Знаменская Алина. Свидетельница

   – Любимый ученик, – напомнила Таня.
   – Учеников, как и детей, не делю на любимых и не любимых, – произнесла Кира. – Кто прибился под крыло, тех и пригрела.
   – Это уж точно! – подхватила Таня. – Сама с детства под вашим крылом греюсь, теперь вот и Ксюха туда же.
   – Что еще старухе надо? – притворно вздохнула Кира.
   Конечно же, мама Лидуся и тетя Таня дружно возмутились – старуха? Какая уж тут старуха, если в курсе всех дел, если и маникюр, и причесочка, все честь по чести…
   – И к счастью – голова ясная, – согласилась Кира. – В моем возрасте это важнее всего. Нынешних студентов в кулаке надо держать. Наглые и шустрые. Историю за предмет не считают.
   – Ты бы на сегодняшних школьников посмотрела, мам, – вставила Лидуся. Мама работает завучем в том самом лицее, где совсем недавно работала и я. Она не знает своего счастья и только приблизительно представляет, что такое дети интерната…
   Когда обсудили отсутствующих Гориных, с прогулки вернулись Лена с Кирюшей.
   Лена – моя тетка, младшая мамина сестра. Ей 35 лет, и она одна воспитывает сына, инвалида Кирюшу. Они принесли первый Кирин букет – любимые ее гвоздики.
   – Поздравляю тебя, бабуля… – стесняясь, как пятилетний ребенок, протяжно, чуть нараспев произнес Кирюша и протянул букет.
   – Мамулечка, поздравляем тебя, – мягко и тоже чуть нараспев подхватила Лена.
   Все мы немного похожи друг на друга – мама Лидуся, Лена и я. У нас в речи напрочь отсутствует резкость и категоричность Киры. Но есть у нас троих и явные отличия, но на них останавливаться не стану, пусть лучше будет как в детской игре «Найди пять отличий».
   Кира принимала первые поздравления, обнимала пятнадцатилетнего верзилу-внука, который никогда не станет взрослым. Конечно же, у нее кольнуло где-то в глубине – растет, а взрослым не становится. Вечный ребенок. Считать-читать научился, и то ладно. Леночку жалко – кто возьмет с таким довеском? И от этого еще больше она начинала любить их обоих – Кирюшу и Лену.
   – Твой новый мужчина нас сегодня посетит? – загадочным голосом спросила она свою младшую дочь.
   – Ну, не знаю, – отмахнулась Лена. – Громко сказано, мам, – новый мужчина. Так, знакомый.
   – А где ты с ним познакомилась? – прокричала из кухни Таня.
   – В библиотеке, где еще, – пожала плечами Лена.
   Она работает в библиотеке, поэтому все мужчины, которые за ней ухаживают, как правило, умные, бедные и порядочные. По мнению Киры – исключая бывшего мужа Лены, отца Кирюши. На взгляд моей бабушки, Слава обладал только вторым из трех перечисленных качеств. Что, впрочем, спорно.
   Горины опередили нас – когда мы приехали, во дворе уже заняла все пространство их сияющая вишневая «мицубиси». Вадик отпустил водителя, и мы открыли калитку… О! Моя дочь увидела елку, увешанную игрушками, деда с лопатой, качели… Она подлетела к дереву и развела руки широко. Это означало – вставайте в хоровод. Нам с ней не нужен язык слов. Я отлично понимаю ее жесты, но делаю вид, что не понимаю. Она злится, но упорно не хочет говорить. У нее недоразвиты мышцы языка, но ведь мы их развиваем, развиваем…
   В Иришкин хоровод встали мы с Ксюшкой, папа и Кирюша. Мы все пели, а Иришка шла открыв рот. Она выглядела довольной. И только после хоровода, качелей и снежков мы большой гурьбой ввалились в дом, где Ксюшку заставили демонстрировать новую шубу. Чернов сидел в кресле и снисходительно выслушивал охи и ахи.
   – Дай-ка примерить, – попросила Таня, а Роман Горин с женой по очереди подошли и придирчиво проделали тест на качество.
   – Где брали? – буркнул Рома.
   – В «Снежинке», – невозмутимо соврал Вадик.
   – Туфта, – вынес приговор Рома. Элла же ничего не говорила, но хитро щурилась и улыбалась.
   – Кого вы слушаете?! Да у вас брали. В «Мехах»! – раскололась Ксюшка.
   И все засмеялись над Ромой и ожидали, как он выпутается.
   – Качество сразу видно, – улыбнулся он. – А вы шуток не понимаете…
   – Вадик, у тебя новый водитель? – поинтересовалась Элла.
   Вадик кивнул. Тема ему была не очень приятна. Когда еще мы ехали, я заметила, что Чернов злится на нового водителя и чувствует себя не в своей тарелке. После услужливого молчаливого кавказца Айка новый, Сережа, казался неотесанным и болтливым.
   – Айк нас бросил, – вздохнула Ксюшка. – Собрался куда-то в Канаду насовсем.
   – Незаменимых нет, – буркнул Вадик. Разговор ему явно был неприятен.
   Кира пригласила гостей к столу, ибо не любила, когда внимание утекает не по адресу. Начались поздравления, Рома Чернов пожелал Кире вечно оставаться столь же бодрой и свежей.
   – Я – черствая булка, – сказала на это именинница. – Черствая, но пока еще съедобная.
   Все посмеялись, выпили, со всех сторон на Киру посыпались комплименты. А я ковыряла салат и думала об Игоре. Как он сейчас сидит перед своим компьютером и радуется, что не поехал с нами. И ему не надо пить водку и общаться с Гориными и Черновыми. С Ромой и Вадиком у Игоря действительно мало общего. Но ведь всегда можно найти общие темы даже со случайными знакомыми.
   То, что я вспоминала мужа, не мешало мне краем глаза наблюдать за дочкой. Я привыкла всегда держать ее в поле зрения, это получалось само собой. Она сначала сидела рядом с Кирюшей, затем сползла под стол и вылезла рядом с именинницей. Кира о чем-то спорила с Ромой. Все уже выпили и стали разговорчивыми, в комнате стоял ровный гул. Иришка стояла рядом с бабушкой и во все глаза смотрела на нее. Причем не так, как это делает обычный четырехлетний ребенок, а так, как умеет смотреть только она – словно прожигая глазами. Ее глаза кричали: посмотри на меня!
   Она хотела о чем-то спросить. Я замерла, как всегда со мной бывало в таких случаях. А вдруг?
   Но Кира спорила о политике, и я знала, что она не заметит упорного взгляда внучки. Иринка потрогала бабушку за руку. Не так, как делают, когда просят послушать, а так, когда хотят полюбопытствовать, из чего состоит рука. Я пыталась проникнуть в логику дочери. Она хочет сравнить руки? Чем рука старого человека отличается от руки молодого?
   Я злилась на Киру. По-настоящему злилась, ибо считала в тот момент, что ничего не может быть важнее для нее, чем вопросы внучки. Какая политика, какой Рома Горин, если рядом существо, которое развивается иначе, чем другие, требует твоего внимания именно сейчас?
   Я подавляла, как могла, свои вопли и свои обиды, поскольку все же не лишена здравого смысла и понимаю, что мой мир вращается вокруг Иришки, а другие имеют право на свои оси вращения. Но – Кира, Кира…
   – При коммунистах по крайней мере не было такого разгильдяйства в вузах, – категорично заявила моя бабушка и тряхнула головой. – И кстати, образование было бесплатным.
   Кира имеет привычку, отстаивая свою точку зрения, поглаживать поверхность стола. Она словно втирает туда свое мнение. Думаю, что она так делает, читая лекции студентам. Сейчас ее рука именно так поглаживала скатерть.
   Иришка вдруг резво наклонилась и… впилась зубами в Кирину руку пониже локтя.
   Это оказалось неожиданным даже для меня, а я ведь зорко наблюдала за ней. А уж для бабушки…
   Кира вскрикнула, схватилась за руку. Все, естественно, обернулись.
   – Ах ты, негодница! – вскричала Кира. – Вот так поздравила бабулю!
   Иришка оставалась на своем месте. А любопытный Кирюша уже заглянул за бабушкино плечо и громко объявил:
   – Ира бабулю укусила.
   Произошло некоторое движение: Лена подхватила озадаченную Иришку, стала кружить ее и отвлекать, Таня побежала за йодом, Черновы и Горины изо всех сил старались показать, что ничего не произошло.
   А мне хотелось объяснить им всем происшедшее, напомнить, что пять минут назад Кира объявила себя черствой булкой. И девочка всего лишь решила проверить, так ли это на самом деле. Мне хотелось всем сказать: «Моя дочь абсолютно нормальная. Она только не говорит пока!»
   Мне хотелось кричать, но я сидела как изваяние и не могла пошевелиться.
   – Ты что так побледнела, Светланка? – спросил папа. От его участия во мне включились какие-то токи, я поднялась и ушла на кухню. Меня тут же догнала мама. Она держала в руках чистое вафельное полотенце.
   – Свет, надо показать Иришку психиатру, – сказала она, открывая кран. – Ты замечаешь, у нее словно недостает душевности. Иногда такая внезапная жестокость…
   Я стояла к маме спиной, она не могла видеть моего лица. Иначе она не стала бы выдвигать сейчас такие предложения.
   – Моя дочь не нуждается в помощи психиатра, – тихо возразила я. – Присутствующие здесь взрослые в нем нуждаются больше, чем она.
   Мама покачала головой, но спорить не стала. Она почувствовала мое напряжение.
   Я не могла вернуться сейчас в гостиную. В этот миг я ненавидела их всех. Мне хотелось схватить Иришку и исчезнуть, но в кухню уже вплывала Элла Горина.
   – Погадаем? – промурлыкала она.
   Я совсем забыла, что идет святочная неделя и в нашем доме принято гадать. Вот и нашелся предлог хотя бы на время исчезнуть из гостиной.
   Наверху, в комнате Киры, было почти светло от луны. Ксюха притащила блюдо с водой и пошла искать свечи.
   – Не надо так переживать. – Элла обняла меня. – Если бы ты знала, сколько хлопот доставляла нам Ника! Помнишь, какая она была непоседа?
   Конечно же, я помню, какой была в детстве Ника Горина. Когда они приезжали к нам, она подбивала меня гулять по крышам. Однажды я даже согласилась на ее авантюру. Я, кажется, уже училась в институте, а ей было лет девять-десять. Мы залезли на чердак новой девятиэтажки и оттуда выбрались на крышу. Жуть! Я до сих пор удивляюсь, как нас не сдуло оттуда ветром. Элла, пожалуй, не в курсе, как забавлялась Ника в подростковом возрасте. От меня у той секретов не было. Ника в красках описывала, как они с подружками забирались по пожарной лестнице на крышу местного Дома молодежи. После дискотек и субботних вечеринок там оставалось полно пустых бутылок. Так вот, девочки били эти бутылки. Стекло звенело, рассыпалось, образуя горы осколков. Крыша Дома молодежи становилась мечтой йогов. Нике доставляли удовольствие такие нестандартные развлечения.
   Правда, я совсем не помню, какой была Ника, когда ей было четыре, как сейчас Иришке. В то время я, вероятно, слишком была занята своими собственными переживаниями.
   – Девочки! Знакомый Лены явился, – заявила Ксюшка. – С цветами…
   Пришлось спуститься. Знакомого звали Женей, и на вид ему было около сорока. Это был человек из толпы. На таких не задерживается взгляд. Но после первых же нескольких общих фраз, произнесенных Женей, стало ясно, что если бы Игорь не заупрямился и приехал с нами на юбилей, ему было бы с кем пообщаться. Он бы общался с Женей, ибо они – одного поля ягоды. Такие вещи обычно как-то сразу чувствуешь.
   – Женечка мой! – повис на нем Кирюша и сразу заканючил: – Фейерверк будем делать?
   Женя ответил, что фейерверк будет позже, когда основная часть юбилея закончится. Достал из кармана цветные календарики и разделил между детьми.
   Настроение мое потихоньку выравнивалось. Таня подготовила поэтический монтаж, который мы должны были прочесть по бумажкам. Женя любезно согласился участвовать. У Тани и костюмы были готовы – мы нарядились в детсадовских детей, взяли в руки шарики и началось… Юбилей закрутился, одно перетекало в другое, и никому не было скучно. Танцевали, потом папа принес гитару, и Горин играл, а мама и Элла пели романсы.
   Кирюша все канючил:
   – Когда фейерверки, когда фейерверки?
   И вдруг мы вспомнили про гадание и убежали наверх. Зажгли свечу. Вода в миске поблескивала таинственно.
   – Кто первый? – шепотом спросила Ксюшка.
   – Пусть Лена. Она не замужем.
   – А твой Женя… женат? – поинтересовалась Элла. – Симпатичный мужчина.
   – Конечно, женат, – вздохнула Лена. – Наверняка женат. Я, честно говоря, не успела поинтересоваться.
   – А вы обратили внимание, как он с Кирюшей быстро нашел контакт?
   – И с Иришкой.
   – Дети чувствуют человека.
   Лена зажмурилась и стала очень похожа на мою маму. Она обдумывала свой вопрос.
   Лена растопила воск и вылила в воду. Он тут же рассыпался на мелкие капли.
   – Ерундовина какая-то. На что похоже?
   – Ну… яблоки, – предположила Ксюшка.
   – Яблоко – символ греха, – вспомнила я.
   – Точно. До чего же ты, Светланка, умная, – протянула Элла. – Тебя хоть в школе ценят?
   – Ни слова о работе! – вскричала Лена. Она знала, что эта мозоль у меня болит.
   – Загадала?
   Все мои мысли, все мечты были связаны с Иришкой. Я и загадала – о ней.
   Воск принял непонятную лохматую форму. Собака?
   Пальцами я вытащила из воды то, что получилось, подняла к свету. Воск оставался теплым, податливым, готовым у меня в пальцах принять любую форму.
   – Какая-то игрушка.
   Дверь приоткрылась, полоска света разрезала комнату надвое.
   – Что за тайное общество?
   – Ника!
   Вспыхнул свет, и в комнату ворвалась Ника Горина. Если сравнивать Нику с явлениями природы, то это – ураган. Торнадо. Не помню, видела ли я ее когда-нибудь с книжкой на диване или в кресле перед телевизором.
   – Мамсик? И ты здесь? – Ника расхохоталась. – Все гадаешь на женихов! Жесть!
   – Нос проколола! – ужаснулась Лена.
   – А это там внизу твой новый дядечка? – подмигнула Лене. – Мент?
   – Почему – мент? – не поняли мы.
   – На нем написано, – отмахнулась Ника.
   – Кажется, он охранником работает, – пожала плечами Лена.
   – Значит, бывший мент.
   Я всегда удивлялась ее способности с первого взгляда распознавать людей.
   – Ты поздравила Киру Георгиевну? – поинтересовалась Элла. – Поедешь с нами?
   Ника сначала кивнула, затем отрицательно покрутила головой. В порядке очередности вопросов.
   – Время детское, мам. Мы в клуб, меня не ждите.
   – Ты за рулем?
   – Ну да…
   Ника уже, пританцовывая, двигалась спиной к двери, на ходу раздавая нам воздушные поцелуи. Танцевали одновременно все ее части тела – длинные стройные ножки, гибкие изящные руки в браслетах с тонкими, унизанными кольцами пальчиками, милая головка с новым жгуче-черным цветом волос, узкие, почти мальчиковые, бедра и маленькая грудь.
   «Танцуй, пока молодой…» – хотелось пропеть ей вслед, но она не нуждалась ни в нашем одобрении, ни в нашем осуждении. Она жила какой-то своей, недоступной и непонятной для нас жизнью.
   – А ну-ка дыхни! – приказала Элла, на что Ника изящно изогнулась в нашу сторону и дунула на нас. Ее дыхание – смесь восточных благовоний и свежего ветра. От нее не пахло вином. Но я одна, пожалуй, поймала при этом ее взгляд. Это был взгляд взрослого человека, разговаривающего с детьми. Взгляд человека себе на уме.
   Элла вышла вслед за дочерью. Ксюшка выключила свет.
   – Теперь моя очередь.
   Я решила спуститься и проверить Иришку. Иногда я начинала чувствовать, как она скучает без меня. На этот раз интуиция меня подвела – Иришка сидела рядом с Женей и разглядывала цветные картинки. Она даже не взглянула в мою сторону. В гостиной играли в «Золотого дурака».
   – Светуль, включи самовар, – попросила мама.
   На кухне Рома Горин разговаривал по телефону. Такой разговор Игорь называет «сюси-пуси».
   – И я тоже, – приглушенно ворковал Рома. – Ну а я-то… Ну, не обещаю. Сейчас? Какая ты… Ну-ну. Ну попробую…
   Я включила самовар, и тот с ходу начал свою песню.
   Рома оглянулся и увидел меня. На его лице сохранялось все то же блаженно-пьяное выражение, с которым он разговаривал по телефону.
   – Светик, – кивнул он, – не надумала бросить свою школу и устроиться ко мне в магазин? Я расширяться буду.
   Я пожала плечами:
   – Игорь говорит, нельзя работать у друзей: или дружить, или работать.
   – И это правильно! – улыбнулся Рома. Глаза его были полны масла. Я не видела его любовницу, но Ксюшка говорит, что она ровесница Ники. – Но и нельзя жить так, как вы живете, – с мягкой улыбкой возразил он.
   Я почему-то не ушла, когда он начал развивать эту тему. Вот Игорь умеет как-то сразу обрывать тех, кто учит жизни, а мне воспитание не позволяет.
   – Пусть тогда муж зарабатывает, котенок. Толкай его. Я ему тысячу раз предлагал экспедитором ко мне. Чернов предлагал ему начальником охраны. Выбор за ним. Инженерами работают теперь только динозавры.
   – Значит, мы – динозавры.
   Рома снова посмотрел на меня маслеными глазами. Он наверняка обдумывал, как улизнуть отсюда, под каким предлогом.
   – Светка, если надумаешь, обращайся без вопросов. Мои продавщицы зарабатывают как минимум в два раза больше, чем учителя.
   – Какой я продавец? – пожала я плечами. – Я – училка.
   – Да отличный получится продавец! Во-первых, у тебя язык подвешен, укалякаешь любого. Во-вторых, голос приятный. Ну и, что немаловажно, – внешние данные хорошие.
   – Спасибо, Рома, я подумаю.
   – Ну, думай, думай. Время терпит. Игорю привет.
   Рома вернулся в гостиную, и я слышала, как он прощается, ссылаясь на срочные дела.
   – От нашей семьи остается представитель в лице Эллочки.
   Он обволакивал всех взглядом, полным любви. Я заметила – пьяный человек или всех любит, или всех ненавидит. Одно из двух. Без середины.
 
   Когда Рома ушел, неприятный привкус разговора с ним догнал меня, и я начала злиться на своего мужа. Ну действительно, почему мы так живем? Мы одни из нашей большой компании ездим на старой машине, доставшейся нам от родителей Игоря. «Шестерка» считается белой, хотя после ремонта одна дверца серая – до покраски дело не дошло.
   Мы одни живем в Простоквашке, в хрущобе, которая нам досталась от Игоревой бабушки. Всегда тянем от зарплаты до зарплаты. Сначала платили кредит за компьютер, затем – за мягкую мебель. А одежда? А обувь? А непредвиденные расходы? Я постоянно думаю о деньгах. А так хочется не думать о них совсем…
   Я расставила чашки сервиза и принялась разливать чай.
   Лена и Ксюшка спускались вниз, и обе щурились после темноты.
   – А где Кирюша? – первым делом поинтересовалась моя тетка.
   Все, кто находился в гостиной, уставились на нее.
   – Мы думали, он с вами, – ответила мама, – наверху.
   – Здрасьте! – всплеснула руками Лена. – А мы были уверены, что он с вами внизу!
   – Кирю-юша! – протяжно прокричала Кира.
   Папа отправился по комнатам искать племянника.
   Элла вышла на кухню и стала кому-то звонить:
   – Можешь приехать прямо сейчас, солнце мое… Это рядом с площадью. Да, выхожу…
   Она была более сдержанна в разговоре, чем ее муж, но все же это были те же «сюси-пуси».
   – Все, убегаю, – окинула она меня рассеянным взглядом. Вместо масла в ее глазах стоял сиреневый туман.
   – А чай?
   – Чай с пирогом? Боже упаси! Диета, диета…
   Она проплыла в гостиную, расцеловалась с Кирой, просочилась меж гостей и растворилась в прихожей.
   Как только закрылась дверь за Эллой, пронзительно затрезвонил раритетный телефон времен товарища Хрущева. Трубку взяла Таня. По ее эмоциональному лицу без труда читалось – произошло нечто невероятное. Положив трубку, она с минуту тупо смотрела на всех нас. Затем виновато произнесла:
   – Звонили из травмпункта. Кирюша у них.
   – Что он там делает? – спросила Кира.
   – Он… кажется, его сильно избили на улице. Но переломов вроде бы нет…
   – Кто? Когда? – крикнула Лена. Я даже не подозревала, что она способна так кричать. – Почему он оказался на улице?!
   Она металась из гостиной в прихожую и обратно, срывая с вешалки чужую одежду, не в силах найти свою.
   – Я поеду с тобой, – сказала я и вытащила из кучи обуви наши сапоги.
   – Я с вами, – вызвался Женя. – Нужно заявить в милицию.
   – Их нашли уже, – пискнула Таня, которая до сих пор прижимала раритетную трубку к своему животу. – Поймали.
   – Кого?
   – Тех двоих парней, что Кирюшу побили. Сказали, чтобы вы сначала в милицию заехали насчет заявления, а потом в травмпункт. Это по пути.
   – Я с вами, – решила мама, но Кира ее остановила:
   – Пусть с девочками едет Женя, а машину поведет Коля – он самый трезвый. И останется место для Кирюши.
   У Киры такой тон, что ее невозможно ослушаться. Папа пошел за машиной.
   Через минуту мы уже ехали темными улицами к отделению милиции. Лену трясло, я держала ее ледяные ладони в своих.
   В дежурке отделения милиции мы увидели двух хорошо одетых парней не старше Кирюши. Только они были, что называется, нормальными. Мне почему-то бросился в глаза объемный вязаный шарф на одном из них. Больше никаких деталей я не запомнила, поскольку дальнейшее действие стало разворачиваться столь стремительно, что стало не до деталей. Лена ураганом пролетела мимо меня и с лету, ни слова не говоря, набросилась на хулиганов. От звона раздаваемых пощечин душный воздух в дежурке завибрировал.
   – Ты че, тетя, оборзела? – сказал тот, что в шарфе. Но уже в следующую секунду он слетел со стула – Женя, который вошел в помещение следом за нами, вмазал ему по физиономии.
   Второй парень поспешно закрылся руками, и в это время появился дежурный:
   – Что тут за самосуд?
   Но, увидев Женю, дежурный воскликнул:
   – Какие люди! Евгений Викторыч! Какими судьбами?
   – Да вот пришлось… – По его скулам гуляли желваки.
   – Хулиганы достают?
   – Отморозки! – тяжело дыша, проговорил Женя. – Вдвоем на одного! Больного!
   Лицо у него побагровело. Я впервые видела, чтобы человек так реагировал на событие, не касающееся его лично. Тем более что Ника оказалась права и Женя действительно бывший мент. Мне казалось, что эта профессия накладывает на людей налет некоторого равнодушия, что ли? Привычки сталкиваться с преступлением. Поэтому реакция Жени меня так удивила.
   – Вы об этом сильно пожалеете, – сказал тот, что в шарфе. Приятель помог ему подняться. Пострадавший держался за нос, всячески изображая серьезность своей травмы.
   – Да у него кровь! – взвизгнул приятель и оглянулся на дежурного.
   – Удивительно, – скривился Женя, – я всегда считал, что у таких отморозков нет ни сердца, ни крови.
   – Пожалеете. Пожалеете, – приговаривал подросток, потирая свой нос.
   – А ты там не умничай, – посоветовал дежурный. – С отцом будешь умничать, когда он за тобой приедет.
   – За мной дядя приедет, – с какой-то особой интонацией ответил тот.
   После заполнения необходимых бумаг мы уехали в травмпункт, где нас ждал Кирюша.
   Он сидел на кушетке с видом обиженного ребенка. Надутый, сердитый и беспокойный. Лена подлетела к нему, стала трогать, осматривать и обнимать. Лицо у Кирюши было разбито, губа в крови.
   Женя разговаривал с дежурной медсестрой.
   – Переломов вроде бы нет, в основном ушибы мягких тканей, – сказала она. – А вот насчет сотрясения вам в больнице скажут. Надо понаблюдать.
   – Не пойду в больницу, – заявил Кирюша.
   Он говорит басом, но выражение лица при этом и повадки остаются совершенно детскими. На первый взгляд Кирюша ничем не отличается от сверстников – такой же долговязый, нескладный, как большинство подростков. Разве что слишком сутулится и прячет глаза от чужих. А интересы у него детские.
   Он в тот вечер достал всех своим фейерверком, но взрослым было не до него. Мы обычно запускаем фейерверк ночью, часов в одиннадцать, когда разъезжаются гости. Но Кирюше стало скучно, и он решил купить хотя бы петарды в ближайшем киоске, чтобы устроить стрельбу во дворе нашего дома и напугать гостей. Но до ларька не дошел, его заметили те самые двое подростков. Они спросили закурить, Кирюша их послал, это он умеет. Ну, тут они его и отколошматили.
   – Они меня ногами пинали, – вытягивая губы и шмыгая носом, доложил Кирюша. – Они злые придурки.
   – Кирюша, надо в больницу, – в один голос воскликнули мы трое.
   – Не поеду!
   Мы по очереди уговаривали его, суля поход в аквапарк, злополучный фейерверк и много такого, что могло соблазнить его непростую натуру. Пришел папа и присоединился к нам.
   Кирюша уперся.
   Женя с папой вышли на крыльцо покурить.
   – Мамашки, вы уж решайте, – встряла медсестра. – Чтобы к нам потом никаких претензий.
   – А вы-то при чем? – огрызнулась Лена. Она выглядела взвинченной и усталой. Ей в таком состоянии лучше ничего не советовать, и я молчала.
   – Как это – при чем? А если ему дома плохо станет? Вы потом меня и обвините.
   – Сказал, не поеду в больницу! – повторил Кирюша и обиженно махнул рукой на медсестру, как это делают маленькие дети. – Домой хочу! К бабуле Кире!
   – Домой! – решительно поднялась Лена.
   – Так вы что же, в больницу не поедете? – уточнила медсестра.
   – Не поедем, – ответила Лена.
   – Ну, воля ваша.
   Медсестра взяла выписку, которую только что заполняла, и разорвала на мелкие кусочки.
   – Что вы сделали? – не поняла я.
   – Я сняла с себя ответственность, – любезно ответила она. – Ваш ребенок – ваше право. Я вас предупредила.
   Мы вышли на крыльцо, и первое, что предстало нашим глазам, – отъезжающая от крыльца милицейская машина. Папа стоял как изваяние, в застывшей руке дотлевала сигарета.
   – А где Женя? – спросили мы.
   – Ничего я не понял. – Папа пожал плечами. – Подъехала милиция, Женю попросили проехать с ними. Надели наручники, запихнули в машину и увезли.
   – Так, все! – занервничала Лена. – Домой!
   Напрасно она надеялась, что крыша нашего дома – теплого, старого и надежного – принесет долгожданный покой.