятнадцать процентов, соответственно
был сэкономлен бензин. И что же в результате? Автобаза не выполнила
квартального плана, осталась без премий и прочих благ.
Причина та же - виноваты графики.
Чудеса да и только. Панелей перевезли больше, а тонно-километров стало
меньше. А план-то как раз в этих выморочных тонно-километрах. Это тот же
вал, но в его пространственном выражении.
Такой приключился конфуз с научно-техническим уклоном летом 1986 года
на московских улицах. И то сказать, типовая история из жизни XX века: все
старались сделать как можно лучше, а в конечном результате получилось то,
чего никто не рассчитывал получить.
Действие переносится на восемнадцать лет назад. 1968 год. Олимпиада в
Мехико. Именно в этом городе был установлен фантастический мировой рекорд.
Американец Р.Бимон с первой попытки прыгнул в длину на 8 метров 90
сантиметров.
Я видел этот прыжок по телевизору. Он продолжался одну секунду, в
замедленном повторе чуть больше. Бимон отрывается от земли. Бимон парит в
воздухе, перебирая ногами. Бимон снижается, касаясь пятками поверхности
Планеты. За одну секунду мировой рекорд по прыжкам улетел в XXI век. К
прежнему рекорду прибавилось 83 сантиметра.
Как известно, мировым рекордом по прыжкам в длину считается такой
выдающийся прыжок, который превышает прежний результат хотя бы на
сантиметр. Будь Бимон половчее, он мог бы 83 раза улучшать мировой рекорд,
прибавляя каждый раз по сантиметру. Но Бимон был гениальным спортсменом -
он прыгнул на полную катушку. И приземлился в будущем веке.
Когда будет превзойден его результат, если сейчас, спустя почти два
десятилетия, лучшие прыгуны мира преодолевают 8,5 метра? До Бимона им
лететь еще 40 сантиметров.
Тут случился еще один парадокс. Даже сам Бимон не смог повторить
своего прыжка. Он разбегался, взлетал, парил - все все было как прежде. За
исключением одного - он и близко не приземлялся. Сначала над ним
посмеивались, затем, начали травить. Бимон ушел из большого спорта, а после
вообще уехал из Соединенных Штатов, перебрался на жительство в Мексику и
работал там в школе для умственно отсталых детей. На своей родине, в США,
Бимон не стал кумиром.
Так что же все-таки лучше: 83 запланированных мировых рекорда,
улучшающих результат всякий раз на сантиметр, или же один-единственный
безоглядный полет в никуда, в легенду, в вечность?
Я - за Бимона!
Контрольная задача на усвоение пройденного материала. Дано:
заслуженный изобретатель Иван Иванов изобрел новый уникальный фермент,
повышающий прочность любой ткани ровно на 200 процентов. При переводе
текстильной промышленности на новый фермент Иванова придется ровно вдвое
сократить количество выпускаемых тканей. Таким образом, станут ненужными
половина предприятий, их придется закрыть и преобразовать для других целей.
Новый фермент, кроме того, снижает стоимость выпускаемых тканей на 80
процентов. В настоящее время фермент И.Иванова успешно выдержал все
испытания, в том числе государственные. И.Иванову выдано авторское
свидетельство и патент на открытие. Спрашивается: в каком веке будет
внедрено в жизнь изобретение заслуженного изобретателя Ивана Иванова, если
он проработал над ним почти двадцать лет? Увидит ли И.Иванов свое
изобретение осуществленным, если сейчас ему пятьдесят четыре года?
Ибо так запланировано - по сантиметру.
5. Сизиф и его команда
Стояла гора. И Сизиф катил камень по склону горы. Вверх катил - в
гору. А ночью камень сам скатывался обратно к подножию горы, и Сизиф с утра
начинал все сначала, закатывая камень в гору. Слышали небось об этом
Сизифе, известная личность, прославился не чем-нибудь, а трудом своим.
Так продолжалось с глубокой древности до наших дней. И вот боги
обратили внимание на Сизифа.
- Уходит время и приходит время, - сказал главный бог. - По-моему, эта
гора нисколько не переменилась, равно как и этот покорный Сизиф, который
катит свой камень. Мы должны модернизировать нашу гору в духе современного
момента. Какие будут идеи?
- Другой на его месте давно возмутился бы и бросил эту пустую затею, -
сказал профсоюзный бог. - А этот все тянет и тянет.
- Исполнительный работник, - заметил третий бог, ведающий кадрами. -
Терпеливый, послушный, неприхотливый. И смотрите, какой он сильный.
- Надо его поощрить, - снова сказал главный бог. - Все-таки сейчас не
те времена. И мы не такие эксплуататоры, как о нас говорят в долине. Мы же
добрые боги.
Сизиф ничего не знал об этих переговорах и продолжал катать камни. А с
горы они скатывались сами. В конце концов у подножия скопилось столько
камней, что их хватило на хижину. В хижине запылал огонь.
Однажды, когда сошел снег со склонов и в воздухе запахло весной, Сизиф
пришел с вечерней смены домой и увидел, что в хижине над огнем висит котел
и у котла шурует Сизифиха.
- Я знаю, - сказал Сизиф, - тебя в мой дом прислали боги. Твое имя
Секлетея.
- Я приготовила на ужин молодого барашка, - сказала Секлетея.
Один за другим в хижине заголосили сизифята: Ампедокл, Евноик,
Пенелопа, Кроид, Помпеи, Ксенофонт. Отец приходил с работы домой и бросал
сизифят к потолку. Сизифиха пугалась и умоляла мужа пощадить бедных детей.
Когда Ампедокл подрос, отец повел первенца на гору, чтобы показать ему
свое рабочее место и передать свои навыки. Той же осенью семилетний
Ампедокл приступил к тренировкам на соседнем склоне. Отец сам подобрал ему
камень по руке.
- Возьми и кати его вверх, пока не достигнешь вершины.
- А дальше? - спросил Ампедокл.
- Спустишься вниз к подножию и снова покатишь камень наверх.
- Будь спокоен, отец. Я продолжу твое дело.
- Конечно, ты продолжишь, я знаю это, - отвечал Сизиф. - Другого дела
для тебя нет.
Скоро подросла Пенелопа и тоже была зачислена в штат горы на должность
учетчицы, ведущей самый строгий подсчет закатываемых и скатывающихся
камней, чтобы бухгалтерия могла вывести наиболее справедливую зарплату всем
работникам горы, а в случае успешного перевыполнения плана по закатыванию -
и прогрессивку.
Особенно любил Сизиф получать тринадцатую зарплату. В такой вечер он
садился у телевизора с бочонком натурального сока и до глубокой ночи
смотрел спортивные программы и специальный выпуск "Только для мужчин".
У главного склона появилась арка с надписью: "Здесь трудится Сизиф!"
Вскоре против арки прибили вывеску: "Трест Сизифстрой - гарантированная
доставка к подножию горы камней для закатывания".
Однажды в припадке энтузиазма, гоня план в конце месяца, Сизифстрой
доставил такой огромный камень, что даже Сизиф с его опытом не мог стронуть
-----------------------------------------------------------------------
Злобин А.П. Горячо-холодно: Повести, рассказы, очерки.
М.: Советский писатель, 1988.
OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 9 августа 2003 года
-----------------------------------------------------------------------
За долгие годы поездок по стране в памяти отложился
большой слоистый пирог. На многое сейчас смотрится
по-иному, нежели смотрелось тогда, в моменты свершений.
Именно так приобретается объемность нашего знания
времени.
Мои заметки отнюдь не претендуют на исчерпывающий
образ предмета, хотя я всячески пытался сузить свой
взгляд, взяв за основу изложения практику управления,
еще уже - его планирование, еще уже - нравственные
аспекты этого состояния. Прежде всего меня волновал
вопрос: каким образом наша система планирования,
обладающая изначальными преимуществами и являющаяся
наиболее прогрессивной системой, все-таки почему-то не
всегда получает первые результаты? Ответ на этот вопрос
находится, видимо, за пределами моей компетенции. Но
случаются такие яркие моменты в жизни общества, когда не
менее важна постановка вопроса.
Автор сознает, что некоторые формулировки могут
показаться другому глазу несовершенными, но что
поделаешь - так написалось сердцем...
1. У самого синего моря
Мы заранее сговаривались: поедем в отпуск одновременно, вот уж
наговоримся всласть. Обычно эти встречи происходили в Юрмале, но и в
Пицунде тоже. В любом варианте море действовало на заднем плане как фактор
безбрежности.
После завтрака сходились на пляже, располагались с удобствами под
зонтом. И начиналось интеллектуальное пиршество, как мы тогда говорили -
"треп по маленькой".
Тон обычно задавал Анатолий Аграновский, мой давний приятель, глубокий
и добрый публицист, о котором все мы, знавшие его близко, скорбим до сих
пор.
А тогда: солнце, волны, шелест вечности - никакого намека на близкую
скорбь. И неторопливый голос с хрипотцой, легко перекрывающий шелест
прибоя:
- Вот мы говорим о планировании. Расскажу одну историю. Помните,
весной приезжал к нам этот президент американской компании, ну как его, из
головы выскочило, ладно, для полной ясности назовем его мистер Цент. А мы,
как вы знаете, хотим торговать с этим Центом. И давай возить его по
заводам. Показали ему самое лучшее, что у нас есть: судоверфи, конвейер для
сборки вертолетов, конструкторское бюро, трубопрокатные станы. Две недели
ездил по стране мистер Цент и остался в полном восхищении от виденного. Под
занавес устроили ему прием в Москве. Идет высокая беседа. Я опускаю
преамбулу и перехожу к сути. "Мистер Цент, - говорит хозяин банкетного
зала, - как вы знаете, наша система хозяйствования является первой в мире
плановой социалистической системой, действующей на основе пятилетних
планов, разрабатываемых государственными органами и утверждаемых Верховным
Советом страны. План является государственным законом. Вы осмотрели наши
заводы. Хотелось бы услышать ваше мнение, можете говорить прямо и открыто.
Вы опытный промышленник, таких в мире можно сосчитать по пальцам, и нам
весьма интересно услышать ваше мнение". (Мы тоже во все уши слушаем
Анатолия Аграновского, зная, что это пока присказка. Сказка впереди.) "Я
потрясен вашей технологией, - отвечает мистер Цент. - Это лучшая технология
в мире на сегодняшний день. Какие у вас прокатные станы, буровые станки..."
- "Вы льстите нам, мистер Цент. Неужто вы не поделитесь с нами своими
пожеланиями?" - "Почему же? Я готов поделиться. Вот вы говорили о плановой
системе хозяйствования. Я побывал на ваших заводах, разных по замыслу и
технологическим целям. Я имею свои сомнения: является ли данная система
хозяйствования действительно плановой системой?" Председательствующий
удивился: "Такой категорический вывод! Всего за две недели знакомства. Вы
не опасаетесь, мистер Цент, что такое мнение окажется по меньшей мере
скороспелым?" Но мистер Цент обладал железной хваткой, это же акула
мирового империализма. "Не опасаюсь, - отвечал он твердо. - Это не есть
скороспелый вывод". - "На чем же он основан, если не секрет?" - "Извольте.
Во всех цехах, где я побывал, на всех участках, во всех пролетах, даже на
конвейерных линиях висел одинаковый лозунг: "Выполним план досрочно!"
Председатель был удивлен еще больше. "Только и всего? - воскликнул он. - Но
это же говорит об энтузиазме наших рабочих. И ничего больше". - "Увы, -
отвечал мистер Цент с некоторой ухмылкой, - на заводах моей корпорации
работают сто тысяч рабочих. Но я лишен возможности разрешить моим рабочим
такой энтузиазм, чтобы выполнить план досрочно. Откуда я возьму материалы,
энергию? Если я выполню заказ досрочно, значит, я кого-то разорю. У нас нет
плана, но в сорок втором году, в условиях военного времени, мы впервые
применили сетевой график на сборке судов "либерти". Эти суда мы пекли, как
блины. Но мы ни разу не перевыполнили своего графика. Зачем? Как вы знаете,
я был тогда одним из авторов сетевого графика, тогда мне было двадцать пять
лет, и я стал миллионером". - "Вот чего у нас нет, того нет - это
миллионеров", - парировал председатель... Ну как, пойдем купаться? -
Аграновский уже стоял во весь свой рост, выходя из-под зонта на зов прибоя.
- Сколько сегодня градусов?
- Чем же кончилось с этим мистером? Кто кого убедил?
- Обе стороны остались при своих интересах. Сетевым графиком, правда,
мы начали пользоваться, но не привилось: он все время перевыполнялся. -
Анатолий Аграновский смотрел на меня в упор, и не понять было, то ли он в
шутку, то ли всерьез.
- Но ведь миллионеров у нас в самом деле нет...
- Есть. Но только подпольные. Догоняй! - И он с разбегу кинулся в
волны.
Я стоял на берегу, поджидая всепроникающего резонера, готового
пуститься во все тяжкие. Как всегда, он находился поблизости и был
наготове.
- Как же так? - вскричал резонер, подбегая к линии прибоя. - Ведь план
есть закон! А разве можно закон перевыполнить? Что вы сказали, Анатолий
Абрамович?
- Можно, можно, - отвечало море на ходу. - У нас все можно.
2. Взгляд с высоты нового времени
Действие переносится в салон самолета, изготовившегося взлететь с
бетонной полосы аэропорта. Самолет старенький, поршневой, "ИЛ-14", хотя на
дворе уже середина 70-х годов.
Возвращаемся спецрейсом в Москву. Близился пуск нового автомобильного
гиганта в Набережных Челнах и за этими пусковыми моментами прилетали на
стройку три министра. Много лет прошло с того полета, два министра уже в
могиле, третий жив и здоров, на пенсии. И потому пришел срок рассказать об
этой истории, ибо актуальность ее ничуть не померкла за эти годы.
Итак, летим. Министры везут в Москву победные реляции. Я везу в
редакцию очерк не менее победный, ибо пребываю еще в такой эпохе, когда
четко известно, что можно и что нельзя.
Взлетели. Стоило бы бросить прощальный взгляд в иллюминатор, но
главные загадки нового гиганта были на этот раз не на земле, а в воздухе.
Они летели вместе с нами.
- Ну и самолет у тебя! - сказал первый министр, обращаясь ко второму.
- Как летающая керосинка. Неужто "ЯК" нельзя завести?
Тот ничуть не обиделся. Ему и самому было мало радости летать на
керосинке. Все же он отвечал с присущим ему достоинством:
- Ты знаешь, сколько твой "ЯК" стоит? В миллион не уложишься.
- Еще бы, - заметил его собеседник. - У тебя миллионов нет, ты же
миллиардер.
Все трое дружно посмеялись над получившейся остротой.
Стоп! В этом месте, продолжая лететь, я должен сделать остановку, ибо
три министра дружно смеются над чем-то, известным им, а мы с читателем еще
ничего не знаем. А ведь здесь вопрос колоссальной важности, можно сказать,
ключевое звено нашего бытия.
Вопрос: сколько стоит завод и как определяется его стоимость,
закладываемая в план?
Ответ: стоимость данного объекта определяется с потолка, если этого
захочет министр или другое должностное лицо в таком же примерно ранге.
При начале строительства стоимость нового завода определялась в 1
миллиард 800 миллионов. А заканчивали тот же завод на 5 миллиардах, да еще
с гаком. И эти лихие вложения в него до сих пор продолжаются. Какие страсти
кипели вокруг этих цифр, до сих пор не улеглось!
Самое удивительное, что никакой загадки тут нет. Не стану вдаваться в
детали, финансовый отчет о стоимости объекта написан, в нем несколько томов
- десятки тысяч страниц убористого текста. И все там сходится - до
последней копеечки.
Для оправдания 5 миллиардов потребовались миллионы слов.
Но покойный министр (мир праху его) умудрился уложиться в полсотни
слов - ответ его был исчерпывающим.
Собеседник подзадорил товарища:
- Что же ты сразу не сказал Самому, сколько это будет стоить? Ведь
знал реальную цену - знал, да?
Вот и ответ, где каждое слово тянет по сто миллионов:
- Пришел бы я и честно сказал: три миллиарда, а то и все четыре. Он
меня бы тут же завернул. Что я, себе враг? Я к нему с подходцем: разрешите
доложить, мы хорошо просчитали, стоимость завода в пределах ВАЗа, то есть
миллиард восемьсот миллионов. Он посмотрел на меня пристально - и подписал.
Я главный заказчик в стране.
Вот и вся история. Приземлились мы в Быкове вполне благополучно. К
самолету подкатили три черные "Чайки", каждый министр сел в свой
автомобиль, я пошел своим ходом по бетонным плитам аэродрома, раздумывая о
том о сем.
Сознаю: рассказ мой рискует показаться беглым, едва ли не
поверхностным. Я же говорил: ключевое звено.
Министр обманывает своего председателя - неужто все так просто? А где
была экспертиза? Народный контроль, наконец? Печать с ее гласностью? Почему
же никто не вскрыл этот обман?
Оставлю эти вопросы на своей авторской совести, ибо сейчас меня
интересует нечто другое, я рассматриваю малую толику.
На каком уровне совершается сбой нашего планирования? - вот ключевой
вопрос для меня. Ведь если объект оказался в 3 раза дороже, чем было
поначалу запланировано, то ясно - эти непредвиденные миллиарды пришлось
откуда-то брать. Из какого кармана? Уверяю вас, набрать 3,5 миллиарда даже
в такой богатой стране, как наша, не так-то просто. Собирали с бору по
сосенке, из всех близлежащих граф, а главным образом из группы "Б", за счет
легкой промышленности.
Завод, который встал втридорога, заработал. А сколько фабрик было
отложено, законсервировано, отменено на корню...
Такое планирование принято называть волевым, но данное объяснение мало
что раскрывает.
Но разве так уж не прав покойный министр? Ведь если бы он с первой
попытки назвал реальную стоимость стройки, то и не было бы сейчас у нас
прекрасного завода, уверяю вас, или был бы завод, построенный по куцей,
урезанной смете.
А так - каждые две минуты новый грузовик.
3. Операция "Русские пельмени"
Иду пешком по Садовому кольцу. Шагаю и радуюсь: черные "Волги"
проносятся навстречу, и год от году поток служебных машин густеет, свиваясь
в часы пик в черную ползущую черепаху. А ведь на каждое колесо план спущен
- вот как мы сильны и обильны.
Пешком-то спокойнее: я не несу никакой ответственности за спущенный
план. Моя голова занята другим, вовсе не предусмотренным. Сколько
любопытного, более того - примечательного наблюдаешь кругом, когда идешь по
Москве и просто разглядываешь окружающие просторы.
Вижу справа по курсу вывеску: "Кафе". Зайти перекусить? Но вход в кафе
перекрыт канцелярским столом. А на столе коробки с пельменями. Официантка в
белом халате распечатывает очередную упаковку.
На московской улице надо соображать быстро, чуть замешкался - ты уже в
хвосте очереди. Но я успел подскочить первым.
- Дайте две пачки. - И протягиваю приготовленные деньги, которых
оказывается почему-то мало.
- С вас рубль шестьдесят восемь, - сообщает девица в халате.
Я столь же стремительно соображаю: я же не в магазине, а при кафе, ну
если не проник туда, то, во всяком случае, стою под вывеской. Значит, тут
действует правило двадцатипроцентной надбавки. Две пачки по магазинной цене
рубль сорок плюс 28 копеек законной наценки - все сходится. Если растет
смета нового завода, то и пельмени обязаны возрастать по смете - иначе бы
не сходилось.
Пока вылавливал в кошельке нужную мелочь, за моей спиной выросла
очередь.
Только теперь до меня дошло: я же все-таки проник в кафе, разделся,
сел за столик и мне подали дымящиеся русские пельмени, да еще облитые
сметаной и приперченные. Выходит, я всех перехитрил: вроде бы и в кафе
побывал, и домой приду с пельменями, на радость домашним. Для полного
завершения картины оставалось вспомнить, что ныне 30 сентября, последний
день месяца. Следовательно, работники кафе гонят план. Какая корысть им
стараться разогревать воду, варить пельмени, подавать блюда посетителям,
мыть за ними грязные тарелки, если можно ничего этого не делать, а денежки
получить те же. А если мы оплачиваем ничегонеделание поваров - так нам и
надо.
Шагаю по Садовому кольцу дальше. Воздух свежий, чистый, час назад над
городом пролился дождик, омыв дома и улицы.
Глядь, а навстречу мне поливальная машина в серебряных усах на всю
ширину Садового кольца. Тут и гадать нечего: последний день месяца,
жми-нажимай.
Над городом солнышко светит. Вот и фонари дневного света зажглись, это
наши славные электрики дружно выполняют план реализации энергии.
Что происходит? Со мной, с прохожими, судорожно спешащими навстречу
или обгоняющими меня. Брызнул дождичек, все нырнули под зонтики. И никто не
замечает окружающих нелепостей. Что происходит с водителем грузовика,
выпускающим море разливанное на московские улицы, с девицей в белом халате,
торгующей возле кафе пельменями? Никто из нас не станет совершать
бессмысленных действий, если они направлены против самого себя, против
собственного здравого смысла. А вот сошлись в трудовой коллектив, и
оказывается - тут существует некое другое мерило ценностей, другие "хорошо"
и "плохо". И давай кувалдой махать - что получится, то и будет хорошо. Идут
с конвейера детские ботиночки, которые никто не покупает. Выкатываются из
ворот завода комбайны, которыми невозможно убрать урожай. Но люди
продолжают мастерить эти ненужные штуки, ибо на них спущен план, от
выполнения которого, как известно, зависят премии, прогрессивки и прочие
блага действительности, во всяком случае их принято считать благами.
Каждый из нас исполняет ту работу, за которую ему платят, - именно
здесь таится корень перестройки, ее исток.
Нам кажется, мы работаем на пользу, тогда как на самом деле мы
трудимся на показатель. Даже в том случае, когда польза есть, показатель
оказывается главнее.
Неужто вал и в самом деле бессмертен? Сколько лет мы его бичуем,
топчем, пригвождаем, а он только в силу входит от наших проклятий! И
сколько было обещаний покончить с валом, ведь в самом деле все это было,
ничего нет нового под луной.
Город несколько видоизменился: на фасады домов набежали серые тени,
острые углы зданий проступили наружу, запахло паленым. Хотел шагнуть - и
наткнулся на перегородку: обход. За перегородкой три молодца асфальт
молотком колотили, только пыль столбом. Помнится, полгода назад, весной,
как раз на этом месте...
Но ведь нынче 30 сентября. Операция "Русские пельмени" продолжается.
4. Граммы и сантиметры
Читаю в энциклопедии: Григорий Новак, родился в 1919 году,
тяжелоатлет, заслуженный мастер спорта, первый советский чемпион мира, в
1939-1952 годах многократный чемпион СССР и рекордсмен мира. С 1953 года
артист цирка.
Сам я в штангисты не готовился, однако Новаком восхищался
безоговорочно, он был кумиром нашего поколения. Что ни подход к штанге, то
новый рекорд. Однако казалось странноватым: каждый раз рекорд улучшался
строго на 500 граммов. Ну что ему стоит, рванул бы сразу на 2 килограмма, а
то и на все 5, это же наш русский богатырь, не чета закордонным.
И то ведь. Мировым рекордом в штанге считается такой результат,
который превышает предыдущий показатель не менее чем на 500 граммов. За
такое выдающееся достижение спортсмену полагается материальное
вознаграждение. Но если бы Григорий Новак рванул сразу на три килограмма
больше, то это был бы все равно один мировой рекорд. И приз был бы тот же
самый, а не в шесть раз больше. Где логика?
Но если вы придете к выводу, что в планировании мировых рекордов
наблюдается порочная практика, я вам отвечу: смотря для кого. Попробуйте
сначала установить рекорд, если на штанге 180 килограммов стальных дисков.
Кто знает, может, шесть раз по разу много тяжелей, чем три килограмма за
один раз. Ведь изготовить негодные детские ботинки тоже непросто, для этого
особое мозговое устройство надо в самом себе развить.
Обогнул перегородку с молотобойцами, продолжаю шагать по Садовому
кольцу. На фасаде дома вывеска висит, что-то вроде "Мосавтотрансстрой". О
чем она мне напоминает? Не это ли?
На московской автобазе, номер которой остался зашифрованным, наивных
людей, как вы догадываетесь, нет. Но есть веление времени и всякие
новомодные слова: "ускорение", "научно-технический прогресс". И вот
родилась счастливая мысль, почти почин. На автобазе решили заключить
договор о содружестве с вычислительным центром:
- Мы перевозим панели от домостроительных комбинатов на московские
стройки в шестьсот сорок адресов. Рассчитайте нам наиболее оптимальные
маршруты для панелевозов.
Договор о содружестве подписывали с помпой, с применением телевидения
и коммуникационных спутников Земли, это у нас освоено.
Слово для справки имеет директор вычислительного центра:
- Мы пошли на эту работу с радостью не только в силу ее значимости, но
и в силу интересности самой задачи, имеющей сотни исходных параметров и
множество степеней неопределенности, - для математика тут простор. Самое
трудное было составить программу. Зато и результаты оказались более чем
примечательными. Мы стали выдавать графики движения. Каждую пятницу графики
поступали в автобазы. С понедельника можно было ими пользоваться. Для
каждого панелевоза расписан наиболее оптимальный маршрут по улицам Москвы.
Просто, удобно, понятно каждому водителю. И тем не менее графики не
привились. Против них восстала сама жизнь.
- В чем причина? - спрашивает корреспондент.
Вопрос, что называется, задан для публики, ибо тут просто и самому
догадаться.
- Причина главным образом в примечательности полученных результатов.
Если бы мы дали три-четыре процента прироста, все было бы хорошо. А у нас
пробег панелевозов сократился сразу на пятнадцать процентов, соответственно
был сэкономлен бензин. И что же в результате? Автобаза не выполнила
квартального плана, осталась без премий и прочих благ.
Причина та же - виноваты графики.
Чудеса да и только. Панелей перевезли больше, а тонно-километров стало
меньше. А план-то как раз в этих выморочных тонно-километрах. Это тот же
вал, но в его пространственном выражении.
Такой приключился конфуз с научно-техническим уклоном летом 1986 года
на московских улицах. И то сказать, типовая история из жизни XX века: все
старались сделать как можно лучше, а в конечном результате получилось то,
чего никто не рассчитывал получить.
Действие переносится на восемнадцать лет назад. 1968 год. Олимпиада в
Мехико. Именно в этом городе был установлен фантастический мировой рекорд.
Американец Р.Бимон с первой попытки прыгнул в длину на 8 метров 90
сантиметров.
Я видел этот прыжок по телевизору. Он продолжался одну секунду, в
замедленном повторе чуть больше. Бимон отрывается от земли. Бимон парит в
воздухе, перебирая ногами. Бимон снижается, касаясь пятками поверхности
Планеты. За одну секунду мировой рекорд по прыжкам улетел в XXI век. К
прежнему рекорду прибавилось 83 сантиметра.
Как известно, мировым рекордом по прыжкам в длину считается такой
выдающийся прыжок, который превышает прежний результат хотя бы на
сантиметр. Будь Бимон половчее, он мог бы 83 раза улучшать мировой рекорд,
прибавляя каждый раз по сантиметру. Но Бимон был гениальным спортсменом -
он прыгнул на полную катушку. И приземлился в будущем веке.
Когда будет превзойден его результат, если сейчас, спустя почти два
десятилетия, лучшие прыгуны мира преодолевают 8,5 метра? До Бимона им
лететь еще 40 сантиметров.
Тут случился еще один парадокс. Даже сам Бимон не смог повторить
своего прыжка. Он разбегался, взлетал, парил - все все было как прежде. За
исключением одного - он и близко не приземлялся. Сначала над ним
посмеивались, затем, начали травить. Бимон ушел из большого спорта, а после
вообще уехал из Соединенных Штатов, перебрался на жительство в Мексику и
работал там в школе для умственно отсталых детей. На своей родине, в США,
Бимон не стал кумиром.
Так что же все-таки лучше: 83 запланированных мировых рекорда,
улучшающих результат всякий раз на сантиметр, или же один-единственный
безоглядный полет в никуда, в легенду, в вечность?
Я - за Бимона!
Контрольная задача на усвоение пройденного материала. Дано:
заслуженный изобретатель Иван Иванов изобрел новый уникальный фермент,
повышающий прочность любой ткани ровно на 200 процентов. При переводе
текстильной промышленности на новый фермент Иванова придется ровно вдвое
сократить количество выпускаемых тканей. Таким образом, станут ненужными
половина предприятий, их придется закрыть и преобразовать для других целей.
Новый фермент, кроме того, снижает стоимость выпускаемых тканей на 80
процентов. В настоящее время фермент И.Иванова успешно выдержал все
испытания, в том числе государственные. И.Иванову выдано авторское
свидетельство и патент на открытие. Спрашивается: в каком веке будет
внедрено в жизнь изобретение заслуженного изобретателя Ивана Иванова, если
он проработал над ним почти двадцать лет? Увидит ли И.Иванов свое
изобретение осуществленным, если сейчас ему пятьдесят четыре года?
Ибо так запланировано - по сантиметру.
5. Сизиф и его команда
Стояла гора. И Сизиф катил камень по склону горы. Вверх катил - в
гору. А ночью камень сам скатывался обратно к подножию горы, и Сизиф с утра
начинал все сначала, закатывая камень в гору. Слышали небось об этом
Сизифе, известная личность, прославился не чем-нибудь, а трудом своим.
Так продолжалось с глубокой древности до наших дней. И вот боги
обратили внимание на Сизифа.
- Уходит время и приходит время, - сказал главный бог. - По-моему, эта
гора нисколько не переменилась, равно как и этот покорный Сизиф, который
катит свой камень. Мы должны модернизировать нашу гору в духе современного
момента. Какие будут идеи?
- Другой на его месте давно возмутился бы и бросил эту пустую затею, -
сказал профсоюзный бог. - А этот все тянет и тянет.
- Исполнительный работник, - заметил третий бог, ведающий кадрами. -
Терпеливый, послушный, неприхотливый. И смотрите, какой он сильный.
- Надо его поощрить, - снова сказал главный бог. - Все-таки сейчас не
те времена. И мы не такие эксплуататоры, как о нас говорят в долине. Мы же
добрые боги.
Сизиф ничего не знал об этих переговорах и продолжал катать камни. А с
горы они скатывались сами. В конце концов у подножия скопилось столько
камней, что их хватило на хижину. В хижине запылал огонь.
Однажды, когда сошел снег со склонов и в воздухе запахло весной, Сизиф
пришел с вечерней смены домой и увидел, что в хижине над огнем висит котел
и у котла шурует Сизифиха.
- Я знаю, - сказал Сизиф, - тебя в мой дом прислали боги. Твое имя
Секлетея.
- Я приготовила на ужин молодого барашка, - сказала Секлетея.
Один за другим в хижине заголосили сизифята: Ампедокл, Евноик,
Пенелопа, Кроид, Помпеи, Ксенофонт. Отец приходил с работы домой и бросал
сизифят к потолку. Сизифиха пугалась и умоляла мужа пощадить бедных детей.
Когда Ампедокл подрос, отец повел первенца на гору, чтобы показать ему
свое рабочее место и передать свои навыки. Той же осенью семилетний
Ампедокл приступил к тренировкам на соседнем склоне. Отец сам подобрал ему
камень по руке.
- Возьми и кати его вверх, пока не достигнешь вершины.
- А дальше? - спросил Ампедокл.
- Спустишься вниз к подножию и снова покатишь камень наверх.
- Будь спокоен, отец. Я продолжу твое дело.
- Конечно, ты продолжишь, я знаю это, - отвечал Сизиф. - Другого дела
для тебя нет.
Скоро подросла Пенелопа и тоже была зачислена в штат горы на должность
учетчицы, ведущей самый строгий подсчет закатываемых и скатывающихся
камней, чтобы бухгалтерия могла вывести наиболее справедливую зарплату всем
работникам горы, а в случае успешного перевыполнения плана по закатыванию -
и прогрессивку.
Особенно любил Сизиф получать тринадцатую зарплату. В такой вечер он
садился у телевизора с бочонком натурального сока и до глубокой ночи
смотрел спортивные программы и специальный выпуск "Только для мужчин".
У главного склона появилась арка с надписью: "Здесь трудится Сизиф!"
Вскоре против арки прибили вывеску: "Трест Сизифстрой - гарантированная
доставка к подножию горы камней для закатывания".
Однажды в припадке энтузиазма, гоня план в конце месяца, Сизифстрой
доставил такой огромный камень, что даже Сизиф с его опытом не мог стронуть