Андреева Юлия. Последний рыцарь Тулузы

   Меж деревьев невдалеке поблескивало озерцо. Над водой клубилась легкая дымка, точно шарф подводной дамы. Чьей-то дамы сердца. Интересно, есть ли у меня сердце? А у Раймона? А если сердца нет, полагается ли иметь даму сердца?
   Благодаря моему росту и телосложению многие бывалые воины почитали меня за старшего. Мне же шел двадцать первый год жизни. Никчемной, если подумать, жизни. Моей дочери уже, должно быть, исполнилось года два. Жива ли она? Хотя, что с ней сделается?
   Я чуть было не заснул в седле, когда кто-то из лучников толкнул меня в бок. Я тут же протер глаза. Откуда-то доносился устойчивый запах гари.
   – Деревня должна быть справа? – Я поднялся на стременах и сделал отряду знак остановиться.
   – В чем дело? Там, должно быть, разбойники грабят крестьян! А мы, рыцари, будем на это смотреть? – налетел на меня Раймон.
   – Зачем же смотреть, можно и отвернуться. – Я сплюнул. – Мое дело доставить вас в целости и сохранности, а не бегать по полям и лесам за лихими людишками да в поисках чужих стрел на свою голову.
   – Тогда я сам пойду в деревню. И пусть меня убьют! – Конь под Романе рыл копытами землю.
   Я махнул старшему, чтобы тот подъехал поближе. Решение далось мне немалыми усилиями. Раймон молод и безоружен. Его нужно охранять, но и людям нужна помощь. Я разделил отряд надвое. Половину отослал вперед в горящую деревню, с другой половиной решил пройти мимо, по возможности не ввязываясь в бой и защищая Раймона.
   На первый взгляд все складывалось вполне нормально, но не успел передовой отряд скрыться за поворотом дороги, а наш перестроиться для нового марша, как вдруг на дорогу рухнуло здоровенное дерево, напугав коней скачущих перед отрядом герольдов. Двое юношей рухнули наземь, я схватил поводья коня Раймона левой рукой и, прикрывая себя и молодого хозяина щитом, повернул на боковую тропку.
   Идущие за нами повозки с провиантом и оружием не могли повторить этого маневра и оказались отрезанными.
   Несколько воинов последовали за нами, но я сосредоточился на защите Раймона, полагая, что лучники сумеют позаботиться о себе сами.
   Сразу две стрелы врезались в мой щит, я пришпорил коня, не разбирая дороги и стремясь любой ценой вырваться из кольца засады.
   Ветки стегали нас по плечам, под Романе встрепенулась, встала на дыбы и тут же рухнула лошадь. В последний момент я успел сгрести юного господина и перетащить его на круп своего коня.
   Вскоре мы вырвались из леса, и тут же навстречу моему коню вылетели два всадника. Я спихнул Раймона на землю, и он скользнул в густую рожь, сам же я бросил на землю щит и, обнажив огромный меч, ринулся навстречу врагам. Меч первого всадника оказался на локоть короче моего. Так что я успел сразить противника еще до того, как его меч сделался для меня опасным, после чего мой конь умчал меня на встречу со вторым нападавшим. Не успев поднять меч во второй раз, я развернул его острием в сторону врага, точно это не меч, а турнирное копье, и наклонил голову так, чтобы через прорезь в шлеме не видеть, что произойдет.
   В последний момент конь подо мной дернулся, а меч с глухим чавком вошел во что-то твердое. Я чуть было не вылетел из седла, ошалело сбрасывая с себя еще дергающееся тело противника и обливаясь его кровью.
   Давясь кровью и пеной, мой конь сделал еще пару шагов и рухнул в траву. Оказывается, меч второго нападавшего чиркнул его по шее, так что после сшибки я скакал на мертвом жеребце.
   Я огляделся. Стемнело. В лиге от меня догорала деревня, оттуда слышались крики и звуки боя. Романе я оставил к югу от деревни. Не вытирая меч, я побежал что было сил в ту сторону, где, по-моему, ждал меня молодой господин.
   Когда я почти уже разглядел накренившееся дерево и стоящего под ним человека, откуда ни возьмись на меня набросились трое убийц.
   Увидев, что мне не до него, безоружный Раймон спрятался за дерево. Я бился как* черт, со стороны деревни мне на помощь бежал паж Людовик. Ловко орудуя цепью, он взял на себя одного из нападавших, стараясь садануть врагу по открытой голове или затянуть это гибкое оружие на шее.
   Отбиваясь от своих противников, я не мог отослать Людовика к Раймону или послать его за подмогой. К слову, оба моих разбойничка были отличными мечниками, так что мне пришлось повозиться, прежде чем удалось обезоружить хотя бы одного из них, отрубив ему кисть руки, все еще сжимающую меч.
   Я оглянулся в сторону Раймона, но вместо него увидел лишь одетую в светлую рубашонку босоногую девочку, со всех ног улепетывающую от несущегося за ней негодяя. С той стороны уже пылала рожь. Валяющийся у меня под ногами негодяй тщетно пытался остановить кровь, сжимая искалеченное запястье и вопя так, что я не слышал ни криков девочки, ни звона наших мечей. Раймона я не видел.
   Отбивая очередной удар, я заметил, что паж, наконец, уязвил своего противника, саданув ему цепью по глазам.
   Присев, я пропустил над своей головой меч, срезавший мой плюмаж, и одновременно с тем увидел, что разбойнику удалось-таки схватить девку за длинную косу. Он бросил беглянку на землю и покрыл ее своим телом.
   В тот же момент слева от меня послышался стук копыт и возникший точно из-под земли, а точнее, из моря огня, всадник чуть было не затоптал меня своим конем.
   Отчаянным движением я отсек, наконец, голову своего пешего противника и кинулся под копыта коня, пытаясь проткнуть брюхо животного.
   В тот же момент лошадь обрушилась на меня всем своим весом, дергаясь в предсмертных судорогах и нанося мне новые и новые удары мощными копытами.
   Как потом выяснилось, несколько наших лучников, которых я отправил в деревню в составе передового отряда, пришли к нам на подмогу, заметив, что мы попали в засаду. Один из них и сразил вражеского коня, попав стрелой ему в глаз.
   Выбравшись из-под конской туши, я не сразу сумел понять, что все закончилось, и продолжал крутиться на месте с обнаженным мечом в руках, ожидая нового нападения.
   Горела рожь, вместе с ней горели свежие трупы людей и животных.
   Спасший меня лучник деловито вытаскивал из головы коня свою стрелу. Увидев, что я смотрю на него, лучник кивнул мне, продолжая свое дело. Двое наших тут же стаскивали кожаные доспехи и сапоги с мертвого разбойника. Того, который по моей вине утратил кисть, тащили к дереву, по дороге налаживая веревку.
   Тут же веселый и возбужденный больше обычного Людовик хвастал перед своим командиром недавно совершенным подвигом, помогая ему стягивать с раненого плеча порванное в нескольких местах, красное от крови и черное от копоти сюрко. Словом, воины занимались привычными делами.
   Я нашел глазами Раймона. Мальчишка стоял посреди пылающей ржи с окровавленным мечом в руках и плакал. Перед ним на коленях стояла спасенная им девочка и тоже выла, цепляясь за его одежды и целуя ноги.
   Коса девчонки была толщиной с мою руку, и это было удивительно красиво.
   Меж тем безрукого раздели донага и удавили на яблоне. Я услышал стон чуть ли не у меня под ногами – лучник вырывал стрелу, застрявшую в груди еще живого разбойника. Спокойно и деловито он и его друзья искали свои стрелы, изымая их из трупов и раненых.
   Я подошел к Раймону и, обняв его за плечи, подвел к остальным. Он плакал.
   Несмотря на то что просьба графа любым способом помешать его сыну выдержать пост и получить посвящение неожиданным образом исполнилась, мне было искренне жалко Романе, потерявшего свою мечту не из-за собственного неразумного или злого проступка, а ради того, чтобы защитить женщину.
   Утро застало нас за похоронным делом. Из ста отборнейших тулузских воинов у меня осталось восемьдесят. Причем пятеро опасно раненых. Добравшись до соседней, не потревоженной разбойниками деревни, мы потратили сутки на приведение себя в должный вид, а также покупку лошадей и провианта. Раненых нам пришлось оставить там, снабдив их какими-то деньгами и пообещав выслать за ними отряд.
   Потеряв двадцать человек, я не хотел утратить еще и этих пятерых. Замечательно, что ни Раймон, ни я не были ранены. Несмотря на то что на мне, что называется, не было живого места, а лицо опухло и почернело от синяков, я старался не думать об этом.

Бриллиантовый крест

   Отъезд отряда был запланирован на следующее утро. Ночью Раймон велел мне явиться к нему.
   – Анри! – Раймон дал мне знак приблизиться к своему жесткому ложу. – Я хотел поговорить с тобой. Милый Анри, – на секунду он посмотрел на мое лицо и отвел взгляд. – Я нарушил пост и прикоснулся к оружию. – Он глубоко вздохнул. – Это значит, что мечте моей не суждено сбыться. Я потерпел поражение, и после возвращения в Тулузу отец подберет мне невесту. А значит, я никогда, никогда уже не смогу... – он сжал кулаки. – Катары ни за что не согласятся принять человека, не выдержавшего испытания. Горе мне! Горе! Горе! – Он ударил кулаком по деревянному настилу, на котором лежал.
   – Зато наши рыцари будут прославлять вас за этот подвиг, трубадуры будут петь прекрасные песни, которые не умрут в веках! Ваша жертва, сеньор, никогда не будет забыта, и потомки...
   – Молчи, Анри! Молчи. И без тебя тошно! – Раймон вдруг порывисто сел, стиснув мою руку. – Анри, ты друг мне? Ты выполнишь то, о чем я тебя попрошу сейчас? Поклянись, что исполнишь одно мое желание, и я вознагражу тебя по-королевски.
   – Мне ничего не нужно, мессен, – я поцеловал руку Раймона. – Клянусь вам, что я постараюсь сделать все, что вы прикажете, если это не будет расходиться с приказом вашего благородного родителя и уставами рыцарского ордена, к которому мы оба принадлежим.
   – Можно подумать, что ты чтишь устав, – ухмыльнулся Романе.
   – Если бы я его не чтил, меня бы давно уже попросили из ордена, а значит, я не смог бы сопровождать вас на собраниях. А зачем нужен телохранитель, который не может везде следовать за своим господином?..
   – Ты не можешь думать ни о чем другом, кроме собственной выгоды. – Раймон поморщился, брезгливо отталкивая мою руку. – Короче, ты помнишь девку, которую я спас?
   – Конечно. Ее коса снится мне по ночам. Трубадуры... – Я почувствовал неладное.
   – Я приказываю тебе взять нескольких проверенных воинов, отправиться в ту деревню и перерезать всех оставшихся там жителей от мала до велика. Что же касается этой белокурой ведьмы, то я хочу, чтобы ты сначала отдал ее лучникам, а затем отсек голову и, привязав ее за косу к нагруднику своего коня, вернулся ко мне.
   – Но мессен! Спасти прекрасную донну, для того чтобы после убить ее?! – Не заметив как, я перешел на крик.
   – А разве она не убила мою мечту? Разве она не разрушила все то, к чему я так стремился? Чего желал всей душой? Что тебе жизнь какой-то крестьянки рядом со страданием твоего сеньора?! Отвечай – ты сделаешь это или нет?!
   – Нет. – Я встал на колени перед Раймоном. – Ваш отец не одобрил бы такого решения, да и вы сами уже завтра пожалеете о своем приказе. Я не сделаю этого.
   – Но мой отец покарает тебя за ослушание!
   – Пусть покарает. Я рыцарь и призван защищать мирных людей, а не убивать их, словно ночной разбойник. – Я встал и повернулся уходить.
   – Постой! – Раймон ухватил меня за плащ. – Постой, Анри! После смерти моего отца я стану графом, и тогда мне понадобятся верные и готовые на все ради меня люди. Я отдам тебе пост главнокомандующего всеми тулузскими войсками, Анри! Разве не стоит пост главнокомандующего жизни одной простолюдинки? Ты поедешь в деревню ночью, когда все заснут, возьмешь с собой пятерых преданных людей – никто не узнает о том, что произойдет. А если слухи все же дойдут до моего отца – ты всегда сможешь сказать, что это я принудил тебя совершить мою месть.
   Я задумался. Пост главнокомандующего и вправду был королевской наградой, да и девчонка, с ее сказочными волосами, была для меня желанным подарком.
   – Хорошо. Я выполню все, что вы приказываете. – Я поклонился Раймону.
   – Выполнишь?! – Его лицо теперь искажала гримаса ужаса. – Но ты же сказал, что долг рыцаря защищать мирных людей.
   – Я клялся Тулузе, а это Анжу.
   Какое-то время мы смотрели в глаза друг другу.
   – Хорошо, иди, – наконец выдавил из себя Раймон. – Повеселись как следует.
   – Да уж, этого я не упущу.
   Обойдя деревню и собрав пяток своих верных людей, я велел им взять с собой по колчану стрел и опоясаться мечами, после чего мы сели на коней и поскакали знакомой дорогой.
   Деревня, защищая которую, я потерял двадцать человек, была сожжена лишь наполовину. Возможно, следовало незамысловато подойти к деревне с разных сторон и подпалить оставшиеся после набега разбойников дома, но я боялся, что в общей панике могу не сыскать длинноволосую. Поэтому я решил войти в деревню открыто и, собрав жителей возле церквушки, сначала схватить девку и только после этого цинично расстрелять всех находившихся там крестьян. Мой план одобрили лучники. Поль, который был в деревне после сражения для закупки провизии, предложил поехать вперед, так как его там уже знают, а значит, примут как старого знакомого и не почувствуют подвоха.
   Мы уже хотели въезжать в деревню, когда за нами на дороге послышался стук копыт, а в лесу замигали факелы. Мои ребята взвели тетивы, готовые поразить первых нападавших, но неожиданно пред нами предстал сам Раймон в окружении наших же воинов.
   – Неужели, Анри, ты действительно собрался совершить такое?! – закричал он своим ломающимся юношеским голосом. Хлыст в его руках свистнул в воздухе, больно ужалив меня в щеку.
   – Должность главнокомандующего – хорошая плата. – Я стер кровь и опустился перед Раймоном на колени. Меня душили обида и стыд. – Вам хорошо известно, сеньор, что я дворянин и рыцарь, и вы, чего бы я ни совершил ужасного, не имеете права бить меня, словно какого-нибудь простолюдина.
   – Ты продал свое рыцарство за тридцать сребреников! – Он снова поднял хлыст, но теперь уже я перехватил его, дернув к себе и обезоружив не ожидавшего подобного маневра подростка.
   Раймон соскочил с лошади и, упав на колени, порывисто обнял меня за плечи.
   – Прости меня, Анри, брат мой! Чем я лучше тебя, если хотел заглушить боль собственной души чьим-то страданием! Чем я, приказавший убить, лучше тебя, который готов убить по первому же приказу? Ничем, друг, брат мой! Моя душа погублена и проклята во веки веков. Прости меня, брат мой, – разорвав на груди шнурки сюрко, он сорвал с себя золотой с брильянтами крест и, поцеловав его, надел на меня. – Не было еще в мире человека более дорогого мне, чем ты! Прими же мой крест! Прими его, как я теперь принимаю на себя твои грехи!
   Он заплакал и, поднявшись, снова скользнул в седло своего коня.
   – Запомни, Анри, придет час суда, и тогда я взойду на голгофу, но первым делом отвечу за все твои прегрешения, потому как теперь я твой должник, и долг свой я отдам сполна!
   В ту же ночь дверь дома, в котором разместились мы с Раймоном, приоткрылась, и на мою подстилку нырнула спасенная Романе девочка. Тщетно я пытался отослать ее к рыцарю, спасшему ей жизнь и больше, нежели я, достойного награды. Красотка только целовала меня, шепча, что Раймон еще совсем дитя и от него ей не будет ни радости, ни пользы. В то время как ребенок, которого она понесет от меня, станет таким же сильным и могучим, как и его отец. А значит, он станет великим воином и сумеет защитить и ее и себя, пробив себе дорогу в жизни.
   Никогда я не отказывал прекрасным доннам и заколдованным в простых прачек и крестьянок принцессам. Так что меня не пришлось долго уговаривать, и если от меня и зависело зачатие чудо-младенца, то в ту ночь я сделал все что мог. Ночь принесла мне радость, утром, пока все спали, я простился со своей феей, чтобы сохранить ее образ в своей памяти.
   Впрочем, я никогда не испытывал недостатка в женщинах.

Раймон и куртизанка

   По возвращении в Тулузу добрейший граф Раймон и правда сообщил сыну о своем намерении женить его. Невестой была избрана несравненная Эрмезинда де Пеле, род которой был равен королям, а красота уже тогда воспевалась трубадурами. К отцу прекрасной мадонны Эрмезинды было отправлено посольство с дорогими подарками и предложением выдать дочь за старшего сына и наследника Раймона Пятого, Романе.
   Все это мой юный господин принимал с похвальной покорностью судьбе и необыкновенной кротостью.
   Вскоре от родителей донны пришел благоприятный ответ. Ввиду юности жениха и невесты брачный договор подписали пока на бумаге, обручив, таким образом, Романе и Эрмезинду.
   Само венчание должно было произойти через три года, когда Романе и его нареченной исполнится по четырнадцать лет.
   За полгода до назначенного дня весь двор принялся готовиться к приезду невесты и долгожданной свадьбе. Предстояли праздничный турнир, танцы и свадебный пир. Граф выделил из казны деньги на ремонт главного храма, в котором и должно было совершиться венчание.
   В один из таких полных веселой предпраздничной суеты и радостных хлопот дней Романе подошел ко мне и признался, что не имел до сих пор опыта общения с женщинами.
   Я смутился, так как знал о любовных похождениях юного господина с придворными дамами, но Раймон убедил меня, что эти приключения не стоит брать в расчет, так как служащие при дворе его матери девицы готовы оказывать услуги многим влиятельным господам, независимо отличных достоинств последних.
   Мне пришлось согласиться с ним. Действительно, для того чтобы завоевать любовь простолюдинки, следовало лишь поманить ее пальцем, для того же чтобы переспать с придворной дамой, иной раз нужно было всего лишь не запирать своей двери.
   – Я хотел бы познакомиться с женщиной, которая не знала бы, кто я такой. Пусть меня представят как молодого и небогатого дворянина, прибывшего в Тулузу с тем, чтобы сразиться на турнире или найти себе службу в одном из замков. Мне хотелось бы заслужить ее благосклонность, как это делают другие. Скажем, я подданный инфанта Фуа, который сейчас гостит у моего отца, небогатый дворянин. Так ей будет сложнее выведать обо мне. А значит, она не станет врать, и если я и обрету благосклонность, это будет моей личной заслугой, а не авансом в счет будущей короны.
   Признав правоту его взглядов, я пообещал познакомить его с какой-нибудь красавицей, но так как все мои подружки в Тулузе были частью городского дна, то понятно, что я не мог знакомить с ними молодого господина. Продумав целую ночь, но так и не найдя подходящей девицы, мне пришлось обратиться за помощью к прославленному трубадуру и достойному рыцарю Гийому де Кобестань. Его песни неизменно приводили меня в наивысший восторг, а репутация не оставляла сомнений в его популярности среди дам самого разного сословия.
   Уроженец Руссильона, он состоял в свите Арагонского, тем не менее в Тулузе Гийом бывал столь часто, что даже был вынужден принять в подарок от графини Констанции небольшой, но удобно расположенный домик. Сим подарком прекрасная дама давала понять трубадуру, что всегда рада видеть его в своем замке. Этот подарок мог бы навлечь на неосмотрительную графиню ненужные подозрения, мог бы – если бы не был столь куртуазен и если бы сам Раймон Пятый не одобрил ее траты и выбор рыцаря.
   Гийом де Кобестань встретил меня в своем доме, прозванном трубадурами «Привалом странника». Хозяин был необыкновенно мягок и грациозен. Ни мало не удивляясь моему приходу и ни о чем не спрашивая меня, Гийом проводил меня в трапезный зал и прежде всего велел пажам накрыть стол и выставить великолепные вина. Во время нашей трапезы Гийом пел для меня и рассказывал забавные истории, происходившие с ним в различных замках, где он, по трубадурскому обычаю, частенько бывал.
   Непринужденная обстановка и радушие хозяина наконец сделали свое дело, и не знаю как, но я расслабился и тоже начал шутить и веселиться вместе с Гийомом. Мы проговорили полдня, и он обещал познакомить Раймона с одной тулузской красавицей. У нее не было ни болезней, ни богатых покровителей, которым визит юного дворянина мог бы показаться неприятным.
   На следующий день, весело болтая и балагуря, де Кобестань проводил нас с Раймоном к дому достойной донны.
   – Вы должны склонить прекрасную Катарину к благосклонности вечерней канцоной в ее честь, – наущал трубадур юного Раймона.
   – Но мой голос! Я совершенно не умею петь... – сокрушенно разводил руками Раймон, скорбно вздыхая.
   – Петь придется, впрочем, петь за вас могу и я, – де Кобестань рассмеялся, – но, если прекрасная донна сбросит вам лестницу, почетную обязанность лезть в окно придется исполнять вам, а не мне...
   На том и порешили. По дороге мы зашли в трактир и выпили для храбрости. Дом красавицы находился несколько на отшибе, недалеко от складов виноторговца Уя и суконщика Эдуарда из Шато. Это был небольшой двухэтажный домик, увитый диким виноградом, отчего казалось, что на него наброшена кружевная мантилья.
   Прекрасная донна приоткрыла ставни, лишь только к небесам понеслись первые аккорды песни Гийома де Кобестань. Нежный голос его, казалось, мог пробудить и мертвые камни.
   Он пел о ночных птицах и звездах, под которыми юный рыцарь мечтает о любви. О том, как тяжела жизнь без любимой. Рыцарь в песне Гийома так и умер от любви и был похоронен у дороги, так как святые отцы посчитали его самоубийцей. Проезжая мимо, прекрасная дама вдруг почувствовала странное желание спешиться и помолиться у одинокой могилы. Увидев около холмика любимую собаку рыцаря, оплакивающую своего хозяина, она поняла, кто покоится в нецерковной земле, и от горя умерла на месте, сойдя за своим возлюбленным в ад, откуда божий ангел извлек их страдающие души и препроводил на небо.
   По мере продолжения песни ставни прекрасной донны раскрывались все шире и шире, из окна доносились стоны и всхлипы. Наконец, утирая слезы, донна сбросила веревочную лестницу, по которой к ней и поднялся бледный и взволнованный не менее своей красавицы Раймон.
   Я распрощался с Гийомом и остался ждать господина под окном. На первый взгляд, все складывалось более чем удачно: Раймон приобрел даму сердца, так что даже если ему и не было суждено влюбиться в собственную супругу, в городе его ждала восхитительная возлюбленная.
   Но все обернулось полным кошмаром. На следующее утро веселый и счастливый Раймон показался в окне своей прелестницы. Я придерживал его лестницу, пока он спускался с небес на грешную землю.
   – Я женюсь на ней! – сообщил он мне.
   – На ком? – выдавил из себя я. Подобного поворота судьбы и столь сильной каверзы со стороны наших ангелов-хранителей я никак не ожидал.
   – На даме моего сердца, прекрасной и несравненной Катарине! – Он счастливо рассмеялся. – А как же по-другому? Этой ночью мадонна удостоила меня такими знаками внимания, после которых я, как честный рыцарь, просто обязан жениться на ней!
   – Но ваш отец желает женить вас на достойнейшей Эрмезинде! Весь двор готовится к вашей свадьбе! Дело решенное! – Я чувствовал, как земля уходит из-под копыт моего коня.
   – Решенное, перерешенное, я люблю ее. Слышишь ты, Анри! Я женюсь на ней, и катись к чертям собачьим тулузский трон вместе со всеми достойными невестами!
   Доставив Раймона в замок, я стрелой вылетел оттуда и, не отдыхая и не переодеваясь, бросился к дому де Кобестаня. Несмотря на ранний час, трубадур встретил меня со всем радушием, сразу же предложив позавтракать и обсудить ночные приключения.
   Когда же он услышал о решении Раймона и моих злоключениях, он только покачал головой, сказав, что лично навестит донну Катарину и выбьет, если понадобится, дурь из ее башки. После этого он собирался заехать в замок и потолковать с Романе по душам.
   На том и порешили. В конце концов Раймон Пятый все равно не позволил бы своему старшему сыну жениться на его любовнице. К моей радости, де Кобестань действительно имел влияние на эту особу, так как она состояла в любовной связи с еще несколькими господами и частенько ублажала и самого прекрасного певца. Так что, когда он потребовал от нее отказать юному Раймону, ей не оставалось ничего другого, как подчиниться приказу.
   В тот же день Гийом явился к Романе и без обиняков объяснил ему, кто есть его дама и кем ей положено быть при сыне хозяина Тулузы.
   При этом выведенный из равновесия Раймон сорвал со стены меч и попытался зарубить трубадура, но Гийом – а об этом мне рассказал дежуривший возле покоев наследника паж, – обернув руку плащом, с легкостью перехватил обращенный к нему на манер турнирного копья меч и отшвырнул его в угол. Обезоружив таким образом Раймона, Гийом как ни в чем не бывало поднял с пола меч и с грациозным поклоном подал его Романе.
   – Если господин желает убить меня, это всегда можно сделать на честном поединке, – со льдом в голосе сообщил он. – Что будет легко устроить, так как я считаю вашего благородного отца графа Раймона своим благодетелем и не посмею убить или нанести увечье его сыну. А значит, не стану сопротивляться вашему оружию. Убить меня, тем не менее, я прошу по благородному обычаю, с полным соблюдением рыцарского кодекса чести и турнирных правил, так как я получил посвящение в этом самом замке от вашего благородного родителя и не желаю, чтобы меня зарезали ваши люди, как собаку.
   После такой отповеди Раймон был вынужден просить у де Кобестаня прощения. Но впоследствии он уже не доверял ему и никогда не встречался с донной Катариной.