Знаменская Алина. Свидетельница

   – Чем это вам грозит? – спросила снова я, ибо Лена молчала.
   – Сказал, что посадит, – вздохнул Женя. – И я ему верю.
   – Зачем ты только поехал с нами! – подскочила Лена. В душе у нее происходила своя война. Я это чувствовала. У нее в душе болел Кирюша всеми своими болячками, и эта боль вытеснила все другие. – Тебя вообще не просили тащиться за нами. Только все напортил!
   – Да не мог я иначе, пойми ты!
   Женя вскочил и прошелся по тесной клетке комнаты свиданий.
   – У меня сын такой же, как и у тебя, инвалид. Год назад его вот так же избили, как Кирюшу. Я год ходил по судам. Понимаешь? Год пытался этих ублюдков наказать цивилизованно! Ничего не вышло. Когда с твоим сыном это произошло, я не выдержал. Меня сорвало с катушек, свое вспомнилось. Понимаешь?
   Мы с Леной, потрясенные, молчали. Но как оказалось, ход наших мыслей протекал совершенно различно.
   – Так вот почему ты стал мне знаки внимания оказывать. Ты пожалел меня? – предположила Лена.
   – Да при чем здесь это? – возразил Женя. – Просто я тебя уверяю – то, что я дал младшему Зимину по морде, будет его единственным наказанием в этом деле. И не сомневайся. До суда оно не дойдет.
   – Ну уж нет! – вскочила Лена. – Я тебе не верю! Ты все врешь. И про сына своего, и про все. Так не бывает! И я доведу это дело до суда! И мне наплевать, что у него дядя – начальник ГИБДД! У меня нет машины и никогда не будет. И мне наплевать!
   И Лена стала дергать на себя дверь, а Женя грустно смотрел на нее.
   – Извините нас, – поднялась я.
   Я ему почему-то поверила и про сына, и про суды. Меня занимало другое – а как же жена? Как после того, как такое случилось, он нашел именно такую же женщину, с таким же больным ребенком, прибился к ним? Ему что, своих проблем мало? Дома – жена с проблемами, в свободное время – любовница с теми же проблемами…
   – Чем я могу вам помочь? – спросила я.
   – Пожалуйста, попытайтесь узнать, какой диагноз поставили Зимину в больнице.
   – Хорошо, я узнаю, – твердо пообещала я, хотя не представляла, как это можно сделать. Без чьей-либо помощи мне диагноза не узнать.
   – Лена, да постой же! – Я догнала свою тетку. Она почти бежала от милиции до трамвайной остановки. – Я провожу тебя.
   Дома у Киры снова держали совет.
   – У Эллы подруга – любовница нейрохирурга, – вспомнила мама. – Можно попытаться через нее.
   Стали звонить Гориным.
   Я же позвонила Игорю и сразу уловила в его интонации недовольство.
   – Игорек, приедешь за мной? – попросила я. – Так не хочется тащиться на автобусе.
   Игорь ответил, что недавно забрал Иришку от соседки и они готовят ужин.
   – Я отвезу, – вклинился папа, и я сыграла отбой. Чувство вины перед мужем и дочкой точило меня весь вечер.
   – Я соскучилась, – прошептала я в трубку, откуда донеслось ворчливое: «Не подлизывайся».
   – Ничего не выйдет, – объявила Кира после переговоров с Эллой. – Нейрохирург и дядя – лучшие друзья.
   Папа присвистнул. Мы поняли, что Женя влип.
   Когда я вернулась домой, Иришка уже спала, а Игорь сидел за своим монитором.
   – Есть хочется, – громким шепотом возвестила я, но в ответ услышала лишь неопределенное «м-м-м».
   Иногда я могу разреветься на ровном месте, без подготовки. Стоя в темной прихожей нашей квартиры, я некстати вспомнила, как в первые месяцы моей беременности Игорь носил меня по квартире на руках. Подхватит и носит, как куклу. Я хотела, чтобы именно сейчас, сию минуту у него возникла такая идея. Чтобы он помог мне освободиться от сапог и дубленки, разогрел ужин и кормил меня с ложечки.
   Я опустилась на стульчик для переобувания и беззвучно заплакала. Жизнь казалась мне бесцветной и безвкусной. Люди – злыми и эгоистичными. А сама я – никому не нужной.
   – Ты чего?
   Голова моего мужа вынырнула из синей полутьмы комнаты. Стекла очков вопросительно поблескивали.
   Я начала свое повествование с истерики Карины и закончила походом в КПЗ. Вывалила на мужа весь свой понедельник. Он сидел на полу, обняв мои колени. Я замирала от его красоты. В полумраке прихожей он казался особенно красивым – темные жесткие волосы, темные глаза, четкая тонкая рамка очков.
   Он как будто выполнен в графике, тогда как я – размытая акварель.
   – Нужно учиться отстраняться, – сказал Игорь. – Нельзя все пропускать через себя, это ненормально.
   – Я сегодня видела дочь ровно пятнадцать минут, – вдруг поняла я.
   – А меня?
   Я запустила пальцы в его жесткие волосы.
   – Игорь, давай я уволюсь, – затянула свою песню.
   – Тогда мне придется искать другую работу, – подхватил муж. Каждый из нас знал, что скажет другой. – А мне моя работа нравится, она мне интересна. К тому же начальник скоро уходит на пенсию, и, возможно… Потерпи немножко?
   – Что у нас на ужин?
   – Жареная картошка.
   Игорь умеет жарить картошку так, что она получается одна к одной. С аппетитной хрустящей корочкой.
   – Горин зовет меня в свой магазин, – вспомнила я.
   – Вот еще не хватало! Будешь там как в витрине, среди его шуб. Мужики начнут пялиться. Нет уж.
   – Не хочешь, чтобы на меня смотрели? Боишься – уведут?
   – Еще чего…
   Он пристально посмотрел на меня, подхватил на руки и потащил в комнату. Он никогда не мог спокойно смотреть на мой заплаканный рот. Мы целовались в дверях, целовались на заваленном игрушками диване, мы так и не успели разобрать его – сползли на пол.
   После разбирали постель в темноте, то и дело натыкаясь на игрушки. На постели все повторилось. Когда такое накатывало, происходило что-то странное. Игорь это называет «туши свет». Оба мокрые, скользкие, как рыбы, мы терзали друг друга с настойчивостью одержимых.
   После того как Игорь уснул, захватив себе бо#льшую часть одеяла, я уже не думала о том, как плох этот мир. Я вплыла в сон, не думая ни о чем.

Глава 3

   В среду мою дочь из сада забирала Ксюшка. Я опять не успевала с работы – случился затяжной педсовет.
   После педсовета я скользила по накатанным дорожкам прямиком к Полю Чудес. Стоял легкий морозец. Думалось о том, что хорошо бы в воскресенье пойти с Игорем и Иришкой в лес. Взять лыжи, санки, семечек, чтобы кормить снегирей, кататься с горы до красных щек, а потом напиться чаю и, забравшись с ногами на диван, вместе посмотреть хороший фильм.
   Подогревая себя мыслями о выходном, я пересекла шоссе и очутилась на территории поселка. Напротив коттеджа Гориных – Черновых стояла красная иномарка, на которую я поначалу внимания не обратила. Тут часто стояли машины гостей – не все помещались во дворе.
   Но едва я открыла калитку, как услышала позади себя легкий хлопок автомобильной дверцы. Не успела подняться на крыльцо, как меня настигла чья-то цепкая рука и я оказалась развернута на 180 градусов.
   – Не торопись!
   Надо мной нависла взлохмаченная рыжеволосая дама в распахнутой полосатой шубе. Ее рука с алыми ногтями крепко держала меня за воротник.
   – В чем дело? – ахнула я.
   – Хочу, чтобы ты знала, дорогуша, – выдохнула она мне в лицо. – Твой муж любит только меня.
   – Вас?
   Я честно попыталась представить Игоря рядом с этой рыжей фурией. Во-первых, она была явно старше нас лет на десять. Во-вторых, это не тот формат. Если я – размытая акварель, то она – люминесцентная гуашь. Это ни в какие рамки не лезет. Я ни на секунду не допустила, что она может говорить правду. Честно говоря, я склонялась к тому, что передо мной сумасшедшая.
   – У нас любовь, – кивнула она. – А ты можешь выматываться, откуда пришла. Тебе с ним жизни все равно не будет. Уяснила?
   – Это почему же – не будет? – осторожно поинтересовалась я, мысленно вычисляя расстояние до дверного звонка. Далековато… Дама крепко держала меня и периодически встряхивала.
   – Потому что он любит только меня! Давно! Потому что он сгорает от страсти в моих объятиях, а с тобой спит из жалости!
   – Слушайте! Да отпустите вы мой воротник! – возмутилась я, пытаясь освободиться. – Какое вы имеете право…
   – Он тебя на помойке подобрал, как паршивого котенка! – шипела рыжая, тесня меня к двери. – Отмыл, накормил, в дом свой пустил…
   Я утвердилась в своем предположении. Назвать дом Киры помойкой, а нашу хрущевку – домом? Что-то не стыкуется.
   – Потому что у него сердце золотое, – продолжала дама. – А пигалицы вроде тебя этим пользуются. Я тебя предупредила: убирайся по-хорошему!
   – Откуда – убирайся? – осторожно уточнила я.
   – Из этого дома! – рявкнула дама, тряхнув шевелюрой. – Собирай манатки и выметайся сама, или я тебе помогу!
   Тут до меня стало доходить, в чем дело.
   – Вы, наверное, меня за Ксюшу приняли? – предположила я. – Но это не я… Вернее – я не она. Я подруга!
   – Ты мне лапшу не вешай, – не поверила рыжая. – Я тебе все сказала. Боишься? И правильно делаешь!
   Прижатая вплотную к входной двери, я сумела изловчиться и нажать на звонок. Дама тряхнула меня в последний раз, отшвырнула от себя и посеменила к своей машине.
   Дверь открыл Вадик. Я предстала перед ним – взъерошенная, злая, красная.
   – Тебя какие собаки драли? – поприветствовал он меня.
   – Где моя дочь?
   – У Гориных вместе с Ксюхой. Ты че, от своры собак убегала? – повторил он.
   – Нет, всего лишь от твоей любовницы.
   – Чего?
   – Меня твоя любовница сейчас чуть не придушила.
   – Чего?!
   Вадик сузил и без того узкие глазки и приблизил свое лицо к моему. Его гладкий лоб собрался в складочку.
   – Чего, чего! – передразнила я. – Выскочила какая-то мымра из красной машины, налетела, стала орать. Она меня за Ксюшку приняла. Куда ваша охрана смотрит? Как ее вообще на территорию поселка пустили?
   И тут я запнулась. Вадик, не отрываясь, смотрел на меня с непонятным выражением лица. Он смотрел на мой рот. Я захлопнула его и отступила к двери. В эту минуту я поняла, что влезла во что-то такое, во что лезть не должна была. Может, он сам этой драной кошке пропуск выписал. Может, она и дома у них бывает, пока Ксюха в своей школе танцев отплясывает. И еще я поняла, что оставаться с Вадиком наедине небезопасно.
   – Я пойду… – негромко сказала я и потянулась к дверной ручке. Но он опередил меня. Его лапища упала на ручку и повернула ее.
   – Еще что она тебе рассказала?
   Он снова приблизил свою яйцеобразную голову. По моей спине пробежал холодок.
   – Она требовала, чтобы я сама тебя бросила. Я пыталась сказать, что она обозналась, но думаю, она не поверила.
   Вадик внезапно выбросил вперед обе свои здоровенные руки, и я оказалась в западне. Его ладони были крепко прижаты к стене, а посередине торчала моя многострадальная голова.
   – Слушай сюда, Светик, – заговорил он так, как говорят гангстеры в кино. – Если ты Ксюхе хоть слово капнешь… то придушу тебя я сам. Поняла?
   Белки его глаз были сплошь в красных прожилках. Мне стало обидно и противно. Из-за того, что он входил в нашу компанию, был частью моего окружения, я считала его своим. Одним из нас. А тут такое циничное и хладнокровное «придушу». Самое главное, тон сказанного не позволял сомневаться – он придушит и глазом не моргнет. В ванной утопит, с балкона выкинет…
   – Да пошел ты, – разозлилась я.
   Он все еще продолжал меня держать в своей западне. Тогда я присела и вынырнула из звена его нехилых конечностей. Толкнула дверь и оказалась на крыльце. Глотнула обжигающе-морозного воздуха, подняла голову… Из верхнего окна средней квартиры на меня смотрела бабушка – божий одуванчик. Смотрела и улыбалась. Я кивнула в ответ, и она тотчас закивала часто-часто, как старой знакомой.
 
   У Гориных все были в сборе. Даже Ника. Ее присутствие выдавала трясущая верхний этаж музыка.
   Иришка сидела на диване и играла бижутерией Эллы – доставала и наматывала на себя многочисленные бусы.
   – Что стряслось? – спросила Элла. – На тебе лица нет.
   Я не нашла ничего лучшего, как свалить все на Лену, на ее проблему с Кирюшей и его обидчиками.
   – Елене нужно не дурить, слупить с них денег и забрать заявление, – сказал Рома. – Ничего она не добьется.
   – Ленка упрямая, добьется, – возразила я.
   Элла мягко дотронулась до моей руки.
   – Ты понимаешь, какое там дело, – вкрадчиво начала она. – В семье Зиминых три брата. Один – начальник ГИБДД, другой – крутой бизнесмен, третий – сидит в тюрьме. Вот этот третий – отец Леши Зимина.
   – Яблочко от яблоньки, – вклинилась Ксюша.
   – Моя подруга, которая близко знакома с нейрохирургом, – при этом Элла покосилась на Рому, – говорит, что оба дяди сделают все, чтобы племянник не попал за решетку. Ибо им не удалось вытащить брата, его якобы жена за решетку упекла. Все сделают, понимаешь? Нейрохирург утверждает, что этому Леше Женя нанес какие-то сильные повреждения.
   – Да врет он все, – отмахнулась я. – Они Женю шантажируют.
   Ксюшка сидела в обнимку с моей дочерью и тянула из шкатулки нитку горинских бус.
   Она даже не подозревала, какие тучи сгущались над ее головой. Сказать?
   – Сейчас мы из тебя сделаем индианку, – пообещала моя подруга, поворачивая Иришку на свет. Моя дочь походила на новогоднюю елку. Ксюха украшала ее, высунув язык. Пусть узнает не от меня. Пусть сами разбираются. Не скажу.
   Ника выглянула, повисла на перилах лестницы, помахала мне рукой. Иришка-елка ответила за меня – помахала сразу двумя лапками, унизанными браслетами.
   – О! Женщина Востока! – поприветствовала ее Ника, куда-то нырнула, сменила музыку и вынырнула уже под тягучие восточные ритмы.
   Ксюшка подскочила, хлопнула в ладоши и ритмично задвигала бедрами. На нее подобная музыка действовала магически. Она выписывала замысловатые движения руками, а Иришка пыталась повторить. Я приклеилась взглядом к этому зрелищу. Моя дочь повторяла движения и чувствовала ритм! Мне хотелось призвать всех – посмотрите! Я была на седьмом небе от гордости.
   Ника спустилась на площадку между этажами и начала подтанцовывать. Элла схватила с кресла крепдешиновый платок и присоединилась к остальным.
   Вскоре вся наша женская община выплясывала вокруг Иришки импровизированный восточный танец. Мы словно стремились выплеснуть то, что приходилось прятать в повседневной жизни. Мы танцевали каждый о своем.
   Элла – о своем романе с известным в нашем городе композитором. О том, какой он талантливый, молодой и безумный. О том, что он посвящает ей свою музыку и говорит красивые слова. Дарит ей вторую молодость и остроту жизни.
   Никин танец был о поиске чувственных удовольствий, о риске и об отсутствии иллюзий.
   Ксюшка танцевала профессионально.
   Но я смотрела на свою дочь. Я глаз с нее не сводила. Конечно, ее движения оставались неуклюжи и неуверенны, но я видела в них то, что хотела. В них заключалось мое ожидание.
 
   Ксюшка вызвалась проводить нас до будки гаишника, но я поспешно отказалась. Боялась проговориться по дороге. Зачем усложнять жизнь подруге, и без того сложную?
   Вернее, какую-то нелепую. Не оставалось сомнений, что со вторым мужем ей так же не повезло, как и с первым.
   Ксюшка не обладает вызывающей красотой, но чем-то притягательным, безусловно, обладает. Она невысокая, подвижная, с живым эмоциональным лицом и пестрыми, в крапинку, глазами.
   Все детство она занималась в ансамбле танцев и после школы поступила в колледж искусств, где продолжала танцевать. У них даже экзамены проводились в форме концертов, я всегда ходила. В Ксюшкиной группе на пятнадцать девочек приходилось пять мальчиков. Одним из них был Толик. Он, как и остальные четверо, выглядел несколько манерно, на мой взгляд. Но ведь это мир искусства… К тому же у него на верхней губе имелся небольшой, но заметный шрам, что, по мнению Ксюхи, придавало ему некий шарм и мужественность.
   Отстояв полдня у станка на классике, хореографы истязали себя народным танцем и танцем модерн. В их классе никогда не стихал топот и всегда стоял запах конюшни. В раздевалке девчонки переодевались, не стесняясь парней. По моему, они вообще не различали друг друга по признаку пола. Заглянешь в раздевалку на перемене – лежат вповалку, ни живые ни мертвые, друг на друга не смотрят, дышат как рыбы на берегу. Напрыгаются полдня, а потом до вечера лекции. А по ночам Толик танцевал стриптиз. И однажды как-то Ксюха на этот стриптиз попала. И разглядела Толика. Она увидела, что он высок, строен и что он мужского пола. На народном танце в кадриль встала с ним в пару. Тут и он ее разглядел. У них как-то все закрутилось без предварительной подготовки, в общежитии колледжа, в комнате однокурсников. Они совсем не расставались, встречались по чужим комнатам, а после Ксюшка донимала меня подробностями этих встреч. Однажды повела меня на мужской стриптиз, где Толику аплодировали дамы. Им нравились его откровенные телодвижения. Они не нравились только Ксюшкиной маме.
   Тетя Таня очень надеялась, что увлечение дочери пройдет, как болезнь ветрянка.
   – Ну что это за мужик? – вопрошала она нас с мамой. – Порхает, как бабочка, волосы длиннее, чем у Ксюши.
   – Зато у них общие интересы, – вступалась моя мама.
   – Какие там интересы? Танцор – не муж! – рассуждала тетя Таня. – Выйти за такого – себя не уважать.
   Она кожей чувствовала, что дело движется к этому.
   Тетя Таня поручила всем своим подругам побольше узнать про Толика и его семью. Между тем Ксюшка залетела, и свадьбы было не миновать.
   Молодые заявили, что свадьба будет студенческая, в кафе на набережной. Однокурсники проявили фантазию, нарядились в сценические костюмы, отплясывали так, что из соседних кафе сбежались зрители. Настоящая молодежная свадьба. Танцы народов мира воочию.
   Ксюшка привела молодого мужа жить к маме. Толик по-прежнему учился и работал, у моей подруги потихоньку рос животик.
   И тут подоспели сведения. Подруга тети Тани, медсестра из горбольницы, раскопала медицинскую карточку Толика. Оказалось, что родился он с заячьей губой. И года в четыре ему сделали операцию. Тетя Таня подняла тревогу. Призвала к ответу Толикову маму. Та призналась, что да, операция имела место. И теперь ничего не заметно. Мать Толика даже вроде бы и гордилась, что вовремя все сделала и теперь сын красавец.
   – Подумаешь, дефект – заячья губа! Что об этом и говорить-то?
   Но тетя Таня так не считала. Вместе с подругой-медсестрой они продолжали копать и нарыли, что в роду у Толиного папы был родственник с олигофренией. Тетя Таня подняла всех на уши. Вся наша семья бурно обсуждала эту проблему.
   Только я плавала в розовом тумане любви – как раз мой роман с Игорем начал свое развитие.
   Я и не предполагала, что у Ксюшки с Толиком все зайдет в тупик.
   Тетя Таня пристально присматривалась к зятю. Она искала и, что интересно, находила признаки олигофрении. И раскрывала глаза беременной дочери.
   Пока я наслаждалась счастьем умопомрачительной любви, моя подруга, ведомая любящей рукой своей мамы, твердой поступью шагала к разводу.
   Дело осложнял Ксюшкин растущий живот. Но и он не стал камнем преткновения для тети Тани. От живота было решено избавиться.
   Как Ксюха допустила саму мысль эту в свою голову? Срок был пять месяцев, УЗИ показывало девочку.
   На моей свадьбе подруга не присутствовала. Тетя Таня всем говорила, что дочь положили на сохранение.
   После свадьбы мы стали жить у Киры, куда и явилась с поздравлениями моя подруга Ксюха – бледная, несчастная и без живота. Вызвали искусственные роды в связи с медицинскими показаниями.
   – Какими показаниями? – ахнула я. – Ты с ума сошла?!
   – Наверное, – тяжело вздохнула моя подружка.
   Я представляла себе Ксюшкиного ребенка, окровавленного, шевелящего крохотными ручками. Говорят, такие дети рождаются живыми, их потом просто оставляют умирать.
   Ксюха собиралась назвать девочку Таней, в честь матери.
   – Ты ничего не понимаешь, – защищалась она, затравленным взглядом взирая на меня из глубины старого кресла. – Ребенок мог получиться инвалидом! Она могла быть… как…
   – Как Кирюша, – подсказала я.
   Ксюха смотрела на меня с минуту не моргая. Ее и мои глаза одновременно наливались слезами.
   – Они на меня насели все: мама, тетя Юля из больницы, гинеколог… Ты не слышала, что они мне говорили! Что моя дочь может родиться уродом, что в лучшем случае она будет умственно отсталой… Они водили меня в палату, где лежат такие дети… Я видела! Это ужасно, Свет…
   Я молчала, не зная, что сказать.
   – Ты теперь будешь презирать меня, да? – потерянно спросила моя подружка.
   – Ну что ты, нет!
   Я обнимала ее и чувствовала себя так, будто это у меня вызывали искусственные роды. Будто меня заставили развестись с Игорем из-за какого-то дефекта. Мы обе ревели.
   Мне было жаль себя, жаль подругу и жаль убитого ребенка. Из всех троих я могла помочь только подруге. И я утешала ее, как могла.
   – Ты меня понимаешь? – спрашивала она.
   Я гладила ее по спине и соглашалась: понимаю. Я ничего не понимала.
   Игорь узнал эту историю от меня. В тот период мы рассказывали друг другу все-все, любую мелочь. По крайней мере – я. Мне казалось, что я обязана переливать в него половину себя, чтобы было поровну.
   Его реакция меня поразила. Он сказал, что мне не нужна такая подруга.
   – Да она круглая дура! – возмущался он, меряя шагами нашу комнату, бывшую мою. – К тому же жестокая дура. Вместе с мамашей.
   – Ну, тетю Таню-то ты совсем не знаешь, – вступилась я. – Тетя Таня медик, она на жизнь смотрит с позиции медицины.
   – Светик! – Игорь подошел, взял мою голову в свои руки и заглянул мне в глаза несколько испуганно. – Ты ведь не такая? Ты – не такая?!
   Теперь я понимаю – в тот момент он действительно испугался, что недостаточно хорошо узнал меня.
   Когда любишь человека, всегда кажется, что ты его хорошо знаешь. А после оказывается, что неизученные пространства ты просто заполнил собой.
   Тетя Таня очень опасалась, что Толик будет преследовать Ксюшку, доставать своей любовью. Что он так просто не отстанет. А вышло все иначе. Он, когда узнал, что стало с его ребенком, собрал свои вещи и уехал из города совсем. Даже проститься не пришел.
   – Да он и не любил тебя никогда! – внушала тетя Таня дочери после отъезда зятя. А та после развода и больницы находилась в полной прострации. Она не верила, что все это действительно с ней происходит.
   Но это было. И я – свидетель.
 
   Когда мы с Иришкой забежали в тепло нашей квартиры, я с порога заявила:
   – В воскресенье идем в лес!
   – За подснежниками? – отозвался Игорь, не отрываясь от монитора.
   – На санках кататься!
   – М-м-м, – прозвучало в ответ.
   Я методично строю планы. В моих сценариях много солнца и радости. В них – гармония и безмятежность. Но жизнь так же методично и последовательно вносит в них свои коррективы.
 
   В пятницу я пришла на работу раньше обычного, чтобы успеть внести оценки за контрольную в журнал. Подойдя к дверям своего класса, я поняла, что там уже кто-то есть. Мальчишки. Я по голосам угадала, кто это, – Саша Шадт, Вова Ширяев и Дима Саенко.
   Шадт снова принес из дома игрушки, и эта троица с увлечением разыгрывала сцены с пластмассовыми трансформерами-роботами. Шла битва, которая, конечно же, комментировалась неприличной бранью Ширяева. Да и Саенко не отставал. Все эмоции у них выражала непристойная ругань.
   – Зачем вы все время ругаетесь? – наконец не выдержал Саша и отодвинулся на край парты. – Вам самим не надоело?
   – Мы не ругаемся, – удивленно возразил Ширяев и сплюнул на чистый, пока еще не затоптанный пол.
   – Ну, вы так разговариваете все время… с матом. Зачем?
   – А чё такого-то? – пожал плечами Саенко.
   – Да это же плохо для вас, – напрягался Саша, собирая воедино все свое красноречие.
   Я слушала их разговор с возрастающим интересом.
   – Ништяк, – возразил Саенко, расставляя трансформеры.
   Шадт пересел за другую парту, оставив им игрушки. Но те двое, потолкавшись немного, начали дурачиться и кривляться. Они не умели играть без Шадта. Он был их направляющий.
   – Да ладно, Санек, айда играть. У нас в интернате все так говорят, как мы.
   И они были правы. Мне было интересно, как поведет себя Шадт. Он часто приносит в класс игрушки и сладости, делится со всеми. Меня всегда занимал вопрос – он таким образом хочет утвердиться среди них, или им движет что-то другое?
   – Но вы же не всю жизнь будете жить в интернате! – горячо возразил Саша. – Вы же вырастете, будете работать где-нибудь. Жить среди обычных людей. Если вы не изменитесь, вас просто никто понимать не будет.
   Мальчишки озадаченно молчали. Вероятно, Шадт навел их на размышления.
   – Ну вы хотя бы послушайте, как вокруг люди говорят. Ну там… в магазине, в больнице…
   – Мы чё, больные? – хохотнул Саенко, но Ширяев не поддержал его.
   Сквозь щель в приоткрытой двери я видела, что он слушает Шадта открыв рот. На лице Ширяева отражался сложный мыслительный процесс.
   – Ладно, айда играть, мы не будем материться. Да, Димыч?
   Саенко кивнул.
   Шадт вернулся к ним за парту, и игра продолжилась.
   Я взялась за ручку двери, но увидела, что по коридору ко мне торопливо направляется завуч.
   – Светлана Николаевна, вы не сдали сведения по прогульщикам!
   – У меня один. Скворцов с прошлых выходных отсутствует.
   – Так что же вы тянете?
   – Надеюсь, что сегодня появится.
   – Если не появится, придется навестить в выходные. В понедельник мне доложите, Светлана Николаевна.
   Кондратьева развернулась и застучала каблучками. А по коридору мне навстречу уже неслась Карина Грошева. Я нырнула в класс.