Андреева Юлия. Последний рыцарь Тулузы

   В этот момент под окнами послышалась лютня, и ветерок донес песню трубадура.
   – А у вас только на лице шрамы или еще где-то есть? – по-детски откровенно поинтересовалась Диламея. От чего рыцарь сначала вскочил, а потом принялся стягивать кожаную безрукавку. На плече красноватым жгутом, похожим на адову веревку, красовался след от боевого топора германца, полученный во время славной заварушки в Каталонии.
   Не успел Элеас де Баржоль пропеть и трех своих баллад, как в оружейную к Пьеру Лордату ворвался, красный и потный, его старый боевой друг, умоляя того немедленно отправить в Фуа за священником и венчать его с прекраснейшей Диламеей. Либо он, как честный рыцарь, должен будет покинуть Лордат, дабы не причинить урон чести принимающего его друга и его благородной дочери.
   К вечеру находящийся в замке монах Харитон повенчал славного рыцаря Исильдора-Дени де Ломбриве и Диламею, урожденную Лордат.

О том, как протекала семейная жизнь четы де Ломбриве

   Диламея не успела даже как следует прочувствовать свое счастье, как оказалась не только просватана, а и под венцом. Сэр Исильдор-Дени де Ломбриве гостил в замке всего месяц, после чего, погрузив в повозки приданое и усадив юную супругу на коня, вместе с оруженосцами, трубадуром и тремя служанками госпожи они двинулись в обратный путь.
   Только в Тулузе Диламея смогла по-настоящему понять, что значит быть замужем за человеком, добывающим кусок хлеба воинским мастерством, а не получающим дани с крестьян.
   Поначалу все было еще ничего, зимнее время муж часто бывал дома, заставляя оруженосцев по нескольку раз в день чистить его оружие, металлические пластины на воинском облачении да дорогой шлем, в дни походов служивший также миской, из которой ел рыцарь.
   Частенько Исильдор-Дени де Ломбриве приказывал оруженосцам седлать коней, и тогда они вместе с прелестной Диламеей отправлялись скакать по полям или гуляли вдоль реки.
   На первом турнире, состоявшемся в Каркассоне, Диламея сидела среди почетных гостей, с восторгом наблюдая за тем, как благородные рыцари преклоняли навстречу друг другу свои копья. Исильдор-Дени подробно объяснил ей заранее, чем знамениты эти рыцари, какое оружие и каких коней они предпочитают.
   Вопреки ожиданию, Диламея оказалась талантливой ученицей, она запоминала все буквально слету, и вскоре уже могла и сама порассказать об излюбленном оружии и приемах того или иного рыцаря. Кроме отличной памяти и природной сообразительности Диламея де Ломбриве прекрасно разбиралась в гербах, так что за день до начала турнира из окна гостиницы, где они остановились с мужем, она успела разглядеть нескольких противников Исильдора-Дени и предупредила его об их приездах.
   Желая помочь мужу, она слегка перегнула палку и позволила проезжавшим мимо рыцарям заметить себя и выказать знаки внимания.
   Эти вежливые приветствия были замечены мужем, который отчитал ее за непристойное поведение и хотел уже не брать на турнир, но вовремя одумался. В противном случае как бы его юная жена могла составить представление о доблести своего мужа и тех почестях, которыми его будут осыпать?
   Отправив Диламею на скамью для зрителей и приставив к ней слугу, Исильдор-Дени вдруг понял, что не может найти себе покоя, не видя прелестное личико женушки. Ожидая, когда герольд произнесет его имя, и потея под тяжелыми кожаными латами и раскалившейся на солнце кольчугой, он не отрываясь смотрел туда, где должна была сидеть она.
   Думая о жене, он чуть было не пропустил вызов и тронулся с места, лишь когда оруженосец шлепнул его коня по заду. Но дальше было хуже. Его противником оказался английский рыцарь, имени которого он даже не расслышал и герба не разглядел.
   Исильдор-Дени помотал головой, силясь отогнать рассеянное состояние и оправив шлем, понесся навстречу противнику. На какое-то мгновение он сделался прежним, слился воедино со своим конем, выставил вперед тяжелое копье. Удар! Оба копья оказались расколотыми почти до рукоятки, отдача была такой сильной, что он чуть не вывернул себе плечо.
   Противники сменили копья, англичанин с гневом вытащил из-под мышки, самого уязвимого места, щепу. Его герольд замахал руками, требуя небольшой передышки, но рыцарь крикнул на него, вырвав из рук оруженосца новое копье и занимая позицию.
   Второй заход, гонг – Исильдор-Дени пришпорил своего коня и, направив свое копье чуть выше обычного, заехал противнику в плечо, выбив его таким образом из седла. Публика разразилась радостными криками. Салютуя собранию, сэр де Ломбриве объехал почетный круг, наблюдая через щель в шлеме за выражением лица супруги. И тут его хорошему настроению наступил конец. Рядом с Диламеей стоял один из каркассонских придворных и о чем-то весело говорил с ней.
   Оскорбленный до глубины души рыцарь решил поразить негодяя на месте, но вовремя остановился и вернулся на место.
   Теперь напротив него стоял итальянский рыцарь, с которым он уже имел счастье биться три года назад под Парижем. Его звали Паула де Висконте, он был моложе Исильдор-Дени на десять лет, легче и отчаяннее. Поприветствовав итальянца, рыцарь принял у своего оруженосца копье и снова посмотрел в сторону Диламеи. В этот момент прозвучал гонг, и Исильдор-Дени, замешкавшись на старте, получил копьем по шлему, отчего был слегка оглушен.
   Следующая сшибка оказалась роковой для обоих противников, так как они одновременно вылетели из седел, и итальянец повредил себе колено, а Исильдор-Дени второй раз ударил голову, и ему пришлось отправиться ни с чем.
   При помощи оруженосцев он покинул поле боя и добрался до лазарета, куда прибежала встревоженная Диламея. В присутствии любимой Исильдор-Дени почувствовал себя лучше и даже, несмотря на уговоры оруженосцев и слезы жены, отправился на состязание мечников, где добился высшей награды.
   Дома, когда оруженосцы помогли рыцарю снять кожаную броню и Диламея, промыв неглубокую рану на боку и приготовив для оруженосца Доминика, который умел штопать различные раны, иголку и шелковую нитку, хотела удалиться, муж задержал ее.
   – Ты жена рыцаря, а значит, должна уметь все, – сказал он, смотря в ее небесно-голубые глаза, – С деланной учтивостью Исильдор-Дени предложил Диламее иголку.
   Зная, как многие женщины боятся крови, рыцарь ожидал слез и мольбы, но Диламея храбро взяла в руки толстую иглу и, перекрестившись, принялась за дело.
   Если бы такую сцену взялись описывать наши трубадуры, они, без сомнения, воспели бы силу и благородство обоих супругов, сказав, что их союз был прочным, чистым и возвышенным. А храбрость юной жены скрепила их брак настолько, что ничто и никто не сумел бы разлучить этих людей, любовь которых была столь совершенной и чистой, как основа всего прекрасного на этой земле и выше – святой Грааль.
   Но на деле именно с этого дня сэр де Ломбриве начал ревновать юную Диламею, придираясь к ней по каждому ничтожному поводу и без оного. Ревнуя, он таскал ее за собой по всем городам, где проходили турниры, так как боялся, что в его отсутствие юная супруга увлечется кем-нибудь помоложе или ее похитят охочие до прекрасного пола богатые мерзавцы. Но и на турнирах он не мог не ревновать ее к рыцарям, очаровыванным прелестной донной.
   С того дня его удача покатилась под крутую горку, и он получал больше ранений, нежели наград.

О том, как Диламея де Ломбриве была вынуждена взять командование в свои руки

   Однажды – это произошло в Альби, сразу же после того, как достойный Исильдор-Дени и Диламея отметили вторую годовщину своей свадьбы – на втором дне турнира рыцарь де Ломбриве был тяжело ранен. Он не приходил в сознание несколько дней. Несчастная Диламея не знала, что предпринять, видя, как доверенные ей мужем деньги уходят на лекарей, оплату недешевой гостиницы и пропитание ее, двух оруженосцев и служанки, которую она повсюду возила с собой, а также на овес для шести лошадей – пять ездовых и одна везущая на своей спине весь скарб.
   Кроме того, она совершенно никого не знала в Альби, а значит, не могла обратиться за помощью и советом. Поняв, что дальше так продолжаться не может и еще неделя, максимум две, и у нее не останется уже средств на обратный путь, Диламея решилась на отчаянный шаг. Призвав к себе оруженосцев мужа, она на правах госпожи потребовала купить повозку для раненого и отвезти их с мужем в отчий замок в Фуа, где она рассчитывала поднять мужа на ноги. Не силой купленных у местных лекарей настоек, так силой молитв отца Харитона.
   Предприятие это было небезопасно, так как рыцарь был уж очень плох, и лекари не уставали твердить Диламее, что его никак нельзя везти куда бы то ни было, а лучше послать человека в Фуа за деньгами на лечение. Кроме того, дороги кишели лихими людьми, да и пьяные по случаю турниров и всевозможных весенних праздников лучники и ратники в отсутствие денег и женщин мало чем отличались от разбойников.
   Тем не менее, посетив в последний раз храм Девы Марии и пообещав Владычице Небесной в случае их успешного возвращения домой отлить ее серебряную статую величиной в локоть, Диламея укрепилась в своем решении немедленно ехать домой. Сеньора де Ломбриве рассчиталась с хозяином гостиницы, проверила, достаточно ли припасов лежит в дорожных мешках. И, надев черную накидку с капюшоном и проверив, все ли благополучно с мужем, велела Доминику скакать перед телегой, разгоняя толпу и показывая дорогу.
   Беспрепятственно они покинули город. День выдался жарким, и Диламея специально забралась на телегу, сев таким образом, чтобы закрывать лицо раненого от палящих лучей солнца. Несколько раз, когда колеса телеги попадали в ямки, рыцарь стонал, при этом сердце бедной Диламеи обливалось кровью и она просила управляющего лошадью парня, которого специально пришлось нанять для этого путешествия, быть осторожнее.
   Заранее постановив, что не будут путешествовать в ночное время, к вечеру они старались устроиться в какой-нибудь гостинице, на окнах которой не висело пучка зелени – знака того, что в этом доме самое место для пьяниц. Диламея боялась разнузданного сброда, так как понимала, что выпившие люди могут не заметить рыцарского знамени в окне отведенной им комнаты и выставленного у дверей герба и нанести ей какое-нибудь оскорбление, в результате которого муж имеет право – отказаться от нее как от падшей женщины.
   Диламея впитала с молоком матери правило, согласно которому простолюдин ни при каких обстоятельствах не должен коснуться тела благородного человека. Рыцарь считал себя опозоренным на том и этом свете, если должен был умереть не подобающим его званию и положению образом или от рук безродного. Если к благородной женщине приставал подвыпивший лучник или крестьянин и касался при этом ее лилейного ротика или талии – женщина также считалась опозоренной, и этот позор полагалось смывать не малой кровью.
   Монтобан встречал прекрасную Диламею, ее рыцаря и немногочисленную свиту развеселой ярмаркой.
   Некоторые улицы были так запружены людьми, что буквально негде было проехать. Диламея задыхалась под тяжелой черной накидкой, тем не менее ее мысли были сосредоточены на страданиях ее супруга.
   Спрыгнув на землю, Диламея бросила поводья служанке, и сама села на телегу рядом со своим рыцарем, опасаясь, как бы тому не были нанесены новые раны торговыми лотками и тележками, плотно стоявшими вдоль улицы. Один из оруженосцев, по имени Марк, взял в руки длинный хлыст и принялся разгонять толпу загородивших дорогу простолюдинов.
   Диламея слышала смешки и обращенные в их сторону проклятия тех, кого Марк стегнул хлыстом.
   В какой-то момент она подняла глаза к небу, желая произнести благочестивую молитву, как вдруг взгляд ее встретился с обращенным на нее взглядом богато одетого сеньора, мирно беседующего с красавицей на балконе второго этажа небольшого, но изящного дворца.
   Когда их глаза встретились, Диламея зарделась и спешно опустила голову, так как никогда прежде никто из мужчин, кроме ее мужа, не смел бросать на нее столь горячих, столь откровенных и наглых взоров.
   – Это Тулузский Раймон! – сообщил хозяйке идущий рядом с повозкой Доминик. – Я часто бывал у него в замке вместе с господином.
   – Тулузский граф? – Диламея старалась больше не поднимать лица, чувствуя, что краска стыда до сих пор не покинула ее щек.
   – Нет. Граф Раймон уже стар, это его старший сын и наследник Тулузы. Думаю, мы могли бы просить его защиты и покровительства на оставшийся путь. – Оруженосец тоже слез с коня и теперь шел рядом с телегой, на всякий случай защищая госпожу.
   – Кто знает, когда он собирается обратно в Тулузу, – украдкой Диламея поглядела на оставшийся теперь позади дворец. – Его сестра вышла замуж за виконта Каркассона, возможно, после ярмарки он отправится прямо к ней. Не стоит беспокоить по пустякам этого господина.
   В тот день они заночевали в гостинице, а служанка и нанятый парень сходили на рынок и прикупили все необходимое для следующего перехода.
   Как известно, от Монтобана до Тулузы рукой подать, а оттуда уже легче легкого добраться до родного Фуа и безопасного замка Лордфорд, за стенами которого благость от молитв двух святых отцов и где ждет ее отец. Какое счастье вернуться домой!
   Но, как это часто бывает, человек предполагает, а располагает событиями жизни кто-то другой.
   Конечно, закутанная в накидку с капюшоном, прелестная Диламея не могла знать, что одного взгляда на ее очаровательное личико было достаточно для того, чтобы узревший ее сеньор тут же воспылал к ней страстью, а наспех приделанные к телеге герб и знамя сообщили Тулузскому наследнику кто она такая. Так что не успела еще свита Диламеи и ее рыцаря завернуть за угол ближайшего дома, как за ними уже крался шпион, посланный Романе.
   Он смешался с толпой и незаметно проследовал до самой гостиницы, где остановились Диламея с раненым мужем.

О том, как прекрасная Диламея и ее муж попали в плен

   С рассветом, когда они, не подозревая дурного, двинулись в путь-дорогу, на этой самой большой дороге их поджидала засада.
   Неожиданно неведомо откуда налетели несколько всадников с закрытыми плащами лицами. Напрасно оруженосцы встали на защиту дам и умирающего господина. Доминик тут же пал, сраженный угодивший ему в глаз стрелой, Марк был ранен в плечо мечом, после чего на него навалились и, связав, потащили куда-то. Новый слуга попытался бежать, но был сражен стрелой в спину. Испуганная Диламея была безоружной, поэтому она только и смогла что прикрыть собой тело своего мужа от случайных стрел. Сражение длилось всего несколько ударов сердца. Диламея подняла голову и увидела, что ее служанку схватил какой-то ратник, а другой тянет руки к ней.
   Она закричала, отбиваясь от разбойника, но была стиснута в железных объятиях, после чего ее перекинули через круп коня, и перед глазами замелькали трава и дорожные камни.
   Повернув голову, Диламея увидела, что следом за ней везут телегу с ее мужем.
   Их доставили в какой-то замок, находящийся в лесу в стороне от дороги. Диламея понятия не имела, сколько прошло времени, по ее лицу тек пот, все мысли были о раненом муже, с губ слетали лишь отчаянные молитвы не защитившей ее Святой Деве и покровителю рыцарства Святому Денису. Она не плакала, напротив, глаза ее были сухи и метали гневные молнии.
   Молча Диламею подтолкнули в сторону замка и, проведя по коридору, оставили в камере с решеткой, не забыв запереть дверь, точно пленница могла сбежать из этого каменного мешка, перелетев через крепостную стену, яко птичка.
   Целый день она не видела никого – ни своей, ни замковой служанки. Ей не предъявляли никакого обвинения, не требовали, чтобы она писала отцу с просьбой о выкупе.
   К вечеру дверь с решеткой отворилась, и в комнатку к узнице все так же молча вошли трое слуг, внесших богатый ужин.
   Диламея поела, и слуги вынесли остатки трапезы. Когда стемнело, ей принесли свечи, и вскоре за этим в коридоре возле ее камеры послышалось какое-то движение, лязгнул замок и перед узницей возник наследник тулузского престола. Он упал на колени перед прекрасной Диламеей, умоляя ее принять его любовь и сделать его своим рыцарем и возлюбленным.
   Диламея попыталась успокоить Романе мудрыми увещеваниями. Она говорила, что замужем и не собирается изменять данной клятве. Что любит своего мужа и может сейчас думать только о нем. Заливаясь слезами, прекрасная донна молила Раймона помиловать их и отпустить в Фуа, где в отцовском замке, несомненно, найдутся средства излечить ее дорогого супруга, если, конечно, тот еще жив.
   – Ваш муж уже умер или умрет в самое ближайшее время, – сообщил рыдающей пленнице Раймон. – Собственно, мы можем даже помочь ему избавиться от телесных страданий и поскорее отбыть в мир иной. Ваши родители хотя и живут в графстве Фуа, что, по сути, недалеко от Тулузы, но откуда им знать, что вы спешите к ним? Вы ведь, насколько я это сумел разузнать от ваших слуг, не посылали вперед себя гонца, а значит, никто не станет искать вас. Да и где искать? Этот замок я держу специально для того, чтобы останавливаться в нем во время охоты, и о нем мало кто знает.
   – Охоты на кого? На благородных донн, о красоте и добродетелях которых поют ваши придворные трубадуры?
   – А ты умна, моя птичка. – С этими словами Раймон сжал отбивающуюся Диламею в объятиях и поцеловал ее в шею. Но когда он попытался уложить ее на жесткое тюремное ложе, Диламея подалась вперед и на свой страх и риск схватила завязки его штанов, которые тут же запутались маленьким, неприятным узлом.
   Раймон был вынужден отступить от строптивой дамы и попытаться развязать узел, но это у него не получилось. В то же время разрезать завязки ему не хотелось, так как в противном случае ему пришлось бы затем идти через весь замок, поддерживая собственные штаны.
   – Ладно, девочка моя. Ты говоришь, что любишь мужа, так докажи мне это. – С этими словами Раймон схватил за руку донну Диламею и поволок ее за собой по узкой лестнице в самый глубокий подвал замка. Там посреди вонючей камеры, на охапке прогнившей соломы лежал ее муж. В первое мгновение Диламее показалось, что Исильдор-Дени мертв, от чего у нее потемнело в глазах и она была вынуждена опереться о холодную каменную стену.
   Резкий голос Раймона разрезал затхлый воздух тюрьмы.
   – Что с ним?
   – Еще жив, сильный чертяка, – последовал ответ. Диламея повернула голову и, наконец, увидела маленького серого человечка, притулившегося на корточках рядом с Исильдором-Дени.
   – Неужели вы хотите, чтобы я подверг этого и без того страдающего человека пыткам? Поверьте мне, будет лучше, если вы наконец перестанете кочевряжиться и уступите мне сами. – Он улыбнулся.
   – Страшной пыткой для моего мужа являются уже ваши слова, обращенные ко мне, – упавшим голосом ответила ему Диламея, собирая остатки своих сил и молясь только о том, чтобы не потерять сознания.
   – Что ж, кривой Жан, позови палача и начинай раздувать жаровню. На теле этого воина добавятся сегодня ожоги от раскаленной кочерги.
   Диламея вскрикнула и упала бы в обморок, не поддержи ее Раймон.
   Тем временем в камеру вошел здоровенный детинушка, в руках которого были зажаты железные пруты и огромные клещи.
   Больше Диламея ничего не видела и не слышала, она потеряла сознание, провалившись в черный и беспросветный обморок.
   Очнувшись на мгновение, она поняла лишь то, что Романе тащил ее по полутемным коридорам замка, перекинув точно куль через плечо и громко ругаясь при этом. Остановившись возле какой-то двери, он начал стучать и со злостью пинать ее ногами, пока за дверью не послышались шаги.

Незапланированная встреча

   В ту ночь хозяин разбудил меня, барабаня в дверь, точно нас атаковали злобные соседи и все башни замка были уже в огне.
   Я вскочил с постели и, схватив меч, в одной рубашке вылетел навстречу хозяину. За день до этого мы пировали в Монтобане, празднуя победы наших рыцарей на устроенном главами города по случаю приезда Раймона турнире, и я здорово набрался.
   Когда я отпер дверь, передо мной возник мой молодой хозяин, под мышкой которого была зажата потерявшая сознание девушка. Я не видел ее лица, так как не зажег свечи. Раймон оттолкнул меня в сторону и, пройдя в комнату, бросил девушку на мою постель.
   Я поспешно вытащил из походной сумки огниво и зажег фитилек свечи.
   – Мой милый Анри, я отдаю тебе эту суку, потому что она отказалась добровольно принадлежать мне! А брать женщин силой противно мне как рыцарю. Поэтому я дарю ее тебе.
   – Но мессен Раймон должно быть забыл, что и я рыцарь, а значит, предлагая мне то, что, по-вашему мнению, несопоставимо с рыцарской честью, вы оскорбляете меня! – попытался я возразить ему.
   – Я сказал то, что хотел сказать! Я хотел сделать ее своей возлюбленной, но раз она отказала мне, я отдаю ее тебе, и когда натешишься, можешь передать ее солдатам.
   С этими словами Романе вышел, хлопнув тяжелой дверью, я же взял со стола светильник и поднес ее к лицу пленницы.
   Секунду мне казалось, что я грежу наяву: напротив меня горели лютой ненавистью голубые глаза моей дамы, дамы Амалии, которую я до сих пор не забыл и втайне от всех боготворил.
   Моя дочь, прекрасная Диламея из замка Лордфорд, с ужасом смотрела на меня, ожидая нападения и готовая биться до последнего вздоха.
   В полном ужасе я опустился на колени перед ребенком своей любви и, не называя ей своего настоящего имени и кем ей прихожусь, поклялся на распятье, что не причиню ей никакого зла. После чего она рассказала мне о своей жизни и том позорном плене, в котором она и ее муж оказались.
   Вне себя от гнева я оделся, схватил меч, засунул за пояс несколько кинжалов и кошелек с золотом и крикнул своего оруженосца, спавшего в соседней комнате, и, спрятав между нами прекрасную Диламею, мы выбрались в плохо освещенный коридор замка. Первым делом следовало вытащить из темницы рыцаря Исильдора-Дени де Ломбриве. Несмотря на то что в последнее время слуги, которых я время от времени посылал справляться о том, как живет моя дочь, сообщали, что обуреваемый лютой ревностью и еще более сильной любовью муж моей дочери ведет себя с ней не по-рыцарски. Я даже собирался лично проследить за этой парой, и если мне покажется, что Диламея несчастлива со своим рыцарем, прекратить их брак, тайно прирезав мерзавца. И вот теперь я был вынужден нести его на себе. За спиной остался обезглавленный труп охранника и смертельно раненный палач, с которым схватился мой верный оруженосец.
   Буквально в последний момент мы обнаружили служанку Диламеи и Марка – раненого оруженосца де Ломбриве, которые подошли к решеткам своих камер с мольбами о помощи. Их счастье, потому что даже если бы дочь на коленях умоляла меня вытащить ее людей, я не стал бы терять драгоценное время, обшаривая темницы.
   Вокруг охотничьего замка не было рва, поэтому я особенно не переживал о том, что не получится открыть ворота и заставить стражу опустить мост.
   Я открыто зашел на конюшню и выбрал самых быстрых коней графского сына. Затем так же открыто явился на пост к страже и потребовал незамедлительно открыть ворота, выбранив дежурных копейщиков за то, что они дрыхли на посту.
   Зная мою репутацию личного телохранителя и друга Раймона, меня и моих спутников выпустили без вопросов, так что я даже не обагрил рук кровью преданных мне солдат.
   Я уходил навсегда и бесповоротно, уходил не оглядываясь, не жалея и почти даже не думая о мести. В конце концов, моя девочка жива и здорова, а если нам удастся дотащить ее мужа до замка Лордфорд, святой монах, без сомнения, отмолит его проклятую душу и вернет былые силы и здоровье.
   Кони под нами были сильными и отдохнувшими, но из-за раненого мы не могли скакать во весь опор, и к утру за нашими спинами послышался лошадиный топот. Я переложил раненого рыцаря на круп коня его оруженосца, и вместе с Мигелем и раненым, но еще могущим постоять за себя Марком мы встали с обнаженными мечами на защиту наших дам.
   Всадники остановились на расстоянии трех копий от нас, так что я слышал, как лучники растягивали тетивы своих луков. Их было человек пятьдесят.
   – Обидно, сеньор, что не удастся перед смертью унести кого-нибудь из этих учтивых рыцарей с собой, – грустно улыбнулся мой оруженосец. – Боюсь, они не снизойдут до честного поединка, а расстреляют нас стрелами и заберут дам.
   – Диламея, – позвал я дочь, и когда она приблизилась, я занес над ней меч. – Не бойтесь прекрасная донна, вам не будет больно.
   – Не будет, не будет. Мой господин уж постарается, чтобы чик – и на небесах, – попытался успокоить ее Мигель.
   Она все поняла и, кинув последний взгляд на мужа, осенила себя крестом.
   – Я готова, – тихо шевельнулись ее губы. – Я надеюсь, что такой же милости удостоится и мой благородный супруг. Потому что я вижу, что вы рыцарь: однажды на турнире в Тулузе я видела вас, и отец сказал, что вы хоть и носите имя Горгулья, на самом деле являетесь потомком рода, равного королям, а значит, ни я, ни мой муж не будем опозорены такой смертью.
   В ее печальных голубых глазах не было ни слез, ни отчаяния.
   Опасаясь, как бы лучники Раймона не опередили меня, я приготовился нанести смертельный удар, но в этот раз меня остановил голос моего молодого господина.
   – Остановись, Анри! Неужели ты хочешь совершить поступок, еще более гнусный, чем предательство и бегство?