Страница:
Тамбилис стояла молча, сжав кулаки, и смотрела, как он выходит за дверь. Фавоний ржал и бил копытами. Солнце село, и ветер нагонял туман. Грациллоний ослабил привязь и вскочил в седло. Застучали копыта.
В кольце стены под Башней Ворона он снова привязал коня, прежде чем взойти по ступеням. Ревела и издавала вскрики буря. Ударял прибой. Здесь он и в самом деле мог ощутить его толчки, вверх по камням, к его телу и к черепу. Сквозь сильную мглу брызг морской воды он различал воду, синевато-багровую, и западное небо, оттенка кровоподтека.
Когда он возвращался, огромная волна чуть не хлынула за парапет. Вода окатила его струей. Он споткнулся и восстановил равновесие, хлопнув руками о башню. Она тоже стояла прочно над храмом Митры. Следует ли спуститься и помолиться? Нет, если ничего не произойдет, это будет жестоко по отношению к Фавонию, а Митра казался отдаленным, почти нереальным в эту ночь.
Счастливо ли спит Дахут рядом со своим мужчиной?
Грациллоний поспешил назад. Он пустил Фавония рысью, и галопом, когда они оказались на дороге Лера. Теперь тот совсем опустел. Здания вокруг Форума маячили, как гигантские дольмены — хотя в христианской церкви светится окно? Огненный фонтан наполнился водой, на которой ветер поднимал рябь.
Луна осветила западные холмы. Пусто сияло стекло на вершине башни. Грациллоний летел по призрачному городу.
Он выехал за Верхние ворота, на Аквилонскую дорогу, оттуда на Церемониальную дорогу. Мост через канал звенел под копытами. Бежал мутный поток, белый от лунного света. Дорога сворачивала от моря на восток, в направлении Леса. Приближаясь, Грациллоний слышал, как ломаются сучья, когда меж ними проносится буря.
Никто не выходил. Даже на улице порывом могло свалить с ног человека, оглушить его ревом, словно небо разорвалось на куски, ошеломить и ослепить пеной, которой он был полон. С башен падали стекло и черепица, разбивались, прокладывали себе дорогу, прежде чем удариться, далеко отбрасывались. Где-то во время невидимого полуденного прилива от башни под названием Полярис откололись верхние этажи. Металл, бревна, всякое добро и человеческие тела летели вниз, чтобы разбиться о то, что бы там ни было внизу. Весь остальной город терпел, хоть и был напряжен и напуган. Дубовые двери и ставни в большинстве своем держались на петлях. Плотно пригнанной каменной кладке вреда не было. Но неистовство стучало сквозь нее, так что каждый внутренний мирок стал пещерой полной шума.
Северные ворота и Ворота Зубров были заперты, потому что к ним, в промежуток между валом и сушей, кидалось море. Снова и снова наполняемое до краев перекрытие на севере, наконец, обрушилось. Вода хлынула под стены и бросилась в канал, вымывая берега, чтобы создать там себе закрытый водоем.
Когда на море такой ветер, отлив не приносит больших изменений. Во время высокого прилива гребни волн ударялись даже под западные укрепления, белые струи прыгали высоко вверх, как изогнутые в агонии пальцы; временами они распадались на водяную пыль и цеплялись за Ис.
Но ворота пока держались.
Дахут с Ниаллом были в ее доме одни. Никто из слуг, отпущенных ею накануне вечером, не рискнул вернуться. Было холодно, огни были потушены. Было темно, в спальне, где они нашли прибежище под одеялами дымилось пламя единственной свечи. Барабанным боем доносился шум.
Дахут дрожала, прильнув к мужчине.
— Обними меня, — умоляла она. — Если нам суждено умереть, я хочу умереть в твоих объятиях.
Он поцеловал ее.
— Мужайся, дорогая, — сказал он ровным голосом. — Ваши стены выдержат.
— Как долго?
— Наверно, достаточно долго. Ветер вроде этого не может долго продолжаться, как мог бы бриз. Скоро он пойдет на убыль, попомни мои слова.
— Он спадет мгновенно?
Ниалл нахмурился поверх ее головы.
— Нет, не так. Эту ночь он, наверняка, еще будет штормом. А волны, поднятые им, они будут утихать медленнее. Но если крыша и стены до сих пор выдержали, они доживут до конца.
— Спасибо, любимый, — вздохнула Дахут. Она села, сбросила покрывала, опустилась на колени на матрас. В полутьме сияли ее волосы и нагота. Она взглянула в нишу, где стоял образ Белисамы, похотливой охотницы, которую пожелала созерцать у себя лишь она одна из Девяти. — И спасибо тебе, Дева, Матерь и Колдунья, — мягко обратилась она, — за Твои милости и Твое обещание, которое Ты выполнишь — от нас двоих, здесь перед Тобой — наши благодарности, наши молитвы, наши жертвы.
Она взглянула на Ниалла, который, все еще, облокотившись, опирался на подушку у изголовья кровати.
— Не хочешь тоже воздать благодарность? — спросила она. — Хотя бы Леру и Таранису. — В сумерках она разглядела, как зловеще его лицо.
— За наше освобождение? Троица как раз вовремя вернула Граллона. Буря — тоже их рук дело? Разве Ис отстранился от своих богов?
Она подняла руки. В ужасе заголосила:
— Никогда так не говори! Ис терпит. — Она затаила дыхание. — И, и скоро мы восстановим справедливость. Скоро ты, новый король, воздашь им почести. Они это знают. Они должны!
Он тоже встал на колени. Над ней неясно вырисовывалось его большое тело, заслоняя свет от свечи.
— Я размышлял об этом, и более чем размышлял, — медленно сказал он ей. — Ночью искал снов, днем знамений. Потому как я — питомец поэта, пасынок ведьмы, повелитель друидов, да и сам произошел от богов Эриу. Много я видел и много узнал. Я обладаю проницательностью, которой не может знать ни один король поменьше. Во мне судьба. Она изумленно воззрилась на него.
— Что? Ты н-никогда этого не говорил. О, любимый, я могла почувствовать в своем сердце, что ты… ты больше, чем притворялся. — Но кто ты?
— Я — Ниалл Девяти Заложников, король Темира, завоеватель половины скоттов, бич Рима, и тот, кого твой отец жестоко оскорбил, еще до того, как ты родилась.
Дахут пала ниц перед ним.
— Великолепно, великолепно! — судорожно закричала она. — Сам Лер привел тебя ко мне.
Ниалл положил руку ей на голову.
— Теперь ты услышала.
— Это подавляет меня, мой господин…
— Если бы весть распространилась слишком быстро, это бы могло стать для меня смертельным.
— Мой язык на замке, как Морские врата. — Дахут поднялась. Волосы упали на глаза. Она пристально смотрела сквозь них па его темную массивную фигуру. — Но как только ты станешь королем в Исе, мы спасены, мы свободны. — В голосе ее бушевала радость. — Мы будем священны! Вместе мы родим новую эру — империю Севера…
— Постой, — велел он.
Она снова села на колени, скрестив на груди от холода руки, и выжидала. Дул ветер, шумело море.
— Конечно, это хвастливая мечта, — произнес он сурово, как центурион. — Но боги зачастую пожелав людям самого наилучшего, вдребезги разбивали их об землю.
Граллон верит в своего солдатского Бога, и кто знает, окажется ли Митра сильнее, чем Морригу. Граллон римлянин, переживший свое время, римлянин старой закалки, водивший своих орлов от края до края света. Он вместе со своими людьми чертовски быстро отбросил меня у Вала в Британии. Он со своим строем разбил мой флот, перерезал моих людей и убил моего сына под стенами Иса. Хорошо бы, если бы его меч поборол мой в Лесу.
— Нет, Ниалл, сердце мое, нет! — Она нашла его наощупь.
Он оттолкнул ее.
— Прежние твои любовники попали в беду. Ты и меня до этого доведешь?
Она вздрогнула. Он продолжал.
— Если я умру, у тебя больше не будет возможности. Твое желание стало слишком очевидным. Граллон больше не может быть таким доверчивым и глупым. Что делают в Исе с нецеломудренными королевами? Сбрасывают со скалы?
Дахут выпрямилась.
— Но ты победишь! И тогда ничто больше не будет иметь значения. Потому что ты будешь королем Иса.
— Тут говорила твоя воля, — холодно сказал он. — Моя проницательность говорит иначе.
— Нет…
Он подался вперед, чтобы закрыть ей ладонью рот.
— Тихо, любимая. Я знаю, что ты скажешь. Если я потерплю неудачу, я еще смогу убежать. Конечно, это мило с твоей стороны. Но разве мог бы я оставить свою любовь на верную смерть и называться мужчиной?
— Слушай. Надежда есть. Я видел это во вспышке лезвия, слышал в карканье ворона, понял это в глубинах сна. Король Иса носит на груди Ключ от Иса. Это больше, чем знак. Это само королевство. Смотри, как Небеса и Океан не могут открыть Морские врата. Он обладает этой властью.
— Но короли умирают, — дрожащим голосом произнесла она.
Он кивнул.
— Умирают. А сила переходит дальше. В основном она мала. Как часто ворота должны закрываться и запираться на засов? Несколько раз в год, ради осторожности. Моряки, что знают ветер и прилив, не прилагают много усилий в своей работе. Как и боги, которые ведут мир по его руслу — большую часть времени.
— Но сегодня море осаждает Ис. Оно бьет молотом по щиту города. Должно быть, сила оставила на ключе свою метку, на Ключе, который охраняет жизнь его людей.
— Тихо. Погоди минутку. Я не могу ждать, пока минует опасность и сила, находящаяся в Ключе, Иссякнет. Еще много дней страшные воды будут обрушиваться на стену и ворота. Тем временем ветер ослабнет, и народ сможет плавать за море. Граллон найдет меня. Он должен. Подумай. Если я не брошу ему вызов, он бросит вызов мне. Он — король; он может это сделать, особенно если заявит, что требует справедливости. И тогда ничто не сможет его остановить. Потому что это будет не ради его мира и благополучия. Это будет ради тебя, Дахут, тебя, его дочери. Он будет надеяться, что убив меня, он добьется снисходительности к тебе — обвинить мертвого в том, что он сбил тебя с пути — хотя потому, что он совсем не дурак, Дахут, больше никогда у тебя не будет достаточно свободы, чтобы устроить его смерть. Так-то вот. Она в смятении покачала головой.
— Сестры не учили меня этому.
— Они научили тебя всему, что вообще могут показать боги?
Она помолчала, потом:
— Что нам делать?
На ночной маске его лица сверкнули зубы.
— Если б я носил Ключ, сила была бы у меня. Я мог бы вызвать его прежде, чем завершится его Бдение, и убить в Лесу.
— Но…
Он наклонился вперед и взял ее за плечи. — Ты могла б сделать это для меня, Дахут, — сказал он. — Ты говорила мне, что можешь произнести усыпляющее заклинание, как ты делала в самом Красном Доме. На этот раз тебе не придется его будить. Лишь, прокравшись внутрь, подними цепочку ключа с его шеи и принеси мне.
— О, нет, — умоляла она.
— Лучше мне умереть от его руки?
— У галликен есть второй Ключ. Они вручат его ему.
Ниалл рассмеялся.
— Тогда, в худшем случае, мы встретимся на равных условиях, Граллон и я. Как бы я был рад этому. Даже тогда, его должны потрясти замешательство и удивление.
Дахут закрыла лицо.
— Святотатство…
— Когда ты Избранная из Избранных?
Она съежилась.
Взгляд его был холодным, как ветер:
— Замечательно. Я думал ты любишь меня. Я думал, у тебя есть вера и мужество находиться со своим мужчиной. Раз у тебя их нет, утром я могу с удовольствием уехать из Иса. А пока не буду тебя беспокоить.
Он повернулся ногами в другую сторону и встал.
— Ниалл, нет! — крикнула она и вскарабкалась вслед за ним. Он поймал ее прежде, чем она спустилась на пол. — Я сделаю, сделаю!
Тучи густели. Охрана вернулась на свои посты, с частыми сменами, но лунный свет был таким прерывистым, что ночной дозор не увидел двоих, выскользнувших через Верхние ворота.
Сначала путь был ненадежен. Находившиеся за стеной мастерские и конюшни по Аквилонской дороге лежали в руинах. Гвозди и щепки таились для тех, кому приходилось перебираться через строения. Но раз сильная рука Ниалла удерживала Дахут от падения.
Возле леса голос шторма соперничал с деревьями. Их стенания были отголоском его причитаниям. С краю одно из них лежало вывороченное с корнем, царапая ветвями небо. Двор был усеян отломанными от Выборного Дуба кусочками. Щит безумно ударял в такт покачиванию Молота. Когда земли касался лунный луч, сверкал металл, тусклый от сделанных на нем насечек. Но Священное Место находилось под защитой богов. Без света стояли неповрежденными три приземистых домика. Когда Дахут прошла между ними, из одного вырвалось ржание, и снова, и снова!
— Поторопись, пока эта скотина не разбудила весь дом, — лязгнул Ниалл.
Дахут воздела руки. Видела луна, как она была одета в голубую рубашку и высокий белый головной убор галликен. Сквозь шелест и скрип прорывалась песня.
— Ya Am-Ashtar,уа Baalin, gа'a wi khuroa…
Ниалл нащупал меч в ножнах у себя за спиной.
Вдруг осознав, что он делает, он опустил руку. Пальцы сжались на рукояти ножа.
— Aus-t ur-t-Mut-Resi, am'Bт user-t.
Ниалл улыбнулся с волчьим оскалом.
— Белисама, Мать Снов, нагони на них сон, пошли Своего слепого сына затуманить их умы и Твою дочь, ступни которой, как кошачьи лапы, уведут их души…
Молча упала лошадь.
Дахут и теперь это сделала. Она подвинулась к Ниаллу. Освещенное лунным светом, ее лицо было бледно, фигура терялась в сумраке. Средь шума он едва ее расслышал:
— Они будут спать до рассвета, если их только не разбудить силой. Но пойдем, нам лучше поторопиться.
— Нам? — отвечал он. — Нет, иди внутрь одна. Я могу споткнуться и шумом их разбудить. Тебе лучше знать, как идти по дому твоего отца.
Она вздрогнула, закусила губу, но пошла вперед. Он проводил ее до портика. У входа он вытащил лезвие и занял позицию.
Дахут открыла дверь, настолько, чтобы пройти внутрь. Ее никогда не запирали, в знак готовности короля убить и быть убитым. Она вошла, закрыла дверь за собой, постояла, не дыша.
Дахут выпрямилась и скользнула вперед. Увидев, что соседняя дверь отворена, она заглянула за косяк. Коридор за ним был не совсем черен. Окна были закрыты, и луна в любом случае выручила бы мало, но хватало смутного свечения, отраженного от пола и штукатуренных стен этой римской половины здания. Она двигалась дальше, тихо, как дым, хотя наверняка шторм перекрывал шум шагов.
Дверь в комнату Грациллония была открыта.
Дахут подкралась к кровати и посмотрела на него. Она узнала его книгу. Бодилис заставляла по ней заниматься: размышления Марка Аврелия в переводе на латынь. Из-под королевского одеяла видны были голые плечи и рука. Он был несомненно наг, как в ту ночь, когда она пришла сюда, чтобы обманом сделать себя его женой.
Она вздохнула.
Грациллоний не казался беспомощным, как большинство спящих. Черты его были слишком суровы. Рот не смягчился, да и лоб был по-прежнему нахмурен. Но каким же он выглядел усталым, морщины избороздили лицо, седина окропила красноту волос и мелькнула в бороде.
Шея по-прежнему была гладкой и крепкой колонной, прочно державшейся на сильных плечах и бугристой груди. Вокруг нее искрилась превосходная золотая цепь. Нижнюю часть скрывали покрывала.
Решимость вернулась. Она склонилась над королем. Мягко, как мать ребенка, женщина скользнула рукой ему под голову и подняла ее с подушки. Другая рука полезла под одеяло, по вздымающейся и опускающейся косматости груди, к железной трубке. Она вытащила Ключ, чтобы его видеть. Она провела цепь над его головой, пока та не сомкнулась на поддерживающей руке. Она опустила его назад на подушку и в напряжении подождала.
Его глаза под веками пошевелились. Губы что-то шептали. Он помычал и подвинулся. Дахут помахала над ним свободной рукой. Король затих. Она видела, как он дышит, но ветер заглушал звук.
Она улыбнулась ему странной улыбкой и вышла.
Дахут шла по залу, походка ее становилась все увереннее, пока не перешла в большой шаг. Она прошла в дверь и закрыла ее за собой так, словно сразила врага. Ниалл обернулся, испугавшись во тьме. Она подошла, взмахнула Ключом и повесила на его меч.
— Он у тебя? — хрипло спросил он. — Уходим.
Они остановились, когда дошли до дороги и могли лучше видеть. Луна бросала свой беспокойный свет на них и на ту вещь, которую она повестила ему на шею. Туда же влекло ее руки. Ниалл вынудил ее прервать поцелуй.
— Нам надо возвращаться сразу, — заявил он. Зазвенел голос Дахут.
— Да. Поторопимся. Я вся горю!
В ее постели, после первого неистового взрыва любви, она спросила:
— Завтра утром ты бросишь ему вызов?
— Это было бы разумно, — сказал Ниалл в ее теплоту, шелковистость и запах мускуса.
— Застигни сто изумленным, нерешительным. — Она изогнулась и, спряталась в нем. — Завтрашняя ночь будет нашей брачной ночью.
— Сначала дай мне отдохнуть несколько часов, — отвечал он со смехом.
— Пока нет, — промурлыкала она. С жадностью шевелились ее губы и пальцы. — Я хочу снова почувствовать на себе твою тяжесть. Хочу ощущать холод Ключа меж грудей, тогда, как ты входишь меж моих бедер. О, Ниалл. Сама смерть не может утолить мое желание к тебе.
Голосил ветер, громыхало море.
Мгновение он лежал, не двигаясь. В его комнате царил дикий холод. Корентин поднял вверх глаза. Воздух прерывисто свистел у него между зубов. Он вырвался наружу нечеловеческим стоном.
— О, милый Господи, нет! — умолял он. — Смилуйся, смилуйся! Пусть это будет просто кошмар. Пусть это будет проделка Сатаны.
Решение пришло. Он сбросил свое единственное покрывало и слез на пол с матраса. Схватив с гвоздя платье, он натянул его на свое долговязое тело. Не останавливаясь, чтобы найти сандалии, он взял свечу, подсунул под руку посох и вышел.
Святилище было еще более пустым, чем его собственная комната. Эта часть занимала добрую половину того, что некогда было храмом Марса, прежде, чем под римским давлением не был установлен переход к единой церкви в Исе. Там было мало чего помимо блока алтаря под балдахином, да пары стульев. Крест на алтаре мерцал поперечными тенями. Языческие изображения на стенах не были видны.
Корентин поставил свечу и посох, воздел перед крестом руки и запел молитву Господу. Она глухо отдавалась эхом. Он лег ничком на полу.
— Боже всемогущий, — сказал он его твердыне, — прости слабоумного старого моряка. Я бы не стал вопрошать о слове Твоем. Никогда. Но был ли это сон от Тебя? Он был так ужасен. И так темен. Я не понимаю его, честно не понимаю.
Здесь, в окружении камня была тишина. Корентин снова поднялся на ноги. Снова воздел руки.
— Что ж, может, Ты расскажешь мне больше, когда я исполню Твое первое веление, — сказал он. — Если это исходило от Тебя. Болван вроде меня не может быть уверен. Но я сделаю то, что наказал мне ангел, полагая, что это был истинный ангел. Не кажется слишком вероятным, чтобы это был дьявол, как тот, который пытался сыграть шутку с епископом Мартином, потому что не вижу никакого вреда в этом поступке. Прости мне удивление, Господи. Я сделаю все, что в моих силах.
Священник поднял посох и свечу. Дойдя до двери, он дрожал. С усилием он открыл дверь и вошел назад в вестибюль.
Поднялась женщина, чтобы убаюкать своего младенца. Она увидела высокую фигуру и обратилась мягко и встревожено:
— Что-то не так, хозяин?
Корентин остановился.
— Пожалуйста, скажите, хозяин, — сказала женщина. — Мы не служим вашему богу, но находимся в его доме, а наши гневаются.
— Мир, дочь моя, — сказал он. — Усмири свои страхи. Ты гостья Христа.
Он задул свечу. Поскольку паства его была бедна, экономил он на всем, чем только мог. Он вышел с главного входа, через портик, вниз по ступеням и через Форум. Корентин спешил в ее мерцавшей бледности вверх по дороге Лера по направлению к Верхним воротам и Лесу короля.
Когда Дахут погрузилась в сон, Ниалл покинул ее постель. Он осторожно собрал теплую одежду, которую надевал до этого и сбросил, когда они сюда вернулись. Меч он повесил за спину. У левого бедра он прицепил на пояс кошелек монет, сдержанно подумав, что тот во много раз перевешивал находящийся справа кинжал. Гезокрибат был примерно в двух днях пешего пути для здорового человека. Если по пути он не сможет покупать себе еду, то придет голодный, если только не встретит овцу или что-то вроде этого и не забьет. Однако, если придется, он может и не обращать внимания на бурчание в животе. По окончании плавания будет празднование!
А будет ли? Планы его могут провалиться; он сам может погибнуть — если боги Иса и вправду не совсем до смерти разгневаны своими верующими.
Ниалл обнажил зубы в ухмылке. Что бы ни случилось, его боги все равно узнают, что он осмелился на то, что не рискнул совершить Ку Куланни.
В порыве сожаления он встал у кровати и посмотрел вниз. Свет свечи терялся в янтаре взъерошенных волос Дахут. Она лежала на спине, раскинув руки. Молодая грудь вздымалась над одеялами. Из розовых ее вершин бежала голубая вена, как паутинка, вниз на резную слоновую кость, испорченную зарождавшимся синяком там, где он слишком сильно ее ласкал. Дикая, она даже не заметила. Сейчас пульс у основания ее шеи бился медленно и нежно. Губы слегка разъединились. Как длинны были ресницы, достающие до этих высоких скул. Когда он наклонился ниже, он почувствовал излучаемое ею тепло. Она пахла потом и сладостью. Мерцал полумесяц Богини.
Он едва ее не поцеловал. По пояснице прошло волнение. Он еле-еле вовремя заставил себя отпрянуть, выпрямился, но ушел не сразу.
Смотря на нее, он проговорил очень тихо на языке Эриу:
— Печально, что я должен тебя покинуть, моя дорогая, поскольку ты была дорогой женщиной, как ни одна другая, и любила меня так, как прежде никто меня не любил, и не смею надеяться, что полюбит снова. Я думаю, ты мне будешь являться до тех пор, пока смерть не соединит нас. Но так должно быть, Дахут. Я пришел сюда с клятвой мести. Я не могу нарушить клятву, и не буду; потому что Ис убил моего сына, которого подарила мне Этниу много-много лет тому назад. Но мне все же печально, что твои Боги выбрали орудием тебя.
Как ты могла верить, что я стану королем Иса? О, думаю, ты обезумела от любви. Я король в Темире, и вернусь к себе домой. Должен ли я был остаться в городе, который ненавижу? Конечно, я сначала убил бы Граллона. Но не он один облек моих людей на смерть. Это сделал весь Ис, и в первую очередь девять колдуний-королев.
Стань я королем Иса, и сомневаюсь, что когда-нибудь ко мне вернулась бы такая возможность, какая есть у меня сегодня ночью. В конце я тоже умру, не торжественно, средь своих воинов, а один в Лесу Кровопролития; и из моей крови Ис высосет новую жизнь. Этого не случиться ни со мной, и больше ни с кем другим.
И Граллона я настигну, там, где он лежит, погруженный в дремоту, напущенную на него тобой. Тогда я сдержал свою руку, потому что ты могла закричать. Первое мое дело направлено против Иса. Потом, если боги меня пощадят — о, будет трудно убить спящего. Я думал о том, чтобы его разбудить. Но тогда будет выборная битва, и хоть Иса больше не будет, какой хваткой смогут удержать меня боги? Пусть я уйду свободным.
Ты хочешь быть моей женой, Дахут? И ты великолепна, но в молодости такой же была и Монгфинд. Взял бы я в жены женщину, устроившую смерть своего отца?
А что до остальных, то две тоже хорошенькие, хоть на втором и третьем месте после тебя. Но вторая будет испытывать ко мне ужас; когда бы я обнял ее, она бы лежала как труп, и душа ее улетела бы далеко. Третья — это чародейка, что помогла найти погибель дорогого Бреккана. Взял ли бы я себе убийцу своего сына? Таковы и остальные, если не считать калеки; и вдобавок, они — старухи.
Пусть они умрут, пусть знамение укажет на свежих девушек, и все же я смогу обладать лишь Девятью, и ни одна из них не подарит мне еще одного сына.
Твой Ис, весь Ис — это враг, которого я поклялся разрушить. Этой ночью со мной госпожа Морригу. Прощай Дахут.
Он поднял Ключ, висевший у него на груди, и поцеловал его железо.
Он ушел.
Ветер ударил его поющими лезвиями. Если смотреть от двери, город был колодцем черноты, из которого поднимались едва видные копья, его башни. Рога суши изогнулись. Вдали бушевало море, белое под опускавшейся, охотившейся на тучу, луной.
Улицы сворачивали к дороге Лера. Пересекая пустой Форум, он увидел, что Огненный фонтан до краев полон дрожащей водой, стряхивал волны, удары которых звучали все громче с каждым его шагом. Он усмехнулся, глядя величавые здания римлян, на церковь Христа.
Когда он сошел с дороги, улочки стали уже и запутаннее, чем там, где жили богачи. Он находился в Нижнем городе, древнем Исе, который спасла Бренниллис.
Приближаясь к валу, он вошел в пределы столь же древнего и бедного квартала, место рабочего люда. Пройдя немного подальше, он увидел справа Хлебный рынок. Его мокрая мостовая блестела. Слева от него фасадами к бухте стоял ряд пакгаузов. Между ними он заметил бухту. Впереди вздымались городские стены. В собственной тени стоял чудовищный корпус, словно высеченный из неба кусок. Снова и снова пласты воды били струей, чтобы размыть его укрепления. Натиск и треск подавляли звуки бури.
Ниалл двинулся вперед. С внутреннего края стоял храм Лера, маленький, темный, пустой, но грубость и массивность камней говорили о непримиримой силе. Ниалл снова остановился и поднял Ключ.
— Хоть этот твой дом падет, ты выживешь, — сказал он в грохот. — Ищи меня в Эриу. У тебя будут свои почести в полной мере, кровь, огонь, вино, золото, хвала, потому что мы в кровном родстве, Ты и Я.
В кольце стены под Башней Ворона он снова привязал коня, прежде чем взойти по ступеням. Ревела и издавала вскрики буря. Ударял прибой. Здесь он и в самом деле мог ощутить его толчки, вверх по камням, к его телу и к черепу. Сквозь сильную мглу брызг морской воды он различал воду, синевато-багровую, и западное небо, оттенка кровоподтека.
Когда он возвращался, огромная волна чуть не хлынула за парапет. Вода окатила его струей. Он споткнулся и восстановил равновесие, хлопнув руками о башню. Она тоже стояла прочно над храмом Митры. Следует ли спуститься и помолиться? Нет, если ничего не произойдет, это будет жестоко по отношению к Фавонию, а Митра казался отдаленным, почти нереальным в эту ночь.
Счастливо ли спит Дахут рядом со своим мужчиной?
Грациллоний поспешил назад. Он пустил Фавония рысью, и галопом, когда они оказались на дороге Лера. Теперь тот совсем опустел. Здания вокруг Форума маячили, как гигантские дольмены — хотя в христианской церкви светится окно? Огненный фонтан наполнился водой, на которой ветер поднимал рябь.
Луна осветила западные холмы. Пусто сияло стекло на вершине башни. Грациллоний летел по призрачному городу.
Он выехал за Верхние ворота, на Аквилонскую дорогу, оттуда на Церемониальную дорогу. Мост через канал звенел под копытами. Бежал мутный поток, белый от лунного света. Дорога сворачивала от моря на восток, в направлении Леса. Приближаясь, Грациллоний слышал, как ломаются сучья, когда меж ними проносится буря.
II
А ветер все усиливался. На заре он был уже такой, каким не помнили его хроники. И все свирепел.Никто не выходил. Даже на улице порывом могло свалить с ног человека, оглушить его ревом, словно небо разорвалось на куски, ошеломить и ослепить пеной, которой он был полон. С башен падали стекло и черепица, разбивались, прокладывали себе дорогу, прежде чем удариться, далеко отбрасывались. Где-то во время невидимого полуденного прилива от башни под названием Полярис откололись верхние этажи. Металл, бревна, всякое добро и человеческие тела летели вниз, чтобы разбиться о то, что бы там ни было внизу. Весь остальной город терпел, хоть и был напряжен и напуган. Дубовые двери и ставни в большинстве своем держались на петлях. Плотно пригнанной каменной кладке вреда не было. Но неистовство стучало сквозь нее, так что каждый внутренний мирок стал пещерой полной шума.
Северные ворота и Ворота Зубров были заперты, потому что к ним, в промежуток между валом и сушей, кидалось море. Снова и снова наполняемое до краев перекрытие на севере, наконец, обрушилось. Вода хлынула под стены и бросилась в канал, вымывая берега, чтобы создать там себе закрытый водоем.
Когда на море такой ветер, отлив не приносит больших изменений. Во время высокого прилива гребни волн ударялись даже под западные укрепления, белые струи прыгали высоко вверх, как изогнутые в агонии пальцы; временами они распадались на водяную пыль и цеплялись за Ис.
Но ворота пока держались.
Дахут с Ниаллом были в ее доме одни. Никто из слуг, отпущенных ею накануне вечером, не рискнул вернуться. Было холодно, огни были потушены. Было темно, в спальне, где они нашли прибежище под одеялами дымилось пламя единственной свечи. Барабанным боем доносился шум.
Дахут дрожала, прильнув к мужчине.
— Обними меня, — умоляла она. — Если нам суждено умереть, я хочу умереть в твоих объятиях.
Он поцеловал ее.
— Мужайся, дорогая, — сказал он ровным голосом. — Ваши стены выдержат.
— Как долго?
— Наверно, достаточно долго. Ветер вроде этого не может долго продолжаться, как мог бы бриз. Скоро он пойдет на убыль, попомни мои слова.
— Он спадет мгновенно?
Ниалл нахмурился поверх ее головы.
— Нет, не так. Эту ночь он, наверняка, еще будет штормом. А волны, поднятые им, они будут утихать медленнее. Но если крыша и стены до сих пор выдержали, они доживут до конца.
— Спасибо, любимый, — вздохнула Дахут. Она села, сбросила покрывала, опустилась на колени на матрас. В полутьме сияли ее волосы и нагота. Она взглянула в нишу, где стоял образ Белисамы, похотливой охотницы, которую пожелала созерцать у себя лишь она одна из Девяти. — И спасибо тебе, Дева, Матерь и Колдунья, — мягко обратилась она, — за Твои милости и Твое обещание, которое Ты выполнишь — от нас двоих, здесь перед Тобой — наши благодарности, наши молитвы, наши жертвы.
Она взглянула на Ниалла, который, все еще, облокотившись, опирался на подушку у изголовья кровати.
— Не хочешь тоже воздать благодарность? — спросила она. — Хотя бы Леру и Таранису. — В сумерках она разглядела, как зловеще его лицо.
— За наше освобождение? Троица как раз вовремя вернула Граллона. Буря — тоже их рук дело? Разве Ис отстранился от своих богов?
Она подняла руки. В ужасе заголосила:
— Никогда так не говори! Ис терпит. — Она затаила дыхание. — И, и скоро мы восстановим справедливость. Скоро ты, новый король, воздашь им почести. Они это знают. Они должны!
Он тоже встал на колени. Над ней неясно вырисовывалось его большое тело, заслоняя свет от свечи.
— Я размышлял об этом, и более чем размышлял, — медленно сказал он ей. — Ночью искал снов, днем знамений. Потому как я — питомец поэта, пасынок ведьмы, повелитель друидов, да и сам произошел от богов Эриу. Много я видел и много узнал. Я обладаю проницательностью, которой не может знать ни один король поменьше. Во мне судьба. Она изумленно воззрилась на него.
— Что? Ты н-никогда этого не говорил. О, любимый, я могла почувствовать в своем сердце, что ты… ты больше, чем притворялся. — Но кто ты?
— Я — Ниалл Девяти Заложников, король Темира, завоеватель половины скоттов, бич Рима, и тот, кого твой отец жестоко оскорбил, еще до того, как ты родилась.
Дахут пала ниц перед ним.
— Великолепно, великолепно! — судорожно закричала она. — Сам Лер привел тебя ко мне.
Ниалл положил руку ей на голову.
— Теперь ты услышала.
— Это подавляет меня, мой господин…
— Если бы весть распространилась слишком быстро, это бы могло стать для меня смертельным.
— Мой язык на замке, как Морские врата. — Дахут поднялась. Волосы упали на глаза. Она пристально смотрела сквозь них па его темную массивную фигуру. — Но как только ты станешь королем в Исе, мы спасены, мы свободны. — В голосе ее бушевала радость. — Мы будем священны! Вместе мы родим новую эру — империю Севера…
— Постой, — велел он.
Она снова села на колени, скрестив на груди от холода руки, и выжидала. Дул ветер, шумело море.
— Конечно, это хвастливая мечта, — произнес он сурово, как центурион. — Но боги зачастую пожелав людям самого наилучшего, вдребезги разбивали их об землю.
Граллон верит в своего солдатского Бога, и кто знает, окажется ли Митра сильнее, чем Морригу. Граллон римлянин, переживший свое время, римлянин старой закалки, водивший своих орлов от края до края света. Он вместе со своими людьми чертовски быстро отбросил меня у Вала в Британии. Он со своим строем разбил мой флот, перерезал моих людей и убил моего сына под стенами Иса. Хорошо бы, если бы его меч поборол мой в Лесу.
— Нет, Ниалл, сердце мое, нет! — Она нашла его наощупь.
Он оттолкнул ее.
— Прежние твои любовники попали в беду. Ты и меня до этого доведешь?
Она вздрогнула. Он продолжал.
— Если я умру, у тебя больше не будет возможности. Твое желание стало слишком очевидным. Граллон больше не может быть таким доверчивым и глупым. Что делают в Исе с нецеломудренными королевами? Сбрасывают со скалы?
Дахут выпрямилась.
— Но ты победишь! И тогда ничто больше не будет иметь значения. Потому что ты будешь королем Иса.
— Тут говорила твоя воля, — холодно сказал он. — Моя проницательность говорит иначе.
— Нет…
Он подался вперед, чтобы закрыть ей ладонью рот.
— Тихо, любимая. Я знаю, что ты скажешь. Если я потерплю неудачу, я еще смогу убежать. Конечно, это мило с твоей стороны. Но разве мог бы я оставить свою любовь на верную смерть и называться мужчиной?
— Слушай. Надежда есть. Я видел это во вспышке лезвия, слышал в карканье ворона, понял это в глубинах сна. Король Иса носит на груди Ключ от Иса. Это больше, чем знак. Это само королевство. Смотри, как Небеса и Океан не могут открыть Морские врата. Он обладает этой властью.
— Но короли умирают, — дрожащим голосом произнесла она.
Он кивнул.
— Умирают. А сила переходит дальше. В основном она мала. Как часто ворота должны закрываться и запираться на засов? Несколько раз в год, ради осторожности. Моряки, что знают ветер и прилив, не прилагают много усилий в своей работе. Как и боги, которые ведут мир по его руслу — большую часть времени.
— Но сегодня море осаждает Ис. Оно бьет молотом по щиту города. Должно быть, сила оставила на ключе свою метку, на Ключе, который охраняет жизнь его людей.
— Тихо. Погоди минутку. Я не могу ждать, пока минует опасность и сила, находящаяся в Ключе, Иссякнет. Еще много дней страшные воды будут обрушиваться на стену и ворота. Тем временем ветер ослабнет, и народ сможет плавать за море. Граллон найдет меня. Он должен. Подумай. Если я не брошу ему вызов, он бросит вызов мне. Он — король; он может это сделать, особенно если заявит, что требует справедливости. И тогда ничто не сможет его остановить. Потому что это будет не ради его мира и благополучия. Это будет ради тебя, Дахут, тебя, его дочери. Он будет надеяться, что убив меня, он добьется снисходительности к тебе — обвинить мертвого в том, что он сбил тебя с пути — хотя потому, что он совсем не дурак, Дахут, больше никогда у тебя не будет достаточно свободы, чтобы устроить его смерть. Так-то вот. Она в смятении покачала головой.
— Сестры не учили меня этому.
— Они научили тебя всему, что вообще могут показать боги?
Она помолчала, потом:
— Что нам делать?
На ночной маске его лица сверкнули зубы.
— Если б я носил Ключ, сила была бы у меня. Я мог бы вызвать его прежде, чем завершится его Бдение, и убить в Лесу.
— Но…
Он наклонился вперед и взял ее за плечи. — Ты могла б сделать это для меня, Дахут, — сказал он. — Ты говорила мне, что можешь произнести усыпляющее заклинание, как ты делала в самом Красном Доме. На этот раз тебе не придется его будить. Лишь, прокравшись внутрь, подними цепочку ключа с его шеи и принеси мне.
— О, нет, — умоляла она.
— Лучше мне умереть от его руки?
— У галликен есть второй Ключ. Они вручат его ему.
Ниалл рассмеялся.
— Тогда, в худшем случае, мы встретимся на равных условиях, Граллон и я. Как бы я был рад этому. Даже тогда, его должны потрясти замешательство и удивление.
Дахут закрыла лицо.
— Святотатство…
— Когда ты Избранная из Избранных?
Она съежилась.
Взгляд его был холодным, как ветер:
— Замечательно. Я думал ты любишь меня. Я думал, у тебя есть вера и мужество находиться со своим мужчиной. Раз у тебя их нет, утром я могу с удовольствием уехать из Иса. А пока не буду тебя беспокоить.
Он повернулся ногами в другую сторону и встал.
— Ниалл, нет! — крикнула она и вскарабкалась вслед за ним. Он поймал ее прежде, чем она спустилась на пол. — Я сделаю, сделаю!
III
К закату ветер действительно ослабел. Он все еще был таким, что немногие пускались в путь, по Арморикскому побережью он нанес удар в полной ярости. Оставалось его злорадство.Тучи густели. Охрана вернулась на свои посты, с частыми сменами, но лунный свет был таким прерывистым, что ночной дозор не увидел двоих, выскользнувших через Верхние ворота.
Сначала путь был ненадежен. Находившиеся за стеной мастерские и конюшни по Аквилонской дороге лежали в руинах. Гвозди и щепки таились для тех, кому приходилось перебираться через строения. Но раз сильная рука Ниалла удерживала Дахут от падения.
Возле леса голос шторма соперничал с деревьями. Их стенания были отголоском его причитаниям. С краю одно из них лежало вывороченное с корнем, царапая ветвями небо. Двор был усеян отломанными от Выборного Дуба кусочками. Щит безумно ударял в такт покачиванию Молота. Когда земли касался лунный луч, сверкал металл, тусклый от сделанных на нем насечек. Но Священное Место находилось под защитой богов. Без света стояли неповрежденными три приземистых домика. Когда Дахут прошла между ними, из одного вырвалось ржание, и снова, и снова!
— Поторопись, пока эта скотина не разбудила весь дом, — лязгнул Ниалл.
Дахут воздела руки. Видела луна, как она была одета в голубую рубашку и высокий белый головной убор галликен. Сквозь шелест и скрип прорывалась песня.
— Ya Am-Ashtar,уа Baalin, gа'a wi khuroa…
Ниалл нащупал меч в ножнах у себя за спиной.
Вдруг осознав, что он делает, он опустил руку. Пальцы сжались на рукояти ножа.
— Aus-t ur-t-Mut-Resi, am'Bт user-t.
Ниалл улыбнулся с волчьим оскалом.
— Белисама, Мать Снов, нагони на них сон, пошли Своего слепого сына затуманить их умы и Твою дочь, ступни которой, как кошачьи лапы, уведут их души…
Молча упала лошадь.
Дахут и теперь это сделала. Она подвинулась к Ниаллу. Освещенное лунным светом, ее лицо было бледно, фигура терялась в сумраке. Средь шума он едва ее расслышал:
— Они будут спать до рассвета, если их только не разбудить силой. Но пойдем, нам лучше поторопиться.
— Нам? — отвечал он. — Нет, иди внутрь одна. Я могу споткнуться и шумом их разбудить. Тебе лучше знать, как идти по дому твоего отца.
Она вздрогнула, закусила губу, но пошла вперед. Он проводил ее до портика. У входа он вытащил лезвие и занял позицию.
Дахут открыла дверь, настолько, чтобы пройти внутрь. Ее никогда не запирали, в знак готовности короля убить и быть убитым. Она вошла, закрыла дверь за собой, постояла, не дыша.
Дахут выпрямилась и скользнула вперед. Увидев, что соседняя дверь отворена, она заглянула за косяк. Коридор за ним был не совсем черен. Окна были закрыты, и луна в любом случае выручила бы мало, но хватало смутного свечения, отраженного от пола и штукатуренных стен этой римской половины здания. Она двигалась дальше, тихо, как дым, хотя наверняка шторм перекрывал шум шагов.
Дверь в комнату Грациллония была открыта.
Дахут подкралась к кровати и посмотрела на него. Она узнала его книгу. Бодилис заставляла по ней заниматься: размышления Марка Аврелия в переводе на латынь. Из-под королевского одеяла видны были голые плечи и рука. Он был несомненно наг, как в ту ночь, когда она пришла сюда, чтобы обманом сделать себя его женой.
Она вздохнула.
Грациллоний не казался беспомощным, как большинство спящих. Черты его были слишком суровы. Рот не смягчился, да и лоб был по-прежнему нахмурен. Но каким же он выглядел усталым, морщины избороздили лицо, седина окропила красноту волос и мелькнула в бороде.
Шея по-прежнему была гладкой и крепкой колонной, прочно державшейся на сильных плечах и бугристой груди. Вокруг нее искрилась превосходная золотая цепь. Нижнюю часть скрывали покрывала.
Решимость вернулась. Она склонилась над королем. Мягко, как мать ребенка, женщина скользнула рукой ему под голову и подняла ее с подушки. Другая рука полезла под одеяло, по вздымающейся и опускающейся косматости груди, к железной трубке. Она вытащила Ключ, чтобы его видеть. Она провела цепь над его головой, пока та не сомкнулась на поддерживающей руке. Она опустила его назад на подушку и в напряжении подождала.
Его глаза под веками пошевелились. Губы что-то шептали. Он помычал и подвинулся. Дахут помахала над ним свободной рукой. Король затих. Она видела, как он дышит, но ветер заглушал звук.
Она улыбнулась ему странной улыбкой и вышла.
Дахут шла по залу, походка ее становилась все увереннее, пока не перешла в большой шаг. Она прошла в дверь и закрыла ее за собой так, словно сразила врага. Ниалл обернулся, испугавшись во тьме. Она подошла, взмахнула Ключом и повесила на его меч.
— Он у тебя? — хрипло спросил он. — Уходим.
Они остановились, когда дошли до дороги и могли лучше видеть. Луна бросала свой беспокойный свет на них и на ту вещь, которую она повестила ему на шею. Туда же влекло ее руки. Ниалл вынудил ее прервать поцелуй.
— Нам надо возвращаться сразу, — заявил он. Зазвенел голос Дахут.
— Да. Поторопимся. Я вся горю!
В ее постели, после первого неистового взрыва любви, она спросила:
— Завтра утром ты бросишь ему вызов?
— Это было бы разумно, — сказал Ниалл в ее теплоту, шелковистость и запах мускуса.
— Застигни сто изумленным, нерешительным. — Она изогнулась и, спряталась в нем. — Завтрашняя ночь будет нашей брачной ночью.
— Сначала дай мне отдохнуть несколько часов, — отвечал он со смехом.
— Пока нет, — промурлыкала она. С жадностью шевелились ее губы и пальцы. — Я хочу снова почувствовать на себе твою тяжесть. Хочу ощущать холод Ключа меж грудей, тогда, как ты входишь меж моих бедер. О, Ниалл. Сама смерть не может утолить мое желание к тебе.
Голосил ветер, громыхало море.
IV
Корентин проснулся.Мгновение он лежал, не двигаясь. В его комнате царил дикий холод. Корентин поднял вверх глаза. Воздух прерывисто свистел у него между зубов. Он вырвался наружу нечеловеческим стоном.
— О, милый Господи, нет! — умолял он. — Смилуйся, смилуйся! Пусть это будет просто кошмар. Пусть это будет проделка Сатаны.
Решение пришло. Он сбросил свое единственное покрывало и слез на пол с матраса. Схватив с гвоздя платье, он натянул его на свое долговязое тело. Не останавливаясь, чтобы найти сандалии, он взял свечу, подсунул под руку посох и вышел.
Святилище было еще более пустым, чем его собственная комната. Эта часть занимала добрую половину того, что некогда было храмом Марса, прежде, чем под римским давлением не был установлен переход к единой церкви в Исе. Там было мало чего помимо блока алтаря под балдахином, да пары стульев. Крест на алтаре мерцал поперечными тенями. Языческие изображения на стенах не были видны.
Корентин поставил свечу и посох, воздел перед крестом руки и запел молитву Господу. Она глухо отдавалась эхом. Он лег ничком на полу.
— Боже всемогущий, — сказал он его твердыне, — прости слабоумного старого моряка. Я бы не стал вопрошать о слове Твоем. Никогда. Но был ли это сон от Тебя? Он был так ужасен. И так темен. Я не понимаю его, честно не понимаю.
Здесь, в окружении камня была тишина. Корентин снова поднялся на ноги. Снова воздел руки.
— Что ж, может, Ты расскажешь мне больше, когда я исполню Твое первое веление, — сказал он. — Если это исходило от Тебя. Болван вроде меня не может быть уверен. Но я сделаю то, что наказал мне ангел, полагая, что это был истинный ангел. Не кажется слишком вероятным, чтобы это был дьявол, как тот, который пытался сыграть шутку с епископом Мартином, потому что не вижу никакого вреда в этом поступке. Прости мне удивление, Господи. Я сделаю все, что в моих силах.
Священник поднял посох и свечу. Дойдя до двери, он дрожал. С усилием он открыл дверь и вошел назад в вестибюль.
Поднялась женщина, чтобы убаюкать своего младенца. Она увидела высокую фигуру и обратилась мягко и встревожено:
— Что-то не так, хозяин?
Корентин остановился.
— Пожалуйста, скажите, хозяин, — сказала женщина. — Мы не служим вашему богу, но находимся в его доме, а наши гневаются.
— Мир, дочь моя, — сказал он. — Усмири свои страхи. Ты гостья Христа.
Он задул свечу. Поскольку паства его была бедна, экономил он на всем, чем только мог. Он вышел с главного входа, через портик, вниз по ступеням и через Форум. Корентин спешил в ее мерцавшей бледности вверх по дороге Лера по направлению к Верхним воротам и Лесу короля.
Когда Дахут погрузилась в сон, Ниалл покинул ее постель. Он осторожно собрал теплую одежду, которую надевал до этого и сбросил, когда они сюда вернулись. Меч он повесил за спину. У левого бедра он прицепил на пояс кошелек монет, сдержанно подумав, что тот во много раз перевешивал находящийся справа кинжал. Гезокрибат был примерно в двух днях пешего пути для здорового человека. Если по пути он не сможет покупать себе еду, то придет голодный, если только не встретит овцу или что-то вроде этого и не забьет. Однако, если придется, он может и не обращать внимания на бурчание в животе. По окончании плавания будет празднование!
А будет ли? Планы его могут провалиться; он сам может погибнуть — если боги Иса и вправду не совсем до смерти разгневаны своими верующими.
Ниалл обнажил зубы в ухмылке. Что бы ни случилось, его боги все равно узнают, что он осмелился на то, что не рискнул совершить Ку Куланни.
В порыве сожаления он встал у кровати и посмотрел вниз. Свет свечи терялся в янтаре взъерошенных волос Дахут. Она лежала на спине, раскинув руки. Молодая грудь вздымалась над одеялами. Из розовых ее вершин бежала голубая вена, как паутинка, вниз на резную слоновую кость, испорченную зарождавшимся синяком там, где он слишком сильно ее ласкал. Дикая, она даже не заметила. Сейчас пульс у основания ее шеи бился медленно и нежно. Губы слегка разъединились. Как длинны были ресницы, достающие до этих высоких скул. Когда он наклонился ниже, он почувствовал излучаемое ею тепло. Она пахла потом и сладостью. Мерцал полумесяц Богини.
Он едва ее не поцеловал. По пояснице прошло волнение. Он еле-еле вовремя заставил себя отпрянуть, выпрямился, но ушел не сразу.
Смотря на нее, он проговорил очень тихо на языке Эриу:
— Печально, что я должен тебя покинуть, моя дорогая, поскольку ты была дорогой женщиной, как ни одна другая, и любила меня так, как прежде никто меня не любил, и не смею надеяться, что полюбит снова. Я думаю, ты мне будешь являться до тех пор, пока смерть не соединит нас. Но так должно быть, Дахут. Я пришел сюда с клятвой мести. Я не могу нарушить клятву, и не буду; потому что Ис убил моего сына, которого подарила мне Этниу много-много лет тому назад. Но мне все же печально, что твои Боги выбрали орудием тебя.
Как ты могла верить, что я стану королем Иса? О, думаю, ты обезумела от любви. Я король в Темире, и вернусь к себе домой. Должен ли я был остаться в городе, который ненавижу? Конечно, я сначала убил бы Граллона. Но не он один облек моих людей на смерть. Это сделал весь Ис, и в первую очередь девять колдуний-королев.
Стань я королем Иса, и сомневаюсь, что когда-нибудь ко мне вернулась бы такая возможность, какая есть у меня сегодня ночью. В конце я тоже умру, не торжественно, средь своих воинов, а один в Лесу Кровопролития; и из моей крови Ис высосет новую жизнь. Этого не случиться ни со мной, и больше ни с кем другим.
И Граллона я настигну, там, где он лежит, погруженный в дремоту, напущенную на него тобой. Тогда я сдержал свою руку, потому что ты могла закричать. Первое мое дело направлено против Иса. Потом, если боги меня пощадят — о, будет трудно убить спящего. Я думал о том, чтобы его разбудить. Но тогда будет выборная битва, и хоть Иса больше не будет, какой хваткой смогут удержать меня боги? Пусть я уйду свободным.
Ты хочешь быть моей женой, Дахут? И ты великолепна, но в молодости такой же была и Монгфинд. Взял бы я в жены женщину, устроившую смерть своего отца?
А что до остальных, то две тоже хорошенькие, хоть на втором и третьем месте после тебя. Но вторая будет испытывать ко мне ужас; когда бы я обнял ее, она бы лежала как труп, и душа ее улетела бы далеко. Третья — это чародейка, что помогла найти погибель дорогого Бреккана. Взял ли бы я себе убийцу своего сына? Таковы и остальные, если не считать калеки; и вдобавок, они — старухи.
Пусть они умрут, пусть знамение укажет на свежих девушек, и все же я смогу обладать лишь Девятью, и ни одна из них не подарит мне еще одного сына.
Твой Ис, весь Ис — это враг, которого я поклялся разрушить. Этой ночью со мной госпожа Морригу. Прощай Дахут.
Он поднял Ключ, висевший у него на груди, и поцеловал его железо.
Он ушел.
Ветер ударил его поющими лезвиями. Если смотреть от двери, город был колодцем черноты, из которого поднимались едва видные копья, его башни. Рога суши изогнулись. Вдали бушевало море, белое под опускавшейся, охотившейся на тучу, луной.
Улицы сворачивали к дороге Лера. Пересекая пустой Форум, он увидел, что Огненный фонтан до краев полон дрожащей водой, стряхивал волны, удары которых звучали все громче с каждым его шагом. Он усмехнулся, глядя величавые здания римлян, на церковь Христа.
Когда он сошел с дороги, улочки стали уже и запутаннее, чем там, где жили богачи. Он находился в Нижнем городе, древнем Исе, который спасла Бренниллис.
Приближаясь к валу, он вошел в пределы столь же древнего и бедного квартала, место рабочего люда. Пройдя немного подальше, он увидел справа Хлебный рынок. Его мокрая мостовая блестела. Слева от него фасадами к бухте стоял ряд пакгаузов. Между ними он заметил бухту. Впереди вздымались городские стены. В собственной тени стоял чудовищный корпус, словно высеченный из неба кусок. Снова и снова пласты воды били струей, чтобы размыть его укрепления. Натиск и треск подавляли звуки бури.
Ниалл двинулся вперед. С внутреннего края стоял храм Лера, маленький, темный, пустой, но грубость и массивность камней говорили о непримиримой силе. Ниалл снова остановился и поднял Ключ.
— Хоть этот твой дом падет, ты выживешь, — сказал он в грохот. — Ищи меня в Эриу. У тебя будут свои почести в полной мере, кровь, огонь, вино, золото, хвала, потому что мы в кровном родстве, Ты и Я.