Страница:
По мнению Ф.Н. Ильясова, в основе большинства современных радикальных идеологий также лежит специфически трансформировавшаяся в конце ХХ века идея социальной справедливости. В это время «актуальность лево/правого противостояния резко снизилась, и в мире практически перестали существовать две равнозначные глобальные “идеологические группы”», что привело к кризису социальной самоидентификации: значительная часть людей утратила возможность идентифицировать себя с глобальной группой. Естественным образом потребность быть членом сверхбольшой группы стала реализовываться в суррогатных формах, что, в частности, привело к росту национализма, религиозности и к более активному включению в малые псевдогруппы, типа спортивных болельщиков, музыкальных фанатов и членов религиозных сект».[16]
При этом объективно создаются предпосылки отчуждения членов субкультурных образований от господствующих в обществе правовых и нравственных ценностей, усиливающие подростковый эгоцентризм. З. Сардар и М.В. Девис пишут о влиянии субкультурных стереотипов следующее: «Уличные рэперы, носящие бейсболки задом наперед, широкие свитера и обрезанные джинсы поверх спортивных брюк Nike, не хотят выглядеть как недовольная черная молодежь американских городов, но вместе с имиджем они усваивают и их черты характера. Таким образом, преступность, прогулы занятий, наркотическая зависимость и беспорядочные половые связи, крушение родительского авторитета процветают…»[17]. Другими словами, происходят дезорганизация основных механизмов социализации и «неправильное формирования представления о себе, своего “Я – образа”»[18]. Социализация члена субкультурной группы продолжается, но рассогласуется с процессом индивидуализации, отчего вектор социализации направляется от общества.
Например, 18-летний Ж., обвиняемый в групповом грабеже и насильственном совершении действий сексуального характера, сообщил исследователям ряд характерных фактов. В частности, он значительно лучше чувствовал себя среди металлистов и рокеров, его привлекало «мужское братство», он старался ориентироваться на отчаянных ребят, вести себя так, чтобы не отстать от них, мог быть «жестким, непредсказуемым, срываться как с цепи собака». Ж. считал, что полностью соответствовал предъявляемым со стороны группы требованиям, гордился данной ему кличкой Дет (смерть). Он был уверен, что испытывал настоящее «чувство свободы», которой, как ему казалось, не хватает в обыденной жизни. При этом Ж. пояснил, что музыка являлась лишь формальным предлогом для вступления в группировку, больше привлекала «самостоятельность, возможность быть сильным, ни от кого не зависеть». Выражением свободы и силы, а также «мужской жесткости» служили и сюжеты его татуировок. Ж. подробно объяснял их смысл и символику.[19]
Еще более наглядно можно проследить последствия деформации мотивационной сферы любителей экстремального досуга на примере распространения хулиганства среди членов таких групп. Среди преступлений членов объединений приверженцев экстремальных форм досуга (байкеры, стритрейсеры, серферы, дайверы, дигеры) хулиганские проявления распространены достаточно широко, но связаны они, как правило, с нарушениями общеобязательных правил безопасности, нарушением эксплуатации транспортных средств, правил доступа и т. п. Однако в данной группе шире представлены (свыше 40% совершенных преступлений) посягательства, направленные против собственности, связанные с необходимостью получения дополнительных источников дохода и определенных вещей, субъективно значимых для продолжения прежних занятий.
Уже давно криминологи (С.С. Овчинский) определяют хулиганство как стартовую площадку для последующей преступной деятельности. Ослабление борьбы с хулиганскими проявлениями неизменно влечет за собой рост тяжкой насильственной преступности[20]. Так, среди преступлений, совершавшихся в 2000—2003 гг. российскими футбольными фанатами, хулиганство до недавнего времени занимало ведущее место (свыше 53% всех зарегистрированных преступлений членов данных групп)[21]. В этой группе высок также уровень преступного насилия против представителей власти.
Напомним, что сам термин hoolобозначает некоторую субкультурную молодежную группу, а никак не деяние. В Англии подростки hoolвыступали одной из основных ударных сил в околофутбольных погромах и иных массовых актах насилия. Потому наша языковая конструкция «гнать хулу» выглядит несколько искусственным и запоздалым во времени «переводом». Хулу на Руси не гнали, а возводили.
Следовательно, сущностью хулиганских деяний является не «хула» – нечто, эпатирующее людей, а создание беспорядка, учинение погрома, умышленное насилие, оскорбление окружающих, причем публичное (в части последствий).
Так, при просмотре футбольного матча на Манежной площади 9 июня 2002 г. присутствовало около 8,5 тысячи человек. Массовые беспорядки выразились в нападении на сотрудников милиции, избиении граждан, поджогах автомашин, погромах зданий. В результате беспорядков был убит учащийся 11-го класса школы Москвы, пострадали 78 человек. Причинен материальный ущерб 92 организациям и учреждениям, расположенным на площади и прилегающей территории, повреждено 112 автомобилей, включая машины «скорой помощи», вывозившие пострадавших. Были задержаны 102 участника массовых беспорядков. Из них 36 привлечены к уголовной ответственности по статьям 212 и 213 Уголовного кодекса Российской Федерации (далее – УК РФ), 66 – к административной[22]22. Среди них выявлены участники различных объединений и организаций экстремистской ориентации.
Закономерным последствием дезорганизации личностной сферы становится не только рост делинквентного поведения, но и неспособность к инновации, использованию различных форм политического участия. Например, на степень и формы участия молодых людей в протестных акциях, как справедливо отмечают Ю.А. Зубок и В.И. Чупров, «решающее влияние оказывает принадлежность молодых людей к малым группам преимущественно субкультурной направленности, а не к своему поколению как большой социальной группе. Неспособность современной молодежи осознать общие интересы и сформировать поколенческую идеологию (здесь и далее выделение авт.) во многом обусловлена высоким уровнем политического нигилизма.
Не случайно экстремальность в политической жизни оказалась на последнем месте, то есть собственно политическая составляющая молодежью до конца не осмыслена и если реализуется, то спонтанно».[23]
Полностью разделяя выводы названных авторов, считаем необходимым еще раз подчеркнуть, что определения «бытовой», «политический», «экономический», «национальный» или «религиозный» допустимы лишь применительно к экстремальности и, в меньшей мере, к нерадикальным идеям. Радикальные идеи, как правило, охватывают, в той или иной мере, множество мировоззренческих вопросов. Иначе и быть не может, поскольку существенно изменить общество, не затрагивая самые различные сферы жизни, невозможно. Деяние становится преступлением экстремисткой направленности не только потому, что выражает негативное отношение субъекта к экономическим, политическим, религиозным и тому подобным ценностям общественной жизни и причиняет вред тем или иным субъектам общественных отношений, а прежде всего потому, что запрещено уголовным законом под страхом наказания.
Такой подход представляется наиболее продуктивным, поскольку помогает обособить сферу, требующую законодательного воздействия, применения мер уголовной репрессии, которое, как учил еще Н. Макиавелли, должно быть быстрым, страшным и адресным, то есть точечным. Если же мы, криминологи, распространим понятие «экстремизм» на все идеологические и тому подобные отношения и установки, то рискуем нарушить тем самым конституционные принципы идеологического многообразия, свободы слова, свободы совести, свободы распространения информации, свободы ассоциаций, и многие другие, с самыми негативными последствиями и для правоприменительной практики, и для всего общества.
Например, председатель Государственной думы Российской Федерации Б. Грызлов в своей программной статье «Экстремизм как угроза суверенной демократии» определяет рассматриваемое явление как:
а) проявление идеологии национализма (нацизма) и ксенофобии;
б) социальное явление, обостряющееся там, где у людей возникают проблемы с самореализацией;
в) нападения и убийства по мотивам этнической и расовой ненависти;
г) силу, «которая стремится подорвать наше государство, наши традиции, перспективы развития нашей страны. То есть то, что дорого каждому из нас, вне зависимости от партийной принадлежности». Наконец, отмечается, что «от популизма до экстремизма не так далеко»[24]. В качестве примера популизма называется известный лозунг радикалов «Все поделить!».
Некоторые исследователи делают вывод, что «экстремизм может быть не только в действиях, но и в суждениях, в мыслях. Если первое из названных его проявлений может быть <…> соотнесено с экстремистской деятельностью, то экстремизм в суждениях может стать частью экстремистской деятельности лишь при определенных условиях: если он проявляется в действиях, образующих состав преступления… Не менее сложным представляется и соотношение понятий экстремистских действий и преступлений экстремистской направленности. Рассматривать их в качестве тождественных можно только тогда, когда речь идет об экстремистских действиях, которые признаны преступными в установленном порядке».[25]
На наш взгляд, все эти сложности возникают оттого, что одним единственным термином «экстремизм» пытаются определить качественно разные явления общественной жизни, в том числе не имеющие никакого отношения к предмету уголовно-правового регулирования. Против расширения понятия экстремизма за счет любых радикальных учений и ограничения тем самым свободы слова и совести выступают А.Ф. Истомин и Д.А. Лопаткин[26], а также правозащитники.
При этом российский законодатель под заявления о верности европейским стандартам защиты прав и свобод человека продолжает идти своим путем. С одной стороны, расширяется, при указании на «экстремистские» мотивы, перечень квалифицирующих признаков все большего числа преступлений. С другой стороны, преступлениями экстремистской направленности объявляются сразу все преступления, если у виновных лиц установлен такой мотив. Но если нет четкого указания на деяние, а есть описание то ли способа, то ли последствия, и ответственности быть не может. Неустранимые сомнения толкуются в пользу обвиняемого.
Попутно все более сокращается сфера применения уголовной ответственности за публичные провоцирующие действия, за хулиганство, прежде всего совершаемое несовершеннолетними (пресловутые нападения, групповые драки и повреждение имущества), а также более зрелыми лицами (незаконные митинги и собрания, распространение, изготовление и хранение экстремистских материалов). Деятельность юридических лиц и объединений граждан вообще остается без внимания законодателя, если только их представители не захотят поучаствовать в избирательной кампании. Отсутствует в нашем законодательстве ответственность и за создание и предоставление для ознакомления неограниченному числу лиц инструкций по совершению преступлений, за пропаганду насилия и криминальных традиций.
Между тем рост экстремальности молодежи проявляется в общем росте преступности несовершеннолетних и молодежи и, в частности, в росте числа преступлений экстремистской направленности.
Прошедшее десятилетие было ознаменовано в нашей стране и значительным ростом преступлений экстремистской направленности. Именно такие данные приводит ГИАЦ МВД России (табл. 7).
Таблица 7. Рост преступлений экстремистской направленности.
Для сравнения отметим, что в государствах, уделяющих внимание даже самым слабым по нашим меркам проявлениям ксенофобии и экстремизма (Франция, Германия, Голландия, Великобритания), регистрируется масса посягательств на почве национальной, расовой, религиозной и тому подобной вражды и ненависти. Например, по данным МВД Германии, в этой стране только в 1999 г. за экстремистские выходки – ксенофобию, антисемитизм, насилие на национальной почве – осуждены 10 037 человек, при этом лишь 746 преступлений было связано с применением насилия, остальные относились к преступлениям идеологического характера – ношение фашистской символики, публичное оправдание действий нацистов и т. п.[27]
Необходимо отметить, что в России данные явления «характеризуются высоким уровнем латентности, причем искусственной, так как при регистрации подобных деяний для правоохранительных органов определение, а затем и доказывание мотивов действий виновного представляет значительную сложность»[28]. Эти сложности во многом надуманные.
Так, с января по август 2005 г. в России нападениям фашиствующих групп подверглись 115 человек, из них восемь были убиты[29]. Согласно обзору независимого Института коллективного действия, распространенному на конференции ОБСЕ по антисемитизму и иным формам интолерантности (Испания, Кордова, 8–9 июня 2005 г.), в 2004 г. в России в ходе подобных нападений было убито не менее 45 человек, в 2003 г. – 20, тогда как первое убийство на почве вражды и ненависти было зарегистрировано правоохранительными органами лишь в конце 2003 г.[30]
Во многих случаях сами потерпевшие в силу разных причин не спешат с заявлениями в правоохранительные органы. Достаточно сказать, что актов дискриминации, непосредственно связанных с проявлениями вражды и ненависти в различных сферах общественных отношений, в нашей стране ежегодно регистрируется 1–2. Между тем подобные явления широко распространены. А. Кутьин, исследуя положение нелегальных мигрантов, отмечает высокую распространенность в отношении представителей данной социальной группы следующих преступных посягательств:
1) трудовые формы эксплуатации (принуждение работать сверх положенного времени без оплаты – 62%; работа с повышенной интенсивностью – 44%; длительные задержки заработной платы – 39%; принуждение выполнять работу, на которую работник не давал своего согласия, – 38%; принуждение работать без оплаты – 24%);
2) принуждение к сексуслугам (22% из числа опрошенных женщин, в Москве – до 30%);
3) психологическое насилие, угрозы, шантаж – 20%, изъятие паспортов – 20%;
4) ограничение свободы передвижения, полное или частичное содержание взаперти – 20% (в Москве – 31%) и т. п.[31]
Достоянием общественности становятся, как правило, лишь те преступления экстремистской направленности, которые совершаются демонстративно, в форме терроризирования в отношении представителей некоторых групп населения, так, чтобы вред отдельным лицам причинялся одновременно представителям всей социальной общности. При таком подходе правоприменительных органов соответствующую квалификацию получают лишь 1,5–2% всех преступлений экстремистской направленности.
Нередко скандалы с учетом и регистрацией нераскрытых преступлений, совершаемых на почве вражды и ненависти, становятся достоянием общественности. Так случилось после убийства 19 декабря 2004 г. в Москве выходца с Кавказа Д. Таркеладзе. Всего через два дня после произошедшего, 21 декабря, еще на стадии предварительной проверки, Московский уголовный розыск поспешил заявить, что «в МУРе полностью отвергают версию об убийстве на почве национальных отношений», но уже на следующий день после этого заявления в Интернете появилась информация, что ответственность за убийство взяла на себя организация под названием Национал-социалистическая группировка 88, которая сняла это убийство на пленку, поскольку не просто так убила кавказского студента, а сделала это сознательно, с политическим умыслом и даже желанием получить доступ к СМИ для устрашения и проповедей национальной ненависти.[32]
В других случаях экстремистами по совершенно формальным признакам в глазах общественности становятся обычные уголовники. Так, в сентябре 2003 г. банда скинхедов (так они сами себя называли, хотя из атрибутов идеологии у них остались только бритые головы. – Прим авт.), четверо молодых людей, вооруженных топором, арматурой и ножом-бабочкой, совершили налет на табор цыган племени люли, выходцев из Таджикистана, расположенный на пустыре рядом с железнодорожной платформой Дачное в окрестностях Санкт-Петербурга. В таборе в это время почти никого не было, и в руки молодчиков попали только две женщины и их дочери, которые были избиты с особой жестокостью. В результате одна девочка скончалась в больнице, вторую, получившую опасные для жизни ранения, врачам удалось спасти.
Расследованием установлено, что несколько подростков из расположенных рядом с табором домов, объединившись в банду, требовали от цыган либо покинуть место стоянки, либо платить им за «постой» деньги – 200 рублей на каждого. Обитатели табора платить не захотели, поэтому стычки несовершеннолетних хулиганов с цыганами были обыденным явлением. Не прошло и недели с момента преступления, как обвиняемые снова напали на табор…
Через несколько месяцев сотрудники уголовного розыска задержали молодых людей, подозреваемых в совершении преступления. Все они предстали перед судом. Присяжные признали их виновными в убийстве, покушении на убийство и умышленном причинении тяжкого вреда здоровью. Обвинение в экстремизме не предъявлялось.[33]
По данным МВД РФ, около 80% участников экстремистских групп составляют люди в возрасте 20—30 лет, свыше 10% – в возрасте 16—19 лет[34]. Основная масса осужденных (до 90%) – лица мужского пола, среди осужденных за насильственные преступления и участие в массовых беспорядках юношей 100%.
Большинство осужденных имеют среднее и неполное среднее специальное образование (учащиеся общеобразовательных школ и ПТУ), доля лиц с незаконченным высшим и высшим профессиональным образованием не превышает 6–8%. Число работающих и неработающих (и неучащихся) лиц среди экстремистов примерно равно – по 25%. Среди работающих преобладают лица временно занятые и низко квалифицированные (до 70%).
Материальный и образовательный уровень лидеров экстремистских групп, как правило, выше среднего. Среди них втрое выше уровень социально значимых навыков: работа на компьютере, умение управлять автомобилем, знание иностранных языков и т. п. Некоторые из них имели свой бизнес или получали материальную поддержку от других радикальных организаций, включая зарубежные. Число таких организаций колеблется и составляет, по разным оценкам, от 80 до 150.
Основную массу осужденных за совершение преступлений экстремистской направленности составляют горожане (65%), среди них лидируют жители крупных и средних городов, промышленных центров, в наибольшей мере испытавших негативные последствия шоковых реформ начала 90-х годов прошлого века. Исключение составляет движение скинхедов (скинов), возникшее и развивавшееся с самого начала в российских мегаполисах.
Сведения о численности скинхедов расходятся. По данным МВД РФ (2003 г.), в России их не более 15 тысяч. Самые крупные группировки, объединяющие более 5 тысяч человек, действуют в Москве и Подмосковье. В Санкт-Петербурге насчитывается около 3 тысяч бритоголовых, в Нижнем Новгороде, Ростове-на-Дону, Ярославле, Пскове и Калининграде – примерно по 1 тысяче. В 2002 г. был предотвращен съезд скинхедов в Москве, на который должны были собраться «делегаты» из 30 регионов, а в Петербурге запрещено факельное шествие бритоголовых.[35]
По данным Центра новой социологии и изучения практической политики «Феникс», число скинхедов в 2005 г. достигло 50 тысяч человек примерно в 85 городах. В Москве и Подмосковье их от 5 до 5,5 тысячи, в Петербурге и окрестностях – до 3 тысяч, в Нижнем Новгороде – более 2,5 тысячи, в Ростове-на-Дону – более 1,5 тысячи, в Пскове, Калининграде, Екатеринбурге, Краснодаре – свыше тысячи, в Воронеже, Самаре, Саратове, Красноярске, Иркутске, Омске, Томске, Владивостоке, Рязани, Петрозаводске – сотни.[36]
Как правило, скинхеды выступают против засилья оптовых и продуктовых рынков инонациональными элементами (недавно в этом вопросе федеральный законодатель, что называется, «пошел навстречу пожеланиям граждан»), совместного обучения и проживания русских и нерусских граждан. Они называют себя солдатами Третьей мировой войны, которые вступили в борьбу за чистоту арийской расы и нации. Их возмездию подвергаются не только афроамериканцы, но и кавказцы и китайцы, которые, по мнению бритоголовых, являясь поставщиками наркотиков, отравляют жизнь белому населению. Самый популярный из декларируемых лозунгов в среде скинов: «Пора навести порядок и выселить из города преступные диаспоры и пособников террора!» Согласно социологическим исследованиям, скинхеды:
– чаще других называют себя патриотами (76% против 59% в среднем по выборке);
– проявляют наиболее выраженный национализм, чаще других выступая за браки только между русскими (27% против 6% в среднем);
– наиболее нетерпимо и неприязненно относятся к представителям сексуальных меньшинств (37% против 32% в среднем);
– реже других верят в возможность отстаивать свои интересы правовыми мерами (38% против 30% в среднем);
– наиболее радикальны – взяться за оружие для защиты прав граждан считают целесообразным 38% скинхедов против 10% в среднем.
Среди других течений скинхеды выделяют в качестве близких себе наиболее агрессивные и деструктивные – панков и металлистов[37]. Однако оснований считать скинов наиболее многочисленным и организованным экстремистским движением нет. Они легко объединяются с футбольными фанатами, всевозможными территориальными группами хулиганов (гопами) и т. п. Значительно бо´льшую опасность представляют приверженцы различных радикальных религиозных учений, исповедующие идеи религиозной войны.
Среди осужденных экстремистов доля ранее судимых лиц относительно невелика – 20—25%, большинство (до 2004 г.) были осуждены за хулиганство (90%). Доля лиц, имеющих 2–3 судимости, составляет около 7% (преобладают насильственные и корыстно-насильственные преступления, совершенные в составе группы в несовершеннолетнем возрасте). Специальный рецидив – в пределах статистической погрешности. Лидеры, как правило, ранее не судимы.
На основании всего, сказанного выше, можно утверждать, что в основе совершения хулиганских и экстремистских деяний лежит специфический субкультурный конфликт. Он проявляется в том, что появление чуждых определенной субкультуре актуальных (как правило, эмоционально окрашенных) смыслов воспринимается носителями данной субкультуры как существенный раздражитель и даже как посягательство на собственную свободу, как опасность, грозящая собственной личности.[38]
При этом объективно создаются предпосылки отчуждения членов субкультурных образований от господствующих в обществе правовых и нравственных ценностей, усиливающие подростковый эгоцентризм. З. Сардар и М.В. Девис пишут о влиянии субкультурных стереотипов следующее: «Уличные рэперы, носящие бейсболки задом наперед, широкие свитера и обрезанные джинсы поверх спортивных брюк Nike, не хотят выглядеть как недовольная черная молодежь американских городов, но вместе с имиджем они усваивают и их черты характера. Таким образом, преступность, прогулы занятий, наркотическая зависимость и беспорядочные половые связи, крушение родительского авторитета процветают…»[17]. Другими словами, происходят дезорганизация основных механизмов социализации и «неправильное формирования представления о себе, своего “Я – образа”»[18]. Социализация члена субкультурной группы продолжается, но рассогласуется с процессом индивидуализации, отчего вектор социализации направляется от общества.
Например, 18-летний Ж., обвиняемый в групповом грабеже и насильственном совершении действий сексуального характера, сообщил исследователям ряд характерных фактов. В частности, он значительно лучше чувствовал себя среди металлистов и рокеров, его привлекало «мужское братство», он старался ориентироваться на отчаянных ребят, вести себя так, чтобы не отстать от них, мог быть «жестким, непредсказуемым, срываться как с цепи собака». Ж. считал, что полностью соответствовал предъявляемым со стороны группы требованиям, гордился данной ему кличкой Дет (смерть). Он был уверен, что испытывал настоящее «чувство свободы», которой, как ему казалось, не хватает в обыденной жизни. При этом Ж. пояснил, что музыка являлась лишь формальным предлогом для вступления в группировку, больше привлекала «самостоятельность, возможность быть сильным, ни от кого не зависеть». Выражением свободы и силы, а также «мужской жесткости» служили и сюжеты его татуировок. Ж. подробно объяснял их смысл и символику.[19]
Еще более наглядно можно проследить последствия деформации мотивационной сферы любителей экстремального досуга на примере распространения хулиганства среди членов таких групп. Среди преступлений членов объединений приверженцев экстремальных форм досуга (байкеры, стритрейсеры, серферы, дайверы, дигеры) хулиганские проявления распространены достаточно широко, но связаны они, как правило, с нарушениями общеобязательных правил безопасности, нарушением эксплуатации транспортных средств, правил доступа и т. п. Однако в данной группе шире представлены (свыше 40% совершенных преступлений) посягательства, направленные против собственности, связанные с необходимостью получения дополнительных источников дохода и определенных вещей, субъективно значимых для продолжения прежних занятий.
Уже давно криминологи (С.С. Овчинский) определяют хулиганство как стартовую площадку для последующей преступной деятельности. Ослабление борьбы с хулиганскими проявлениями неизменно влечет за собой рост тяжкой насильственной преступности[20]. Так, среди преступлений, совершавшихся в 2000—2003 гг. российскими футбольными фанатами, хулиганство до недавнего времени занимало ведущее место (свыше 53% всех зарегистрированных преступлений членов данных групп)[21]. В этой группе высок также уровень преступного насилия против представителей власти.
Напомним, что сам термин hoolобозначает некоторую субкультурную молодежную группу, а никак не деяние. В Англии подростки hoolвыступали одной из основных ударных сил в околофутбольных погромах и иных массовых актах насилия. Потому наша языковая конструкция «гнать хулу» выглядит несколько искусственным и запоздалым во времени «переводом». Хулу на Руси не гнали, а возводили.
Следовательно, сущностью хулиганских деяний является не «хула» – нечто, эпатирующее людей, а создание беспорядка, учинение погрома, умышленное насилие, оскорбление окружающих, причем публичное (в части последствий).
Так, при просмотре футбольного матча на Манежной площади 9 июня 2002 г. присутствовало около 8,5 тысячи человек. Массовые беспорядки выразились в нападении на сотрудников милиции, избиении граждан, поджогах автомашин, погромах зданий. В результате беспорядков был убит учащийся 11-го класса школы Москвы, пострадали 78 человек. Причинен материальный ущерб 92 организациям и учреждениям, расположенным на площади и прилегающей территории, повреждено 112 автомобилей, включая машины «скорой помощи», вывозившие пострадавших. Были задержаны 102 участника массовых беспорядков. Из них 36 привлечены к уголовной ответственности по статьям 212 и 213 Уголовного кодекса Российской Федерации (далее – УК РФ), 66 – к административной[22]22. Среди них выявлены участники различных объединений и организаций экстремистской ориентации.
Закономерным последствием дезорганизации личностной сферы становится не только рост делинквентного поведения, но и неспособность к инновации, использованию различных форм политического участия. Например, на степень и формы участия молодых людей в протестных акциях, как справедливо отмечают Ю.А. Зубок и В.И. Чупров, «решающее влияние оказывает принадлежность молодых людей к малым группам преимущественно субкультурной направленности, а не к своему поколению как большой социальной группе. Неспособность современной молодежи осознать общие интересы и сформировать поколенческую идеологию (здесь и далее выделение авт.) во многом обусловлена высоким уровнем политического нигилизма.
Не случайно экстремальность в политической жизни оказалась на последнем месте, то есть собственно политическая составляющая молодежью до конца не осмыслена и если реализуется, то спонтанно».[23]
Полностью разделяя выводы названных авторов, считаем необходимым еще раз подчеркнуть, что определения «бытовой», «политический», «экономический», «национальный» или «религиозный» допустимы лишь применительно к экстремальности и, в меньшей мере, к нерадикальным идеям. Радикальные идеи, как правило, охватывают, в той или иной мере, множество мировоззренческих вопросов. Иначе и быть не может, поскольку существенно изменить общество, не затрагивая самые различные сферы жизни, невозможно. Деяние становится преступлением экстремисткой направленности не только потому, что выражает негативное отношение субъекта к экономическим, политическим, религиозным и тому подобным ценностям общественной жизни и причиняет вред тем или иным субъектам общественных отношений, а прежде всего потому, что запрещено уголовным законом под страхом наказания.
Такой подход представляется наиболее продуктивным, поскольку помогает обособить сферу, требующую законодательного воздействия, применения мер уголовной репрессии, которое, как учил еще Н. Макиавелли, должно быть быстрым, страшным и адресным, то есть точечным. Если же мы, криминологи, распространим понятие «экстремизм» на все идеологические и тому подобные отношения и установки, то рискуем нарушить тем самым конституционные принципы идеологического многообразия, свободы слова, свободы совести, свободы распространения информации, свободы ассоциаций, и многие другие, с самыми негативными последствиями и для правоприменительной практики, и для всего общества.
Например, председатель Государственной думы Российской Федерации Б. Грызлов в своей программной статье «Экстремизм как угроза суверенной демократии» определяет рассматриваемое явление как:
а) проявление идеологии национализма (нацизма) и ксенофобии;
б) социальное явление, обостряющееся там, где у людей возникают проблемы с самореализацией;
в) нападения и убийства по мотивам этнической и расовой ненависти;
г) силу, «которая стремится подорвать наше государство, наши традиции, перспективы развития нашей страны. То есть то, что дорого каждому из нас, вне зависимости от партийной принадлежности». Наконец, отмечается, что «от популизма до экстремизма не так далеко»[24]. В качестве примера популизма называется известный лозунг радикалов «Все поделить!».
Некоторые исследователи делают вывод, что «экстремизм может быть не только в действиях, но и в суждениях, в мыслях. Если первое из названных его проявлений может быть <…> соотнесено с экстремистской деятельностью, то экстремизм в суждениях может стать частью экстремистской деятельности лишь при определенных условиях: если он проявляется в действиях, образующих состав преступления… Не менее сложным представляется и соотношение понятий экстремистских действий и преступлений экстремистской направленности. Рассматривать их в качестве тождественных можно только тогда, когда речь идет об экстремистских действиях, которые признаны преступными в установленном порядке».[25]
На наш взгляд, все эти сложности возникают оттого, что одним единственным термином «экстремизм» пытаются определить качественно разные явления общественной жизни, в том числе не имеющие никакого отношения к предмету уголовно-правового регулирования. Против расширения понятия экстремизма за счет любых радикальных учений и ограничения тем самым свободы слова и совести выступают А.Ф. Истомин и Д.А. Лопаткин[26], а также правозащитники.
При этом российский законодатель под заявления о верности европейским стандартам защиты прав и свобод человека продолжает идти своим путем. С одной стороны, расширяется, при указании на «экстремистские» мотивы, перечень квалифицирующих признаков все большего числа преступлений. С другой стороны, преступлениями экстремистской направленности объявляются сразу все преступления, если у виновных лиц установлен такой мотив. Но если нет четкого указания на деяние, а есть описание то ли способа, то ли последствия, и ответственности быть не может. Неустранимые сомнения толкуются в пользу обвиняемого.
Попутно все более сокращается сфера применения уголовной ответственности за публичные провоцирующие действия, за хулиганство, прежде всего совершаемое несовершеннолетними (пресловутые нападения, групповые драки и повреждение имущества), а также более зрелыми лицами (незаконные митинги и собрания, распространение, изготовление и хранение экстремистских материалов). Деятельность юридических лиц и объединений граждан вообще остается без внимания законодателя, если только их представители не захотят поучаствовать в избирательной кампании. Отсутствует в нашем законодательстве ответственность и за создание и предоставление для ознакомления неограниченному числу лиц инструкций по совершению преступлений, за пропаганду насилия и криминальных традиций.
Между тем рост экстремальности молодежи проявляется в общем росте преступности несовершеннолетних и молодежи и, в частности, в росте числа преступлений экстремистской направленности.
Прошедшее десятилетие было ознаменовано в нашей стране и значительным ростом преступлений экстремистской направленности. Именно такие данные приводит ГИАЦ МВД России (табл. 7).
Таблица 7. Рост преступлений экстремистской направленности.
Для сравнения отметим, что в государствах, уделяющих внимание даже самым слабым по нашим меркам проявлениям ксенофобии и экстремизма (Франция, Германия, Голландия, Великобритания), регистрируется масса посягательств на почве национальной, расовой, религиозной и тому подобной вражды и ненависти. Например, по данным МВД Германии, в этой стране только в 1999 г. за экстремистские выходки – ксенофобию, антисемитизм, насилие на национальной почве – осуждены 10 037 человек, при этом лишь 746 преступлений было связано с применением насилия, остальные относились к преступлениям идеологического характера – ношение фашистской символики, публичное оправдание действий нацистов и т. п.[27]
Необходимо отметить, что в России данные явления «характеризуются высоким уровнем латентности, причем искусственной, так как при регистрации подобных деяний для правоохранительных органов определение, а затем и доказывание мотивов действий виновного представляет значительную сложность»[28]. Эти сложности во многом надуманные.
Так, с января по август 2005 г. в России нападениям фашиствующих групп подверглись 115 человек, из них восемь были убиты[29]. Согласно обзору независимого Института коллективного действия, распространенному на конференции ОБСЕ по антисемитизму и иным формам интолерантности (Испания, Кордова, 8–9 июня 2005 г.), в 2004 г. в России в ходе подобных нападений было убито не менее 45 человек, в 2003 г. – 20, тогда как первое убийство на почве вражды и ненависти было зарегистрировано правоохранительными органами лишь в конце 2003 г.[30]
Во многих случаях сами потерпевшие в силу разных причин не спешат с заявлениями в правоохранительные органы. Достаточно сказать, что актов дискриминации, непосредственно связанных с проявлениями вражды и ненависти в различных сферах общественных отношений, в нашей стране ежегодно регистрируется 1–2. Между тем подобные явления широко распространены. А. Кутьин, исследуя положение нелегальных мигрантов, отмечает высокую распространенность в отношении представителей данной социальной группы следующих преступных посягательств:
1) трудовые формы эксплуатации (принуждение работать сверх положенного времени без оплаты – 62%; работа с повышенной интенсивностью – 44%; длительные задержки заработной платы – 39%; принуждение выполнять работу, на которую работник не давал своего согласия, – 38%; принуждение работать без оплаты – 24%);
2) принуждение к сексуслугам (22% из числа опрошенных женщин, в Москве – до 30%);
3) психологическое насилие, угрозы, шантаж – 20%, изъятие паспортов – 20%;
4) ограничение свободы передвижения, полное или частичное содержание взаперти – 20% (в Москве – 31%) и т. п.[31]
Достоянием общественности становятся, как правило, лишь те преступления экстремистской направленности, которые совершаются демонстративно, в форме терроризирования в отношении представителей некоторых групп населения, так, чтобы вред отдельным лицам причинялся одновременно представителям всей социальной общности. При таком подходе правоприменительных органов соответствующую квалификацию получают лишь 1,5–2% всех преступлений экстремистской направленности.
Нередко скандалы с учетом и регистрацией нераскрытых преступлений, совершаемых на почве вражды и ненависти, становятся достоянием общественности. Так случилось после убийства 19 декабря 2004 г. в Москве выходца с Кавказа Д. Таркеладзе. Всего через два дня после произошедшего, 21 декабря, еще на стадии предварительной проверки, Московский уголовный розыск поспешил заявить, что «в МУРе полностью отвергают версию об убийстве на почве национальных отношений», но уже на следующий день после этого заявления в Интернете появилась информация, что ответственность за убийство взяла на себя организация под названием Национал-социалистическая группировка 88, которая сняла это убийство на пленку, поскольку не просто так убила кавказского студента, а сделала это сознательно, с политическим умыслом и даже желанием получить доступ к СМИ для устрашения и проповедей национальной ненависти.[32]
В других случаях экстремистами по совершенно формальным признакам в глазах общественности становятся обычные уголовники. Так, в сентябре 2003 г. банда скинхедов (так они сами себя называли, хотя из атрибутов идеологии у них остались только бритые головы. – Прим авт.), четверо молодых людей, вооруженных топором, арматурой и ножом-бабочкой, совершили налет на табор цыган племени люли, выходцев из Таджикистана, расположенный на пустыре рядом с железнодорожной платформой Дачное в окрестностях Санкт-Петербурга. В таборе в это время почти никого не было, и в руки молодчиков попали только две женщины и их дочери, которые были избиты с особой жестокостью. В результате одна девочка скончалась в больнице, вторую, получившую опасные для жизни ранения, врачам удалось спасти.
Расследованием установлено, что несколько подростков из расположенных рядом с табором домов, объединившись в банду, требовали от цыган либо покинуть место стоянки, либо платить им за «постой» деньги – 200 рублей на каждого. Обитатели табора платить не захотели, поэтому стычки несовершеннолетних хулиганов с цыганами были обыденным явлением. Не прошло и недели с момента преступления, как обвиняемые снова напали на табор…
Через несколько месяцев сотрудники уголовного розыска задержали молодых людей, подозреваемых в совершении преступления. Все они предстали перед судом. Присяжные признали их виновными в убийстве, покушении на убийство и умышленном причинении тяжкого вреда здоровью. Обвинение в экстремизме не предъявлялось.[33]
По данным МВД РФ, около 80% участников экстремистских групп составляют люди в возрасте 20—30 лет, свыше 10% – в возрасте 16—19 лет[34]. Основная масса осужденных (до 90%) – лица мужского пола, среди осужденных за насильственные преступления и участие в массовых беспорядках юношей 100%.
Большинство осужденных имеют среднее и неполное среднее специальное образование (учащиеся общеобразовательных школ и ПТУ), доля лиц с незаконченным высшим и высшим профессиональным образованием не превышает 6–8%. Число работающих и неработающих (и неучащихся) лиц среди экстремистов примерно равно – по 25%. Среди работающих преобладают лица временно занятые и низко квалифицированные (до 70%).
Материальный и образовательный уровень лидеров экстремистских групп, как правило, выше среднего. Среди них втрое выше уровень социально значимых навыков: работа на компьютере, умение управлять автомобилем, знание иностранных языков и т. п. Некоторые из них имели свой бизнес или получали материальную поддержку от других радикальных организаций, включая зарубежные. Число таких организаций колеблется и составляет, по разным оценкам, от 80 до 150.
Основную массу осужденных за совершение преступлений экстремистской направленности составляют горожане (65%), среди них лидируют жители крупных и средних городов, промышленных центров, в наибольшей мере испытавших негативные последствия шоковых реформ начала 90-х годов прошлого века. Исключение составляет движение скинхедов (скинов), возникшее и развивавшееся с самого начала в российских мегаполисах.
Сведения о численности скинхедов расходятся. По данным МВД РФ (2003 г.), в России их не более 15 тысяч. Самые крупные группировки, объединяющие более 5 тысяч человек, действуют в Москве и Подмосковье. В Санкт-Петербурге насчитывается около 3 тысяч бритоголовых, в Нижнем Новгороде, Ростове-на-Дону, Ярославле, Пскове и Калининграде – примерно по 1 тысяче. В 2002 г. был предотвращен съезд скинхедов в Москве, на который должны были собраться «делегаты» из 30 регионов, а в Петербурге запрещено факельное шествие бритоголовых.[35]
По данным Центра новой социологии и изучения практической политики «Феникс», число скинхедов в 2005 г. достигло 50 тысяч человек примерно в 85 городах. В Москве и Подмосковье их от 5 до 5,5 тысячи, в Петербурге и окрестностях – до 3 тысяч, в Нижнем Новгороде – более 2,5 тысячи, в Ростове-на-Дону – более 1,5 тысячи, в Пскове, Калининграде, Екатеринбурге, Краснодаре – свыше тысячи, в Воронеже, Самаре, Саратове, Красноярске, Иркутске, Омске, Томске, Владивостоке, Рязани, Петрозаводске – сотни.[36]
Как правило, скинхеды выступают против засилья оптовых и продуктовых рынков инонациональными элементами (недавно в этом вопросе федеральный законодатель, что называется, «пошел навстречу пожеланиям граждан»), совместного обучения и проживания русских и нерусских граждан. Они называют себя солдатами Третьей мировой войны, которые вступили в борьбу за чистоту арийской расы и нации. Их возмездию подвергаются не только афроамериканцы, но и кавказцы и китайцы, которые, по мнению бритоголовых, являясь поставщиками наркотиков, отравляют жизнь белому населению. Самый популярный из декларируемых лозунгов в среде скинов: «Пора навести порядок и выселить из города преступные диаспоры и пособников террора!» Согласно социологическим исследованиям, скинхеды:
– чаще других называют себя патриотами (76% против 59% в среднем по выборке);
– проявляют наиболее выраженный национализм, чаще других выступая за браки только между русскими (27% против 6% в среднем);
– наиболее нетерпимо и неприязненно относятся к представителям сексуальных меньшинств (37% против 32% в среднем);
– реже других верят в возможность отстаивать свои интересы правовыми мерами (38% против 30% в среднем);
– наиболее радикальны – взяться за оружие для защиты прав граждан считают целесообразным 38% скинхедов против 10% в среднем.
Среди других течений скинхеды выделяют в качестве близких себе наиболее агрессивные и деструктивные – панков и металлистов[37]. Однако оснований считать скинов наиболее многочисленным и организованным экстремистским движением нет. Они легко объединяются с футбольными фанатами, всевозможными территориальными группами хулиганов (гопами) и т. п. Значительно бо´льшую опасность представляют приверженцы различных радикальных религиозных учений, исповедующие идеи религиозной войны.
Среди осужденных экстремистов доля ранее судимых лиц относительно невелика – 20—25%, большинство (до 2004 г.) были осуждены за хулиганство (90%). Доля лиц, имеющих 2–3 судимости, составляет около 7% (преобладают насильственные и корыстно-насильственные преступления, совершенные в составе группы в несовершеннолетнем возрасте). Специальный рецидив – в пределах статистической погрешности. Лидеры, как правило, ранее не судимы.
На основании всего, сказанного выше, можно утверждать, что в основе совершения хулиганских и экстремистских деяний лежит специфический субкультурный конфликт. Он проявляется в том, что появление чуждых определенной субкультуре актуальных (как правило, эмоционально окрашенных) смыслов воспринимается носителями данной субкультуры как существенный раздражитель и даже как посягательство на собственную свободу, как опасность, грозящая собственной личности.[38]