Что верно – то верно. Когда подали горячее, регенератив нашему взводу не потребовался.
   Самое противное – я не знаю, дошел луч-струя до. самой ноги или нет. Экоброня могла сразу же заблокировать мою нервную систему вокруг участка поражения. Так делается, чтобы пехотинец вместо распускания соплей продолжал бой.
   Пальцы на ноге шевелятся вроде. И на том спасибо.
   Дальше маршрут проложен вдоль трубы в два моих роста. Здесь рекомендовано перевести глидеры в режим пешей ходьбы, жаться к трубе и смотреть в оба.
   Иду. В наушниках – обычная боевая трепотня. Пока вроде все нормально.
   На трубе написано:
   ДЕРЖИТЕСЬ ПРАВОЙ СТОРОНЫ. ПЕРЕСЕКАТЬ ЖЕЛТУЮ ЧЕРТУ ЗАПРЕЩЕНО.
   ОХРАНЯЕТСЯ РОКЕТ-АВТОМАТОМ
   Эге. А желтой черты что-то не видать. Параллельно трубе, на расстоянии метров эдак пятнадцать, тянутся однотипные черные кубы без окон без дверей. Между кубами – узкие проходы. Сквозь них видно, как кто-то по кому-то стреляет.
   В воздухе вспыхивают трассы от активных пуль. Скорость у них такая, что почти в любой атмосфере след видно – воздух ионизируется и слабенько так искрит, что ли.
   Ясно, эти кубы – какие-то химические блоки, скорее всего. Секретные?
   На матовой поверхности одного из кубов – длинный свежий потек. Микротрещина? Какая дрянь из нее подтекает?
   И где же обещанная желтая полоса?
   Тут только я замечаю, что желтая полоса все-таки есть. От нее осталось не сказать чтобы очень много. Нет-нет да и проглянет тусклое пятнышко, еле различимое на темном полимериде.
   Почему так? Кажется, здесь произошла маловразумительная реакция. Некая жидкость вытравила напрочь краску, которой была нанесена желтая полоса.
   В голове мельтешат неоформленные мысли о всякой химии, в. которой я разбираюсь, как прозектор в косметической хирургии. Вспоминаю некстати, что кроверны иногда используют при климатизации планет так называемые химические реакторы.
   Кроверны —: короли планетарных преобразований. Мы тоже это умеем, но у кровернов подход покруче.
   На образцовую климатизацию Марса Содружество потратило восемьдесят лет. Наши двоякодышащие недруги сварили Эсквемелин за десять стандартных суток.
   Говорят, кроверны могут «просчитать» целую планету. С ядром и мантией, плитами континентов и океанами, вулканами, горами, впадинами и ледниками. И якобы благодаря этим своим расчетам кроверны знают, как одним пальчиком разрушить на планете прежний экобаланс. На всей планете! И устроить новый, по своему вкусу…
   Много думать вредно. Здоровенная «мамаша» выпрыгивает из прохода между двумя кубами. Да так неожиданно, что задумавшийся о премудростях химии салабон Серж ван Гримм даже не успевает как следует перетрухнуть.
   Любопытно: проход таки охранялся рокет-автоматами. Но самое любопытное: они были включены!
   Кто и когда привел их в действие – знать не знаю. Может даже статься, что их никто не включал, а кровернам просто не хватило ума их выключить. За целую неделю? Сомнительно.
   «Мамаша» поймала сытный заряд, разваливший ее на куски прямо в воздухе.
   Лохмотья неопрятной, хлюпающей плоти завалили меня с ног до головы. Слабенькие разряды затрещали между металлизированным костяком монстра и трубой.
   А вот если б эта улиточка была, так сказать, в сборке, меня ожидал бы мегавольтный электрический разряд.
   Не могу сказать, что экоброня на это не рассчитана. Я, пожалуй, немного еще потрепыхался бы. Но что бы я делал в тяжеленной мертвой скорлупе, у которой отказала вся энергетика?
   Успел бы, наверное, пару раз матернуться. А потом крепкий, как закрылки «Фалькрама», клюв меоравиоля отыскал бы слабое место в моих умерших доспехах…
   Меоравиоль – так «мамаша» называется. Но кто же это выговорит?
   Дальше – больше. Вслед за электрическим моллюском из прохода выскочил:., человек. И никакой рокетавтомат его не срезал.
   Просто – человек. Не штурмовой пехотинец.
   Он был одет в рабочий комбинезон, густо измазанный кровью и, кажется, содержимым этих перегонных кубов. Комбинезон аж дымился.
   Да на нем даже перчаток не было, не то что экоброни! Впрочем, левая кисть отсутствовала, что снижало потребность в перчатках ровно вдвое.
   Неизвестный герой довольствовался легкой кислородной маской. В правой руке он держал ажурное железное бревно. За бревном волочился шланг толщиной в три пальца.
   Кому, как не мне, бывшему монтажнику-подводнику, было узнать в этом варварском агрегате сварочный плазмомет старой модели! Отличная штука. Можно скалы резать, можно при должной квалификации консервы открывать.
   Изредка применяется и по прямому назначению. А сегодня вот оказалось– в качестве импровизированной замены рокет-автомата тоже сойдет.
   Мужик – а это был, конечно, здоровенный, смуглокожий мужичара, иначе как бы он уволок в одной руке эту хреновину? – подковылял ко мне.
   Я показал ему большой палец. Типа – молодчина. Спасибо. Ты – номер один. Я твой должник. Двойной бурбон – за мой счет.
   Он что-то орал и вид имел скорее гневный, нежели обрадованный спасением жизни правительственного штурмового пехотинца. Что за язык такой?
   Милитум осведомился, требуется ли перевод. Он еще спрашивает!
   «Язык – испанский. Встречаются слова из индейского языка киче», – сообщил милитум. Какого еще к черту киче?
   – Уматывайте! Быстро! Тут никого нет! Никого! – орал мужик на этом самом языке.
   С виду вроде не сумасшедший. Как же это – «никого»? А он – кто? Да если кроверны позволили разгуливать здесь персоналу Копей, так, может, и все остальные уже на поверхность вылезли, а?
   – Сейчас всему крышка! Тернарный компонент потек! Ты что, не видишь?!. – Он гневно завращал глазами, тыча своей железкой прямо под ноги.
   Тернарный компонент чего? Я, конечно, олух, но, по-моему, для крупных неприятностей нужны еще по меньшей мере два. Два компонента, две других разновидности химического дерьма. Иначе какой же он «тернарный»?
   – Объясни внятно! – рыкнул мой речевой синтезатор на испанском. – Кто ты? Что здесь происходит?!
   Мужчина наконец скумекал, что разговор идет на тарабарском, и перешел на интерлингву.
   – Офицер биологической безопасности Чака Дюмулье. Вчера они прорвали контур. Здесь все не так, как вы думаете. Людей больше нет. Последние передачи были не от нас, это фальшивка кровернов. Мы ничего не могли сделать. Шибальба!
   – А что компонент?
   Дюмулье аж зарычал от злости. Кризис коммуникации у нас наметился, значит. Не петрит ничего собеседник. Ка-акой тупой солдафон попался, это ж надо!
   – Им не нужен иридий, – просипела его кислородная маска. – На Копях их интересовали только синтез-машины. Благодаря нашей трофейной технике кровернам не пришлось завозить почти ничего своего. В синтез-машинах, – Дюмулье кивнул на черные кубы, – уже наработаны реагенты. Осталось меньше часа. Возможно – минуты. И кроверны начнут климатизацию. Но неуправляемая климатизация будет прямо сейчас, потому что я выкрутил пару предохранителей. Вот рыла-то у них повытянутся!
   – Вы понимаете, что подставили по меньшей мере восемьсот человек?
   – Откуда же я знал о вашей операции? Я думал, что убью сотню кровернов и целую армию термитов. Я вывернул предохранители. Вышел из аппаратной. И тут раздались первые выстрелы. Да я понятия не имел о вашем десанте! Я думал, что честно исполнил свой долг.
   – До того, как идти в аппаратную, вам следовало бы задержаться на одну чашечку кофе.
   Дюмулье не улыбнулся.
   – Я выполнял свой долг, – повторил он.
   Ага. Это типаж. Герой-самоубийца. Умираю, но не сдаюсь типа.
   Впрочем, его можно понять. В самом деле, сам факт операции был строго засекречен. Не говоря уже о точном времени.
   Он думал – кровернам удастся уйти от возмездия. И сам решил стать карающим мечом.
   – Можно ли вернуть предохранители на место?
   – Уже поздно. Компонент потек.
   Мое дело – не думать, а доводить информацию до командования.
   – Альфа-один, вызывает Клык! Вызывает Клык! Повторяю: Клык на связи. Бета, Кси: кто меня слышит?
   Ни гугу. Я расширил диапазон до батальонного уровня. Имею право – информация экстренная.
   Вот будет сейчас климоклазм… Вот окажусь прямо в эпицентре… Ураганный ветер – сильнее того, что был в дни творения, – отделит кожу от мяса, мясо от костей. Разберет меня по кусочкам. Растреплет по всей планетке.
   Но если мое сообщение засекут в штабе – «Огненный Крест» мне гарантирован. Посмертно, конечно. И матушка моя, по меткому замечанию сержанта Гусака, будет всю оставшуюся жизнь ходить на золото. Даром что она майор специальных сил и получает от правительства такие бабки, рядом с которыми пенсион за непутевого сынка-рядового просто не угадывается!., пара фаршированных омаров и шубка-шар от престижного модельера…
   – Серж ван Гримм, взвод-два рота-один вызывает батальон. Всем, кто меня слышит. Всем, кто меня слышит!
   А никто не слышит.
   Ну и дела…
   Может, всех уже того?
   Ума хватило – запустил телезонд. Это мои запасные глаза, уши, а если повезет – то и язык.
   Ясно же, что эфирная обстановка в таких местах может быть любой степени говенности. Да и кровернам уже пора было глушилки запустить.
   Телезонд повис под арматурой поврежденного купола и сообщил, что приступил к сканированию.
   Ну наконец-то. Отозвались. Оказалось, мой разговор с Дюмулье слушал Гусак.
   "Интересно только, как он нас слышал, если я только что докричаться не мог и до батальонного начальства? А, не имеет значения. Значит, у меня на выход все работало нормально, а коротковолновой вход был перекрыт. Может, электрический кусок «мамаши» что-то не то закоротил, я ж себя со спины не вижу.
   Ну, прекрасно. Гусак в курсе, лейтенант в курсе, эдак скоро и до Оперативного Штаба дойдет. В любом случае – не пришлось пересказывать всю историю с начала. Наверху, как оказалось, уже жутчайший переполох.
   Соображали там, впрочем, на удивление быстро. Итак, приказ номер раз: все прочь из зоны синтез-машин. Зарыться в землю, да поглубже!
   Меня просить два раза не надо было.
   Я приказал Дюмулье выбросить плазмомет и вцепиться в меня покрепче.
   Он расстался со своим оружием весьма неохотно. Думаю, если б был уверен, что длины шланга хватит, – оставил бы при себе.
   Глидерам пришлось малость поднапрячься. Мы – я и пристроившийся на моей левой ноге, как орангутанг на пальме, Дюмулье – взмыли над трубой.
   Я скосил глаза вправо, изучая тактическую разметку, спроецированную милитумом на смотровое стекло. В тяжелую годину климоклазма я буду рад сдохнуть вместе со своими задушевными корешами: Загом, Зигфридом и Гусаком. То есть – со своим родным отделением.
   Ага, а вот и Они. Скучились в районе второго вентиляционного ствола.
   Ох, что я увидел, пока летел!
   Наша пехота сновала над заводом целыми стаями. Мне, похоже, достался один из самых глухих маршрутов – возможно, как новенькому. Потому что в основном наши работали секциями по три-пять человек.
   И сейчас все эти секции спешили убраться от синтезмашин подальше.
   Я прошел на бреющем полете над сворой неподвижно замерших термитов. Как новенькие – только черные. Это потрудилась плазменная пушка, главный козырь огневых секций.
   А вот кому-то из наших не повезло. Голова отдельно, тело – выдавлено наружу через трещины в экоброне. Внутренний взрыв.
   Интересно, чем это его так?
   Оставшаяся без хозяина «Сьюздаль» носилась как заводная, стукаясь с оглушительным звоном о штабеля швеллеров.
   В «Сьюздали» закоротило разделитель стрельбы. Автомат плевался реактивными струями, но не стрелял.
   Вот это ярость, я понимаю.
   * * *
   Тут-то вибробуры и пригодились..
   Когда я подлетел к своему отделению, то обнаружил, что под фундаментом свинофермы – да-да, там была свиноферма, рабочие Копей не желали жрать консервы, и после Эсквемелина я их понимаю! – под фундаментом уже выкопан великолепный бункер. В него-то мы с Дюмульё и занырнули.
   – Это он? – осведомился Гусак.
   – Ясный перец… эхм, виноват… Так точно, сениор! Гусак смерил Дюмулье взглядом.
   – Лучше бы вы, офицер, не аппаратную захватили, а узел связи, – проворчал он. – И растолковали нам, что к чему.
   – А вы-то сами узел связи захватили? – парировал Дюмулье.
   С моей точки зрения, разговор был исчерпан.
   Ан нет. Сержант утащил Дюмулье в глухой уголок и стал у него что-то потихоньку выпытывать, отключив передатчик. К моему удивлению, не прошло и минуты, как к ним присоединился возникший словно из-под земли капитан.
   Капитан, джентльмены! Капитан Рафаил де Веракрус собственной персоной! Похоже, командование жаждало от Дюмулье новых откровений.
   Тем временем Тони Сицилия посвятил меня в дела наши скорбные.
   Эвакуировать нас просто не успевали. И, судя по всему, не очень-то хотели. Мы прилетели сюда не для того, чтобы сразу дернуть обратно, а чтобы вывезти вещички подороже золота.
   Бой за взлетную полосу другие взводы закончили вот только что. И теперь, несмотря на угрозу климоклазма, хапали все, что только можно было захапать.
   А челноки кровернов пришлось сбить при попытке к бегству. Жаль, конечно, – в идеале их тоже следовало бы захапать.
   Кроме того, наверху не желали мириться с тем, что целая планета превратится в бурлящее варево из гиперактивных биохимических компонентов и вторичных реагентов. Глокк считался очень перспективной колонией.
   Так что вместо эвакуации командование придумало кое-что покруче – термическую обработку. Если б только было известно, что кроверны сумеют использовать наши синтез-машины в своих целях, с этого следовало бы начинать всю операцию.
   Кто успеет быстрее – «Фалькрамы» или неумолимо растущее давление, которое вскроет емкости с остальными двумя компонентами тернарной смеси?
   Чтобы штурмовики смогли влететь прямо на территорию завода, танковые пушки полностью размолотили северный и южный скаты купола. Стеклопластик испарялся огромными кусками – от каждого выстрела ухало так, что ходила ходуном земля под ногами.
   Хорошо, что все свиньи на ферме сдохли еще во время нападения кровернов. Отравились местной атмосферой из-за разгерметизации купола, а может – от страха окочурились. Не то от их свинячьего визга мы бы все там на месте и чокнулись бы, точно говорю. Я сам хотел визжать как резаный – так страшно было.
   Не хочу «Огненный Крест»! Хочу домой, на базу, к резиновым бабам.
   Мы снова включили фильтры.
   Сразу за тем рвануло так, что мало не показалось. Я потом только узнал, что то была еще не бомбардировка – просто один из «Фалькрамов» не вписался в дыру в куполе.
   А потом что-то тихонько свистнуло-пискнуло вдалеке. И наступила тишина.
   Бомбы «Фалькрамов» сделали с синтез-машинами то же самое, что незадолго до этого – с лесом. Грубо вырезали из ландшафта и переместили в небытие.
   Успели!
   Успели, короли воздуха драная гвардия поднебесья!
   Говорят, за тот вылет всех пилотов четырнадцатого сквада повысили в звании. Всех уцелевших пилотов, я имею в виду.
   Они спасли всех нас, а заодно и планету Глокк. Даром что ненадолго.
   Мне бы так! Нажал на пару кнопок – и уже лейтенант.
   Командование на то и командование, чтобы командовать. Если события развиваются в соответствии с намеченными планами – зачем нужны командиры? Знай слушай себе милитум и делай, чего он скажет.
   Но планы – их любят сперва составить, а потом на лету поменять. Для этого нужно вдохновение, а вдохновение компьютеру иметь по уставу не положено.
   Сперва был план все захватить, кровернов перебить… Э, ребята, а видел ли кто живого кроверна? Не, здесь не видели. Только меоравиолей. И термитов, ясно.
   Да. Кровернов, значит, перебить и всех людей из мрачных подземелий вывести к свету и радости.
   Потом наложили в штаны и решили, что планы уже не нужны: всех накроет климоклазм.
   Климоклазм проехали. А тем временем и Дюмулье допросили.
   Он не уверен, что все погибли. Точной уверенности у него нет. То есть присягнуть в том, что триста восемнадцать женщин, мужчин и детей были растерзаны термитами, он не может. Присягнуть – не может. Но если головой подумать, вот просто взять и подумать: герметичность аварийного контура нарушена, кислородных-масок – только на каждого пятого.
   И термиты…
   Они дурные, конечно. Но Тепловые сенсоры у них имеются, заодно с прочими. Даже если там была тьма кромешная – все равно ведь всех видно как на ладони. Засек термит красное пятнышко – и кислотным лазером туда!
   В общем, правильно Дюмулье считает, что погибли абсолютно все.
   Сам он, если ему, конечно, верить, отстреливался до последнего патрона. В отсеке перебили всех, прямо на его глазах. Потом отрубился свет.
   Дюмулье приготовился к встрече с демонами смерти, но прогремел взрыв.
   Он нашел себя в кольцевом коридоре периметра. Там аварийное освещение все-таки работало.
   Дюмулье спасся благодаря баллону с жидким гелием и офицерской закалке. Он ведь все-таки офицер, хотя и не правительственный!
   Заливая пол гелием, чтобы погасить свой тепловой след, он добрался до переходника из аварийного контура к лифтам. Термитов там, к счастью, не оказалось.
   Лифты, конечно, не работали. Зато сыскался секционный силикатовый баллон.
   Обычно такие используют, когда нужно наглухо залепить отсек, через который происходит утечка воздуха. Загоняют в него гелий под давлением, баллон раздувается, благодаря, своей аморфности принимает в точности форму отсека и буквально «прилипает» ко всем поверхностям. Разумеется, так он законопачивает и все дыры в стенках поврежденного отсека.
   Ладно, Дюмулъе никаких дыр конопатить не собирался. Наоборот, ему было нужно, чтобы силикат ни к чему не прилип. Для этого он обрызгал его гелием снаружи, а потом уже подогнал секции баллона под диаметр шахты лифта и накачал его. Так он и выбрался на поверхность – через шахту, на своем персональном воздушном шаре.
   Звучала история дико. Может, потому Дюмулье и не очень-то поверили насчет гибели остальных рабочих.
   И тогда наше благородное командование, ведомое соображениями высокого гуманизма, вернулось к первоначальному плану.
   Поскольку внезапную климатизацию планеты удалось предотвратить, а Копи Даунинга были вроде как захвачены, возникло желание все-таки послать под землю один взвод на предмет общей разведки и спасения тех, кого – кто знает? – может, еще можно спасти.
   Не зря я хотел назваться Висельником. Как чуял! Потому: что эту сомнительную честь поручили нашему взводу. Он, видите ли, был единственным, который до сего момента не имел потерь в личном составе.
   Все должно быть по справедливости. Решительно

Глава 2
АВАРИЙНЫЙ КОНТУР

   Небо и Земля беспощадны.
Лао-Цзы

 
   – Заг, дай свет.
   И стал свет.
   – Заг, еще.
   И стало еще.
   Несколько пятнышек крови на полу. Оплывший под кислотными лазерами пластик. Все как-то скособочено. Потолок и пол местами присобраны гармошкой. Неподвижный термит в уголку. Несколько рваных дыр в полу вокруг него – похоже, от обычного огнестрельного оружия с разрывными пулями. В некоторых местах пол покрыт светлыми пятнами. Следы гелия, который разбрызгивал Дюмулье.
   Проходим кессонный отсек.
   Это впечатляет. Сами бронедвери – крепчайшие, монолитные плиты – кроверны взломать не смогли. Но термитам или каким-то другим роботам удалось подкопаться под керамический фундамент отсека.
   Двери просто не вынесли собственной тяжести. А может, кроверны помогли им для верности хорошим направленным взрывом.
   Так или иначе, весь отсек ухнул в черную бездну, открыв кровернам свободный проход внутрь аварийного периметра.
   Светим вверх – туда, где раньше находилась крыша отсека.
   Ничего не видать. Сонары сообщают, что над нами – внушительная пещера с оплавленными стенками.
   Ну вроде ясно. Отсек был подкопан снизу, а сверху термиты вырыли камору для подрывного заряда. Пещера, которую мы имеем удовольствие зреть, образовалась после того, как взрыв выжег порядочный объем породы.
   До базальтовой плиты здесь довольно далеко. Под поверхностным слоем земли и глины – в основном, туф. Впрочем, термиты справились бы и с базальтом, сомнений нет.
   Продвигаемся до пересечения с кольцевым коридором.
   Контрольный выстрел влево. Вправо стреляет Заг Дакота. Вверх, в черный отвор технологического канала – шедший третьим Чентам. Точнее, Чен Молчун, извиняюсь, сержант.
   Такая вот у нас подобралась тройка. Так мы и копаем: впереди я, за мной Заг, потом – Чен. Чен все больше пятится раком, чтобы нас сзади никто не достал.
   Пока что все нормально. Никаких признаков движения. Нет ни термитов, ни кровернов, ни людей.
   Вполне доверять нашим датчикам нельзя – здесь наверняка есть чему экранировать и радио-, и тепловые волны. И даже микросейсмическая локация не всегда точна. Однако есть все-таки надежда, что нам не грозит встреча с большими стаями термитов.
   Проходим по кольцевому коридору сорок метров вправо – до первой двери жилого отсека. Дверь отсутствует, в отсеке – темнота.
   Возвращаемся к пересечению с радиальным коридором.
   Проходим сорок метров влево – там тоже, совершенно симметрично относительно радиальному коридору, расположена дверь другого жилого отсека.
   Везде одна и та же картина: разгром.
   Уже видели первые трупы. Чен несколько раз без выражения повторяет: «Выблядки сатанаиловы». А еще Молчун.
   Снова возвращаемся к пересечению с радиальным коридором. Туда уже подтянулись остальные солдаты нашего отделения во главе с сержантом Гусаком.
   С ними сразу чувствуешь себя как-то веселее.
   Блиц-разведка выполнена. Заходить дальше мы пока что не имеем права.
   Пора подозвать от лифтов отделение Бета. Оно займет узловую точку на пересечении коридоров, и только тогда мы продвинемся на всю катушку. Сперва в правую сторону, потом – в левую.
   Это очень трусливая тактика. Но иначе нельзя. В закрытых помещениях, а тем более под землей, штурмовая пехота сразу теряет и скорость, и три четверти своей наступательной мощи. Огневая секция со своими громоздкими плазменными пушками на гравилафетах сюда просто не пролезет. У тяжелого оружия – свои недостатки.
   Воздушной разведки нет. И космической нет. Засада может ожидать где угодно. Вырвался чуть вперед – и покойник.
   Главное – что даже отомстить за тебя не успеют. Термит выстрелил – и убежал в вентиляционный канал. А ты лежишь с дыркой в груди, и кругом – никого, ничего,
   – Чен, Серж, попробуйте-ка вызвать лейтенанта, – просит Гусак,
   Лейтенант ждет,вместе с огневой секцией у входа в шахту лифтов. По идее – чтобы координировать операцию через свой улучшенный милитум и держать связь с капитаном Веракрусом.
   Его трудно заподозрить в трусости. И все-таки мы знаем – иные лейтенанты считают делом чести лезть вместе с передовым отделением своего взвода в самое пекло. Наш не из таких.
   Голос у Гусака спокойный. Как обычно. Но его просьба говорит о том, что с ротной связью снова начались неполадки.
   Мы вызываем. Тишина. А ведь крошечный мобильный ретранслятор на присоске – вон он, его отсюда видно. Мимо него сейчас как раз проходит сержант Феликс, возглавляющий отделение Бета. .
   Я машинально повторяю: «Клык вызывает роту» – и вдруг замечаю, что по плечам Феликса ползет отблеск. В шахте лифта – красный сполох.
   Когда мы спускались сюда, я при помощи вибробура превратил крышу кабины лифта в труху. Там уже была дыра, через которую выбрался на поверхность Дюмулье. Но дыра несерьезная, кроличья, поэтому для удобства я сделал так, чтобы шахта лифта открывалась прямо в коридор. На случай, если пришлось бы очень быстро драпать, например.
   Время замедляется. Вдруг я отдаю себе отчет, что ворпринимаю, происходящее в нечеловеческом ритме, по миллисекундам, как сверхчуткая видеокамера.
   Красный сполох становится все ярче.
   Мои мышцы начинают непроизвольное сокращение. Им нужно:
   – инстинктивно поднять левую руку, чтобы защитить лице, то есть – смотровое стекло экоброни;
   – опрокинуть мое тело на спину;
   – заставить его откатиться вбок по кольцевому коридору.
   Тугая, неистовая, вся свитая из пунцовых, кровавых, порфировых жгутов струя огня наконец достигает дна шахты.
   Выплескивается в коридор. Я вижу, как она поглощает парней из отделения Бета.
   Захлестывает сержанта Феликса.
   Пламя– полупрозрачное. Сквозь него по-прежнему просматриваются и силуэты пехотинцев, и даже шахта лифта.
   Длинная заостренная штуковина, немного подотставшая от огненного потопа, входит в пол кабины лифта – в единственную его часть, которую пощадил мой вибробур.
   Я успеваю узнать в этой штуковине носовой обтекатель «Фалькрама». Потом пламя густеет и плотным валом катится по коридору, минуя разрушенный кессонный отсек.
   Я больше ничего не вижу, потому что моя ладонь – а точнее, механизированная перчатка экоскафандра – наконец-то заслонила смотровое стекло от огня.
   Пламя – уже на излете – бьет мне в грудь. Захватывает меня и сержанта Гусака в свои призрачные объятия. И – иссякает.
   Я все-таки успеваю упасть и откатиться малость вбок по кольцевому коридору.
   Второй взрыв сильнее первого.
   Ударная волна несет меня по коридору прочь. Я ударяюсь о неподвижного ремонтного кибермеха, я видел его во время нашей блицразведки.