Страница:
Ян Белободский, человек весьма своеобразных убеждений, проповедовавший какую-то смесь лютеранских, кальвинских и отчасти католических идей и полное безразличие всех церквей; его обличали в том, что он, как цыгане, в какой стране живет, той страны и веру держит. Шаткость его убеждений первые заметили Медведев с другим кандидатом на учительство —
Павлом Негребецким, донесли об его ересях и оспорили его на соборе 1681 года. Опасный учитель был устранен. Но патриарх и на самого Медведева смотрел не лучше, чем на Белободского. Как приверженец латинского образования, Сильвестр был, конечно, противником всяких протестантских идей, каких держался Белободский, но зато крепко стоял за латинские мнения своего учителя Полоцкого и за латинскую ученость вообще.
Как прежде против Полоцкого патриарх Иоаким выставил Славинецкого, так теперь против Медведева он выставил ученика Славинецкого чудовского инока Евфимия, знатока греческого языка, ученого и безукоризненно православного труженика, бывшего прежде любимым сотрудником Епифания. Слухи об усилении латинского влияния в Москве дошли и до востока. Особенно к сердцу принял их известный тогда ревнитель православия и греческого образования иерусалимский патриарх Досифеи, который давно уже с неудовольствием следил за усилением латинского образования в Киеве и теперь был сильно обеспокоен переходом его и в Москву, где до сих пор постоянно господствовало образование эллино-славянское. Он посылал в Москву свои послания, в которых старался выяснить все превосходство греческого образования перед латинским, и разные руководительные книги для опровержения латинских заблуждений. Евфимий занимался переводами этих и других книг и был вообще правой рукой патриарха во всех письменных работах против латинских соблазнов. Но он был еще более кабинетным человеком, чем его учитель, и далеко уступал своему противнику в практическом отношении. Пока он только писал, Сильвестр спешил поскорее действовать. Еще в 1682 г. при царе Феодоре была заготовлена грамота об открытии и привилегиях академии, но, за смертью царя и за последовавшими после того смутами, до сих пор еще не была утверждена. В январе 1685 г. Сильвестр представил ее через Шакловитого царевне Софье. Грамота была утверждена, и он уже, несомненно, мог рассчитывать, что вскоре будет сделан начальником новой академии, и что успех его в борьбе с патриархом и Евфимием вполне обеспечен. Но тут случилось обстоятельство, разрушившее все его расчеты; в марте того же года на помощь греческому образованию и великорусской партии прибыли в Москву ученые братья Лихуды, соперники несравненно более опасные для его ученого авторитета, чем скромный инок Евфимий.
Братья Лихуды.
Иеромонахи Иоанникийи СофронийЛихуды были родом с Кефалонии, княжеского происхождения, учились первоначально в самой Греции, потом на западе — в Венеции и Падуе, и до вызова в Россию проходили в разных местах Греции должности учителей и проповедников. В Россию они были вызваны еще при царе Феодоре, по рекомендации патриарха Досифея, для учительства в академии и в противовес латинской учености киевских учителей. Борьба их с латинянами началась еще на дороге в Москву, в Венгрии и Польше, где они должны были выдержать несколько диспутов с иезуитскими учеными. Путешествие их до Москвы протянулось от этого более года. К величайшему неудовольствию Сильвестра, по прибытии сюда они вскоре были поселены в его собственном Спасском монастыре и немедленно вступили с ними в борьбу. Спор о времени пресуществления святых даров — главный предмет тогдашней борьбы двух просветительных направлений — с приездом Лихудов получил самый острый характер, проник в народ и слышался повсюду, и в домах, и на улицах. Латинские убеждения Сильвестра касательно этого вопроса выражены были в его сочинении: «Хлеб животный». Евфимий написал против него бранное сочинение: «Послание на подверг латинского мудрования». Сильвестр отвечал новым обширным и горячим сочинением: «Манна хлеба животного», в котором сильно задел и православие Лихудов (1687 г.). Последние сами вступили в полемику и написали в защиту православного учения об евхаристии «Акос, или Врачевание от угрызений змиевых». Против «Акоса» Сильвестр в 1688 г. сочинил «Известие истинное о новом правлении книг древних и о нововыезжих иноземцех и о неправом их о пресуществлении писании», а кто-то из его партии, если не он же сам, распространил бранчивые тетради «на новопотаенных волков» — т. е. Лихудов. Тетради эти, в свою очередь, вызвали тоже бранчивое сочинение со стороны Евфимия: «Показание истины на псонеистовое брехание». Церковная власть поддерживала, конечно, сторону Лихудов и Евфимия. Постоянные в этой полемике указания на киевские книги, возбуждая сильное подозрение относительно киевского православия, заставили патриарха Иоакима привлечь к делу и малороссийскую иерархию и потребовать от нее определенного ответа на вопрос о времени пресуществления святых даров. В Киеве этим запросом, видимо, стеснились, долго отмалчивались, но в конце концов все-таки прислали ответы в православном духе. Дело Сильвестра было теперь окончательно проиграно. Полное торжество православия над латинским влиянием в Москве последовало, однако, не ранее государственного переворота, свергнувшего владычество Софьи. В октябре 1689 года Медведев был осужден, расстрижен и за участие в деле Софьи и Шакловитого приговорен к смертной казни, но на время розыска об этом деле был отправлен пока в Троицкий монастырь; в феврале 1691 г. он сложил свою голову на плахе.
В том же 1689 году патриарх добрался и до иезуитов с их интригами и пропагандой в Москве; по его настоянию они были изгнаны из России и католикам-иноземцам для совершения богослужения дозволено было держать при себе только ксендзов-плебанов, но отнюдь не иезуитов. Пользуясь обнаружением в последнее время иноверных интриг и пропаганды, Иоаким успел чувствительно задеть даже любезных молодому царю протестантов Немецкой слободы, где кстати в это время обнаружилось особенное религиозное движение. Там появился один иступленный проповедник мистик Квирин Кульман, который величал себя князем Бога Израилева, сыном Сына Божия, пришедшим для восстановления истинного христианства и открытия 1000-летнего царства Божия на земле, а учение свое — новым Апокалипсисом. Пропаганда его для русских была не опасна — немцы сами выдали его правительству, и он был сожжен. Но патриарх воспользовался этой пропагандой, как и пропагандой иезуитов, для того, чтобы исходатайствовать у правительства уже известный указ, касавшийся стеснения въезда иностранцев в Россию.
Осуждение хлебопоклоннической ереси на соборе 1690 года и высылка киевских ученых из Москвы
В 1690 году к описанной борьбе двух направлений русского образования подведен был окончательный итог. Евфимий написал книгу «Остен», в которой была рассказана вся история недавних споров и опровергнуты и учение латинян, и ошибки Полоцкого, Медведева и юго-западных книг. Братья Лихуды дали полное опровержение католичества в книге «Мечец духовный, или Диалоги Грека учителя к некоему иисуиту». Патриарх со своей стороны созвал в Москве собор, на котором хлебопоклонническая ересь была предана проклятию и изречено осуждение на многие малороссийские книги, замеченные в уклонениях к латинству: Большой Требник, Служебник и Лифос Петра Могилы, Ключ разумения и Мессия праведный Голятовского, Меч и Трубы словес Лазаря Барановича, Огородок Радивиловского, Евангелие и Перло многоцветное К. Транквиллиона, Выклад о церкви и таинствах Феодосия Сафоновича и другие. Собор этот был последним деянием Иоакима в пользу православия; вскоре после него патриарх скончался. Преемник его оказался еще более строгим к латинству. Киевские ученые были высылаемы или сами спешили убираться из Москвы. Киевское влияние было устранено, но зато Москва лишилась после этого самого главного источника своего духовного просвещения. Главными деятелями просвещения у нее остались теперь братья Лихуды, преподававшие науки в новой академии, но реакция против латинства, все разрастаясь, скоро добралась и до них.
Начало московской академии и состояние ее при Лихудах.
Академическое обучение открылось непосредственно после приезда Лихудов первоначально, до постройки зданий академии, в кельях монастыря Богоявленского. Сильвестр недаром добивался должности начальника академии — по учредительной грамоте 1682 года она облекалась громадными правами и привилегиями. В ней предположено было преподавать духовные и светские науки: грамматику, пиитику, риторику, диалектику, философию и богословие, и языки славянский, греческий, польский и латинский, для людей всякого чина и возраста. Царь предоставлял в ее пользу свою библиотеку, вотчины 8 монастырей, одну дворцовую волость и 10 пустошей; право суда над ее людьми предоставлял ее блюстителю вместе с учителями; учителям обещал пенсии, а ученикам лучшие места на службе. Блюстителем и учителями положено назначать только русских или греков, испытанных в православии и дававших клятву быть ему верными; учителей из Литвы и Малороссии дозволялось принимать только по свидетельству об них достоверных людей, потому что эти прелестники, сказано в грамоте, сначала притворяются православными, а потом развратные словеса всевают и целость веры нашей терзать начинают. Академия назначалась быть блюстительницею православия во всей России. Никто не должен был держать у себя учителей иностранных языков, а должен был для обучения языкам отдавать своих детей в академию. Она обязывалась смотреть и за тем, чтобы в России не было иноверной пропаганды, и за новообращенными, тверды ли они в вере, и за всеми вообще людьми духовного и мирского чина, не держит ли кто у себя запрещенных книг, не вступает ли в состязания о вере и прочее. Ей предоставлялся и суд по религиозным преступлениям: по суду ее, запрещенные книги должны были подвергаться сожжению; нетвердых в вере она могла подвергать ссылке, а иноверцев, виновных в хуле на православную веру, и русских отступников — даже смертной казни через сожжение. Последние грозные полномочия академии не были, впрочем, осуществлены на практике, и ей досталось одно более скромное просветительное значение.
Полные курсы Лихудов начались в 1686 году по отстройке зданий академии в Заиконоспасском монастыре, причем в нее переведены были и ученики типографской школы. За три года учителя успели пройти целый курс, состоявший из грамматики, пиитики, риторики, логики и физики частью на греческом, частью на латинском языках. Ученики их говорили на обоих языках и перевели несколько книг, а старшие из них начинали и сами заниматься обучением начинающих. В 1688 году Иоанникий ездил с русским посольством в Венецию, где пробыл более трех лет; поэтому второй курс Софроний вел один и довел его к возвращению брата тоже до физики. На этом и застигла их добравшаяся до них реакция. В преподавании своем они старались избегать всяких следов своего западного образования — и схоластического метода, и господства латыни — вместо Аристотеля на первый план выдвигали Священное Писание и отцов церкви, вместо латыни — греческий язык, схоластического богословия вовсе не преподавали. В Москве ими были довольны; до поры до времени доволен был и их восточный патрон, патриарх Досифей, в 1692 году он прислал им даже свою похвальную грамоту, но потом вдруг стал действовать против них, будучи возбужден к тому наветами на них разных завистливых греков, с которыми Лихуды держались не совсем по-землячески и не желали делиться своими деньгами. В 1693 году патриарх отправил в Москву три послания — к царям, патриарху Адриану и самим Лихудам, в которых решительно требовал, чтобы латынь была вовсе изгнана из академического курса, Лихудов укорял за то, что они не занимаются будто бы своим делом, а забавляются около физики да философии, называл их не Лихудами, а Ликудиями (от vkos — волк), грозил им даже отлучением. В угоду ему ученых братьев отставили от академии и предоставили им преподавать при типографии итальянский язык. Но Досифей был недоволен и этим — требовал, чтобы их вовсе выгнали из Москвы, и обвинял их в гордости, в самозванном присвоении княжеского титула и даже в сношениях с турецким правительством. После этого в 1701 г. их удалили в Ипатьевский монастырь.
Быстрый упадок академии после высылки Лихудов.
Место их заняли в академии их ученики, не имевшие уже ни такого образования, ни такого авторитета, как они. Академический курс сократился; латынь была совершенно из него изгнана. Патриарху Адриану было не до академии; все внимание его было обращено на истребление латинских и протестантских ересей; в посланиях и поручениях своих он горько жаловался, что многие из москвитян, и знатные, и простые, от злоглагольств люторских, кальвинских и прочих еретиков и от пипок табацких (курительных трубок — прим. ред.) объюродели, стали критиковать учение и установления церкви, вопрошая: «Сие чесо ради? И сие откуда взято? И сие кто предаде?» Инок Евфимий, по его поручениям, неутомимо занимался против западных ересей переводами греческих книг Максима Пелопонесского, Мелетия Сирига, Нила Солунского и других, какие присылались с востока, преимущественно через патриарха Досифея; в 1696 году трудами его было издано на славянском языке Православное Исповедание Петра Могилы. Тогда же трудами Афанасия Холмогорского был приготовлен к изданию (но не издан) огромный сборник исторических известий и статей, касавшихся полемики последнего времени, под названием «Щит веры». К несчастью для русского образования, в последнее время все чаще и чаще встречались случаи, утверждавшие в иерархах подозрительность к западным ученым. При Адриане попался в отступничестве один московский дьякон — Петр Артемьев, который ездил учиться в Италию и по возвращении оттуда начал с увлечением проповедовать латинство. В 1698 году он был расстрижен и сослан на Соловки. Из допросов его узнали, как русские ученые должны были на западе отрекаться от православия, и как иезуитское воспитание приучало их ко лжи, скрывательству своих убеждений и ложным клятвам. От этого в Москве не стали верить заграничным воспитанникам даже в том случае, когда они с клятвой отрекались от латинства и просили присоединения к церкви. В то время, как производилось дело об Артемьеве, приехал другой ученый, учившийся в Риме, Георгий Скибинский, несмотря на всю искренность его покаяния, его не только не приняли в академию на учительство, но обязали не давать в Москве и частных уроков. А между тем в академии был сильный недостаток в учителях. Да она и сама была теперь совсем заброшена; здания ее не ремонтировались, так что в них потолки и печи обвалились, и учиться было негде. В 1697 г. царь Петр в одной беседе с патриархом выразил большое недовольство таким беспризорным ее положением и указал на необходимость опять вызвать в нее киевских ученых. В 1700 г. патриарх должен был сделать ее блюстителем одного из таких же заграничных выходцев, каким он только лишь недавно запрещал даже частные уроки, иеромонаха Палладия Роговского. Палладий этот был из лихудовских учеников, но довершил свое образование за границей, где учился все в католических коллегиях и где, конечно, должен был, как и все подобные ему ученики, отречься от православия; в Риме он получил степень доктора богословия и философии. Но и этот ученый не смог уже поднять академии, тем более что вступил в свою должность совсем утомленным и больным; скоро он умер (†1703), как раз в то время, когда киевские ученые стали снова усиливаться в Москве, и их латинское образование положено было сделать господствующим в академии.
Период V
1. Церковное управление.
Как прежде против Полоцкого патриарх Иоаким выставил Славинецкого, так теперь против Медведева он выставил ученика Славинецкого чудовского инока Евфимия, знатока греческого языка, ученого и безукоризненно православного труженика, бывшего прежде любимым сотрудником Епифания. Слухи об усилении латинского влияния в Москве дошли и до востока. Особенно к сердцу принял их известный тогда ревнитель православия и греческого образования иерусалимский патриарх Досифеи, который давно уже с неудовольствием следил за усилением латинского образования в Киеве и теперь был сильно обеспокоен переходом его и в Москву, где до сих пор постоянно господствовало образование эллино-славянское. Он посылал в Москву свои послания, в которых старался выяснить все превосходство греческого образования перед латинским, и разные руководительные книги для опровержения латинских заблуждений. Евфимий занимался переводами этих и других книг и был вообще правой рукой патриарха во всех письменных работах против латинских соблазнов. Но он был еще более кабинетным человеком, чем его учитель, и далеко уступал своему противнику в практическом отношении. Пока он только писал, Сильвестр спешил поскорее действовать. Еще в 1682 г. при царе Феодоре была заготовлена грамота об открытии и привилегиях академии, но, за смертью царя и за последовавшими после того смутами, до сих пор еще не была утверждена. В январе 1685 г. Сильвестр представил ее через Шакловитого царевне Софье. Грамота была утверждена, и он уже, несомненно, мог рассчитывать, что вскоре будет сделан начальником новой академии, и что успех его в борьбе с патриархом и Евфимием вполне обеспечен. Но тут случилось обстоятельство, разрушившее все его расчеты; в марте того же года на помощь греческому образованию и великорусской партии прибыли в Москву ученые братья Лихуды, соперники несравненно более опасные для его ученого авторитета, чем скромный инок Евфимий.
Братья Лихуды.
Иеромонахи Иоанникийи СофронийЛихуды были родом с Кефалонии, княжеского происхождения, учились первоначально в самой Греции, потом на западе — в Венеции и Падуе, и до вызова в Россию проходили в разных местах Греции должности учителей и проповедников. В Россию они были вызваны еще при царе Феодоре, по рекомендации патриарха Досифея, для учительства в академии и в противовес латинской учености киевских учителей. Борьба их с латинянами началась еще на дороге в Москву, в Венгрии и Польше, где они должны были выдержать несколько диспутов с иезуитскими учеными. Путешествие их до Москвы протянулось от этого более года. К величайшему неудовольствию Сильвестра, по прибытии сюда они вскоре были поселены в его собственном Спасском монастыре и немедленно вступили с ними в борьбу. Спор о времени пресуществления святых даров — главный предмет тогдашней борьбы двух просветительных направлений — с приездом Лихудов получил самый острый характер, проник в народ и слышался повсюду, и в домах, и на улицах. Латинские убеждения Сильвестра касательно этого вопроса выражены были в его сочинении: «Хлеб животный». Евфимий написал против него бранное сочинение: «Послание на подверг латинского мудрования». Сильвестр отвечал новым обширным и горячим сочинением: «Манна хлеба животного», в котором сильно задел и православие Лихудов (1687 г.). Последние сами вступили в полемику и написали в защиту православного учения об евхаристии «Акос, или Врачевание от угрызений змиевых». Против «Акоса» Сильвестр в 1688 г. сочинил «Известие истинное о новом правлении книг древних и о нововыезжих иноземцех и о неправом их о пресуществлении писании», а кто-то из его партии, если не он же сам, распространил бранчивые тетради «на новопотаенных волков» — т. е. Лихудов. Тетради эти, в свою очередь, вызвали тоже бранчивое сочинение со стороны Евфимия: «Показание истины на псонеистовое брехание». Церковная власть поддерживала, конечно, сторону Лихудов и Евфимия. Постоянные в этой полемике указания на киевские книги, возбуждая сильное подозрение относительно киевского православия, заставили патриарха Иоакима привлечь к делу и малороссийскую иерархию и потребовать от нее определенного ответа на вопрос о времени пресуществления святых даров. В Киеве этим запросом, видимо, стеснились, долго отмалчивались, но в конце концов все-таки прислали ответы в православном духе. Дело Сильвестра было теперь окончательно проиграно. Полное торжество православия над латинским влиянием в Москве последовало, однако, не ранее государственного переворота, свергнувшего владычество Софьи. В октябре 1689 года Медведев был осужден, расстрижен и за участие в деле Софьи и Шакловитого приговорен к смертной казни, но на время розыска об этом деле был отправлен пока в Троицкий монастырь; в феврале 1691 г. он сложил свою голову на плахе.
В том же 1689 году патриарх добрался и до иезуитов с их интригами и пропагандой в Москве; по его настоянию они были изгнаны из России и католикам-иноземцам для совершения богослужения дозволено было держать при себе только ксендзов-плебанов, но отнюдь не иезуитов. Пользуясь обнаружением в последнее время иноверных интриг и пропаганды, Иоаким успел чувствительно задеть даже любезных молодому царю протестантов Немецкой слободы, где кстати в это время обнаружилось особенное религиозное движение. Там появился один иступленный проповедник мистик Квирин Кульман, который величал себя князем Бога Израилева, сыном Сына Божия, пришедшим для восстановления истинного христианства и открытия 1000-летнего царства Божия на земле, а учение свое — новым Апокалипсисом. Пропаганда его для русских была не опасна — немцы сами выдали его правительству, и он был сожжен. Но патриарх воспользовался этой пропагандой, как и пропагандой иезуитов, для того, чтобы исходатайствовать у правительства уже известный указ, касавшийся стеснения въезда иностранцев в Россию.
Осуждение хлебопоклоннической ереси на соборе 1690 года и высылка киевских ученых из Москвы
В 1690 году к описанной борьбе двух направлений русского образования подведен был окончательный итог. Евфимий написал книгу «Остен», в которой была рассказана вся история недавних споров и опровергнуты и учение латинян, и ошибки Полоцкого, Медведева и юго-западных книг. Братья Лихуды дали полное опровержение католичества в книге «Мечец духовный, или Диалоги Грека учителя к некоему иисуиту». Патриарх со своей стороны созвал в Москве собор, на котором хлебопоклонническая ересь была предана проклятию и изречено осуждение на многие малороссийские книги, замеченные в уклонениях к латинству: Большой Требник, Служебник и Лифос Петра Могилы, Ключ разумения и Мессия праведный Голятовского, Меч и Трубы словес Лазаря Барановича, Огородок Радивиловского, Евангелие и Перло многоцветное К. Транквиллиона, Выклад о церкви и таинствах Феодосия Сафоновича и другие. Собор этот был последним деянием Иоакима в пользу православия; вскоре после него патриарх скончался. Преемник его оказался еще более строгим к латинству. Киевские ученые были высылаемы или сами спешили убираться из Москвы. Киевское влияние было устранено, но зато Москва лишилась после этого самого главного источника своего духовного просвещения. Главными деятелями просвещения у нее остались теперь братья Лихуды, преподававшие науки в новой академии, но реакция против латинства, все разрастаясь, скоро добралась и до них.
Начало московской академии и состояние ее при Лихудах.
Академическое обучение открылось непосредственно после приезда Лихудов первоначально, до постройки зданий академии, в кельях монастыря Богоявленского. Сильвестр недаром добивался должности начальника академии — по учредительной грамоте 1682 года она облекалась громадными правами и привилегиями. В ней предположено было преподавать духовные и светские науки: грамматику, пиитику, риторику, диалектику, философию и богословие, и языки славянский, греческий, польский и латинский, для людей всякого чина и возраста. Царь предоставлял в ее пользу свою библиотеку, вотчины 8 монастырей, одну дворцовую волость и 10 пустошей; право суда над ее людьми предоставлял ее блюстителю вместе с учителями; учителям обещал пенсии, а ученикам лучшие места на службе. Блюстителем и учителями положено назначать только русских или греков, испытанных в православии и дававших клятву быть ему верными; учителей из Литвы и Малороссии дозволялось принимать только по свидетельству об них достоверных людей, потому что эти прелестники, сказано в грамоте, сначала притворяются православными, а потом развратные словеса всевают и целость веры нашей терзать начинают. Академия назначалась быть блюстительницею православия во всей России. Никто не должен был держать у себя учителей иностранных языков, а должен был для обучения языкам отдавать своих детей в академию. Она обязывалась смотреть и за тем, чтобы в России не было иноверной пропаганды, и за новообращенными, тверды ли они в вере, и за всеми вообще людьми духовного и мирского чина, не держит ли кто у себя запрещенных книг, не вступает ли в состязания о вере и прочее. Ей предоставлялся и суд по религиозным преступлениям: по суду ее, запрещенные книги должны были подвергаться сожжению; нетвердых в вере она могла подвергать ссылке, а иноверцев, виновных в хуле на православную веру, и русских отступников — даже смертной казни через сожжение. Последние грозные полномочия академии не были, впрочем, осуществлены на практике, и ей досталось одно более скромное просветительное значение.
Полные курсы Лихудов начались в 1686 году по отстройке зданий академии в Заиконоспасском монастыре, причем в нее переведены были и ученики типографской школы. За три года учителя успели пройти целый курс, состоявший из грамматики, пиитики, риторики, логики и физики частью на греческом, частью на латинском языках. Ученики их говорили на обоих языках и перевели несколько книг, а старшие из них начинали и сами заниматься обучением начинающих. В 1688 году Иоанникий ездил с русским посольством в Венецию, где пробыл более трех лет; поэтому второй курс Софроний вел один и довел его к возвращению брата тоже до физики. На этом и застигла их добравшаяся до них реакция. В преподавании своем они старались избегать всяких следов своего западного образования — и схоластического метода, и господства латыни — вместо Аристотеля на первый план выдвигали Священное Писание и отцов церкви, вместо латыни — греческий язык, схоластического богословия вовсе не преподавали. В Москве ими были довольны; до поры до времени доволен был и их восточный патрон, патриарх Досифей, в 1692 году он прислал им даже свою похвальную грамоту, но потом вдруг стал действовать против них, будучи возбужден к тому наветами на них разных завистливых греков, с которыми Лихуды держались не совсем по-землячески и не желали делиться своими деньгами. В 1693 году патриарх отправил в Москву три послания — к царям, патриарху Адриану и самим Лихудам, в которых решительно требовал, чтобы латынь была вовсе изгнана из академического курса, Лихудов укорял за то, что они не занимаются будто бы своим делом, а забавляются около физики да философии, называл их не Лихудами, а Ликудиями (от vkos — волк), грозил им даже отлучением. В угоду ему ученых братьев отставили от академии и предоставили им преподавать при типографии итальянский язык. Но Досифей был недоволен и этим — требовал, чтобы их вовсе выгнали из Москвы, и обвинял их в гордости, в самозванном присвоении княжеского титула и даже в сношениях с турецким правительством. После этого в 1701 г. их удалили в Ипатьевский монастырь.
Быстрый упадок академии после высылки Лихудов.
Место их заняли в академии их ученики, не имевшие уже ни такого образования, ни такого авторитета, как они. Академический курс сократился; латынь была совершенно из него изгнана. Патриарху Адриану было не до академии; все внимание его было обращено на истребление латинских и протестантских ересей; в посланиях и поручениях своих он горько жаловался, что многие из москвитян, и знатные, и простые, от злоглагольств люторских, кальвинских и прочих еретиков и от пипок табацких (курительных трубок — прим. ред.) объюродели, стали критиковать учение и установления церкви, вопрошая: «Сие чесо ради? И сие откуда взято? И сие кто предаде?» Инок Евфимий, по его поручениям, неутомимо занимался против западных ересей переводами греческих книг Максима Пелопонесского, Мелетия Сирига, Нила Солунского и других, какие присылались с востока, преимущественно через патриарха Досифея; в 1696 году трудами его было издано на славянском языке Православное Исповедание Петра Могилы. Тогда же трудами Афанасия Холмогорского был приготовлен к изданию (но не издан) огромный сборник исторических известий и статей, касавшихся полемики последнего времени, под названием «Щит веры». К несчастью для русского образования, в последнее время все чаще и чаще встречались случаи, утверждавшие в иерархах подозрительность к западным ученым. При Адриане попался в отступничестве один московский дьякон — Петр Артемьев, который ездил учиться в Италию и по возвращении оттуда начал с увлечением проповедовать латинство. В 1698 году он был расстрижен и сослан на Соловки. Из допросов его узнали, как русские ученые должны были на западе отрекаться от православия, и как иезуитское воспитание приучало их ко лжи, скрывательству своих убеждений и ложным клятвам. От этого в Москве не стали верить заграничным воспитанникам даже в том случае, когда они с клятвой отрекались от латинства и просили присоединения к церкви. В то время, как производилось дело об Артемьеве, приехал другой ученый, учившийся в Риме, Георгий Скибинский, несмотря на всю искренность его покаяния, его не только не приняли в академию на учительство, но обязали не давать в Москве и частных уроков. А между тем в академии был сильный недостаток в учителях. Да она и сама была теперь совсем заброшена; здания ее не ремонтировались, так что в них потолки и печи обвалились, и учиться было негде. В 1697 г. царь Петр в одной беседе с патриархом выразил большое недовольство таким беспризорным ее положением и указал на необходимость опять вызвать в нее киевских ученых. В 1700 г. патриарх должен был сделать ее блюстителем одного из таких же заграничных выходцев, каким он только лишь недавно запрещал даже частные уроки, иеромонаха Палладия Роговского. Палладий этот был из лихудовских учеников, но довершил свое образование за границей, где учился все в католических коллегиях и где, конечно, должен был, как и все подобные ему ученики, отречься от православия; в Риме он получил степень доктора богословия и философии. Но и этот ученый не смог уже поднять академии, тем более что вступил в свою должность совсем утомленным и больным; скоро он умер (†1703), как раз в то время, когда киевские ученые стали снова усиливаться в Москве, и их латинское образование положено было сделать господствующим в академии.
Период V
Синодальный.
1. Церковное управление.
Переходное время; местоблюстительство патриаршего престола.
После кончины патриарха Адриана управление Русской церковью, как и прежде во времена междупатриаршеств, поручено было местоблюстителю патриаршего престола с собором находившихся в Москве архиереев. Пользуясь отсутствием патриарха, молодой царь Петр прежде всего поспешил осуществить еще раньше предпринятые им меры к ограничению судебного ведомства церкви через отделение от него упомянутых гражданских дел по брачным рядным и сговорным записям и по духовным завещаниям. Кроме того, в 1701 г. он распорядился снова восстановить монастырский приказ с предоставлением ему, кроме прежних судебных полномочий над церковными людьми, еще новых, более важных полномочий относительно церковных имений. На эти имения у Петра очень рано выработался крайне утилитарный государственный взгляд. Еще в 1690-х годах он называл их «тунегиблемыми» для государства, служащими для поддержания одной только роскоши духовных властей, и собирался извлечь из них как можно больше государственной и общественной пользы. Распоряжения его по этой части начались с усиления над церковно-вотчинною экономией прежнего государственного контроля через приказ большого дворца и с запрещения духовным властям всяких дорогих построек, заведения дорогих облачений и других расходов на излишнюю роскошь; потом по смерти патриарха он порешил отнять у духовенства самое управление церковными вотчинами и передать это управление в руки государства через монастырский приказ. Последний должен был управлять церковными вотчинами и всеми с них сборами и нарядами чрез своих собственных светских управителей. На содержание духовных властей и церковных учреждений из сумм, поступавших в приказ, назначено выдавать только определенные штатные оклады, затем все остальные суммы должны были расходоваться приказом на удовлетворение разных общественных и государственных нужд, на военные надобности, на жалование разным чинам, на госпитали, богадельни, школы и прочее. Таким образом, церковное ведомство было урезано и по судебным своим полномочиям, и по своему хозяйственному управлению. Чтобы дать время окрепнуть таким важным переменам, торопиться назначением нового патриарха было незачем, и время междупатриаршества продолжилось целые 20 лет, а между тем в голове царя успела за это время созреть новая мысль о коренном преобразовании всего строя высшего церковного управления на соборных началах, без патриаршества.
В местоблюстители патриаршего престола был избран царем рязанский митрополит Стефан Яворский, первый великорусский архиерей при Петре из малороссийских ученых, которых царь с этого времени начал одного за другим возвышать на высшие иерархические посты. Он происходил из православного шляхетского семейства в Галиции, родился в 1658 г., учился в Киевской академии и в заграничных иезуитских школах во Львове и Познани, по возвращении из-за границы в Киев постригся в монашество и поступил на службу в родную академию. В 1700 г. киевский митрополит Варлаам Ясинскийотправил его в Москву для посвящения себе в викарии, но царь, заметив проповеднический талант Стефана, пожелал иметь его епископом ближе к Москве и указал поставить его прямо митрополитом в Рязань. Пришельца встретили в Москве весьма неприязненно, обзывали поляком, обливанцем, латынником, но Петр, сильно нуждавшийся в образованных людях среди духовенства, поддержал его и вскоре назначил даже местоблюстителем. Таким быстрым возвышением Стефана встревожились не только в Москве, но и на востоке. Думая, что царь через местоблюстительство готовит его в патриархи, известный ревнитель православия патриарх иерусалимский Досифейв 1702 г. прислал Петру послание с настойчивым увещанием не ставить на высшие иерархические посты ни греков, ни черкас (малороссов), как людей подозрительных по чистоте веры, а ставить одних только православных москвитян, «аще и не мудрии суть». В 1703 г. он прислал послание и к самому Стефану, в котором сурово укорял его за латинское направление и предупреждал, что на востоке не потерпят, если он сделается патриархом. Но Петр не обратил на протесты Досифея никакого внимания.
Отношения Петра к великорусскому духовенству; святитель Митрофан и другие иерархи-великороссы.
Патриарх Досифей указывал на кандидатов для патриаршества из природных москвитян. В России тоже рекомендовали в патриархи великоросса — архиепископа Холмогорского Афанасия. Царь хорошо знал достоинства этого образованного и ласкового к иностранцам святителя, лично познакомившись с ним во время своих поездок к Белому морю, но все-таки предпочел ему Стефана, в котором видел представителя настоящей западной науки, а не простого, хотя бы многосведущего начетчика писаний, какими были тогда все московские ученые. Великорусские архиереи более или менее были все против западных новшеств и западного образования, и этим не нравились Петру. Во время строения в Воронеже кораблей он близко сошелся с благочестивым воронежским святителем Митрофаном. Этот святитель был человек заслуженный, первый устроитель своей недавно (в 1682 г.) открытой епархии, борец против раскола и разных нравственных нестроений еще дикого тогда Воронежского края. Своим здравым и прямым умом он хорошо понимал и ценил стремление молодого царя, прославлял его за намерение завести флот и за войну с турками, пожертвовал ему все сбережения от доходов своего архиерейского дома, и потом ежегодно отсылал ему все вновь накоплявшиеся домовые деньги, по 3-4 тысячи в год, с надписью: «На ратных». Но и этот уважаемый царем святитель не одобрял его приверженности к западным новшествам. Известен рассказ, как однажды он не пошел в дом, занимаемый царем, потому что при входе были поставлены статуи языческих богов, и узнав, что царь страшно за это разгневался, стал даже готовиться к смерти; Петр уступил его благочестивой ревности и велел убрать статуи. Святитель скончался в 1703 г. Петр сам закрыл ему глаза, сам нес до могилы его гроб и сказал после его погребения: «Не осталось у меня другого такого святого старца». Кроме святителя Митрофана, царь получал пожертвования еще от митрополита ТихонаКазанского и митрополита ИоваНовгородского. Последнего за его благотворительность к бедным и сирым он ставил в пример другим архиереям; у Иова заведено было при кафедре 10 странноприимниц, 15 больниц и дом для подкидышей; кроме того, он был замечательным покровителем просвещения в своей епархии, но просвещения древнего, эллино-славянского; на немецкую, даже киевскую латинскую науку и он смотрел неблагоприятно. А некоторые архиереи великоруссы относились к реформам Петра даже прямо враждебно. В 1700 г. ИгнатийТамбовский был лишен сана за то, что выражал сочувствие некоему книгописцу Григорию Талицкомуи со слезами читал его фанатические тетради, в которых доказывалось, что Петр антихрист. В 1707 г. уволен был в Кириллов монастырь митрополит ИсайяНижегородский, выразивший резкий протест против сборов с его епархии в монастырский приказ.
Отношения Петра к Стефану.
Митрополит Стефан сначала ревностно содействовал Петру, восхваляя его дела в своих предиках (praedicatio — похвальный отзыв, прославление (лат.)); но потом стал тоже понемногу с ним расходиться. Оказывалось, что, хотя он и был человеком европейски образованным, но образование его было далеко не в духе Петра. Государственные понятия царя об отношениях между церковью и государством и его религиозные взгляды, например, на обрядовую сторону веры, носили довольно заметный протестантский оттенок, явившийся вследствие раннего и близкого знакомства его с немцами, тогда как всех эти киевские ученые, к поколению которых принадлежал Стефан, воспитавшиеся на католических системах богословия, были жаркими поборниками высокого церковного авторитета, церковных преданий и всего, что протестантство старалось поколебать в учении о церкви. Местоблюститель, между прочим, вместе с великорусскими иерархами считал необходимым для управления церкви патриаршество, к чему, кроме его церковных убеждений, побуждал его, наверное, и личный интерес, потому что кому же ближе всего было и рассчитывать на патриаршество, как не ему, — местоблюстителю и ученейшему из всех архиереев? С течением времени он, видимо, начал скучать в ожидании патриаршего сана и, при всей своей осторожности, дозволял себе недовольство речи касательно распоряжений и самой личности Петра. Было, например, известно, что он был недоволен вторым браком царя (с Екатериной) от живой жены и несколько свободным отношением его к обрядам, тем, что царь со своим войском не соблюдал постов, хотя Петр и постарался в этом случае оградиться разрешительной грамотой от константинопольского патриарха. Все недовольные царем, естественно, обращали свои взоры на наследника, царевича
После кончины патриарха Адриана управление Русской церковью, как и прежде во времена междупатриаршеств, поручено было местоблюстителю патриаршего престола с собором находившихся в Москве архиереев. Пользуясь отсутствием патриарха, молодой царь Петр прежде всего поспешил осуществить еще раньше предпринятые им меры к ограничению судебного ведомства церкви через отделение от него упомянутых гражданских дел по брачным рядным и сговорным записям и по духовным завещаниям. Кроме того, в 1701 г. он распорядился снова восстановить монастырский приказ с предоставлением ему, кроме прежних судебных полномочий над церковными людьми, еще новых, более важных полномочий относительно церковных имений. На эти имения у Петра очень рано выработался крайне утилитарный государственный взгляд. Еще в 1690-х годах он называл их «тунегиблемыми» для государства, служащими для поддержания одной только роскоши духовных властей, и собирался извлечь из них как можно больше государственной и общественной пользы. Распоряжения его по этой части начались с усиления над церковно-вотчинною экономией прежнего государственного контроля через приказ большого дворца и с запрещения духовным властям всяких дорогих построек, заведения дорогих облачений и других расходов на излишнюю роскошь; потом по смерти патриарха он порешил отнять у духовенства самое управление церковными вотчинами и передать это управление в руки государства через монастырский приказ. Последний должен был управлять церковными вотчинами и всеми с них сборами и нарядами чрез своих собственных светских управителей. На содержание духовных властей и церковных учреждений из сумм, поступавших в приказ, назначено выдавать только определенные штатные оклады, затем все остальные суммы должны были расходоваться приказом на удовлетворение разных общественных и государственных нужд, на военные надобности, на жалование разным чинам, на госпитали, богадельни, школы и прочее. Таким образом, церковное ведомство было урезано и по судебным своим полномочиям, и по своему хозяйственному управлению. Чтобы дать время окрепнуть таким важным переменам, торопиться назначением нового патриарха было незачем, и время междупатриаршества продолжилось целые 20 лет, а между тем в голове царя успела за это время созреть новая мысль о коренном преобразовании всего строя высшего церковного управления на соборных началах, без патриаршества.
В местоблюстители патриаршего престола был избран царем рязанский митрополит Стефан Яворский, первый великорусский архиерей при Петре из малороссийских ученых, которых царь с этого времени начал одного за другим возвышать на высшие иерархические посты. Он происходил из православного шляхетского семейства в Галиции, родился в 1658 г., учился в Киевской академии и в заграничных иезуитских школах во Львове и Познани, по возвращении из-за границы в Киев постригся в монашество и поступил на службу в родную академию. В 1700 г. киевский митрополит Варлаам Ясинскийотправил его в Москву для посвящения себе в викарии, но царь, заметив проповеднический талант Стефана, пожелал иметь его епископом ближе к Москве и указал поставить его прямо митрополитом в Рязань. Пришельца встретили в Москве весьма неприязненно, обзывали поляком, обливанцем, латынником, но Петр, сильно нуждавшийся в образованных людях среди духовенства, поддержал его и вскоре назначил даже местоблюстителем. Таким быстрым возвышением Стефана встревожились не только в Москве, но и на востоке. Думая, что царь через местоблюстительство готовит его в патриархи, известный ревнитель православия патриарх иерусалимский Досифейв 1702 г. прислал Петру послание с настойчивым увещанием не ставить на высшие иерархические посты ни греков, ни черкас (малороссов), как людей подозрительных по чистоте веры, а ставить одних только православных москвитян, «аще и не мудрии суть». В 1703 г. он прислал послание и к самому Стефану, в котором сурово укорял его за латинское направление и предупреждал, что на востоке не потерпят, если он сделается патриархом. Но Петр не обратил на протесты Досифея никакого внимания.
Отношения Петра к великорусскому духовенству; святитель Митрофан и другие иерархи-великороссы.
Патриарх Досифей указывал на кандидатов для патриаршества из природных москвитян. В России тоже рекомендовали в патриархи великоросса — архиепископа Холмогорского Афанасия. Царь хорошо знал достоинства этого образованного и ласкового к иностранцам святителя, лично познакомившись с ним во время своих поездок к Белому морю, но все-таки предпочел ему Стефана, в котором видел представителя настоящей западной науки, а не простого, хотя бы многосведущего начетчика писаний, какими были тогда все московские ученые. Великорусские архиереи более или менее были все против западных новшеств и западного образования, и этим не нравились Петру. Во время строения в Воронеже кораблей он близко сошелся с благочестивым воронежским святителем Митрофаном. Этот святитель был человек заслуженный, первый устроитель своей недавно (в 1682 г.) открытой епархии, борец против раскола и разных нравственных нестроений еще дикого тогда Воронежского края. Своим здравым и прямым умом он хорошо понимал и ценил стремление молодого царя, прославлял его за намерение завести флот и за войну с турками, пожертвовал ему все сбережения от доходов своего архиерейского дома, и потом ежегодно отсылал ему все вновь накоплявшиеся домовые деньги, по 3-4 тысячи в год, с надписью: «На ратных». Но и этот уважаемый царем святитель не одобрял его приверженности к западным новшествам. Известен рассказ, как однажды он не пошел в дом, занимаемый царем, потому что при входе были поставлены статуи языческих богов, и узнав, что царь страшно за это разгневался, стал даже готовиться к смерти; Петр уступил его благочестивой ревности и велел убрать статуи. Святитель скончался в 1703 г. Петр сам закрыл ему глаза, сам нес до могилы его гроб и сказал после его погребения: «Не осталось у меня другого такого святого старца». Кроме святителя Митрофана, царь получал пожертвования еще от митрополита ТихонаКазанского и митрополита ИоваНовгородского. Последнего за его благотворительность к бедным и сирым он ставил в пример другим архиереям; у Иова заведено было при кафедре 10 странноприимниц, 15 больниц и дом для подкидышей; кроме того, он был замечательным покровителем просвещения в своей епархии, но просвещения древнего, эллино-славянского; на немецкую, даже киевскую латинскую науку и он смотрел неблагоприятно. А некоторые архиереи великоруссы относились к реформам Петра даже прямо враждебно. В 1700 г. ИгнатийТамбовский был лишен сана за то, что выражал сочувствие некоему книгописцу Григорию Талицкомуи со слезами читал его фанатические тетради, в которых доказывалось, что Петр антихрист. В 1707 г. уволен был в Кириллов монастырь митрополит ИсайяНижегородский, выразивший резкий протест против сборов с его епархии в монастырский приказ.
Отношения Петра к Стефану.
Митрополит Стефан сначала ревностно содействовал Петру, восхваляя его дела в своих предиках (praedicatio — похвальный отзыв, прославление (лат.)); но потом стал тоже понемногу с ним расходиться. Оказывалось, что, хотя он и был человеком европейски образованным, но образование его было далеко не в духе Петра. Государственные понятия царя об отношениях между церковью и государством и его религиозные взгляды, например, на обрядовую сторону веры, носили довольно заметный протестантский оттенок, явившийся вследствие раннего и близкого знакомства его с немцами, тогда как всех эти киевские ученые, к поколению которых принадлежал Стефан, воспитавшиеся на католических системах богословия, были жаркими поборниками высокого церковного авторитета, церковных преданий и всего, что протестантство старалось поколебать в учении о церкви. Местоблюститель, между прочим, вместе с великорусскими иерархами считал необходимым для управления церкви патриаршество, к чему, кроме его церковных убеждений, побуждал его, наверное, и личный интерес, потому что кому же ближе всего было и рассчитывать на патриаршество, как не ему, — местоблюстителю и ученейшему из всех архиереев? С течением времени он, видимо, начал скучать в ожидании патриаршего сана и, при всей своей осторожности, дозволял себе недовольство речи касательно распоряжений и самой личности Петра. Было, например, известно, что он был недоволен вторым браком царя (с Екатериной) от живой жены и несколько свободным отношением его к обрядам, тем, что царь со своим войском не соблюдал постов, хотя Петр и постарался в этом случае оградиться разрешительной грамотой от константинопольского патриарха. Все недовольные царем, естественно, обращали свои взоры на наследника, царевича