Арбенина Ирина. Черное солнце

   Петя не мог отказаться от шанса. Эта страна притягивала его как магнит, несмотря на все сложности текущего политического момента и страдания белого населения. Ну, впрочем, это для тех, кто понимает.
   Что делать, Стариков никогда не мог устоять перед красотой.
   А от мужа Аня знала, что, например, в бурском языке «африкаанс» слов, предназначенных для описания красоты пейзажа, реки, неба, восхода, заката, океана, больше, чем даже в «великом и могучем» русском.
   Так много, как в ни каком другом языке! Потому что и красоты эти южноафриканские пейзажи такой невероятной, какой больше нигде, наверное, нет на свете.
   И Петя уезжал жить и работать среди этих пейзажей.
   А Светлова оставалась.

Глава 2

   Адвокаты инюрколлегии славились тем, что помогали родственникам представителей криминалитета без особых проблем добраться до счетов, которые погибшие в разборках бандиты оставляли в зарубежных банках. Адвокаты действовали умело и довольно быстро. Говорили, что для них почти не существует ничего невозможного. Об этом слагались легенды, что и подвигло Светлову на визит к господину Фонвизину.
   Леонтий Фонвизин пристально, но вполне деликатно оглядел посетительницу:
   — Вы что же, ее дочка?
   — Нет.
   — Внучка?
   — Нет.
   — Близкая родственница?
   — Нет.
   — Очень-очень дальняя родственница?
   — Нет!
   — Трудно доказываемая степень родства?
   — Нет.
   — А кто же?
   — ?!
   Леонтий лишь приподнял краешек брови, что свидетельствовало о высшей степени невозмутимого адвокатского удивления.

* * *

   И Аня принялась объяснять свою необычную просьбу.
   — Я ведь не претендую на наследство Марион Крам. Но, представляя меня как наследницу со спорными, не доказанными правами, вы могли бы раздобыть необходимые мне сведения об этой самой Марион Крам. Кто она? Откуда родом?
   — Назовите хоть одну причину, которая могла бы подвигнуть меня взяться за это сомнительное поручение.
   — Пожалуйста! Это гонорар. Назначенный вами гонорар, разумеется.
   — Ну что ж…
   Они расстались с Фонвизиным — пока! — обоюдно довольные друг другом.
   Светлова хотела выяснить, каким образом была связана с Марион Крам «женщина в белом»? За что убила ее? Но для этого, как минимум, не мешало выяснить, кто была сама эта Марион Крам.
   Получить сведения из Голландии иначе чем через адвоката инюрколлегии не представлялось возможным.

* * *

   — Кофе? Чай?
   — Кофе и чай. И что-нибудь поесть.
   Молодой человек, которого Анне порекомендовал капитан Дубовиков, так стремительно проглотил изящные бутербродики с бужениной и карбонатом, что Светлова и мигнуть не успела.
   «Отлично! — вздохнула Анна. — С такими сотрудниками я, пожалуй, разорюсь, а не заработаю».
   — Может, вам и картошки пожарить? — на всякий случай поинтересовалась Анна.
   — Можно, — с готовностью согласился протеже капитана Дубовикова.
   — Но чуть позже, хорошо? — с надеждой спросила Аня. — Сначала поговорим?
   — Валяйте! — Ее собеседник оказался покладистым.

* * *

   Молодого человека звали Егор Ладушкин.
   Обстоятельства, в результате которых сей субъект возник на пороге ее квартиры, были следующие.
   За то время, пока Светлова вернулась в Москву, произошло не так уж и мало. Инна Гец, например, очень тщательно выполнила ее поручение.
   Дело в том, что перед расставанием в Германии Аня попросила ее очень внимательно пересмотреть и разобрать все бумаги Геннадия Олеговича. И если вдруг случится так, что Инна наткнется на какие-то записи, которые поставят ее в тупик…
   — То есть я не буду понимать, о чем идет речь, так? — уточнила Инна Петровна.
   — Да.
   — И что тогда?
   — Тогда вы обязательно сообщите об этом мне.
   — Значит, вы не отказываетесь от расследования, Аня? — обрадовалась Гец.
   — Посмотрим, посмотрим! — уклонилась тогда от прямого ответа Светлова.
   Даже если Инна ничего не найдет, это как-то отвлечет ее. Кропотливая работа и какая-то цель, в данном случае — самая оптимальная: «она помогает найти убийцу мужа». А сама Инна переживет период стресса. «Без длительного промежутка времени тут не обойтись, есть вещи, которые лечит только время» — так решила тогда Светлова.
   И вот недавно Инна Гец позвонила Ане и продиктовала записи, которые ее «поставили в тупик».
   — Я не могу понять, кто они, эти люди? Это не клиенты. Не пациенты. Не соседи, не друзья, не сотрудники, не знакомые… Я их не знаю…
   По сути же, это было не что иное, как список из трех фамилий и трех адресов.
   Этот список, возникший в поле зрения благодаря разысканиям Инны Гец, не оставлял сомнений: коли хочешь разобраться, все эти адреса придется объехать…
   Если Светлова будет это делать одна — уйдет уйма времени!
   Да к тому же там были обозначены такие медвежьи углы, в которые — Аня это понимала! — и добраться-то будет непросто. Не говоря уже о том, что список в основном состоял из мужских имен. А с мужчиной потолковать, в общем-то, кто может лучше всего? Конечно же, мужчина, а не какая-то там особа женского пола, возникшая внезапно на пороге.
   Но главное — объем работы.
   Конечно, Светлова займется этим, но нужны еще люди.
   Ее телефонный разговор со старым приятелем, капитаном Дубовиковым, в общем-то, сводился к тому, что Аня попросила его поучаствовать в общем деле.
   — Понимаете, товарищ капитан, нужны крепкие мужские плечи для исключительно оперативной, чисто сыскной работы.
   Но капитан оказался страшно занятым.
   — Вам что же, помощник нужен?
   — Получается, что так. Помощник или сотрудник. Назовите, как хотите, но одной мне не справиться.
   — Вот как?!
   — И желательно, чтобы этот человек был с чисто ментовским взглядом на жизнь, — попросила Светлова. — Мне самой этого качества явно не хватает.
   А иногда это бывает очень полезно для работы.
   — «Чисто ментовский» — это, разрешите уточнить, что означает? — осторожно поинтересовался капитан Дубовиков. — А то я вдруг подумаю, что вы мне льстите.
   — Ну, это когда у индивидуума такая перед глазами картина мира, что все, кто не в погонах, — потенциальные подследственные. А если кто-то еще не задержан, то это исключительно временное состояние.
   — Ну-ну! Умеете вы, Анна Владимировна, сказать человеку приятное. Спасибо.
   — Да не за что.
   — То есть если Шекспир сказал, что «весь мир — театр», то милиционер Дубовиков, вы полагаете, должен выдать нечто вроде: «Весь мир — изолятор временного содержания…»?
   — Умри, лучше не скажешь! И, заметьте, не я озвучила эту интересную мысль.
   — Значит, в одиночку силенок не хватает?! Спасовала?! Кишка тонка?! — тут же отплатил ехидно капитан.
   — Фу ! Какая еще «кишка»? О чем это вы? Оставьте эти свои народные прибаутки. Просто, увы, я не обладаю свойством без раздумий, на уровне инстинкта, вцепляться в загривок. Мешает свойственная нормальному человеку вера в презумпцию нсвиновности. Это не значит, что я не справлюсь с расследованием, — нахально блефуя, возразила Светлова. — Понимаете, как говорил один мой знакомый, интеллигентный человек может все, если обстоятельства потребуют. Построить дом, подоить козу… Он решит проблему с помощью интеллекта.
   Может, он сделает все не так быстро, как тот, кто всю жизнь возится с пилой и рубанком и доит козу, но все-таки в итоге сделает.
   — Ваш знакомый имел в виду Робинзона Крузо?
   — Нет, он имел в виду себя.

* * *

   Следствием этой словесной перепалки с капитаном Дубовиковым и стало появление в Анином доме Гоши Ладушкина, детектива агентства «Неверные супруги».
   Капитан, как это уже не раз бывало, помог Светловой и прислал человека, которого — это можно было и не уточнять! — он явно считал подходящим и, разумеется, надежным.
   Гоша явился на переговоры со Светловой и готов был с ней сотрудничать. Дело в том, что слежка за неверными супругами, как объяснил Гоша Анне, стала его порядком доставать: Егору хотелось, и это естественно, профессионального роста.
   Однако от перспективы роста, которую предложила ему Светлова, детектив Ладушкин, несмотря на то что работа в агентстве приучила его ничему не удивляться, немного опешил.
   — То есть… Если я правильно понял то, как вы описали ситуацию… Вы хотите сказать, что некая женщина в белом пришла, поговорила — очень недолго! — с мужем вашей клиентки и человек умер?!
   — Да. Все было именно так.
   — То есть можно даже считать — пришла, посмотрела — и клиент готов?
   — Совершенно верно!
   — Тогда… Тогда вопрос: как она это сделала?
   — Вся загвоздка именно в этом вопросе.
   — Но она должна была хоть что-то сделать.
   — А она ничего не сделала.
   — И Гец просто заболел и умер?!
   — Ну да… Если не считать того обстоятельства, что она ничего и в самом деле не сделала.
   — Но чудес не бывает. Дама случайно не угостила его отравленной конфеткой?
   — Нет.
   — Но она все-таки вошла в дом и…
   — Ну и что?
   — Куча вариантов!
   — Ну, ну… Слушаем!
   — Аэрозоль…
   — Дама была — извините, что цепляюсь к мелочам! — не в противогазе. И находилась с Гецем в одной комнате.
   — Может быть, она его просто заразила?
   — Ну да! Какая-нибудь мстительная пациентка, умирающая от неизлечимой болезни.., своим тлетворным дыханием!
   — Вот именно! Может, она его и вправду просто заразила. Не будем забывать, ведь Гец был по профессии врач.
   — А может, какое-то кодирование? То есть, я хочу сказать, вываливайте все, что приходит в голову.
   Но поскольку в голову ничего путного все равно не приходит…
   — А что? Давайте, валяйте! Когда нет никаких версий, это бывает иногда продуктивно. Например, условные слова.
   — И запускается какой-то процесс, ведущий к летальному исходу? — уточнила Светлова.
   — Например, как это часто бывает в таких случаях, человек выпрыгивает из окна..
   — У Гецев одноэтажный коттедж.
   — Хм…
   — Да, проблема… Человека кодируют на выпрыгивание из многоэтажки, а он переезжает в сельский домик…
   — И тем, кто кодировал, надо на ходу перестраиваться.
   — Все? — поинтересовалась Светлова.
   — Что «все»?
   — Я имею в виду вашу «кучу вариантов»?
   — Ну, пожалуй, все.
   — Н-да, кучей это вряд ли назовешь.
   — Тогда, если нет никаких разумных объяснений случившемуся, ничего другого не остается…
   Эту женщину надо найти!
   — Отличная идея! Мне бы тоже хотелось. Ничего проще: найти и просто спросить: мадам, как вам это удалось? Остается пустяк: найти!
   — Все-таки в этом ее посещении есть что-то в высшей степени странное.
   — В «высшей»? В смысле, потустороннее? Женщина-зомби?
   — Ой, ой, ой! — Ладушкин сморщился. — Ну, это уж слишком! Это уже даже не кодирование… Это вообще полная чушь!
   — Не верите?
   — Не верю.
   — Ладно, Константин Сергеевич Станиславский.
   Я вот не отмела с порога ваши безумные предположения. Насчет «мстительной пациентки», «тлетворного дыхания» и.., этих…. «условных слов»… Однако, если ваша роль будет сводиться только к критике и утверждению «не верю»…
   — Увидите, я буду конструктивен.
   — Примем все-таки версию зомбирования…
   — Примем, — без особого энтузиазма согласился Ладушкин. — Кстати, если уж берем такие, с позволения сказать, версии, то нет ничего проще! Пришла дама-зомби, нехорошо поглядела на Геннадия Геца и таким образом навела на клиента порчу. Вынула душу. Забрала с собой. Ушла. И все. Готов! И нет проблем… Что тут нам с вами голову-то ломать?
   — А что.., неплохое объяснение!
   — Однако я лично не готов рыскать по следам неизвестно кого, то ли зомби, то ли привидения. Для такой работы вам нужен и сыщик-зомби. Оттуда, из потустороннего мира. А у нас в агентстве «Неверные супруги» все, знаете, очень реальны: натуральные бабы-потаскушки, натуральные мужики… — Ну, хорошо, хорошо, Георгий! Мы ни в коем случае не будем пренебрегать вашим ценным опытом, накопленным в этом замечательном агентстве, где все такое натуральное.
   Аня поспешила успокоить детектива Ладушкина. В ее планы не входило, чтобы Ладушкин исчез, едва появившись.
   — Давайте сделаем так. Давайте для начала пройдемся по списку. Навестим людей, повидаемся…
   И уж на месте убедимся, кто там потусторонний, а кто нет.
   — Давайте! — хмыкнул Ладушкин.
   — Начнем по порядку. Так, как фамилии обозначены у Геннадия Олеговича в списке. Я поеду по первому адресу. А вы по второму.
   — О'кей! Только чуть позже. Не сразу. Мне надо еще уладить кое-какие дела в «Неверных супругах».
   Возьму там отпуск за свой счет.
   И Ладушкин со значением посмотрел на Светлову, чтобы понимала… Если что детективу Ладушки ну будет не по нраву, вернется к своим «Неверным супругам». У него есть работа.

Глава 3

   Первые несколько мгновений Анна не могла понять, где находится. Понятно было только одно: она попала в сердцсвину плотного непроглядного молочного облака.
   Наконец Светлова вспомнила: пароход! Она плывет на пароходе, чтобы попасть в поволжский город Н… А уж из него — в деревню Ковда, к некоему Николаеву.
   Еще какое-то время, значительно большее, понадобилось Светловой для того, чтобы понять, где находится сам пароход.
   Молочное облако. Непроницаемая белизна начиналась прямо от подушки. В открытое окно не было видно даже перил палубы. Что уж говорить о береге…
   Не было видно ни воды, ни берега. Может быть, пароход парил в воздухе, или выполз на сушу, или находится посредине безбрежной водной равнины?
   С точностью можно было определить только одно — время. Светлова поднесла часы к глазам. Семь утра.
   И еще стояла непривычная тишина. Потому что двигатели были выключены. Пароход не плыл.
   Стоял, что называется, в чистом поле. Это выяснилось к девяти, когда туман стал рассеиваться.
   И из него, из этого тумана, стали проступать берега. Они были, оказывается, совсем рядом. Река была здесь довольно узкой — только руку протяни, и тут же начинались невысокие прибрежные деревья, за ними поля.
   Словом, когда растворились последние клочки тумана, оказалось, что мир вокруг по-прежнему прост, понятен и привычен. А вовсе не космичен, не таинственен и не опасен, как кажется, когда паришь в облаках вместе с пароходом и не понимаешь, где верх, а где низ.
   Говорят, так погибают небольшие самолетики — они переворачиваются оттого, что в тумане пилоту трудно разобрать, где небо и где земля.
   Итак, туман счастливо рассеялся, оставив о себе лишь воспоминания.
   Но это было что-то вроде предупреждения о том, что, если путешествие и не будет сложным, оно как минимум окажется странным.
   Из-за тумана пароход опоздал, но Светлова все же прибыла в пункт назначения, сойдя на дощатую пристань города Н, на три часа позже положенного по расписанию срока, когда катерок, отвозящий желающих на противоположный берег, свой рабочий день уже закончил.
   В городе Н, мало что изменилось за бурные годы перестройки. Гостиница с двумя номерами! Для мужчин и для женщин. Правда, здесь брали количеством: номера были двенадцатиместными.
   Либо, если не нравится, альтернатива — бодрствование на пристани.
   В смысле сервиса все было как всегда. Светлова со вздохом оглядела коечку, на которой ей предложили скоротать ночь. На этой наволочке явно уже кто-то поспал. И она предпочла бодрствование на пристани.
   Побродила по городу, а потом отправилась к этой самой пристани.
   Уже стемнело. Двухэтажные толстостенные, дореволюционной постройки каменные строения на набережной ярко белели в лунном свете, оттеняя бархатную синеву ночи.
   Приметы современного города таяли в этой немного театральной темноте. Зато заметней проступало прошлое здешних мест. С извозчиками, амбарными пудовыми замками, гудками паратовского, из «Бесприданницы», парохода «Ласточка» на Волге.
   От пристани на другой берег пролегла плотная серебристая дорожка. Пожалуйста, переправляйся.
   И не надо никакого парома… Вдобавок к этой сказочности из хлипкого деревянного строения на пристани доносился могучий храп.
   Аня, усмехнувшись, вспомнила Линибург. Второй раз на протяжении двух недель она слышала такой богатырский храп. Этот храп был тоже честный, от души. Но на рабочем месте — вполне «по-нашему»…
   И разумеется, с облачком сивушного перегара, которое, казалось, окутывало хлипкое деревянное строение и стояло над ним, как дым над трубой в морозный день.
   В домике спал матрос.
   Ровно в пять утра храп прекратился. На пороге домика появился взлохмаченный мужик. Изумленно оглядел Светлову и, буркнув «Как это я все проспал!», стал семафорить поворачивающему к пристани теплоходу «Максим Горький».
   В пять утра, когда к пристани причалил огромный теплоход, возвращающийся в Москву, у Светловой появилось непреодолимое желание взойти на него, забраться в теплую каюту. А они на теплоходе, как выяснилось, были! И вернуться домой.
   Но уже катерок, который должен был отвезти ее на левый берег, пыхтел и тужился, преодолевая волжские пространства… И Анна, спрятав от сырого речного холода нос в поднятый воротник куртки, решила переправляться.
   Противоположный низкий берег расстилался впереди, за рекой, бесконечными лугами, над которыми еще клубился туман.

* * *

   Из транспорта на том берегу была только лошадка, запряженная в обыкновенную телегу. Да и то возница уже собирался уезжать. Правда, как раз в Ковду, необходимую Светловой.
   — Довезу! — пообещал возница, мужчина средних лет в рубашке с вышитым воротом. Выглядел он в ней так, будто его только что выпустили из витрины музея прикладного искусства и народных ремесел.
   — А кого вам нужно в этой Ковде? — спросил возница Светлову, когда телега покатила по мягкой, прибитой колесами дороге среди желтых полей.
   — Николаева.
   — Какого именно?
   — А что, их там много?
   — Очень! — усмехнувшись, заверил Аню собеседник.
   — Правда? — испугалась Аня.
   — Вы даже не представляете сколько!
   — Неужели так много?
   — Вся деревня.
   — И вы тоже Николаев?
   — Нет, я Воробьев.
   — Почему?
   — Потому, что приезжий… Всего лет двадцать тут.
   Учителем труда в школе работаю. Сельская, так сказать, интеллигенция!
   — Понятно… А остальные? Они, что же, все родственники?
   — Не обязательно. Просто, когда деревню крестили, священник дал всем свое имя. Чтобы не путаться… Нарек всех мужчин в деревне Николаями…
   А уж их дети и потомки стали Николаевыми.
   — Крестили? О, да когда это было?! Уж не в одиннадцатом же веке? При Владимире нашем Красном Солнышке?
   — Не скажите! — Ее собеседник сурово блеснул глазами… — Из краткого исторического экскурса Светлова узнала, что маленький гордый поволжский народ, населяющий здешние деревни, оказывается, распростился с христианством никак не раньше семнадцатого века. А что такое три века для российской глубинки? Одно мгновение!
   — А у нас тут, в глухих деревнях-то, язычники аж до века восемнадцатого существовали. Да что там до восемнадцатого, никогда и не переставали ими быть, по сути. И сейчас, и всегда.
   — А как же райкомы партии такое дозволяли?
   — Да тут у нас такие дремучие леса и такие глухие деревеньки. И потом, знаете, по-моему, они в райкомах этих партии и сами.., были того…
   — Тоже язычниками, что ли?!
   — Ну, а вы как думаете? От беды уберечься, удачу подманить. Если языческих богов не ублажить, как все это, скажите на милость, сделать?!
   — Но ведь, считается, что и на окраинах империи, и на сибирских просторах везде был тотальный контроль. Негде было, так сказать, скрыться от всевидящего ока.
   — Ну, на окраинах империи, может быть, на просторах, да. А тут у нас… Что-то вроде зазора во времени и пространстве. Наша Ковда, знаете, этакая дыра во времени.
   Впрочем, это Аня знала и раньше: самые глухие, без электричества, будто застывшие в прошлом деревни сохранились именно в средней полосе, в общем-то, не так уж и далеко по расстоянию от столицы. Их сохранила неприкосновенными не удаленность и не естественные преграды, как, например, каньон в Европе сохранил когда-то самостоятельность Люксембургу. Их сохранила постоянная заброшенность. Они были так бедны, эти деревни. Сюда никогда не попадали ни деньги, ни энергия первопроходцев, ни внимание власти.
   Зазор, одним словом.
   Осваивали пустыни, просторы, дали, союзные республики. Появлялись великие стройки. А в пятистах километрах от Москвы в своих забытых нечерноземных деревеньках стояли тишь да глушь.
   — И сейчас, говорите, язычники есть?!
   — Ну… — уклончиво отмахнулся собеседник, — говорят, балуются. Рощи тут дубовые, заповедные для жертвоприношений… Так, знаете, балуются.
   — А кого же в жертву приносят? Уж не пришельцев ли? Из города?
   — Пошутил я. — Воробьев внезапно и решительно замолчал.
   — Я тоже.
   — Ну, вот и хватит.., на эту тему.., шутить.
   — Я вас случайно ничем не обидела? — настороженно поинтересовалась Аня.
   — Да нет вроде…
   — Точно?
   — Меня-то нет… — уклончиво ответил Воробьев.
   И из еще одного его краткого исторического отступления Анна поняла, что она лично ничем пока собеседника не обидела. А вот те, кто насаждал здесь христианство огнем и мечом в семнадцатом веке, — вот те — да. Обидели крепко.
   — Вот как оно, оказывается, все происходило-то…
   Светлова была не на шутку потрясена своей исторической неосведомленностью. То есть она, конечно, слыхала о чем-то похожем. Но по своей малограмотности думала, что все это могло быть только в Америке после открытия оной Христофором Колумбом, когда испанцы учили местное население уму-разуму… А тут, оказывается, в бывшей автономной республике. От столицы — несколько часов на поезде. И что главное: никто не забыт, ничто не забыто.
   Начав нехотя, учитель труда Воробьев разошелся не на шутку:
   — Вы вот в городе, в нашем художественном музее, побывайте! Там висит картина.., во всю стену… нашего народного художника республики. Так там все это в натуральную величину показано, как они огнем и мечом нас покоряли!
   Поглядывать Воробьев на Светлову начал искоса и враждебно.
   — А мы ведь потомки Аттилы, потомки его воинов, осевших в здешних местах после великого переселения народов…
   Что и говорить, учитель Воробьев потряс Анино воображение. Вот оно, оказывается, как! Чем малочисленной народ, тем значительнее у него, как выясняется, прошлое. И уж тем оно грандиозней, чем меньше представитель малочисленного народа. Малорослый Воробьев — хорошо еще, что не Орлов, это звучало бы насмешкой — вспоминал об Аттиле и, надо полагать, рос, по крайней мере, в собственных глазах.

* * *

   Деревня Ковда полого спускалась к озеру. Белый песок, зеленая травка-муравка…
   Большое количество Николаевых могло означать одно: быстро Светловой отсюда не уехать. И ночевать придется уж точно, и, может, не одну ночь.
   — А где мне можно остановиться? — робко полюбопытствовала Анна. — Вы не посоветуете?
   Она надеялась, что исторически подкованный собеседник пригласит ее в свой дом. Ну, существует же такой устойчивый миф, что сельские жители гостеприимны, приветливы, со всеми здороваются, рады накормить, приютить…
   Ну, миф, он и есть миф. О приглашении возница даже и не заикнулся. Видно, его счет к колонизаторам, насаждавшим христианство огнем и мечом, был слишком велик. И хоть Светлова лично и не была колонизатором, терпеть ее присутствие в своем доме потомок Аттилы явно не собирался.
   Воцарившееся молчание слишком затянулось, но в конце концов Воробьев сжалился, все-таки есть сердце у человека:
   — Бабушка тут у нас одна одинокая есть. Отвезу вас к ней, может, примет.

* * *

   Одинокая бабушка оказалась при знакомстве крепкой жилистой бабенкой в низко повязанном на лоб платке. Собственно, о «бабушке» только этот платок и напоминал.
   У села иные представления о женском возрасте;
   В Германии такая фрау называлась бы «женщина в расцвете сил», а тут уже «бабушка».
   Вперив на несколько мгновений в Анну взгляд, который больше подошел бы полковнику ГРУ, а не простодушной сельской жительнице, Елизавета Пафнутьевна, так ее представил Анне возница, довольно мрачно предложила:
   — Заходите!
   Хозяйка дома сняла с себя передник, белый, вышитый народным орнаментом по краю, также, как рубашка у Воробьева, и помахала им, прежде чем Светлова переступила порог, перед самым Аниным носом.
   — Заходите, заходите! — уже приветливее повторила «бабушка». — Присаживайтесь. Я только тесто досмотрю. Мигом вернусь!
   — Чего это она? — тихо спросила Анна, имея в виду махание фартуком, когда хозяйка отчалила на кухню.
   — Проверяла, — шепнул Воробьев.
   — В каком смысле?
   — Ну, может, вы.., того…
   — Нечисть, что ли?
   — Ну да! — неохотно согласился Воробьев.
   — Ой! — испугалась Аня за свою репутацию.
   — Или просто.., с дурным глазом.
   — Ничего себе, «просто»! А как она проверила?
   — Ну… — Воробьев развел руками. — У женщин свои секреты. И не только, когда речь идет о майонезе «Кальве».
   — Впрочем… Ответа не надо, и так понятно! — Аня вздохнула.
   Это и в самом деле был взгляд полковника разведки и резидента со стажем! Ее будущая хозяйка, Елизавета Пафнутьевна, явно не промах: с таким-то просвечивающим насквозь взглядом ей какую-нибудь ведьмочку или просто приезжую с дурным глазом «расколоть» — не проблема.