— Галликены согласны, — ответила Ланарвилис. Взгляды их пересеклись, и она едва заметно улыбнулась. Они пытались решить это заранее, он, она и несколько надежных советников.
   По рядам пробежал звук одобрения. Которин Росмертай, Распорядитель Работ, сказал свое слово:
   — Я надеюсь, что эти вопросы могут быть сформулированы с должной точностью, чтобы у нас было полное основание для обсуждения. — Полный маленький человечек был способен атаковать с возмутительной проницательностью.
   — Понимаю это так, что вы хотите, чтобы мы воздержались от неопределенности, — сказал Сорен.
   — И пошлости, сэр.
   Не взирая на то, что на его воодушевление было оказано давление, Сорен должен был улыбнуться. Затем, вновь приняв суровый вид, он медленно произнес:
   — В случае спорных вопросов мы в самом деле могли бы выражать их простым языком и Исследовать альтернативы. Однако, насколько понимает каждый из нас, их нет. Лучшее, что мы можем, и должны, это изложить то, что закрадывалось в наши умы, мы должны выяснить правду. — Он почти что телесно подавлял их своей массивностью. — Мы так долго жили в непрерывном кризисе, что он стал казаться почти естественным. Но это не так. Если боги терпели, то каким же ужасным будет гнев, когда их терпение наконец-то Иссякнет? — Взгляд метнулся по высоким изображениям за возвышением и охраной: Мужчине, Женщине и Старухе. — А как насчет законности у смертных, как насчет отказанных прав и причиненного горя? — На бескровном лице Дахут вспыхнули два пламени, на коленях сжались кулаки, она сидела прямая, как копье, с высоко поднятой головой. — Но король неприкосновенен в отношении всех, кроме тех, кто бросает ему вызов. А Граллон был нерушим в сопоставлении с каждым из них. — Он помолчал. — До сих пор.
   Тамбилис криком прервала процедуру:
   — В Исе никогда не было лучшего короля! А сейчас он уехал, чтобы сберечь нам нашу свободу! — Сидящая рядом с ней Бодилис взяла ее за руку.
   Нежданно-негаданно кивнула Малдунилис:
   — Его Митра наверняка сильный Бог, раз Граллон все время побеждает.
   Гвилвилис согласилась с большей энергией, чем можно было ожидать от ее изнуренного тела. Форсквилис заволновалась.
   — Вполне может быть, — сказала она, — хоть я и думаю, что над Ним сгущаются Его же сумерки. Но он не наш бог. Как и Христос. — Она вернулась к своему отчуждению, в котором пребывала последнее время.
   — Продолжайте, Оратор, — резко сказала Ланарвилис.
   — Король Граллон, по правде сказать, был сильным и решительным правителем, — без теплоты произнес Сорен. — Вел ли он нас все время по верному пути, — нет возможности поспорить. В былое время большинство королей довольствовались тем, что оставляли управление Исом в таких руках, которые будут верны и после них. — Он поднял палец. — Вот о чем мы робели спорить вслух, чтобы не казалось, будто мы желаем ему зла. Он смертен. Рано или поздно придет время, когда мы его потеряем.
   Может, мы уже его потеряли. Король должен был уже вернуться. Допустим, он просто задержался, из-за того, что мы слышали о бурях и наводнениях. Но от него не пришло ни одного гонца. Он мог и умереть — скажем, в каком-нибудь нелепом несчастном случае. Либо римляне могли отказать ему в петиции, арестовав его или даже отрубив голову. В этот час сюда уже может направляться легион, чтоб установить в Исе римское правление.
   По скамьям зашелестели тревога и гнев. Неожиданно инициативу проявила Иннилис:
   — Нет. За день до отъезда он сказал мне, что чтобы они не хотели там еще сделать, но на это у них не хватит человеческой силы, тогда как готы причиняют столько беспокойства на юге. — Виндилис бросила на нее вопрошающий взгляд. — Это было в нашем храме, — пояснила Иннилис. — Он пришел воздать краткую дань уважения Богине, как и должен поступать король перед отъездом. Мне случилось дежурить накануне. Мы немного поговорили.
   — Чего я хочу, так это чтобы мы изучили случайности, — продолжал Сорен. — Что если Граллон не вернется? Либо вернется, что скорее вероятно, что тогда? — Он старался не смотреть на Дахут. — В результате непрерывного кризиса возникла ситуация, которую он не может обойти вниманием, как он обделял вниманием многое другое. Давайте не будем здесь все происшедшее оглашать. Правда сама всплывет в свое время. Но мы вполне можем подумать о некоторых проблемах, уходящих куда глубже… таких, которые разделяют королевы — и суффеты, магнаты, великие дома — какие у них претензии к королю. Тогда он может быть, уяснит, что натворил с Исом, и исправит это.
   Дахут вскочила, открыла рот, затем затаила дыхание и так же поспешно села.
   — Королева изъявила желание говорить? — спросил Сорен.
   Под их взглядами она покачала головой. Было прекрасно видно, что она едва сдерживается. Он вздохнул.
   — Замечательно, давайте же продолжим паши размышления, — произнес он.
VI
   Ночь, в которую Грациллоний и его люди заночевали в Маэдрекуме, выдалась первой ясной ночью на их пути домой.
   После вынужденной задержки они двигались со всей возможной скоростью. Хорошо, когда город или гостиница попадались под конец дневного перехода, но если еще можно было преодолеть несколько миль, они оставляли ночлег позади и на закате разбивали лагерь, только палатки. Когда на огне подогревался паек, все, за исключением двух часовых, сразу отправлялись спать.
   Дорога, что привела их на Арморикский полуостров, была немощенная, но сделана римлянами, хорошо сложена и высушена. Грациллоний выбрал ее в предпочтение более прямому пути через Кондат Редонум, потому что прослышал, будто там наводнение. Здесь, из-за уровня суши по отношению к центральному плато, грязи было меньше, чем там, где отряд шел раньше. Весна вспыхнула в виде полевых цветов, первоцветов, маргариток, гиацинтов, вероник, огуречника и многого другого. На иве появлялись листочки, на дубе и каштане набухали почки, фруктовые сады белели цветами. Ему вспомнилась первая его дорога в Ис.
   То было прелестное время года, тогда как на этот раз было промозгло. Когда расступились тучи, и выглянуло солнце, в войске поднялось настроение.
   — Черт, я почти забыл, как это выглядит. — Пробормотал Админий.
   Когда солнце зашло, они обнаружили, что находятся среди скопления хижин в центре пашни и выгонов. Народ был одет грубо, сновал туда-сюда вокруг мазанок под соломенными крышами. Взрослых изуродовал непосильный труд. Они с тупым изумлением созерцали солдат, лишь их маленькие дети побежали в этот просвет обыденности с радостными криками. Здесь была деревня крепостных, какие существуют по всей империи.
   Грациллоний официально попросил о том, в чем невозможно было отказать — остаться на лугу. Когда вслед за этим он спросил название населенного пункта, вождь проворчал:
   — Маэдрекум.
   Память Грациллония всколыхнулась. «Нет, должно быть, это была та латифундия, которую разрушил мстительный Руфиний со своими багаудами… тринадцать лет назад, не так ли?» Он спросил о семье — Сикора, ведь так звали патриция? — но мало что разузнал. Эти люди были слишком обособленны. Собрав урожай, они отвозили в Редонум ту большую его часть, что составляла оброк. Время от времени приезжал управляющий имением проверить имущество. Иногда людей призывали для работ на дорогах или еще для чего-нибудь, что их хозяевам никогда не казалось сделанным должным образом. Это все, что они знали о расположенной снаружи вселенной.
   Очевидно, никто не делал попытки восстановить главный дом. Грациллоний не был уверен, из страха ли, что в эти времена пришедшей в упадок коммерции и населения, за работу не будет заплачено, или оттого, что наследников Сикора не влекла сельская жизнь. Сенатор и пальцем не пошевелил ради торговли или же дел поместья.
   Староста указал на длинный, низкий холм невдалеке.
   — Большой дом был там, — сказал он. Грациллоний прошелся, но не обнаружил никаких следов. Черепица, стекло, не уничтоженное добро и инструменты — все, от чего была хоть какая-то польза, — было растащено. Вне всякого сомнения, сначала солдаты правителя извлекли из руин пользу, потом агенты нового владельца увезли все, что хотели, затем крепостные год за годом подбирали остатки. Даже поврежденная мебель и опаленные книги отправились на растопку.
   Солнце садилось за горизонт, когда Грациллоний возвращался в лагерь. Над головой была половинка тусклой луны. Небо было ясное, воздух тих и холоден. Он со своими митраистами прочел молитву. Те присоединились к друзьям, которые, поставив палатки, стояли вокруг огня в ожидании, когда приготовится чечевица с беконом. Усталые, но радостные, они отпускали шуточки, сказанные уже по сто раз. Там мог быть и Грациллоний. Спустя почти двадцать лет, среди этих людей он мог отбросить чопорность, не нарушая дисциплину. Он обнаружил, что у него нет на это настроения, и решил побродить.
   Сгущались сумерки. Луна светила достаточно ярко, чтобы можно было различить темно-пепельную землю; леса и холмы были черными массами. Замигали звезды. Он снова вспомнил первое путешествие в Ис, когда он был молод, и его ждала Дахилис, и оба они об этом не знали. Наверху пролетел филин…
   Форсквилис говорила, что от нее ушло колдовство, волшебная сила иссякла у всех Девяти. Могло ли это быть правдой? Может, сам мир становится старым?
   Нет, жизнь наверняка осталась и прилетит с неба, хлопая крыльями. Там он увидел странное явление, невысоко на севере, бледное, но светящееся все ярче на фоне фиолетовых сумерек.
   Король остановился.
   С каждой минутой видение становилось отчетливей, словно все остальные огни потухали. Это была звезда в серебристой дымке своего же свечения. От нее вверх к востоку широкой лентой стремился хвост, парообразное белое пламя, расщепляющееся на конце на три языка.
   Словно через огромное расстояние до Грациллония донеслись крики его мужчин, как будто они были так же далеко позади, как высоко комета над головой, а он один в пустом пространстве. Король сдержал страх прежде, чем тот успел обуять его. Лучше бежать назад и успокоить солдат. Должно быть, кто-то из крепостных тоже увидел и позвал остальных, потому что он слышал, как они выли от ужаса.
   — Раньше вам доводилось видеть комету, — скажет Грациллоний спутникам. — Она не причиняла вам вреда, ведь так? Соберитесь и выполняйте, что велено. — Так они и сделают. Но что за пророчество заключалось в этих трех хвостах?
VII
   Возобновилась ветреная погода и испортилась еще больше. С запада дул сильный ветер, бичуя впереди себя обрывки облаков, завывая и визжа. Бежали высокие волны. С их гребней задувала пена. Там, где они сталкивались со скалами и рифами, извергались фонтаны брызг.
   «Оспрей» на веслах шел вперед, неуклюже двигаясь, вздрагивая, постанывая в тимберсах. Часто пласт воды обрушивался на нос, ослепляя нарисованные там глаза. Они заново подымались, выливая потоки слез, и смотрели прямо на полоску суши, которая была Сеном. За кормой мрачная и неясная колыхалась стихия; башни Иса исчезли в облаках и брызгах морской воды.
   Бодилис съежилась на скамейке, установленной под мачтой, в том незначительном укрытии, которое только было возможно.
   — Нет, — сказала она, — Совет не пришел ни к какому решению, хоть и встречался целых четыре дня, дольше, чем я помню на своей жизни. Как так могло произойти, что мы настолько отделились друг от друга? В конце концов все, что мы могли сделать, это поклясться, что скорее умрем, чем уступим свою свободу Риму. — Ветер оборвал ее слова.
   — А между тем на пути встал этот шторм, — проворчал рядом с ней Маэлох. Он с почтительной заботой набросил им обоим на плечи одеяло. Они сидели рядом, деля тепло. — Для чего вы уезжаете? Когда переезд слишком опасен для устойчивости корабля, боги наверняка не требуют от вас этого. Может, та волосатая звезда и была их предупреждением.
   — Так говорили мои сестры. Но я считаю, что это последняя надежда. — Бодилис вздохнула. — У меня было ощущение, верное или неверное, там, в палате Совета, когда мы произносили клятву — мне почудилось, что они не обращают на нас внимания. Словно они от нас отреклись.
   Маэлох напрягся.
   — Простите, — сказала Бодилис, поймав его взгляд и улыбнувшись ему. — Я дурно сказала. — Она помолчала. — Но правдиво. Ну, может, если одна из галликен, как встарь, отправится им служить, они к ней прислушаются.
   Шкипер отбросил страхи.
   — У них будет достаточно времени, — угрюмо сказал он. — Погода задержит вас на несколько дней, разве что я не заложил собственную память. К завтрашнему дню я сам не рискну вас забрать. Сколько? Кто знает? Может, неделю. Сейчас Лер варит свое ужасное варево в сердце океана.
   Ее спокойствие было непоколебимо.
   — Я могу потерпеть. Вы видели, я несла достаточно припасов. — Она улыбнулась. — И письменные принадлежности, и лучшие любимые книги.
   На бушприте вскрикнул дозорный. Маэлох извинился, оставил ей покрывало, пошел вперед, чтоб присмотреться. Вода взбалтывалась и ревела.
   — Да, скала Касатки, — сказал он. — Конечно же, мы отклонились к югу от курса. — Он поспешил на корму и взял у Усуна рулевое весло.
   Время шло. Гребя в бурных водах, достигнув Сена, люди были измождены, скользнули внутрь, преодолевая последние предательские волны, и поспешили в док. Однако они разгрузили багаж королевы Бодилис.
   — Хотел бы я отнести это в дом, госпожа, — сказал Маэлох.
   — Вы очень милы, — ответила она. — Но это позволено только мне. — Не упоминая той ночи, когда Грациллоний отправился на берег в поисках Дахилис, и вырезал Дахут из мертвой матери.
   — Ну что ж, будьте осторожны, — неловко пробормотал он. Взгляд его обратился к маленькому, квадратному строению из камня сухой кладки, и на его башенку. — Оставайтесь внутри, если ветер еще больше усилится. Помните, про шторм известно, что его волны обходят стороной этот остров.
   Ее охватило беспокойство.
   — Это вы и ваши друзья подвергнитесь опасности. Вы ведь в самом деле не сразу отправитесь домой, а переждете, пока отплытие в Ибернию станет безопасным? — Она была одна из немногих, кого Виндилис посвятила в свой план.
   Он покачал головой в шерстяной шапке.
   — Нет. Даже когда стихнет этот ветер, воды наверняка будут бурлить еще несколько дней средь этих рифов, чтобы можно было покинуть Ис. Я дам ребятам отдохнуть здесь часок-другой, и тогда мы спокойно выскользнем с рифовых шхер и поднимем парус. Как только на море станет хорошо, мы сможем выйти, что бы там ни вызывал Лер, и преодолеть путь до острова так быстро, как мы ни делаем больше ничего.
   — Ты говоришь слишком дерзко.
   — Никакого неуважения. Лер есть Лер. А я — мужчина. Он это знает.
   — И все же вы очень смелы, коли сразу спешите по своему поручению.
   Он казался смущенным.
   — Это важно, — пробормотал он. — Ради Иса и вашей сестры, маленькой Дахут.
   — Тогда отправляйтесь, чтобы разузнать ради нее все возможное, — сказала Бодилис так тихо, насколько позволял шум. — А я буду за нее молиться.
   Он посмотрел вдаль, в одиночество камня, жесткой травы, кривых кустов, на клубки бурых водорослей, убегавшие за ее спину.
   — Это вы отважная, — сказал он, — одна в море с волосатой звездой.
   Бодилис протянула ему руку.
   — Прощайте, Маэлох.
   — Прощайте, госпожа. — Он повернулся и зашагал назад к кораблю.
   Бодилис по частям отнесла свои вещи в дом и распаковалась. В то время, когда она была внутри, «Оспрей» отчалил. Она стояла и смотрела на корабль, который с трудом тащился на север, пока тот не скрылся из глаз.

Глава девятнадцатая

I
   Грациллоний натянул поводья у могилы Эпилла, отдал честь и посмотрел вперед, вниз с длинного склона мыса Ванис в сторону Иса. Холод его пронизывал до костей.
   Такой будет ночь, которую он проведет дома. Его людям посчастливилось прибыть именно сейчас. Порывы ветра крепчали на протяжении всего дня. Вскоре у них не останется шанса, кроме как занять первое убежище, которое они смогут найти, и там переждать.
   Взгляд Грациллония переместился влево, на долину. Навстречу буре вздымался Лес короля, черное озеро пенилось ранней зеленью. По его предположениям он должен быть там. Это был один из тех трех дней, когда луна считалась полной. Пропустив последнее Бдение, а потом и Совет в равноденствие, ему следовало поступить мудро и немедленно соблюсти закон, которым он царствовал. Нет, сначала его ждут другие, более существенные обязанности.
   Быстрее было бы войти через Северные ворота, но на них наступали волны. К тому же, первой обязанностью короля было заехать во дворец, располагавшийся ближе к Верхним воротам. Обогнув город с востока, путники вошли под защиту его стен. Те стояли крепкие, надежные; строители Цезаря хорошо потрудились для Бреннилис. Но с дальней стороны старые боги, злые боги восставали из моря.
   Охрана на укреплениях заметила приближавшийся отряд. Трубы перекрикивали ветер. Король улыбнулся.
   — Друзья, — сказал он, — у нас был трудный путь, и я благодарю вас за каждую милю. Теперь вы освобождены от обязанностей. Снимите обмундирование, ступайте по домам, и поздравьте от моего имени свои семьи. — Он замолчал. — У вас будет постоянный отпуск. Вы запоздали с отдыхом. Я был невнимателен к этому, но ваша служба неоценима. Во многом благодаря вам, Ис стоит мирно, готов иметь дело с любыми будущим врагами. Вы теперь в почетной отставке. Помимо обычных ветеранских пенсий, мы устроим вам достойную премию.
   Он в изумлении увидел, что Админий, Кинан, и некоторые другие потрясены.
   — Сэр, мы не хотим бросать службу, — возразил представитель ветеранов. — Скорее пойдем за своим центурионом, пока будут идти ноги.
   У Грациллония защипало глаза. Он сглотнул.
   — Вы, вы не должны меня к этому подталкивать, — сказал он. — Дайте я поразмыслю. Единственное, что я могу предложить: те, кто хочет, могут продолжать службу в почетной охране по государственным случаям. Я буду этим гордиться. Но видите, больше нет вызовов. Не думаю, что поведу вас куда-нибудь снова.
   Он повернул коня и зацокал копытами прочь. Он слышал у себя за спиной:
   — Да здравствует центурион! Да здравствует центурион! — Снова и снова.
   Ликования смолкли на ветру. Находя препятствия в виде стен, он завывал и прыгал по улицам, улочкам, маленьким извилистым аллеям Иса. Выше ветер беспорядочно кружился вокруг башен. Из-за шквала, приносимого им с моря, воздух был соленым. Направляясь на запад, Грациллоний все отчетливее слышал шум волн.
   Большинство людей попряталось под крыши. Тем не менее, дорога Лера не пустовала. Довольно много народа устало тащились в сторону Форума, мужчины, женщины, дети. Одеты они были грубо, но редко кто бедно. Многие несли свертки, некоторые катили перед собой тачки, уставленные простым добром. Кого-то из них Грациллоний узнал. Это были рабочие из магазинов за чертой города, деревенский люд с дальних холмов, рыболовы с Причала Скоттов и их домочадцы. Они в свою очередь узнавали его, изумленно смотрели на человека с короткой, посеребренной каштановой бородой, сидящего верхом на жеребце, иногда махали и кричали:
   — Король, король, король вернулся! Грациллоний поднимал руку в знак того, что он их узнал. Приятно было на это смотреть. Если бы буря усилилась, они бы оказались в опасности. Домики у подножья мыса Pax могло просто-напросто смыть. В прошлом такое бывало. Кто-то заранее организовал эвакуацию людей в город, и они собирались расстелить свои тюфячки в общественных зданиях. Кто бы это мог быть? Бодилис — нет, она подумала бы о нужде, но у нее не хватило бы умения руководить. Вероятнее всего, Ланарвилис, вполне возможно, при содействии Сорена. Если это так, ему следует их отблагодарить. Могло ли это, забота об Исе, которую они вместе с ним делили, положить начало новым отношениям?
   — Господин! — воскликнул мажордом. — Это вы! входите, сэр, входите. Добро пожаловать домой. — Он забыл о достоинстве своего положения и воскликнул: — Король вернулся!
   Грациллоний прошел внутрь. Когда дверь закрылась, он обнаружил, что окружен светом и теплом. Шум снаружи понизился на полтона.
   — Я здесь, чтобы забрать Ключ, — сказал он, — потом пойду дальше.
   — Но, господин, — причитал мажордом, — вы совершили такое долгое путешествие, и госпожа беспокоилась…
   Грациллоний бросился мимо него. Перед ним расстилался атрий, колонны и панели мерцали в звездном поле свечей. По колесницам, нарисованным на полу, бежала Тамбилис.
   Все, что он мог, это стоять и ждать ее. Она бежала тяжело, обремененная неродившимся еще ребенком. На ней была простая серая шерстяная рубашка, на ногах простые сандалии. Каштановые волосы спадали из-под ободка резной слоновой кости, в котором сейчас было больше красок, чем у нее на лице. Она упала в его объятия и заплакала. Он поддерживал ее и бормотал.
   — Успокойся, дорогая, успокойся, я вернулся живой и здоровый, все прошло хорошо, лучше, чем я ожидал… — Она обхватила его сильно до боли и задрожала.
   Немного погодя, под его поглаживаниями, королева взяла себя в руки. Все еще спрятав голову в изгибе его левого плеча, она бормотала сквозь всхлипывания.
   — Я так боялась… за тебя, Граллон. Мне нужно было тебя предупредить. Мама сделает это, но она… на острове… молится за всех нас.
   Его резко охватило смятение.
   — Что это? — лязгнул он. — Почему ты здесь? Она высвободилась. Руки ее наощупь искали его руки, пока он наконец их не взял. Моргая, вздыхая, она тихим голосом проговорила:
   — Я переехала сюда несколько дней назад. Я знала, что сначала ты направишься во дворец, потому я наверное смогу тебе рассказать, защитить тебя, пока ничего не случилось. Если бы н-н-ничего прочего не было, при мне не устраивалось хотя бы больше ужасных пиров. Что, если бы ты вернулся к одному из них?
   Ему казалось, что он говорит ровным голосом.
   — Что ж, расскажи мне.
   Она собралась с мужеством и выдала новости:
   — С Дахут живет скоттский воин. Она устраивала празднование в его честь, в твоем доме. Говорили, что более дикого веселья Ис не видывал. Она и этот человек свободно расхаживают вместе. Но она не станет говорить ни с одной из нас, ее сестер, как не приходит на свои обязанности в храм. Мы не знаем, что замышляют эти двое. До сих пор он не приближался к Лесу. Рассказывают, что он капитан, который ищет новые рынки для торговли. Или так говорила Дахут. Ниалл шутит и рассказывает истории, поет песни, но не говорит ничего значащего. И живет у нее дома.
   Грациллонию приходилось видеть, как убитые в битве мужчины некоторое время стоят без движения, пытаясь постигнуть, что с ними произошло. Точно так же отреагировал и он:
   — Нет, этого не может быть. Дахут не способна себя осквернить. Она дочь Дахилис.
   — О, она утверждает, что у скотта есть своя комната. Ее слуги молчат. И так видно, что они напуганы. Для тех, кто раньше жил в доме, она сняла квартиры, и отсылает всех прочь по окончании рабочего дня. Граллон, я видела, как она на него смотрит.
   Смутно и мгновенно он подумал, что этого следовало ожидать, что это даже может стать ответом, которого он сам искал. Пусть девочка будет счастлива с человеком, которого любит. Ее отец, король, сможет их защитить, вести их между рифов закона, добиться ей свободы от Знака Белисамы.
   Он знал, насколько это трудно, понимал, что и Дахут это тоже известно, и вспомнил Томмалтаха, Карсу и Будика… Будика.
   — Как он выглядит? — спросил он с тем же равнодушным выражением.
   — Высокий, стройный, красивый, — ответила Тамбилис. Она успокаивалась. — Думаю, что он все же постарше тебя на несколько лет.
   — И если он бросит мне вызов, я мог бы его одолеть? Это не положит конец проблеме, дорогая моя. Лишь в том случае, если он осилит меня.
   Она закричала от ужаса:
   — Ты не позволишь ему!
   Грациллоний пожал плечами.
   — Нарочно нет. Думаю, у меня сильные основания желать его крови. А что, если он все же не бросит вызов? Нам следует об этом подумать.
   Слезы снова побежали по щекам Тамбилис, но беззвучно.
   — О, любимый мой, бедняжка. Идем со мной. Я налью тебе вина, чтобы ты смог ночь отдохнуть. Завтра…
   Он покачал головой.
   — Мне нужно идти. Я пришел лишь за тем, чтобы забрать Ключ.
   — Морские врата уже заперты. Люди относили Капитана Лера. Морской Владыка Адрувал Тури помог ему запереть замок.
   — Хорошо. — Адрувал всегда был верным другом. — Тем не менее, я хочу сам посмотреть. Потом мне надо провести Бдение в Лесу, следующие три ночи и то, что останется для дней. Потому что я — король.
   — Я встречу тебя там, — с оттенком рвения сказала она.
   Он снова покачал головой.
   — Нет, лучше мне побыть одному. — Почувствовав ее боль, он добавил: — И завтра тоже. Кроме того, ты не должна выносить нашу маленькую принцессу на холод. На третий день станет теплее. Тогда и приходи ко мне.
   Она попробовала рассмеяться.
   — Придется самим богам удерживать меня.
   Он поцеловал ее, ощутив соль, и ушел. Ключ находился в шкатулке у него в спальне. Он вытащил ее при свете свечи, внимательно посмотрел на его железную продолговатость. Зачем он его брал? Ворота должным образом закрыты.
   Но то была эмблема и воплощение его королевства. Он повесил его на шею, чтобы тот свободно висел на цепи, на стали римской кольчуги. Он казался тяжелым, как мир.