Адлер Элизабет. Богатые наследуют. Книга 2

   – Когда вы кончаете работу? – спросил Майк.
   – В половине пятого, через полчаса.
   – Хорошо. Я вас подожду.
   – О'кэй, – согласилась она все еще нерешительно.
   Хотя солнце светило ярко, для Лос-Анджелеса день был прохладным и на Лорен был красный отделанный мехом жакет.
   – Мой рождественский подарок самой себе, – сказала она, когда Майк восхищался им.
   Майк вспомнил великолепную меховую куртку Арии, которая стоила целое состояние и за которую, в случае, если она не станет наследницей, должен заплатить Карральдо, и подумал, какой несправедливой может быть судьба.
   – О'кэй, – сказал он. – Что мы будем делать теперь?
   – Я должна забрать Марию у няни.
   – Отлично. Давайте. Я поеду за вами на машине. Она жила в квартире на верхнем этаже в старом квартале, недалеко от бульвара Вентура, в Студио-Сити, и Майк помог ей донести вещи Марии и коляску, а Лорен несла ребенка.
   – Она такая хорошенькая, – сказал он, когда Мария улыбалась ему через плечо Лорен.
   – Самая хорошенькая, – согласилась она откровенно. Это была типичная лос-анджелесская квартирка с жилой комнатой, столовой и кухней.
   – Здесь только одна спальня, – сказала ему Лорен. – И ванная комната. Но на данный момент нам этого достаточно, правда, Мария? Хотите кофе, пока я приготовлю ужин? – спросила она.
   Мария ползала в своем манеже, пробуя своими растущими зубками игрушки. Она, конечно, прелестный ребенок, думал Майк, с густыми темными волосами и большими голубыми глазами. Мария поймала его взгляд и улыбнулась ему, вытягивая большую тряпичную куклу из-под своей ноги.
   – Эй! – позвал он. – Эй, Мария! Она улыбнулась ему опять.
   – Сколько ей уже? – спросил он, когда Лорен поставила перед ним чашку кофе.
   – Почти восемнадцать месяцев.
   – Она очень смышленая. Ну а куда вы хотите пойти пообедать? Во французский, итальянский, китайский или японский ресторан?
   Лорен засмеялась.
   – Откуда вы знаете, что у меня сегодня выходной?
   – Я не знаю, – усмехнулся он. – Я просто надеюсь.
   – Я должна договориться с беби-ситтером, – произнесла она с сомнением. – И у меня нет ничего нарядного, что можно было бы надеть.
   – Я сам ненавижу долго одеваться, мы поедем куда-нибудь, где можно в джинсах – вот и все.
   Она вздохнула, но улыбнулась ему.
   – Вы очень добрый человек, Майк.
   – Ерунда, – сказал он, усмехнувшись. – Я настырный журналист, помните?
   – Помню. Я хотела спросить вас о Поппи, но мы можем поговорить за обедом.
   Она посадила Марию в высокий стульчик, и Майк смотрел, как Лорен начала ее кормить. Было что-то озадачивающее в ребенке, но он не мог понять что. Что-то не так…
   – Я лучше пойду. Мне надо сделать несколько звонков. Я заеду за вами в половине восьмого. Идет?
   – Отлично, – сказала она. – Я буду готова.
   Они поехали в маленький французский ресторанчик на Мельрез, и Лорен была так очевидно довольна, что он воодушевился. На ней было простое темно-голубое шерстяное платье с широким белым кожаным ремнем, который подчеркивал ее тонкую талию; ее длинные рыжевато-белокурые волосы падали красивыми волнами, а легкий макияж подчеркивал ее серо-голубые глаза.
   – Вы не можете себе представить, какое это для меня удовольствие, – сказала она ему честно, – я нигде не была с тех пор, как родилась Мария.
   Майк заметил, что она сказала «с тех пор, как родилась Мария», а не «с тех пор, как умерла мама». У Лорен оптимистический взгляд на вещи, и он надеялся, что это поможет ей, когда она услышит, что не станет наследницей Мэллори. Она слушала как завороженная, когда он рассказывал ей историю Поппи – то, что теперь знал сам.
   – Бедная Поппи, – вздохнула она. – Кажется, ее просто преследовали несчастья. А что случилось потом?
   – Я еще не знаю, – ответил он со вздохом. – Но, кажется, догадываюсь, кто знает. Вот почему я и вернулся в Калифорнию. Я хочу встретиться с ним завтра утром. Но, понимаете, Лорен, боюсь, что нет надежды, что вы имеете какое-то отношение к Поппи. Имя Мэллори может быть просто совпадением.
   – Я никогда по-настоящему не верила в это, – сказала она честно. – Это был бы слишком неожиданный поворот судьбы – как выиграть в Лас-Вегасе. Надеюсь, Ария получит деньги; похоже, она нуждается в них.
   – Не больше, чем вы, – ответил он, думая о ребенке. – Лорен, что-то не так с Марией?
   Она уронила вилку от неожиданности.
   – Что вы имеете в виду? – спросила она, нервничая. Он взял ее руку.
   – Если что-то не так… почему бы вам не рассказать мне?
   Лорен посмотрела на их соединенные руки, а потом на него. Его глаза были такими понимающими; она почувствовала, что может доверить ему свой секрет.
   – Я точно не знаю, что это, – ответила она тихо. – Мне иногда кажется, что-то не так с ней… умственно. Она просто не отвечает, понимаете, и не пытается говорить. Большинство детей ее возраста уже лопочут «мама» и «папа» и пытаются освоить новые слова и звуки, но Мария молчит.
   Теперь он понял, что смутило его. Ребенок не произнес ни звука за все время, пока он был там.
   – А вы что-нибудь делали? – спросил он.
   – Ничего. Я просто боялась думать об этом, признаться даже себе. Вы первый человек, кому я сказала, – добавила она, и слезы блеснули в ее глазах. – Я боюсь, что ее заберут у меня, понимаете, и поместят в один из этих домов. А я даже не могу заплатить за уход или врачам. Может быть, я просто оттягиваю тот страшный день, но я не могу потерять ее, Майк, Мария это все, что у меня осталось.
   Она посмотрела на него умоляюще.
   – Я понимаю, вы скажете, что я не права, но я не думаю, что это приносит много вреда. Ведь она еще совсем маленькая.
   – Я уверен, что вы не навредили ей, – сказал он. – Но все же необходимо выяснить, что с ней. Возможно, ей можно помочь.
   Лорен повесила голову, глядя на салфетку, которую комкала в руках.
   – Я знаю, – проговорила она тихо. – Просто так страшно взглянуть этому в лицо одной.
   – Послушайте, – его сердце просто таяло под ее взглядом. – Я узнаю имя лучшего врача, который осмотрит ее. Я договорюсь с ним, и он займется малышкой… Ведь есть же разные тесты – и тогда мы будем знать, что с ней. Мне будет только приятно заплатить за это, Лорен.
   Она взглянула на него неуверенно – с одной стороны, его предложение было соблазнительно, но с другой, было страшно, если правда окажется ужаснее того, что она могла вынести. Но он был прав: от этого зависела жизнь Марии, и она должна думать о девочке, а не о себе.
   – Я не могу позволить вам платить, – сказала она быстро. – Это будет нехорошо.
   – Вы мне не позволяете… А Мария позволяет. Давайте назовем это подарком к ее дню рождения.
   Она улыбнулась.
   – Но ведь это не ее день рождения.
   – Давайте сделаем вид, – убеждал Майк, сжимая ее руку. – Я позвоню вам завтра и скажу, на какой день я договорился. А потом я поеду в Санта-Барбару, на ранчо Санта-Виттория узнать, наконец, правду от старого Хильярда Константа.
   Хильярд сильно постарел за те три месяца, пока Майк не видел его.
   – Я еще молодцом, молодцом, – говорил он более беспокойно, чем помнил его Майк. – Что вы здесь делаете? Пришли сказать мне, что узнали о наследнице Поппи Мэллори, а?
   Зловещая ухмылка показалась на его лице, когда он наливал в два бокала мандзаниллу.
   – А мне вас не хватало, молодой человек. Я уже привык видеть вас в библиотеке зарывшимся в мои книги.
   – Да, но у меня такое ощущение, что вы могли сэкономить немало моего времени, – сказал Майк резко.
   – Думаю, я должен поблагодарить вас за то, что вы прислали ко мне эту отвратительную итальянку. Жену Паоло Ринарди?
   – Франческу, – Майк ухмыльнулся, представив их, пьющих вдвоем шерри. – Но зато вы познакомились с Арией.
   – Она чудесная девушка, – согласился задумчиво Хильярд. – Странно подумать, но тем не менее у меня есть потомки. Я мало интересовался этим раньше, и, наверное, просто не думал об этой итальянской родне. Конечно, она внучка Марии-Кристины—такая же хорошенькая, но сомневаюсь, что у нее такой же характер. Ария мне такой не показалась.
   – А я думал, вы не помните Марию-Кристину, – сказал Майк.
   Бледные глаза Хильярда хитро сузились.
   – Ну-у, понимаете, иногда я помню многие вещи, иногда – нет. Это одна из привилегий старения.
   – О'кэй, Хильярд, теперь самое время. Теперь время для правды. – Майк поставил стакан на стол и вызывающе взглянул на Хильярда. – Я собираюсь вам рассказать все, что узнал о Поппи, а потом вы можете сказать то, что знаете вы. Все, что вы знаете. Идет?
   Хильярд осушил свой бокал с шерри, а потом потер в предвкушении руки.
   – Давайте, – сказал он. – Я умираю от нетерпения. Он слушал внимательно, пока Майк рассказывал свою историю, изредка задавая вопросы, и удовлетворенно кивал головой, словно это согласовалось с вещами, которые он уже знал.
   – Итак, вы видите, – сказал в конце Майк. – Я пришел ко второму—оборванному—концу веревки, Хильярд. Опять. Я знаю, что одна из дочерей была дочерью Поппи, но я по-прежнему не знаю, которая из них. Но я уверен, что вы знаете.
   – Я ничего не знаю о ее сыне, Рогане, – медленно ответил Хильярд. – Означает ли это, что кто-то еще предъявляет права на наследство?
   – Да, и его требования законны. Он правнук Поппи.
   – Я ничего не знал о Num?ro Seize и о всей этой компании девиц, – сказал Хильярд. – И я уверен, что мой отец и Энджел не знали. Но она знала о мафиози. Не в деталях, конечно, но она прочла об этом в газетах. Я слышал, как она рассказывала одной из дочерей – Марии-Кристине, я думаю.
   – А почему она рассказывала Марии-Кристине? – спросил его спокойно Майк. – Она была дочерью Поппи?
   – Не говорите, что не можете узнать это самостоятельно, – зловеще усмехнулся Хильярд. – Вы ведь так славно поработали. Да и потом, почему я должен вам говорить? Только потому, что какая-нибудь жадная сука хочет заграбастать эти деньги?
   – Почему вы должны мне говорить? – воскликнул разъяренный Майк. – Потому что деньги Поппи лежат мертвым грузом, тогда как они могут сделать много хорошего! Для этих людей они значат очень много – свобода, образование, любовь, они могут значить все. А эгоистичный человек – вы – хочет лишить их всего этого. Послушайте, Хильярд, один человек уже мертв, а другие в опасности.
   Потрясенный Хильард взглянул на него.
   – Мертв, – повторил он. – Кто мертв? Не… Ария?
   – Нет, не Ария, но она может оказаться под угрозой. Игра окончена, – добавил Майк твердо. – Вы должны рассказать мне правду.
   Хильярд откинулся в своем инвалидном кресле, вся его бравада исчезла. Он выглядел усталым, и его рука дрожала, когда он наливал себе еще шерри.
   – Ну что ж, хорошо… Если это так много значит, я расскажу вам все, что знаю.
   Какое-то время он молча потягивал вино, собираясь с мыслями.
   – Сначала я расскажу вам, как я узнал, – сказал он наконец. – Энджел жила здесь, на ранчо, в последние годы своей жизни. Ей никогда не нравилось жить в Италии; с ней у нее были связаны тяжелые воспоминания, хотя ее дочери прожили там так долго. Особенно, о Елене, которая, в конце концов, откололась от матери. Мария-Кристина всегда была где-нибудь в самолете или на пароходе; она меняла страны так же, как меняла своих приятелей-любовников, но ее сын, Паоло, вырос в Италии; та старая женщина, о которой вы мне рассказывали, Фьяметта, няня Арии, она заботилась о нем.
   Однажды, думаю, в 1939 году, я был дома – в отпуске из армии – со своей женой и маленьким сыном. Энджел жаловалась на сильную простуду, которая никак не проходила, а потом у нее стала болеть вся грудь. Она была красивой женщиной, Майк, вы знаете, действительно красивой, хотя ей было уже шестьдесят. Но тут словно кто-то выключил свет внутри нее. Она сдала просто в считанные дни. Я помню, как пришел к ней. Она лежала в постели и улыбалась мне, хотя и была совсем больна.
   – Скажи своему отцу, что я хочу видеть его, хорошо? – сказала она своим приятным, ясным голосом.
   Я пошел к отцу… Я хорошо помню встревоженный блеск его глаз, когда мы шли с ним по коридору.
   – Что, так плохо? – спросил я.
   – Очень плохо, сын, – сказал он скорбно. – Но она по-прежнему отказывается ложиться в больницу.
   Хильярд остановился, чтобы выпить шерри, погрузившись на какое-то время в свои мысли.
   – Я не пошел за ним, – сказал Хильярд. – Я понял, что разговор будет очень личным. Но отец неплотно прикрыл дверь, а я ждал его в холле. Голос Энджел всегда был звонким и чистым, и поэтому я мог отчетливо слышать, что она говорила.
   – Грэг, я хочу рассказать тебе о Поппи, – сказала она. – Может быть, это последний шанс, и я думаю, ты должен узнать правду.
   – Ты не должна говорить о последних шансах, Энджел, это глупо, – сказал он ей с мягким упреком, как говорил иногда с нами, когда мы были детьми.
   – Ты должен выслушать меня, Грэг, – казалось, на этот раз в ее голосе была паника.
   – Но я, правда, не хочу знать, – сказал мой отец. – Больше не хочу. Все это уже в прошлом, Энджел. Это лучше забыть.
   – Я лгала тебе и всем, – ответила она. – И, прежде чем я умру, я собираюсь заполнить эти белые пятна. Поэтому сядь рядом со мной, Грэг, и слушай меня.
   Я услышал, как скрипнул стул, когда он сел, и Энджел начала рассказывать ему о Поппи и своем муже, Фелипе. Мой отец выслушал ее до конца, а потом сказал:
   – Энджел, лучше бы мне этого не знать.
   – Но я должна была сделать это, – сказала она. – Ты имеешь право знать правду. Понимаешь, я знала, что однажды она вернется, чтобы найти свою дочь, и когда она действительно пришла, я отказалась сказать ей.
   – Я не хочу знать, – проговорил он, – и я должен сказать вам, Майк, – он плакал. – Пожалуйста, не говори мне, Энджел. Для меня обе они твои дочери, и я даже не хочу думать о Поппи. Давай оставим все, как есть.
   Наступило долгое молчание, а потом Энджел сказала:
   – Я должна сделать еще одно признание, и на этот раз это моя вина. Ничья – только моя. Ты знаешь, я всегда слишком сильно опекала Елену. Она была такой прелестной девочкой, Грэг, всегда улыбалась. А когда мы узнали о ее глухоте… Я не могла вынести мысли, что ее могут обидеть другие дети, и тогда стала строить ее жизнь за нее. Я отвечала за нее на вопросы, я не разрешала ей никуда уходить без меня; ты помнишь гувернанток и нянек? Ох, это было хорошо, пока она была ребенком, но потом этот ребенок стал женщиной, с женскими чувствами и эмоциями, но она ничего не знала о мужчинах и о любви. Ведь она никогда никого не встречала – я позаботилась об этом.
   Единственное место, куда Елена ходила без меня, это к лор-врачу в Сан-Франциско. Я оставляла ее в его кабинете, а сама шла за покупками в город. Доктор Бартон был ее врачом много лет—с тех самых пор, как мы вернулись из Италии. Однажды он оперировал ее, но безуспешно. Ему было за сорок, он был женат, у него были дети.
   Я должна была поехать в Нью-Йорк, чтобы выручать Марию-Кристину из ее обычных переделок, и мне пришлось оставить Елену здесь, так что в очередной раз она отправилась в Сан-Франциско к доктору Бартону в одиночестве, хотя, естественно, я договорилась, чтобы она ездила в машине с шофером. Доктор Бартон был очень привлекательным мужчиной, а я даже не понимала, насколько мила и красива была Елена, я всегда думала о ней, как о ребенке… Но доктор Бартон видел ее в другом свете, и она, бедное дитя, влюбилась. Она даже не знала, какова была эта «любовь». Она была наивна, как ребенок, которым я хотела оставить ее на всю жизнь!
   Я задержалась дольше, чем ожидала, почти на два месяца. Вернувшись, я заметила, что она изменилась, стала скрытной. Позже я заметила еще кое-что. Я отвела ее к другому врачу. И он сообщил мне, что она беременна. Елена плакала, когда я сказала ей – она не поняла меня. Ее умственное развитие было на уровне двенадцатилетней девочки.
   – Но я не хочу ребенка, мама! – воскликнула она. – Мне нужен только Ричард.
   Ричард Бартон, врач!
   Я увезла ее в Аризону. Всем я сказала, что из-за ее здоровья. Бедная девочка даже не понимала, что происходит. Это было ужасно, Грэг, просто чудовищно для нее… Я готова была убить доктора Бартона, но, конечно, я ничего не могла поделать—кроме как позвонить ему и потребовать держаться подальше от нее. Но я не сказала ему о ребенке. Я договорилась, чтобы ребенка забрали в какую-нибудь семью, и вскоре за ним пришли. Таков был конец; все кончилось, словно этого никогда и не было.
   Я увезла Елену в Италию – на год или два – просто подальше от него и чтобы она забыла о ребенке, и боюсь, что я стала относиться к ней, как к настоящему инвалиду, балуя ее, всегда присматривая за ней – даже тогда, когда она в этом не нуждалась. И постепенно она вошла в эту роль. Она совсем перестала говорить… Так продолжалось почти целый год, но когда она снова заговорила, то это были очень странные вещи… Я знала, что с ней нет ничего серьезного, но она больше не была «нормальной»… Я искалечила ее своей глупой оберегающей любовью – точно так же, как если бы искалечила ее физически. Я никогда не позволяла ей развиваться самостоятельно, и она осталась наивным ребенком в мире взрослых.
   Энджел плакала и кашляла, и я слышал, как мой отец пытался успокоить ее.
   – Ты только расстраиваешь себя, говоря о прошлом, – убеждал он ее.
   – Елена забыла о ребенке, – продолжала Энджел, – или, по крайней мере, я думала, что забыла. Она никогда не упоминает о нем, и мне кажется, это было для нее словно плохим сном. У меня есть копия документа об удочерении ребенка, имя и адрес этой пары. Конечно, с тех пор я их ни разу не видела. Но все это спрятано в моей любимой книге в библиотеке. Вместе с письмом, в котором рассказывается правда о Марии-Кристине и Елене. Я хочу, чтобы ты знал, где оно, – на случай, если оно понадобится, а меня здесь не будет.
   – Я не хочу этого знать, – сказал Грэг – он почти кричал, как я помню. – Оставь в покое это письмо, Энджел. Это больше неважно. Обе девочки – твои дочери.
   Она кашляла опять, а когда перестала, сказала ему:
   – Все равно… Грэг, теперь ты знаешь, где оно. Я должна была сказать тебе, чтобы ты понял все о Елене и позаботился о ней, когда я умру.
   Оба они плакали, и я подумал, что мне лучше уйти. Потом я смотрел, пойдет ли мой отец в библиотеку и будет ли искать книгу, но насколько я знаю, он никогда не пытался это сделать. Энджел положили в больницу, где она умерла двумя неделями позже от пневмонии. Я никогда не видел своего отца таким расстроенным – он был просто раздавлен. Но он по-прежнему не заглядывал в книгу.
   – А вы? – спросил Майк. Хильярд кивнул.
   – Конечно, я заглянул. Тогда это для меня так мало значило. Я никогда не знал Поппи Мэллори или мужа Энджел.
   Подъехав в своем кресле к книжным полкам, он вынул томик стихов Китса.
   – Видите, – сказал он. – Я не направлял вас по ложному следу. Если бы вы лучше смотрели, вы бы нашли ее сами.
   – Мне бы потребовалось десять лет – и вы знаете это, – возразил Майк, глядя, как он вынул из книги конверт.
   – Вот он, – сказал Хильярд, протягивая его Майку. – Здесь ваш ответ. И много он вам даст?
   Бумага пожелтела от времени и протерлась на сгибах. Майк осторожно развернул листки бумаги. Он прочел то, что написала Энджел, и взглянул на Хильярда.
   – Елена? – спросил он удивленно.
   – Елена! – с победной усмешкой сказал Хильярд. – Но, как видите, вы опять идете по замкнутому кругу. Вы по-прежнему не знаете, кто она, эта наследница!

ГЛАВА 63

   Белый туман почти касался воды Гранд-Канала, изредка разрываясь, когда солнцу удавалось пробиться сквозь его молочно-густую завесу, и тогда казалось, что острова Джудекка и Сан-Джорджо плывут на облаках, пока он снова не смыкался плотной пеленой.
   Был первый день карнавала, и люди уже нарядились в костюмы, хотя настоящий праздник должен был начаться только вечером. Известные мастера масок трудились день и ночь, чтобы успеть сделать знаменитые баута – блестящие белые или черные маски, сделанные из папье-маше, закрывавшие все лицо, с прорезями для глаз. Это были самые зловещие из карнавальных масок – и самые безликие. Были и более изощренные, нарядные маски – павлинов, украшенные перьями, которые носили с плащом, тоже отделанным перьями; были и кружевные маски, усыпанные «бриллиантами», и золотые маски попугаев, и фарфоровые маски с кукольными чертами лица. Но старая традиционная баута носилась с черным капюшоном или черной треуголкой и длинным черным плащом до пят – человек становился совершенно безликим, неузнаваемым или мог стать кем угодно, если бы вдруг захотел.
   Каждый дюйм палаццо Ринарди словно заново оживал: его мраморные полы сверкали после тщательной полировки, резное дерево сияло, искрились серебро и хрусталь – и все его сокровища мерцали. Рабочие, стоя на стремянках, вставляли сотни свечей в огромные люстры, и команда из дюжины поваров обосновалась на кухне Фьяметты, готовя изысканные блюда для приема, который устраивался сегодня вечером. Франческа царила везде, отдавая команды направо и налево, а потом отменяя их – и доводя всех просто до помешательства, тогда как Ария застыла у телефона в своей комнате, молясь, чтобы он зазвонил.
   Она не знала, позвонить ли ей Орландо опять, но она уже столько раз звонила в пансионат с тех пор, как вернулась, что гордость удерживала ее.
   – Да, синьорина, – отвечали ей там. – Синьор вернулся. Мы ему передадим, что вы звонили.
   Но Орландо до сих пор так и не позвонил ей. Она не разговаривала с ним с тех пор, как еще до Рождества сказала ему, что летит в Лос-Анджелес с Карральдо. Конечно, он не мог не знать, что она не хотела ехать. У нее не было выбора, и когда они оказались в Америке, казалось, Карральдо вообще не собирался возвращаться. Обращаться с просьбами к матери было глупо, потому что она была без ума от роли блестящей дамы из общества.
   – Никто не может сказать, что Франческа Ринарди не произвела впечатления в Голливуде! – восклицала она, когда они наконец уезжали домой; ее чемоданы были нагружены новыми туалетами. Особенно она гордилась платьем, которое собиралась надеть сегодня вечером. Это было сплошное облако белого шелковистого шифона, расшитое от шеи до подола серебром и хрустальными бусинами – оно было создано специально для нее Бобом Мэки, королем модельеров Голливуда. К платью у нее была особая маска.
   Сегодняшний вечер должен был стать триумфом Франчески, и она собиралась выглядеть сногсшибательно. И сегодняшний же вечер должен был стать апофеозом отчаянья Арии, потому что в присутствии трех сотен человек должно было быть объявлено об их помолвке с Энтони Карральдо. Хуже всего, что он сказал ей – он хочет, чтобы немедленно после этого она вышла за него замуж – неделей позже, если согласится, конечно.
   – Конечно, ты согласишься, – сказала ей твердо Франческа. – Это твой долг. Да и потом, Карральдо был очень терпелив. Он ждал слишком долго – и я тоже.
   Ария поняла, что спорить не было смысла; она просто убивала время, оставшееся до возвращения в Венецию.
   По ночам она лежала без сна, мечтая о том, что они смогут убежать вместе с Орландо, а если Майку потребуется много времени, чтобы доказать ее право на наследство, она найдет работу и будет заботиться об Орландо. Ему не придется беспокоиться ни о чем, думала она, он сможет весь день рисовать. И, конечно, когда она получит деньги Поппи, у него будет все, что он захочет – все, что угодно.
   Зазвонил телефон, и она схватила трубку, чуть не уронив его в спешке.
   – Слушаю? – прошептала она.
   – Ария, это Майк.
   – Майк! Где же вы были? Вас не слышно целую вечность. Все в порядке?
   – Да… конечно, все хорошо, – сказал Майк, с отвращением говоря ей неправду, но таковы были инструкции Либера – у него не было выбора. Теперь дело о наследнике и наследнице было в руках адвокатов. Он, наконец, узнал конец истории, и теперь уже Либер должен был связаться с наследниками и официально объявить им, что они получат наследство Поппи Мэллори.
   – Мне, правда, нужно знать о Поппи… – сказала Ария расстроенно. – Вы не представляете, что тут творится… Мама и Карральдо устраивают вечером большой карнавальный праздник – В честь помолвки! Я пытаюсь связаться с Орландо—с того самого дня, как приехала. Я боюсь, что он все еще сердится на меня…
   – Послушайте, Ария, – быстро перебил ее Майк. – Я в палаццо Гритти. Почему бы вам не прийти ко мне? Мы сможем поболтать о том, о сем.
   – Я бы рада, – сказала она несчастным голосом, – но мама не выпускает меня из виду. В три часа прилетает парикмахер из Рима, он привезет с собой гримера, который разрисует наши лица. Я буду выглядеть, как мадонна, украшенная для жертвоприношения! – добавила она горько. – Но что я могу сделать? Мама говорит, что это – мой долг. Ах, Майк, если бы вы только могли доказать… А вы узнали что-нибудь о дочери Поппи? Пожалуйста, скажите да, и мне не придется участвовать в этом…
   – Еще нет, – сказал Майк, жалея, что не может рассказать ей всю правду.
   – Но вы все еще ищете? Это так важно! Если у меня будут деньги Поппи, я отдам большую часть маме, а сама просто убегу с Орландо. Он нуждается, чтобы кто-нибудь позаботился о нем.
   – Не беспокойтесь об Орландо, – сказал Майк резко. – Я точно знаю, у него все будет в порядке.
   – Конечно, – сказала грустно Ария. – А со мной? Я звоню и звоню, но он мне не звонит. Я не могу поверить, что он совсем больше не думает обо мне – после того, что было у нас… Он просто разозлился на меня – вот и все. И я не могу его за это винить. Представьте себе, как это выглядело, когда я улетела в Лос-Анджелес вместе с Карральдо, оставив его одного на Рождество…