Знаменская Алина. Свидетельница

   Конечно же, Скворцов не пришел. Мои выходные летят псу под хвост!
 
   В субботу я отправилась разыскивать Скворцова. С собой потащила Ксюшку – долг платежом красен. Не только мне сломя голову мчаться по ее первому зову. У меня имелась бумажка с адресом ученика, и это, конечно же, оказалось у черта на куличках. Улица Заовражная, 91. Одно название уже навевало тоску и безнадегу. Это где-то за пределами Простоквашино, за заводом, за переездом, в частном секторе. Пока доберешься, ноги переломаешь.
   Я приготовилась к тому, что моя подруга начнет ныть еще до переезда, но ошиблась. Она не замечала трудностей пути – вчера ей позвонила Рыжая. Правда, Ксюша не знала, что она рыжая. Она называла ее «эта сумасшедшая».
   – Ты бы только послушала, что она мне говорила! – вещала Ксюша. – Она мне угрожала!
   – А ты что?
   – Я послала ее.
   – И правильно.
   – Она сказала, что наведет на меня порчу!
   – А ты и испугалась!
   – Я же ее не знаю. Может, она способна на такое?
   – Глупости.
   – Как ты думаешь, Рома действительно с ней спит?
   – Ну… может, раньше, до тебя?
   – Я тоже так думаю.
   – Ну и плюнь на нее.
   Но моя подруга была под сильным впечатлением от разговора и всю дорогу возвращалась к этой теме.
   Мы вышли туда, где за покосившимися заборами торчали ветхие, давно не крашенные «засыпухи» – дома, сколоченные из древесных плит, в прогал между которыми насыпаны опилки. Временное, «понарошковое» жилье, все равно что из бумаги.
   Улица Заовражная колбасилась, как могла, – яма на яме, кочка на кочке. Мы ныряли в эти ямы, обходили и перепрыгивали кочки. Мы дошли до конца улицы, но так и не обнаружили дома с нужным номером.
   Во дворе крайнего дома женщина развешивала белье. Белье выглядело серым, непростиранным, как и сам пейзаж.
   – Вы кого ищете? – обратилась она к нам.
   – А где дом девяносто один? – прокричала Ксюха.
   Женщина пожала плечами.
   – Скворцовы где живут? – присоединилась я.
   – Скворцовы? Дядя Ваня, что ли? Да вон его домушка. Женщина показала на убогое строение, прилепившееся к оврагу, которое я поначалу приняла за баню. – Вон, видите дымок из трубы? Значит, дома. Да дядя Ваня-то всегда дома, ходит плохо, да и слепой почти. Вот Анька, дочь его, та как ясно солнце – то появится, то умотает куда. Давеча идет опухшая, с синяком, пальто без пуговиц… Срамота! А ведь училась как в школе-то! На Доске почета висела.
   Ксюшка потянула меня за рукав. Мы пробрались по узкой, кое-как протоптанной в снегу тропинке к покосившемуся строению. Я осторожно постучала в окно. На мой стук выглянул старик, заросший бородой, будто мхом. Он таращился в окно и шамкал губами. Я поняла, что он нас не видит, и шагнула к двери. Ксюшка посеменила за мной.
   Чтобы попасть в избушку, пришлось наклониться. В темных сенях пахло прелыми тряпками и мышами. Впереди имелась еще одна дверь, обитая клеенкой. Я толкнула ее.
   То, что открылось нашему взору, даже с натяжкой нельзя было назвать жилым помещением: стены, оклеенные газетами, лампочка, сиротливо свисающая с закопченного потолка, единственная кровать с ворохом тряпья на ней. Сквозь щели в ветхом полу чернела пустота.
   Старик, что выглядывал из окошка, ковырял кочергой в печке. Оттуда порциями вырывался черный угольный дым и хлопьями разлетался по комнате.
   – Я тебя на улице подожду, – сказала Ксюшка и поспешно вышла наружу.
   Скворцов сидел за занавеской, в закутке у печки, и чистил картошку.
   – Здрасьте, – смутился он.
   – Здравствуй, Паша. Ты болеешь?
   Скворцов встал, вытащил из своего закутка табуретку и поставил передо мной:
   – Садитесь, Светлан Николавн.
   – Ты долго не ходил в школу, я подумала…
   Дед закрыл дверцу печки и повернулся ко мне.
   – А пенсию-то когда прибавите? – громко спросил он.
   – Деда, это не к тебе. Ты иди. Это из школы.
   Дед послушно ушел за печку. Ворчал оттуда, как домовой, но не высовывался.
   – Так что же ты скажешь, Паша? Почему в школу не ходишь?
   – Мамку искал, – насупился Скворцов. Взял кочергу и помешал уголь в печке. – Вот и не ходил.
   – Нашел?
   – Нашел.
   – А могу я с ней познакомиться?
   – Ее нет сейчас. Она ушла.
   – А где ты маму нашел, Паша? – осторожно поинтересовалась я.
   – Да там… у одних… Пьяная была.
   – Сядь, – попросила я и сама опустилась на предложенную табуретку.
   Мальчик уселся на койку. Сложил руки на коленях. Я смотрела на него во все глаза, понимая, что должна сейчас ему что-то сказать, в чем-то убедить. Слов не было, в душе рождалась паника. Мне хотелось схватить Скворцова в охапку и унести отсюда. Куда? Не знаю. В какой-то другой мир, где тепло, уютно. Где можно жить ребенку. Но я сидела на колченогой табуретке и смотрела на его руки, испачканные углем.
   – Паша… Ты же понимаешь, тут тебе оставаться нельзя. Ты должен учиться. Спать на нормальной кровати, хорошо питаться. А вот когда выучишься, станешь работать, заберешь к себе маму.
   – Она ждет ребенка.
   – Что?
   Скворцов вздохнул, пошевелился. Кровать под ним скрипнула.
   – Я ей говорю: «Тебе теперь надо себя беречь. Курить нельзя, пить тоже. Это для маленького вредно».
   – Правильно. – Я облизнула пересохшие губы и размотала шарф на шее. – Мама тебя слушает?
   Скворцов кивнул:
   – Слушает. Три дня дома была, никуда не ходила. Я сам за хлебом ходил и за водой. А сегодня утром недоглядел. Ушла. – Он снова тяжко вздохнул.
   – Но ты не можешь вечно сидеть и караулить маму, – сказала я. – Она взрослая. Должна понимать…
   – А если не понимает?
   Паша смотрел мне в глаза и ждал ответа. Он ждал, чтобы я научила его, как жить. Я молчала.
   – Она у меня хуже маленькой. Ей питаться нужно хорошо, а у нас денег нет. Я там, в интернате, сытый, а они тут… А ребенок?
   Я глотнула воздуха, но его в комнате не было. На языке остался привкус земли и тряпья.
   – Я все понимаю, – решительно заявила я. – Но все же пока ты учишься, у мамы есть надежда, что ты станешь ей опорой. Ты должен получить профессию, чтобы зарабатывать. Ты должен это сделать для своей мамы и для будущего братика.
   – Или сестрички, – улыбнулся Скворцов.
   Мне стало душно. Я поднялась.
   – В понедельник жду тебя в школе. Договорились?
   – Договорились.
   Выйдя на воздух, я некоторое время стояла, привыкая к свету. Ксюшка пританцовывала у забора.
   – Я не понимаю, как ты все это выдерживаешь! – набросилась она на меня. – Как ты можешь работать в таких условиях?
   – А жить в таких условиях можно? – спросила я.
   – Ужас! А где у него мать?
   – Это не мать, это недоразумение, – отвечала я, яростно шагая прочь от дома Скворцовых. – Вот Паша Скворцов – мать.
   – В каком смысле?
   – Во всех.
   Скворцов стал новой раной в моем сердце. Мне жутко захотелось увидеть всех мамаш моего класса. Всех до одной! Посмотреть им в глаза и сказать все, что я о них думаю.
   – А ты устрой праздник мам, – предложила Ксюшка. – Пошли им всем пригласительные открытки. Я уговорю Чернова спонсировать вам чаепитие. Прибегут как миленькие, все бабы любят праздники.
   Иногда моя подруга дает дельные советы. Не успела я как следует обдумать Ксюшкино предложение, мне позвонила Лена.
   – Света, ты не забыла, что завтра мы встречаемся с Женей и Дядями?
   – Завтра? – Я едва не села на одну из кочек. – Почему завтра? Ты вроде бы говорила, что…
   – Если хочешь, я откажусь. Я согласилась только при условии, что ты пойдешь со мной. Ты меня поддержишь. Но я еще не дала согласия. Отказаться?
   – Н-нет, – промычала я, – соглашайся. Я приеду.
   – Зачем ты ввязываешься в это дело? – протянула Ксюшка, кутаясь в свою коротенькую шубку. Она немного ревнует меня к Лене. Считает, что я должна ввязываться только в дела Черновых.
   – Я обещала Жене разузнать диагноз.
   – Удалось?
   – Ну да. Твоя мама постаралась.
   – Это она может, – согласилась Ксюшка.
   Диагноз Леши Зимина удалось узнать все через ту же медсестру, подругу тети Тани. У той свои люди были во всех отделениях больницы, включая приемный покой. В карточке стояли сотрясение мозга под вопросом и повреждение мягких тканей. Собственно, то же, что у Кирюши. А Жене втирали про повреждение носовой перегородки.
   Настроение, и без того неважное, упало ниже нуля. Запланированный поход в лес испарялся из моих планов.
   – Ксюшка, ну почему у меня никак не получается жить, как хочу?
   – А у кого получается? – вздохнула она.
 
   Встречу Лены с Дядями и Женей назначили на нейтральной территории. У Лены в библиотеке. Есть у нее там небольшой читальный зал. Она читателей выпроводила в фонд, а на двери повесила табличку «Тихо. Идет конференция».
   Минута в минуту явились оба брата Зимина. Дядя-гаишник и Дядя-бизнесмен. Оба источали солидность и непробиваемость. Два танка.
   Женя пришел на встречу не один, привел с собой сына. Мальчик был немного помельче Кирюши, но в выражении лица читалось сходство. Сразу всем стало понятно, что Женя не наврал про сына.
   Когда мы расселись вокруг стола, я поняла, что мудро поступила моя тетка, назначив встречу именно здесь. Она чувствовала себя хозяйкой и держалась уверенно. Сыну Жени она принесла фломастеры и бумагу «Снежинка».
   – Рисуй, Степа, – разрешил Женя, и подросток послушно вытянул из пачки листок, разгладил его, как это делают шестилетние дети, и начал рисовать.
   Дядя-гаишник решил взять ситуацию под контроль. Он положил обе руки на стол, кашлянул и придал лицу соответствующее выражение. Выражение это говорило, что он здесь главный и это безоговорочно, а все остальные, разве что кроме брата, шелуха. И видит он эту шелуху насквозь.
   – Давайте откровенно, – начал он, не глядя Лене в лицо, а лишь слегка повернув голову в ее сторону. – Чего вы хотите?
   – Лично от вас я ничего не хочу, – пожала плечами моя тетка. Она стояла у библиотечной стойки, сложив руки на груди. Вся ее поза говорила о том, что хотя она и пришла на эту встречу, однако не собирается плясать под чью-то дудку.
   Братья переглянулись.
   – Ну что ж, – пожевав губами, продолжил Дядя-гаишник. – Вы должны понимать ситуацию не хуже меня. Если вы не заберете заявление, вашего друга посадят. Уж поверьте моему слову.
   Дядя-бизнесмен шумно выдохнул при этом. Женя сидел молча.
   – Вы уж мне поверьте, – в тон ответила Лена, – никакой он мне не друг, и я не просила его лезть с кулаками.
   Дядя-бизнесмен крякнул и ослабил воротник рубашки. Начальник ГИБДД покоился, как кочка, без движения. Только ноздри его раздувались и подрагивали. Женя глаз не поднял. Он безропотно переносил Ленино отречение. В комнате стало тихо, лишь поскрипывал Степочкин фломастер. Братья, конечно же, не ожидали такого поворота.
   – Что вы предлагаете? – Дядя-гаишник все еще пытался сохранить напористость в своем тоне, но у него это неважно получалось.
   – Ничего, – ответила Лена. – Я хочу наказать обидчиков.
   Женя сидел напротив меня и смотрел на свои руки. Наверное, он вспоминал, как год назад тоже хотел наказать обидчиков Степочки.
   – Но… может, мы найдем компромисс? – осторожно вклинился бизнесмен. Он был похож на брата, но выглядел более холеным, ухоженным. Все-таки в начальнике ГИБДД легко прочитывалась чрезмерность. Много ест, много пьет.
   – Не знаю, – уклончиво ответила Лена. – Я хотела бы разговаривать не с вами, а с мамой Алексея.
   Начальник ГИБДД отодвинулся вместе со стулом, поднялся и направился к окну. Выглянул. Наверное, в душе у него рождался бурный монолог.
   – С мамой мы не очень-то общаемся, – доверительно сообщил Дядя-бизнесмен. – Она нашего третьего брата посадила, понимаете?
   – Да она и сына посадит, глазом не моргнет, – мрачно предрек Дядя-гаишник. – От нее всего можно ожидать. Вы сама мать. Ну представьте, что значит – парню в шестнадцать лет попасть в колонию! Жизнь псу под хвост!
   – А представьте, как парню в шестнадцать лет, вот такому парню, – Лена почти подбежала к Степочке, взяла его за плечи, – как ему жить среди таких, как ваш Леша? Как остальным детям ходить по улицам, когда там полно таких Леш?
   – У которых такие добрые дяди, – вставила свое слово я.
   – Да! Всемогущий дядя всегда вытащит своего племянника, даже если тот сделает из инвалида калеку! – подхватила Лена. Ей не требовалась моя помощь. Я была свидетель, и только.
   Женя тоже чувствовал себя не у дел. Одному Степочке было вполне комфортно. Он таскал из толстой пачки белые листы и мелкими цветными штрихами рисовал на них цветы.
   Дяди переглянулись, поднялись и двинулись к выходу.
   – Я устрою вам встречу с мамой, если вы на этом настаиваете, – угрюмо пообещал начальник ГИБДД.
   Это прозвучало как «я устрою вам сладкую жизнь».
   – Хорошо, – спокойно отозвалась Лена. – Буду ждать вашего звонка.
   Дяди ушли, в зале повисла неловкость. Я хотела выйти, чтобы оставить Лену с Женей наедине, но она меня остановила. Я углубилась в журналы.
   – Лен, ты прости меня, – заговорил Женя. – Из-за меня у тебя лишние проблемы.
   – Это ты меня прости, Женя, – ответила Лена. – Это у тебя из-за нас проблемы.
   Женя встал и подошел к Степочке.
   – Ну, мы пойдем?
   – Ага. Всего доброго, – кивнула Лена.
   – И вам.
   Женя взял куртки – свою и сына, и они вышли. Лена подошла к столу и села. Положила голову на руки. У нее было усталое лицо.
   – Ты его совсем не любишь? – спросила я.
   – Я сейчас, Свет, не способна на любовь. Я всех ненавижу.
   – Но… разве тебе его не жалко?
   – А меня кому-нибудь жалко? – Лена тяжело вздохнула. – Хоть кто-нибудь пришел бы и сказал: «Лена, не думай ни о чем. Я сам за тебя все решу».
   – Отец Кирюши был таким.
   – Слава? – удивилась Лена. – С чего ты взяла?
   – Помню.
   – Мама считала иначе.
   – А ты?
   – Что теперь об этом? Разбитую чашку не склеишь…
   – Ты к Кирюше сегодня пойдешь?
   – Была уже.
   – Как он?
   – Нормально. С Лешей этим не разлей вода. Ты же Кирюшу знаешь – обнимает этого Лешу, как родного. Смотреть тошно.
   – А тот?
   – Тот, как меня увидит, глаза прячет. Боится. Знаешь, я понять хочу, что он чувствует? Неужели только страх за себя и ничего больше? Неужели – ничего?

Глава 4

   На встречу с Лешиной мамой Лена отправилась без меня. На этой встрече присутствовали лишь трое – Лена, мама Леши и Дядя. Дядя – начальник ГИБДД. Мама второго мальчика на встречу не явилась.
   – Им все равно, что будет с их ребенком, – ответила хозяйка на вопрос Лены.
   Мама Леши оказалась дамой ухоженной и значительной. И квартира у нее была ничего – с евроремонтом и мягкой мебелью. Но вид мама приняла скорбный, соответствующий ситуации. Кругом – за стеклом горки с посудой, на журнальном столике, на стене – висели и стояли Лешины детские портреты. Милое детское личико. Добрый, улыбчивый мальчик.
   Лена заколебалась. Ей стало жаль и эту ухоженную, но, в сущности, несчастную женщину, воспитавшую бездушного сына. И этого мальчика с фотографий, не подозревающего, что его ждет.
   Дядя утопал в своем кресле и исподлобья наблюдал за гостьей. Лена не успела опуститься на предложенный стул, как Дядя огорошил ее:
   – Ваша сумма.
   Лена опешила от его наглости, и в ней тотчас проснулось противостояние.
   – Какая еще сумма? Мы с вами разве на базаре?
   Она прошла через комнату и села подальше от Дяди, у окна.
   Мама подошла к ней и села поблизости. Они сидели рядом – две мамы. А Дядя оказался далеко и, утопая в своем кресле, был внизу. Ломал композицию и выглядел смешным. По крайней мере Лене так казалось.
   – Вы поймите нас правильно, – заговорила Лешина мама, не теряя своего скорбного вида. – Предлагая деньги в обмен на ваше заявление, мы хотим вам помочь… Поймите, вы болеете душой за своего сына, а я – за своего. Да, я убита его поступком, я раздавлена. Но что я могу? Сын без отца растет…
   Тут Дядя подскочил как мячик:
   – А кто виноват, что он без отца растет? Я говорил тебе в свое время, что этим кончится! Только ты меня не слушала. Отомстить ему хотела!
   Зимин побагровел, глаза налились кровью – вся сдерживаемая злость просилась наружу.
   – Теперь слюни и сопли льешь! Договаривайся вот теперь! – Он потряс ладонью в сторону Лены. – Вот, унижайся!
   Сказал и выкатился в другую комнату.
   – Отец Леши сейчас сидит, – сказала женщина и закурила. – Но я тут ни при чем, сам добился. Пьяный он идиот. Сыну двенадцать лет было, когда это случилось. Мальчик тогда был такой нежный, податливый… Как воск – что вылепишь, то и будет. А лепить-то некому. Я взвалила на себя фирму мужа, пропадала на работе. Это теперь они забегали, всполошились, братья мужа. А где они были все эти годы? Только деньги Лешке совали, вроде как помощь. А что для мальчика дармовые деньги? Вред один…
   Если бы Зимина повела себя иначе, если бы в ее тоне засквозили наглость и превосходство, Лена бы развернулась и ушла. Но женщина вызывала сочувствие. Ее рука с сигаретой нервно дрожала.
   – Вы подумайте, что с ним в колонии-то будет! Сломают его там! Елена Павловна, милая, пожалейте вы нас!
   И мать Леши заплакала в голос, как на похоронах.
   Лена с минуту сидела без движения. А потом заговорила:
   – Я вам тоже могу слезную историю поведать про своего ребенка. Как мы все детство по больницам… Он умирает в реанимации, а я в больничном туалете закрылась, на колени бухнулась и просила Бога не забирать моего сыночка. И Кирюша выжил. Но уже не мог развиваться, как другие дети, отставал в развитии. Стал инвалидом. Но знаете, он никогда не ударит ребенка на улице. Он и котенка не ударит, не то что… Хотя он тоже рос без отца.
   – Простите нас, – после паузы попросила Зимина. – Ради Бога, простите.
   Лена почувствовала усталость и пустоту. Ничего не клокотало внутри.
   Дядя осторожно вкатился в комнату.
   – Хорошо. Я заберу заявление. Но честно говоря, сомневаюсь, что вашему сыну это пойдет на пользу.
   – Он осознал, – поспешила уверить мама. – Он раскаивается! Они ведь там, в больнице, подружились с вашим мальчиком…
   Мама Леши очень старалась. Она попыталась тронуть сердце гостьи тем фактом, что так сильно раздражал. «Они ведь там подружились…»
   Лена поднялась. Тут вклинился Дядя:
   – Адвокат предлагает передачу суммы произвести в его присутствии. Чтобы все официально.
   – Да идите вы со своими деньгами! – не выдержала Лена.
   Дядя закрыл рот.
   – Не отказывайтесь, – попросила Зимина. – Вы на эти средства сможете купить путевку в санаторий. Полечите ребенка… Поймите, мы искренне сожалеем и хотим помочь…
 
   Когда Лена в деталях передавала мне эту встречу, слова Лешиной мамы о воске больше всего поразили меня. Я решила привести их на своей встрече с мамашами, к которой уже начала готовиться. Я должна их всех увидеть. Каждую. И в среду на педсовете поделилась планами, и их одобрили. Анжела даже вызвалась помочь в организации.
   После педсовета я, как обычно, сломя голову неслась в сторону Поля Чудес. Торопилась к Черновым за Иришкой. Лепил мокрый снег, под ногами хлюпала снежная каша, в голову лезли мысли о горячем супе и о горячей ванне. А предстояло еще тащиться с Иришкой из Поля Чудес в Простоквашку по этой слякоти.
   Пока я месила слякоть, сапоги, конечно же, промокли. Войдя в прихожую, громко крикнула:
   – Вот и я!
   На мое приветствие никто не ответил. Конечно же, моя подруга и моя дочь решили затянуть меня в прятки. Они это любят. Но так не хотелось разуваться, шлепать в мокрых носках по черновским коврам, оставляя кругом мокрые следы, кричать «ку-ку» и заглядывать во все углы. Мне было не до игр, я в школе наигралась.
   – Ириша! – прокричала я. – Мама пришла.
   Ни звука в ответ. Не дождутся. Все равно не буду разуваться и снимать дубленку.
   Я прошла в холл, недовольно прокричала в сторону второго этажа:
   – Ксюш, мне некогда!
   Вверху что-то грохнуло, и вслед за этим раздался истошный Ксюхин визг.
   – Ира! – заорала я и рванула к лестнице. – Ира!
   Я уже была на середине, когда передо мной возник Вадик – в расстегнутой рубахе, с закатанными по локоть рукавами. У него был вид мясника. Я невольно отпрянула и зацепилась за перила.
   – А вот и Светочка… – нехорошим голосом проговорил он и протянул ко мне руки. – Подружка наша золотая…
   Глаза у Вадика были как стеклянные. Я никогда прежде не видела у людей такого странного взгляда.
   – Где моя дочь? – как можно внятнее спросила я.
   – Нету. – Вадик скривился и показал пустые руки. И вдобавок покрутил ими так противно.
   Я не помню, как проскочила мимо него. Вероятно, просто оттолкнула. У меня было такое состояние, что я могла бы отодвинуть гору. Или превратиться в пчелу, чтобы оказаться на втором этаже. И я там оказалась.
   Влетела в одну спальню – никого, в другую… Моя подруга сидела на огромной кровати, забившись в самый угол. Она смотрела на меня одним глазом, другой заплыл и почти полностью закрылся. На ногах и руках обозначились красные ровные полосы, будто ее били плеткой. Ксюшка тряслась и молча смотрела на меня.
   – Где Ира? – Голоса моего хватило только на шепот.
   – Я не успела в сад, – ответила Ксюшка, клацая зубами. – Он не пустил меня.
   – Ты не забрала ее из сада? – переспросила я, пытаясь собрать мысли в кучу.
   – Полюбовалась? – раздалось у меня за спиной. – Твоя работа.
   – Что? – Я повернулась к Чернову. Глаза его, в красных прожилках, смотрели на меня сузившимися зрачками.
   – Кто моей жене наврал про любовницу? Не ты? Развести нас хочешь? – Он попытался схватить меня за руку.
   – Убери руки, ненормальный! – Я отпрыгнула. – Садист!
   Я оказалась в коридоре, он вывалился вслед за мной. Поймал за руку и больно дернул на себя.
   – Иди сюда!
   Изловчившись, я треснула его сумкой по черепу. Это только еще больше его разозлило.
   – Ах ты!
   Чернов выдернул у меня из рук сумку и бросил на пол. Этого мгновения мне хватило, чтобы вырваться и оказаться на лестнице. «Телефон в кармане», – вспомнила я.
   Тут Чернов прыгнул за мной, лестница заходила ходуном. Он напоминал мне разъяренного медведя. Видела подобное в кино. Я нырнула под перила, повисла и спрыгнула вниз. Поднимаясь, запуталась в собственном шарфе и поняла, что сплоховала – Чернов уже был внизу и перегородил мне путь к выходу.
   – Я тебя просил молчать? Сучка!
   Он качался из стороны в сторону, как неваляшка. Мне стало страшно.
   – Я ничего не говорила, – зачем-то начала я оправдываться. – Твоя Рыжая сама Ксюшке позвонила.
   – Не свисти, – посоветовал он, надвигаясь на меня.
   Я метнулась в столовую. Уронив по пути стул, бросилась к кладовке. Толкнула дверь. Зачем я это делала? Не знаю. Во мне проснулся инстинкт самосохранения и заглушил здравый смысл. Оказавшись среди коробок и кастрюль, захлопнула дверь и двумя руками задвинула засов.
   Я оказалась в западне. Кладовка не имела окон и запасного выхода. У меня оставалась одна надежда – телефон. Но, вытащив его на свет, поняла, что зря надеялась. В черновской кладовке напрочь отсутствовала сеть.
   Между тем Чернов стоял под дверью.
   – Ты провинилась, Светочка, – вещал он. – И должна быть наказана. Таких девочек, как ты и Ксюша, надо воспитывать. Плохо тебя муж воспитал.
   – А тебе лечиться надо, – ответила я. – В стационаре и смирительной рубашке! Псих.
   Он подергал дверь.
   – Светик, открой по-хорошему.
   – Не дождешься.
   – Ты поиграться со мной решила?
   Чернов дернул сильнее, и я поняла, что засов, держащийся на трех шурупах, – лишь видимость надежности. Чернов дергал дверь методично, словно раскачивал больной зуб.
   Я проклинала Ксюшкино второе замужество. С самого начала можно было понять, что ничего хорошего из этого не получится. Одна тетя Таня была довольна – дочь выходит за богатого.
   Познакомились они в ресторане, куда Ксюха закатилась с однокурсниками. Она тогда была в депрессии, от которой пыталась избавиться всеми мыслимыми и немыслимыми способами.
   Студенты-хореографы отрывались по полной, они умеют веселиться. Ксюшка хорошо выпила и отправилась танцевать стриптиз у шеста. Вот тогда ее и заметил Вадик, который отмечал в ресторане встречу с друзьями – ветеранами второй чеченской войны.
   К концу вечера компании танцоров и воинов-«чеченцев» слились в одну, как, впрочем, и линии жизни Вадика и Ксюхи.
   …Вадик ударил в дверь с такой силой, что стало очевидно – она вот-вот слетит с петель.
   «Хоть бы кто-нибудь пришел! – умоляла я белый потолок с матовым плафоном. – Хоть бы кто-нибудь!»
   Мой немой вопль был услышан. Там, наверху, распорядились, чтобы пришел Горин. Я узнала его по голосу. Он говорит очень громко.
   – Чего шумим? – проорал он из холла.
   – Да вот… – отозвался Вадик, – попросил Светку вина принести из кладовки, а у нее дверь заклинило.
   Вывернулся! Я со стуком отодвинула засов и распахнула дверь.
   – Ну вот, открылась, – прокомментировал Горин. – Здорово, Светик! А где вино?
   Не спросил, почему я в пальто, а сразу про вино!
   – Ты больной, Вадик, – повернулась я к Чернову. – Больной на всю голову.
   – А ты чего в пальто? – опомнился Горин.
   Не взглянув на него, я прошагала к выходу. Но уже в дверях подумала про Ксюху. Все же не по-товарищески получается – уйти, оставив подругу в лапах этого изверга.
   Я взлетела наверх. Моя подруга сидела в той же позе, в том же углу. Она перестала стучать зубами, но выглядела совершенно апатичной.
   – Собирайся! – приказала я.