Страница:
Были наняты два шеф-повара: один специализировался на лучшей французской кухне, а другой был мастером экзотических китайских и индийских блюд. Поппи расставила на столах у стен множество аппетитных блюд на серебряных подносах, и это напомнило ей детство в большом доме в Сан-Франциско, когда она бродила по комнате, запуская палец в шоколадный мусс и отщипывая кусочки индейки, в то время как отец играл в покер и танцовщицы и певички развлекали гостей. А сегодня она устраивала вечер. Круг замкнулся, думала с горечью Поппи. Они теперь были одного поля ягоды – отец и дочь…
Девушки выстроились, как по линейке, ожидая Поппи, и она ходила вдоль этой цепочки, забраковывая слишком вызывающие серьги или поправляя складки на одежде. Наконец она отошла в сторону и взглянула на них одобрительно. Кутюрье славно поработали, и каждая девушка выглядела в соответствии со своей индивидуальностью: броские одевались броско, сдержанные – сдержанно, эксцентричные – эксцентрично, но все они выглядели, говорили и держались, как «леди».
– Я горжусь вами, – сказала она им просто. – Гордитесь собой, и вы не пожалеете о своем решении работать у меня.
Надев серое бархатное платье со шлейфом и свои жемчуга, с душистой белой гарденией в волосах, она мерила шагами красивый абиссинский ковер в холле, бросая взволнованные взгляды на Лючи, бегавшего по своей жердочке, и на Уоткинса, бесстрастно ждавшего у дверей. Она гадала, придет ли Франко Мальвази. Она послала приглашение на его виллу в Неаполе, но не получила ответа. Поппи ничего о нем не слышала четыре месяца и уже подумывала, что он утратил интерес к этой затее. Но деньги были по-прежнему в «Банке де-Пари» – сколько она сумела сохранить, тратя их разумно.
Она могла не беспокоиться о гостях. Симона оповестила всех, что собирается посетить самую изысканную вечеринку в Париже, и теперь все сгорали от любопытства. Они явились толпой: богачи, аристократы, звезды театра и мюзик-холла, куртизанки – и несколько любопытствующих леди. Но Франко Мальвази не было в их числе. Они останавливались в восхищении около Лючи, расправлявшего свои фантастические крылья на золотой жердочке с набалдашниками, величиной с теннисный мяч, украшенными драгоценными камнями, они восторгались портретом Поппи в библиотеке и отпускали ей экстравагантные комплименты. Они пили ее шампанское и ели ее еду. Они знакомились с прелестными девушками, которые доказали, что хорошо усвоили преподанные им уроки и растворились среди гостей, почти ничем не отличаясь от них.
Поппи нервничала. Как пройдет вечер? Иногда ей казалось, что все в порядке, но вдруг она начинала сомневаться и встревоженно поглядывала на гостей. Но Симона успокоила ее. Она потом сказала ей, чтобы Поппи не беспокоилась, – все мужчины, посетившие их сегодня, имели твердое намерение прийти сюда еще.
– Num?ro Seize, рю-де-Абрэ теперь обозначен на карте Парижа, – сказала она Поппи весело. – Ты сделала себе имя, Поппи.
Но все же, когда за последним гостем закрылась дверь, Поппи думала с грустью: почему же Франко Мальвази не пришел, чтобы разделить с нею триумф.
ГЛАВА 39
ГЛАВА 40
Девушки выстроились, как по линейке, ожидая Поппи, и она ходила вдоль этой цепочки, забраковывая слишком вызывающие серьги или поправляя складки на одежде. Наконец она отошла в сторону и взглянула на них одобрительно. Кутюрье славно поработали, и каждая девушка выглядела в соответствии со своей индивидуальностью: броские одевались броско, сдержанные – сдержанно, эксцентричные – эксцентрично, но все они выглядели, говорили и держались, как «леди».
– Я горжусь вами, – сказала она им просто. – Гордитесь собой, и вы не пожалеете о своем решении работать у меня.
Надев серое бархатное платье со шлейфом и свои жемчуга, с душистой белой гарденией в волосах, она мерила шагами красивый абиссинский ковер в холле, бросая взволнованные взгляды на Лючи, бегавшего по своей жердочке, и на Уоткинса, бесстрастно ждавшего у дверей. Она гадала, придет ли Франко Мальвази. Она послала приглашение на его виллу в Неаполе, но не получила ответа. Поппи ничего о нем не слышала четыре месяца и уже подумывала, что он утратил интерес к этой затее. Но деньги были по-прежнему в «Банке де-Пари» – сколько она сумела сохранить, тратя их разумно.
Она могла не беспокоиться о гостях. Симона оповестила всех, что собирается посетить самую изысканную вечеринку в Париже, и теперь все сгорали от любопытства. Они явились толпой: богачи, аристократы, звезды театра и мюзик-холла, куртизанки – и несколько любопытствующих леди. Но Франко Мальвази не было в их числе. Они останавливались в восхищении около Лючи, расправлявшего свои фантастические крылья на золотой жердочке с набалдашниками, величиной с теннисный мяч, украшенными драгоценными камнями, они восторгались портретом Поппи в библиотеке и отпускали ей экстравагантные комплименты. Они пили ее шампанское и ели ее еду. Они знакомились с прелестными девушками, которые доказали, что хорошо усвоили преподанные им уроки и растворились среди гостей, почти ничем не отличаясь от них.
Поппи нервничала. Как пройдет вечер? Иногда ей казалось, что все в порядке, но вдруг она начинала сомневаться и встревоженно поглядывала на гостей. Но Симона успокоила ее. Она потом сказала ей, чтобы Поппи не беспокоилась, – все мужчины, посетившие их сегодня, имели твердое намерение прийти сюда еще.
– Num?ro Seize, рю-де-Абрэ теперь обозначен на карте Парижа, – сказала она Поппи весело. – Ты сделала себе имя, Поппи.
Но все же, когда за последним гостем закрылась дверь, Поппи думала с грустью: почему же Франко Мальвази не пришел, чтобы разделить с нею триумф.
ГЛАВА 39
1904, Франция
Своеобразный и очень дорогой «клуб» на рю-де-Абрэ, 16 стал притчей во языцех у знатоков фешенебельного Парижа. Говорили, что в Num?ro Seize кухня просто божественная – и баснословная библиотека, способная удовлетворить любой вкус: от бесценного собрания эротической литературы до книг по философии и науке и, конечно, множество последних современных романов. Говорили, что мужчина может почитать газету в тиши библиотеки Num?ro Seize и съесть превосходный обед – в одиночестве, если пожелает, или в компании прелестной девушки, которая разбирается в том, о чем он говорит, даже если это разговор о его бизнесе. Говорили, что мужчина в Num?ro Seize чувствует себя как дома, он может отдохнуть, расслабиться и быть самим собой – или тем, кем ему вздумается. А если ему захочется большего, то в атмосфере этой элегантности загородного клуба он мог почти ощущать привкус чувственности. Все это было доступно – разумеется, за большие деньги, потому что членство в Num?ro Seize обходилось беспрецедентно дорого.
И, конечно, женщиной, к которой тайно влекло всех мужчин, была загадочная прекрасная Поппи. Она всегда была на виду, встречая гостей в холле, всегда одетая в серое, с улыбкой в живых ярких голубых глазах. Поппи была сенсацией Парижа. Кто она и откуда приехала, этот вопрос был у всех на устах, но он всегда оставался без ответа. Поппи стала очаровательной загадкой – всегда приветливая, всегда улыбающаяся – и всегда одинокая.
Стоял холодный февральский вечер, во всех комнатах весело потрескивал огонь, наполняя дом уютным ароматом горящих яблоневых поленьев – а снаружи был снег, по краям тротуаров возвышались сугробы. Мало кто отваживался выйти из дома в такую метель. В гостиной было пустынно и тихо – только звуки рояля, на котором одна из девушек играла Моцарта, приглушенный гул разговора из столовой, где несколько джентльменов наслаждались обедом и говорили о бизнесе, и стук биллиардных шаров из биллиардной – нарушали тишину дома.
Поппи ушла в дела, сидя за письменным столом и водя карандашом вдоль длинных колонок цифр, сравнивая доход за этот месяц с предыдущим и одобрительно кивая головой. Она взглянула на маленькие серебряные часы на столе. Была половина двенадцатого, и она откинулась на спинку стула, зевая и ероша рукой свои рыжие волосы. У нее ни разу не было выходного с тех пор, как два месяца назад открылся Num?ro Seize; она была измотана и напугана тем, что делает, хотя и не показывала этого, только когда оставалась одна, как теперь. Если прежде и была слабая тень надежды, что, может, однажды она вернется домой, на ранчо Санта-Виттория, и будет прощена, теперь она угасла. Она сожгла мосты, соединявшие ее с прошлым, а в будущем она могла стать самой преуспевающей, когда-нибудь и самой богатой парижской мадам. И хотя она пыталась убедить себя, что ее девочки были такими же, как Нетта, и все равно продавали бы себя где-нибудь в другом месте, но уверяя себя, что для них гораздо лучше, что они работают у нее, Поппи знала, что это неправда. Но она слабо отбивалась от подспудных мыслей, что никому нет дела до того, что она делает или не делает. Никому – только Лючи.
Но как бы там ни было, Num?ro Seize явно преуспевал. Конечно, еще далеко до того, чтобы окупить первоначальную инвестицию, но ведь членство в «клубе» стоило очень дорого, и это помогало ее заведению сохранять статус только для избранных. Но Поппи тревожилась, что это, возможно, продлится недолго. Конечно, она сделала очень и очень много, ее вклад в дело был огромен – но и цены были соответственными. Но вскоре Поппи с удивлением обнаружила, что чем дороже были различные услуги, тем счастливее казались клиенты. Очевидно, они убедили себя, что все, что стоит так дорого, и есть самое лучшее.
– А в нашем случае это совершенно справедливо, – заметила она сама себе, зевая.
Поппи настолько ушла в свои мысли, что не услышала, как вошли в дверь.
– Ну, и как поживает мой деловой партнер? – спросил глубокий мужской голос.
Поппи открыла глаза и, пораженная, уставилась на Франко Мальвази.
– Вы смотрите на меня так, словно я призрак, – засмеялся он, – но могу вас заверить, что я настоящий. Вот, потрогайте меня за руку; хоть она и холодная, но пульс бьется, и кровь все еще течет по венам…
– Я вас не ждала… – выдавила Поппи, пытаясь найти слова. В ее голове все смешалось, и она испытывала нервозность и радость одновременно.
Франко постучал сигаретой о серебряный портсигар.
– Вы позволите? – спросил он. Потом нахмурился:
– Нет, конечно, нет, я помню, что вы не позволяете никому курить в ваших комнатах.
Он был одет в вечерний костюм, и Поппи подумала, что седина в его волосах стала заметнее и еще резче контрастирует с молодым лицом в легких морщинках. Она как завороженная смотрела на его руки, когда он положил свой портсигар на стол и сел напротив нее.
– Вам нравится дом? – спросила она, озабоченно поправляя сбившуюся прическу. – Боюсь, это стоило уйму денег, но вы же сами сказали, что все должно быть импозантно.
– Никогда не бойтесь тратить деньги на удачное дело, – сказал ей прохладно Франко, – я уверен, вы это понимаете: цифры в бумагах, которые лежат перед вами, более чем убедительны. Для такого молодого заведения результаты очень хорошие.
– Я так рада, – ответила она, вздохнув с облегчением. – Вы не можете представить себе, сколько ночей я провела без сна, думая, почему вы не приходите к нам. Я решила, что вы рассердились на меня или потеряли интерес к этому делу.
Франко закрыл глаза, чтобы Поппи не увидела их выражения. Какая другая женщина призналась бы в своих мыслях так искренне и наивно? В его мире каждое произнесенное слово таило в себе опасный скрытый смысл; ничто не было таким, как казалось. Бесхитростность Поппи наполнила его нежностью. Он подавил желание обнять ее и сказать, что он думал о ней каждый день все эти месяцы, что он мерил шагами пол своей виллы в Неаполе, выкуривая одну сигарету за другой и гадая, что она сейчас делает, и говоря себе, что он не должен ехать к ней – еще не время. Ему хотелось сказать ей, что он так часто мечтал о том, как будет держать ее в объятиях, – так часто, что почти знал, что она будет чувствовать, как она ответит на его чувство…
Взмахнув крыльями, Лючи вспорхнул со своей жердочки и опустился на стол перед ними, низко присел и смотрел на Франко.
– Я не уверен, что нравлюсь вашему попугаю, – сказал он с улыбкой.
– Конечно, нравитесь. Лючи очень дружелюбен. – Поппи взяла птицу, нежно гладя его сверкающие крылья. – Он, наверное, просто голоден – вот и все. Я и не заметила, что уже так поздно.
– Тогда, наверное, слишком поздно просить вас пообедать вместе со мной?
Поппи в смущении закусила губу.
– В сущности, я взяла за правило никогда не обедать ни с одним джентльменом здесь. Если они увидят, что я обедаю с вами, они решат, что я изменила своему правилу, и разозлятся, когда я откажусь обедать с ними.
Франко вспомнил ее красивый портрет, который он видел в библиотеке, – им мог восхищаться каждый и втайне мечтать о Поппи – и внезапно его охватила жгучая ревность, когда он подумал о других мужчинах, которые могли обедать с ней, флиртовать, оказывать ей знаки внимания и искать ее снисходительности.
Он холодно пожал плечами.
– Как вам угодно.
– Но, конечно, я могу попросить шеф-повара приготовить что-нибудь особенное и принести это в мою комнату, – предложила она, покраснев. – Вот все, что я могу вам предложить, если вы, конечно, не подумаете, что я хочу привлечь внимание к себе, приглашая вас в свою комнату.
– Моя дорогая Поппи, – засмеялся он, с его сердца словно сняли тяжесть. – Вы просто не знаете, как привлечь к себе внимание, и это часть вашего очарования.
Поппи не знала, было ли это комплиментом или нет, но чувствуя себя по-смешному приятно, она повела его к своей комнате. Они оказались на первом этаже далеко от «деловой» части дома. Он увидел маленький дворик с садом.
Франко был удивлен простотой; здесь было уютно, хотя ничто не напоминало пышность других помещений в доме. Единственной роскошью были горшки белых гардений, чей тонкий благоуханный аромат щекотал ему ноздри. Огонь горел в камине, рядом с голубым парчовым диваном стоял маленький столик, заваленный книгами.
– Книги – мое убежище, – сказала Поппи, заметив его взгляд. – Я хочу, чтобы вы знали, что я не потратила ни одного цента из ваших денег на свою личную комнату. Зачем устраивать все импозантно и тут? Ведь ее никто не видит, кроме меня.
Он был готов расцеловать ее за эти слова – никто не приходит сюда, кроме нее. Его Поппи была совсем одна… Спасибо Господу, ох, спасибо Господу… Сорвав гардению, он вдел ее в петлицу.
Поппи позвала официанта и заказала небольшой обед, сосредоточенно хмурясь, когда выбирала вина. Потом она дала Лючи семечек на маленьком блюдечке и посадила его на жердочку и затем виновато повернулась к Франко.
– Я такая плохая хозяйка, – сказала она. – Я забыла спросить, вы не хотели бы выпить.
– Нет, – сказал он. – Но мне бы хотелось, чтобы вы сели рядом со мной и рассказали мне, как вам понравился Париж? Вы уже завели себе друзей?
Она напряженно села рядом с ним.
– Друзей? – спросила она, нахмурившись. – Только одного – Симону Лалаж. Она мне так помогла, я даже не знаю, что бы я делала без нее.
Он улыбнулся.
– Симона Лалаж? Она известная куртизанка. Я не думаю, что именно ее вам следовало выбрать в подруги.
– Я не выбирала ее, – и Поппи рассказала ему, как Симона неожиданно приехала к ней именно тогда, когда ей отчаянно хотелось кого-нибудь видеть, и как она помогла ей найти девушек.
– Я так горжусь своими девушками, – сказала она Франко. – Они такие милые и так счастливы, что работают в этом прекрасном доме. Большинство из них играли на сцене, а когда для них настали тяжелые времена, занялись… отношениями или попали на улицу. Как я и Симона, они жили на несколько франков – и еще надеждой. От Симоны они узнали о нашем заведении – и вот они здесь работают. Они умны, когда обедают с членами кабинета министров, они обсуждают последние политические события, а когда обедают с финансистами, то задают нужные вопросы; и они знают все новые пьесы, книги и моды. Итак, – сказала она, ища одобрения на его лице, – они не… они не просто… – Поппи нервно коснулась своих жемчугов, не осмеливаясь сказать слово шлюхи.
Франко попробовал вино и одобрительно кивнул.
– Ну что ж, – сказал он. – Вы еще собираетесь заработать целое состояние, Поппи? А кстати, какая именно сумма означает целое состояние для такой девушки, как вы?
– Состояние? – Поппи вспомнила историю Джэба, как он выиграл целое состояние в Монте-Карло и как оно быстро растаяло, но она и понятия не имела о его размерах. – Миллион долларов, – рискнула она.
– Один единственный миллион? Какие скромные потребности, Поппи. Я ожидал большего от вас.
Она сердито вспыхнула, глядя на него, пока он ел аппетитное рагу из фазана, – что он ожидал от нее услышать?! Десять, двенадцать, двадцать миллионов? Как она может надеяться заработать такие деньги, даже если ее заведение будет иметь бешеный успех?
– Инвестиции, моя дорогая, – сказал он, отвечая на ее безмолвный вопрос. – Если вы выслушаете меня внимательно, я скажу вам, как стать богатой женщиной. Не один единственный миллион, Поппи, но столько миллионов, сколько пожелаете! Естественно, это займет много времени – это не способ мгновенного обогащения, но лет через десять, двадцать, тридцать вы будете очень богаты.
Поппи не притронулась к еде и вину – она слушала, что ей говорил Франко, наклонившись к нему через стол; ее подбородок опирался на руку, глаза были прикованы к его лицу. Шло время, свечи оплыли, и маленькая горничная пришла поправить огонь и задернуть бледные занавеси, за которыми беспрестанно падал снег.
Когда Франко закончил, она посмотрела на него с уважением.
– Это так просто, когда вы объясняете, – сказала она взволнованно. – И вы так же заработали свое состояние?
Она откинулась на стуле, глядя на его лицо, на котором стала увядать улыбка. Оно стало похоже на маску – казалось, он внезапно стал другим человеком.
– Становится поздно, – проговорил он холодно. – Мне пора идти. Просто запомните мой совет, Поппи, и в один прекрасный день вы станете очень богатой женщиной.
Провожая его до дверей, она нервно взглянула на него из-под ресниц: минуту назад он был расслаблен и улыбался, а теперь стал холоден и безразличен. Она гадала, что же она не так сказала.
– Мы увидимся еще? – спросила она тихо. Минуту он смотрел на нее грустно-задумчиво.
– Я надеюсь, Поппи.
А потом от открыл дверь и быстро пошел прочь по коридору.
Она ждала, надеясь, что Франко обернется и помашет ей рукой на прощанье, но он не оглянулся, и она закрыла дверь со вздохом, думая о том, увидит ли его снова. Она очень жалела, что задала такой глупый, слишком личный вопрос. Она вовсе не хотела знать, что именно он делает, и, вопреки тому, что говорила Нетта, она до сих пор была убеждена, что он не мог сделать ничего плохого. Франко Мальвази помог ей, когда она в этом нуждалась; а сегодня он даже объяснил ей, куда нужно вкладывать деньги, чтобы заработать целое состояние. Он был добрым человеком и интересным – и вдруг Поппи испугалась, поняв, что находит его очень привлекательным.
Своеобразный и очень дорогой «клуб» на рю-де-Абрэ, 16 стал притчей во языцех у знатоков фешенебельного Парижа. Говорили, что в Num?ro Seize кухня просто божественная – и баснословная библиотека, способная удовлетворить любой вкус: от бесценного собрания эротической литературы до книг по философии и науке и, конечно, множество последних современных романов. Говорили, что мужчина может почитать газету в тиши библиотеки Num?ro Seize и съесть превосходный обед – в одиночестве, если пожелает, или в компании прелестной девушки, которая разбирается в том, о чем он говорит, даже если это разговор о его бизнесе. Говорили, что мужчина в Num?ro Seize чувствует себя как дома, он может отдохнуть, расслабиться и быть самим собой – или тем, кем ему вздумается. А если ему захочется большего, то в атмосфере этой элегантности загородного клуба он мог почти ощущать привкус чувственности. Все это было доступно – разумеется, за большие деньги, потому что членство в Num?ro Seize обходилось беспрецедентно дорого.
И, конечно, женщиной, к которой тайно влекло всех мужчин, была загадочная прекрасная Поппи. Она всегда была на виду, встречая гостей в холле, всегда одетая в серое, с улыбкой в живых ярких голубых глазах. Поппи была сенсацией Парижа. Кто она и откуда приехала, этот вопрос был у всех на устах, но он всегда оставался без ответа. Поппи стала очаровательной загадкой – всегда приветливая, всегда улыбающаяся – и всегда одинокая.
Стоял холодный февральский вечер, во всех комнатах весело потрескивал огонь, наполняя дом уютным ароматом горящих яблоневых поленьев – а снаружи был снег, по краям тротуаров возвышались сугробы. Мало кто отваживался выйти из дома в такую метель. В гостиной было пустынно и тихо – только звуки рояля, на котором одна из девушек играла Моцарта, приглушенный гул разговора из столовой, где несколько джентльменов наслаждались обедом и говорили о бизнесе, и стук биллиардных шаров из биллиардной – нарушали тишину дома.
Поппи ушла в дела, сидя за письменным столом и водя карандашом вдоль длинных колонок цифр, сравнивая доход за этот месяц с предыдущим и одобрительно кивая головой. Она взглянула на маленькие серебряные часы на столе. Была половина двенадцатого, и она откинулась на спинку стула, зевая и ероша рукой свои рыжие волосы. У нее ни разу не было выходного с тех пор, как два месяца назад открылся Num?ro Seize; она была измотана и напугана тем, что делает, хотя и не показывала этого, только когда оставалась одна, как теперь. Если прежде и была слабая тень надежды, что, может, однажды она вернется домой, на ранчо Санта-Виттория, и будет прощена, теперь она угасла. Она сожгла мосты, соединявшие ее с прошлым, а в будущем она могла стать самой преуспевающей, когда-нибудь и самой богатой парижской мадам. И хотя она пыталась убедить себя, что ее девочки были такими же, как Нетта, и все равно продавали бы себя где-нибудь в другом месте, но уверяя себя, что для них гораздо лучше, что они работают у нее, Поппи знала, что это неправда. Но она слабо отбивалась от подспудных мыслей, что никому нет дела до того, что она делает или не делает. Никому – только Лючи.
Но как бы там ни было, Num?ro Seize явно преуспевал. Конечно, еще далеко до того, чтобы окупить первоначальную инвестицию, но ведь членство в «клубе» стоило очень дорого, и это помогало ее заведению сохранять статус только для избранных. Но Поппи тревожилась, что это, возможно, продлится недолго. Конечно, она сделала очень и очень много, ее вклад в дело был огромен – но и цены были соответственными. Но вскоре Поппи с удивлением обнаружила, что чем дороже были различные услуги, тем счастливее казались клиенты. Очевидно, они убедили себя, что все, что стоит так дорого, и есть самое лучшее.
– А в нашем случае это совершенно справедливо, – заметила она сама себе, зевая.
Поппи настолько ушла в свои мысли, что не услышала, как вошли в дверь.
– Ну, и как поживает мой деловой партнер? – спросил глубокий мужской голос.
Поппи открыла глаза и, пораженная, уставилась на Франко Мальвази.
– Вы смотрите на меня так, словно я призрак, – засмеялся он, – но могу вас заверить, что я настоящий. Вот, потрогайте меня за руку; хоть она и холодная, но пульс бьется, и кровь все еще течет по венам…
– Я вас не ждала… – выдавила Поппи, пытаясь найти слова. В ее голове все смешалось, и она испытывала нервозность и радость одновременно.
Франко постучал сигаретой о серебряный портсигар.
– Вы позволите? – спросил он. Потом нахмурился:
– Нет, конечно, нет, я помню, что вы не позволяете никому курить в ваших комнатах.
Он был одет в вечерний костюм, и Поппи подумала, что седина в его волосах стала заметнее и еще резче контрастирует с молодым лицом в легких морщинках. Она как завороженная смотрела на его руки, когда он положил свой портсигар на стол и сел напротив нее.
– Вам нравится дом? – спросила она, озабоченно поправляя сбившуюся прическу. – Боюсь, это стоило уйму денег, но вы же сами сказали, что все должно быть импозантно.
– Никогда не бойтесь тратить деньги на удачное дело, – сказал ей прохладно Франко, – я уверен, вы это понимаете: цифры в бумагах, которые лежат перед вами, более чем убедительны. Для такого молодого заведения результаты очень хорошие.
– Я так рада, – ответила она, вздохнув с облегчением. – Вы не можете представить себе, сколько ночей я провела без сна, думая, почему вы не приходите к нам. Я решила, что вы рассердились на меня или потеряли интерес к этому делу.
Франко закрыл глаза, чтобы Поппи не увидела их выражения. Какая другая женщина призналась бы в своих мыслях так искренне и наивно? В его мире каждое произнесенное слово таило в себе опасный скрытый смысл; ничто не было таким, как казалось. Бесхитростность Поппи наполнила его нежностью. Он подавил желание обнять ее и сказать, что он думал о ней каждый день все эти месяцы, что он мерил шагами пол своей виллы в Неаполе, выкуривая одну сигарету за другой и гадая, что она сейчас делает, и говоря себе, что он не должен ехать к ней – еще не время. Ему хотелось сказать ей, что он так часто мечтал о том, как будет держать ее в объятиях, – так часто, что почти знал, что она будет чувствовать, как она ответит на его чувство…
Взмахнув крыльями, Лючи вспорхнул со своей жердочки и опустился на стол перед ними, низко присел и смотрел на Франко.
– Я не уверен, что нравлюсь вашему попугаю, – сказал он с улыбкой.
– Конечно, нравитесь. Лючи очень дружелюбен. – Поппи взяла птицу, нежно гладя его сверкающие крылья. – Он, наверное, просто голоден – вот и все. Я и не заметила, что уже так поздно.
– Тогда, наверное, слишком поздно просить вас пообедать вместе со мной?
Поппи в смущении закусила губу.
– В сущности, я взяла за правило никогда не обедать ни с одним джентльменом здесь. Если они увидят, что я обедаю с вами, они решат, что я изменила своему правилу, и разозлятся, когда я откажусь обедать с ними.
Франко вспомнил ее красивый портрет, который он видел в библиотеке, – им мог восхищаться каждый и втайне мечтать о Поппи – и внезапно его охватила жгучая ревность, когда он подумал о других мужчинах, которые могли обедать с ней, флиртовать, оказывать ей знаки внимания и искать ее снисходительности.
Он холодно пожал плечами.
– Как вам угодно.
– Но, конечно, я могу попросить шеф-повара приготовить что-нибудь особенное и принести это в мою комнату, – предложила она, покраснев. – Вот все, что я могу вам предложить, если вы, конечно, не подумаете, что я хочу привлечь внимание к себе, приглашая вас в свою комнату.
– Моя дорогая Поппи, – засмеялся он, с его сердца словно сняли тяжесть. – Вы просто не знаете, как привлечь к себе внимание, и это часть вашего очарования.
Поппи не знала, было ли это комплиментом или нет, но чувствуя себя по-смешному приятно, она повела его к своей комнате. Они оказались на первом этаже далеко от «деловой» части дома. Он увидел маленький дворик с садом.
Франко был удивлен простотой; здесь было уютно, хотя ничто не напоминало пышность других помещений в доме. Единственной роскошью были горшки белых гардений, чей тонкий благоуханный аромат щекотал ему ноздри. Огонь горел в камине, рядом с голубым парчовым диваном стоял маленький столик, заваленный книгами.
– Книги – мое убежище, – сказала Поппи, заметив его взгляд. – Я хочу, чтобы вы знали, что я не потратила ни одного цента из ваших денег на свою личную комнату. Зачем устраивать все импозантно и тут? Ведь ее никто не видит, кроме меня.
Он был готов расцеловать ее за эти слова – никто не приходит сюда, кроме нее. Его Поппи была совсем одна… Спасибо Господу, ох, спасибо Господу… Сорвав гардению, он вдел ее в петлицу.
Поппи позвала официанта и заказала небольшой обед, сосредоточенно хмурясь, когда выбирала вина. Потом она дала Лючи семечек на маленьком блюдечке и посадила его на жердочку и затем виновато повернулась к Франко.
– Я такая плохая хозяйка, – сказала она. – Я забыла спросить, вы не хотели бы выпить.
– Нет, – сказал он. – Но мне бы хотелось, чтобы вы сели рядом со мной и рассказали мне, как вам понравился Париж? Вы уже завели себе друзей?
Она напряженно села рядом с ним.
– Друзей? – спросила она, нахмурившись. – Только одного – Симону Лалаж. Она мне так помогла, я даже не знаю, что бы я делала без нее.
Он улыбнулся.
– Симона Лалаж? Она известная куртизанка. Я не думаю, что именно ее вам следовало выбрать в подруги.
– Я не выбирала ее, – и Поппи рассказала ему, как Симона неожиданно приехала к ней именно тогда, когда ей отчаянно хотелось кого-нибудь видеть, и как она помогла ей найти девушек.
– Я так горжусь своими девушками, – сказала она Франко. – Они такие милые и так счастливы, что работают в этом прекрасном доме. Большинство из них играли на сцене, а когда для них настали тяжелые времена, занялись… отношениями или попали на улицу. Как я и Симона, они жили на несколько франков – и еще надеждой. От Симоны они узнали о нашем заведении – и вот они здесь работают. Они умны, когда обедают с членами кабинета министров, они обсуждают последние политические события, а когда обедают с финансистами, то задают нужные вопросы; и они знают все новые пьесы, книги и моды. Итак, – сказала она, ища одобрения на его лице, – они не… они не просто… – Поппи нервно коснулась своих жемчугов, не осмеливаясь сказать слово шлюхи.
Франко попробовал вино и одобрительно кивнул.
– Ну что ж, – сказал он. – Вы еще собираетесь заработать целое состояние, Поппи? А кстати, какая именно сумма означает целое состояние для такой девушки, как вы?
– Состояние? – Поппи вспомнила историю Джэба, как он выиграл целое состояние в Монте-Карло и как оно быстро растаяло, но она и понятия не имела о его размерах. – Миллион долларов, – рискнула она.
– Один единственный миллион? Какие скромные потребности, Поппи. Я ожидал большего от вас.
Она сердито вспыхнула, глядя на него, пока он ел аппетитное рагу из фазана, – что он ожидал от нее услышать?! Десять, двенадцать, двадцать миллионов? Как она может надеяться заработать такие деньги, даже если ее заведение будет иметь бешеный успех?
– Инвестиции, моя дорогая, – сказал он, отвечая на ее безмолвный вопрос. – Если вы выслушаете меня внимательно, я скажу вам, как стать богатой женщиной. Не один единственный миллион, Поппи, но столько миллионов, сколько пожелаете! Естественно, это займет много времени – это не способ мгновенного обогащения, но лет через десять, двадцать, тридцать вы будете очень богаты.
Поппи не притронулась к еде и вину – она слушала, что ей говорил Франко, наклонившись к нему через стол; ее подбородок опирался на руку, глаза были прикованы к его лицу. Шло время, свечи оплыли, и маленькая горничная пришла поправить огонь и задернуть бледные занавеси, за которыми беспрестанно падал снег.
Когда Франко закончил, она посмотрела на него с уважением.
– Это так просто, когда вы объясняете, – сказала она взволнованно. – И вы так же заработали свое состояние?
Она откинулась на стуле, глядя на его лицо, на котором стала увядать улыбка. Оно стало похоже на маску – казалось, он внезапно стал другим человеком.
– Становится поздно, – проговорил он холодно. – Мне пора идти. Просто запомните мой совет, Поппи, и в один прекрасный день вы станете очень богатой женщиной.
Провожая его до дверей, она нервно взглянула на него из-под ресниц: минуту назад он был расслаблен и улыбался, а теперь стал холоден и безразличен. Она гадала, что же она не так сказала.
– Мы увидимся еще? – спросила она тихо. Минуту он смотрел на нее грустно-задумчиво.
– Я надеюсь, Поппи.
А потом от открыл дверь и быстро пошел прочь по коридору.
Она ждала, надеясь, что Франко обернется и помашет ей рукой на прощанье, но он не оглянулся, и она закрыла дверь со вздохом, думая о том, увидит ли его снова. Она очень жалела, что задала такой глупый, слишком личный вопрос. Она вовсе не хотела знать, что именно он делает, и, вопреки тому, что говорила Нетта, она до сих пор была убеждена, что он не мог сделать ничего плохого. Франко Мальвази помог ей, когда она в этом нуждалась; а сегодня он даже объяснил ей, куда нужно вкладывать деньги, чтобы заработать целое состояние. Он был добрым человеком и интересным – и вдруг Поппи испугалась, поняв, что находит его очень привлекательным.
ГЛАВА 40
1904, Италия
Франко не знал, как долго он сможет продолжать эту выжидательную игру; Поппи Мэллори окончательно вошла в его жизнь; она завладела его мыслями, она сопровождала каждый его шаг. Он управлял своей империей автоматически, и его подчиненные начали на него нервно поглядывать, когда он без конца ходил взад и вперед по библиотеке на своей большой вилле. Им не было нужды беспокоиться – железная рука Франко и его стальной мозг по-прежнему держали под контролем всю империю – умело, как всегда. Но на столе около его кровати лежала увядшая гардения, которую он запретил трогать слугам. И в личном сейфе лежала небольшая стопка бумаг, которые содержали в себе все, что было известно о Поппи Мэллори.
Франко Мальвази был рожден, чтобы унаследовать империю. По крайней мере, такую судьбу уготовил ему отец. Энцо Мальвази, каким он был под конец, создал себя сам. При помощи острого ума и непоколебимой безжалостности он выбрался из самых низов преступного мира Сицилии – через вымогательство, протекционизм, подкуп и шантаж – и стал «владельцем» изрядной части южной Италии.
Энцо начинал в Палермо шестнадцатилетним парнем, который изо всех сил стремился привлечь к себе внимание местной Коза Ностры и получить допуск в их тайную структуру. Поначалу он собирал для них мзду, потом осуществил несколько поджогов из мести и переломал немало ног тем, кто «забывал» платить. Важность поручений возрастала, возрастала и степень насилия. И наконец ему предстояло пройти последний «тест», прежде чем попасть в недра этой жуткой организации. Энцо знал, что он должен убить человека. Жертвой был деревенский цирюльник, подозреваемый в том, что он выдавал секреты одной Семьи другой.
Энцо просто зашел к нему и попросил его побрить. Он сел в кресло и, когда цирюльник обернул его шею полотенцем, Энцо выстрелил в него. Этот поступок не вызвал у него никаких эмоций – только чувство триумфа, что наконец он оправдал надежды и сможет стать членом Коза Ностры. Но он решил, что больше никогда не будет стрелять человеку в живот с близкого расстояния; это было неприятно.
Он быстро шел в гору, и к тому времени, когда ему исполнилось двадцать пять, он жил в Неаполе. Жил, лелея крестьянскую мечту о роскоши, и был известен как крутой, железный человек даже в том грубом, жестоком мире, где он вращался. Он вернулся ненадолго на Сицилию и женился на милой девушке из уважаемой мафиозной Семьи, чей отец был вскоре убит соперничавшей бандой.
Когда ему исполнилось тридцать, он уже был главой своей собственной Семьи Мальвази, заправляя делами и контролируя территорию. Он стал богатым человеком, которого боялись.
Его первый ребенок, сын – как он и ожидал – родился девять месяцев спустя и был назван Франко, в честь умершего отца Кармелы Мальвази. Сам Энцо был маленького роста, с преждевременно поседевшими волосами и озабоченно нахмуренными бровями, и пока его мальчик рос и развивался, Энцо думал разочарованно, что его наследнику не мешало бы быть более крепким, высоким и сильным – как и полагается будущему правителю. Но все же его сын был не по возрасту умным; он интересовался всем, был ласков и привязчив, и мать обожала его.
Крестный отец Франко рискнул покинуть безопасную территорию на Сицилии, которой владел, чтобы приехать на крестины Франко и тем самым выразить свое уважение своему закадычному другу и земляку Энцо. Его второй крестный отец приехал с севера Италии, а крестными матерями были тетки Франко. Его раннее детство было счастливым. Он свободно бегал по большой роскошной вилле вблизи Неаполя, которую окружал залитый солнцем сад, огороженный забором. Франко не обращал внимания на то, что стены были слишком высокими, как и на то, что мужчины, патрулировавшие их виллу и охранявшие большие железные ворота, не были здесь в качестве «друзей». Другие дети, к которым его возили или которые приезжали к нему, жили точно так же. Мать любила его, а отец хотел сделать из него джентльмена. С четырех лет у мальчика были преподаватели, которые учили его чтению, письму и арифметике. У него был яркий, цепкий ум, и он наслаждался занятиями. Его учителя жаловались, что он изматывает их, засыпая вопросами и выплескивая на них целый поток мыслей и догадок с настойчивостью и решительностью, пока он не чувствовал, что удовлетворен их ответами.
– Мальчик нуждается в обществе других детей, – сказал учитель синьоре Мальвази, когда мальчику исполнилось семь лет. – Ему нужна школа.
Кармела ничего лучшего не желала для своего сына, но, когда она заговорила об этом с Энцо, он отказался даже слушать.
– Слишком опасно, – сказал он твердо. – Мальчик останется здесь.
Кармела знала, что Энцо расстроен тем, что она еще не родила ему второго ребенка. У него был только Франко, но она не собиралась позволять, чтобы мальчик был оторван от «реальной» жизни из-за страхов Энцо, особенно если учесть, что Семья не была замешана в делах, связанных с похищением детей; это были в основном набожные люди, которые боялись только кары Бога и своих матерей. Ни один из членов мафии не пойдет на похищение ребенка, боясь гнева своей матери, если та узнает о таком варварском поступке. Но Энцо по-прежнему даже слышать не хотел об этом, и когда однажды Кармела поняла, что беременна, она вздохнула с облегчением. Это был словно знак Свыше.
Ребенок был похож на херувима, с копной темных кудряшек и огромными карими глазами. Энцо наконец заполучил свою мечту. После этого Кармеле было легче добиться согласия и отправить Франко в местную школу вместе с другими мальчиками; в конце концов, если что-то случится, теперь был еще маленький Стефано – на этот раз ребенка назвали в честь отца Энцо.
Стефано был испорчен отцом и избалован своей матерью, потому что Франко был поглощен новым миром, открывшимся ему в школе, и все ее материнские чувства сосредоточились на малыше. Франко тоже любил своего маленького брата, хотя ему не всегда нравилось его поведение. Особенно когда Стефано подрос.
Когда Франко исполнилось двенадцать лет, Стефано было только пять. Конечно, он был еще совсем ребенком, и поэтому Франко приходилось позволять ему резвиться, как тому вздумается. Иногда это было тяжело, потому что, казалось, Стефано вечно ломал или терял вещи, которые были дороги Франко, такие, как модели боевых кораблей или швейцарский перочинный нож, а однажды он изрисовал и исцарапал копии любимых картин Франко, которые он повесил на стены в своей комнате.
В семнадцать лет Франко уехал в университет, а затем в школу бизнеса в Америке, и поэтому он не был свидетелем того, как дальше подрастал его брат. Когда Франко вернулся домой в возрасте двадцати двух лет, он обнаружил, что Стефано превратился в испорченного, капризного пятнадцатилетнего подростка, которого опекала мать и которому потакал отец. Несомненно, Стефано был красив, но также было совершенно очевидно, что он ленив и туп.
Учителям Стефано жилось легко: он не задавал вопросов и отлынивал от занятий как только мог. Окружающий мир, как и все, что выходило за рамки его ограниченных потребностей, не интересовал его. Единственное, что его интересовало, это секс. В пятнадцать лет Стефано уже успел довести до беды одну из девушек, и хотя отец не раз проводил с ним нравоучительные беседы о конспирации и о том, что его мужское естество является «наследием Мальвази», он по-прежнему удовлетворял свою нужду, как ненасытная скотина с одной извилиной в мозгу.
Франко казалось, что он всегда знал, в чем заключается «бизнес» Семьи, и он принял все это и особый образ жизни, потому что не знал ничего другого. Он уезжал в Америку, нагруженный рекомендательными письмами к главам других Семей, и его социальная жизнь проходила в рамках клана. В колледже у него было мало настоящих друзей, и ни с одним из них он не надеялся долго поддерживать отношения, потому что знал, что они его не поймут. Когда его слишком соблазняли прелести беззаботной, вольной жизни других студентов, и в особенности когда ему понравилась красивая белокурая англосаксонская девушка-протестантка, на которую он смотрел как на принцессу из книжки своего детства, он твердо помнил, кем он был: Франко Мальвази, сыном и наследником крестного отца мафии. И ничто и никто не могло избавить его от этой ответственности.
Основное хозяйство Мальвази составляли товарные склады и офисный комплекс в юго-западной части Неаполя, недалеко от доков. По возвращении Франко был изумлен, увидев, что Стефано уже принимает участие в «деле». У него даже был собственный офис и место за большим овальным столом в комнате, где созывались крупные совещания и присутствовали все наиболее важные члены Семьи. От внимания Франко не ускользнуло то, что место Стефано было по правую руку от отца, тогда как его собственное находилось у дальнего края стола, но он оставался спокоен. Он так долго отсутствовал, думал Франко, поэтому совершенно справедливо, что отец хотел, чтобы его старший сын доказал, что чего-то стоит; на него как на наследника ложилась огромная ответственность.
Франко не знал, как долго он сможет продолжать эту выжидательную игру; Поппи Мэллори окончательно вошла в его жизнь; она завладела его мыслями, она сопровождала каждый его шаг. Он управлял своей империей автоматически, и его подчиненные начали на него нервно поглядывать, когда он без конца ходил взад и вперед по библиотеке на своей большой вилле. Им не было нужды беспокоиться – железная рука Франко и его стальной мозг по-прежнему держали под контролем всю империю – умело, как всегда. Но на столе около его кровати лежала увядшая гардения, которую он запретил трогать слугам. И в личном сейфе лежала небольшая стопка бумаг, которые содержали в себе все, что было известно о Поппи Мэллори.
Франко Мальвази был рожден, чтобы унаследовать империю. По крайней мере, такую судьбу уготовил ему отец. Энцо Мальвази, каким он был под конец, создал себя сам. При помощи острого ума и непоколебимой безжалостности он выбрался из самых низов преступного мира Сицилии – через вымогательство, протекционизм, подкуп и шантаж – и стал «владельцем» изрядной части южной Италии.
Энцо начинал в Палермо шестнадцатилетним парнем, который изо всех сил стремился привлечь к себе внимание местной Коза Ностры и получить допуск в их тайную структуру. Поначалу он собирал для них мзду, потом осуществил несколько поджогов из мести и переломал немало ног тем, кто «забывал» платить. Важность поручений возрастала, возрастала и степень насилия. И наконец ему предстояло пройти последний «тест», прежде чем попасть в недра этой жуткой организации. Энцо знал, что он должен убить человека. Жертвой был деревенский цирюльник, подозреваемый в том, что он выдавал секреты одной Семьи другой.
Энцо просто зашел к нему и попросил его побрить. Он сел в кресло и, когда цирюльник обернул его шею полотенцем, Энцо выстрелил в него. Этот поступок не вызвал у него никаких эмоций – только чувство триумфа, что наконец он оправдал надежды и сможет стать членом Коза Ностры. Но он решил, что больше никогда не будет стрелять человеку в живот с близкого расстояния; это было неприятно.
Он быстро шел в гору, и к тому времени, когда ему исполнилось двадцать пять, он жил в Неаполе. Жил, лелея крестьянскую мечту о роскоши, и был известен как крутой, железный человек даже в том грубом, жестоком мире, где он вращался. Он вернулся ненадолго на Сицилию и женился на милой девушке из уважаемой мафиозной Семьи, чей отец был вскоре убит соперничавшей бандой.
Когда ему исполнилось тридцать, он уже был главой своей собственной Семьи Мальвази, заправляя делами и контролируя территорию. Он стал богатым человеком, которого боялись.
Его первый ребенок, сын – как он и ожидал – родился девять месяцев спустя и был назван Франко, в честь умершего отца Кармелы Мальвази. Сам Энцо был маленького роста, с преждевременно поседевшими волосами и озабоченно нахмуренными бровями, и пока его мальчик рос и развивался, Энцо думал разочарованно, что его наследнику не мешало бы быть более крепким, высоким и сильным – как и полагается будущему правителю. Но все же его сын был не по возрасту умным; он интересовался всем, был ласков и привязчив, и мать обожала его.
Крестный отец Франко рискнул покинуть безопасную территорию на Сицилии, которой владел, чтобы приехать на крестины Франко и тем самым выразить свое уважение своему закадычному другу и земляку Энцо. Его второй крестный отец приехал с севера Италии, а крестными матерями были тетки Франко. Его раннее детство было счастливым. Он свободно бегал по большой роскошной вилле вблизи Неаполя, которую окружал залитый солнцем сад, огороженный забором. Франко не обращал внимания на то, что стены были слишком высокими, как и на то, что мужчины, патрулировавшие их виллу и охранявшие большие железные ворота, не были здесь в качестве «друзей». Другие дети, к которым его возили или которые приезжали к нему, жили точно так же. Мать любила его, а отец хотел сделать из него джентльмена. С четырех лет у мальчика были преподаватели, которые учили его чтению, письму и арифметике. У него был яркий, цепкий ум, и он наслаждался занятиями. Его учителя жаловались, что он изматывает их, засыпая вопросами и выплескивая на них целый поток мыслей и догадок с настойчивостью и решительностью, пока он не чувствовал, что удовлетворен их ответами.
– Мальчик нуждается в обществе других детей, – сказал учитель синьоре Мальвази, когда мальчику исполнилось семь лет. – Ему нужна школа.
Кармела ничего лучшего не желала для своего сына, но, когда она заговорила об этом с Энцо, он отказался даже слушать.
– Слишком опасно, – сказал он твердо. – Мальчик останется здесь.
Кармела знала, что Энцо расстроен тем, что она еще не родила ему второго ребенка. У него был только Франко, но она не собиралась позволять, чтобы мальчик был оторван от «реальной» жизни из-за страхов Энцо, особенно если учесть, что Семья не была замешана в делах, связанных с похищением детей; это были в основном набожные люди, которые боялись только кары Бога и своих матерей. Ни один из членов мафии не пойдет на похищение ребенка, боясь гнева своей матери, если та узнает о таком варварском поступке. Но Энцо по-прежнему даже слышать не хотел об этом, и когда однажды Кармела поняла, что беременна, она вздохнула с облегчением. Это был словно знак Свыше.
Ребенок был похож на херувима, с копной темных кудряшек и огромными карими глазами. Энцо наконец заполучил свою мечту. После этого Кармеле было легче добиться согласия и отправить Франко в местную школу вместе с другими мальчиками; в конце концов, если что-то случится, теперь был еще маленький Стефано – на этот раз ребенка назвали в честь отца Энцо.
Стефано был испорчен отцом и избалован своей матерью, потому что Франко был поглощен новым миром, открывшимся ему в школе, и все ее материнские чувства сосредоточились на малыше. Франко тоже любил своего маленького брата, хотя ему не всегда нравилось его поведение. Особенно когда Стефано подрос.
Когда Франко исполнилось двенадцать лет, Стефано было только пять. Конечно, он был еще совсем ребенком, и поэтому Франко приходилось позволять ему резвиться, как тому вздумается. Иногда это было тяжело, потому что, казалось, Стефано вечно ломал или терял вещи, которые были дороги Франко, такие, как модели боевых кораблей или швейцарский перочинный нож, а однажды он изрисовал и исцарапал копии любимых картин Франко, которые он повесил на стены в своей комнате.
В семнадцать лет Франко уехал в университет, а затем в школу бизнеса в Америке, и поэтому он не был свидетелем того, как дальше подрастал его брат. Когда Франко вернулся домой в возрасте двадцати двух лет, он обнаружил, что Стефано превратился в испорченного, капризного пятнадцатилетнего подростка, которого опекала мать и которому потакал отец. Несомненно, Стефано был красив, но также было совершенно очевидно, что он ленив и туп.
Учителям Стефано жилось легко: он не задавал вопросов и отлынивал от занятий как только мог. Окружающий мир, как и все, что выходило за рамки его ограниченных потребностей, не интересовал его. Единственное, что его интересовало, это секс. В пятнадцать лет Стефано уже успел довести до беды одну из девушек, и хотя отец не раз проводил с ним нравоучительные беседы о конспирации и о том, что его мужское естество является «наследием Мальвази», он по-прежнему удовлетворял свою нужду, как ненасытная скотина с одной извилиной в мозгу.
Франко казалось, что он всегда знал, в чем заключается «бизнес» Семьи, и он принял все это и особый образ жизни, потому что не знал ничего другого. Он уезжал в Америку, нагруженный рекомендательными письмами к главам других Семей, и его социальная жизнь проходила в рамках клана. В колледже у него было мало настоящих друзей, и ни с одним из них он не надеялся долго поддерживать отношения, потому что знал, что они его не поймут. Когда его слишком соблазняли прелести беззаботной, вольной жизни других студентов, и в особенности когда ему понравилась красивая белокурая англосаксонская девушка-протестантка, на которую он смотрел как на принцессу из книжки своего детства, он твердо помнил, кем он был: Франко Мальвази, сыном и наследником крестного отца мафии. И ничто и никто не могло избавить его от этой ответственности.
Основное хозяйство Мальвази составляли товарные склады и офисный комплекс в юго-западной части Неаполя, недалеко от доков. По возвращении Франко был изумлен, увидев, что Стефано уже принимает участие в «деле». У него даже был собственный офис и место за большим овальным столом в комнате, где созывались крупные совещания и присутствовали все наиболее важные члены Семьи. От внимания Франко не ускользнуло то, что место Стефано было по правую руку от отца, тогда как его собственное находилось у дальнего края стола, но он оставался спокоен. Он так долго отсутствовал, думал Франко, поэтому совершенно справедливо, что отец хотел, чтобы его старший сын доказал, что чего-то стоит; на него как на наследника ложилась огромная ответственность.