Страница:
страны отнюдь не вызывал в нем неудержимого любовного желания. Скорее уж
просто бил по голове, как кувалда. Зверда чувствовала то же самое, но
эффект был многократно ослаблен заблаговременно принятым под предлогом
переодевания напитком из цинорских водорослей, настоянных на ее собственной
крови.
Проверенное средство. Шоше она о настое не напомнила, поскольку не
сомневалась, что гнорр станет сговорчивей, оставшись с ней наедине. А
самоуверенный барон, отродясь не пробовавший аютского, был уверен, что
сможет перепить весь Свод Равновесия.
- Без змееживого бича воину никак нельзя, - серьезно сказал Шоша. -
Если б не он - ваши галеры нас арестовали бы средь бурного моря. И сидели
бы мы сейчас не с вами в теплой гостинице, а в гнилом бараке на Вересковом
мысу.
Это было правдой. Посольства в Варане, да еще зимой - редкость. В
Варане не любят чужих дипломатов, справедливо полагая в них шпионов и
провокаторов.
Головокружительные интриги плетутся в Орине, "дипломатической столице"
Сармонтазары. Неисчислимые делегации и постоянные представительства реально
(или номинально) независимых провинций двух империй, вольных городов,
Варана и Северной Лезы тратят в Орине казенные денежки, решают десятки
старых и создают сотни новых проблем, весьма далеких от судьбоносных
решений войны и мира.
А войны со времен Эгина Мирного принято начинать внезапным, вероломным
ударом, оканчивать же - на бранном поле по колено в крови. Так живут две
громадных империи, так решают дела их далекие провинции, имеющие подчас
больше свободы действий, чем правители в метрополии.
В Варане иначе. Великое Княжество неохотно впускает к себе даже
иноземных торговых представителей. А официальные делегации, как правило,
имеют все шансы прождать у Грютских Столпов или в Замке Отчуждения на
Вересковом мысу месяца полтора. А потом воротиться домой не солоно
хлебавши.
Для Варана, худо-бедно проводившего политику самоизоляции, в подобной
практике был свой смысл. Еще Инн окс Лагин подметил, что почти каждое
посольство, прибывшее в Варан, означает крупную резню. Будет ли резня
называться "войной", "усмирением бунтовщиков", "водворением справедливости"
или "возмездием" - не важно. Важно, что резня будет.
- Это верно, - с легкостью согласился Лагха, собственноручно пополняя
кубки. - Но, как я понял из разговора с капитаном-растяпой, было еще
кое-что, без чего вам никогда не прорваться бы в пиннаринский порт.
Зверда была готова к намеку на помощь рыбьей орды. Ответ у нее был
заготовлен заранее. Но для начала следовало испробовать более простой
вариант, а именно: проигнорировать вопрос.
- Он еще жив? - Зверда умело изобразила тревогу за судьбу
"капитана-растяпы". - Я вас очень прошу, не наказывайте его строго. Он
вовсе не виноват. На нашей стороне были ветер и бич-самодав.
- Жив-жив, какой мне прок от его смерти? У него хороший послужной
список, отдохнет немного - и снова вернется в строй...
Это было правдой. После молниеносного допроса в Своде, который
проводился Лагхой лично, капитана посадили под домашний арест.
Арест, впрочем, не спасет ему жизнь. Пройдет не так много времени, и
один из лучших капитанов Флота Охраны Побережья будет погребен под руинами
собственного дома во время землетрясения. Однако об этом не догадывался
даже Лагха.
- ...Вы мне не ответили. Поставлю вопрос прямо: какой магией вы смогли
призвать к себе на помощь морских существ в таком количестве?
- Это не магия. Вы сами это знаете лучше меня, - твердо ответила
баронесса. - Я не знаю как случилось то, что случилось. Я знаю лишь, что
такие вещи нет-нет да и происходят в море: рыбы избирают короля. На этот
раз королем избрали наш корабль. Я слышала о подобных чудесах от своего
деда, благородного барона Санкута велиа Маш-Магарт.
Лагха видел, что баронесса не лжет. Или, по крайней мере, не лжет в том
смысле, что магия тех форм, о которых ведомо в Своде, в повелевании рыбами
замешана не была. В противном случае, сверхчуткий Зрак Истины в его
кабинете не преминул бы поведать об этом еще утром.
Выводов можно было сделать два, весьма противоречивых.
Либо бароны Маш-Магарт владеют некими сверхъестественными искусствами,
о которых не знали даже Звезднорожденные, а это практически невозможно. И,
главное, весьма оскорбительно для Свода, магические техники которого
основаны на заветах Шета окс Лагина, Элиена и Октанга Урайна, чьи тексты
имеют статус абсолютно неоспоримых.
Либо бароны Маш-Магарт владеют некими "естественными" (без "сверх-")
искусствами, то есть не магией-наукой, а магией-природой. Но какова же
тогда природа самих баронов?
- Положим. То есть вы утверждаете, что бароны Маш-Магарт магией не
владеют. Хотя у них и есть один завалящий змееживой бич, сложное в
обращении и крайне дорогое магическое оружие. Но забудем о нем. А как же
бароны Гинсавер, о которых вы рассказали сегодня столько кровавых ужасов?
Как быть с ними? Вы уверяли Совет Шестидесяти, что барон Вэль-Вира велиа
Гинсавер - оборотень. Помимо прочего, он обращается в сергамену. Я уже не
говорю о том, что сведения о сергамене - фальшивка, состряпанная когда-то
Опорой Безгласых Тварей...
Расчет был верным. Барон Шоша так рассердился, что неловко подался
вперед всем телом и залил вином свой парадный бархатный жакет.
- Ничего себе фальшивка! По-вашему, лекарь Аваллис состоял на службе у
Свода? Ерунда. Его записки подтверждаются независимыми свидетельствами
Радзамтала Ринского. Ну а кроме этого, я видел своими собственными глазами,
как Вэль-Вира превращается в сергамену! Своими. Собственными. Глазами.
Шоша не лгал: он действительно был очевидцем того, о чем рассказывал.
Это Лагха чуял. Как и в случае с рыбьим потопом, Лагхе оставалось только
развести руками. Тут встряла Зверда.
- Справедливости ради добавлю: кое-какими немудрящими магиями,
дошедшими до нас из глубины веков, мы, бароны Маш-Магарт, все-таки владеем.
Наиболее сильная из них - это магия составления эликсиров, при помощи
которых можно убить сергамену. Зверь неимоверно прыток и живуч, требуются
колоссальные усилия. Учитывая, что у Вэль-Виры полно преданных солдат,
придется гонять сразу двух зайцев: сражаться с ним как с обычным
человеком-военачальником и, одновременно, постараться уничтожить его как
человека-оборотня.
- Если придется. Напоминаю, я не намерен вмешиваться в ваши дрязги.
Кроме этого, раз у вас есть мертвительные магии против барона-сергамены,
так применяйте их на здоровье! При чем здесь Варан?
- Уже пытались. Но оказалось, что сергамена сильнее наших специально
снаряженных лучников. Для этого-то нам и нужна помощь боевых магов из Свода
Равновесия.
- Свод Равновесия славен не своими боевыми магами. А организацией,
которая позволяет сотне не искушенных в магии рах-саваннов задавить под
началом пар-арценца любую хуммерову скверну.
Это признание не выдавало особых государственных тайн. И все равно
подобной откровенности перед лицом чужеземцев Лагха от себя не ожидал. Ему
почудилось, что кто-то легонько потянул его за язык. Аютское? Но оно на
него почти не действует. "Надо за собой следить повнимательней."
- О да, конечно, - улыбнулась Зверда. - Не кажется ли вам, гнорр, что
мы чересчур много уделяем внимания ерунде? В то время как пора перейти к
главному.
"Куда уж главнее?" - растерялся Лагха.
Зверда наклонилась, протянула руку, легко коснулась век и ресниц барона
Шоши, словно бы смахивая паутинку с лица своего мужа.
Лагха изумился. Барон Шоша, оказывается, уже некоторое время спал с
открытыми глазами. Или заснул только что - от прикосновения Зверды.
Гнорр был не из робкого десятка, но даже он не сразу осмелился легко
прикоснуться вслед за Звердой к барону. Впрочем, не к лицу, а к его
огромной лапе, которая возлежала на закрученном гребнем счастливой волны
подлокотнике кресла.
Тело не лжет: теперь Лагха был точно уверен в том, что барон не
притворяется, а действительно спит непрошибаемым сном усталого,
счастливого, пьяного человека.
Человека ли? Со всей определенностью, След Шоши был человеческим. Это
Лагха понял еще на официальных переговорах. И все-таки сейчас, когда барон
заснул, Лагхе почудилось, что где-то в теле этого невысокого, но
поразительно ширококостного северянина шевельнулась некая иная природа.
Отраженный?
Одновременно с этим Лагха краем глаза видел, как Зверда совершенно
бесшумно поставила бокал на стол, поднялась во весь свой недюжинный рост и
улыбнулась.
- Спит как убитый, - сказала она.
Лагха откинулся в низком кресле, застеленном медвежьей шкурой, и
посмотрел на баронессу. Так, словно бы видел ее впервые в жизни.
Весь день гнорр воспринимал Зверду только как ловкую чужеземную
интриганку, у которой есть определенный политический интерес в Варане. То
есть не как предмет любви, а как предмет чуждой власти, который хочет
использовать подвластные Лагхи силы для достижения своих целей и который, в
свою очередь, можно использовать для того же. Но не более.
Теперь же Зверда представала перед Лагхой во всем блеске своей
великолепной, воинственной, необузданной женственности. От нее шел зов
такой силы, что, казалось, еще немного - и бокалы на столе разлетятся
вдребезги.
Лагха тоже встал из кресла. Он был все-таки выше, пальца на два. Но не
более того!
Лагха почувствовал себя до крайности двусмысленно.
С одной стороны, ему хотелось тут же, почти не раздеваясь, овладеть
Звердой прямо перед камином. С другой - вежливо откланяться и немедленно
уйти ночевать под забором. В его душе, непростой душе Отраженного,
наперебой звенели две струны, и каждая кричала о своем.
- Ты права. Пора перейти к главному, - еле слышно сказал гнорр.
Они не тискали друг друга в глупом нетерпении, не рвали одежду, не
целовались и не сопели попусту.
Лагха расшнуровал штаны, Зверда деловито подобрала свое длинное
парчовое платье, развязала набедренный кушак и опустила платье на плечи.
Лагха осторожно заключил в свои ладони ее литые груди с маленькими
сосками нерожавшей женщины. Зверда нежно подтолкнула Лагху в плечи, чтобы
он лег на спину. Лагха не возражал.
От Зверды шел запах молодого холеного тела и земляники. Ни духами, ни
благовонными притираниями баронесса либо не пользовалась вообще, либо не
пожелала воспользоваться.
Лицо Зверды стало невообразимо серьезным. Лагха почувствовал, как ее
горячее лоно обволакивает его черен. Лагха тоже посерьезнел.
Он не понимал, отчего ему не хочется молоть ласковую ерунду, к которой
его приучила Сайла. Целоваться со Звердой ему тоже не очень-то хотелось.
Заглянув в свое сердце, Лагха понял: ему страшно.
Так они и любили друг друга: почти беззвучно, без единого слова, в
тягучем, исступленном сосредоточении.
Когда Зверда, едва слышно взрыкнув, откинулась на спину, Лагха проливал
семя столь долго, что, думал, отдаст сейчас всю свою жизнь без остатка.
Судя по экстатической дрожи баронессы, ей тоже стоило великих трудов
оставаться в сознании.
"Ворожить - не сено ворошить."
Харренская пословица
Лараф взял книгу, оделся, заткнул свою "подругу" за пояс, тщательно
закрыл тайник и вышел во двор.
Он подошел к парадному входу и отворил дверь. Он проходил здесь
сравнительно недавно - около часа назад.
Парадное еще не заперли на ночь, а могли и вообще не запереть.
Специального человека на дверях у них в доме не было, поскольку дом был
обнесен высокой и крепкой оградой, которая хорошо охранялась. Да и делать
подле их дома праздношатающемуся недругу было нечего. Все дальние подступы
к Казенному Посаду находились под наблюдением Свода.
Мануфактурские же своей дисциплинированностью превосходили, пожалуй,
личную охрану Сиятельной Княгини. И мастерам, и простым рабочим было
запрещено покидать свои подворья и казармы с наступлением темноты.
Ослушников на памяти Ларафа не случалось.
Лараф поднялся на второй этаж и прошел в женское крыло дома. Там жили
его сестры Тенлиль и Анагела со своими служанками. В коридоре горели две
масляных лампы, так что найти дверь в комнату Анагелы не составило труда.
Быть замеченным здесь Лараф не боялся. У него был заготовлен целый
букет отговорок, начиная от прозаической "зашел за книгой" и заканчивая
романтической "некому излить душу". Он и впрямь когда-то часто заходил к
Анагеле то за очередным романом о непобедимом морском офицере-"лососе" Эр
окс Эрре, то просто поделиться с ней своими ночными страхами. Правда, "Семь
Стоп Ледовоокого" быстро отучили его от подобной ерунды.
Лараф постучал тихим-тихим узорчатым стуком, который при достатке
воображения можно было принять за псевдоритмичную крысиную возню.
Долго не открывали. Лараф повторил тайную последовательность. Наконец
Анагела бесшумно подкралась с той стороны.
- Кто там? - шепотом осведомилась она.
Вместо ответа Лараф, в душе посмеиваясь, повторил стук.
Дверь отворилась и Лараф мгновенно ступил внутрь комнаты, оттесняя
Анагелу назад. В ее глазах Лараф прочел смесь крайнего удивления, испуга и
неоправдавшихся ожиданий.
Лараф приложил палец к губам, затворил дверь и только тогда прошептал:
"Не бойся. Мне нужна твоя помощь".
Условный стук, на который отозвалась Анагела, Ларафу не мог быть
известен. Не мог! Им пользовался молодой человек из крепости, бесшумный
ночной гость, имени которого Лараф не знал и о котором едва ли узнал бы
когда-либо, если б не его древняя подруга в деревянном окладе.
Анагела была шокирована и "раскололась" довольно быстро.
Полгода назад Лараф, как обычно перед сном, открыл книгу и попал в
Синий Раздел, на разворот, обещавший "показать ближайший секрет". Краткий
рецепт требовал немедленно проколоть указательный палец, написать прямо на
этой же странице кровью слова "Отворяю врата свои" и лечь спать.
На той странице уже чернели четыре надписи. Лишь в одной из них Лараф
смог узнать нечто, напоминающее харренские буквы. Однако не могло быть
сомнений в том, что все эти надписи означали одно и то же: "Отворяю врата
свои".
Лараф повиновался.
Той же ночью врата его сознания приоткрылись и Лараф оказался в том
самом знакомом до боли коридоре, который сегодня привел его к Анагеле.
Лараф понимал, что должен подождать, поскольку никаких секретов пока что не
видел.
Книга обладала своеобразным чувством юмора: Лараф прождал почти три
часа, причем все это время по полу коридора ползала нечеткая, но, как ему
казалось во сне, голодная тень. Такую тень, пожалуй, мог бы создать клоп
или паучок, лазящий по стеклянному колпаку масляной лампы.
Пришлось стоять затаившись, чтобы призрачная тварь не отреагировала на
движение и не присосалась к нему, ведь и сам-то он, Лараф, был всего лишь
тенью. Откуда появилась мысль о том, что тварь обязательно захочет к нему
присосаться, Лараф не брался судить. Однако проще было довериться этому
подозрению, чем потом казнить себя за опрометчивость.
Наконец в коридоре, ступая мягче первого снега, появился некто в яловых
сапожках. Вполне во плоти, вполне. Его появление сразу же спугнуло мелкую
призрачную дрянь, а крупная призрачная дрянь в лице Ларафа продолжала
стоять неподвижно.
Этот человек, которого Лараф видел со всей определенностью первый раз в
жизни, постучал тихим семитактовым стуком в дверь Анагелы, Анагела открыла
ему и... все понятно, казалось бы. Можно уходить.
Однако бесстыжий Лараф, отважившись просочиться в замочную скважину,
битый час простоял в углу комнаты, созерцая альковную сцену по всех
подробностях.
О том, что к его сводной сестре пожаловал именно "человек из крепости",
легко было судить и по оружию, которое скрывалось под плащом, и по тому, с
какой легкостью он переступал через Уложения Жезла и Браслета, нашептывая
Анагеле, чтобы та ничего не боялась.
Офицер отправился восвояси не один, а в обществе Анагелы. Лараф хотел
последовать за ними. Однако увиденное и услышанное, вся эта милая альковная
возня и в буквальном смысле слова телячьи (собачьи?) нежности чересчур
распалили его воображение. Лараф проснулся и уже не смог заснуть.
Тогда же пришел испуг: а что если Свод пронюхает о его ночной
прогулке-вне-плоти? Впрочем, к рассвету Лараф уговорил себя, что это была
не магия, о нет, вовсе нет - так, просто невинный сон, да и страницу со
своей кровью он отыскать больше не смог, как не тщился. С книгой такое
случалось: один раз открытая наугад страница куда-то пропадала, а
прочитанное некогда предостережение "в хорошего друга закладки не пихают"
Лараф не отважился нарушить.
Всеми этими подробностями Лараф не стал делиться с Анагелой. Он просто
объяснил ей, что является ее преданным другом и не хотел бы, чтобы в одну
из ночей ее застукали в обществе "человека из крепости" другие такие же
"человеки". Свою осведомленность Лараф худо-бедно объяснил собственным
любовным походом к Тенлиль.
- А он лгал мне, что с его появлением все в доме, кроме меня, даже
против собственного желания проваливаются в глубокий сон, - всхлипнула
Анагела.
- Значит, врал, - соврал Лараф. - Чтобы бабу раком ставить, надо бабе
басню впарить. Хм, извини...
Анагела посмотрела на Ларафа с нескрываемой ненавистью. Странный у нее
братец. Вроде бы и застенчивый, серьезный, когда хочет - вежливый и почти
обходительный. Но временами совершенно несносен, хуже солдафона. Не говоря
уже о выражении абсолютного превосходства, которое все чаще проступает у
него на лице.
- Я не доносчик, я никому ничего не скажу, - примирительно пообещал
Лараф. - Но, умоляю тебя, выведи меня из дома тем же путем, каким сюда
приходит твой... друг.
И Анагела провела его, потому что понимала: запираться бессмысленно.
Она еще подумает над тем, как поставить на место этого сопливого
шантажиста. А пока что препирательства могут себе дороже выйти.
Все оказалось так просто, что он мог бы и сам догадаться. Впрочем,
догадаться было мало. Потому что для всей процедуры требовался еще второй
человек на башенке-голубятне, который вытравил бы канат обратно. В
противном случае канат с хитрой кошкой-самохватом на конце так и остался бы
болтаться до утра в воздухе. А значит - поутру был бы обязательно обнаружен
прислугой.
Когда Лараф ковылял ночным лесом по колено в снегу, его как громом
поразило: а как же, в таком случае, смог проделать это сам-один любовник
Анагелы, когда приходил к ней среди ночи? Кто бросал ему канат через забор?
Ох, до чего же все странно здесь, в этом проклятущем Казенном Посаде!
Прочь, скорее прочь отсюда!
Лараф уже углубился в лес не то что на сорок, а на все двести саженей.
Шел мягкий, неспешный снег. Это позволяло надеяться, что глубокий след,
целая борозда, оставленная им, к рассвету окажется засыпанной в достаточной
мере. Да и вряд ли вообще кто-либо обратит на нее внимание, поскольку окна
жилых комнат дома выходят на три других стороны. На лес смотрят только
разные хозяйственные пристройки, конюшня, кузница, заброшенная голубятня,
соединенная с домом не менее заброшенной галереей...
Лараф остановился. Постоял немного, прислонившись спиной к стволу
ясеня, чтобы сосредоточиться. Потом он достал нож и сделал на коре
кольцевой надрез. Чуть ниже сделал второй такой же точно кольцевой надрез и
снял полоску коры.
С первого же раза ему удалось то, чего требовала книга: получить
цельный "поясок", который был бы прерван лишь в одном месте. Его Лараф
сразу же надел на голову, как шутовскую диадему.
С "браслетами" дело обстояло посложнее. Лараф перепортил с десяток
молодых деревьев, пока не одел на запястья по три широких полоски коры.
Затем он примерился и начертил на снегу большой ромб, в который попали
ровно семь деревьев. В вершинах ромба Лараф нарисовал по семиконечной
звезде. Звезды получились неравновеликими и довольно кривыми.
"На кой ляд семиконечные? Насколько проще были бы пять или шесть лучей!
Один-два росчерка - и звезда готова! А над этими до утра можно пропыхтеть".
Но Лараф был подкуплен дружеским настроем книги, который, в
действительности, был бы при точном переводе предостерегающим. Он не знал,
что мрачная тень-"паучок", которая полгода назад привиделась ему во сне,
была вызвана серьезными огрехами в исполнении предписаний книги.
Лараф решил не утруждать себя перерисовыванием звезд. Вместо этого он
стал в центр ромба, достал книгу и положил ее горизонтально на правую
ладонь.
Указательным пальцем левой руки Лараф вывел на деревянном окладе книги
заученное заклинание, одновременно произнося его вслух. Эти же действия он
повторил еще два раза.
Книга полегчала настолько, что почти перестала чувствоваться на ладони
как вещь. Казалось, что в воздухе повисло бесплотное видение.
"Действует, едрена неделя!" - обомлел Лараф. Он уже видел себя в
постели с Тенлиль. А можно и с Анагелой заодно. Да, решительно: ему должны
принадлежать обе сестры!
Теперь, как он помнил, нужно убрать руку за спину.
Так он и поступил. Книга обещала повиснуть в воздухе, раскрыться,
воспылать негасимым огнем и одарить своего "друга" оракулами на предмет его
дальнейших действий, благодаря которым он сможет достичь всего желаемого.
Чего же желал Лараф? Конечно же любви и власти. Как можно больше того и
другого.
Вместо этого книга начала падать - медленно, но неуклонно. За несколько
ударов сердца застывшего неподвижно Ларафа она преодолела половину
расстояния до земли. Он помнил: "будь статуей, что бы ни было". Лараф не
шевелился.
Из-под оклада вырвался язычок оранжевого пламени. Вместо ожидаемого
запаха серы или просто горелой бумаги в лицо Ларафу пахнуло земляникой. С
тихим, но внятным железным скрежетом книга начала открываться, продолжая
свое муторное, снулое падение на снег.
Ларафу захотелось закричать благим матом. Ларафу захотелось помочиться.
Да какое там "захотелось"!
"Одно дело искать Силы, другое - с ней повстречаться". Из
непереведенного Ларафом творческого наследия ледовооких.
Лараф бросился бежать, но почти сразу наткнулся на невидимую преграду,
проходившую там, где по снегу шла одна из линий, составлявших ромб "Большой
Работы". Преграда отбросила Ларафа назад и он упал на снег.
Вскочил на ноги, затравленно огляделся.
Раскрытая книга лежала на снегу. Ее разворот лучился грязно-зеленым
светом.
Было видно, что снег вокруг книги пришел в движение. Будто большая рыба
или исполинский крот ходил кругами под снегом. Безжизненная стихия зимы
оживала, вспучивалась волнами, снежинки собирались в желто-белые
шевелящиеся сгустки и срастались, образуя пока еще неясные очертания
чего-то или кого-то. Гамэри!
- Выпусти меня, подруга! - заорал Лараф во всю глотку. - Выпусти
отсюда!
Он не думал о том, что его могут услышать в доме. Впрочем, в доме не
услышали бы и рев Морского Тритона. Начертанная Ларафом на снегу фигура не
только поглощала все звуки, но и вырезала из пространства само место
Большой Работы.
Даже гнорр Свода Равновесия, находясь снаружи, не увидел бы ровным
счетом ничего интересного. Проходя в одном локте от Большой Работы, он даже
не заподозрил бы, что в ландшафте чего-то не хватает - например, семи
деревьев, некоторого количества снега и ошалевшего от страха отпрыска
семейства Гашалла.
Лыжный пикет Свода, совершающий свой еженощный обход Казенного Посада,
безмятежно проскользил в полулиге от преступления века в процессе его
совершения. Настроение и чувства у двух рах-саваннов Опоры Единства были
самыми обычными, то есть никакими.
Лараф без разбора выкрикнул несколько заклинаний, которые подвернулись
ему на язык.
С гневным пришепетыванием над его головой пронесся клочок непроглядно
черной тьмы.
Три подснежника, выстрелив на высоту человеческого роста омерзительно
мясистые стебли, мгновенно рассыпались кирпично-оранжевым туманом.
Один из ясеневых "браслетов" на запястье Ларафа разошелся на множество
отдельных волокон, каждое из которых превратилось в женский волос, а каждый
волос юрко вплелся между нитями ткани на манжете его рубахи.
"Семь Стоп Ледовоокого" прыгнули на грудь своему очманевшему создателю.
Да так и остались там висеть, прижавшись к его груди, словно бы книга
чего-то смертельно испугалась.
Сразу же вслед за книгой на Ларафа надвинулось существо, не то
выбравшееся, не то собравшееся из снега.
Лараф не успел его толком разглядеть, поскольку вновь попытался бежать.
Он был уверен, что теперь-то сможет прорвать невидимую ромбическую завесу.
Не тут-то было! Он заставил себя обернулся, прижимаясь к завесе спиной.
Ветер, которого не было и быть не могло, развевал на удлиненной голове
огромного мохнатого зверя змеистые космы. В глазах мельтешили оранжевые
огоньки. Существо стояло на четырех лапах, но даже в таком положении было
выше Ларафа.
От ужаса он так и не сообразил, на что же похожа эта грандиозная туша,
хотя позднее понял, что в целом - на медведя. Только медведь имел
невиданный белый цвет, непривычную, псовую форму головы и совершенно
немыслимую для этого зверя конскую (женскую?) гриву.
Страшный гость подошел к нему вплотную и, не мигая, уставился на
Ларафа.
просто бил по голове, как кувалда. Зверда чувствовала то же самое, но
эффект был многократно ослаблен заблаговременно принятым под предлогом
переодевания напитком из цинорских водорослей, настоянных на ее собственной
крови.
Проверенное средство. Шоше она о настое не напомнила, поскольку не
сомневалась, что гнорр станет сговорчивей, оставшись с ней наедине. А
самоуверенный барон, отродясь не пробовавший аютского, был уверен, что
сможет перепить весь Свод Равновесия.
- Без змееживого бича воину никак нельзя, - серьезно сказал Шоша. -
Если б не он - ваши галеры нас арестовали бы средь бурного моря. И сидели
бы мы сейчас не с вами в теплой гостинице, а в гнилом бараке на Вересковом
мысу.
Это было правдой. Посольства в Варане, да еще зимой - редкость. В
Варане не любят чужих дипломатов, справедливо полагая в них шпионов и
провокаторов.
Головокружительные интриги плетутся в Орине, "дипломатической столице"
Сармонтазары. Неисчислимые делегации и постоянные представительства реально
(или номинально) независимых провинций двух империй, вольных городов,
Варана и Северной Лезы тратят в Орине казенные денежки, решают десятки
старых и создают сотни новых проблем, весьма далеких от судьбоносных
решений войны и мира.
А войны со времен Эгина Мирного принято начинать внезапным, вероломным
ударом, оканчивать же - на бранном поле по колено в крови. Так живут две
громадных империи, так решают дела их далекие провинции, имеющие подчас
больше свободы действий, чем правители в метрополии.
В Варане иначе. Великое Княжество неохотно впускает к себе даже
иноземных торговых представителей. А официальные делегации, как правило,
имеют все шансы прождать у Грютских Столпов или в Замке Отчуждения на
Вересковом мысу месяца полтора. А потом воротиться домой не солоно
хлебавши.
Для Варана, худо-бедно проводившего политику самоизоляции, в подобной
практике был свой смысл. Еще Инн окс Лагин подметил, что почти каждое
посольство, прибывшее в Варан, означает крупную резню. Будет ли резня
называться "войной", "усмирением бунтовщиков", "водворением справедливости"
или "возмездием" - не важно. Важно, что резня будет.
- Это верно, - с легкостью согласился Лагха, собственноручно пополняя
кубки. - Но, как я понял из разговора с капитаном-растяпой, было еще
кое-что, без чего вам никогда не прорваться бы в пиннаринский порт.
Зверда была готова к намеку на помощь рыбьей орды. Ответ у нее был
заготовлен заранее. Но для начала следовало испробовать более простой
вариант, а именно: проигнорировать вопрос.
- Он еще жив? - Зверда умело изобразила тревогу за судьбу
"капитана-растяпы". - Я вас очень прошу, не наказывайте его строго. Он
вовсе не виноват. На нашей стороне были ветер и бич-самодав.
- Жив-жив, какой мне прок от его смерти? У него хороший послужной
список, отдохнет немного - и снова вернется в строй...
Это было правдой. После молниеносного допроса в Своде, который
проводился Лагхой лично, капитана посадили под домашний арест.
Арест, впрочем, не спасет ему жизнь. Пройдет не так много времени, и
один из лучших капитанов Флота Охраны Побережья будет погребен под руинами
собственного дома во время землетрясения. Однако об этом не догадывался
даже Лагха.
- ...Вы мне не ответили. Поставлю вопрос прямо: какой магией вы смогли
призвать к себе на помощь морских существ в таком количестве?
- Это не магия. Вы сами это знаете лучше меня, - твердо ответила
баронесса. - Я не знаю как случилось то, что случилось. Я знаю лишь, что
такие вещи нет-нет да и происходят в море: рыбы избирают короля. На этот
раз королем избрали наш корабль. Я слышала о подобных чудесах от своего
деда, благородного барона Санкута велиа Маш-Магарт.
Лагха видел, что баронесса не лжет. Или, по крайней мере, не лжет в том
смысле, что магия тех форм, о которых ведомо в Своде, в повелевании рыбами
замешана не была. В противном случае, сверхчуткий Зрак Истины в его
кабинете не преминул бы поведать об этом еще утром.
Выводов можно было сделать два, весьма противоречивых.
Либо бароны Маш-Магарт владеют некими сверхъестественными искусствами,
о которых не знали даже Звезднорожденные, а это практически невозможно. И,
главное, весьма оскорбительно для Свода, магические техники которого
основаны на заветах Шета окс Лагина, Элиена и Октанга Урайна, чьи тексты
имеют статус абсолютно неоспоримых.
Либо бароны Маш-Магарт владеют некими "естественными" (без "сверх-")
искусствами, то есть не магией-наукой, а магией-природой. Но какова же
тогда природа самих баронов?
- Положим. То есть вы утверждаете, что бароны Маш-Магарт магией не
владеют. Хотя у них и есть один завалящий змееживой бич, сложное в
обращении и крайне дорогое магическое оружие. Но забудем о нем. А как же
бароны Гинсавер, о которых вы рассказали сегодня столько кровавых ужасов?
Как быть с ними? Вы уверяли Совет Шестидесяти, что барон Вэль-Вира велиа
Гинсавер - оборотень. Помимо прочего, он обращается в сергамену. Я уже не
говорю о том, что сведения о сергамене - фальшивка, состряпанная когда-то
Опорой Безгласых Тварей...
Расчет был верным. Барон Шоша так рассердился, что неловко подался
вперед всем телом и залил вином свой парадный бархатный жакет.
- Ничего себе фальшивка! По-вашему, лекарь Аваллис состоял на службе у
Свода? Ерунда. Его записки подтверждаются независимыми свидетельствами
Радзамтала Ринского. Ну а кроме этого, я видел своими собственными глазами,
как Вэль-Вира превращается в сергамену! Своими. Собственными. Глазами.
Шоша не лгал: он действительно был очевидцем того, о чем рассказывал.
Это Лагха чуял. Как и в случае с рыбьим потопом, Лагхе оставалось только
развести руками. Тут встряла Зверда.
- Справедливости ради добавлю: кое-какими немудрящими магиями,
дошедшими до нас из глубины веков, мы, бароны Маш-Магарт, все-таки владеем.
Наиболее сильная из них - это магия составления эликсиров, при помощи
которых можно убить сергамену. Зверь неимоверно прыток и живуч, требуются
колоссальные усилия. Учитывая, что у Вэль-Виры полно преданных солдат,
придется гонять сразу двух зайцев: сражаться с ним как с обычным
человеком-военачальником и, одновременно, постараться уничтожить его как
человека-оборотня.
- Если придется. Напоминаю, я не намерен вмешиваться в ваши дрязги.
Кроме этого, раз у вас есть мертвительные магии против барона-сергамены,
так применяйте их на здоровье! При чем здесь Варан?
- Уже пытались. Но оказалось, что сергамена сильнее наших специально
снаряженных лучников. Для этого-то нам и нужна помощь боевых магов из Свода
Равновесия.
- Свод Равновесия славен не своими боевыми магами. А организацией,
которая позволяет сотне не искушенных в магии рах-саваннов задавить под
началом пар-арценца любую хуммерову скверну.
Это признание не выдавало особых государственных тайн. И все равно
подобной откровенности перед лицом чужеземцев Лагха от себя не ожидал. Ему
почудилось, что кто-то легонько потянул его за язык. Аютское? Но оно на
него почти не действует. "Надо за собой следить повнимательней."
- О да, конечно, - улыбнулась Зверда. - Не кажется ли вам, гнорр, что
мы чересчур много уделяем внимания ерунде? В то время как пора перейти к
главному.
"Куда уж главнее?" - растерялся Лагха.
Зверда наклонилась, протянула руку, легко коснулась век и ресниц барона
Шоши, словно бы смахивая паутинку с лица своего мужа.
Лагха изумился. Барон Шоша, оказывается, уже некоторое время спал с
открытыми глазами. Или заснул только что - от прикосновения Зверды.
Гнорр был не из робкого десятка, но даже он не сразу осмелился легко
прикоснуться вслед за Звердой к барону. Впрочем, не к лицу, а к его
огромной лапе, которая возлежала на закрученном гребнем счастливой волны
подлокотнике кресла.
Тело не лжет: теперь Лагха был точно уверен в том, что барон не
притворяется, а действительно спит непрошибаемым сном усталого,
счастливого, пьяного человека.
Человека ли? Со всей определенностью, След Шоши был человеческим. Это
Лагха понял еще на официальных переговорах. И все-таки сейчас, когда барон
заснул, Лагхе почудилось, что где-то в теле этого невысокого, но
поразительно ширококостного северянина шевельнулась некая иная природа.
Отраженный?
Одновременно с этим Лагха краем глаза видел, как Зверда совершенно
бесшумно поставила бокал на стол, поднялась во весь свой недюжинный рост и
улыбнулась.
- Спит как убитый, - сказала она.
Лагха откинулся в низком кресле, застеленном медвежьей шкурой, и
посмотрел на баронессу. Так, словно бы видел ее впервые в жизни.
Весь день гнорр воспринимал Зверду только как ловкую чужеземную
интриганку, у которой есть определенный политический интерес в Варане. То
есть не как предмет любви, а как предмет чуждой власти, который хочет
использовать подвластные Лагхи силы для достижения своих целей и который, в
свою очередь, можно использовать для того же. Но не более.
Теперь же Зверда представала перед Лагхой во всем блеске своей
великолепной, воинственной, необузданной женственности. От нее шел зов
такой силы, что, казалось, еще немного - и бокалы на столе разлетятся
вдребезги.
Лагха тоже встал из кресла. Он был все-таки выше, пальца на два. Но не
более того!
Лагха почувствовал себя до крайности двусмысленно.
С одной стороны, ему хотелось тут же, почти не раздеваясь, овладеть
Звердой прямо перед камином. С другой - вежливо откланяться и немедленно
уйти ночевать под забором. В его душе, непростой душе Отраженного,
наперебой звенели две струны, и каждая кричала о своем.
- Ты права. Пора перейти к главному, - еле слышно сказал гнорр.
Они не тискали друг друга в глупом нетерпении, не рвали одежду, не
целовались и не сопели попусту.
Лагха расшнуровал штаны, Зверда деловито подобрала свое длинное
парчовое платье, развязала набедренный кушак и опустила платье на плечи.
Лагха осторожно заключил в свои ладони ее литые груди с маленькими
сосками нерожавшей женщины. Зверда нежно подтолкнула Лагху в плечи, чтобы
он лег на спину. Лагха не возражал.
От Зверды шел запах молодого холеного тела и земляники. Ни духами, ни
благовонными притираниями баронесса либо не пользовалась вообще, либо не
пожелала воспользоваться.
Лицо Зверды стало невообразимо серьезным. Лагха почувствовал, как ее
горячее лоно обволакивает его черен. Лагха тоже посерьезнел.
Он не понимал, отчего ему не хочется молоть ласковую ерунду, к которой
его приучила Сайла. Целоваться со Звердой ему тоже не очень-то хотелось.
Заглянув в свое сердце, Лагха понял: ему страшно.
Так они и любили друг друга: почти беззвучно, без единого слова, в
тягучем, исступленном сосредоточении.
Когда Зверда, едва слышно взрыкнув, откинулась на спину, Лагха проливал
семя столь долго, что, думал, отдаст сейчас всю свою жизнь без остатка.
Судя по экстатической дрожи баронессы, ей тоже стоило великих трудов
оставаться в сознании.
"Ворожить - не сено ворошить."
Харренская пословица
Лараф взял книгу, оделся, заткнул свою "подругу" за пояс, тщательно
закрыл тайник и вышел во двор.
Он подошел к парадному входу и отворил дверь. Он проходил здесь
сравнительно недавно - около часа назад.
Парадное еще не заперли на ночь, а могли и вообще не запереть.
Специального человека на дверях у них в доме не было, поскольку дом был
обнесен высокой и крепкой оградой, которая хорошо охранялась. Да и делать
подле их дома праздношатающемуся недругу было нечего. Все дальние подступы
к Казенному Посаду находились под наблюдением Свода.
Мануфактурские же своей дисциплинированностью превосходили, пожалуй,
личную охрану Сиятельной Княгини. И мастерам, и простым рабочим было
запрещено покидать свои подворья и казармы с наступлением темноты.
Ослушников на памяти Ларафа не случалось.
Лараф поднялся на второй этаж и прошел в женское крыло дома. Там жили
его сестры Тенлиль и Анагела со своими служанками. В коридоре горели две
масляных лампы, так что найти дверь в комнату Анагелы не составило труда.
Быть замеченным здесь Лараф не боялся. У него был заготовлен целый
букет отговорок, начиная от прозаической "зашел за книгой" и заканчивая
романтической "некому излить душу". Он и впрямь когда-то часто заходил к
Анагеле то за очередным романом о непобедимом морском офицере-"лососе" Эр
окс Эрре, то просто поделиться с ней своими ночными страхами. Правда, "Семь
Стоп Ледовоокого" быстро отучили его от подобной ерунды.
Лараф постучал тихим-тихим узорчатым стуком, который при достатке
воображения можно было принять за псевдоритмичную крысиную возню.
Долго не открывали. Лараф повторил тайную последовательность. Наконец
Анагела бесшумно подкралась с той стороны.
- Кто там? - шепотом осведомилась она.
Вместо ответа Лараф, в душе посмеиваясь, повторил стук.
Дверь отворилась и Лараф мгновенно ступил внутрь комнаты, оттесняя
Анагелу назад. В ее глазах Лараф прочел смесь крайнего удивления, испуга и
неоправдавшихся ожиданий.
Лараф приложил палец к губам, затворил дверь и только тогда прошептал:
"Не бойся. Мне нужна твоя помощь".
Условный стук, на который отозвалась Анагела, Ларафу не мог быть
известен. Не мог! Им пользовался молодой человек из крепости, бесшумный
ночной гость, имени которого Лараф не знал и о котором едва ли узнал бы
когда-либо, если б не его древняя подруга в деревянном окладе.
Анагела была шокирована и "раскололась" довольно быстро.
Полгода назад Лараф, как обычно перед сном, открыл книгу и попал в
Синий Раздел, на разворот, обещавший "показать ближайший секрет". Краткий
рецепт требовал немедленно проколоть указательный палец, написать прямо на
этой же странице кровью слова "Отворяю врата свои" и лечь спать.
На той странице уже чернели четыре надписи. Лишь в одной из них Лараф
смог узнать нечто, напоминающее харренские буквы. Однако не могло быть
сомнений в том, что все эти надписи означали одно и то же: "Отворяю врата
свои".
Лараф повиновался.
Той же ночью врата его сознания приоткрылись и Лараф оказался в том
самом знакомом до боли коридоре, который сегодня привел его к Анагеле.
Лараф понимал, что должен подождать, поскольку никаких секретов пока что не
видел.
Книга обладала своеобразным чувством юмора: Лараф прождал почти три
часа, причем все это время по полу коридора ползала нечеткая, но, как ему
казалось во сне, голодная тень. Такую тень, пожалуй, мог бы создать клоп
или паучок, лазящий по стеклянному колпаку масляной лампы.
Пришлось стоять затаившись, чтобы призрачная тварь не отреагировала на
движение и не присосалась к нему, ведь и сам-то он, Лараф, был всего лишь
тенью. Откуда появилась мысль о том, что тварь обязательно захочет к нему
присосаться, Лараф не брался судить. Однако проще было довериться этому
подозрению, чем потом казнить себя за опрометчивость.
Наконец в коридоре, ступая мягче первого снега, появился некто в яловых
сапожках. Вполне во плоти, вполне. Его появление сразу же спугнуло мелкую
призрачную дрянь, а крупная призрачная дрянь в лице Ларафа продолжала
стоять неподвижно.
Этот человек, которого Лараф видел со всей определенностью первый раз в
жизни, постучал тихим семитактовым стуком в дверь Анагелы, Анагела открыла
ему и... все понятно, казалось бы. Можно уходить.
Однако бесстыжий Лараф, отважившись просочиться в замочную скважину,
битый час простоял в углу комнаты, созерцая альковную сцену по всех
подробностях.
О том, что к его сводной сестре пожаловал именно "человек из крепости",
легко было судить и по оружию, которое скрывалось под плащом, и по тому, с
какой легкостью он переступал через Уложения Жезла и Браслета, нашептывая
Анагеле, чтобы та ничего не боялась.
Офицер отправился восвояси не один, а в обществе Анагелы. Лараф хотел
последовать за ними. Однако увиденное и услышанное, вся эта милая альковная
возня и в буквальном смысле слова телячьи (собачьи?) нежности чересчур
распалили его воображение. Лараф проснулся и уже не смог заснуть.
Тогда же пришел испуг: а что если Свод пронюхает о его ночной
прогулке-вне-плоти? Впрочем, к рассвету Лараф уговорил себя, что это была
не магия, о нет, вовсе нет - так, просто невинный сон, да и страницу со
своей кровью он отыскать больше не смог, как не тщился. С книгой такое
случалось: один раз открытая наугад страница куда-то пропадала, а
прочитанное некогда предостережение "в хорошего друга закладки не пихают"
Лараф не отважился нарушить.
Всеми этими подробностями Лараф не стал делиться с Анагелой. Он просто
объяснил ей, что является ее преданным другом и не хотел бы, чтобы в одну
из ночей ее застукали в обществе "человека из крепости" другие такие же
"человеки". Свою осведомленность Лараф худо-бедно объяснил собственным
любовным походом к Тенлиль.
- А он лгал мне, что с его появлением все в доме, кроме меня, даже
против собственного желания проваливаются в глубокий сон, - всхлипнула
Анагела.
- Значит, врал, - соврал Лараф. - Чтобы бабу раком ставить, надо бабе
басню впарить. Хм, извини...
Анагела посмотрела на Ларафа с нескрываемой ненавистью. Странный у нее
братец. Вроде бы и застенчивый, серьезный, когда хочет - вежливый и почти
обходительный. Но временами совершенно несносен, хуже солдафона. Не говоря
уже о выражении абсолютного превосходства, которое все чаще проступает у
него на лице.
- Я не доносчик, я никому ничего не скажу, - примирительно пообещал
Лараф. - Но, умоляю тебя, выведи меня из дома тем же путем, каким сюда
приходит твой... друг.
И Анагела провела его, потому что понимала: запираться бессмысленно.
Она еще подумает над тем, как поставить на место этого сопливого
шантажиста. А пока что препирательства могут себе дороже выйти.
Все оказалось так просто, что он мог бы и сам догадаться. Впрочем,
догадаться было мало. Потому что для всей процедуры требовался еще второй
человек на башенке-голубятне, который вытравил бы канат обратно. В
противном случае канат с хитрой кошкой-самохватом на конце так и остался бы
болтаться до утра в воздухе. А значит - поутру был бы обязательно обнаружен
прислугой.
Когда Лараф ковылял ночным лесом по колено в снегу, его как громом
поразило: а как же, в таком случае, смог проделать это сам-один любовник
Анагелы, когда приходил к ней среди ночи? Кто бросал ему канат через забор?
Ох, до чего же все странно здесь, в этом проклятущем Казенном Посаде!
Прочь, скорее прочь отсюда!
Лараф уже углубился в лес не то что на сорок, а на все двести саженей.
Шел мягкий, неспешный снег. Это позволяло надеяться, что глубокий след,
целая борозда, оставленная им, к рассвету окажется засыпанной в достаточной
мере. Да и вряд ли вообще кто-либо обратит на нее внимание, поскольку окна
жилых комнат дома выходят на три других стороны. На лес смотрят только
разные хозяйственные пристройки, конюшня, кузница, заброшенная голубятня,
соединенная с домом не менее заброшенной галереей...
Лараф остановился. Постоял немного, прислонившись спиной к стволу
ясеня, чтобы сосредоточиться. Потом он достал нож и сделал на коре
кольцевой надрез. Чуть ниже сделал второй такой же точно кольцевой надрез и
снял полоску коры.
С первого же раза ему удалось то, чего требовала книга: получить
цельный "поясок", который был бы прерван лишь в одном месте. Его Лараф
сразу же надел на голову, как шутовскую диадему.
С "браслетами" дело обстояло посложнее. Лараф перепортил с десяток
молодых деревьев, пока не одел на запястья по три широких полоски коры.
Затем он примерился и начертил на снегу большой ромб, в который попали
ровно семь деревьев. В вершинах ромба Лараф нарисовал по семиконечной
звезде. Звезды получились неравновеликими и довольно кривыми.
"На кой ляд семиконечные? Насколько проще были бы пять или шесть лучей!
Один-два росчерка - и звезда готова! А над этими до утра можно пропыхтеть".
Но Лараф был подкуплен дружеским настроем книги, который, в
действительности, был бы при точном переводе предостерегающим. Он не знал,
что мрачная тень-"паучок", которая полгода назад привиделась ему во сне,
была вызвана серьезными огрехами в исполнении предписаний книги.
Лараф решил не утруждать себя перерисовыванием звезд. Вместо этого он
стал в центр ромба, достал книгу и положил ее горизонтально на правую
ладонь.
Указательным пальцем левой руки Лараф вывел на деревянном окладе книги
заученное заклинание, одновременно произнося его вслух. Эти же действия он
повторил еще два раза.
Книга полегчала настолько, что почти перестала чувствоваться на ладони
как вещь. Казалось, что в воздухе повисло бесплотное видение.
"Действует, едрена неделя!" - обомлел Лараф. Он уже видел себя в
постели с Тенлиль. А можно и с Анагелой заодно. Да, решительно: ему должны
принадлежать обе сестры!
Теперь, как он помнил, нужно убрать руку за спину.
Так он и поступил. Книга обещала повиснуть в воздухе, раскрыться,
воспылать негасимым огнем и одарить своего "друга" оракулами на предмет его
дальнейших действий, благодаря которым он сможет достичь всего желаемого.
Чего же желал Лараф? Конечно же любви и власти. Как можно больше того и
другого.
Вместо этого книга начала падать - медленно, но неуклонно. За несколько
ударов сердца застывшего неподвижно Ларафа она преодолела половину
расстояния до земли. Он помнил: "будь статуей, что бы ни было". Лараф не
шевелился.
Из-под оклада вырвался язычок оранжевого пламени. Вместо ожидаемого
запаха серы или просто горелой бумаги в лицо Ларафу пахнуло земляникой. С
тихим, но внятным железным скрежетом книга начала открываться, продолжая
свое муторное, снулое падение на снег.
Ларафу захотелось закричать благим матом. Ларафу захотелось помочиться.
Да какое там "захотелось"!
"Одно дело искать Силы, другое - с ней повстречаться". Из
непереведенного Ларафом творческого наследия ледовооких.
Лараф бросился бежать, но почти сразу наткнулся на невидимую преграду,
проходившую там, где по снегу шла одна из линий, составлявших ромб "Большой
Работы". Преграда отбросила Ларафа назад и он упал на снег.
Вскочил на ноги, затравленно огляделся.
Раскрытая книга лежала на снегу. Ее разворот лучился грязно-зеленым
светом.
Было видно, что снег вокруг книги пришел в движение. Будто большая рыба
или исполинский крот ходил кругами под снегом. Безжизненная стихия зимы
оживала, вспучивалась волнами, снежинки собирались в желто-белые
шевелящиеся сгустки и срастались, образуя пока еще неясные очертания
чего-то или кого-то. Гамэри!
- Выпусти меня, подруга! - заорал Лараф во всю глотку. - Выпусти
отсюда!
Он не думал о том, что его могут услышать в доме. Впрочем, в доме не
услышали бы и рев Морского Тритона. Начертанная Ларафом на снегу фигура не
только поглощала все звуки, но и вырезала из пространства само место
Большой Работы.
Даже гнорр Свода Равновесия, находясь снаружи, не увидел бы ровным
счетом ничего интересного. Проходя в одном локте от Большой Работы, он даже
не заподозрил бы, что в ландшафте чего-то не хватает - например, семи
деревьев, некоторого количества снега и ошалевшего от страха отпрыска
семейства Гашалла.
Лыжный пикет Свода, совершающий свой еженощный обход Казенного Посада,
безмятежно проскользил в полулиге от преступления века в процессе его
совершения. Настроение и чувства у двух рах-саваннов Опоры Единства были
самыми обычными, то есть никакими.
Лараф без разбора выкрикнул несколько заклинаний, которые подвернулись
ему на язык.
С гневным пришепетыванием над его головой пронесся клочок непроглядно
черной тьмы.
Три подснежника, выстрелив на высоту человеческого роста омерзительно
мясистые стебли, мгновенно рассыпались кирпично-оранжевым туманом.
Один из ясеневых "браслетов" на запястье Ларафа разошелся на множество
отдельных волокон, каждое из которых превратилось в женский волос, а каждый
волос юрко вплелся между нитями ткани на манжете его рубахи.
"Семь Стоп Ледовоокого" прыгнули на грудь своему очманевшему создателю.
Да так и остались там висеть, прижавшись к его груди, словно бы книга
чего-то смертельно испугалась.
Сразу же вслед за книгой на Ларафа надвинулось существо, не то
выбравшееся, не то собравшееся из снега.
Лараф не успел его толком разглядеть, поскольку вновь попытался бежать.
Он был уверен, что теперь-то сможет прорвать невидимую ромбическую завесу.
Не тут-то было! Он заставил себя обернулся, прижимаясь к завесе спиной.
Ветер, которого не было и быть не могло, развевал на удлиненной голове
огромного мохнатого зверя змеистые космы. В глазах мельтешили оранжевые
огоньки. Существо стояло на четырех лапах, но даже в таком положении было
выше Ларафа.
От ужаса он так и не сообразил, на что же похожа эта грандиозная туша,
хотя позднее понял, что в целом - на медведя. Только медведь имел
невиданный белый цвет, непривычную, псовую форму головы и совершенно
немыслимую для этого зверя конскую (женскую?) гриву.
Страшный гость подошел к нему вплотную и, не мигая, уставился на
Ларафа.