Лэди Снируэл. Ну, ну, без комплиментов. Скажите мне лучше, когда вы видели вашу возлюбленную Марию, – или нет: вашего брата?
Джоээф Сэрфэс. Ни того, ни другой я не видел после моего последнего свидания с вами; могу, впрочем, сказать вам, что они не встречались друг с другом. Некоторые из ваших историй хорошо подействовали на Марию.
Лэди Снируэл. Ну, милейший Снэйк, это уж ваша заслуга! А как ваш брат? Дела его все хуже?
Джоээф Сэрфэс. Час от часу. Мне говорили, что вчера опять наложили арест на его имущество. Словом, его расточительность и сумасбродство неслыханны.
Лэди Снируэл. Бедный Чарльз!
Джоээф Сэрфэс. Да, несмотря на все его пороки, о нем нельзя не пожалеть. Бедный Чарльз! Если бы я только мог по-настоящему помочь ему! Человек, который оставляет брата своего в несчастьи, даже если тот заслуживает этого своими пороками, – такой человек…
Лэди Снируэл. О, боже, вы, кажется, собираетесь читать проповедь! Не забывайте, что тут – ваши друзья.
Джоээф Сэрфэс. Вы правы. Я приберегу эту сентенцию для сэра Питера. Как бы то ни было, но ведь это сущее благодеяние – избавить Марию от кутилы, которого если и может кто-нибудь исправить, то разве только особа с такими высокими совершенствами и с таким умом, как у вас.
Снэйк. Мне кажется, лэди Снируэл, сюда идут посторонние. Пойду переписывать письмо, о котором говорил вам. М-р Сэрфэс – ваш всепокорнейший…
Джоээф Сэрфэс. Сэр, свидетельствую вам свое глубочайшее… (Снэйк уходит.) Лэди Снируэл, очень жаль, что вы доверились этому типу.
Лэди Снируэл. Почему же?
Джоээф Сэрфэс. Я не раз заставал его в беседах со старым Раули, который прежде был дворецким у моего отца и, как вам известно, никогда не был мне другом.
Лэди Снируэл. И вы думаете, что он может изменить нам?
Джоээф Сэрфэс. Нет ничего вероятнее. Верьте моему слову, лэди Снируэл, у этого человека не хватит совести быть верным даже собственной своей подлости. Ах, Мария!
Входит Мария.
Лэди Снируэл. Мария, дорогая моя, что с вами? Что случилось?
Мария. Этот противный мой поклонник, сэр Бэнджамэн Бэкбайт, только что явился к моему опекуну со своим несносным дядей, Крэбтри. Я ускользнула и прибежала сюда, чтобы не встретиться с ними.
Лэди Снируэл. И это все?
Джозэф Сэрфэс. Если б мой брат был в их компании, может быть, вы бы их так не испугались?
Лэди Снируэл. Не придирайтесь. Мария просто услышала, что вы здесь, – ручаюсь, в этом все дело. Но, дорогая моя, что такое вам сделал сэр Бэнджамэн? Почему вы его так избегаете?
Мария. Мне он ничего не сделал, но я не выношу его языка. Его разговор – это сплошной пасквиль на всех его знакомых.
Джоээф Сэрфэс. Да, и хуже всего то, что нет никакой выгоды быть с ним незнакомым. Он такой же охотник насплетничать про незнакомого, как и про своего лучшего друга; да и его дядя – тоже не лучше.
Лэди Снируэл. Нельзя же так, нужно быть снисходительной. Сэр Бэнджамэн – человек остроумный, и он – поэт.
Мария. Что касается меня, то, право, остроумие теряет в моих глазах, если оно неразлучно со злостью. Как вы думаете, м-р Сзрфэс?
Джозэф Сэрфэс. Ну, конечно – так! Улыбаться шутке, которая должна уколоть нашего ближнего – это значит быть соучастником злодеяния.
Лэди Снируэл. Ну! Невозможно быть остроумным без некоторой доли злости; в злости вся соль. Как ваше мнение, м-р Сэрфэс?
Джозэф Сэрфэс. Совершенно правильно: если запретить в разговоре насмешку, он непременно покажется скучным и безвкусным.
Мария. Хорошо, я не стану спорить, насколько допустимо злословие; но уж в мужчине-то оно всегда противно. В нас есть тщеславие, зависть, соперничество и тысячи причин ставить ни во что друг друга; но мужчина-сплетник должен обладать трусостью женщины, чтобы решиться на клевету.
Входит слуга.
Слуга. Миссис Кэндэр ждет внизу. Если у вашего сиятельства есть время, она выйдет из кареты.
Лэди Снируэл. Просите ее войти. (Слуга уходит.) Вот, Мария, особа в вашем вкусе: хоть м-с Кэндэр немного и болтлива, но все согласны, что она добрейшая и превосходнейшая женщина.
Мария. Да, щеголяя своим добродушием и доброжелательством, она делает больше зла, чем явная злость старого Крэбтри.
Джоээф Сэрфэс. Честное слово, лэди Снируэл, – это верно; всякий рад, как я слышу, что разговор начинает переходить на репутации моих друзей, я больше всего боюсь за них, если их примется защищать миссис Кэндэр.
Лэди Снируэл. – Шш… – вот она!
Входит миссис Кэндэр.
М-с Кэндэр. Дорогая моя лэди Снируэл, мы не виделись целую вечность! М-р Сэрфэс, что слышно нового? Впрочем, мне все равно; ведь, я думаю, кроме дурного, ничего не услышишь.
Джоээф Сэрфэс. Именно так. Вы правы, сударыня.
М-с Кэндэр. А, Мария! Ну, милое дитя, как у вас с Чарльзом? Не вышло дело, а? Да, уж эти его сумасбродства… в городе ни о чем другом не говорят…
Мария. Очень жаль, что им больше нечего делать.
М-с Кэндэр. Верно, верно, дитя; да ведь рот людям не зашьешь. Мне приходилось слышать, – очень мне надо было это знать! – что ваш опекун, сэр Питер, и лэди Тизл не совсем-то поладили друг с другом. Сознаюсь: мне это было неприятно.
Мария. Удивительная наглость – лезть не в свое дело.
М-с Кэндэр. Совершенно верно, дитя, но как же быть? Люди вечно болтают – ничего не поделаешь. Вот не далее, как вчера, мне передавали, что мисс Гадабаут убежала с сэром Филигри Флэрт. Но, боже мой, нечего обращать внимание на слухи; правда, этот слух идет из верного источника…
Мария. Такие сплетни просто возмутительны!
M-с Кэндэр. Именно так, дитя, это совершенно неприлично, да, неприлично. Но свет так любит сплетни – никого не пощадит. Ну вот, кто бы мог заподозрить в нескромности вашего друга, мисс Прим? Но люди так злы: они уверяют, будто на прошлой неделе ее дядя задержал ее как раз в тот момент, когда она садилась в Йоркский дилижанс со своим учителем танцев.
Мария. Я ручаюсь, что этот слух не имеет никаких оснований.
М-с Кэндэр. Ну, да – никаких оснований! Во всем этом, пожалуй, не больше правды, чем в истории насчет м-с Фестино и полковника Кассино, – помните? – об этом говорили прошлый месяц. Впрочем, этот случай так и остался невыясненным…
Джозэф Сэрфэс. Наглость иных клеветников просто чудовищна.
Мария. Это так, но по-моему одинаково виновны и те, кто разносит эти сплетни по городу.
М-с Кэндэр. Ну, ясно: пересказчики не лучше выдумщиков – это старое замечание и очень верное, но что же делать, скажите на милость? Как помешаешь людям болтать? Сегодня м-с Клаккит уверяла меня, что м-р и м-с Хонимун[36] стали, наконец, настоящими мужем и женой. Она также намекнула мне, – что некоторая вдова, – она живет на соседней улице, – неожиданно оправилась от своей «водянки» и удивительнейшим образом приобрела прежнюю талию. А по словам мисс Таттл[37] – она своими глазами это видела! – лорд Буффало застал свою супругу в доме довольно-таки неважной репутации; а сэр Гарри Букет и Том Соунтэр[38] дрались на дуэли по тому же поводу. Но, боже мой, неужели вы думаете, что я стану распространять эти сплетни? Нет, нет! Пересказчики, повторяю, не лучше выдумщиков.
Джозэф Сэрфэс. Ах, м-с Кэндэр, если б все были так добродушны и снисходительны, как вы!
М-с Кэндэр. Откровенно скажу, м-р Сэрфэс, я терпеть не могу, когда на людей нападают за глаза; если даже какие-нибудь некрасивые факты говорят против моих знакомых, то я все-таки предпочитаю думать о них самое лучшее. Кстати, это ведь, надеюсь, не верно, будто бы ваш брат совершенно разорился?
Джозэф Сэрфэс. Боюсь, что его дела и в самом деле очень плохи.
М-с Кэндэр. Ах, я это слышала… но вы должны передать ему, чтобы он не падал духом: почти все идут к тому же – лорд Спиндл, сэр Томас Сплинт, капитан Квинз и м-р Никкит, – все они, я слышала, вылетят в трубу на этой неделе; так что, если Чарльз погиб, то он увидит, что и половина его знакомых разорилась, а это, знаете ли, утешение.
Джозэф Сэрфэс. Еще бы, и даже очень большое.
Входит слуга.
Слуга. М-р Крэбтри и сэр Бэнджамэн Бэкбайт. (Уходит.)
Лэди Снируэл. Как видите, Мария, ваш обожатель преследует вас; теперь уж вам наверное не уйти от него.
Входят Крэбтри и сэр Бэнджамэн Бэкбайт.
Крэбтри. Лэди Снируэл, целую ваши ручки. М-с Кэндэр, кажется, вы незнакомы с моим племянником? Сэр Бэнджамэн Бэкбайт. Ей-богу, он очень неглуп и к тому же отличный поэт. Не так ли, лэди Снируэл?
Сэр Бэнджамэн. Ну, дядя, что это!
Крэбтри. Нет, ей-богу, это верно; по части ребуса или шарады он, по-моему, поспорит с лучшим стихотворцем в королевстве. Слышали ли вы, ваше сиятельство, его эпиграмму насчет того, как загорелись перья на шляпе лэди Фризл?[39] А ну, Бенджамэн, повтори ее. Или скажи шараду, которую ты экспромтом сочинил на вечере у м-с Драузи.[40] Ну, как это: первое – название рыбы, второе – великий мореплаватель…
Сэр Бэнджамэн. Дядя, ну… пожалуйста.
Крэбтри. Честное слово, вы просто поразились бы, если б только слышали, какой он мастер на такие штуки.
Лэди Снируэл. Удивляюсь, сэр Бэнджамэн, почему вы это до сих пор не напечатали ни одной иэ своих вещей?
Сэр Бэнджамэн. По правде говоря, очень уж это вульгарно – печатать свои произведения. Мои безделушки – по большей части шутки и сатиры на отдельных лиц, и я нахожу, что они лучше расходятся втихомолку, между друзьями этих лиц. Впрочем, у меня готово несколько любовных элегий, которые я думаю отдать на суд публики, но в том только случае, если они будут одобрены улыбкой этой лэди (указывает на Марию).
Крэбтри. Клянусь богом, милэди, он обессмертит вас. Вы будете известны потомству, как Петраркова Лаура или Уоллерова[41] Сахарисса.
Сэр Бэнджамэн (Марии). Да, я думаю, они вам понравятся, когда вы их увидите в прекрасном томе in quarto, где милый ручеек текста будет струиться по нежному лугу страницы. Клянусь богом, эти элегантные стихи будут совершенством в своем роде!
Крэбтри. Все это прекрасно – но слышали ли вы новость?
М-с Кэндэр. Как, сэр, вы намекаете на слух о…
Крэбтри. Нет, нет не то. Мисс Найсли[42] выходит замуж за собственного лакея.
М-с Кэндэр. Не может быть!
Крэбтри. Спросите сэра Бэнджамэна.
Сэр Бэнджамэн. Это верно: дело решенное; уже заказаны свадебные… ливреи.
Крэбтри. Да – и говорят были причины спешить с этой свадьбой.
Лэди Снируэл. Ну, я кое-что об этом и раньше слышала.
М-с Кэндэр. Этого не может быть, – и я удивляюсь, как можно верить сплетне насчет такой благоразумной лэди, как мисс Найсли.
Сэр Бэнджамэн. Да, боже мой, именно потому сразу и поверили. Она всегда была так осторожна и сдержанна, что для этого, конечно, были свои причины. Все в этом уверены.
М-с Кэндэр. Да, да: для репутации женщин ее типа скандал так же пагубен, как горячка для людей с крепким телосложением. И наоборот, слабые, болезненные, вечно прихварывающие репутации переживают сотню репутаций более прочных.
Сэр Бэнджамэн. Верно, милэди. Люди с плохой репутацией поступают так же, как люди с плохим здоровьем: зная свои слабые стороны, они избегают малейшего дуновения ветерка и заменяют недостаток жизненной силы заботливостью и осторожностью.
М-с Кэндэр. Хорошо, но все-таки это, может быть, только сплетня. Вы знаете, сэр Бэнджамэн, из-за таких пустяков часто возникают самые несправедливые слухи.
Крэбтри. Что это так, я ручаюсь. Слышали ли вы, как мисс Пайпер этим летом в Тэнбридже потеряла жениха и доброе имя? Сэр Бэнджамэн, вы помните?
Сэр Бэнджамэн. О, конечно, – презабавная история.
Лэди Снируэл. Как это было? Пожалуйста…
Крэбтри. Как-то вечером у м-с Понто зашел разговор о разведении у нас в Англии овец ново-шотландской породы. Одна из присутствовавших молодых лэди и говорит: «Я знаю такой случай: мисс Летиция Пайпер, моя кузина, купила ново-шотландскую овцу, от которой родились двойни». «Как! – восклицает вдовствующая лэди Дэндиззи (вы ведь знаете, она глуха, как колода), – как, – говорит, – у мисс Пайпер родились двойни?» Это недоразумение, как вы можете себе вообразить, вызвало взрыв хохота. На утро слух об этом пошел по всему городу, через три дня уже все поверили, что мисс Летиция Пайпер родила прехорошеньких мальчика и девочку, а через неделю уже стали называть имя отца и даже имя фермера, которому малютки отданы на воспитание.
Лэди Снируэл. Странно!
Крэбтри. Это факт, уверяю вас. Ей-богу! М-р Сэрфэс, извините, правда ли, что ваш дядя, сэр Оливер, возвращается на родину?
Джозэф Сэрфэс. Насколько мне известно – нет, сэр.
Крэбтри. Долгонько он пробыл в Ост-Индии. Вы едва ли его помните, – правда, ведь? Плохое для него будет утешение, когда он вернется и узнает, до чего дошел ваш брат!
Джоээф Сэрфэс. Чарльз был неблагоразумен, сэр, это, конечно, так; но я надеюсь, никто не станет восстанавливать против него сэра Оливера. Он еще может исправиться.
Сэр Бэнджамэн. Конечно, может; что касается меня, то я никогда не думал о нем, что это человек без всяких принципов. Конечно, он растерял всех своих друзей, но я слышал, что евреи ни о ком так хорошо не отзываются, как о нем.
Крэбтри. Ей-богу, верно, племянник. Будь у евреев свое управление, я думаю, Чарльз был бы у них олдэрмэном; он у них так популярен, ей-богу! Я слышал, с него в год дерут столько же процентов, сколько с ирландского займа. А когда он болен, о его выздоровлении молятся во всех синагогах.
Сэр Бэнджамэн. Однако, никто не живет роскошнее его. Мне передавали, что когда он угощает своих друзей, то за обед вместе с ним садится целая дюжина его поручителей; в это время десятка два кредиторов ждут в передней, а за каждым гостем стоит по судебному приставу.
Джоээф Сэрфэс. Вам, господа, это может быть и забавно, но вы совсем не щадите мои братские чувства.
Мария (в сторону). Эти сплетни невыносимы. (Громко.) Лэди Снируэл, я должна проститься с вами; мне нездоровится. (Уходит.)
М-с Кэндэр. Господи! Как она побледнела!
Лэди Снируэл. Пожалуйста, м-с Кэндэр? проводите ее: ей может понадобиться ваша помощь.
М-с Кэндэр. С величайшим удовольствием. Бедная девушка! Кто энает, в каком она положении? (Уходит.)
Лэдис Снируэл. Ничего особенного. Все дело в том, что она не выносит нападок на Чарльза, несмотря на размолвку с ним.
Сэр Бэнджамэн. Явное доказательство, что она к нему неравнодушна.
Крэбтри. Но, Бэнджамэн, из этого еще не следует, что ты должен от нее отказаться: ступай за ней и развесели ее. Почитай ей свои стихи. Пойдем, я тебе помогу.
Сэр Бэнджамэн. М-р Сэрфэс, я не имел намерения огорчать вас, но будьте уверены, что ваш брат – человек конченый.
Крэбтри. Совсем, совсем конченый. Ей-богу! Ему и гинеи не поверят в долг.
Сэр Бэнджамэн. И говорят, он уже распродал все, что только можно.
Крэбтри. Ничего не осталось, кроме нескольких незамеченных приставом пустых бутылок и фамильных портретов, и то, кажется, только потому, что портреты вделаны в стену.
Сэр Бэнджамэн. К сожалению, я слышал о нем и еще кое-какие скверные истории.
Крэбтри. Да, да, есть-таки за ним грешки, это уж верно!
Сэр Бэнджамэн (уходя). Впрочем, так. как он ваш брат…
Крэбтри. Мы вам все расскажем в другой раз.
Крэбтри и сэр Бэнджамэн уходят.
Лэди Снируэл. Ха, ха! До чего тяжело им бросить такой сюжет, не обработав его до конца.
Джоээф Сэрфэс. Мне кажется, вам слушать все это было не более приятно, чем Марии.
Лэди Снируэл. Может быть ее чувства сильнее, чем мы думаем. Вся семья будет здесь вечером, поэтому можете остаться здесь обедать: нам представится случай для дальнейших наблюдений. Пока что, я пойду разработать план интриги, а вы готовьтесь к роли влюбленного. (Уходят.)
Сцена II
Действие II
Сцена I
Джоээф Сэрфэс. Ни того, ни другой я не видел после моего последнего свидания с вами; могу, впрочем, сказать вам, что они не встречались друг с другом. Некоторые из ваших историй хорошо подействовали на Марию.
Лэди Снируэл. Ну, милейший Снэйк, это уж ваша заслуга! А как ваш брат? Дела его все хуже?
Джоээф Сэрфэс. Час от часу. Мне говорили, что вчера опять наложили арест на его имущество. Словом, его расточительность и сумасбродство неслыханны.
Лэди Снируэл. Бедный Чарльз!
Джоээф Сэрфэс. Да, несмотря на все его пороки, о нем нельзя не пожалеть. Бедный Чарльз! Если бы я только мог по-настоящему помочь ему! Человек, который оставляет брата своего в несчастьи, даже если тот заслуживает этого своими пороками, – такой человек…
Лэди Снируэл. О, боже, вы, кажется, собираетесь читать проповедь! Не забывайте, что тут – ваши друзья.
Джоээф Сэрфэс. Вы правы. Я приберегу эту сентенцию для сэра Питера. Как бы то ни было, но ведь это сущее благодеяние – избавить Марию от кутилы, которого если и может кто-нибудь исправить, то разве только особа с такими высокими совершенствами и с таким умом, как у вас.
Снэйк. Мне кажется, лэди Снируэл, сюда идут посторонние. Пойду переписывать письмо, о котором говорил вам. М-р Сэрфэс – ваш всепокорнейший…
Джоээф Сэрфэс. Сэр, свидетельствую вам свое глубочайшее… (Снэйк уходит.) Лэди Снируэл, очень жаль, что вы доверились этому типу.
Лэди Снируэл. Почему же?
Джоээф Сэрфэс. Я не раз заставал его в беседах со старым Раули, который прежде был дворецким у моего отца и, как вам известно, никогда не был мне другом.
Лэди Снируэл. И вы думаете, что он может изменить нам?
Джоээф Сэрфэс. Нет ничего вероятнее. Верьте моему слову, лэди Снируэл, у этого человека не хватит совести быть верным даже собственной своей подлости. Ах, Мария!
Входит Мария.
Лэди Снируэл. Мария, дорогая моя, что с вами? Что случилось?
Мария. Этот противный мой поклонник, сэр Бэнджамэн Бэкбайт, только что явился к моему опекуну со своим несносным дядей, Крэбтри. Я ускользнула и прибежала сюда, чтобы не встретиться с ними.
Лэди Снируэл. И это все?
Джозэф Сэрфэс. Если б мой брат был в их компании, может быть, вы бы их так не испугались?
Лэди Снируэл. Не придирайтесь. Мария просто услышала, что вы здесь, – ручаюсь, в этом все дело. Но, дорогая моя, что такое вам сделал сэр Бэнджамэн? Почему вы его так избегаете?
Мария. Мне он ничего не сделал, но я не выношу его языка. Его разговор – это сплошной пасквиль на всех его знакомых.
Джоээф Сэрфэс. Да, и хуже всего то, что нет никакой выгоды быть с ним незнакомым. Он такой же охотник насплетничать про незнакомого, как и про своего лучшего друга; да и его дядя – тоже не лучше.
Лэди Снируэл. Нельзя же так, нужно быть снисходительной. Сэр Бэнджамэн – человек остроумный, и он – поэт.
Мария. Что касается меня, то, право, остроумие теряет в моих глазах, если оно неразлучно со злостью. Как вы думаете, м-р Сзрфэс?
Джозэф Сэрфэс. Ну, конечно – так! Улыбаться шутке, которая должна уколоть нашего ближнего – это значит быть соучастником злодеяния.
Лэди Снируэл. Ну! Невозможно быть остроумным без некоторой доли злости; в злости вся соль. Как ваше мнение, м-р Сэрфэс?
Джозэф Сэрфэс. Совершенно правильно: если запретить в разговоре насмешку, он непременно покажется скучным и безвкусным.
Мария. Хорошо, я не стану спорить, насколько допустимо злословие; но уж в мужчине-то оно всегда противно. В нас есть тщеславие, зависть, соперничество и тысячи причин ставить ни во что друг друга; но мужчина-сплетник должен обладать трусостью женщины, чтобы решиться на клевету.
Входит слуга.
Слуга. Миссис Кэндэр ждет внизу. Если у вашего сиятельства есть время, она выйдет из кареты.
Лэди Снируэл. Просите ее войти. (Слуга уходит.) Вот, Мария, особа в вашем вкусе: хоть м-с Кэндэр немного и болтлива, но все согласны, что она добрейшая и превосходнейшая женщина.
Мария. Да, щеголяя своим добродушием и доброжелательством, она делает больше зла, чем явная злость старого Крэбтри.
Джоээф Сэрфэс. Честное слово, лэди Снируэл, – это верно; всякий рад, как я слышу, что разговор начинает переходить на репутации моих друзей, я больше всего боюсь за них, если их примется защищать миссис Кэндэр.
Лэди Снируэл. – Шш… – вот она!
Входит миссис Кэндэр.
М-с Кэндэр. Дорогая моя лэди Снируэл, мы не виделись целую вечность! М-р Сэрфэс, что слышно нового? Впрочем, мне все равно; ведь, я думаю, кроме дурного, ничего не услышишь.
Джоээф Сэрфэс. Именно так. Вы правы, сударыня.
М-с Кэндэр. А, Мария! Ну, милое дитя, как у вас с Чарльзом? Не вышло дело, а? Да, уж эти его сумасбродства… в городе ни о чем другом не говорят…
Мария. Очень жаль, что им больше нечего делать.
М-с Кэндэр. Верно, верно, дитя; да ведь рот людям не зашьешь. Мне приходилось слышать, – очень мне надо было это знать! – что ваш опекун, сэр Питер, и лэди Тизл не совсем-то поладили друг с другом. Сознаюсь: мне это было неприятно.
Мария. Удивительная наглость – лезть не в свое дело.
М-с Кэндэр. Совершенно верно, дитя, но как же быть? Люди вечно болтают – ничего не поделаешь. Вот не далее, как вчера, мне передавали, что мисс Гадабаут убежала с сэром Филигри Флэрт. Но, боже мой, нечего обращать внимание на слухи; правда, этот слух идет из верного источника…
Мария. Такие сплетни просто возмутительны!
M-с Кэндэр. Именно так, дитя, это совершенно неприлично, да, неприлично. Но свет так любит сплетни – никого не пощадит. Ну вот, кто бы мог заподозрить в нескромности вашего друга, мисс Прим? Но люди так злы: они уверяют, будто на прошлой неделе ее дядя задержал ее как раз в тот момент, когда она садилась в Йоркский дилижанс со своим учителем танцев.
Мария. Я ручаюсь, что этот слух не имеет никаких оснований.
М-с Кэндэр. Ну, да – никаких оснований! Во всем этом, пожалуй, не больше правды, чем в истории насчет м-с Фестино и полковника Кассино, – помните? – об этом говорили прошлый месяц. Впрочем, этот случай так и остался невыясненным…
Джозэф Сэрфэс. Наглость иных клеветников просто чудовищна.
Мария. Это так, но по-моему одинаково виновны и те, кто разносит эти сплетни по городу.
М-с Кэндэр. Ну, ясно: пересказчики не лучше выдумщиков – это старое замечание и очень верное, но что же делать, скажите на милость? Как помешаешь людям болтать? Сегодня м-с Клаккит уверяла меня, что м-р и м-с Хонимун[36] стали, наконец, настоящими мужем и женой. Она также намекнула мне, – что некоторая вдова, – она живет на соседней улице, – неожиданно оправилась от своей «водянки» и удивительнейшим образом приобрела прежнюю талию. А по словам мисс Таттл[37] – она своими глазами это видела! – лорд Буффало застал свою супругу в доме довольно-таки неважной репутации; а сэр Гарри Букет и Том Соунтэр[38] дрались на дуэли по тому же поводу. Но, боже мой, неужели вы думаете, что я стану распространять эти сплетни? Нет, нет! Пересказчики, повторяю, не лучше выдумщиков.
Джозэф Сэрфэс. Ах, м-с Кэндэр, если б все были так добродушны и снисходительны, как вы!
М-с Кэндэр. Откровенно скажу, м-р Сэрфэс, я терпеть не могу, когда на людей нападают за глаза; если даже какие-нибудь некрасивые факты говорят против моих знакомых, то я все-таки предпочитаю думать о них самое лучшее. Кстати, это ведь, надеюсь, не верно, будто бы ваш брат совершенно разорился?
Джозэф Сэрфэс. Боюсь, что его дела и в самом деле очень плохи.
М-с Кэндэр. Ах, я это слышала… но вы должны передать ему, чтобы он не падал духом: почти все идут к тому же – лорд Спиндл, сэр Томас Сплинт, капитан Квинз и м-р Никкит, – все они, я слышала, вылетят в трубу на этой неделе; так что, если Чарльз погиб, то он увидит, что и половина его знакомых разорилась, а это, знаете ли, утешение.
Джозэф Сэрфэс. Еще бы, и даже очень большое.
Входит слуга.
Слуга. М-р Крэбтри и сэр Бэнджамэн Бэкбайт. (Уходит.)
Лэди Снируэл. Как видите, Мария, ваш обожатель преследует вас; теперь уж вам наверное не уйти от него.
Входят Крэбтри и сэр Бэнджамэн Бэкбайт.
Крэбтри. Лэди Снируэл, целую ваши ручки. М-с Кэндэр, кажется, вы незнакомы с моим племянником? Сэр Бэнджамэн Бэкбайт. Ей-богу, он очень неглуп и к тому же отличный поэт. Не так ли, лэди Снируэл?
Сэр Бэнджамэн. Ну, дядя, что это!
Крэбтри. Нет, ей-богу, это верно; по части ребуса или шарады он, по-моему, поспорит с лучшим стихотворцем в королевстве. Слышали ли вы, ваше сиятельство, его эпиграмму насчет того, как загорелись перья на шляпе лэди Фризл?[39] А ну, Бенджамэн, повтори ее. Или скажи шараду, которую ты экспромтом сочинил на вечере у м-с Драузи.[40] Ну, как это: первое – название рыбы, второе – великий мореплаватель…
Сэр Бэнджамэн. Дядя, ну… пожалуйста.
Крэбтри. Честное слово, вы просто поразились бы, если б только слышали, какой он мастер на такие штуки.
Лэди Снируэл. Удивляюсь, сэр Бэнджамэн, почему вы это до сих пор не напечатали ни одной иэ своих вещей?
Сэр Бэнджамэн. По правде говоря, очень уж это вульгарно – печатать свои произведения. Мои безделушки – по большей части шутки и сатиры на отдельных лиц, и я нахожу, что они лучше расходятся втихомолку, между друзьями этих лиц. Впрочем, у меня готово несколько любовных элегий, которые я думаю отдать на суд публики, но в том только случае, если они будут одобрены улыбкой этой лэди (указывает на Марию).
Крэбтри. Клянусь богом, милэди, он обессмертит вас. Вы будете известны потомству, как Петраркова Лаура или Уоллерова[41] Сахарисса.
Сэр Бэнджамэн (Марии). Да, я думаю, они вам понравятся, когда вы их увидите в прекрасном томе in quarto, где милый ручеек текста будет струиться по нежному лугу страницы. Клянусь богом, эти элегантные стихи будут совершенством в своем роде!
Крэбтри. Все это прекрасно – но слышали ли вы новость?
М-с Кэндэр. Как, сэр, вы намекаете на слух о…
Крэбтри. Нет, нет не то. Мисс Найсли[42] выходит замуж за собственного лакея.
М-с Кэндэр. Не может быть!
Крэбтри. Спросите сэра Бэнджамэна.
Сэр Бэнджамэн. Это верно: дело решенное; уже заказаны свадебные… ливреи.
Крэбтри. Да – и говорят были причины спешить с этой свадьбой.
Лэди Снируэл. Ну, я кое-что об этом и раньше слышала.
М-с Кэндэр. Этого не может быть, – и я удивляюсь, как можно верить сплетне насчет такой благоразумной лэди, как мисс Найсли.
Сэр Бэнджамэн. Да, боже мой, именно потому сразу и поверили. Она всегда была так осторожна и сдержанна, что для этого, конечно, были свои причины. Все в этом уверены.
М-с Кэндэр. Да, да: для репутации женщин ее типа скандал так же пагубен, как горячка для людей с крепким телосложением. И наоборот, слабые, болезненные, вечно прихварывающие репутации переживают сотню репутаций более прочных.
Сэр Бэнджамэн. Верно, милэди. Люди с плохой репутацией поступают так же, как люди с плохим здоровьем: зная свои слабые стороны, они избегают малейшего дуновения ветерка и заменяют недостаток жизненной силы заботливостью и осторожностью.
М-с Кэндэр. Хорошо, но все-таки это, может быть, только сплетня. Вы знаете, сэр Бэнджамэн, из-за таких пустяков часто возникают самые несправедливые слухи.
Крэбтри. Что это так, я ручаюсь. Слышали ли вы, как мисс Пайпер этим летом в Тэнбридже потеряла жениха и доброе имя? Сэр Бэнджамэн, вы помните?
Сэр Бэнджамэн. О, конечно, – презабавная история.
Лэди Снируэл. Как это было? Пожалуйста…
Крэбтри. Как-то вечером у м-с Понто зашел разговор о разведении у нас в Англии овец ново-шотландской породы. Одна из присутствовавших молодых лэди и говорит: «Я знаю такой случай: мисс Летиция Пайпер, моя кузина, купила ново-шотландскую овцу, от которой родились двойни». «Как! – восклицает вдовствующая лэди Дэндиззи (вы ведь знаете, она глуха, как колода), – как, – говорит, – у мисс Пайпер родились двойни?» Это недоразумение, как вы можете себе вообразить, вызвало взрыв хохота. На утро слух об этом пошел по всему городу, через три дня уже все поверили, что мисс Летиция Пайпер родила прехорошеньких мальчика и девочку, а через неделю уже стали называть имя отца и даже имя фермера, которому малютки отданы на воспитание.
Лэди Снируэл. Странно!
Крэбтри. Это факт, уверяю вас. Ей-богу! М-р Сэрфэс, извините, правда ли, что ваш дядя, сэр Оливер, возвращается на родину?
Джозэф Сэрфэс. Насколько мне известно – нет, сэр.
Крэбтри. Долгонько он пробыл в Ост-Индии. Вы едва ли его помните, – правда, ведь? Плохое для него будет утешение, когда он вернется и узнает, до чего дошел ваш брат!
Джоээф Сэрфэс. Чарльз был неблагоразумен, сэр, это, конечно, так; но я надеюсь, никто не станет восстанавливать против него сэра Оливера. Он еще может исправиться.
Сэр Бэнджамэн. Конечно, может; что касается меня, то я никогда не думал о нем, что это человек без всяких принципов. Конечно, он растерял всех своих друзей, но я слышал, что евреи ни о ком так хорошо не отзываются, как о нем.
Крэбтри. Ей-богу, верно, племянник. Будь у евреев свое управление, я думаю, Чарльз был бы у них олдэрмэном; он у них так популярен, ей-богу! Я слышал, с него в год дерут столько же процентов, сколько с ирландского займа. А когда он болен, о его выздоровлении молятся во всех синагогах.
Сэр Бэнджамэн. Однако, никто не живет роскошнее его. Мне передавали, что когда он угощает своих друзей, то за обед вместе с ним садится целая дюжина его поручителей; в это время десятка два кредиторов ждут в передней, а за каждым гостем стоит по судебному приставу.
Джоээф Сэрфэс. Вам, господа, это может быть и забавно, но вы совсем не щадите мои братские чувства.
Мария (в сторону). Эти сплетни невыносимы. (Громко.) Лэди Снируэл, я должна проститься с вами; мне нездоровится. (Уходит.)
М-с Кэндэр. Господи! Как она побледнела!
Лэди Снируэл. Пожалуйста, м-с Кэндэр? проводите ее: ей может понадобиться ваша помощь.
М-с Кэндэр. С величайшим удовольствием. Бедная девушка! Кто энает, в каком она положении? (Уходит.)
Лэдис Снируэл. Ничего особенного. Все дело в том, что она не выносит нападок на Чарльза, несмотря на размолвку с ним.
Сэр Бэнджамэн. Явное доказательство, что она к нему неравнодушна.
Крэбтри. Но, Бэнджамэн, из этого еще не следует, что ты должен от нее отказаться: ступай за ней и развесели ее. Почитай ей свои стихи. Пойдем, я тебе помогу.
Сэр Бэнджамэн. М-р Сэрфэс, я не имел намерения огорчать вас, но будьте уверены, что ваш брат – человек конченый.
Крэбтри. Совсем, совсем конченый. Ей-богу! Ему и гинеи не поверят в долг.
Сэр Бэнджамэн. И говорят, он уже распродал все, что только можно.
Крэбтри. Ничего не осталось, кроме нескольких незамеченных приставом пустых бутылок и фамильных портретов, и то, кажется, только потому, что портреты вделаны в стену.
Сэр Бэнджамэн. К сожалению, я слышал о нем и еще кое-какие скверные истории.
Крэбтри. Да, да, есть-таки за ним грешки, это уж верно!
Сэр Бэнджамэн (уходя). Впрочем, так. как он ваш брат…
Крэбтри. Мы вам все расскажем в другой раз.
Крэбтри и сэр Бэнджамэн уходят.
Лэди Снируэл. Ха, ха! До чего тяжело им бросить такой сюжет, не обработав его до конца.
Джоээф Сэрфэс. Мне кажется, вам слушать все это было не более приятно, чем Марии.
Лэди Снируэл. Может быть ее чувства сильнее, чем мы думаем. Вся семья будет здесь вечером, поэтому можете остаться здесь обедать: нам представится случай для дальнейших наблюдений. Пока что, я пойду разработать план интриги, а вы готовьтесь к роли влюбленного. (Уходят.)
Сцена II
Комната в доме сэра Питера Тизл.
Входит сэр Питер Тизл.
Сэр Питер. Когда старый холостяк берет молодую жену, чего следует ждать? Уже шесть месяцев назад лэди Тизл, как говорится, сделала меня счастливейшим человеком, а на самом деле я несчастен, как собака. По дороге в церковь – мы уже немножко поспорили, а прежде чем отзвонили в колокола – мы уже великолепно переругались. Во время медового месяца я чуть не задохнулся от злости; и я потерял всякую отраду в жизни раньше, чем знакомые кончили меня поздравлять. А ведь, уж кажется, я выбирал осторожно: я взял девушку, воспитанную в деревне; верхом роскоши ей казалось шелковое платье, а наилучшим развлечением – ежегодный бал во время скачек. А теперь она так вошла во вкус всяких модных столичных дурачеств, как будто весь век свой не видела ни кустика, ни былинки дальше Гровенор-сквера. Знакомые издеваются надо мной, а в газетах на меня пишут пасквили. Она бросает на ветер мои деньги и противоречит всякому моему желанию; но хуже всего то, что, боюсь, я люблю ее, иначе я не мог бы вынести всего этого. Как бы то ни было, я никогда не дойду до такой слабости, чтобы сказать вслух об этом.
Входит Раули.
Раули. Мое почтение, сэр Питер. Как поживаете, сэр?
Сэр Питер. Прескверно, мистер Раули, прескверно. У меня одни огорчения и неприятности.
Раули. Что же такое случилось за один день?
Сэр Питер. Задавать такой вопрос женатому человеку!
Раули. Но не может же ваша супруга быть причиной ваших огорчений?
Сэр Питер. Как? Вам кто-нибудь сказал, что она умерла?
Раули. Вот, вот, сэр Питер, вы же ее любите, хоть вы и не совсем сошлись характерами.
Сэр Питер. Она одна во всем виновата, мистер Раули. Я – кротчайший человек в мире и ненавижу людей с тяжелым характером; я ей это повторяю по сто раэ в день.
Раули. Скажите!
Сэр Питер. Да, и что особенно странно, во всех наших спорах всегда неправа она. А лэди Снируэл и вся компания, с которой моя жена встречается в ее доме, еще больше подстрекают ее. В довершение всего, Мария, которой я все равно что отец, вздумала тоже бунтоваться против меня. Она решительно отказывает человеку, которого я, ее опекун, давно наметил ей в мужья. Она, кажется, хочет выйти за его беспутного брата.
Раули. Вам известно, сэр Питер, что я всегда брал на себя смелость не соглашаться с вами во взглядах на этих двух юношей. Смотрите, не ошибитесь в своем мнении относительно старшего. За Чарльза – я головой ручаюсь, что он еще загладит все свои грехи. Его достойный отец, когда-то – мой уважаемый господин, был таким же гулякой в молодые годы; однако после его смерти не осталось ни одного хорошего человека, который бы его не оплакивал.
Сэр Питер. Вы неправы, мистер Раули. Вы знаете, после смерти их отца я был их опекуном до тех пор, пока они не стали преждевременно независимы, благодаря щедрости дяди их, сэра Оливера. Уж, конечно, никто не имел больше меня случаев оценить их сердце, а я во всю свою жизнь никогда не ошибался. Джозэф – это прямой образец для наших молодых людей. Он человек высокой морали и живет согласно моральным правилам, которые исповедует. А другой… Даю вам слово: если он унаследовал хоть зерно нравственности, то уж давно промотал его вместе с прочим наследством. Да, старый друг, сэр Оливер, будет глубоко огорчен, когда поймет, как плохо воспользовались его щедростью.
Раули. Мне очень жаль, что вы так строги к этому юноше. Теперь в судьбе его наступает кризис. Я явился к вам с новостями удивительными.
Сэр Питер. Вот что? Послушаем.
Раули. Приехал сэр Оливер. В эту самую минуту он уже в Лондоне.
Сэр Питер. Что вы? Вы меня изумляете. Я думал, что в этом месяце вы его приезда никак не ждали.
Раули. Я и не ждал: его путешествие кончилось удивительно скоро.
Сэр Питер. Ей-богу, я буду очень рад увидеть старого друга. Ведь целых шестнадцать лет мы с ним не видались. Немало дней провели мы вместе… И что же, он пока не извещает племянников о своем приезде?
Раули. И извещать запретил строго-настрого. Он хочет сначала подвергнуть некоторому испытанию их характеры.
Сэр Питер. О, для того, чтобы оценить их по достоинству, никаких хитростей не нужно; впрочем, пусть его делает, как знает. Известно ему, что я женился?
Раули. Да, – и он скоро явится сюда поздравить вас.
Сэр Питер. Ну, это то же, что пить за здоровье человека, больного чахоткой… Ах, и посмеется же надо мной Оливер! Бывало, мы вместе издевались над браком, и он остался верен себе. Так, значит, он скоро будет у меня? Пойду распорядиться относительно его приема. Только прогну вас, мистер Раули: пожалуйста, ни слова насчет того, что лэди Тизл и я… иной раз, случается… поспорим…
Раули. Будьте спокойны.
Сэр Питер. Я не перенесу насмешек старика Нолля. Заставлю его думать, – прости мне, господи! – что мы очень счастливая парочка.
Раули. Понимаю вас. Но в таком случае, пока он будет здесь, вы должны остерегаться всяких размолвок с женой.
Сэр Питэр. Должны – ей-богу, так. Но как раз это и невозможно. Ах, мистер Раули, когда старый холостяк берет себе молодую жену, то его бы за это… впрочем, нет, – преступление в самом себе несет и наказание. (Уходит.)
Входит сэр Питер Тизл.
Сэр Питер. Когда старый холостяк берет молодую жену, чего следует ждать? Уже шесть месяцев назад лэди Тизл, как говорится, сделала меня счастливейшим человеком, а на самом деле я несчастен, как собака. По дороге в церковь – мы уже немножко поспорили, а прежде чем отзвонили в колокола – мы уже великолепно переругались. Во время медового месяца я чуть не задохнулся от злости; и я потерял всякую отраду в жизни раньше, чем знакомые кончили меня поздравлять. А ведь, уж кажется, я выбирал осторожно: я взял девушку, воспитанную в деревне; верхом роскоши ей казалось шелковое платье, а наилучшим развлечением – ежегодный бал во время скачек. А теперь она так вошла во вкус всяких модных столичных дурачеств, как будто весь век свой не видела ни кустика, ни былинки дальше Гровенор-сквера. Знакомые издеваются надо мной, а в газетах на меня пишут пасквили. Она бросает на ветер мои деньги и противоречит всякому моему желанию; но хуже всего то, что, боюсь, я люблю ее, иначе я не мог бы вынести всего этого. Как бы то ни было, я никогда не дойду до такой слабости, чтобы сказать вслух об этом.
Входит Раули.
Раули. Мое почтение, сэр Питер. Как поживаете, сэр?
Сэр Питер. Прескверно, мистер Раули, прескверно. У меня одни огорчения и неприятности.
Раули. Что же такое случилось за один день?
Сэр Питер. Задавать такой вопрос женатому человеку!
Раули. Но не может же ваша супруга быть причиной ваших огорчений?
Сэр Питер. Как? Вам кто-нибудь сказал, что она умерла?
Раули. Вот, вот, сэр Питер, вы же ее любите, хоть вы и не совсем сошлись характерами.
Сэр Питер. Она одна во всем виновата, мистер Раули. Я – кротчайший человек в мире и ненавижу людей с тяжелым характером; я ей это повторяю по сто раэ в день.
Раули. Скажите!
Сэр Питер. Да, и что особенно странно, во всех наших спорах всегда неправа она. А лэди Снируэл и вся компания, с которой моя жена встречается в ее доме, еще больше подстрекают ее. В довершение всего, Мария, которой я все равно что отец, вздумала тоже бунтоваться против меня. Она решительно отказывает человеку, которого я, ее опекун, давно наметил ей в мужья. Она, кажется, хочет выйти за его беспутного брата.
Раули. Вам известно, сэр Питер, что я всегда брал на себя смелость не соглашаться с вами во взглядах на этих двух юношей. Смотрите, не ошибитесь в своем мнении относительно старшего. За Чарльза – я головой ручаюсь, что он еще загладит все свои грехи. Его достойный отец, когда-то – мой уважаемый господин, был таким же гулякой в молодые годы; однако после его смерти не осталось ни одного хорошего человека, который бы его не оплакивал.
Сэр Питер. Вы неправы, мистер Раули. Вы знаете, после смерти их отца я был их опекуном до тех пор, пока они не стали преждевременно независимы, благодаря щедрости дяди их, сэра Оливера. Уж, конечно, никто не имел больше меня случаев оценить их сердце, а я во всю свою жизнь никогда не ошибался. Джозэф – это прямой образец для наших молодых людей. Он человек высокой морали и живет согласно моральным правилам, которые исповедует. А другой… Даю вам слово: если он унаследовал хоть зерно нравственности, то уж давно промотал его вместе с прочим наследством. Да, старый друг, сэр Оливер, будет глубоко огорчен, когда поймет, как плохо воспользовались его щедростью.
Раули. Мне очень жаль, что вы так строги к этому юноше. Теперь в судьбе его наступает кризис. Я явился к вам с новостями удивительными.
Сэр Питер. Вот что? Послушаем.
Раули. Приехал сэр Оливер. В эту самую минуту он уже в Лондоне.
Сэр Питер. Что вы? Вы меня изумляете. Я думал, что в этом месяце вы его приезда никак не ждали.
Раули. Я и не ждал: его путешествие кончилось удивительно скоро.
Сэр Питер. Ей-богу, я буду очень рад увидеть старого друга. Ведь целых шестнадцать лет мы с ним не видались. Немало дней провели мы вместе… И что же, он пока не извещает племянников о своем приезде?
Раули. И извещать запретил строго-настрого. Он хочет сначала подвергнуть некоторому испытанию их характеры.
Сэр Питер. О, для того, чтобы оценить их по достоинству, никаких хитростей не нужно; впрочем, пусть его делает, как знает. Известно ему, что я женился?
Раули. Да, – и он скоро явится сюда поздравить вас.
Сэр Питер. Ну, это то же, что пить за здоровье человека, больного чахоткой… Ах, и посмеется же надо мной Оливер! Бывало, мы вместе издевались над браком, и он остался верен себе. Так, значит, он скоро будет у меня? Пойду распорядиться относительно его приема. Только прогну вас, мистер Раули: пожалуйста, ни слова насчет того, что лэди Тизл и я… иной раз, случается… поспорим…
Раули. Будьте спокойны.
Сэр Питер. Я не перенесу насмешек старика Нолля. Заставлю его думать, – прости мне, господи! – что мы очень счастливая парочка.
Раули. Понимаю вас. Но в таком случае, пока он будет здесь, вы должны остерегаться всяких размолвок с женой.
Сэр Питэр. Должны – ей-богу, так. Но как раз это и невозможно. Ах, мистер Раули, когда старый холостяк берет себе молодую жену, то его бы за это… впрочем, нет, – преступление в самом себе несет и наказание. (Уходит.)
Действие II
Сцена I
Комната в доме сэра Питера Тизл.
Входят сэр Питер и лэди Тизл.
Сэр Питер. Лэди Тизл, лэди Тизл, я не потерплю этого!
Лэди Тизл. Сэр Питер, сэр Питер, терпите или не терпите это, как вам угодно, но я все должна делать по-своему – и буду, буду делать! – понимаете? Хоть я и воспитывалась в деревне, но отлично знаю, что замужние светские женщины в Лондоне никому не обязаны отчетом в своих действиях.
Сэр Питер. Очень хорошо, сударыня, очень хорошо! Значит, муж не должен иметь никакого влияния, никакой власти?
Лэди Тизл. Власти? Разумеется – нет. Если вам хотелось власти надо мной, вам бы следовало удочерить меня, а не жениться на мне: вы достаточно стары для этого.
Сэр Питер. Стар! Вот она где самая суть! Хороню, хорошо, лэди Тизл, своим характером вы можете сделать мою жизнь несчастной, но я не хочу разориться от вашего мотовства.
Лэди Тизл. Мотовства! Я уверена, что трачу не больше, чем прилично светской женщине.
Сэр Питер. Нет, нет, сударыня, вы не будете больше бросать денег на такую безумную роскошь. Ну, жизнь! Зимой убирать свой будуар цветами! Тратить на это столько, что на эти деньги можно бы превратить Пантеон в оранжерею или устроить маевку на Рождестве!
Лэди Тизл. Сэр Питер, разве я виновата, что зимою цветы дороги? Браните климат, а не меня. Я, конечно, хотела бы, чтоб весна была круглый год и розы росли у нас под ногами.
Сэр Питер. Ох, сударыня, если б вы для этого родились, я не дивился бы таким речам. Но вы забываете, каково было ваше положение в свете, когда я женился на вас.
Лэди Тизл. Нет, нет, я не забываю, оно было очень неприятно, а то бы я никогда не вышла за вас.
Сэр Питер. Да, да, сударыня, тогда вы были куда скромнее – вы были просто дочерью бедного помещика! Припомните-ка, лэди Тизл: когда я увидел вас в первый раз, вы сидели за пяльцами в простеньком холщевом платье, со связкой ключей у пояса, с гладко причесанными волосами, а ваша комната была увешана цветами из шерсти вашего вязанья.
Лэди Тизл. О, да! Я помню это очень хорошо. И забавную же я жизнь вела тогда! Мне приходилось смотреть за молочной фермой, за птичьим двором, делать выписки из семейной книги рецептов и чесать собачонку тети Деборы.
Сэр Питер. Да, да, сударыня, именно так и было.
Лэди Тизл. А мои вечерние развлечения! Делать выкройки для рукавчиков, которых не из чего было шить; играть в карты с приходским священником; читать что-нибудь «духовное» тетке или бренчать на разбитых клавикордах, чтобы усыпить отца после охоты за лисицей.
Сэр Питер. Я очень рад, что у вас такая хорошая память. Да, сударыня, и вот от этаких развлечений я избавил вас; а теперь вам нужно карету vis-à-vis и троих напудренных лакеев и летом пару каких-то белых котят, а не лошадей, чтобы ездить в Кэнсингтон-Гарден. Похоже, вы уж забыли, как тряслись верхом на кляче, да и на этой кляче вы сидели вдвоем – с своим ключником.
Лэди Тизл. Нет, клянусь, этого никогда не было! Никакого ключника и никакой клячи!
Сэр Питер. Да, сударыня, вот какое было ваше положение. А что я сделал для вас? Я сделал вас женщиной светской, богатой, знатной – словом, я сделал вас своей женой.
Лэди Тизл. Прекрасно, теперь, чтобы довершить благодеяния, вам остается только…
Входят сэр Питер и лэди Тизл.
Сэр Питер. Лэди Тизл, лэди Тизл, я не потерплю этого!
Лэди Тизл. Сэр Питер, сэр Питер, терпите или не терпите это, как вам угодно, но я все должна делать по-своему – и буду, буду делать! – понимаете? Хоть я и воспитывалась в деревне, но отлично знаю, что замужние светские женщины в Лондоне никому не обязаны отчетом в своих действиях.
Сэр Питер. Очень хорошо, сударыня, очень хорошо! Значит, муж не должен иметь никакого влияния, никакой власти?
Лэди Тизл. Власти? Разумеется – нет. Если вам хотелось власти надо мной, вам бы следовало удочерить меня, а не жениться на мне: вы достаточно стары для этого.
Сэр Питер. Стар! Вот она где самая суть! Хороню, хорошо, лэди Тизл, своим характером вы можете сделать мою жизнь несчастной, но я не хочу разориться от вашего мотовства.
Лэди Тизл. Мотовства! Я уверена, что трачу не больше, чем прилично светской женщине.
Сэр Питер. Нет, нет, сударыня, вы не будете больше бросать денег на такую безумную роскошь. Ну, жизнь! Зимой убирать свой будуар цветами! Тратить на это столько, что на эти деньги можно бы превратить Пантеон в оранжерею или устроить маевку на Рождестве!
Лэди Тизл. Сэр Питер, разве я виновата, что зимою цветы дороги? Браните климат, а не меня. Я, конечно, хотела бы, чтоб весна была круглый год и розы росли у нас под ногами.
Сэр Питер. Ох, сударыня, если б вы для этого родились, я не дивился бы таким речам. Но вы забываете, каково было ваше положение в свете, когда я женился на вас.
Лэди Тизл. Нет, нет, я не забываю, оно было очень неприятно, а то бы я никогда не вышла за вас.
Сэр Питер. Да, да, сударыня, тогда вы были куда скромнее – вы были просто дочерью бедного помещика! Припомните-ка, лэди Тизл: когда я увидел вас в первый раз, вы сидели за пяльцами в простеньком холщевом платье, со связкой ключей у пояса, с гладко причесанными волосами, а ваша комната была увешана цветами из шерсти вашего вязанья.
Лэди Тизл. О, да! Я помню это очень хорошо. И забавную же я жизнь вела тогда! Мне приходилось смотреть за молочной фермой, за птичьим двором, делать выписки из семейной книги рецептов и чесать собачонку тети Деборы.
Сэр Питер. Да, да, сударыня, именно так и было.
Лэди Тизл. А мои вечерние развлечения! Делать выкройки для рукавчиков, которых не из чего было шить; играть в карты с приходским священником; читать что-нибудь «духовное» тетке или бренчать на разбитых клавикордах, чтобы усыпить отца после охоты за лисицей.
Сэр Питер. Я очень рад, что у вас такая хорошая память. Да, сударыня, и вот от этаких развлечений я избавил вас; а теперь вам нужно карету vis-à-vis и троих напудренных лакеев и летом пару каких-то белых котят, а не лошадей, чтобы ездить в Кэнсингтон-Гарден. Похоже, вы уж забыли, как тряслись верхом на кляче, да и на этой кляче вы сидели вдвоем – с своим ключником.
Лэди Тизл. Нет, клянусь, этого никогда не было! Никакого ключника и никакой клячи!
Сэр Питер. Да, сударыня, вот какое было ваше положение. А что я сделал для вас? Я сделал вас женщиной светской, богатой, знатной – словом, я сделал вас своей женой.
Лэди Тизл. Прекрасно, теперь, чтобы довершить благодеяния, вам остается только…