Берг Кэрол. Сын Авонара

   — Не вижу ничего смешного, — буркнул мальчишка.
   Д'Натель был мрачен с того дня, когда увидел рекрутов. Но при виде разозленного Паоло, утопающего в несоразмерном одеянии, веселые искорки зажглись в его глазах. И как огонь охватывает сухие дрова, его охватило веселье. Я никогда еще не слышала его смеха. Глубокий и музыкальный, он, кажется, происходил из того же скрытого в глубине источника радости, где жила и его редкая улыбка. Казалось, солнце прогнало тучи после годами бушевавшей бури.
   Я не могла отвести от него глаз, и в его смехе слышалась нота, от которой кровь закипала во мне, как она не закипала уже вечность. Поэтому, хохоча над траурной и суровой чумазой физиономией Паоло, я высмеивала и себя за приступ «вдовьего вожделения». Я смеялась, пока из глаз не покатились слезы.
   — Ой, Паоло, — проговорила я, когда смогла членораздельно произносить слова. — Что, ради всех звезд, ты здесь делаешь?
   — Ничего, за что могут похвалить, — угрюмо огрызнулся он.
   — Значит, снова сбежал из дома и гоняешься за нами по лесам? Ясно, что найдется немало занятий, больше достойных похвалы. Твоя бабушка с ума сойдет.
   — Она умерла.
   — О нет! — Мир поглотил добрую часть нашей веселости.
   — Выпила слишком много кружек, пока я был в Гренатте. Была мертвецки пьяной. А потом просто мертвой.
   — Как мне жаль.
   — Думаю, не так жаль, как ей.
   — И кто же заботится о тебе теперь?
   — Никто не хочет. Конечно, шериф велел… Но он уехал и не возвращается. Дирк Кроули сказал, Чокнутая Люси может меня взять, но я не хочу жить у этой старой карги. Я справлюсь сам. — Д'Натель отпустил его ухо, и Паоло поправил перекрученный плащ. — Гессо сказал, он продаст мне лошадь за две мои серебряные монеты и все, что осталось в доме у бабки; я решил, это хорошая сделка, согласился и переехал в твой дом. Подумал, присмотрю за ним, пока не вернется шериф. Ничего не украл. Только съел то, что все равно сгнило бы. А сегодня увидел, как он едет и озирается. — Парнишка кивнул на Д'Нателя.
   — И решил поехать за ним?
   — Все равно делать нечего. Он куда интереснее Чокнутой Люси. У него меч и все такое.
   — Что съел — на здоровье. Все ли в порядке в доме?
   — Нормально. Те люди, жрецы, которые зарезали разбойников, все у тебя перерыли, но вроде ничего не взяли.
   — Жрецы обыскивали дом?
   »… побывали у тебя…» Эхо слов Грэми Роуэна заставило меня содрогнуться.
   — Они все оставили, как было, ты и не заметишь, что туда кто-то приходил.
   — Значит, они приехали ко мне сразу из Гренатты, так?
   — Нет. — Он на миг замялся. — Сначала приехали в деревню.
   — В Данфарри? Зачем?
   — Переговорить кое с кем. Расспрашивали о тебе… кто ты да откуда ты, живет ли кто с тобой.
   — Как они нашли мой дом, Паоло? Это очень важно. Как они узнали, куда ехать?
   Мальчик ковырял ногой землю, отводя глаза в сторону.
   — Кое-кто рассказал им, когда они приехали из Гренатты. Кое-кто отвел их туда. — Каждое слово давалось ему с трудом. — Это был тот же человек, кто рассказал им о тебе все, рассказал о принце, о том, куда вы с ним поехали, о Валлеоре. — Паренек так сильно пнул камень, что тот улетел под деревья, вспугнув трех оленей, промчавшихся в лунном свете через дорогу.
   Я положила руку на плечо мальчика.
   — Паоло, иногда мы ошибаемся в людях, и нас больно ранит, когда они оказываются не такими честными, как мы думали. Но важно знать правду, особенно если сама жизнь зависит от того, кому именно мы доверяем. Тот, кто все рассказал им, был твоим другом?
   Паоло кивнул и произнес так тихо, что я едва расслышала его.
   — Это сделал Якопо. Шериф сказал, должно быть, они заставили его.
   Нет. Это не так. Предатель Роуэн, а не Якопо. Это шериф встречался с зидами в Гренатте, разговаривал и шутил с ними. Они сказали, он очень им помог. И еще была пуговица, и рассказ Терезы о лейранине в темном мундире с блестящими пуговицами, он гнался за нами по лесу, он был в Юриване…
   — Кто им рассказал? — Я взяла Паоло за подбородок и заставила посмотреть мне в глаза, готовая, если он повторит свои слова, в лучшем случае кричать, что он ошибся, в худшем — что он сам орудие злодеев, отказываясь верить ему, даже если собственное сердце и душа будут подтверждать правдивость его слов.
   — Это был Якопо. — Он не отводил глаз, словно понимая, что он сам — лучшее доказательство. Его худое грязное лицо отображало только скорбь и искренность, заставляло меня признать, как ужасно я ошибалась.
   Я намеренно не вспоминала о десяти годах наблюдений за Роуэном, доказывающих его исключительную честность. Вовсе не неоспоримые доказательства убеждали меня в его вине, можно найти сотни объяснений оторванным пуговицам и светловолосым лейранам. Но я прислушивалась только к собственному оскорбленному самолюбию, видела только ненавистную эмблему на его мундире. Даже его угроза привлечь к ответственности Якопо и Паоло была сознательно завуалированным предостережением.
   Все было так очевидно теперь: ночь пиршества на лугу, ночь Поиска зидов, налетевших, словно летняя гроза. У Якопо разболелась нога, я явственно видела его сидящим с трубочкой на каменной изгороди между лесом и Данфарри. Далеко от деревьев. Далеко от дома. На следующее утро он передумал говорить с шерифом. Он отказывался верить в реальность наших переживаний на горе, требовал сказать, к кому я еду, даже хотел знать имя, задавал вопросы, ответы на которые ему ни к чему было знать. Откуда он узнал, что я в Монтевиале? Как он оказался на улице Текстильщиков? Я зажмурилась, словно так снова могла уйти от правды, но все, что я видела, — старый морской мундир Якопо, темно-синий с медными пуговицами, он носил его не снимая, после того как вернулся со службы домой.
   Д'Натель увел нас на поляну далеко от дороги, и пока мы устраивались на ночь, я вспоминала записку, оставленную утром для Якопо. Я не только сообщала о нашем отъезде из Монтевиаля, но и говорила, что Роуэн обвинил его в связи с убийцами. Будет ли Якопо полезен зидам после разоблачения? Допустят ли они, чтобы Роуэн рассказывал всем, кто они такие? Мое отвратительное высокомерие убило и Якопо, и Роуэна.
   На следующее утро, за чаем и беконом, Паоло, а не Якопо стал главным предметом обсуждения. Баглос заявил, что мальчишка нам не нужен и он может отправляться на все четыре стороны.
   Я и слышать об этом не хотела. Страх, укоры совести и жесткая земля вынудили меня провести бессонную ночь, я была раздражительна и нетерпелива.
   — Нам придется либо везти его в Данфарри, где есть люди, способные позаботиться о нем, либо взять его с собой. Ребенок на дороге, один…
   Пока скорбный Паоло седлал лошадей и навьючивал на них сумки, я пояснила Д'Нателю и Баглосу, что случается с детьми, которых никто не опекает. Местные власти подпишут бумагу, где сказано, что ребенок будет получать содержание в обмен на труд до тех пор, пока ему не исполнится шестнадцать. Иными словами, он будет работать целыми днями от зари до зари, и поскольку хозяину не нужны дети старше шестнадцати, таких работников морят голодом или дают непосильные задания, которые калечат детей. Многие умирают, не дожив до шестнадцати. А у такого далеко не здорового ребенка, как Паоло, вообще не будет шансов.
   — У нас нет времени везти его в деревню, — заявил Баглос. — Нам нужно найти Ворота.
   — Нет. Возвращаться назад опасно. — Я была пока не готова рассказать о масштабах своей глупости.
   — Значит, мальчик останется с нами, — просто подытожил принц, отметая возражения Баглоса и снимая груз с моего сердца.
   Когда я сообщила Паоло, что он будет путешествовать с нами, пока не подвернется возможность отвезти его в Данфарри, мне показалось, он стал на пядь выше.
   — Но тебе придется отрабатывать содержание и слушаться всех нас беспрекословно.
   — Все, что прикажете, обещаю.
   — Дорога будет небезопасна, но ты уже выказывал в прошлом свою храбрость, и теперь мы ожидаем от тебя не меньшего. И самое главное, ты услышишь и увидишь многое, о чем никому нельзя рассказать, ни теперь, ни впредь. Наши жизни, и твоя тоже, будут зависеть от твоего молчания. Думаю, ты понимаешь, о чем я. Ты готов?
   Паоло заулыбался и закивал головой, пожалуй, он впервые был близок к тому, чтобы сказать «спасибо».
   — Для начала, — продолжала я, — возьмешь на себя лошадей. Баглос очень не любит возиться с ними, а у тебя, я знаю, хорошо получается.
   Пока я пересказывала Баглосу наш с Паоло разговор, мальчик обхватил руками шею моего чалого и уткнулся в коня лицом. Пусть из всего этого выйдет хоть что-нибудь хорошее.
 
   Мы ехали к Триглеви всего два дня, а все животные уже стали лучшими друзьями Паоло. Они при каждом удобном случае обнюхивали его шею, карманы и узкие ладошки, а ему было достаточно прищелкнуть языком, и лошади были готовы делать все, что от них требуется. Скоро мне уже казалось, что мальчик умеет читать мысли животных так же легко, как дж'эттаннин. На третье утро путешествия, когда Паоло помогал мне сесть в седло, я пожаловалась, что чалый плохо понимает мои команды. Паоло спросил, отчего я не называю коня по имени, тогда тому было бы легче. Когда я ответила, что не знаю его имени и у меня не было времени придумать его, мальчик уставился на меня с презрительным недоверием.
   — Его зовут Огненный Шип. Не понимаю, как этого можно не знать.
   — А как зовут коня принца?
   — У него пока что нет имени. Он выбирает. — Я не совсем поняла, идет речь о принце или о его коне. — Третьего зовут Полярная Звезда. — Подходящее имя для скакуна Проводника.
   — А твоя лошадь?
   Паоло вспыхнул, похлопывая по шее свою кобылку.
   — Молли. Она всего лишь хромая лошадка. Вроде меня.
   Мы держали путь на запад.

28

   Через три дня быстрой езды мы выбрались из лесов и оказались в каменистых холмах западного Лейрана. Это был суровый край, подверженный резким переменам погоды, с одинокими бедными селениями и землями, пригодными только разве что для выпаса овец. Я охотно верила, что именно здесь и жил Автор. В своем дневнике он жаловался на непредсказуемую погоду и каменистые почвы, которые так труд о обрабатывать, что он был вынужден продавать свой талант, чтобы прокормиться.
   Выехав из леса, мы тут же принялись расспрашивать в каждом доме, каждой деревне, где может находиться Йеннета, рядом с которой находились развалины. Деревеньки такого размера, как Йеннета, редко обозначались на картах, и даже те, кто слышал о ее существовании, имели смутное представление о ее местоположении. Один сказал, что это на севере, другой — что деревня находится строго на восток от того места, где Гленавен впадает в Дан. Третий сказал, что там нет никакого разрушенного замка, а деревня стоит рядом с каменоломнями. Странствующий медник, которого мы встретили у придорожного колодца, оказался самым осведомленным. Он сказал, что бывал в Йеннете.
   — Два года назад. Там почти никто не живет. И те, кто остался, такие бедные, что у них не найдется и чайника на починку.
   И он нарисовал нам план, в соответствии с которым Йеннета лежала между неким холмом Пелла и разрушенным замком, построенным еще в те времена, когда в Лейране не было королей. Холм Пелла напоминал старинный курган, Курган Пелла — место, изучением которого всегда мечтал заняться Кейрон.
   Мы отправились по указанному медником пути, погони пока не было. Проехав лиг двенадцать на запад, мы оказались у развилки. Дорога направо вела на северо-запад и соединялась с главной дорогой, идущей из Монтевиаля строго на запад к Ванесте. Менее наезженная дорога, ведущая налево, чуть отклонялась на юго-восток, огибая Курган Пелла, а затем поворачивала на юг к Йеннете.
   На второй день нашего продвижения по плану медника тучи сгустились и с каждым часом становились все мрачнее. Раскаты грома разносились по каменистым холмам, и в разгар утра черное небо прорвало.
   Баглос, съежившись в седле, ехал впереди, серый плащ прилип к телу под секущими струями воды. Паоло на своей Молли двигался вслед за дульсе. Около полудня мальчик развернул лошадь и остановился, перегородив дорогу и вынудив меня тоже остановиться. Я раздраженно набросилась на него:
   — Поезжай, Паоло. У меня нет желания торчать под этим дождем дольше, чем необходимо.
   Паоло был с головой завернут в необъятный плащ и сидел на своей лошадке, словно едущая за мужем на войну искерская женщина, которой запрещено выражать свои чувства иначе, как глазами. Высунув из своего одеяния только кончик носа, Паоло кивнул на грязную колею, уходящую влево. Из сочащейся влагой земли торчали небольшие группки сосен и берез и поднимались массивные, странной формы глыбы гранита, похожие на отвалы, оставленные гигантским кротом. Колея была довольно прямая, возможно, когда-то здесь была дорога.
   — Отлично, Паоло! — Пришлось кричать, чтобы заглушить шум бури. — Нагони Баглоса, скажи, что мы нашли поворот. Я подожду принца.
   Д'Натель весь день тащился позади. На самом деле с первой ночи в Монтевиале он почти отделился от нашей компании. Редко говорил и, когда мы ставили лагерь, мало ел и почти не спал, обходя дозором окрестности, пока мы с Баглосом стояли на часах; сам он дежурил последним, когда все остальные уже спали.
   Прошло уже больше получаса, когда он появился. Раздраженная долгим ожиданием под холодным дождем, я не стала дожидаться, пока он подъедет, а махнула рукой и свернула на грязную дорогу, спеша вслед за Баглосом и Паоло. Чем дальше в сторону, тем меньше колея походила на дорогу и все больше — на ручей. Ветер дергал и рвал плащ, словно проверяя, не осталось ли на моей одежде и теле сухого места. Казалось, он прилетел прямо с заснеженных вершин на юго-западе посмеяться над моим летним одеянием. Скоро вода и грязь окружили нас со всех сторон, и я перестала понимать, куда еду. В детстве мне нравилось наблюдать грозу над голыми холмами вокруг Комигора. Но буря теряет изрядную часть своего очарования, когда рядом нет трехфутовых стен и шестисотлетней крыши, чтобы спрятаться.
   Баглос остановился между холмами, Паоло рядом с ним. Пелена дождя и низкие тучи закрывали обзор.
   — Сомневаюсь, что мы по-прежнему едем по дороге, — прокричал дульсе, когда я подъехала. — Не знаю, что делать.
   Волосы облепили мне лицо, холодные ручьи стекали в глаза, зубы стучали так, что я с трудом говорила.
   — От развилки до деревни далеко?
   — Лудильщик говорил, полдня пути, но это в хорошую погоду. А если мы сбились с дороги…
   — Полагаю, нужно дождаться Д'Нателя, вдруг он сможет сказать больше.
   Принц снова где-то застрял. Нам опять пришлось долго ждать под холодным дождем. Почти в тот же миг, когда он выехал из завесы дождя, волосы у меня встали дыбом — шагах в пятидесяти от того места, где мы ждали, в сосну ударила сверкающая молния, дерево загорелось. Я вцепилась в поводья, чтобы удержать Огненного Шипа, Баглос буквально прилип к шее своего коня.
   — Ты не можешь вести нас дальше? — спросил принц, как только наши кони перестали волноваться. Его жеребец успокоился от простого прикосновения руки принца.
   — Нет, мой господин. Как ни печально, сейчас это невозможно. У меня нет доступа к знаниям в бурю.
   — Тогда поезжай к тем валунам справа. Я догоню. — Д'Натель казался взволнованным и рассеянным.
   — Да, господин. — Баглос развернул коня.
   Дульсе привел нас к гранитной глыбе, которая в незапамятные времена треснула и разошлась в стороны, и между обломками остался разлом. Этот разлом был просто мечтой промокшего путника, потому что обе части глыбы сходились наверху, словно желая снова соединиться, а внизу получалась глубокая, узкая и чудесно сухая ниша.
   Паоло привязал коней под прикрытием в виде огромного камня, и мы все трое заползли в нишу. Я привалилась к каменной стенке, осела на сырую землю и завернулась в мокрый плащ. Капли воды стекали с края валуна на напряженное лицо Баглоса, высунувшегося из укрытия и высматривающего принца среди серых холмов. Паоло забился в самый дальний угол и быстро уснул. Кажется, мальчишка мог спать в любых условиях. Я завидовала ему.
   Вымокший Д'Натель скоро показался из стены дождя, ведя коня за собой. Он принес мокрые поленья и пропитанный водой хворост. Баглос взял у принца коня и отвел к остальным, Д'Натель бросил дрова рядом со мной. Склонившись над ними, он легко подул на ладонь и провел рукой над сырыми деревяшками. Над дровами поднялось крошечное пламя, и через миг запылал настоящий костер.
   Я пересела ближе и дождалась сладостного мига, когда кости начали оттаивать.
   — Как ты хорошо придумал, — произнесла я, как только зубы перестали клацать. — Не знаю, что бы я делала без этого.
   Д'Натель пристально глядел на языки все разгорающегося пламени.
   — Выжила бы.
   От этих слов я вздрогнула, его тон был убийственно серьезным.
   — Наверное. Хотя иногда так не кажется. Но сейчас все-таки лучше.
   — Если бы это видели Наставники, — пробормотал Баглос, ни к кому в особенности не обращаясь, и протянул нам свою серебряную флягу со сладким крепким вином, которое всегда появлялось именно тогда, когда было особенно нужно.
   Гроза бушевала. Дождь полил еще сильнее, брызги залетали в отверстие между камнями и с шипением падали в огонь.
   — Баглос, расскажи нам о Наставниках… о Дассине, — попросила я. — Ты хорошо его знаешь?
   Как всегда, когда я задавала вопрос о другом мире, Баглос обратился к принцу.
   — Вы хотите, чтобы я ответил, мой господин?
   — Ты так ничего и не понял, глупейший из дульсе? Ведь очевидно, что эта женщина неразрывно связана с нашей судьбой. Без ее помощи и совета мы бы давно уже проиграли, и какие бы правила тебя ни заставляли соблюдать, на нее они не распространяются. Это понятно?
   — Как прикажете, Гире Д'Арнат. — Баглос, втягивая голову в узкие плечи, коротко поклонился.
   Но раздражение принца вылилось только в этот единственный упрек. Разум Д'Нателя блуждал по каким-то иным местам. Хотя его глаза были устремлены на Баглоса, он явно не видел темной головы, так униженно склоненной перед ним.
   — Ответь на ее вопросы и при любых обстоятельствах делай, как она скажет.
   — Да, мой господин. Как прикажете. — Как это происходило обычно, когда принц отдавал приказ, лицо дульсе на миг побледнело и тут же приняло свой обычный вид. Мне было интересно, в этот ли самый миг он находит в себе сокрытое знание и извлекает его на свет, но вопрос показался мне слишком личным, чтобы задавать его.
   Костер Д'Нателя горел ровно, заговоренные дрова, казалось, никогда не закончатся, как и ливень. Дульсе заговорил с нами голосом другого мира.
   — Наставники — это семь мужчин и женщин, считающихся самыми мудрыми и сильными среди дар'нети, Наследник выбирает их, чтобы они помогали ему учить дар'нети и вести их по Пути, а также противостоять лордам Зев'На. Наставники служат, пока не умрут, или не захотят оставить пост, или пока Наследник не попросит их уйти, последнее случается крайне редко. Мастер Дассин Целитель, Наставником его назначил еще дед Д'Нателя. Мастер часто ссорился с другими Наставниками, как я уже говорил вам, и часто отказывался советоваться с ними, когда это требовалось. Он занимался изучением истории Моста и выяснил, что наша обязанность — защищать его любой ценой, хотя многие обвиняют его в том, что он больше сосредоточен на вашем мире, а не на собственном.
   — А в чем Дассин не согласен с другими Наставниками? Это касается только решения послать двенадцатилетнего Д'Нателя на Мост? — спросила я.
   — Конфликт касается способов ведения войны. Много лет назад, когда Д'Натель был ребенком, мастера Дассина отправили в Пустыни, узнать больше о лордах и зидах. Его не было три года. Все были уверены, что его либо убили, либо обратили в рабство, а это почти одно и то же. Но, к всеобщему изумлению, он вернулся в Авонар, хромающий на одну ногу, заявляя, что бежал из плена. До сих пор это не удавалось никому, рабские ошейники Зев'На не позволяют использовать силу дар'нети, а мастер Дассин отказался рассказывать, как ему удалось бежать. Он еще не вполне оправился после испытаний, когда созвал Наставников на совет, закончившийся грандиозной ссорой и спорами.
   Баглос придвинулся к огню и заговорил с большим напором, словно жар костра, согревающий плоть, добавлял жара и его словам.
   — Ты должна понять, в каком положении мы оказались. Катастрофа была результатом неудавшегося заклятия. От него иссохли реки, сгорели луга и леса, большая часть нашего мира лежала в руинах. Дар'нети, не сошедшие с Пути, были обессилены, те, кому повезло, погибли, кому не повезло — стали зидами. В те годы, когда Наследники Д'Арната и Дж'Эттанна охраняли Ворота и ходили по Мосту, Пустыни начали исцеляться, силы лордов и зидов уменьшились. Но когда народ Дж'Эттанна подвел нас и его Наследник перестал ходить по Мосту, как был должен, и Наследнику Д'Арната пришлось охранять Мост в одиночестве, положение снова ухудшилось.
   Зиды снова стали сильнее, дар'нети пришлось сделаться воинами, и Наследнику — первым среди них, чтобы сдержать клятву охранять и защищать Мост. В своей речи к Наставникам Дассин сказал, что лорды гораздо страшнее, а зидов гораздо больше, чем мы думали, и дар'нети должны положить все силы для их обуздания. В чем состоял спор, мне никогда не рассказывали, но многие называли Дассина предателем. Мастер Дассин часто говорил, что не отправился бы в это тяжкое путешествие, знай он, как все обернется.
   Баглос взглянул на Д'Нателя и продолжал, слегка покраснев.
   — А случай с принцем довершил раскол. Д'Нателя объявили Наследником, назначив его учителем мастера Экзегета, когда мастер Дассин уехал из Авонара. Мастер Дассин объявил, будто мастер Экзегет величайший дурак, пусть и не зид, и сделал все, чтобы лишить нас последней надежды. Он не должен был так говорить о мастере Экзегете. Тот ведь был главой совета Наставников, человеком с великим талантом и огромным влиянием. И он сильно переживал ужасную ошибку со слишком ранним выходом Д'Нателя на Мост.
   — Ты не любишь Дассина, — заметила я.
   — Дульсе служат в меру своих дарований.
   — Ты удивился, когда Селина обнаружила его присутствие.
   Он выскочил из комнаты, когда в наших головах зазвучало послание Дассина.
   — Мне не рассказали о заклятии Дассина, о его послании, об исчезновении и восстановлении голоса принца, о провалах в его памяти, причиной которых тоже стал мастер Дассин. Мастер Экзегет наверняка не знал обо всем этом, иначе он рассказал бы мне. — Баглос залился румянцем. Он торопливо глотнул вина и снова убрал серебряную флягу в сумку. — Мне о многом не сказали.
   Я сочувствовала ему.
   — А откуда Дассин узнал обо мне, Баглос? Я размышляю об этом с того самого дня. Как он сумел направить Д'Нателя ко мне?
   — Не знаю, — ответил дульсе. — Меня готовили в такой спешке. Я ничего не слышал о мирской женщине. После возвращения из Пустынь мастер Дассин высказывал предположение, что все Изгнанники мертвы. Стало ясно, что он не прав, когда Ворота открылись, об этом я уже рассказывал. Но мастер Экзегет был уверен, что нам не следует рассчитывать на помощь Изгнанников в этом путешествии. Мой господин не знал никого, кто мог бы помочь… никого… — Его голос затих.
   — Твой господин… значит, твоим господином был Экзегет. И ты был его Проводником?
   Баглос неловко заерзал, поглядывая на Д'Нателя, но принц уже не слушал нас. Он стоял в просвете между камнями, повернувшись к нам спиной и глядя в дождь. И дульсе ответил мне, как ему было приказано.
   — Я восемь лет был мадриссе мастера Экзегета. Сопровождал его, когда Д'Нателя отправили на Мост. Когда Бендала ранили зиды, мастер Экзегет приказал мне связать себя обрядом с Д'Нателем.
   А когда Баглос поклялся повиноваться новому мадриссону, у него не осталось выбора.
   Вода обильно изливалась из тяжелых туч. Баглосу не хотелось продолжать рассказ без принца, и мы снова заговорили о схеме, начерченной Автором. Мне не нужно было даже смотреть в дневник, чтобы нарисовать на сырой земле знакомые линии и значки, пока мы обсуждали увиденные по пути места. Может ли Курган Пелла быть обозначен на схеме? Или разрушенный замок, или река Гленавен? Может быть, названия имеют значение? Баглос настаивал, что это не карта. Обескураживало то, что, находясь теперь совсем рядом с разгадкой, мы были нисколько не ближе, чем десять лет назад с Кейроном.
   Голова отяжелела, тепло расслабило меня, думать становилось все труднее. Я смутно осознавала, что рядом похрапывает дульсе, а Д'Натель снова вышел в дождь. Спит ли он когда-нибудь, сонно подумала я.
 
   Когда я открыла глаза навстречу бледному солнцу и птичьему пению, то не сразу сообразила, где нахожусь. Слишком часто в последние недели менялись места ночевок. Тишина смущала меня, пока я не поняла, что она означает окончание бури. Перед нашим укрытием начиналась небольшая березовая роща, ветерок шевелил золотистые листочки, стряхивая в траву последние капли. Баглос сопел, привалившись к скале. Костер Д'Нателя все еще горел, количество дров нисколько не уменьшилось. Паоло сидел у огня, положив подбородок на колени, он пристально глядел на меня, словно пытаясь разбудить силой мысли.
   Я поднялась с сырой земли, потянулась, разминая затекшие мышцы. Ощутив голодное бурчание в животе, я, кажется, поняла красноречивое молчание Паоло.
   — Ты голоден?