Злобин Анатолий Павлович. Ленинградский проспект, Засыпушка № 5

Злобин Анатолий
Ленинградский проспект, Засыпушка № 5

   Анатолий Павлович Злобин
   Ленинградский проспект,
   Засыпушка № 5
   Повесть
   Знакомство
   Я гулял по Ленинградскому проспекту, и ничего не тревожило меня, кроме довольно-таки ленивых забот о том, как провести завтрашний субботний вечер. С такими мыслями я свернул к горкому комсомола. Позади зарычал мотоцикл. За рулем сидел парень с великолепной посадкой ковбоя из американского вестерна.
   - Вы не из горкома? - спросил я.
   - Если по найму - предупреждаю: никого не принимаем.
   - Мне работа не нужна.
   - Выкладывайте - что у вас? Спешу.
   - Как бы повеселиться, - выпалил я.
   Парень ничуть не удивился, вытащил из кармана бумажку:
   - Вот. Отрываю от сердца. Образцово-показательный вечер. Полный комплект с участием лучших сил. - Он отдал мне билет и забыл про меня. Макар! - крикнул он в раскрытое окно. - Поехали.
   - Куда, Алик? - спросил голос в окне.
   - Отведешь мотоцикл обратно.
   - А ты куда, Алик?
   - Улетаю! Срочно! Могила! - кричал Алик на весь проспект.
   Они уехали, а я остался разглядывать бумажку. Это был пригласительный билет на комсомольский вечер "Учись танцевать красиво". Вечер состоится в субботу в клубе "Строитель". Начало в 19 часов. На обороте были напечатаны стихи:
   Сегодня танцевальный вечер,
   Так приходи и веселись.
   Порадуй нас нежданной встречей,
   Красиво танцевать учись.
   Народ собирался не спеша и с достоинством. Видно, жители города умели танцевать красиво и учиться им было ни к чему. Но вот гуськом прошагал джаз-оркестр, и тотчас все пришло в движение. Юркий паренек в пестрой рубахе выбежал из клуба и ринулся вдоль улицы. Вскоре он показался снова, ведя за собой девичью стаю - как связку детских разноцветных шаров. Другой командовал по телефону: "Миша, заворачивай сюда всю гопкомпанию. Джазисты прибыли".
   У входа в клуб две девушки проверяли билеты и раздавали входящим причудливо изрезанные цветные открытки. А в зале на стене висели стихи:
   Нет, не рассматривай картинки,
   Об этом я тебе толкую:
   Ведь это только половинка.
   Скорей ищи себе другую.
   Надо было ходить по залу со своей изрезанной открыткой и спрашивать у всех девушек: "Вы не моя половина?" Девушки хихикали. Если открытка не складывалась, можно было направляться дальше.
   У окна стояли медицинские весы. Над весами - стихотворение:
   Скажу, друзья, я вам без лести:
   Я лучший приз для вас отдам.
   Но вы должны составить вместе
   Сто двадцать восемь килограмм
   Парень зазывал девушку, оба со смехом становились на весы, и распорядитель с красной повязкой на рукаве взвешивал парочку. Вес не получался. Парень и девушка смеялись еще громче и уступали место другим претендентам. Одна пара набрала сто двадцать семь килограммов четыреста граммов. Парень отвел девушку в сторонку, горячо зашептал:
   - Пойдем в буфет. Дотянем.
   - Я же только что пообедала, - сопротивлялась девица.
   - Пойдем. А то Петька с Нинкой нас обставят...
   Вторая половинка моей открытки не обнаруживалась, на девушку в сорок килограммов рассчитывать также не приходилось. Потеряв всякую надежду на главный приз, я подошел к распорядителю, который терпеливо выискивал идеальную пару весом сто двадцать восемь килограммов, и задал первый пришедший в голову вопрос:
   - Интересно, кто написал эти стихи на стенках?
   Ее звали Тамара. Тонкая, длинноногая, в светлом капроновом платье, на лакированных гвоздиках, она ничуть не походила на человека, пишущего стихи. Она приближалась ко мне и ослепительно улыбалась. Я был несколько обескуражен и не знал, как начать разговор.
   - Давно вы пишете стихи? - спросил я наконец.
   - Я стихов не пишу, - она снова ослепительно улыбнулась.
   - А это? - я показал на стенку.
   - Это? - Тамара повернулась и принялась с интересом рассматривать свои стихи. - Ах, это. Так это же комсомольское поручение. А ведь стихи - когда пишешь от души. Правда?
   Она еще сомневалась в этом.
   - Вот у нас есть Бела, - продолжала Тамара, - пишет настоящие стихи. Она вместе со мной живет. Ее в "Смене" печатают.
   - Тоже про любовь и половинки?
   - Что вы? Она дает первый класс. Про космонавтов.
   - Тамара, покажите свою открытку, - попросил я.
   Нет, Тамарина половинка никак не соединялась с моей. Тамара вытянула шею и принялась шарить глазами по залу.
   - Зоя! - крикнула она. Подошла нарядная девушка в юбке колоколом. Предъяви свою половинку, - сказала Тамара.
   - А я уже нашла, - хохотнула девушка и стрельнула в меня глазами.
   - Алика не видела? - спросила Тамара.
   - Ищи сама своего Алика, - девушка махнула юбкой и убежала.
   - Какой Алик? - спросил я. - Из горкома?
   Тамара быстро вскинула глаза:
   - Вы его знаете?
   Я рассказал Тамаре, как раздобыл пригласительный билет на вечер, и невзначай добавил, что Алик улетел.
   Тамара сразу погрустнела и сказала:
   - Пойдемте танцевать фокстрот.
   Делать нечего, пошли танцевать фокстрот.
   Джаз-оркестр работал на общественных началах. Дирижер был диспетчером автобазы и то и дело сурово поводил кустистыми бровями, когда кто-либо из музыкантов фальшивил. Экскаваторщик выступал в роли тромбониста, и тромбон его задирался кверху подобно ковшу с породой. Ударником была строгая девушка в очках, инженер-конструктор. Она глубокомысленно ударяла барабанными палочками, как будто выводила геометрические линии.
   А где, интересно, работает Тамара? На машиносчетной станции, сокращенно МСС. Кем? Оператором. Интересная работа? Даже очень. Начальница такая хорошая, добрая. Только шум большой от машин. Сплошной грохот. Что же они делают в таком сплошном грохоте? Механизация учета, организация работ. Приходите посмотреть.
   Мы продолжали светский разговор, а мне казалось, что я все глубже погружаюсь в темную холодную воду. Для такого странного ощущения не было никаких видимых причин - играла музыка, я танцевал с красивой девушкой, но холодная вода обволакивала меня все плотней, и никакой надежды выбраться уже не было.
   Фокстрот кончился. К Тамаре подбежала веселая толстушка:
   - Томка, начинаем конкурс.
   - Это Бела, - сказала Тамара.
   - Которая в "Смене" печатается?
   Бела холодно поздоровалась со мной и побежала на сцену. Там она захлопала в ладоши, призывая к тишине, и объявила условия конкурса.
   - Я сама этот номер придумала, - заявила Тамара, и мы стали смотреть на сцену.
   В этом конкурсе могли участвовать только самые бесстрашные и отчаянные. Три здоровенных парня взгромоздились на сцену. Бела вручила каждому детскую бутылочку с молоком и соской, скомандовала: "Раз-два-три!" - и парни, подбадриваемые болельщиками, принялись наперегонки сосать молоко из бутылочек.
   Победил достойный - детина двухметрового роста, с огромными красными ручищами, в которых он неуклюже держал опустошенную бутылку. Бела привстала на цыпочки и торжественно повесила на грудь парня бумажный передник с надписью: "Лучшему молокососу", а потом вручила приз - недорогой портсигар. Все очень смеялись.
   Бела доставала призы прямо из трибуны. Я прошел за кулисы и заглянул. Никогда не видел такой трибуны: вся она была начинена призами: кульками конфет, шоколадными коробками, безделушками. Две бутылки шампанского достойно венчали эту великолепную пирамиду.
   Начался танцевальный конкурс. Тамара танцевала в паре с высоким блондином. Она действительно танцевала красиво. И блондин танцевал красиво. Они завоевали первый приз - бутылку шампанского.
   Потом были прыжки через веревочку с завязанными глазами, бег в мешках, шарады, викторины - полный комплект образцово-показательного веселья из журнала "Затейник". И всем было весело.
   В гостях
   Адрес, который дала мне Тамара, приглашая в гости, выглядел несколько необычно: Ленинградский проспект, засыпушка № 5.
   - Дом номер пять? - переспросил я.
   - Нет. Именно засыпушка. У нас даже почтовый адрес такой. Белая, веселая такая засыпушечка.
   И вот я шагаю в гости по Ленинградскому проспекту молодого города, поставленного прямо в тайге. В этом городе добывается не то золото, не то руда, не то алмазы - во всяком случае, что-то весьма важное, иначе не съехались бы сюда со всего света тридцать тысяч человек.
   Ленинградский проспект ничем не отличался от других улиц города. Еще недавно он был первой просекой, прорубленной в тайге, и, верно, за свою первостатейность стал проспектом.
   По правую сторону проспекта стояли двухэтажные дома, по левую палаточный городок. На каждой палатке - аккуратные таблички, не хуже столичных. Палатка № 1. Дальше, как полагается, идет палатка № 3, а потом сразу - 27.
   За фасадными табличками виднелись другие палатки, и я сделал решительный шаг в сторону от Ленинградского проспекта.
   Подобные поселения, именуемые "нахаловками", имеются чуть ли не в каждом новом городе. Собственно, с них и начинается всякий город. В палатках живут строители: землекопы, плотники, штукатуры. Они строят новые дома, прокладывают улицы.
   Город растет. Вот уже пущен завод, фабрика, комбинат. Город ненасытен. Со всех сторон тянутся люди в новый город.
   Город растет. И вместе с городом растет "нахаловка". Приходит телеграмма-молния: "Послезавтра прибывают триста комсомольцев-добровольцев, встречайте". В одну ночь на окраине палаточного городка вырастают двадцать новых палаток.
   Обитатели палаток перебираются в новые дома, но другие тотчас занимают их место. К мужьям приезжают жены, дети. Палатки комсомольцев превращаются в семейные жилища, палатки технически совершенствуются: утепляются, электрифицируются.
   Однажды городские власти решают провести в "нахаловку" водопровод (нельзя же людям без воды), повесить на палатках таблички (нельзя же без почты). Это уже конец - "нахаловка" стала узаконенной частью города.
   Проходят десятилетия. Город по-прежнему растет. Старые здания сносятся, возникают новые. А "нахаловка" стоит. Она пустила корни, вросла в землю. В "нахаловке" установился свой быт, свой уклад жизни.
   В полусотне метров отсюда, на Ленинградском проспекте, ползут могучие самосвалы, мчатся такси с шашечками. Там широкоэкранный кинотеатр, экспресс-кафе, междугородный телефон, а здесь, среди палаток, - иной мир и век. Палатки раскиданы на пустыре густо и беспорядочно, как опрокинутые кости домино на столе. Их ставили кто во что горазд. Одна засыпана землей, другая - шлаком. Третья засыпушка не простая - оштукатуренная. Крохотные подслеповатые окна, скрипучие двери из неструганых досок, а то и просто брезентовый полог, веревки для белья на кольях, под ногами куски железа, кучи мусора, щепы - это и есть "нахаловка".
   Тут и там вразброд торчат столбы - к каждому жилищу тянутся два провода. На каждой палатке - аккуратная таблица, но все вразнобой. Я уже давно потерял направление и брел наугад, ориентируясь по шуму Ленинградского проспекта.
   Я обнаружил пятую между девяносто седьмой и сорок третьей. Она действительно была белая, как украинская мазанка, только сильно уменьшенная. Крыша крыта толем. У двери на кирпичном стояке шипел примус. Дверь легкая, в щелях. В маленькой прихожей умывальник и несколько разноцветных мыльниц. В углу вязанка дров.
   - Нравятся наши хоромы? - Тамара стояла у порога и улыбалась. На ней был крупной вязки красный свитер, серая юбка.
   Бела, Таня, Соня, Галя-девушки по очереди называют себя. Церемония знакомства совершается таким образом: девушки опускают очи долу и протягивают руку лодочкой. При этом они продолжают заниматься домашними делами, переходят с места на место, и я тотчас путаю их. Только Белу, которая печатает в "Смене" стихи о космонавтах, мне удается запомнить.
   - Вы кто же будете? - спрашивает одна, не то Соня, не то Таня. - Новый Тамарин жених?
   Тамара мгновенно встает на мою защиту:
   - Как тебе не стыдно, Галька? - Оказывается, это была Галя. - Я же говорила тебе: товарищ из газеты.
   - Разве товарищ из газеты не может быть женихом? - удивляется Галя.
   - А во-вторых, почему новый? - в свою очередь спрашиваю я.
   - Так вы у нее уже четвертый будете, - говорит бойкая Галя.
   - Не четвертый, а третий, - поправляет Бела.
   Девушки с места в карьер начинают перебирать по косточкам Тамариных женихов. Речь идет о каком-то лысом, который неважно сохранился, но зверски богат. Второй, видно, помоложе и с мотоциклом. Тамара смеется вместе со всеми - женихи явно несерьезные.
   Тема постепенно иссякает. Бела говорит, что у нее дело, и выходит на улицу. Другая девушка подзывает Тамару, они быстро шепчутся, Тамара утвердительно кивает, и девушка ложится на кровать. Лишь теперь я замечаю, что у нее землистое болезненное лицо.
   Разглядываю убранство засыпушки. Стены оклеены обоями. Висят репродукции из журнала "Огонек". В углу - полка с книгами. Тамара подходит к окну и стучит по стене кулаком, демонстрируя прочность своего жилища. Засыпушка заметно сотрясается, но тем не менее стоит.
   Девушки рассказывают историю своего жилища. Стояла брезентовая палатка, и в ней жили четыре экскаваторщика. Потом экскаваторщики перебрались в общежитие, а палатку занял геолог с женой и двумя детьми. Геолог обшил брезент досками, засыпал шлаком, покрыл крышу толем. Третий хозяин засыпушки, водитель самосвала, произвел дальнейшие усовершенствования: обмазал засыпушку глиной и побелил, а внутри оклеил газетами.
   Можно только удивляться - на брезентовом остове возникло довольно прочное жилище. Брезент, верно, давным-давно сгнил, а засыпушка стоит себе на земле, и в ней живут шесть человек.
   - Собственная, - сказала Галя.
   Я не понял:
   - Кто - собственная?
   - Засыпушка. Мы же ее у дяди Семена купили.
   - Вместе с мебелью, - добавляет Соня.
   - Хотите, мы продемонстрируем вам нашу мебель? - предложила Тамара.
   Девушки оживились. Сцена, как видно, была давно срепетирована, и они с удовольствием повторяли ее перед новым человеком.
   Тамара подошла к железной кровати, на которой лежала Таня, и начала:
   - Вот наши гарнитуры: кровать двуспальная красного дерева с двумя тумбочками и рижским торшером, - Тамара провела руками в воздухе, показывая, какой у них замечательный торшер.
   Галя подхватила тоном рыночного зазывалы:
   - Сервант для хрусталя и коктейлей. Годен также для кастрюль и мисок. В особых случаях употребляется в качестве обеденного стола. Можно и письма писать, если есть куда. Сервант универсальный, совсем недорого.
   - А это не полка, а секретер, - сказала Соня, вставая в позу перед книжной полкой. - А вот диван-кровать. Сделан на поролоне. В обивке использован современный узор по народным мотивам. - Соня указала на раскладушку, стоявшую в углу.
   - Внимание! Перед вами шкаф зеркальный, трехстворчатый. Цена умеренная. - Тамара сделала широкий жест, обводя руками воображаемый шкаф.
   В стену были вбиты три палки, на них плотно нанизаны вешалки. Весь девичий гардероб был выставлен, как в магазине готового платья. Сверху висело светлое капроновое платье, в котором я видел Тамару на вечере.
   Домашний спектакль шел на высоком профессиональном уровне. Я вошел в игру и сказал с завистью:
   - Богатые невесты.
   - Выбирайте любую, - предложила Галя. - Мы все нецелованные.
   - Галя, - с выражением сказала Тамара.
   - Сначала я должен узнать, кто владелец этой недвижимости. На чье имя записан этот дом?
   Заводилой, разумеется, была Тамара. До этого девушки жили в Ангарске. Хорошее общежитие, привычная работа, благоустроенный город с трамваями, прекрасные дворцы культуры с колоннами - что еще человеку надо? Но вот однажды девушки увидели: город выстроен, все в нем налажено, все знакомые парни переженились на подругах. А им хочется нового, такого, чего еще в жизни не было.
   - Захотелось на свежий воздух, - это Галя так сказала.
   Тамара села на самолет и полетела в разведку. Походила по Ленинградскому проспекту, увидела, что город еще неблагоустроен, неуютен именно то, что им надо. Прилетели подруги. Устроились на работу. Всем обещали общежитие, а пока жили в гостинице.
   Ни о какой засыпушке девушки и не думали. Но тут пришло известие - в город прилетает на специальном самолете большой московский начальник. Городские власти спешно готовились к торжественному событию: прокладывали тротуары, красили фасады домов, оформляли витрины магазинов. Однажды девушки пришли с работы, и администратор объявил им - в течение трех часов освободить номера для высокого гостя и его свиты. Делать нечего, сложили чемоданы и отправились на улицу: так требуют законы гостеприимства.
   Ночь провели у подруг в общежитии, а наутро побежали по городу искать жилье. Тамара наткнулась на столб: "Срочно продается..."
   Сторговались с дядей Семеном на шестистах рублях. Денег у девчат, конечно, не было. Тут и подвернулся лысый, первый Тамарин жених. Он жил в той же гостинице и часто захаживал к девушкам в гости. Тамара попросила у лысого в долг. Тот ответил: "С превеликим удовольствием. Могу даже оформить засыпушку на свое имя: меня ведь тоже из гостиницы выселяют. А вы будете жить со мной. Такие замечательные девушки. Разве можно вам отказать?"
   Предложение лысого не прошло единогласно. Тамара отправилась на работу. Начальница спрашивает: "Ты что такая грустная?" Тамара рассказала про свои заботы. Начальница сказала: "Подумаю", - и ушла на обед. После обеда приходит, кладет деньги на стол и говорит (кабинет у нее отдельный, только двое нас и было): "Бери, Тамара, если хочешь. Только деньги эти не мои, я у знакомой взяла, а она проценты просит. Один процент - шесть рублей в месяц. Совсем немного. Если согласна - бери. Мне и расписки не надо. На честность твою отдаю".
   В тот же день девушки стали владельцами засыпушки номер пять.
   - Деньги-то, наверное, ее собственные были, - перебила рассказ Тамары Соня. - Она просто так сказала, для приличия.
   - А тебе не все равно, - сказала Галя. - Дала - и спасибо ей.
   - И проценты человеческие, - подтвердила Тамара.
   Всего один процент в месяц - совсем немного. Не каждый сообразит, что это двенадцать процентов годовых.
   - Въезжали мы весело, - продолжала Тамара. - Эта засыпушка была темная-темная. Мы все переклеили, обои новые купили, потолок побелили, радио провели. Новоселье справляли до трех часов ночи.
   - А как же московский начальник? - спросил я. - Понравился ему ваш город?
   - Тот самый начальник побыл у нас один день. А вечером улетел. Даже ночевать не остался.
   - Нет худа без добра, - сказала Галя. - Мы в гостинице рубль за койку платили. А здесь никакой квартплаты.
   - Все хорошо, - вздохнула Соня. - Город нам нравится. Только вот мороженого у нас нет. И танцы не каждый день бывают.
   - Зато женихов полный город. Правда, Таня? - Галя посмотрела на Таню и подмигнула ей.
   - Не знаю. - Таня лежала на железной кровати из красного дерева и не принимала участия в общем разговоре.
   - Не прибедняйся. Не отобьем.
   - Таня наша уже устроилась, - пояснила мне Тамара. - Почему, думаете, она лежит? У нее Лялечка скоро будет. Так и назовем, если дочка. А если сын, - то Сережа. Им уже комнату обещали.
   Таня лежала на кровати и улыбалась:
   - Скоро и Тамара Ивановна свадьбу справит.
   - Вот еще, - фыркнула Тамара. - Больно он мне нужен.
   - Если он откажется, мы его пропесочим, - пригрозила Галя по адресу неизвестного мне парня. - Пусть только откажется, будет иметь дело с нами.
   - Я в твоей помощи не нуждаюсь.
   - А ты, Соня, иди за водой, - сказала Галя. - Сегодня твоя очередь кисель варить. И вообще девочкам не рекомендуется слушать разговоры старших.
   Соня надула губы и вышла.
   Дверь тихонько скрипнула. Я даже не заметил - в колени мои ткнулось что-то мягкое, влажное. Я подхватил на руки этот живой комочек - девочка счастливо затихла и засопела в мой живот. Лица девушек посветлели, а потом стали задумчиво-сосредоточенными.
   - Это Маринка, - сказала Тамара, - наша дочка.
   Следом за Маринкой в засыпушку вошла Бела, держа в руках узелок с детской одеждой.
   - Почему задержалась? - спросила Галя.
   - Тетя Даша гулять с ней на озеро ходила. - Бела подошла к столу, присела на табуретку. - У нее, оказывается, мыла нет. Стирать буду сегодня. Мариночка, пойдем ручки мыть.
   Маринка вцепилась в меня и ни за что не хотела уходить. Общими усилиями ее уговорили наконец подойти к умывальнику.
   - Только не спрашивайте у Мариночки, где ее отец, - быстро шепнула мне Тамара. - Понимаете?
   - Понимаю, - ответил я. - А где он?
   - Потом скажу...
   Маринка снова устремилась ко мне, прижалась щекой к животу и закрыла глаза. Бела вышла на улицу, и было слышно, как она разговаривает там с Соней. Галя подошла к раскладушке, села.
   - Что в кино сегодня? - спросила она.
   - Пойдем? - предложила Тамара.
   - Я лучше посплю. Нам ведь с Соней в ночную...
   Намек был вполне прозрачным. Я посмотрел на Маринку и понял, что мне повезло.
   - Смотрите, - воскликнул я, - Мариночка уже заснула! Надо трогаться.
   - Пойдемте, - сказала Тамара.
   Мы положили Мариночку на крохотный топчан, стоявший в углу, и, провожаемые шуточками Тамариных подруг, вышли из засыпушки.
   Признание
   - Мой отец был строителем. Мы все время кочевали. Сначала в теплушках - тогда, наверное, еще война шла, я не помню. Потом в обыкновенных вагонах, потом в цельнометаллических - это, значит, уже наше время пришло. Я привыкла на колесах жить. Отец посадит меня на колени и спрашивает: "Как сегодня мы поедем - на поезде или на грузовике?" Он меня катает на себе, а я к нему пристаю: "А когда мы поедем не понарошке?"
   Маме я всегда помогала чемоданы укладывать.
   Один раз мы ехали долго-долго. Мимо Байкала, через тайгу. Остановились у большой горы. Сели в грузовики и поехали. Долго ехали. Приехали на стройку. У отца неприятности какие-то пошли. Он начал на этой стройке пить и маму часто бил. Я в школу пошла, в первый класс...
   Однажды прихожу домой - мама лежит на кровати и плачет. Тихо так, только плечи вздрагивают. Потом лицо вытерла, говорит: "Послушай, Томочка, ты уже большая и все должна понимать".
   Я все понимала. Теперь мне двадцать лет, и я ничего не понимаю, а тогда все понимала.
   Уехала мама и через полтора года умерла в Кустанае: она там с бабушкой жила, у нее туберкулез был.
   Приехали мы в Кустанай, похоронили маму, а потом поехали на новую стройку. Но отец все равно пил.
   Тут приехала Клавдия Ивановна с маленькой девочкой, Верочкой звать, моей сестренкой. Она и на прежней стройке жила, а теперь к нам приехала. Отец ее не бил, а все время целовал, на коленях перед ней стоял, но это было еще некрасивей. Он пьяный к ней ластится, а она его отталкивает. Стыдно как!
   Над Ленинградским проспектом спускался вечер. Мы выбрались из палаточного городка и шли по деревянным тротуарам мимо широкоэкранного кинотеатра, мимо междугородного телефона, мимо закрытого кафе.
   Темнело. Одинокие фонари качались на столбах. Потянуло свежим ветром. Принялся накрапывать дождик. Иглистые струи обдували лицо, и мне казалось, будто я плыву в холодной воде, а далекий голос взывает о помощи; я плыву изо всех сил и не могу помочь, потому что одинокий голос уходит все дальше и я никак не могу догнать его. Это необъяснимое состояние началось еще на вечере, когда я увидел Тамару, и теперь снова охватило меня, как только мы вышли на дождь.
   Далекий голос донесся столь явственно, что я обернулся. Никого не было. Одинокая парочка брела в конце проспекта, не разбирая дороги, как мы с Тамарой. Я повернулся спиной к ветру, закурил.
   - Рассказывайте дальше. Как вы попали в свою засыпушку?
   - Вы не думайте - у меня собственный дом есть. Настоящий. Пять комнат. С верандой. С Клавдией Ивановной я неважно жила: она меня нехорошим вещам учила. Как-то вечером отец говорит: "Собирайся. Завтра утром полетим". А куда - не сказал. Летели мы полдня, на большом самолете. Выходим на бетонную дорожку, на крыше буквы стоят - Ростов. Отец посадил меня в такси, повез в город. Остановился у дома с верандой. "Вот теперь наш дом. Будешь жить с бабушкой". Оказывается, бабушка уже прилетела сюда из Кустаная. Прожила я в Ростове, в том самом доме, шесть лет. Десятилетку окончила. Мы с бабушкой дружно жили.
   Только глупая я тогда была, ничегошеньки не понимала.
   Приезжает отец. С ним Клавдия Ивановна и Верочка. Я тогда в девятом классе училась, шестнадцать лет мне исполнилось. Отец привез подарки. Клавдия Ивановна ходит вокруг меня, улыбается. Обхаживает, значит.
   На другое утро отец говорит: "Ну, дети, пошли".
   Как сейчас помню - в мае это было. Здесь-то в мае еще снег лежит, а в Ростове - сирень цветет. Отец с Верочкой впереди идет, я и мачеха - за ними. Отец купил Верочке детские шары, а мне мороженое. Я иду, сосу палочку, а мачеха учит меня жить: "Ты уже большая, паспорт получила. Ты красивая будешь, длинноногая, глаза у тебя большие - тебе жить легко будет. Только ты мужчин в узде держи. Они все скоты, им водка нужна да бабы. Ты им уступай, только не сразу - тогда они на коленях перед тобой будут ползать".
   Я слушаю мачеху и улыбаюсь: мороженое такое вкусное, и сирень вокруг цветет. Никаких мне умных советов не надо - я сама с усами.
   Подходим к дому, "Нотариальная контора" называется. Зачем, думаю? Может, отец с мачехой записываться будут? Нет, отец меня к окошечку зовет. Пошушукался сначала с усатым, а потом меня пальчиком подманивает. Мороженое уже кончилось, мне еще хочется. "Где твой паспорт, доченька? Покажи нотариусу". - "А ты мне мороженое купишь?" - "Куплю, доченька, подпиши вот здесь".
   Я подписала дарственную и стала хозяйкой дома. "Это я для твоего будущего делаю", - сказал отец. И мороженое купил.