Афанасьев Анатолий Владимирович. Гражданин тьмы

   - Ах наблюдают! А если покусает?
   - Не покусает, - засмеялась подружка, - Он смирный. Короче, выступление через час.
   - Иванцова будет?
   - Забудь про Иванцову. Списанная фигура.
   - Ее тоже накажут? Как Мосла?
   - Надин, что ты себе вообразила? При чем тут Мосол? При чем тут Иванцова? У тебя свой участок... Кстати, сильно не напрягайся, с Громякиным тебя подстрахуют.
   - Как? Запасная девица будет?
   - Котенок, не зли меня... Время пошло...
   С тем и расстались... Надо сказать, мужики меня часто кидали, взять того же Витюшу Скоморохова, сплавившего меня в Эмираты, но так, как с Вагиной, я еще не влетала. Принять матерую волчицу за взбалмошную похотливую бабенку - это чересчур. Чем смотрела, Надюшик? Что ж, теперь расхлебывай.
   На встречу с идолом демократии собралось много народу, люди стояли в проходах, с трудом удалось пробиться в первый ряд, а это было необходимо, чтобы попасться на глаза. По дороге в машине (за баранкой незнакомый водила, назвавшийся Славиком, видно, вместе с Мослом поменяли весь караул) я вспоминала, что я, собственно, знаю о Громякине. В политический бомонд он ворвался лет десять назад, и это было своего рода сенсацией. Доселе мало кому известный, то ли правозащитник, то ли тюремный сиделец, на очередных выборах он вдруг воссиял звездой первой величины. Впоследствии все годы не слезал с экрана, как ковбой с лошади, и молол языком неустанно и о чем попало. Слушать его - одно удовольствие, о чем бы ни говорил. И из себя видный мужчина, не старый, крупный, с намеком на сексуальную извращенность в сытой морде. С экрана метал громы и молнии, казалось, поднеси спичку - взорвется, но на деле всегда смирно голосовал сперва за Елкина, теперь за нового народного избранника. Многие за эти годы утонули, сгинули, а он нет. Наверное, в политике он мог дать фору любой шлюхе, у которой только один закон: кто больше заплатит, того и обслужу. Всех этих общеизвестных сведений, конечно, маловато, чтобы взять его тепленьким с трибуны, и я пожалела, что не удосужилась выудить у Ольки Иванцовой что-нибудь интимное, какие-нибудь его маленькие житейские слабости и пристрастия, но, наверное, это было бы нелегко. Иванцова - человек скрытный, себе на уме, у нее и смекалки побольше, и амбиции другие. Даром что без всякой помощи взлетела на такую вершину, но вот поди ж ты, как сошлось: похоже, дыхание нам перекроют одновременно. Ничего, подружка, теплее будет спать рядышком в могилке вечным сном. Громякин вышел на сцену - высокий, статный, характерным жестом поднял правую руку, и зал ответил восторженным ревом. В ту же секунду из динамиков грозно грянул новый бывший гимн Советского Союза, публика замерла в благоговейном молчании, а на красной морде Громякина появилось таинственное выражение, будто он только что украдкой похмелился. Я представила, как где-то в зале прячутся неугомонный кудрявый красавчик Борька Немцов или его наперсница, японская затейница Хака Мада, пугавшие народ, что никогда не встанут при звуках позорной музыки, воспевающей Сталина, кому они тоже не подали бы руки, и некстати подавилась смешком.
   Речь Громякина, как обычно, состояла из причудливой мозаики угроз, анекдотов, обещаний и нечленораздельных восклицаний. Грозил он НАТО, евреям, коммунистам, Борису Абрамовичу, Шамилю Басаеву, Мадлене Олбрайт и всем прочим, кто посягал на святую Русь, призывал к единению вокруг его партии, обещал мужикам море разливанное водки (каждому по бутылке), рассказывал байки о своих встречах с Хусейном, - короче, кривлялся, как умел, но даже я, далекая от политики, чувствовала, как трудно ему держать аудиторию. Штука в том, что совсем недавно, года три назад, он ведь был единственным крутым патриотом на всю страну, не считая коммунистов, которым никто не верил. Но время изменилось, и даже самые забубенные американские головушки, навроде Рыжего Толяна, со слезами на глазах невнятно залепетали о величии России и ее неувядаемой мощи, которая останется Неколебимой, даже если всех россиянчиков удастся вогнать в землю по шляпку. Получалось, что все народные трибуны, как пoпугай, теперь гудели в одну дуду, и это было скучно.
   В середине выступления на сцену под видом восхищений публики ринулись молодчики из охраны Громякина и завалили ее ворохами живых цветов, что заметно оживило дежурное мероприятие, тем более что в спешке дюжие мордовороты затоптали небольшой пикет демократической молодежи, скромно стоящий у входа на сцену с плакатов "Дело Ельцина живо и будет жить!"
   Я вся извертелась, пытаясь привлечь к себе внимание вождя, орала "Браво, Громяка!" так, что чуть не надсадила глотку, но наконец мои старания увенчались успехом. Оратор прервался на полуслове, на эффектной фразе: "Все ограбленные граждане, коих хоронят сегодня в целлофановых мешках без тепла и электричества, однозначно" - прервался и несколько секунд разглядывал меня прищурясь, но кажется узнал: по лицу скользнула непонятная гримаса, то ли радости, то ли отвращения. В ответ я запустила на сцену галочку с запиской, один из телохранителей перехватил ее на лету и передал шефу. В записке было сказано: "Люблю. Надеюсь. Важное коммерческое сообщение. Прошу аудиенции".
   Громякин кое-как закончил фразу о бедолагах, похороненных в целлофановых мешках, призвав их тоже вступать в его партию, и одновременно прочитал записку. Прочитав, пальцем ткнул себе за спину, что я расценила как приглашение. За кулисами ждала долго, но не скучала, потому что проникла в комнату, где был накрыт богатый стол, по всей видимости, для прощального фуршета. Пока вождь общался с нацией, за столом пировала челядь, причем пила и жрала на удивление нагло. Какие-то снулые мужчины средних лет, раскрашенные пожилые дамочки, несколько девиц-манекенщиц, которых Громяка повсюду таскал за собой, видимо, таким образом ненавязчиво демонстрируя свою мужскую удаль. Я взяла банан и скромно присела в сторонке у стены. Тут же ко мне присоседился один из свиты, со стаканом водки в руке. Дебилистый такой, лет сорока.
   - Кто такая? - спросил с гонором. - Почему не знаю? По тону - из охраны. Охрана Громякина из всех охран, если брать знаменитых авторитетов, выделялась своей невменяемостью. Об этом я где-то читала. Или слышала по телеку, не помню.
   - Меня лично пригласил Владимир Евсеевич, - гордо ответила я.
   - Когда пригласил? Чего-то я не в курсе.
   - Вы что, у него вроде няньки?
   Замечание дебилу не понравилось, он грубо потребовал:
   - Покажь документы, острячка.
   Говорил громко, чего стесняться, все свои. Со стола оглядывались. Дамочка в макияже под нимфетку покачала язык: дескать, влипла, голубушка! Не споря, я отдала дебилу элегантное удостоверение "Купидона", где значилось, что я генеральный директор фирмы.
   - Какой "Купидон"? - уточнил дебил, отхлебнув водку точно так же, как пьют апельсиновый сок - двумя-тремя маленькими глотками.
   У меня аж в кишках скрипнуло. Я вот сколько пью водяру, а так к ней по-настоящему и не привыкла. Всегда стараюсь проглотить побыстрее и чем-нибудь заесть. У самой лучшей водки, к примеру у шведской, есть какой-то настырный рвотный привкус.
   - Где стриптиз-бар, что ли?
   - Сами вы стриптиз-бар, - обиделась я. - Международный экспорт. Лизинг и клиринг. Понятно?
   - И чем торгуешь?
   - Что же вы такие любопытные? - возмутилась я, но не забыла со значением облизнуть банан. - Какое вам, собственно, дело?
   - Не горячись, девушка. Может, босс тебя и пригласил, но ежели что случись, с кого спросят? С Калистрата и спросят.
   - Калистрат - это вы?
   - А то сама не видишь?
   - Что же может такого случиться, господин Калистрат? Съем я вашего Громяку?
   - Всяко бывает. Купидоны вроде тебя попадаются шустрые. На личике не написано, что у тебя на уме. Так что придется пройти со мной.
   - Куда еще?
   - Неподалеку. Вон в ту дверцу.
   Провожаемая сочувственными смешками, с недоеденным бананом в руке, я проследовала за Дебилом в смежную комнату, где он быстро и умело, произвел милицейский шмон. Обследовал сумочку, а также облапал всю меня сверху до низу. Я предупредила:
   - Не сопи, Калистрат. Ничего не выйдет. Не про тебя ягодка.
   Дебил не обиделся.
   - Эх, барышня, одно баловство в голове. Хотя честно скажу, изюминка в тебе есть. Вона какие сиськи нарастила в ладонь не захватишь.
   - Спасибо за комплимент.
   - На здоровье. Учти и то, наш барин не жадный, иной раз и нам с его стола обламывается. Так что не зарекайся.
   Едва вернулись в общий отсек, в зале вторично грянул гимн Советского Союза, и спустя минуту в комнату вбежал Громякин, со вздыбленными кудрями, распаленный, измазанный помадой. При его появлении свита в едином порыве вскочила на ноги и вытянулась по стойке "смирно". Вождь бухнулся в кресло, принял поданный услужливой рукой фужер вина и лихо, единым духом опрокинул.
   - Фу-у, приморился маленько... Прошу садиться, господа. Вы же знаете, не люблю церемоний...
   Вместо того чтобы последовать любезному приглашению, половину пировальщиков будто ветром сдуло: за столом осталось шесть-семь человек, включая Калистрата. К ним Громякин обратился с маленькой речью:
   - Что ж, братцы-кролики, народец у нас все чудней становится. Иной раз диву даешься, до чего туп. Тупее тупого. Чего не дай, все проглотит и еще поблагодарит. Любое дерьмо. Главное, чтобы обертка нарядная. Реформу проглотил, Елкина терпел, трупом лежит у ног злодеев, а побренчи над ухом побасенкой, вскочит и заорет от радости. Не в укор говорю - с благоговением. С таким народом мы любую Европу разнесем вдребезги, только прикажи. Не везет россиянам с управителями, вот в чем беда. Ничего, мы это дело скоро поправим.
   Под почтительный, негромкий гул домочадцев, жадно внимающих каждому слову, уперся в меня взглядом. Икнул, поманил пальцем.
   Я приблизилась танцующим шагом, как на подиуме.
   - Молчи, сам скажу, кто такая... Олькина подруга. Фирма "Купидон". Надька Марютина. Угадал?
   С этим человеком могла быть только одна правильная линия поведения - глубокое и постоянное восхищение. Ничего сложного. Чеши за ухом, как пса, и он твой.
   - Поразительно! - Я натурально зарделась. - У вас, Владимир Евсеевич, феноменальная память.
   - Как тебе мое выступление?
   - Забирает до печенок. Кончить можно невзначай.
   - Смело отвечаешь, но в точку. Что про народ сказал, согласна?
   Я присела на стул рядом с ним.
   - Я, Владимир Евсеевич, согласна со всем, что вы говорите. И так уже семь лет подряд. Как только в возраст вошла. Вы же мой кумир.
   Наши взгляды соприкасались: его, грозный, должный выражать неодолимый мужской напор, и мой, робкий, овечий. С удовлетворением вождь откинулся в кресле, протянул руку, в ней тут же оказался новый фужер с вином.
   - Так что же привело тебя ко мне? Какая срочная надобность?
   Я растерянно повела глазами: дескать, мы же не одни. Громякин расхохотался:
   - Брось... Тут лишних ушей нет. Это все мои друзья, лопушки мои любимые...
   Для подтверждения привлек к себе ближайшего лопушка, коим оказался пухленький господинчик с розовой лысинкой, ласково ущипнул за щеку. Господинчик мерзко захихикал.
   - Ваши, да. Но не мои. Извините, Владимир Евсеевич, есть секреты, которые не принадлежат мне одной.
   - Кому же принадлежат? Гаденышу шепелявому? Калистрат, что за девица? Не подосланная?
   Калистрат, чуть не подавившись водкой, отчеканил по-военному:
   - Никак нет, господин полковник. Самолично снял досмотр. Бесхитростная она, хотя лживая. Вождь глубокомысленно кивнул.
   - Вечером свободная?
   - Это вы мне? - уточнила я, потому что в этот момент он выковыривал ногтем соринку из фужера.
   - Кому же еще? Не Калистрату. Про него я все знаю.
   - Если хотите куда-то пригласить, для вас я всегда свободная, - ответила на одном дыхании.
   - Особняк на Самотечной знаешь?
   - С закрытыми глазами найду, если надо.
   Поглядел укоризненно.
   - Что-то мне, Надюха, настроение твое шутливое не нравится. Кабы после плакать не пришлось... Хорошо, будь к десяти вечера. Но без всяких сопровождающих.
   От смущения я потупила очи. Над столом пронесся завистливый шепоток.
   ...Все складывалось примитивно, по схеме "ходки на одну ночь", но как я понимала, это было не совсем то, чего ожидали Ляка и Ганюшкин. А чего, собственно, они от меня ожидали? Чтобы Громяка "заторчал" с первого захода и ни с того ни с сего начал плясать под мою дудку? Но это же смешно. Такого не бывает. Трезво рассчитывая свои возможности, я могла надеяться, что, приложив старания, охмурю пожилого извращенца настолько, что он внесет меня в список своих утешительниц наравне с круглозадыми мальчатами, но не больше того. Что не удалось Иванцовой, не удастся никому. Она во многом меня превосходит, и, наверное, какое-то время политический громила ходил по ее указке, зато теперь ее активно сливают, и можно только молиться, чтобы не окончательно перекрыли кислород.
   Я присмотрелась к Громяке. Суть в том, что он тоже измененный, причем его измененность еще страшнее, чем у других измененных, которые сначала были людьми, а потом превратились в зомби. Его измененность вместе с ним родилась, она в его природе, и главный ее признак - это отношение ко всем остальным людям, к мужчинам и женщинам, как к мусору. Они все там наверху такие, Громяка еще не самый отпетый. Их нутро пожирает ненасытный червячок-вампирик, считается, имя злобному сосуну - жажда власти, но я думаю, его зовут по-другому. Жажда власти, денег, утех и все прочее - это человеческие страсти, они свойственны многим и необязательно делают из человека чудовище. А вот то, что зудит в печенках у таких, как Громяка, и заставляет их обращаться с людьми как со скотом, глумиться, грабить и лицедействовать, стремясь к неведомой цели, - это родовая мета дьявола, если говорить языком моей бедной матушки, свихнувшейся на чтении эзотерических книжонок. Мы разные существа и живем в разных мирах. Он проглотит меня мимоходом, не заметив, что проглотил, и я даже укусить его не успею.
   Из офиса дозвонилась Вагине и высказала ей эти соображения, естественно, еще более упрощенно.
   - Пригласил в притон на Самотеку, - доложила я. - Хочет трахнуть в извращенной форме. Если это входит в мои обязанности, я готова. Сколько с него заломить? Или дать на халяву?
   Вагиночка поздравила с почином и спросила:
   - Что-то тебя еще беспокоит, прелесть моя?
   - Я с ним не справлюсь. Волки не приручаются. Ей не надо разжевывать, сразу усекла, о чем речь.
   - Ошибаешься, милочка. Он не волк. Раздухарившийся совок, разжиревший от зелени. Вот и все. Вспомни, как легко подмахнул контракт.
   - Чем Иванцова плоха? Она с ним сто лет. Знает, как облупленного. И контракт он не мне, а ей подписал. Скоро они обвенчаются.
   - Про Иванцову забудь.
   - Как забудь? Она все же моя подруга. В школе вместе учились. Если вам не угодила...
   - Надин, заткнись! - В голосе ледяные нотки, словно змея прошуршала в мокрой траве, - Пожалуйста, оставь свои бабские штучки. Это бизнес. Говорила тебе, время пошло. От тебя и от меня больше ничего не зависит. В одном могу успокоить: с Громякой работаешь не ты одна. Он обложен со всех сторон, никуда не денется. У тебя роль важная, но не центральная. Не заносись чересчур.
   - Куда мне заноситься, не до жиру... Ляка, ты меня просто не слышишь. Я не справлюсь, понимаешь? Употребит как подстилку и выкинет вон.
   - Ошибаешься, милочка. - Голос потеплел. - Повторяю, тебе помогут.
   - Раздеться я сама сумею.
   - Глупышка ты еще, Надин. Так и не поняла, кто у тебя за спиной. Не должна говорить, но скажу, чтобы не мандражила. Зверюге дали определенный настрой. Он натаскан на твой запах. У него заранее стоит и всегда будет стоять. Сама удивишься, какой он мягонький, пушистый, послушный медвежонок. Игрушечный, Надь. Все эти возомнившие о себе вшивые политики на самом деле разлуке лягушки из папье-маше. Вопрос лишь в том, кто раздувает. Ты, милая Надин, стеклянная трубочка, через которую в него закачают нужную информацию. Ну что, успокоилась?
   - Если это так просто, почему не обойтись велосипедным насосом.
   - Все, ты меня достала, дорогая. Ночевать останешься у него, утром позвонишь. Чао бамбино! - и соскочила с провода.
   День прошел смутно. Приходили нищие, но их Лепехин выгнал пинками. Зинаида Андреевна принесла на подпись какие-то "сметы реконструкции", что уж вовсе отдавало чертовщиной. Какая реконструкция? Чего? Потом возник конфликт между ней и Вадюшей, который посмел появиться с накрашенными губами и подведенными глазами. Вадюша, кажется, уже забыл про Мосла и прилагал все усилия, чтобы обратить на себя внимание сменщика. Думаю, шансов у него еще меньше, чем с Мослом. По сравнению с Георгием Сидоровичем тот был настоящим мужиком, хотя и раздвоенным. А этот, ящеровидный, вообще ни с чем несообразный. То наглел, то начинал лепетать о каких-то мадагаскарских кроликах, которых некому на даче кормить. На меня больше не нарывался: угроза пожаловаться папочке подействовала сокрушительно. Зато отыгрывался на бухгалтерше и Вадюше. Сто раз на дню обещал им поломать ноги, вырвать зубы и выколоть глаза. Причем без всяких причин. Зинаида Андреевна отвечала достойно, в том смысле, что еще неизвестно, кто кому чего вырвет, а Вадюша от ужасных посулов возбуждался и трепетал. Короче, в цирк не ходи. Когда Лепехин расправился с двумя бездомными старушками, забредшими за милостынькой, я не выдержала, попеняла ему:
   - Что же ты такой свирепый, Жорж? Прямо как маньяк какой-то. Ведь несчастные женщины в матери тебе годятся. Не от хорошей жизни побираются. Тебе чего, жалко рублик дать?
   - У меня матери нету, - ответствовал с гордостью. - От калик перехожих вся зараза. И СПИД, и ползучий триппер, и все такое. Телек надо смотреть, гражданочка Марютина. Там люди не дурнее нас. К ним весь западный мир прислушивается.
   - Что же они советуют нищих ногами бить?
   - Бить не бить, а избавляться надо. - Тут он весь раздулся в непомерном умственном усилии и важно добавил:
   - Это, Марютина, как прошлогодний снег. Пока не сойдет, земля не родит.
   Дальше разговаривать было бессмысленно, но я спросила:
   - Откуда же ты взялся такой, Георгий Сидорович? Рaз у тебя даже матери нету.
   - Откуда и все, - ответил ящер. - Рыночник я. По-научному, бизнесмен.
   Весь день ждала весточки от Сидоркина. Наши поцелуи ничего не значили. Мало ли кто с кем лижется по настроению. Добрый сон приснился и растаял поутру. Наверное, я не сумела ничего ему толком объяснить, только отпугнула своими клонами. Я сама в них то верила, то нет, хотя видела своими глазами. А чего ждать от секретного агента... Принял за шизу и думать обо мне забыл. "Антоша, ау! Услышь меня, милый. Если я выдумала клонов, если я шиза, то ведь "Купидон" существует на самом деле, и "Дизайн-плюс" существует, и Гай Карлович правит бал, и Громяка лезет в президенты, и людишками торгуют, как пряниками с лотка. Разве всего этого мало, чтобы привлечь ваше внимание, мистер?"
   По-чудному устроено женское сердце. Я прекрасно сознавала, какая опасность мне грозит, ночное предупреждение еще саднило и горело внизу живота. Еще раз споткнусь - и за мою жизнь никто не даст ломаного гроша. И если не споткнусь, то же самое. Используют и спишут за ненадобностью, как Мосла. Зачем им амбициозная красотка с длинным языком? Или с коротким, не имеет значения. Таких, как я, в большой игре всегда списывают после первого кона. Олька Иванцова может в этом сомневаться, но не я. Я трезвая девочка и много чего повидала. В Москве жить - по-волчьи выть. Однако никакой вой не поможет, когда ты уже на мушке. И вот понимая все это, пережив ночной налет, я перестала бояться. По-настоящему меня волновало, лишь какое впечатление я произвела на секретного агента: полной идиотки или девочки с небольшим приветом?
   К десяти, как ведено, явилась в особняк на Самотеке, про который всей Москве известно, что здесь Громяка устраивает партийные оргии. Про это писали в газетах, и по ночным каналам показывали срамные пленки. Отмороженные жители ближайших улиц бомбардировали жалобами инстанции, вплоть до прокуратуры, требуя закрыть притон: якобы невозможно спать по ночам из-за взрывов, пальбы праздничных фейерверков и истошных воплей истязаемых жертв. Однажды, выступая в передаче "Закон и порядок", Громяка изошел до объяснений. Сказал, что имеет полное право как ободный гражданин в свободной стране проводить на своей территории репетиции региональных выборов, и с привычным пафосом добавил, что недобитые коммуняки, клепающие смехотворные челобитные, могут ими утереться: им никогда не удастся повернуть Россию вспять. К коммунистам почему-то причислил и Чубайса с Новодворской.
   В особняк я приехала в сопровождении почетного эскорта - мотоциклисты в масках и джип "Чероки": после вчерашней самоволки меня пасли плотно. Трое молодчиков даже намерились войти со мной внутрь трехэтажного здания, но их отсекли у ворот. До рукопашной, правда, не дошло. Офицерик в десантном камуфляже предупредил, что если будут наглеть, положит всех, к чертовой матери, на асфальте, и мои эскортники, поворчав, отступили.
   Владимир Евсеевич принял меня в неприхотливой обстановке. Лежал на краю бассейна на полосатом матрасе, а две смазливых девчушки в бикини делали ему массаж: растирали кремом и умело пошлепывали. Громяка тихонько урчал от удовольствия. В таком виде он был похож на тюленя, с такими же статями, но, пожалуй, покрупнее. Рядом стоял столик с напитками и фруктами. Все как в лучших домах. С балкона надзирали за происходящим двое парней в плавках с автоматами в руках. Увидев меня, Громяка приподнялся на локтях, веско распорядился:
   - Раздевайся - и ныряй. Поглядим, какая ты в натуральном естестве.
   Он был сильно пьян, но я послушно стянула через голову платье. Стесняться нечего: цену своей фигурке я знала.
   Громяка поманил меня пальцем. Я подошла и села, опустив ступни в теплую, прозрачную воду.
   - Ничего, вид товарный, - заметил он одобрительно. - А что это у тебя живот синий?
   - Новая мода. Говорят, возбуждает.
   - Ага... Чего только не выдумают, сволочи... Так какое у тебя коммерческое предложение? Или просто для зацепки написала?
   На этот вопрос ответ я приготовила заранее:
   - Владимир Евсеевич, будете смеяться, но есть вещи, о которых я не могу говорить в присутствии посторонних лиц.
   - Кто здесь посторонние? Вот эти, что ли? - Он ловко прихватил одну из массажисток за бочок, и та блаженно пискнула.
   - Хотя бы в присутствии слуг.
   - Осложняешь, Надюша... Правильно имя запомнил?
   - Если бы вы знали, как мне это лестно.
   - Ладно, ныряй, подмойся - тебя проводят куда надо. Без слов я соскользнула с бортика. Окунуться приятно, даже если за тобой наблюдает Громякин. Но он не наблюдал. Когда я, переплыв десятиметровый бассейн, оглянулась, его уже не было. И массажисток не было, и горилл на балконе. Побултыхавшись в одиночестве минут десять, я выбралась на сушу, растерлась большим махровым полотенцем, натянула платье на мокрые трусики. Потом выпила бокал красного вина и съела розовый персик, выкурила сигарету и уже начала думать, что обо мне забыли, но тут появилась странная фигура в смокинге (рожа знакомая, тоже мелькала на экране, из ближней свиты) и, нелюбезно буркнув:
   "Следуйте за мной, сеньорита!" - отвела меня на второй этаж к дверям из мореного дуба.
   - Вам сюда.
   Безусловно, это была спальня вождя. Огромная, как взлетная полоса, кровать, застеленная ярчайшим покрывалом, множество зеркал, камин со встроенным баром, медвежья шкура на полу. Все предназначено для богатой, комфортной любви. Не успела толком оглядеться, появился хозяин, облаченный в бухарский халат. Хмурый, чем-то недовольный. Ноги босые и волосатые.
   - Садись, чего стоишь? - подтолкнул к креслу у камина. Сам опустился в такое же напротив. - Ну? - повторил нетерпеливо. - Что за коммерческое предложение? Только без туфты.
   - Владимир Евсеевич, если Иванцова узнает, она меня убьет.
   - Тебе кто Иванцова? Сестра? Нянька?
   - Вместе учились... Через нее я в вас и втюрилась.
   - Как это? Поясни? - закурил, нервно поводил плечами, словно чесалось между лопаток.
   - Обыкновенно, Владимир Евсеевич. Женщина ведь любит ушами. Олька рассказывала про вас... Какой вы велики, могучий гений. Какой изобретательный нежный любовник... Ну вот... Я и спеклась.
   Громяка довольно долго, пристально меня разглядывал. Если у него был настрой, о котором говорила Вагина, самое время ему проявиться.
   - Ну-ка, налей нам из той бутыли, - показал на каминную полку.
   Это был бурбон. Меня от него воротило, как от водки. Но сейчас не время кочевряжиться.
   - Вам со льдом или как?
   - Со льдом пьют поганые америкашки. Мы выпьем по-русски, тепленькую... Значит, это вся твоя коммерция? Подставить передок?
   - Не совсем... - Я смотрела на него жалостливым взором, грея в руке хрустальную рюмку. - Но суть именно в том, что пропала я, Владимир Евсеевич. Пожалейте сироту. Понимаю, вам ежедневно объясняются молоденькие поклонницы, но со мной такое впервые. Я...
   Он уже выпил и поднял руку.
   - Погоди тарахтеть. Расскажи сперва, как спуталась с гнидой Ганюшкиным. Это же мразь. Они Россию взнуздали, как девку продажную.
   Тут я сплоховала, возможно.
   - Владимир Евсеевич, вы тоже подписали с ним контракт.
   Реакция была мгновенной и резкой.
   - Ты со мной не равняйся, шалава. Я деньги у всех беру, в том числе и у этого подонка. Важно, не кто дает, а куда они идут. Пойди у народа спроси, кто есть кто. Народ тебе ответит. Постыдилась бы сравнивать, засранка!
   Самое удивительное, он говорил искренне, проникновенно. Или это великий актер, или... Но я тоже не лыком шита.
   - Я докажу, Владимир Евсеевич.