Страница:
"Пока, -- думает, -- то да се, пока разденусь да схожу оправиться, да
галстук потуже привяжу -- оно в аккурат и будет".
Начал наш милый товарищ Василий Иванович раздеваться, глядит на стене
объявление--20 копеек с персоны за раздеванье.
Екнуло у Василия Ивановича сердце. "Нету, -- думает, -- у меня таких
денег. За билет, да, действительно сполна уплачено. А больше, нету. Копеек
восемь, должно быть, набежит. Если,-- думает,--за эту сумму не пристрою
одежу, то худо. Придется в пальто и галошах переть и на шапке сидеть". ,
Разделся наш сердечный друг Василий Иванович Подает одежду с галошами
за барьер.
-- Извини, -- говорит, -- дядя, мелких мало. Прими в руку что есть, не
считая.
А при вешалке, как раз наоборот, попался человек циничный. Он сразу
пересчитал мелкие.
-- Ты, -- говорит, -- что ж это, собачья кровь, шесть копеек мне в руку
кладешь? Я, -- говорит, -- за это могу тебя галошей по морде ударить.
Тут сразу между ними ссора произошла. Крик.
Вешальщик орет:
-- Да мне, может, за эти мелкие противно за твоими галошами ухаживать.
Отойди от моей вешалки, не то я за себя не ручаюсь.
Василий Иванович говорит:
-- Ты, зараза, не ори на меня. Не подрывай авторитета в глазах
буржуазии. Прими одежу, как есть, я тебе завтра занесу остатние.
Вешальщик говорит:
-- Ты меня буржуями не стращай. Я, -- говорит, -- не испугался. Отойди
от моей вешалки на пушечный выстрел, арапская твоя личность.
Тут, конечно, другие вешальщики начали обсуждать эпизод. Дискуссия у
них поднялась, -- дескать, можно ли шесть копеек в руку совать.
А время, конечно, идет. Последние зрители бегут в зал. Акт начинается.
Васин вешальщик орет за своим барьером:
-- Пущай, -- говорит, -- этот паразит в другой раз со своей вешалкой
приходит. Пущай, -- говорит, -- сам вешает и сам сторожит.
Василий Иванович чуть не заплакал от обиды.
-- Ах ты, -- говорит, -- старая морда, верзила - мученик. Да я, --
говорит, -- зa эти выражения могу тебе всю бороду выдернуть.
Тут Василий Иванович поскорей надел пальто, положил галоши в шапку и
бросился к дверям. Бросился к дверям -- не пущают в одеже.
-- Братцы, -- говорит Василий Иванович. -- милые товарищи, билет же,
глядите, вот у меня в руке.. Оторвите от него корешок и пропустите.
Нет, не пускают.
Тут, действительно, Василий Иванович прямо зaметался. Спектакль идет.
Музыка раздается. Билет в руке. И пройти нельзя.
Поскорее разделся Василий Иванович. завернул одежду в узел. Ткнулся с
узлом в дверь -- не дозволяют.
-- Вы бы, -- говорят, -- еще перину с собой принесли.
А время идет. Музыка гремит. Антракт начинается.
Василий Иванович совершенно упал духом. Бросился до своего вешальщика.
-- Ах ты, -- говорит, -- распродажная твоя личность! Глядите, какую
харю наел, ухаживая sa нэпом
Еще немного -- и произошла бы некрасивая стычка. Но, спасибо, другие
вешальщики роэняли.
Один старенький, наиболее добродушный вешальщик говорит Василию
Ивановичу:
-- Прямо, -- говорит, -- очень жалко на тебя глядеть, как ты
расстраиваешься. Вешай ко мне задаром. Только, -- говорит, -- завтра, Христа
ради, не позабудь принести.
Василий Иванович говорит:
-- Чего мне теперь вешать, раз второе действие идет. Я,-- говорит, --
все равно теперь ни хрена не пойму. Я, -- говорит, -- не привык пьесы с
конца глядеть.
Начал Василий Иванович продавать свой билет кому попало. С трудом
продал за гривенник одному беспризорному. Плюнул в сторону своего вешальщика
и вышел на улицу.
Идейный организм
Есть еще идейные люди на белом свете. Не оскудела еще наша жизни.
На праздниках я встретил одного честного борца против алкоголя.
Этот человек сидел напротив меня за рождественским столом.
Наружность у этого человека была угрюмая. Нос крупный, с красным
отливом.
"Этот, -- думаю, -- не подкачает -- самосильно наляжет на хозяйскую
выпивку".
И вдруг вижу, братцы мои, отставляет этот человек свои рюмки и бокалы
в сторону и решительно говорит:
-- Извиняюсь. Не пью. Мне, -- говорит, -- на эти стеклянные предметы
смотреть худо. Я, -- говорит, -- недавно начал идейную борьбу против
алкоголя.
Тут начались среди гостей охи и вздохи. Дескать, такое любопытное
занятие отстранять от себя на праздниках! Можно ли?
Тогда, человек этот горько усмехнулся на эти реплики и начал отчитывать
гостей и хозяев. Много острых и верных вещей сказал он.
-- Люди, -- говорит, -- могут без этого веселиться. Довольно стыдно.
Можно, -- говорит, -- заместо этого в картишки удариться и обыграть хозяина.
Или, -- говорит, -- на худой конец можно погулять с хозяйкой этого дома. Но
зачем же отравлять свой идейный организм такой отравой?
Я, -- говорит, -- всю жизнь пил и закусывал, но теперь я стою за сухой
закон. Пущай будут разные ограничения. Пущай продают полбутылки на брата.
Пора за это взяться и обратить внимание. Довольно.
Я с радостью глядел на этого выдающегося человека.
Его добродушная супруга сидела рядом со мной.
-- Муж-то, -- говорю ей, -- у вас какой идейный супруг.
-- Да, --- говорит, -- такая, знаете, обида напротив праздника! Врач
ему совсем не дозволил пить: "Сердце, -- говорит, -- у вас не дозволяет
наклюкаться. Помереть можете". . .
К концу ужина идейный супруг все же до того назюзюкался, что дважды его
выносили во двор, и там он освежался.
2. Квартира
В нашем доме произошла трагедия.Убийство Муж из ревности убил свою
молодую фактическую супругу и ее юридическую мамашу.
Не будем входить в психологию убийства, скажем одно, убийство произошло
в небольшой уютной квартире -- две комнаты и кухня. Бельэтаж. Уборная.
Ванна. Десять квадратных саженей.
Народу собралось во двор этого дома уйма. Каждому, конечно, любопытно
было узнать, кому теперь домоуправление передаст эту освободившуюся
квартиру.
Уже увезли убийцу. Уже убитых отправили, куда следует, -- толпа не
расходилась.
Завязалась небольшая потасовка. Кто-то дико орал, что это прямо
кумовство передавать эту площадь близким родственникам. Лучше пускай кинут
жребий -- кому достанется.
И вдруг, братцы мои, стало мне грустно на сердце. Стало мне до чего
обидно.
Тут, можно сказать, такая трагедия и драма. с кровью и с убийством, и
тут же, наряду с этим, такой мелкий коммерческий расчет. "Эх, -- думаю,--
бледнолицые мои братья!"
И долго стоял у ворот. И противно мне было принимать участие в этих
грубых разговорах.
Тем более, что на прошлой неделе я, по случаю, получил не очень худую
квартиру. Смешно же опять менять и горячиться. Я доволен.
На-днях мне позвонили по телефону. Кто-то вежливым, мягким голосом
спросил:
-- Товарищ Зощенко?
-- Да.
-- Вот в чем дело. Мы производим опыты над усилителем. Большая просьба
прочесть несколько строк из какого-нибудь вашего рассказа.
У меня была неотложная срочная работа. Мне очень не хотелось отрываться
от дела. Но я человек мягкий. Я уважаю, кроме того, всякие новейшие
изобретения. Я прочел в телефонную трубку несколько строчек.
-- Прекрасно, -- сказал вежливый голос -- Благодарю вас. Звучность
изумительная. Теперь мы попросим вас послушать нашу передачу. Будьте
любезны, отойдите в самый дальний угол комнаты. И слушайте.
Я положил трубку на стол и отошел шагов на десять.
Минуты две стоял дурак-дураком. Потом подошел.
-- Ну. как?
-- Ничего не слышал.
-- Тогда отойдите шагов на пять и присядьте так, чтобы ваше ухо было на
одной линии с трубкой.
Я отошел и присел.
-- Ну. как?
-- Ей-богу. я решительно ничего не слышу! -- сказал я сердитым голосом.
-- Тогда. -- сказал мой собеседник, смеясь, -- повесьте трубку и
ложитесь спать.
Человек смеялся весело, от души, захлебываясь и хрюкая в телефон.
Да, действительно, я был очень взбешен. Я чуть не оторвал телефонную
трубку.
Еще бы -- десять минут меня дурачил какой-то прохвост. Даже заставлял
приседать.
Потом я успокоился. Даже усмехнулся. В чем дело? Все обстоит прекрасно.
Можно записать сюжет. Можно сделать небольшой юмористический рассказ на
актуальную темку -- телефонные хулиганы. Двадцать рублей я честно заработал
на этом поганом деле.
В каждой собачьей ерунде есть свои хорошие стороны.
4. Скупой рыцарь
Год назад в одно почтенное издательское учреждение я три месяца подряд
ходил за деньгами.
Заведующий отделом человек был милый, симпатичный. Всякий раз он
справлялся о моем драгоценном здоровье, интересовался работой. И всегда
очень сочувствовал и входил в положение. Однако, денег не платил.
Примерно, зайдешь к нему числа десятого. Разведет руками, грустно
улыбнется.
-- Ай, -- говорит, -- ну, можно ли в такие несуразные числа заходить.
Десятое число! А мне, может, пятнадцатого рабочим и служащим платить. Сами
посудите.
Ну, сообразишь, что десятое число, действительно, несколько неудобное
число для платежей, -- уйдешь.
Приходишь числа двадцатого. -- Ну, что вы, -- говорит, -- делаете?
Только что недавно рабочим и служащим заплатил. Ну. откуда я вам возьму?
Сами посудите.
Два месяца я терпеливо поднимался на пятый этаж. В начале третьего
месяца я стал слегка наседать и требовать.
Заведующий ерзал на стуле, грустно разводил руками, но денег не платил.
Я знаю--деньги платить занятие скучное, малоприбыльное. Сплошной, можно
сказать, коммерческий расход. В трубу можно свободно полететь, ежели всем
платить. Однако, мне было все равно. Я с энергичной настойчивостью вел свою
линию.
Заведующий, видимо, начал страдать oт моих посещений. Он избегал моего
взгляда. Молча разводил руками. И углублялся в свои бумаги.
Однажды, когда у заведующего сидел какой-то посетитель, я начал
грозить. Я сказал:
-- Либо платите сейчас, либо я сам не знаю, что сейчас сделаю.
В голосе моем появились истерические нотки и вообще некоторое
повизгиванье.
Вдруг я услышал всхлипывание. Я с испугом посмотрел на заведующего.
Закрыв глаза рукой, он плакал, не стесняясь присутствия посетителя.
Я мысленно обругал себя скотиной и выбежал из кабинета.
Мне было ужасно стыдно и неловко.
Так довести человека. Экая я чортова свинья! Ну, действительно, ну,
откуда ему взять денег, если у него, может, нету? Ах, такая гнусность! Надо
извиниться. Скажу: согласен ждать, сколько понадобится.
Я снова пошел в кабинет.
Заведующий, откинувшись на спинку кресла, тихонько смеялся. Его усы и
подбородок дрожали от смеха.
Я услышал, как он говорил своему собеседнику: -- Ну, что я могу
сделать? Пристают, докучают. Мешают работать. Ну, откуда я всем возьму?
Приходится, знаете, прибегать к этой невинной хитрости. Это действует. Они
народ впечатлительный.
Я подошел к столу и тяжелым голосом потребовал немедленной уплаты.
Заведующий, не глядя на мое лицо, написал на моем заявлении -- уплатить
завтра.
Назавтра я деньги получил.
Этот случай -- подлинная правда. Я давно уже перестал фантазией
разбавлять свои рассказы.
5. Обезьяний язык
Трудный это русский язык, дорогие граждане! Беда какой трудный!
Главная причина в том, что иностранных слов в нем до чорта. Ну, взять
французскую речь. Все хорошо и понятно. Кескесе, мерси, комси -- все,
обратите ваше внимание, чисто французские, натуральные, понятные слова.
А нy-те-ка. сунься теперь с русской фразой -- беда. Вся речъ пересыпана
словами с иностранным, туманным значением.
От этого затрудняется речь, нарушается дыхание и треплются нервы.
Я вот на-днях слышал разговор. На собрании было. Соседи мои
разговорились. Очень умный и интеллигентный разговор был, но я, человек без
высшего образования, понимал ихний разговор с трудом и хлопал ушами.
Началось дело с пустяков.
Мой сосед, не старый еще мужчина с бородой, наклонился к своему соседу
слева и вежливо спросил:
-- А что, товарищ, это заседание пленарное будет, али как?
~ Пленарное, -- небрежно ответил сосед.
-- Ишь ты, -- удивился первый, -- то-то я и гляжу, что такое? -- как
будто оно и пленарное.
-- Да уж -- будьте покойны. -- строго ответил второй. -- Сегодня сильно
пленарное, и кворум такой подобрался -- только держись.
-- Да ну?--спросил сосед. -- Неужели и кворум подобрался?
-- Ей-богу. -- сказал второй. -- И что же он, кворум-то этот?
--- Да ничего, -- ответил сосед, несколько растерявшись. -- Подобрался
и все тут.
-- Скажи на милость, -- с огорчением покачал головой первый сосед. -- С
чего бы это он, а?
Второй сосед развел руками и строго посмотрел на собеседника, потом
добавил с мягкой улыбкой:
-- Вот вы, товарищ, небось, не одобряете эти пленарные заседания. . . А
мне как-то они ближе. Все как-то, знаете ли, выходит в них минимально по
существу дня. .. Хотя я, прямо скажу, последнее время отношусь довольно
перманентно к этим собраниям. Так, знаете ли, индустрия из пустого в
порожнее.
-- Не всегда это, -- возразил первый. -- Если, конечно, посмотреть с
точки зрения. Вступить, так сказать, на точку зрения и оттеда, с точки
зрения, то да -- индустрия конкретно.
-- Конкретно фактически, -- строго поправил второй.
-- Пожалуй, -- согласился собеседник. -- Это я гоже допущаю. Конкретно
фактически. Хотя как когда...
-- Всегда, -- коротко отрезал второй. -- Всегда, уважаемый товарищ.
Особенно, если после речей подсекция заварится минимально. Дискуссии и крику
тогда не оберешься.
На трибуну взошел человек и махнул рукой. Все смолкло. Только соседи
мои, несколько разгоряченные спором, не сразу замолчали. Первый сосед никак
не мог помириться с тем, что подсекция заваривается минимально. Ему
казалось, что подекция заваривается несколько иначе.
На соседей моих зашикали. Соседи пожали плечами и смолкли. Потом первый
сосед наклонился ко второму и тихо спросил:
-- Это кто ж там такой вышедши.
-- Это? Да это президиум вышедши. Очень острый мужчина. И оратор
первейший. Завсегда остро говорит по существу дня.
Оратор простер руки вперед и начал речь.
И когда он произносил надменные слова с иностранным, туманным
значением, соседи мои сурово кивали головами. Причем второй сосед строго
поглядывал на первого, желая показать, что он все все же был прав в только
что законченном споре.
Трудно, товарищи, говорить по-русски!
То-есть каторжный труд -- велосипеды теперь иметь. Действительно верно,
громадное через них удовольствие, физическое развлечение и все такое. На
собак, опять же можно наехать. Или куренка попугать.
Но только, несмотря на это, от велосипеда я отказываюсь. Я тяжко
захворал через свою машину, через свой этот аппарат.
Я надорвался. И теперь лечусь амбулаторно. Грыжа у меня открылась. Я
теперь, может быть, инвалид. Собственная машина меня уела.
Действительно, положение такое -- на две минуты машину невозможно без
себя оставить -- упрут. Ну, и приходилось в силу этого машину на себе носить
в свободное от катанья время. На плечах.
Бывало, в магазин с машиной заходишь -- публику за прилавок колесьями
загоняешь. Или к знакомым в разные этажи поднимаешься. По делам. Или к
родственникам.
Да и у родственников тоже сидишь -- за руль держишься. Мало ли какое
настроение у родственников. Я не знаю. В чужую личность не влезешь.
Отвертят ааднее колесо или внутреннюю шину вынут. А после скажут: так и
было.
В общем, тяжело приходилось.
Неизвестно даже, кто на ком больше ездил. Я на велосипеде или он на
мне.
Конечно, некоторые довоенные велосипедисты пробовали оставлять на улице
велосипеды. Замыкали на все запоры. Однако, не достигало -- угоняли.
Ну, и приходилось считаться с мировоззрением остальных граждан.
Приходилось носить машину на себе.
Конечно, человеку со здоровой психикой не составляет труда понести на
себе машину. Но тут обстоятельства для меня сложились неаккуратно.
А понадобился мне в срочном порядке целковый. На пропой души.
"Надо, -- думаю, -- где-нибудь забодать".
Благо машина есть -- сел и поехал. Заехал к одному приятелю -- дома
нету. Заехал к другому -- денег дома нету, а приятель дома.
А один приятель хотя проживает в третьем этаже, зато другой в седьмом.
Туда и назад с машиной смотался -- и язык высунул.
После того поехал к родственнице. На Симбирскую улицу. К родной тетке.
А она, зануда, на шестом этаже живет.
Поднялся со своим аппаратом на шестой этаж. Смотрю, на дверях записка.
Дескать, приду через полчаса.
"Шляется, -- думаю, -- старая кочерыжка". Ужасно я расстроился и
сгоряча вниз сошел. Мне бы с машиной наверху обождать, а я сошел от
расстройства чувств. Стал внизу тетку ждать.
Вскоре она приходит и обижается на меня, зачем я с ней наверх итти не
хочу.
-- У меня, -- говорит, -- с собою около гривенника. Остальные деньги на
квартире.
Взял я машину на плечо, пошел за теткой. И чувствую, икота поднимается,
и язык наружу вылезает. Однако, дошел. Получил деньги сполна. Пошамал для
подкрепления организма. Накачал шину и вниз сошел.
Только дошел донизу -- гляжу, парадная дверь закрыта. У них в семь
часов закрывается.
Ничего я тогда не сказал, только ужасно заскрипел зубами, надел на себя
велосипед и стал опять подниматься. Сколько времени я поднимался -- не
помню. Шел, прямо, как сквозь сон.
Начала меня тетка выпущать с черного хода. Сама, зануда, смеется.
-- Ты бы, -- говорит, -- машину наверху оставлял, если внизу боишься.
После перестала смеяться -- видит ужасная бледность разлилась по моему
лицу. А я, действительно, держусь за руль и качаюсь.
Однако, вышел на улицу. Но ехать от слабости не мог. А теперь
обнаружились последствия -- хвораю через эту каторгу.
Утешаюсь только тем, что мотоциклистам еще хуже. Вот, небось,
переживают!
И хорошо еще,, что у нас небоскребов не удосужились построить. Сколько
бы народу полегло!
Скажу вам откровенно: я очень люблю людей.
Другие, знаете ли, на собак растрачивают свои симпатии. Купают их и на
цепочках водят. А мне как-то человек милее.
Однако, не могу соврать: при всей своей горячей любви не видел
бескорыстных людей.
Один-было парнишка светлой личностью промелькнул в моей жизни. Да и то
сейчас насчет него нахожусь в тяжелом раздумье. Не могу решить, чего он
тогда думал. Пес его знает -- какие у него были мысли, когда он делал свое
ескорыстное дело.
А шел я, знаете, из Ялты в Алупку. Пешком. По шоссе.
Я в этом году в Крыму был. В доме отдыха.
Так иду я пешком. Любуюсь крымской природой. Налево, конечно, синее
море. Корабли плавают. Направо -- чертовские горы. Орлы порхают. Красота,
можно сказать, неземная.
Одно худо -- невозможно жарко. Через эту жару даже красота на ум
нейдет. Оторачиваешься от панорамы. И пыль на зубах скрипит.
Семь верст прошел и язык высунул.
А до Алупки еще чорт знает сколько. Может, верст десять. Прямо не рад,
что и вышел.
Прошел еще версту. Запарился. Присел на дорогу. Сижу. Отдыхаю. И вижу
-- позади меня человек идет. Шагов, может, за пятьсот.
А кругом, конечно, пустынно. Ни души. Орлы летают.
Худого я тогда ничего не подумал. Но все-таки при всей своей любви к
людям не люблю с ними встречаться в пустынном месте. Мало ли чего бывает.
Соблазну много.
Встал и пошел. Немного прошел, обернулся -- идет человек за мной.
Тогда я пошел быстрее, -- он как будто бы тоже поднажал.
Иду, на крымскую природу не гляжу. Только бы, думаю, живьем до Алупки
дойти. Оборачиваюсь. Гляжу -- он рукой мне машет. Я ему тоже махнул рукой.
Дескать, отстань, сделай милость.
Слышу, кричит чего-то.
Вот, думаю, сволочь, привязался!
Ходко пошел вперед. Слышу опять кричит. И бежит сзади меня.
Несмотря на усталось, я тоже побежал.
Пробежал немного -- задыхаюсь.
Слышу кричит:
-- Стой! Стой! Товарищ!
Прислонился я к скале. Стою.
Подбегает до меня небогато одетый человек. В сандалиях. И заместо
рубашки -- сетка.
-- Чего вам, говорю, надо?
Ничего, говорит не надо. А вижу -- не туда идете. Вы в Алупку?
-- В Алупку.
-- Тогда, говорит, вам по шаше не надо. По шаше громадный крюк даете.
Туристы тут завсегда путаются. А тут по тропке надо итти. Версты четыре
выгоды. И тени много.
-- Да нет, говорю, мерси-спасибо. Я уж по шоссе пойду.
-- Ну, говорит, как хотите. А я по тропинке. Повернулся и пошел назад.
После говорит:
-- Нет ли папироски, товарищ? Курить охота.
Дал я ему папироску. И сразу как-то мы с ним познакомились и
подружились. И пошли вместе. По тропинке.
Очень симпатичный человек оказался. Пищевик. Всю дорогу он надо мной
смеялся.
-- Прямо, говорит, тяжело было на вас глядеть. Идет не туда. Дай,
думаю, скажу. А вы бежите. Чего-ж вы бежали?
-- Да, говорю, чего не пробежать.
Незаметно, по тенистой тропинке пришли мы В Алупку и здесь
распрощались.
Весь цельный вечер я думал насчет этого пищевика.
Человек бежал, задыхался, сандалии трепал. И для чего? Чтобы сказать
куда мнe надо итти. Это было очень благородно с его стороны.
Я теперь, вернувшись в Ленинград, думаю: пес его знает, а может, ему
курить сильно захотелось? Может, он хотел папироску у меня стрельнуть. Вот и
бежал. Или, может, итти ему было скучно-- попутчика искал.
Так и не знаю.
Давненько я не праздновал Рождества.
В последний раз это было лет семь назад.
Перед самым Рождеством выехал я к своим родным в Петроград. Мне не
повезло: на какой-то пустяковой станции пришлось ночевать. Поезд опаздывал
часов на двенадцать.
А станция была действительно пустяковая -- не было даже буфета.
Сторож, впрочем, хвалился, что буфет "обнакновенно есть, но покеда", по
случаю праздников -- нет. Утешение было среднее.
На этой станции нас, горемычных путников, было человек двенадцать. Тут
был и какой-то купец-рыбник с бородой, два студента, и какая-то женщина в
старомодной ротонде, с двумя чемоданами, и прочий неизвестный мне люд.
Все покорно сидели за столом в маленькой зальце, и только в купце
бушевала злоба. Он вскакивал из-за стола, бежал в дежурную, и нам было
слышно, как голос его злобно повизгивал и повышался. Кто-то из начальства
отвечал спокойно:
-- Не могу знать... В восемь утра... Не раньше.
Среди пассажиров был еще очень опрятного вида старичок в шубке и в
высокой меховой шапке. Сначала старичок, добродушно посмеиваясь, утешал
пассажиров, ласково глядя им в глаза, потом принялся подпевать тихим
козлиным тенорком: "Рождество твое, Христе боже наш".
Это был старичок совершенно набожного вида.
Добродушие и кротость были заметны во всяком его движении.
Он сидел на стуле и, покачиваясь в такт, пел "Рождество твое". Но вдруг
сорвался со стула и исчез со станции... Через несколько минут он вернулся,
держа в руке еловый сучок.
-- Вот!--сказал старичок с восторгом, подходя к столу. -- Вот,
милостивые государи, и у нас елка.
И старичок принялся втыкать елку в графин, тихо подпевая: "Рождество
твое, Христе боже наш".
-- Вот, милостивые государи, -- снова сказал старичок, несколько отходя
от стола и любуясь своей работой. -- В этот торжественный день, по чьим-то
грехам, вынуждены мы тут сидеть яко благ, яко наг...
Пассажиры с неудовольствием и раздражением смотрели на суетливую
фигурку старика.
-- Да, -- продолжал старичок, -- по чьим-то грехам. .. Православные
христиане, этот торжественный день мы, конечно, привыкли проводить среди
своих друзей и приятелей. Мы привыкли смотреть, как наши маленькие детки
прыгают в неописуемом восторге вокруг рождественской елки... Нам нравится,
милостивые государи, по человеческим слабостям, откушать в этот день и
ветчинки с зеленым горошком, и кружок-другой колбасы, и ломтик гуся, и
рюмашечку чего-нибудь этого. ..[Author ID1: at Tue Dec 13 14:20:00 2005 ]
-- Тьфу! -- сказал рыботорговец, с омерзением глядя на старичка.
Пассажиры задвигались на стульях.
-- Да, милостивые государи, -- продолжал старичок тончайшим голосом, --
привыкли мы проводить этот день в торжестве, но если нет, то не пойдешь
против бога.. . Говорят, тут неподалеку существует церковка... Пойду я туда.
.. Пойду, милостивые государи, пролью слезу и поставлю свечечку. ..
-- Послушайте, -- сказал торговец, -- а может, тут чем разжиться можно?
Может, в самом деле, тут этово... ветчинки раздобыть можно? Ежели
расспросить.
-- Полагаю, что можно, -- сказал старичок, -- за деньги, милостивые
государи, все можно. Ежели собраться...
Купец вынул бумажник и, хлопнув об стол, стал отсчитывать. Пассажиры с
радостью заворочались на стульях, вытаскивая свои деньги. ..
Через несколько минут, подсчитав собранные деньги, старичок с восторгом
объявил, что хватит за глаза и на еду и на питье и на прочее.
-- Только вы недолго, -- сказал торговец.
-- Поставлю свечечку, -- сказал старичок, -- пролью слезу, расспрошу у
православных христиан, где купить, и назад... За кого, милостивые государи,
поставить свечечку?
-- Поставьте за меня, -- сказала женщина в ротонде, роясь в кошельке и
протягивая деньги.
Денег от нее старичок не взял.
-- Нет, сударыня, -- сказал он, -- позвольте уж мне из своих скромных
средств сделать христианское дело. За кого еще?
-- Ну и за меня тогда, -- сказал купец, пряча свой бумажник.
Старичок кивнул головой и вышел. "Рождество твое, Христе боже наш", --
услышали мы его голос.
-- Какой божественный старичок!--сказал торговец.
-- Удивительный старичок, -- поддержал кто-то. И пассажиры с восторгом
стали рассуждать о старичке.
Прошел час. Потом два. Потом часы пробили пять. Старичок не шел. В семь
часов утра его тоже не было.
Половина восьмого -- подали поезд, и пассажиры бросились занимать
места.
Поезд тронулся.
Было еще темновато. Вдруг мне показалось, что за углом станции мелкнула
знакомая фигура старичка.
Я бросился к окну. Старичок скрылся.
галстук потуже привяжу -- оно в аккурат и будет".
Начал наш милый товарищ Василий Иванович раздеваться, глядит на стене
объявление--20 копеек с персоны за раздеванье.
Екнуло у Василия Ивановича сердце. "Нету, -- думает, -- у меня таких
денег. За билет, да, действительно сполна уплачено. А больше, нету. Копеек
восемь, должно быть, набежит. Если,-- думает,--за эту сумму не пристрою
одежу, то худо. Придется в пальто и галошах переть и на шапке сидеть". ,
Разделся наш сердечный друг Василий Иванович Подает одежду с галошами
за барьер.
-- Извини, -- говорит, -- дядя, мелких мало. Прими в руку что есть, не
считая.
А при вешалке, как раз наоборот, попался человек циничный. Он сразу
пересчитал мелкие.
-- Ты, -- говорит, -- что ж это, собачья кровь, шесть копеек мне в руку
кладешь? Я, -- говорит, -- за это могу тебя галошей по морде ударить.
Тут сразу между ними ссора произошла. Крик.
Вешальщик орет:
-- Да мне, может, за эти мелкие противно за твоими галошами ухаживать.
Отойди от моей вешалки, не то я за себя не ручаюсь.
Василий Иванович говорит:
-- Ты, зараза, не ори на меня. Не подрывай авторитета в глазах
буржуазии. Прими одежу, как есть, я тебе завтра занесу остатние.
Вешальщик говорит:
-- Ты меня буржуями не стращай. Я, -- говорит, -- не испугался. Отойди
от моей вешалки на пушечный выстрел, арапская твоя личность.
Тут, конечно, другие вешальщики начали обсуждать эпизод. Дискуссия у
них поднялась, -- дескать, можно ли шесть копеек в руку совать.
А время, конечно, идет. Последние зрители бегут в зал. Акт начинается.
Васин вешальщик орет за своим барьером:
-- Пущай, -- говорит, -- этот паразит в другой раз со своей вешалкой
приходит. Пущай, -- говорит, -- сам вешает и сам сторожит.
Василий Иванович чуть не заплакал от обиды.
-- Ах ты, -- говорит, -- старая морда, верзила - мученик. Да я, --
говорит, -- зa эти выражения могу тебе всю бороду выдернуть.
Тут Василий Иванович поскорей надел пальто, положил галоши в шапку и
бросился к дверям. Бросился к дверям -- не пущают в одеже.
-- Братцы, -- говорит Василий Иванович. -- милые товарищи, билет же,
глядите, вот у меня в руке.. Оторвите от него корешок и пропустите.
Нет, не пускают.
Тут, действительно, Василий Иванович прямо зaметался. Спектакль идет.
Музыка раздается. Билет в руке. И пройти нельзя.
Поскорее разделся Василий Иванович. завернул одежду в узел. Ткнулся с
узлом в дверь -- не дозволяют.
-- Вы бы, -- говорят, -- еще перину с собой принесли.
А время идет. Музыка гремит. Антракт начинается.
Василий Иванович совершенно упал духом. Бросился до своего вешальщика.
-- Ах ты, -- говорит, -- распродажная твоя личность! Глядите, какую
харю наел, ухаживая sa нэпом
Еще немного -- и произошла бы некрасивая стычка. Но, спасибо, другие
вешальщики роэняли.
Один старенький, наиболее добродушный вешальщик говорит Василию
Ивановичу:
-- Прямо, -- говорит, -- очень жалко на тебя глядеть, как ты
расстраиваешься. Вешай ко мне задаром. Только, -- говорит, -- завтра, Христа
ради, не позабудь принести.
Василий Иванович говорит:
-- Чего мне теперь вешать, раз второе действие идет. Я,-- говорит, --
все равно теперь ни хрена не пойму. Я, -- говорит, -- не привык пьесы с
конца глядеть.
Начал Василий Иванович продавать свой билет кому попало. С трудом
продал за гривенник одному беспризорному. Плюнул в сторону своего вешальщика
и вышел на улицу.
Идейный организм
Есть еще идейные люди на белом свете. Не оскудела еще наша жизни.
На праздниках я встретил одного честного борца против алкоголя.
Этот человек сидел напротив меня за рождественским столом.
Наружность у этого человека была угрюмая. Нос крупный, с красным
отливом.
"Этот, -- думаю, -- не подкачает -- самосильно наляжет на хозяйскую
выпивку".
И вдруг вижу, братцы мои, отставляет этот человек свои рюмки и бокалы
в сторону и решительно говорит:
-- Извиняюсь. Не пью. Мне, -- говорит, -- на эти стеклянные предметы
смотреть худо. Я, -- говорит, -- недавно начал идейную борьбу против
алкоголя.
Тут начались среди гостей охи и вздохи. Дескать, такое любопытное
занятие отстранять от себя на праздниках! Можно ли?
Тогда, человек этот горько усмехнулся на эти реплики и начал отчитывать
гостей и хозяев. Много острых и верных вещей сказал он.
-- Люди, -- говорит, -- могут без этого веселиться. Довольно стыдно.
Можно, -- говорит, -- заместо этого в картишки удариться и обыграть хозяина.
Или, -- говорит, -- на худой конец можно погулять с хозяйкой этого дома. Но
зачем же отравлять свой идейный организм такой отравой?
Я, -- говорит, -- всю жизнь пил и закусывал, но теперь я стою за сухой
закон. Пущай будут разные ограничения. Пущай продают полбутылки на брата.
Пора за это взяться и обратить внимание. Довольно.
Я с радостью глядел на этого выдающегося человека.
Его добродушная супруга сидела рядом со мной.
-- Муж-то, -- говорю ей, -- у вас какой идейный супруг.
-- Да, --- говорит, -- такая, знаете, обида напротив праздника! Врач
ему совсем не дозволил пить: "Сердце, -- говорит, -- у вас не дозволяет
наклюкаться. Помереть можете". . .
К концу ужина идейный супруг все же до того назюзюкался, что дважды его
выносили во двор, и там он освежался.
2. Квартира
В нашем доме произошла трагедия.Убийство Муж из ревности убил свою
молодую фактическую супругу и ее юридическую мамашу.
Не будем входить в психологию убийства, скажем одно, убийство произошло
в небольшой уютной квартире -- две комнаты и кухня. Бельэтаж. Уборная.
Ванна. Десять квадратных саженей.
Народу собралось во двор этого дома уйма. Каждому, конечно, любопытно
было узнать, кому теперь домоуправление передаст эту освободившуюся
квартиру.
Уже увезли убийцу. Уже убитых отправили, куда следует, -- толпа не
расходилась.
Завязалась небольшая потасовка. Кто-то дико орал, что это прямо
кумовство передавать эту площадь близким родственникам. Лучше пускай кинут
жребий -- кому достанется.
И вдруг, братцы мои, стало мне грустно на сердце. Стало мне до чего
обидно.
Тут, можно сказать, такая трагедия и драма. с кровью и с убийством, и
тут же, наряду с этим, такой мелкий коммерческий расчет. "Эх, -- думаю,--
бледнолицые мои братья!"
И долго стоял у ворот. И противно мне было принимать участие в этих
грубых разговорах.
Тем более, что на прошлой неделе я, по случаю, получил не очень худую
квартиру. Смешно же опять менять и горячиться. Я доволен.
На-днях мне позвонили по телефону. Кто-то вежливым, мягким голосом
спросил:
-- Товарищ Зощенко?
-- Да.
-- Вот в чем дело. Мы производим опыты над усилителем. Большая просьба
прочесть несколько строк из какого-нибудь вашего рассказа.
У меня была неотложная срочная работа. Мне очень не хотелось отрываться
от дела. Но я человек мягкий. Я уважаю, кроме того, всякие новейшие
изобретения. Я прочел в телефонную трубку несколько строчек.
-- Прекрасно, -- сказал вежливый голос -- Благодарю вас. Звучность
изумительная. Теперь мы попросим вас послушать нашу передачу. Будьте
любезны, отойдите в самый дальний угол комнаты. И слушайте.
Я положил трубку на стол и отошел шагов на десять.
Минуты две стоял дурак-дураком. Потом подошел.
-- Ну. как?
-- Ничего не слышал.
-- Тогда отойдите шагов на пять и присядьте так, чтобы ваше ухо было на
одной линии с трубкой.
Я отошел и присел.
-- Ну. как?
-- Ей-богу. я решительно ничего не слышу! -- сказал я сердитым голосом.
-- Тогда. -- сказал мой собеседник, смеясь, -- повесьте трубку и
ложитесь спать.
Человек смеялся весело, от души, захлебываясь и хрюкая в телефон.
Да, действительно, я был очень взбешен. Я чуть не оторвал телефонную
трубку.
Еще бы -- десять минут меня дурачил какой-то прохвост. Даже заставлял
приседать.
Потом я успокоился. Даже усмехнулся. В чем дело? Все обстоит прекрасно.
Можно записать сюжет. Можно сделать небольшой юмористический рассказ на
актуальную темку -- телефонные хулиганы. Двадцать рублей я честно заработал
на этом поганом деле.
В каждой собачьей ерунде есть свои хорошие стороны.
4. Скупой рыцарь
Год назад в одно почтенное издательское учреждение я три месяца подряд
ходил за деньгами.
Заведующий отделом человек был милый, симпатичный. Всякий раз он
справлялся о моем драгоценном здоровье, интересовался работой. И всегда
очень сочувствовал и входил в положение. Однако, денег не платил.
Примерно, зайдешь к нему числа десятого. Разведет руками, грустно
улыбнется.
-- Ай, -- говорит, -- ну, можно ли в такие несуразные числа заходить.
Десятое число! А мне, может, пятнадцатого рабочим и служащим платить. Сами
посудите.
Ну, сообразишь, что десятое число, действительно, несколько неудобное
число для платежей, -- уйдешь.
Приходишь числа двадцатого. -- Ну, что вы, -- говорит, -- делаете?
Только что недавно рабочим и служащим заплатил. Ну. откуда я вам возьму?
Сами посудите.
Два месяца я терпеливо поднимался на пятый этаж. В начале третьего
месяца я стал слегка наседать и требовать.
Заведующий ерзал на стуле, грустно разводил руками, но денег не платил.
Я знаю--деньги платить занятие скучное, малоприбыльное. Сплошной, можно
сказать, коммерческий расход. В трубу можно свободно полететь, ежели всем
платить. Однако, мне было все равно. Я с энергичной настойчивостью вел свою
линию.
Заведующий, видимо, начал страдать oт моих посещений. Он избегал моего
взгляда. Молча разводил руками. И углублялся в свои бумаги.
Однажды, когда у заведующего сидел какой-то посетитель, я начал
грозить. Я сказал:
-- Либо платите сейчас, либо я сам не знаю, что сейчас сделаю.
В голосе моем появились истерические нотки и вообще некоторое
повизгиванье.
Вдруг я услышал всхлипывание. Я с испугом посмотрел на заведующего.
Закрыв глаза рукой, он плакал, не стесняясь присутствия посетителя.
Я мысленно обругал себя скотиной и выбежал из кабинета.
Мне было ужасно стыдно и неловко.
Так довести человека. Экая я чортова свинья! Ну, действительно, ну,
откуда ему взять денег, если у него, может, нету? Ах, такая гнусность! Надо
извиниться. Скажу: согласен ждать, сколько понадобится.
Я снова пошел в кабинет.
Заведующий, откинувшись на спинку кресла, тихонько смеялся. Его усы и
подбородок дрожали от смеха.
Я услышал, как он говорил своему собеседнику: -- Ну, что я могу
сделать? Пристают, докучают. Мешают работать. Ну, откуда я всем возьму?
Приходится, знаете, прибегать к этой невинной хитрости. Это действует. Они
народ впечатлительный.
Я подошел к столу и тяжелым голосом потребовал немедленной уплаты.
Заведующий, не глядя на мое лицо, написал на моем заявлении -- уплатить
завтра.
Назавтра я деньги получил.
Этот случай -- подлинная правда. Я давно уже перестал фантазией
разбавлять свои рассказы.
5. Обезьяний язык
Трудный это русский язык, дорогие граждане! Беда какой трудный!
Главная причина в том, что иностранных слов в нем до чорта. Ну, взять
французскую речь. Все хорошо и понятно. Кескесе, мерси, комси -- все,
обратите ваше внимание, чисто французские, натуральные, понятные слова.
А нy-те-ка. сунься теперь с русской фразой -- беда. Вся речъ пересыпана
словами с иностранным, туманным значением.
От этого затрудняется речь, нарушается дыхание и треплются нервы.
Я вот на-днях слышал разговор. На собрании было. Соседи мои
разговорились. Очень умный и интеллигентный разговор был, но я, человек без
высшего образования, понимал ихний разговор с трудом и хлопал ушами.
Началось дело с пустяков.
Мой сосед, не старый еще мужчина с бородой, наклонился к своему соседу
слева и вежливо спросил:
-- А что, товарищ, это заседание пленарное будет, али как?
~ Пленарное, -- небрежно ответил сосед.
-- Ишь ты, -- удивился первый, -- то-то я и гляжу, что такое? -- как
будто оно и пленарное.
-- Да уж -- будьте покойны. -- строго ответил второй. -- Сегодня сильно
пленарное, и кворум такой подобрался -- только держись.
-- Да ну?--спросил сосед. -- Неужели и кворум подобрался?
-- Ей-богу. -- сказал второй. -- И что же он, кворум-то этот?
--- Да ничего, -- ответил сосед, несколько растерявшись. -- Подобрался
и все тут.
-- Скажи на милость, -- с огорчением покачал головой первый сосед. -- С
чего бы это он, а?
Второй сосед развел руками и строго посмотрел на собеседника, потом
добавил с мягкой улыбкой:
-- Вот вы, товарищ, небось, не одобряете эти пленарные заседания. . . А
мне как-то они ближе. Все как-то, знаете ли, выходит в них минимально по
существу дня. .. Хотя я, прямо скажу, последнее время отношусь довольно
перманентно к этим собраниям. Так, знаете ли, индустрия из пустого в
порожнее.
-- Не всегда это, -- возразил первый. -- Если, конечно, посмотреть с
точки зрения. Вступить, так сказать, на точку зрения и оттеда, с точки
зрения, то да -- индустрия конкретно.
-- Конкретно фактически, -- строго поправил второй.
-- Пожалуй, -- согласился собеседник. -- Это я гоже допущаю. Конкретно
фактически. Хотя как когда...
-- Всегда, -- коротко отрезал второй. -- Всегда, уважаемый товарищ.
Особенно, если после речей подсекция заварится минимально. Дискуссии и крику
тогда не оберешься.
На трибуну взошел человек и махнул рукой. Все смолкло. Только соседи
мои, несколько разгоряченные спором, не сразу замолчали. Первый сосед никак
не мог помириться с тем, что подсекция заваривается минимально. Ему
казалось, что подекция заваривается несколько иначе.
На соседей моих зашикали. Соседи пожали плечами и смолкли. Потом первый
сосед наклонился ко второму и тихо спросил:
-- Это кто ж там такой вышедши.
-- Это? Да это президиум вышедши. Очень острый мужчина. И оратор
первейший. Завсегда остро говорит по существу дня.
Оратор простер руки вперед и начал речь.
И когда он произносил надменные слова с иностранным, туманным
значением, соседи мои сурово кивали головами. Причем второй сосед строго
поглядывал на первого, желая показать, что он все все же был прав в только
что законченном споре.
Трудно, товарищи, говорить по-русски!
То-есть каторжный труд -- велосипеды теперь иметь. Действительно верно,
громадное через них удовольствие, физическое развлечение и все такое. На
собак, опять же можно наехать. Или куренка попугать.
Но только, несмотря на это, от велосипеда я отказываюсь. Я тяжко
захворал через свою машину, через свой этот аппарат.
Я надорвался. И теперь лечусь амбулаторно. Грыжа у меня открылась. Я
теперь, может быть, инвалид. Собственная машина меня уела.
Действительно, положение такое -- на две минуты машину невозможно без
себя оставить -- упрут. Ну, и приходилось в силу этого машину на себе носить
в свободное от катанья время. На плечах.
Бывало, в магазин с машиной заходишь -- публику за прилавок колесьями
загоняешь. Или к знакомым в разные этажи поднимаешься. По делам. Или к
родственникам.
Да и у родственников тоже сидишь -- за руль держишься. Мало ли какое
настроение у родственников. Я не знаю. В чужую личность не влезешь.
Отвертят ааднее колесо или внутреннюю шину вынут. А после скажут: так и
было.
В общем, тяжело приходилось.
Неизвестно даже, кто на ком больше ездил. Я на велосипеде или он на
мне.
Конечно, некоторые довоенные велосипедисты пробовали оставлять на улице
велосипеды. Замыкали на все запоры. Однако, не достигало -- угоняли.
Ну, и приходилось считаться с мировоззрением остальных граждан.
Приходилось носить машину на себе.
Конечно, человеку со здоровой психикой не составляет труда понести на
себе машину. Но тут обстоятельства для меня сложились неаккуратно.
А понадобился мне в срочном порядке целковый. На пропой души.
"Надо, -- думаю, -- где-нибудь забодать".
Благо машина есть -- сел и поехал. Заехал к одному приятелю -- дома
нету. Заехал к другому -- денег дома нету, а приятель дома.
А один приятель хотя проживает в третьем этаже, зато другой в седьмом.
Туда и назад с машиной смотался -- и язык высунул.
После того поехал к родственнице. На Симбирскую улицу. К родной тетке.
А она, зануда, на шестом этаже живет.
Поднялся со своим аппаратом на шестой этаж. Смотрю, на дверях записка.
Дескать, приду через полчаса.
"Шляется, -- думаю, -- старая кочерыжка". Ужасно я расстроился и
сгоряча вниз сошел. Мне бы с машиной наверху обождать, а я сошел от
расстройства чувств. Стал внизу тетку ждать.
Вскоре она приходит и обижается на меня, зачем я с ней наверх итти не
хочу.
-- У меня, -- говорит, -- с собою около гривенника. Остальные деньги на
квартире.
Взял я машину на плечо, пошел за теткой. И чувствую, икота поднимается,
и язык наружу вылезает. Однако, дошел. Получил деньги сполна. Пошамал для
подкрепления организма. Накачал шину и вниз сошел.
Только дошел донизу -- гляжу, парадная дверь закрыта. У них в семь
часов закрывается.
Ничего я тогда не сказал, только ужасно заскрипел зубами, надел на себя
велосипед и стал опять подниматься. Сколько времени я поднимался -- не
помню. Шел, прямо, как сквозь сон.
Начала меня тетка выпущать с черного хода. Сама, зануда, смеется.
-- Ты бы, -- говорит, -- машину наверху оставлял, если внизу боишься.
После перестала смеяться -- видит ужасная бледность разлилась по моему
лицу. А я, действительно, держусь за руль и качаюсь.
Однако, вышел на улицу. Но ехать от слабости не мог. А теперь
обнаружились последствия -- хвораю через эту каторгу.
Утешаюсь только тем, что мотоциклистам еще хуже. Вот, небось,
переживают!
И хорошо еще,, что у нас небоскребов не удосужились построить. Сколько
бы народу полегло!
Скажу вам откровенно: я очень люблю людей.
Другие, знаете ли, на собак растрачивают свои симпатии. Купают их и на
цепочках водят. А мне как-то человек милее.
Однако, не могу соврать: при всей своей горячей любви не видел
бескорыстных людей.
Один-было парнишка светлой личностью промелькнул в моей жизни. Да и то
сейчас насчет него нахожусь в тяжелом раздумье. Не могу решить, чего он
тогда думал. Пес его знает -- какие у него были мысли, когда он делал свое
ескорыстное дело.
А шел я, знаете, из Ялты в Алупку. Пешком. По шоссе.
Я в этом году в Крыму был. В доме отдыха.
Так иду я пешком. Любуюсь крымской природой. Налево, конечно, синее
море. Корабли плавают. Направо -- чертовские горы. Орлы порхают. Красота,
можно сказать, неземная.
Одно худо -- невозможно жарко. Через эту жару даже красота на ум
нейдет. Оторачиваешься от панорамы. И пыль на зубах скрипит.
Семь верст прошел и язык высунул.
А до Алупки еще чорт знает сколько. Может, верст десять. Прямо не рад,
что и вышел.
Прошел еще версту. Запарился. Присел на дорогу. Сижу. Отдыхаю. И вижу
-- позади меня человек идет. Шагов, может, за пятьсот.
А кругом, конечно, пустынно. Ни души. Орлы летают.
Худого я тогда ничего не подумал. Но все-таки при всей своей любви к
людям не люблю с ними встречаться в пустынном месте. Мало ли чего бывает.
Соблазну много.
Встал и пошел. Немного прошел, обернулся -- идет человек за мной.
Тогда я пошел быстрее, -- он как будто бы тоже поднажал.
Иду, на крымскую природу не гляжу. Только бы, думаю, живьем до Алупки
дойти. Оборачиваюсь. Гляжу -- он рукой мне машет. Я ему тоже махнул рукой.
Дескать, отстань, сделай милость.
Слышу, кричит чего-то.
Вот, думаю, сволочь, привязался!
Ходко пошел вперед. Слышу опять кричит. И бежит сзади меня.
Несмотря на усталось, я тоже побежал.
Пробежал немного -- задыхаюсь.
Слышу кричит:
-- Стой! Стой! Товарищ!
Прислонился я к скале. Стою.
Подбегает до меня небогато одетый человек. В сандалиях. И заместо
рубашки -- сетка.
-- Чего вам, говорю, надо?
Ничего, говорит не надо. А вижу -- не туда идете. Вы в Алупку?
-- В Алупку.
-- Тогда, говорит, вам по шаше не надо. По шаше громадный крюк даете.
Туристы тут завсегда путаются. А тут по тропке надо итти. Версты четыре
выгоды. И тени много.
-- Да нет, говорю, мерси-спасибо. Я уж по шоссе пойду.
-- Ну, говорит, как хотите. А я по тропинке. Повернулся и пошел назад.
После говорит:
-- Нет ли папироски, товарищ? Курить охота.
Дал я ему папироску. И сразу как-то мы с ним познакомились и
подружились. И пошли вместе. По тропинке.
Очень симпатичный человек оказался. Пищевик. Всю дорогу он надо мной
смеялся.
-- Прямо, говорит, тяжело было на вас глядеть. Идет не туда. Дай,
думаю, скажу. А вы бежите. Чего-ж вы бежали?
-- Да, говорю, чего не пробежать.
Незаметно, по тенистой тропинке пришли мы В Алупку и здесь
распрощались.
Весь цельный вечер я думал насчет этого пищевика.
Человек бежал, задыхался, сандалии трепал. И для чего? Чтобы сказать
куда мнe надо итти. Это было очень благородно с его стороны.
Я теперь, вернувшись в Ленинград, думаю: пес его знает, а может, ему
курить сильно захотелось? Может, он хотел папироску у меня стрельнуть. Вот и
бежал. Или, может, итти ему было скучно-- попутчика искал.
Так и не знаю.
Давненько я не праздновал Рождества.
В последний раз это было лет семь назад.
Перед самым Рождеством выехал я к своим родным в Петроград. Мне не
повезло: на какой-то пустяковой станции пришлось ночевать. Поезд опаздывал
часов на двенадцать.
А станция была действительно пустяковая -- не было даже буфета.
Сторож, впрочем, хвалился, что буфет "обнакновенно есть, но покеда", по
случаю праздников -- нет. Утешение было среднее.
На этой станции нас, горемычных путников, было человек двенадцать. Тут
был и какой-то купец-рыбник с бородой, два студента, и какая-то женщина в
старомодной ротонде, с двумя чемоданами, и прочий неизвестный мне люд.
Все покорно сидели за столом в маленькой зальце, и только в купце
бушевала злоба. Он вскакивал из-за стола, бежал в дежурную, и нам было
слышно, как голос его злобно повизгивал и повышался. Кто-то из начальства
отвечал спокойно:
-- Не могу знать... В восемь утра... Не раньше.
Среди пассажиров был еще очень опрятного вида старичок в шубке и в
высокой меховой шапке. Сначала старичок, добродушно посмеиваясь, утешал
пассажиров, ласково глядя им в глаза, потом принялся подпевать тихим
козлиным тенорком: "Рождество твое, Христе боже наш".
Это был старичок совершенно набожного вида.
Добродушие и кротость были заметны во всяком его движении.
Он сидел на стуле и, покачиваясь в такт, пел "Рождество твое". Но вдруг
сорвался со стула и исчез со станции... Через несколько минут он вернулся,
держа в руке еловый сучок.
-- Вот!--сказал старичок с восторгом, подходя к столу. -- Вот,
милостивые государи, и у нас елка.
И старичок принялся втыкать елку в графин, тихо подпевая: "Рождество
твое, Христе боже наш".
-- Вот, милостивые государи, -- снова сказал старичок, несколько отходя
от стола и любуясь своей работой. -- В этот торжественный день, по чьим-то
грехам, вынуждены мы тут сидеть яко благ, яко наг...
Пассажиры с неудовольствием и раздражением смотрели на суетливую
фигурку старика.
-- Да, -- продолжал старичок, -- по чьим-то грехам. .. Православные
христиане, этот торжественный день мы, конечно, привыкли проводить среди
своих друзей и приятелей. Мы привыкли смотреть, как наши маленькие детки
прыгают в неописуемом восторге вокруг рождественской елки... Нам нравится,
милостивые государи, по человеческим слабостям, откушать в этот день и
ветчинки с зеленым горошком, и кружок-другой колбасы, и ломтик гуся, и
рюмашечку чего-нибудь этого. ..[Author ID1: at Tue Dec 13 14:20:00 2005 ]
-- Тьфу! -- сказал рыботорговец, с омерзением глядя на старичка.
Пассажиры задвигались на стульях.
-- Да, милостивые государи, -- продолжал старичок тончайшим голосом, --
привыкли мы проводить этот день в торжестве, но если нет, то не пойдешь
против бога.. . Говорят, тут неподалеку существует церковка... Пойду я туда.
.. Пойду, милостивые государи, пролью слезу и поставлю свечечку. ..
-- Послушайте, -- сказал торговец, -- а может, тут чем разжиться можно?
Может, в самом деле, тут этово... ветчинки раздобыть можно? Ежели
расспросить.
-- Полагаю, что можно, -- сказал старичок, -- за деньги, милостивые
государи, все можно. Ежели собраться...
Купец вынул бумажник и, хлопнув об стол, стал отсчитывать. Пассажиры с
радостью заворочались на стульях, вытаскивая свои деньги. ..
Через несколько минут, подсчитав собранные деньги, старичок с восторгом
объявил, что хватит за глаза и на еду и на питье и на прочее.
-- Только вы недолго, -- сказал торговец.
-- Поставлю свечечку, -- сказал старичок, -- пролью слезу, расспрошу у
православных христиан, где купить, и назад... За кого, милостивые государи,
поставить свечечку?
-- Поставьте за меня, -- сказала женщина в ротонде, роясь в кошельке и
протягивая деньги.
Денег от нее старичок не взял.
-- Нет, сударыня, -- сказал он, -- позвольте уж мне из своих скромных
средств сделать христианское дело. За кого еще?
-- Ну и за меня тогда, -- сказал купец, пряча свой бумажник.
Старичок кивнул головой и вышел. "Рождество твое, Христе боже наш", --
услышали мы его голос.
-- Какой божественный старичок!--сказал торговец.
-- Удивительный старичок, -- поддержал кто-то. И пассажиры с восторгом
стали рассуждать о старичке.
Прошел час. Потом два. Потом часы пробили пять. Старичок не шел. В семь
часов утра его тоже не было.
Половина восьмого -- подали поезд, и пассажиры бросились занимать
места.
Поезд тронулся.
Было еще темновато. Вдруг мне показалось, что за углом станции мелкнула
знакомая фигура старичка.
Я бросился к окну. Старичок скрылся.