Страница:
— Я побегу снова. Вот только отдохну…
— Да, конечно, — грустно сказал Кармель. Как-то совсем грустно.
Они вышли наружу, Чернов хотел посмотреть окрестности. Ничего нового — горы, горы, кругом горы. Вефиль стоял на дне гигантской чаши с неровными краями. А дорога, по которой Чернов сюда пришел, оказывается, была единственной. Опять — как в первом, испанском, ПВ… Это его совсем расстроило, ибо он-то знал, куда она ведет. Никуда. Странная дорога.
И кстати: если в пределах выносимого одним здоровым бегуном расстояния нет населенных пунктов, то где искать Зрячего?…
— Пока ты спал, — сказал Кармель, — мы послали восьмерых человек в восемь разных сторон, они посмотрят, что здесь и как, может, найдут кого. Вернутся завтра и расскажут. Должен же здесь кто-нибудь жить?
Наивный вопрос-утверждение Кармеля заставил Чернова внутренне улыбнуться — с чего он взял? Неужто не представляет себе совсем глухих мест, где на многие километры вокруг — ни единой живой души? Рассказать ему про Сибирь, что ли? Не стал. Спросил:
— Как люди приняли новое… Новый мир?
— Спокойно, как всегда. Ты же знаешь уже… Они ждали изменений, поэтому были готовы. Конечно, лучше было бы оказаться, где потеплее, — Кармель засмеялся, — но уж раз так, значит, так. Переживем. Не нам выбирать Путь. Сказано: «Путь может быть только таким, каким может быть, и никаким иным быть не может».
Воистину комсомольский оптимизм, правда, с грустной миной на лице. О тавтологии и говорить не приходится: любимый прием так и не виданной Черновым Книги… Пока не стемнело, Чернов решил прошвырнуться по окрестностям в щадящем темпе — делать все равно нечего, а усталость от утреннего марш-броска все еще давала о себе знать. Произвольно выбрав направление движения, он зашагал по каменистой почве, разглядывая горы в надежде уцепиться за что-нибудь взглядом. Уцепился. На крутом склоне над тонкой полоской леса темнело пятно. Чернов сообразил — пещера. Рукотворная ли, а может, ветер поработал — неведомо. Но почему бы не сходить, поглядеть, тем более солнце еще высоко, теплая одежда теперь имеется, а дел на сегодня никаких не запланировано? Усмехнувшись раздумчивой логике вечно занятого горожанина, свободный селянин Игорь Чернов направился по азимуту к намеченной цели.
У гор есть одна черта характера, которая всегда изумляет неподготовленного человека. С расстояния горы никогда не признаются, какие они есть на самом деле. Неприступная круча издали впечатляет, пугает до холода в суставах, а вблизи иногда оказывается дружелюбной и удобной для восхождения, в то же время склон категории «раз плюнуть» при подходе к нему оборачивается отвесной стеной. Малознакомый с горами человек никогда не может понять сразу, какой сюрприз преподнесет ему гора, к коей он направляется.
Но Чернов об этом не думал. Он шел своей легкой пружинной походкой, на бег не переходил, старался не отпускать из поля зрения замеченную пещеру. Он думал о том, что человеческая натура — штука гибкая, но крепкая. Вот он, Чернов, идет смотреть пещеру. Зачем? А просто интересно. Интересно также и то, что поговорка «характер — это судьба» права в любом ПВ: он пошел бы смотреть ту же самую пещеру, окажись она не в безвылазном Вефиле меж времен и пространств, а, скажем, на Кавказе, где, бывало, Чернов проводил короткий отпуск. Соль в том, что в пещеру Чернов полез бы при любых условиях, и сейчас лезет не потому, что скучно и делать нечего, а потому что натура неугомонная, мальчишеская. Все это здорово замешано на нехилой доле здорового флегматизма и всегда разило наповал экс-жену непредсказуемостью развития событий. Ее очередная крылатая фраза: «Чернов, ты такой разный!» — произносилась частенько с полярными эмоциями — от крайнего раздражения до крайнего же удовлетворения.
Размышляя обо всем этом, Чернов постепенно продвигался к намеченной цели. Гора оказалась обманщицей, как и все они, и отдалась Чернову с легкостью. Он без труда миновал лесочек и добрался до пещеры. Никакого альпинизма. Легкая прогулка.
Вход в пещеру был неожиданно большим — в три человеческих роста. Едва преступив границу света и полумрака, Чернов почувствовал сырой холодок и легкий прилив адреналина. С удовольствием вспомнились ощущения Чернова-мальчика, с друзьями или без оных исследующего очередной канализационный коллектор, заброшенный туннель метро или подвал старого дома, предназначенного под снос.
Пещера была глубокой, извилистой и холодной. Пройдя несколько десятков метров и оказавшись в полной темноте, Чернов укорил себя за непредусмотрительность — надо было взять факел, да и мел не помешал бы. Заблудишься, погибнешь, канешь — так и останется Вефиль в горной долине с дорогой, ведущей в никуда и ведущей в это «никуда» без Бегуна. А все из-за недостаточной спелеологической подготовки. Придется возвращаться.
Ступая по сырому каменному полу и громко ухая (испытывая терпение пещерного эха), Чернов дошел до выхода. Шаря взглядом по стенам и полу, чтобы получше запомнить «интерьер», он вдруг увидел нечто, что заставило его замереть и глупо вылупиться, гадая: а не привиделось ли? Присел. Взял в руки. Не привиделось. Все реально. Чернов держал в руке спичку. Обыкновенную спичку, несгоревшую, с зеленой головкой и обгрызенным кончиком. Будто кто-то ковырялся ею в зубах, потом пожевал и выплюнул. Отмахнувшись от первого удивления, Чернов напрягся и вспомнил, что в его пространстве спички изобрели только в девятнадцатом веке его времени, а такое циничное отношение к ним, как ковыряние в зубах — это точно особенность — если вольно очертить период, — с конца девятнадцатого века до самого начала двадцать первого. Дальше Чернов в своем ПВ просто не успел пожить. Так где же он сейчас? Или, вернее, когда? Да где бы ни был, спичка — это люди, а люди — это возможность найти Зрячего. А оная возможность вполне реально родит следом другую: возможность сменить климат, черт бы его побрал!..
Чернов аккуратно, как великую ценность, положил в карман рибоковских штанов предмет, к которому он бы ни в кисть не прикоснулся в своем времени (СПИД, гепатит, грибок…), и огляделся но сторонам в надежде выявить еще какие-нибудь признаки человеческого присутствия. Но теперь — без спички — пещера стала окончательно первобытной, девственной и никем не тронутой.
Ладно. Надо идти, солнце садится. По пути в Вефиль Чернов прокручивал в голове разные варианты попадания спички в пещеру — один противоречивее другого. И это здесь, где, кроме него и кучки испуганных вефильцев, нет ни одной живой души! Даже следов этих душ на дороге нет! Хотя, может, это и не так, может, завтра разведчики принесут вести о том, что всюду жизнь и кругом люди? Может, рядом есть какой-нибудь город типа Панкарбо (если не мечтать о Джексонвилле)? И в нем развитая спичечно-мебельная индустрия? Молния-мысль услужливо извлекла из глубин памяти название города: Калуга. В мире Чернова именно этот город был спичечным гигантом. Кажется, даже фабрика так называлась — «Гигант»…
Дойдя до Вефиля, Чернов сразу же зашел в первый попавшийся дом, как ему всегда предлагал Кармель. И впрямь его визиту не удивились, а с радостью были готовы предложить помощь. Но Чернов спросил только об одном:
— Покажите мне, как вы добываете огонь.
Хозяева, немолодые муж и жена, переглянулись, муж достал два бруска и, чиркнув одним о другой, родил пучок ярких искр.
— Спасибо, — сказал обескураженный Чернов и вышел. Дурак! Что ты ожидал? Что хозяин вынет спички «Гигант» с зеленой головкой? Глупость…
Так. Стоп. Самобичеванием ты, Чернов, всегда успеешь заняться. Сейчас надо подумать о… О чем? О том, что ты со своим Вефилем попал в родное время? В двадцать первый век, самое его начало? Куда-нибудь… ну, на тот же Кавказ, к примеру. Или на Тибет. Там хватает мест, где нечасто ступает нога человека, но там нет спичек фабрики «Гигант»… Но вдруг да забросили тебя, Чернов, в родное ПВ? И что же тогда? Как поступить? Попытаться отправиться домой, в Сокольники, бросив древний Вефиль, ассимилироваться в пространстве-времени самостоятельно?… Да чушь это, Чернов, нет здесь твоего Тибета, твоей Калуги, твоих Сокольников, а коли и есть места с такими именами, то скорее всего они не слишком похожи на те, что ты знаешь сам или «проходил» в школе. Не твое это время, не твое пространство. Да и было бы твоим, смог бы бросить людей, верящих в тебя?… Не смог бы, не обольщайся… А что касается похожести на дом, на родной мир, то мало ли где еще спички с зелеными головками водятся? Да и по логике, если она вообще во всей этой катавасии присутствует, уж коли и возвращать Чернова домой, то туда, откуда взяли, на Сокольнический вал, в Москву, а не в какие-то глухие горы, головой в снег, понимаешь, нырять. Ох, как хочется верить, что логика все-таки хоть вполглаза, но контролирует события, в которых Чернов уже запутался. Но фиг-то! Логика в действиях Высшего Логика намеренно алогична, как ни парадоксально сие звучит. Все эти подорожные (точнее, попутные…) ПВ как один страдают отсутствием всякой человеческой логики: испанские монголы, виртуальные потребители… Эдак и фабрика «Гигант» на вершине Монблана или Эльбруса окажется виртуальной — в смысле отвечающей специально созданным условиям.
Завершив сеанс самоуспокоения, Чернов побрел к Кармелю. Захотелось спать, да и усталость дня давала о себе знать. Но чертова мыслишка не отпускала — а вдруг это дом? Ну вдруг? Может, тогда просто отлучиться ненадолго, сгонять в Москву, как — не важно, правдами, неправдами, все равно. Собраться с мыслями, экипироваться наконец по-человечески и вернуться. Подождет Вефиль, никуда не денется без Чернова в прямом смысле…
— Кармель, как ты думаешь, где мы сейчас?
Хранитель, дремавший на кушетке возле очага, открыл глаза, помолчал, произнес:
— В Пути.
— Я понимаю, что в Пути. Но сейчас-то мы где? Как остановка называется?
— Мы в Пути, Бегун, — повторил Кармель.
— …А с платформы говорят: «Это город Ленинград», — пробормотал Чернов, поняв, что добиться от Кармеля толкового ответа будет невозможно.
Как нормальный служитель культа, он не имеет морального права говорить «не знаю», потому и отделывается туманными формулировками. Работа у него такая. А может, и знает, да не имеет права говорить о том Бегуну. Может, есть для него в Книге инструкция. Специально, чтобы Бегун не свинтил с половины маршрута…
— Что, Бегун? — Кармель не читал Маршака в подлиннике, а потому не понял, что произнес Чернов.
— Ничего.
Он уселся на скрипнувшую табуретку, принялся стягивать с ног кроссовки. Запах, однако… Надо повесить снаружи, пусть проветрятся.
— Кармель, можно я на время возьму твои сапоги?
— На одно только время? — удивленно спросил Кармель. — Бери на сколько хочешь, у меня две пары, носи на здоровье сколько угодно времен.
Чернов улыбнулся:
— Спасибо.
На время — для Кармеля значит на один час. Действительно, немного несуразно звучит просьба взять сапоги на час. Шаркая просторными кожаными ботами, Чернов вышел из дома во дворик с кипарисом и стал искать, куда бы повесить свои бывшие белыми рибоки, да так, чтобы их не унесло в горы, если придет ветер.
Внезапно белая стена дома окрасилась красным, будто рядом вспыхнул и погас костер, а через пару секунд до слуха донесся громовой раскат. Чернов резко обернулся, а взгляд его моментально зафиксировался на темном склоне одной из гор. Зрелище длилось ровно полсекунды, но он понял, что это. В темноте уже затухал характерный огненный гриб, а горное эхо продолжало смаковать звук, который был вовсе не громом… Это был взрыв.
Слишком часто Главный Режиссер или Супер-Пиротехник прибегает в своих ПВ-мизансценах к световым и шумовым эффектам. Там Огонь Небесный, здесь Огонь Небесный…
Из домов повыходили люди, удивленно спрашивали друг друга: а что это? а где это? — вертели по сторонам головами, уважительно-вопросительно косились на Бегуна, тоже вышедшего на улицу из дворика дома Кармеля. Но у Чернова в голове сейчас было слишком много мыслей, чтобы вступать с горожанами в разговор, да еще и пытаться объяснять очередное необъяснимое. Слишком сложно, да и несвоевременно. Завтра… Он уже точно знал, куда он пойдет завтра. Прямо с утра. Туда, на гору. Где был взрыв. Может быть, там он найдет ответ на загадку про спичку с обгрызенным концом. А сейчас — спать. Утро вечера мудренее — поговорка одинаково справедливая для любого ПВ.
Глава одиннадцатая
— Да, конечно, — грустно сказал Кармель. Как-то совсем грустно.
Они вышли наружу, Чернов хотел посмотреть окрестности. Ничего нового — горы, горы, кругом горы. Вефиль стоял на дне гигантской чаши с неровными краями. А дорога, по которой Чернов сюда пришел, оказывается, была единственной. Опять — как в первом, испанском, ПВ… Это его совсем расстроило, ибо он-то знал, куда она ведет. Никуда. Странная дорога.
И кстати: если в пределах выносимого одним здоровым бегуном расстояния нет населенных пунктов, то где искать Зрячего?…
— Пока ты спал, — сказал Кармель, — мы послали восьмерых человек в восемь разных сторон, они посмотрят, что здесь и как, может, найдут кого. Вернутся завтра и расскажут. Должен же здесь кто-нибудь жить?
Наивный вопрос-утверждение Кармеля заставил Чернова внутренне улыбнуться — с чего он взял? Неужто не представляет себе совсем глухих мест, где на многие километры вокруг — ни единой живой души? Рассказать ему про Сибирь, что ли? Не стал. Спросил:
— Как люди приняли новое… Новый мир?
— Спокойно, как всегда. Ты же знаешь уже… Они ждали изменений, поэтому были готовы. Конечно, лучше было бы оказаться, где потеплее, — Кармель засмеялся, — но уж раз так, значит, так. Переживем. Не нам выбирать Путь. Сказано: «Путь может быть только таким, каким может быть, и никаким иным быть не может».
Воистину комсомольский оптимизм, правда, с грустной миной на лице. О тавтологии и говорить не приходится: любимый прием так и не виданной Черновым Книги… Пока не стемнело, Чернов решил прошвырнуться по окрестностям в щадящем темпе — делать все равно нечего, а усталость от утреннего марш-броска все еще давала о себе знать. Произвольно выбрав направление движения, он зашагал по каменистой почве, разглядывая горы в надежде уцепиться за что-нибудь взглядом. Уцепился. На крутом склоне над тонкой полоской леса темнело пятно. Чернов сообразил — пещера. Рукотворная ли, а может, ветер поработал — неведомо. Но почему бы не сходить, поглядеть, тем более солнце еще высоко, теплая одежда теперь имеется, а дел на сегодня никаких не запланировано? Усмехнувшись раздумчивой логике вечно занятого горожанина, свободный селянин Игорь Чернов направился по азимуту к намеченной цели.
У гор есть одна черта характера, которая всегда изумляет неподготовленного человека. С расстояния горы никогда не признаются, какие они есть на самом деле. Неприступная круча издали впечатляет, пугает до холода в суставах, а вблизи иногда оказывается дружелюбной и удобной для восхождения, в то же время склон категории «раз плюнуть» при подходе к нему оборачивается отвесной стеной. Малознакомый с горами человек никогда не может понять сразу, какой сюрприз преподнесет ему гора, к коей он направляется.
Но Чернов об этом не думал. Он шел своей легкой пружинной походкой, на бег не переходил, старался не отпускать из поля зрения замеченную пещеру. Он думал о том, что человеческая натура — штука гибкая, но крепкая. Вот он, Чернов, идет смотреть пещеру. Зачем? А просто интересно. Интересно также и то, что поговорка «характер — это судьба» права в любом ПВ: он пошел бы смотреть ту же самую пещеру, окажись она не в безвылазном Вефиле меж времен и пространств, а, скажем, на Кавказе, где, бывало, Чернов проводил короткий отпуск. Соль в том, что в пещеру Чернов полез бы при любых условиях, и сейчас лезет не потому, что скучно и делать нечего, а потому что натура неугомонная, мальчишеская. Все это здорово замешано на нехилой доле здорового флегматизма и всегда разило наповал экс-жену непредсказуемостью развития событий. Ее очередная крылатая фраза: «Чернов, ты такой разный!» — произносилась частенько с полярными эмоциями — от крайнего раздражения до крайнего же удовлетворения.
Размышляя обо всем этом, Чернов постепенно продвигался к намеченной цели. Гора оказалась обманщицей, как и все они, и отдалась Чернову с легкостью. Он без труда миновал лесочек и добрался до пещеры. Никакого альпинизма. Легкая прогулка.
Вход в пещеру был неожиданно большим — в три человеческих роста. Едва преступив границу света и полумрака, Чернов почувствовал сырой холодок и легкий прилив адреналина. С удовольствием вспомнились ощущения Чернова-мальчика, с друзьями или без оных исследующего очередной канализационный коллектор, заброшенный туннель метро или подвал старого дома, предназначенного под снос.
Пещера была глубокой, извилистой и холодной. Пройдя несколько десятков метров и оказавшись в полной темноте, Чернов укорил себя за непредусмотрительность — надо было взять факел, да и мел не помешал бы. Заблудишься, погибнешь, канешь — так и останется Вефиль в горной долине с дорогой, ведущей в никуда и ведущей в это «никуда» без Бегуна. А все из-за недостаточной спелеологической подготовки. Придется возвращаться.
Ступая по сырому каменному полу и громко ухая (испытывая терпение пещерного эха), Чернов дошел до выхода. Шаря взглядом по стенам и полу, чтобы получше запомнить «интерьер», он вдруг увидел нечто, что заставило его замереть и глупо вылупиться, гадая: а не привиделось ли? Присел. Взял в руки. Не привиделось. Все реально. Чернов держал в руке спичку. Обыкновенную спичку, несгоревшую, с зеленой головкой и обгрызенным кончиком. Будто кто-то ковырялся ею в зубах, потом пожевал и выплюнул. Отмахнувшись от первого удивления, Чернов напрягся и вспомнил, что в его пространстве спички изобрели только в девятнадцатом веке его времени, а такое циничное отношение к ним, как ковыряние в зубах — это точно особенность — если вольно очертить период, — с конца девятнадцатого века до самого начала двадцать первого. Дальше Чернов в своем ПВ просто не успел пожить. Так где же он сейчас? Или, вернее, когда? Да где бы ни был, спичка — это люди, а люди — это возможность найти Зрячего. А оная возможность вполне реально родит следом другую: возможность сменить климат, черт бы его побрал!..
Чернов аккуратно, как великую ценность, положил в карман рибоковских штанов предмет, к которому он бы ни в кисть не прикоснулся в своем времени (СПИД, гепатит, грибок…), и огляделся но сторонам в надежде выявить еще какие-нибудь признаки человеческого присутствия. Но теперь — без спички — пещера стала окончательно первобытной, девственной и никем не тронутой.
Ладно. Надо идти, солнце садится. По пути в Вефиль Чернов прокручивал в голове разные варианты попадания спички в пещеру — один противоречивее другого. И это здесь, где, кроме него и кучки испуганных вефильцев, нет ни одной живой души! Даже следов этих душ на дороге нет! Хотя, может, это и не так, может, завтра разведчики принесут вести о том, что всюду жизнь и кругом люди? Может, рядом есть какой-нибудь город типа Панкарбо (если не мечтать о Джексонвилле)? И в нем развитая спичечно-мебельная индустрия? Молния-мысль услужливо извлекла из глубин памяти название города: Калуга. В мире Чернова именно этот город был спичечным гигантом. Кажется, даже фабрика так называлась — «Гигант»…
Дойдя до Вефиля, Чернов сразу же зашел в первый попавшийся дом, как ему всегда предлагал Кармель. И впрямь его визиту не удивились, а с радостью были готовы предложить помощь. Но Чернов спросил только об одном:
— Покажите мне, как вы добываете огонь.
Хозяева, немолодые муж и жена, переглянулись, муж достал два бруска и, чиркнув одним о другой, родил пучок ярких искр.
— Спасибо, — сказал обескураженный Чернов и вышел. Дурак! Что ты ожидал? Что хозяин вынет спички «Гигант» с зеленой головкой? Глупость…
Так. Стоп. Самобичеванием ты, Чернов, всегда успеешь заняться. Сейчас надо подумать о… О чем? О том, что ты со своим Вефилем попал в родное время? В двадцать первый век, самое его начало? Куда-нибудь… ну, на тот же Кавказ, к примеру. Или на Тибет. Там хватает мест, где нечасто ступает нога человека, но там нет спичек фабрики «Гигант»… Но вдруг да забросили тебя, Чернов, в родное ПВ? И что же тогда? Как поступить? Попытаться отправиться домой, в Сокольники, бросив древний Вефиль, ассимилироваться в пространстве-времени самостоятельно?… Да чушь это, Чернов, нет здесь твоего Тибета, твоей Калуги, твоих Сокольников, а коли и есть места с такими именами, то скорее всего они не слишком похожи на те, что ты знаешь сам или «проходил» в школе. Не твое это время, не твое пространство. Да и было бы твоим, смог бы бросить людей, верящих в тебя?… Не смог бы, не обольщайся… А что касается похожести на дом, на родной мир, то мало ли где еще спички с зелеными головками водятся? Да и по логике, если она вообще во всей этой катавасии присутствует, уж коли и возвращать Чернова домой, то туда, откуда взяли, на Сокольнический вал, в Москву, а не в какие-то глухие горы, головой в снег, понимаешь, нырять. Ох, как хочется верить, что логика все-таки хоть вполглаза, но контролирует события, в которых Чернов уже запутался. Но фиг-то! Логика в действиях Высшего Логика намеренно алогична, как ни парадоксально сие звучит. Все эти подорожные (точнее, попутные…) ПВ как один страдают отсутствием всякой человеческой логики: испанские монголы, виртуальные потребители… Эдак и фабрика «Гигант» на вершине Монблана или Эльбруса окажется виртуальной — в смысле отвечающей специально созданным условиям.
Завершив сеанс самоуспокоения, Чернов побрел к Кармелю. Захотелось спать, да и усталость дня давала о себе знать. Но чертова мыслишка не отпускала — а вдруг это дом? Ну вдруг? Может, тогда просто отлучиться ненадолго, сгонять в Москву, как — не важно, правдами, неправдами, все равно. Собраться с мыслями, экипироваться наконец по-человечески и вернуться. Подождет Вефиль, никуда не денется без Чернова в прямом смысле…
— Кармель, как ты думаешь, где мы сейчас?
Хранитель, дремавший на кушетке возле очага, открыл глаза, помолчал, произнес:
— В Пути.
— Я понимаю, что в Пути. Но сейчас-то мы где? Как остановка называется?
— Мы в Пути, Бегун, — повторил Кармель.
— …А с платформы говорят: «Это город Ленинград», — пробормотал Чернов, поняв, что добиться от Кармеля толкового ответа будет невозможно.
Как нормальный служитель культа, он не имеет морального права говорить «не знаю», потому и отделывается туманными формулировками. Работа у него такая. А может, и знает, да не имеет права говорить о том Бегуну. Может, есть для него в Книге инструкция. Специально, чтобы Бегун не свинтил с половины маршрута…
— Что, Бегун? — Кармель не читал Маршака в подлиннике, а потому не понял, что произнес Чернов.
— Ничего.
Он уселся на скрипнувшую табуретку, принялся стягивать с ног кроссовки. Запах, однако… Надо повесить снаружи, пусть проветрятся.
— Кармель, можно я на время возьму твои сапоги?
— На одно только время? — удивленно спросил Кармель. — Бери на сколько хочешь, у меня две пары, носи на здоровье сколько угодно времен.
Чернов улыбнулся:
— Спасибо.
На время — для Кармеля значит на один час. Действительно, немного несуразно звучит просьба взять сапоги на час. Шаркая просторными кожаными ботами, Чернов вышел из дома во дворик с кипарисом и стал искать, куда бы повесить свои бывшие белыми рибоки, да так, чтобы их не унесло в горы, если придет ветер.
Внезапно белая стена дома окрасилась красным, будто рядом вспыхнул и погас костер, а через пару секунд до слуха донесся громовой раскат. Чернов резко обернулся, а взгляд его моментально зафиксировался на темном склоне одной из гор. Зрелище длилось ровно полсекунды, но он понял, что это. В темноте уже затухал характерный огненный гриб, а горное эхо продолжало смаковать звук, который был вовсе не громом… Это был взрыв.
Слишком часто Главный Режиссер или Супер-Пиротехник прибегает в своих ПВ-мизансценах к световым и шумовым эффектам. Там Огонь Небесный, здесь Огонь Небесный…
Из домов повыходили люди, удивленно спрашивали друг друга: а что это? а где это? — вертели по сторонам головами, уважительно-вопросительно косились на Бегуна, тоже вышедшего на улицу из дворика дома Кармеля. Но у Чернова в голове сейчас было слишком много мыслей, чтобы вступать с горожанами в разговор, да еще и пытаться объяснять очередное необъяснимое. Слишком сложно, да и несвоевременно. Завтра… Он уже точно знал, куда он пойдет завтра. Прямо с утра. Туда, на гору. Где был взрыв. Может быть, там он найдет ответ на загадку про спичку с обгрызенным концом. А сейчас — спать. Утро вечера мудренее — поговорка одинаково справедливая для любого ПВ.
Глава одиннадцатая
ГОРА
Утром, едва рассвело, Чернов помчался в горы — туда, где вечером громыхнул взрыв. Он боялся, что не сориентируется и потеряет место взрыва — дело-то было в темноте, но утром обнаружилась хорошо различимая примета: ударной волной раскидало несколько деревьев, и теперь на зеленой шевелюре горы возникла небольшая залысинка. Лишай. На нее-то (или на него) и был взят курс.
В голове Чернова жил сумбур. Всю ночь спалось плохо, думалось о том, куда он теперь попал, что за ПВ такое — спички валяются где ни попадя, взрывы громыхают, как в каком-нибудь голливудском блокбастере… Дума о доме (аллитерация случайна) старательно отметалась, хотя и лезла настырно во все мысленные щелки, возникала то тут, то там, посреди и поперек какой-нибудь светлой и конструктивной версии… Хотя какая на фиг конструктивность, какой свет? Мрак сплошной непроходимый, догадки и домыслы! И нет больше ничего в твоем, Чернов, мозгу. Хотя нет, имеется еще эмоция одна, даже не эмоция, а небольшая такая эмоцийка — испуг называется. Прозрачный, легкий, дымчатый испуг-испужонок а-ля «е-мое! что ж я сделал-то?». Вернее: «Куда вляпался?» Конечно, можно Чернова упрекнуть в том, что все эти эмоции или эмоцийки его весьма однообразны, а точнее — просто одинаковы, поскольку основаны на первобытном чувстве страха, но кто б на его месте оказался ничего не страшащимся героем русских былин? То-то и оно, что перевелись герои былин, вымерли… Странно, но в том, доисторическом, средневековом мире, в том ПВ, где остался город Панкарбо, Чернов чувствовал себя морально уютнее, спокойнее…
Может, потому что там было теплее? Шутка.
Ан нет, не шутка! Чернов мысленно стряхнул с себя глупое наваждение: именно так, там было теплее. А сейчас холодно, морозно даже, по-утреннему морозно, как в Москве, когда из дому выбегал. А когда выбегал-то? Вчера? Три дня назад? Век? Век — это более похоже на правду. Да еще и недосып этот постоянный, чтоб его… Но — стоп. Все эти мысли — лишь суета и томление духа. Фигня. Надо бежать — согреешься. Глядишь — жизнь и наладится.
И Чернов бежал. По камням, местами присыпанным снегом, по трескучему ледку, кое-где затянувшему каменистую почву, добежал до подножия горы, рванул вверх, резко, без пауз. Тяжеловато, конечно, без разминки, да еще и воздух разрежен, но Чернову сейчас нужна была нагрузка, иначе погрязнет, он чувствовал, погрязнет в самокопании и мыслеблудии, расслабится, сядет этакой Аленушкой на камушек и… Что «и»? Простатит себе заработает, вот что! А ну бегом марш в гору! Отставить думать!
Так точно!
Бег в гору под аккомпанемент осыпающихся камней и трещащих под ногами веток, под крик неизвестной Чернову птицы и под собственное дыхание действительно разогнал всевозможные тяжкие думы и заставил сосредоточиться на собственно процессе. Не то чтобы он, процесс этот, Чернову нравился, напротив даже, раздражал слегка своей неровностью, как в прямом, так и в переносном смысле, но добраться до места вчерашнего бабаха хотелось очень сильно.
Сегодня, после пробуждения, за легким завтраком Чернов имел короткий разговор с Кармелем:
— Побежишь туда?
— Побегу.
— Будь осторожен.
— Буду.
— Туда ушел один из наших людей…
— И что?
— Будь осторожен, — назойливо повторил.
Да буду, буду, раздраженно подумал Чернов. Он вообще но утрам частенько бывал раздражен… А Кармель и по утрам, и по вечерам, и среди дня бывал зануден.
Теперь Чернов бежал и изо всех сил старался «быть осторожным», как советовал Хранитель. Утреннее раздражение ушло, его сменила уверенность — даже знание уже! — в том, что Кармель ничего не говорит просто так. Если велено быть осторожным, то, значит, надо таким быть. В конце концов, он теперь не только самому себе принадлежит, но еще и целому городу, пусть и маленькому. Он, Чернов, можно сказать, их собственность, и они имеют право его охранять. Словом ли простым, Силой ли своей волшебной — не важно… Однако легко приказать: буть осторожен! — а как это на практике воплотить? Бежать медленнее? Под ноги смотреть внимательнее? Никогда не разговаривать с незнакомцами? Что касается последних, то сейчас Чернов с удовольствием поговорил бы с одним из них. Все равно с кем. Может, тогда картина-паззл, где пока имеются только два фрагментика — спичка и загадочный взрыв, — пополнится новыми подробностями и легче будет составить более четкое представление о новом ПВ… О черт!
Чернов споткнулся на бегу о какую-то незамеченную корягу И со всего маху грохнулся оземь. Больно. Да, под ноги действительно стоит смотреть внимательнее. И по сторонам тоже… Внимание валяющегося Чернова привлекло что-то блеснувшее перед ним, совсем рядом, буквально на расстоянии вытянутой руки. Он приподнял голову, медленно подполз поближе. Третья картинка в паззле: проволока. Тоненькая, почти паутинная металлическая проволока, натянутая между… Удивление Чернова не успевало отрабатывать ошеломительно быстро возникающие фрагменты паззла: проволока была привязана одним концом к воткнутому в землю колышку, замаскированному камнями, а другим — к чеке гранаты. Обычная лимонка с клетчатыми боками лежала в связке с еще тремя сестрицами, все они были засыпаны жухлой гнилой листвой и сухими ветками — обычным зимним природным мусором. Чернов как стоял на карачках, так и остался стоять. Забыл подняться. Зато вспомнил, что в его милитаризованном мире и в его воюющей стране, где каждый школьник знает азы военной науки, спасибо телерепортажам из горячих точек, такие гранаты называются Ф-1, а такая конструкция именуется «растяжкой» и предназначается для выведения из строя одного-двух-трех-четырех человек, идущих по тропе. Тонкую проволоку не замечают, цепляют ногой, чека выдергивается — взрыв. Итог ясен. Неясно другое — против кого здесь установлено это адское устройство? Неужто Вефиль попал в чью-то войну? И опять мысль о доме проснулась в черновской голове. Уж больно гладко все сходится: горы, взрывы, гранаты на растяжках… Не то чтобы это ПВ было его домом, но именно подобное происходило у него дома. Правда, существенно южнее, и вообще по телевизору. Отношение к увиденному по ти-ви волей-неволей складывалось как к кинобоевику: каждый день новые серии, новые приключения бравых солдат… Грела мысль: это кино не про меня, все это не со мной, я — вот он, сижу на кухне, чаек потягиваю, это не мой труп в грязной замерзающей луже, это не я, весь забинтованный, в госпитале, заполненном такими же забинтованными, кричащими от боли… Теперь незнакомая доселе мысль холодила реально: это я стою, как дурак, на четвереньках в полушаге от смерти, это меня могло разметать по деревьям в четверть секунды, это моими кишками сейчас забавлялось бы местное воронье. Нет, даже если это его, черновский, мир, то все равно отсюда следует бежать, как можно скорее, уводя за собой чуждый войне городок Вефиль. Бежать быстро — так, чтобы жителей и вскользь не коснулось ничто из того, что Чернов некогда отстраненно наблюдал по телевизору, и из того, что он перечувствовал только что.
И все же: его вновь пугают. Причем именно его, а не кого-то еще, потому что вефильцы уверены: он, Бегун, неуязвим, а значит, и они с ним — в безопасности. Ну страшно, ну мурашки по коже, ну все чужое, непонятное и потому особенно пугающее, но впереди, как в песне, под красным знаменем — командир… А командир под знаменем всерьез задумывается о том, что на не им выбранном Пути (а положено по Книге, чтоб им…) одно ПВ за другим демонстрирует этакие квинтэссенции страха. Компьютерные «бродилки» и «стрелялки», в коих непонятно, что за мир живет на экране монитора, но зато очень даже понятно, что мир этот достанет тебя по самое никуда, если зазеваешься…
Неужели мироздание (то есть буквально: здание мира, или привычнее — Здание Мира) сложено из ПВ, в которых только страшно? А есть ли ПВ, где не страшно? Да, есть. Но из него-то они как раз и ушли, из тихого мира псевдоиспанских гор. Или не псевдоиспанских, а настоящих. Ушли, чтобы попасть в страх. Пока, правда, всерьез никого не задевший. Пока. А потом? Зачем Режиссеру и Программисту испытывать Чернова на прочность? Чего Он добивается? Чтобы Чернов сломался? Отрицательный результат — тоже результат? А вот хрен Ему неизвестно куда, пардон за неуважение к прописной букве! Результат будет положительным. Библейский Исход тоже был жестокой и многоуровневой бродилкой, но Бегун-Моисей прошел все уровни без особых для себя потерь.
Даже наоборот…
Поднявшись и отряхнувшись, Чернов огляделся, сам не зная, что он ожидает увидеть. Снайпера на дереве? Глупость, не станет снайпер сидеть возле гранат. Может, табличку «Осторожно, мины»? Тоже бред. Не служивший в армии Чернов растерялся: что делать в таких ситуациях? Видимо, то же, что и во всех остальных, — бежать дальше. А лучше идти. Медленно и осторожно, во все глаза глядя под ноги. Именно так, аккуратно ступая, обдумывая каждый шаг, Чернов вскоре добрался до того лысого места, где накануне прогремел взрыв.
Да, здесь рвануло нечто большее, чем просто связка из четырех гранат. Чернов оглядел поломанные деревья, разбросанные камни и в центре всего — воронку глубиной метра в два. С чего бы такому количеству взрывчатки находиться посреди глухого леса? Забытая мина? Может быть. Но тогда что или кто привело или привел ее в действие?
«Туда ушел один из наших людей», — сказал Кармель утром. Чернов тогда легко отмахнулся от этих слов. Ну, ушел и ушел, дай ему Сущий здоровья. А теперь, рассматривая место взрыва, Чернов углядел на ветке сломанного дерева красную тряпицу. Взяв ее в руки, понял, что красной она стала от крови. Крови владельца одежды, куском которой некогда была эта тряпка. Чернов брезгливо свернул ее и положил в карман. После взрыва такой силы искать хозяина этой материи было бы делом трудоемким и малоприятным. Чернову не хотелось видеть, что осталось от одного из тех восьми, что ушли в разведку. Почему-то не было сомнений, что на мину наступил именно житель Вефиля, человек Чернову незнакомый, чужой и при этом — и никакой это не парадокс! — почти родной. Ведь и он тоже отдал ему часть своей Силы, той, что сейчас была у Чернова в крови, в мозгу, в селезенке, да мало ли где… Другой вопрос, что Чернов так пока и не понял — где. Ну не ощущал он ее, физическую. И моральная тоже как-то не сильно выросла… И все же она вошла в него и затаилась, видать, до поры: он же чувствовал ее тогда, на улицах города, когда шел с Кармелем «сквозь строй»! Проявит себя еще, просто надобности в чужой силе пока не возникло, своей хватает:… А собрату-вефильцу, погибшему по недоразумению, наступившему на предназначавшуюся не ему мину, не пофартило. Странно или не странно — Сущему видней! — но Чернов ощущал, будто у него умер брат. Стоя на краю воронки, едва сдерживая слезы, сжимая в кармане — уже безо всякой брезгливости — окровавленный кусок одежды, Чернов вдруг почувствовал, что у него стало меньше Силы. Ненамного, пропала совсем капля. Та самая, что дал ему тот человек, которого больше нет. Мистика, конечно, какая, к черту, капля, какая Сила, а ведь есть пустота внутри…
Постояв так пять минут, чуть успокоившись, Чернов решил идти дальше. Вверх. Еще поднимаясь на гору, он заметил небольшой перевальчик, достичь которого, как ему показалось, можно и без спецснаряжения. Теперь он решил проверить свое предположение. Медленно, продумывая каждый шаг, Чернов поднимался все выше и выше. По пути ему встретилась еще одна растяжка. Теперь он догадался аккуратно обезвредить ее, воткнув на место полувытащенную чеку, отвязав проволоку и отсоединив гранаты. Немного подумав, Чернов сунул пару штук в карманы штанов, которые явно не были предназначены для ношения подобных предметов и тут же вознамерились с Чернова свалиться. Он подвязался потуже и пошел дальше, размышляя о том, что иногда жизнь выкидывает совсем уж неожиданные фортели, заставляя бегуна-лингвиста превращаться в сапера-любителя.
Едва заметная тропинка привела Чернова к намеченному перевалу. Справа и слева громоздились высоченные скалы, впереди тоже маячили горы. Чернов присел передохнуть на большой валун, повертел головой, разглядывая окружающую величественную красоту, перевел взгляд на тропинку и уже без удивления — кончилось оно, что ли? — уставился на след ботинка, четко отпечатанный в грунте. След был довольно свежим, принадлежал человеку с совсем не детским размером ноги, обутому в тяжелую, возможно военную обувь. Приглядевшись, Чернов увидал еще несколько следов — их цепочка исчезала за перевалом. Нисколько не сомневаясь в правильности своих действий, Чернов поднялся и пошел по следам. Метров через двести тропинка взяла круто вниз, стала каменистой, и следы потерялись, зато обнаружилось нечто иное. Чернов снова уселся на подвернувшийся камень, чтобы не спеша разглядеть открывшуюся перспективу.
Перевал привел Чернова в долину, похожую на ту, в которой сейчас стоит Вефиль. Так же мало растительности, такие же горы кругом, и что самое интересное — в самой ее, долины, середке выстроились домики, много, целое село. Не такие, как в Вефиле, — аккуратные, беленые, а погрубее — сложенные, видимо, из местных камней и оттого имеющие серо-коричневый цвет, как, впрочем, и все кругом. Но не так обрадовал Чернова факт обнаружения в новом мире населенного пункта, пусть и маленького, как удивил, насторожил и одновременно опять напугал факт другой — танк. Боевая машина.
В голове Чернова жил сумбур. Всю ночь спалось плохо, думалось о том, куда он теперь попал, что за ПВ такое — спички валяются где ни попадя, взрывы громыхают, как в каком-нибудь голливудском блокбастере… Дума о доме (аллитерация случайна) старательно отметалась, хотя и лезла настырно во все мысленные щелки, возникала то тут, то там, посреди и поперек какой-нибудь светлой и конструктивной версии… Хотя какая на фиг конструктивность, какой свет? Мрак сплошной непроходимый, догадки и домыслы! И нет больше ничего в твоем, Чернов, мозгу. Хотя нет, имеется еще эмоция одна, даже не эмоция, а небольшая такая эмоцийка — испуг называется. Прозрачный, легкий, дымчатый испуг-испужонок а-ля «е-мое! что ж я сделал-то?». Вернее: «Куда вляпался?» Конечно, можно Чернова упрекнуть в том, что все эти эмоции или эмоцийки его весьма однообразны, а точнее — просто одинаковы, поскольку основаны на первобытном чувстве страха, но кто б на его месте оказался ничего не страшащимся героем русских былин? То-то и оно, что перевелись герои былин, вымерли… Странно, но в том, доисторическом, средневековом мире, в том ПВ, где остался город Панкарбо, Чернов чувствовал себя морально уютнее, спокойнее…
Может, потому что там было теплее? Шутка.
Ан нет, не шутка! Чернов мысленно стряхнул с себя глупое наваждение: именно так, там было теплее. А сейчас холодно, морозно даже, по-утреннему морозно, как в Москве, когда из дому выбегал. А когда выбегал-то? Вчера? Три дня назад? Век? Век — это более похоже на правду. Да еще и недосып этот постоянный, чтоб его… Но — стоп. Все эти мысли — лишь суета и томление духа. Фигня. Надо бежать — согреешься. Глядишь — жизнь и наладится.
И Чернов бежал. По камням, местами присыпанным снегом, по трескучему ледку, кое-где затянувшему каменистую почву, добежал до подножия горы, рванул вверх, резко, без пауз. Тяжеловато, конечно, без разминки, да еще и воздух разрежен, но Чернову сейчас нужна была нагрузка, иначе погрязнет, он чувствовал, погрязнет в самокопании и мыслеблудии, расслабится, сядет этакой Аленушкой на камушек и… Что «и»? Простатит себе заработает, вот что! А ну бегом марш в гору! Отставить думать!
Так точно!
Бег в гору под аккомпанемент осыпающихся камней и трещащих под ногами веток, под крик неизвестной Чернову птицы и под собственное дыхание действительно разогнал всевозможные тяжкие думы и заставил сосредоточиться на собственно процессе. Не то чтобы он, процесс этот, Чернову нравился, напротив даже, раздражал слегка своей неровностью, как в прямом, так и в переносном смысле, но добраться до места вчерашнего бабаха хотелось очень сильно.
Сегодня, после пробуждения, за легким завтраком Чернов имел короткий разговор с Кармелем:
— Побежишь туда?
— Побегу.
— Будь осторожен.
— Буду.
— Туда ушел один из наших людей…
— И что?
— Будь осторожен, — назойливо повторил.
Да буду, буду, раздраженно подумал Чернов. Он вообще но утрам частенько бывал раздражен… А Кармель и по утрам, и по вечерам, и среди дня бывал зануден.
Теперь Чернов бежал и изо всех сил старался «быть осторожным», как советовал Хранитель. Утреннее раздражение ушло, его сменила уверенность — даже знание уже! — в том, что Кармель ничего не говорит просто так. Если велено быть осторожным, то, значит, надо таким быть. В конце концов, он теперь не только самому себе принадлежит, но еще и целому городу, пусть и маленькому. Он, Чернов, можно сказать, их собственность, и они имеют право его охранять. Словом ли простым, Силой ли своей волшебной — не важно… Однако легко приказать: буть осторожен! — а как это на практике воплотить? Бежать медленнее? Под ноги смотреть внимательнее? Никогда не разговаривать с незнакомцами? Что касается последних, то сейчас Чернов с удовольствием поговорил бы с одним из них. Все равно с кем. Может, тогда картина-паззл, где пока имеются только два фрагментика — спичка и загадочный взрыв, — пополнится новыми подробностями и легче будет составить более четкое представление о новом ПВ… О черт!
Чернов споткнулся на бегу о какую-то незамеченную корягу И со всего маху грохнулся оземь. Больно. Да, под ноги действительно стоит смотреть внимательнее. И по сторонам тоже… Внимание валяющегося Чернова привлекло что-то блеснувшее перед ним, совсем рядом, буквально на расстоянии вытянутой руки. Он приподнял голову, медленно подполз поближе. Третья картинка в паззле: проволока. Тоненькая, почти паутинная металлическая проволока, натянутая между… Удивление Чернова не успевало отрабатывать ошеломительно быстро возникающие фрагменты паззла: проволока была привязана одним концом к воткнутому в землю колышку, замаскированному камнями, а другим — к чеке гранаты. Обычная лимонка с клетчатыми боками лежала в связке с еще тремя сестрицами, все они были засыпаны жухлой гнилой листвой и сухими ветками — обычным зимним природным мусором. Чернов как стоял на карачках, так и остался стоять. Забыл подняться. Зато вспомнил, что в его милитаризованном мире и в его воюющей стране, где каждый школьник знает азы военной науки, спасибо телерепортажам из горячих точек, такие гранаты называются Ф-1, а такая конструкция именуется «растяжкой» и предназначается для выведения из строя одного-двух-трех-четырех человек, идущих по тропе. Тонкую проволоку не замечают, цепляют ногой, чека выдергивается — взрыв. Итог ясен. Неясно другое — против кого здесь установлено это адское устройство? Неужто Вефиль попал в чью-то войну? И опять мысль о доме проснулась в черновской голове. Уж больно гладко все сходится: горы, взрывы, гранаты на растяжках… Не то чтобы это ПВ было его домом, но именно подобное происходило у него дома. Правда, существенно южнее, и вообще по телевизору. Отношение к увиденному по ти-ви волей-неволей складывалось как к кинобоевику: каждый день новые серии, новые приключения бравых солдат… Грела мысль: это кино не про меня, все это не со мной, я — вот он, сижу на кухне, чаек потягиваю, это не мой труп в грязной замерзающей луже, это не я, весь забинтованный, в госпитале, заполненном такими же забинтованными, кричащими от боли… Теперь незнакомая доселе мысль холодила реально: это я стою, как дурак, на четвереньках в полушаге от смерти, это меня могло разметать по деревьям в четверть секунды, это моими кишками сейчас забавлялось бы местное воронье. Нет, даже если это его, черновский, мир, то все равно отсюда следует бежать, как можно скорее, уводя за собой чуждый войне городок Вефиль. Бежать быстро — так, чтобы жителей и вскользь не коснулось ничто из того, что Чернов некогда отстраненно наблюдал по телевизору, и из того, что он перечувствовал только что.
И все же: его вновь пугают. Причем именно его, а не кого-то еще, потому что вефильцы уверены: он, Бегун, неуязвим, а значит, и они с ним — в безопасности. Ну страшно, ну мурашки по коже, ну все чужое, непонятное и потому особенно пугающее, но впереди, как в песне, под красным знаменем — командир… А командир под знаменем всерьез задумывается о том, что на не им выбранном Пути (а положено по Книге, чтоб им…) одно ПВ за другим демонстрирует этакие квинтэссенции страха. Компьютерные «бродилки» и «стрелялки», в коих непонятно, что за мир живет на экране монитора, но зато очень даже понятно, что мир этот достанет тебя по самое никуда, если зазеваешься…
Неужели мироздание (то есть буквально: здание мира, или привычнее — Здание Мира) сложено из ПВ, в которых только страшно? А есть ли ПВ, где не страшно? Да, есть. Но из него-то они как раз и ушли, из тихого мира псевдоиспанских гор. Или не псевдоиспанских, а настоящих. Ушли, чтобы попасть в страх. Пока, правда, всерьез никого не задевший. Пока. А потом? Зачем Режиссеру и Программисту испытывать Чернова на прочность? Чего Он добивается? Чтобы Чернов сломался? Отрицательный результат — тоже результат? А вот хрен Ему неизвестно куда, пардон за неуважение к прописной букве! Результат будет положительным. Библейский Исход тоже был жестокой и многоуровневой бродилкой, но Бегун-Моисей прошел все уровни без особых для себя потерь.
Даже наоборот…
Поднявшись и отряхнувшись, Чернов огляделся, сам не зная, что он ожидает увидеть. Снайпера на дереве? Глупость, не станет снайпер сидеть возле гранат. Может, табличку «Осторожно, мины»? Тоже бред. Не служивший в армии Чернов растерялся: что делать в таких ситуациях? Видимо, то же, что и во всех остальных, — бежать дальше. А лучше идти. Медленно и осторожно, во все глаза глядя под ноги. Именно так, аккуратно ступая, обдумывая каждый шаг, Чернов вскоре добрался до того лысого места, где накануне прогремел взрыв.
Да, здесь рвануло нечто большее, чем просто связка из четырех гранат. Чернов оглядел поломанные деревья, разбросанные камни и в центре всего — воронку глубиной метра в два. С чего бы такому количеству взрывчатки находиться посреди глухого леса? Забытая мина? Может быть. Но тогда что или кто привело или привел ее в действие?
«Туда ушел один из наших людей», — сказал Кармель утром. Чернов тогда легко отмахнулся от этих слов. Ну, ушел и ушел, дай ему Сущий здоровья. А теперь, рассматривая место взрыва, Чернов углядел на ветке сломанного дерева красную тряпицу. Взяв ее в руки, понял, что красной она стала от крови. Крови владельца одежды, куском которой некогда была эта тряпка. Чернов брезгливо свернул ее и положил в карман. После взрыва такой силы искать хозяина этой материи было бы делом трудоемким и малоприятным. Чернову не хотелось видеть, что осталось от одного из тех восьми, что ушли в разведку. Почему-то не было сомнений, что на мину наступил именно житель Вефиля, человек Чернову незнакомый, чужой и при этом — и никакой это не парадокс! — почти родной. Ведь и он тоже отдал ему часть своей Силы, той, что сейчас была у Чернова в крови, в мозгу, в селезенке, да мало ли где… Другой вопрос, что Чернов так пока и не понял — где. Ну не ощущал он ее, физическую. И моральная тоже как-то не сильно выросла… И все же она вошла в него и затаилась, видать, до поры: он же чувствовал ее тогда, на улицах города, когда шел с Кармелем «сквозь строй»! Проявит себя еще, просто надобности в чужой силе пока не возникло, своей хватает:… А собрату-вефильцу, погибшему по недоразумению, наступившему на предназначавшуюся не ему мину, не пофартило. Странно или не странно — Сущему видней! — но Чернов ощущал, будто у него умер брат. Стоя на краю воронки, едва сдерживая слезы, сжимая в кармане — уже безо всякой брезгливости — окровавленный кусок одежды, Чернов вдруг почувствовал, что у него стало меньше Силы. Ненамного, пропала совсем капля. Та самая, что дал ему тот человек, которого больше нет. Мистика, конечно, какая, к черту, капля, какая Сила, а ведь есть пустота внутри…
Постояв так пять минут, чуть успокоившись, Чернов решил идти дальше. Вверх. Еще поднимаясь на гору, он заметил небольшой перевальчик, достичь которого, как ему показалось, можно и без спецснаряжения. Теперь он решил проверить свое предположение. Медленно, продумывая каждый шаг, Чернов поднимался все выше и выше. По пути ему встретилась еще одна растяжка. Теперь он догадался аккуратно обезвредить ее, воткнув на место полувытащенную чеку, отвязав проволоку и отсоединив гранаты. Немного подумав, Чернов сунул пару штук в карманы штанов, которые явно не были предназначены для ношения подобных предметов и тут же вознамерились с Чернова свалиться. Он подвязался потуже и пошел дальше, размышляя о том, что иногда жизнь выкидывает совсем уж неожиданные фортели, заставляя бегуна-лингвиста превращаться в сапера-любителя.
Едва заметная тропинка привела Чернова к намеченному перевалу. Справа и слева громоздились высоченные скалы, впереди тоже маячили горы. Чернов присел передохнуть на большой валун, повертел головой, разглядывая окружающую величественную красоту, перевел взгляд на тропинку и уже без удивления — кончилось оно, что ли? — уставился на след ботинка, четко отпечатанный в грунте. След был довольно свежим, принадлежал человеку с совсем не детским размером ноги, обутому в тяжелую, возможно военную обувь. Приглядевшись, Чернов увидал еще несколько следов — их цепочка исчезала за перевалом. Нисколько не сомневаясь в правильности своих действий, Чернов поднялся и пошел по следам. Метров через двести тропинка взяла круто вниз, стала каменистой, и следы потерялись, зато обнаружилось нечто иное. Чернов снова уселся на подвернувшийся камень, чтобы не спеша разглядеть открывшуюся перспективу.
Перевал привел Чернова в долину, похожую на ту, в которой сейчас стоит Вефиль. Так же мало растительности, такие же горы кругом, и что самое интересное — в самой ее, долины, середке выстроились домики, много, целое село. Не такие, как в Вефиле, — аккуратные, беленые, а погрубее — сложенные, видимо, из местных камней и оттого имеющие серо-коричневый цвет, как, впрочем, и все кругом. Но не так обрадовал Чернова факт обнаружения в новом мире населенного пункта, пусть и маленького, как удивил, насторожил и одновременно опять напугал факт другой — танк. Боевая машина.