Берроуз Эдгар Райс. Тарзан (Сборник рассказов)

   — Пленница внутри? — спросил вновь пришедший.
   — Да, она здесь! — отвечал первый часовой. — Никто не переступал этого порога с тех пор, как я здесь стою.
   Новый часовой присел на корточки у дверей, а негр, смененный им, направился к своей собственной хижине.
   Мугамби подкрался ближе к углу хижины. В руке он сжимал толстую узловатую палку. Ничто не нарушало его хладнокровного спокойствия, хотя сердце его переполнилось радостью, когда он убедился, что леди действительно здесь. Часовой сидел спиной к углу, из-за которого вылезал чернокожий великан; он не видел огромной тени, приближавшейся к нему. Узловатая дубина описала дугу в воздухе и опустилась с глухим шумом на голову часового. В тишине раздался звук тупого удара, треск раздробленных костей — и часовой свалился одним безмолвным, безжизненным куском мяса.
   Через мгновенье Мугамби уже обшаривал внутренность хижины, сначала медленно, выкликая шепотом: «Леди!», потом с яростной поспешностью, пока истина не предстала перед ним во всей своей ужасной простоте: хижина была пуста!

XI
ТАРЗАН СНОВА СТАНОВИТСЯ ЗВЕРЕМ

   Несколько мгновений Верпер стоял над спящим Тарзаном с поднятым ножом, но страх остановил его. Что, если первый удар не попадет в сердце его жертвы? Верпер содрогнулся при мысли о том, что ожидает его в таком случае. Если бы даже Тарзан проснулся смертельно раненый, он и в те немногие минуты, которые ему осталось жить, мог бы разорвать своего убийцу на кусочки, если бы только захотел; а Верпер не сомневался, что Тарзан захочет этого.
   Приглушенный звук мягких шагов снова раздался в тростниках, на этот раз уже ближе. Верпер изменил свое намерение. Перед ним лежала широкая равнина, где он мог скрыться. Драгоценные камни принадлежали теперь ему. Остаться здесь дольше — значило все равно погибнуть: либо от руки Тарзана, либо от зубов приближающегося хищника. Он повернулся и стал украдкой пробираться сквозь тростник, направляясь к далекому лесу.
   Тарзан все еще спал. Куда девалась та необыкновенная чуткость, которая всегда охраняла его от неожиданных опасностей? Неужели этот нечуткий, крепко спящий человек был прежний живой, проницательный Тарзан? Может быть, страшный удар по голове, полученный им при землетрясении в Опаре, только на время притупил его чувства, — как знать?
   Хищник все ближе подкрадывался в тростниках. Тростник зашелестел и раздвинулся, и в двух шагах от спящего показалась массивная голова льва. Зверь остановился и, увидев спящего человека, весь согнулся и поджал задние лапы, а хвост его стегал по воздуху из стороны в сторону.
   Удары хвоста по тростнику разбудили Тарзана. Обитатели джунглей просыпаются живо — ив самый момент пробуждения они уже овладевают сознанием и состоянии управлять всеми своими способностями. Не успел Тарзан открыть глаза, как уже был на ногах с копьем в руке, готовый к нападению. Он снова был Тарзаном из племени обезьян, чутким, бдительным, проворным.
   Нет таких двух львов, которые обладали бы одинаковыми характерами, да и один и тот же лев при одних и тех же обстоятельствах не всегда поступает одинаково.
   Что руководило львом в его желании прыгнуть на человека — удивление, страх или осторожность, нам неизвестно. Мы знаем только, что он не привел своих намерений в исполнение. Он вовсе не прыгнул на человека. Он повернулся и прыгнул назад в тростник, в то время как Тарзан вскочил на ноги.
   Тарзан пожал плечами и обернулся, ища своего товарища. Того нигде не было видно. Сначала Тарзан подумал, что Верпер был схвачен и унесен другим львом, но осмотрев следы на песке, скоро пришел к убеждению, что бельгиец ушел один через равнину. На мгновение он был озадачен, но потом решил, что Верпер испугался, заслышав приближение льва, и в страхе бежал. Презрительная улыбка появилась на губах Тарзана, когда он подумал о том, что товарищ не потрудился даже предупредить его об угрожающей опасности. Что ж? Таков был этот человек! Тарзан не хотел больше ничего знать о нем. Он ушел — и бог с ним, он может спокойно оставаться, где хочет, Тарзан не станет его искать.
   В ста ярдах от того места, где он стоял, среди густой заросли тростников, одиноко подымалось большое дерево. Тарзан подошел к нему, взобрался наверх и, найдя удобный сук, уселся на нем и приготовился ко сну.
   Солнце стояло уже высоко в небе, когда Тарзан проснулся. Его мозг, возвращенный в примитивное состояние, не был занят никакими другими мыслями, кроме сознания необходимости добывать себе пищу и защищать свою жизнь. Поэтому ему незачем было просыпаться, пока не угрожала опасность или не давал себя чувствовать голод. На этот раз именно голод разбудил его.
   Открыв глаза, Тарзан потянулся, зевнул и сквозь густую листву стал осматривать местность. Его взгляд скользил по опустошенным полям и лугам Джона Клейтона, лорда Грейстока, но Тарзан-обезьяна не узнал этой местности. Как чужой смотрел он на движущиеся фигуры Басули и его воинов. Последние приготовляли себе завтрак и собирались в поход, чтобы отомстить за разгром дома их господина.
   Человек-обезьяна с любопытством оглядывал чернокожих. Где-то в глубине его сознания мелькала мысль, что все это имело какое-то отношение к нему, но он никак не мог связать свою новую жизнь, с которой ему пришлось встретиться после того, как он выбрался из темных подземелий Опара, с каким-нибудь событием из его прошлой жизни. Словно сквозь туман вспомнил он безобразную и страшную фигуру, волосатую, свирепую. И смутное чувство нежности овладело всем его диким существом, когда он старался узнать ее. Его память вернулась к эпохе его детства; это была фигура огромной обезьяны-самки Калы, его приемной матери. Рядом с ней в памяти его вставали и другие человекообразные фигуры: Теркоз, Тублат, Керчак и еще одна менее свирепая фигурка — Тика, маленькая подруга детских игр Тарзана. Медленно, очень медленно работала намять Тарзана. Но постепенно вглядываясь мысленно в образы, сохранившиеся в его сознании, он узнавал их. Они принимали определенный вид и форму и получали свои места в различных событиях его жизни, с которой они были близко связаны. Картины его детства, проведенного среди обезьян, одна за другой возникали перед ним, и по мере того, как они становились ярче и яснее, в нем просыпалось желание вновь очутиться среди этих мохнатых зверей с нависшими бровями.
   Он видел, как чернокожие потушили огонь своего костра и ушли, но хотя лицо каждого из них еще недавно было ему так же хорошо знакомо, как его собственное, вид их сейчас не пробудил в нем никаких воспоминаний. Когда они скрылись из виду, Тарзан слез с дерева и стал искать себе пищу.
   На широкой равнине паслись целые стада диких животных. Тарзан наметил себе жертву среди небольшого стада жирных, лоснящихся зебр. Он далеко обошел полосатое стадо, стараясь держаться против ветра, но делал он это не по каким-нибудь соображениям, а чисто инстинктивно.
   Он продвигался на четвереньках или полз вперед на животе. Пара жирных, молодых зебр щипала траву совсем близко от него. Тарзан остановил свой выбор на самке, но и на этот раз им руководил лишь один инстинкт.
   Человек-обезьяна спрятался за густым низким кустом вблизи ничего не подозревавших животных. Он приготовил копье и осторожно подтянул под себя ноги. Одним быстрым движением он поднялся, метнул тяжелое копье в бок самки и сам прыгнул тотчас же к ней с охотничьим ножом в руках.
   Одно мгновение животные стояли неподвижно, оцепеневшие от неожиданности. Потом самка закричала от боли и испуга, и они оба повернули в другую сторону и бросились бежать. Но Тарзан-обезьяна мог пробежать несколько ярдов с такой же скоростью, как и зебры.
   Он догнал самку и одним прыжком очутился у нее на спине. Она повернулась, стараясь лягнуть и укусить своего врага. Но Тарзан крепко держался одной рукой за короткую гриву, другой рукой вонзал нож в бок несчастного животного. Ее товарищ остановился на минуту, словно желая броситься ей на помощь, но, увидав мелькавшие вдали копыта своего стада, он повернул и бросился за ними. Молодая зебра боролась храбро и ожесточенно, но коварный нож вонзился ей прямо в сердце, и она грохнулась на землю. Человек-обезьяна поставил ногу на ее туловище и огласил равнину победным криком Мангани.
   Этот крик долетел до ушей Басули и заставил его остановиться.
   — Это большие обезьяны, — сказал он. — Я давно уже не слыхал их в стране вазири. Что могло привести их обратно сюда?
   Тарзан поднял свою жертву и перенес ее под куст, за которым он сам раньше прятался. Усевшись на труп зебры, он отрезал большой кусок от задней части животного и принялся утолять голод теплым, сочащимся кровью мясом. Из-за кустарника вдруг появились две гиены, привлеченные пронзительным криком зебры. Тарзан оскалил зубы и зарычал. На это приветствие гиены ответили тем же и отошли немного назад. Они не проявляли желания напасть на Тарзана, но продолжали сидеть на порядочном расстоянии от него и не сводили глаз. Насытившись, Тарзан отрезал несколько кусков мяса, чтобы взять с собой, и направился к реке. Дорога к реке лежала мимо гиен, и Тарзан не счел нужным изменять из-за них свой путь.
   Со спокойным величием льва Нумы направлялся он прямо на ворчащих животных. Сначала они оставались на месте, вызывающе ощетинившись, но потом отодвинулись в сторону, уступая дорогу могучему человеку-обезьяне. Спустя минуту, они уже разрывали остатки зебры.
   Сквозь тростник Тарзан продвигался к реке. Его приход спугнул стадо буйволов. Огромный буйвол грозно замычал и стал бить землю передним копытом. Налитые кровью глаза злобно смотрели на дерзкого нарушителя его покоя. Но Тарзан прошел перед всем стадом, как будто не заметил его присутствия. Мычанье буйвола перешло в тихое ворчание; повернувшись, он потерся мордой о спину, согнав целый рой мух, бросил последний взгляд на Тарзана и вернулся к своему первоначальному занятию. Часть его многочисленного семейства последовала его примеру, другие стояли, глядя вслед Тарзану с удивлением в больших глупых глазах, пока он не скрылся в тростниках.
   У реки Тарзан утолил свою жажду и выкупался. Он спрятался от жары в тени развесистого дерева неподалеку от своих разрушенных амбаров. Его глаза были устремлены в ту сторону равнины, где начинался густой лес. Желание окунуться в его таинственную глубину довольно долго занимало мысли Тарзана. Он решил, что со следующим восходом солнца он пересечет открытую равнину и войдет в лес. Ему незачем было торопиться: перед ним лежал бесконечно длинный ряд дней, которые нечем было заполнить кроме утоления голода и исполнения своих минутных капризов. Сожаление о прошлом и опасения за будущее не омрачали сознания Тарзана. Он мог по целым дням лежать, вытянувшись во весь рост на качающейся ветке, потягиваясь всеми своими членами и наслаждаясь благословенным покоем абсолютной беззаботности; никакие заботы, никакие сомнения не нарушали его умственного покоя. Только слабо сознавая, что существует какая-то другая жизнь, человек-обезьяна был совершенно счастлив. Лорд Грейсток перестал существовать.
   Несколько часов Тарзан тихонько раскачивался на своем лиственном ложе. Голод и жажда дали себя почувствовать. Лениво потягиваясь, он слез с дерева и медленно двинулся к реке. Протоптанная зверями тропинка, по которой он шел, с течением времени превратилась в узкую длинную канаву. По обеим ее сторонам возвышались зеленые стены, образованные непроходимым густым кустарником и деревьями, обвитыми сверху донизу толстыми ползучими растениями. Тарзан дошел почти до того места, где тропинка выходит к реке, когда навстречу показалось целое семейство львов. Они возвращались с реки. Тарзан насчитал семь штук: взрослый лев, две львицы и четверо молодых львов, которые по размерам нисколько не уступали своим родителям. Тарзан остановился и зарычал, остановилось и львиное семейство. Большой лев впереди обнажил клыки и испустил глухой, предостерегающий рев.
   Человек-обезьяна сжимал в руке свое копье, но он не рассчитывал с таким ничтожным оружием вступать в бой с семью львами. Он стоял на месте, ворча и рыча; львы отвечали тем же. Это была одна из тех встреч, которые часто случаются в джунглях. Каждая сторона старалась отпугнуть другую. Ни та, ни другая не хотела уйти назад и уступить дорогу, и в то же время не хотела и первой начать битву. Львы были слишком сыты, чтобы прельститься такой добычей, а Тарзан редко употреблял в пищу мясо хищников; но тут уже был вопрос чести, и никто не хотел ударить в грязь лицом и уступить. Так они стояли, оглядывая друг друга и обмениваясь комплиментами, понятными лишь одним обитателям джунглей. Трудно сказать, как долго продолжалось бы это бескровное сражение. В конце концов Тарзану пришлось бы все равно уступить более сильному по численности врагу.
   Конец этому бессмысленному положению был неожиданно положен лицом совершенно посторонним, которое незаметно приближалось со стороны Тарзана. Тарзан вместе со львами производил такой шум, что никто из них не слышал ничего, кроме устроенного ими самими концерта. Тарзан и не почувствовал, как сзади него какая-то огромная туша стремительно неслась прямо на него. Он опомнился только тогда, когда она была уже совсем близко и спасение казалось невозможным. Обернувшись, он увидел Буто-носорога, готового кинуться на него. Но сознание было так неразрывно связано с мускулами у этого первобытного, не испорченного культурой человека, что в тот же момент, когда он понял грозящую ему опасность, он мгновенно повернулся и воткнул копье в грудь Буто. Борьба была почти равная: с одной стороны было тяжелое копье с железным наконечником и могучие мускулы человека-обезьяны, с другой — колоссальная сила Буто и необычайная быстрота его нападения. Описание всего, что случилось в тот момент, когда Тарзан повернулся навстречу разъяренному носорогу, займет много времени, и потребовался бы исключительно чуткий и быстрый глаз, чтобы сразу подметить все случившееся. Когда Тарзан выпустил копье из Рук и взглянул вниз, он увидел огромный рог, опущенный, чтобы поднять его: так близко уже был Буто! Копье вонзилось в тело носорога в том месте, где шея соединяется с левым плечом, и почти насквозь пробило тело животного. Кинув копье, Тарзан сделал большой прыжок и опустился на спину носорога, миновав большой твердый рог.
   Маленькие свиные глазки носорога яростно засверкали. Он заметил львов и бешено кинулся на них. Тарзан в это время легким прыжком уцепился за спутанную сетку ползучих растений и очутился на дереве. Первый лев сразу был поднят могучим рогом обезумевшего зверя, разодран и отброшен в сторону. Остальные шесть бросились на носорога, яростно кусая и царапая его, а он топтал их и колол своим рогом. С высоты своего убежища Тарзан с интересом наблюдал за горячей схваткой, потому что высшие обитатели джунглей любят созерцать такие столкновения. Для них это такое же развлечение, как для нас театры, скачки и различный спорт. Им часто приходится наблюдать такие схватки, и каждый раз они доставляют им удовольствие, потому что каждая такая схватка чем-нибудь отличается от всех остальных. Вначале Тарзану казалось, что Буто выйдет победителем. Он уже покончил с четырьмя из семи и жестоко ранил трех остальных, как вдруг во время короткой передышки он неожиданно опустился на колени, перевернулся на бок и замер.
   Копье Тарзана сделало свое дело. Оружие, сделанное руками человека, убило зверя, который мог бы отразить нападение семи львов; копье Тарзана прокололо здоровые легкие, и Буто свалился от внутреннего кровоизлияния, когда победа его была уже совсем близка.
   Тарзан спустился вниз; раненые львы, ворча и визжа от боли, поторопились убраться с места роковой битвы. Тарзан вытащил копье из тела Буто, отрезал себе кусок мяса и скрылся в джунглях. Этот эпизод был окончен. Он был частью трудового дня; то, что для нас с вами послужило бы темой для разговора на всю жизнь, забывалось Тарзаном, как только скрывалось с его глаз.

XII
ЛЭ ХОЧЕТ МСТИТЬ

   Описав большой круг в джунглях, Тарзан вышел к реке в другом месте. Здесь он напился и опять взобрался на дерево. Он охотился, совершенно забыв о прошлом и мало думая о будущем. А в это время сквозь темные джунгли, открытые поляны и обширные луга продвигалась в поисках его мрачная, зловещая процессия. Пятьдесят страшных, волосатых мужчин с кривыми, короткими ногами, вооруженные ножами и большими дубинами, двигались за прекрасной полунагой женщиной. Это Лэ, верховная жрица огненного бога, и ее пятьдесят жрецов пустились в далекий путь на поиски дерзкого похитителя их священного жертвенного ножа.
   Никогда прежде Лэ не переступала за каменную ограду Опара, но никогда прежде в этом не было такой необходимости. Исчез жертвенный нож! Переходя из рук в руки через неисчислимые века, он достался ей по наследству от одного из погибших и забытых атлантов как символ ее религиозного авторитета и царственной власти. Исчезновение драгоценной короны или великой печати Англии не могло бы привести британского короля в большее отчаяние и уныние, чем то, в которое повергла Лэ, верховную жрицу и царицу города Опара, кража священного ножа. Она была властительницей жалких остатков великого народа, выродившихся детей древнейшей на земле цивилизации. Когда Атлантида много тысячелетий тому назад со всеми своими могущественными городами, цветущими полями, великой культурой и обширной торговлей погрузилась в воды Атлантического океана, она погребла с собой весь свой народ, кроме кучки колонистов, работавших на богатейших золотых приисках в центральной Африке. От них и от их рабов через последующее скрещивание их с большими человекоподобными обезьянами произошли кривоногие, коренастые мужчины Опара; но странное дело; вследствие ли естественного подбора, или по прихоти природы, род древних атлантов сохранился чистым и неиспорченным в женщинах, происходивших от одной принцессы царской крови, которая жила в Опаре во время великой катастрофы. Одной из таких была Лэ.
   Негодование, злоба и ненависть кипели в душе верховной жрицы. Религиозное усердие фанатика, алтарь которого был осквернен, еще усиливалось гневом оскорбленной женщины. Дважды бросала она свое сердце к ногам богоподобного человека, и дважды он оттолкнул его.
   Лэ знала, что она прекрасна; она действительно была хороша не только с точки зрения доисторических атлантов, но и на взгляд наших современников. Лэ была идеалом женской красоты. До первого прихода Тарзана в Опар Лэ никогда не видела человеческого самца, кроме уродливых, кривоногих мужчин ее народа. С одним из них она должна будет соединиться раньше или позже для того, чтобы не прерывалась прямая линия верховных жриц. Это неизбежно, если только судьбе не угодно будет привести в Опар других мужчин. До первого появления Тарзана в Опаре Лэ и не подозревала, что существуют такие мужчины. Она знала только своих отвратительных, маленьких жрецов да самцов больших человекоподобных обезьян, которые с незапамятных времен жили в Опаре и его окрестностях, пока жители Опара не стали смотреть на них, как на почти равных себе.
   В легендах Опара говорилось о богоподобных мужах далекого прошлого и о черных мужчинах, которые приходили сюда не так давно; но эти всегда были врагами и приходили, чтобы грабить и убивать. Эти легенды поддерживали надежду в народе Опара, что в один прекрасный день неведомый материк подымется из волн Атлантического океана и пришлет свои резные, украшенные золотом галеры с рабами, прикованными у длинных весел, на помощь своим несчастным изгнанникам-потомкам.
   Приход Тарзана пробудил в сердце Лэ безумную надежду на то, что исполнение древнего предсказания близко. Этот прекрасный, могучий человек зажег пламя любви в ее сердце, которое без него никогда не знало бы этой всепоглощающей страсти. Такое прекрасное существо, как Лэ, никогда не полюбило бы ни одного из отталкивающих ужасных жрецов Опара. Обычай, долг и религиозное усердие могли бы заставить ее взять себе в мужья одного из них, но о любви не могло быть и речи.
   Лэ была холодной, бессердечной женщиной, дочерью тысячи других холодных, бессердечных, прекрасных женщин, которые никогда не знали любви. И когда любовь пришла к ней, она пробудила страсть, дремавшую в тысячах поколений, и Лэ превратилась в один пылающий, трепещущий порыв. И когда этот порыв встретил препятствие, вся великая сила любви, нежности и самопожертвования была переплавлена своим собственным пламенем в чувство великой ненависти и жажды мщения.
   Обуреваемая этими страстями, Лэ вела свое шумное воинство, чтобы вернуть священный символ ее высокого назначения и наказать дерзкого злодея, причинившего ей столько мучений. Она мало думала о Верпере. Мысль о том, что нож во время бегства из Опара был в его руках, не возбуждала в ней желания отомстить ему. Конечно, он будет убит, когда будет схвачен, но его смерть не доставит Лэ никакого удовольствия. Но зато с какой радостью будет она смотреть на предсмертные судороги Тарзана! Какие пытки она придумает для него! Она заставит его умирать долгой, мучительной смертью. Он понесет наказание, равное по своей жестокости его преступлению. Он вырвал священный нож из рук Лэ, он осквернил жертвенник и храм — и потому он должен умереть. Но он к тому же еще презрел любовь женщины и потому умрет самой жестокой, самой мучительной смертью.
   Лэ и ее жрецы не были знакомы с жизнью джунглей, редкий из них бывал когда-либо за пределами родного города; но их было много, и это уже само по себе было достаточной защитой. Они ушли уже далеко от дома и без особых происшествий продвигались по следам Верпера и Тарзана. Их сопровождали три большие обезьяны, которые должны были выслеживать их жертву, потому что жрецы не умели этого делать. Лэ шла впереди. Она определяла порядок их похода, она выбирала место для стоянки, назначала час для отдыха, и, хотя она была совершенно неопытна в этих вещах, она природным умом настолько превосходила своих жрецов и обезьян, что делала все гораздо лучше, чем сделали бы это они.
   Лэ была жестокой и требовательной госпожой. Она с презрением и ненавистью смотрела на этих уродцев, в среду которых ее забросила жестокая судьба, и вымещала на них свой гнев и свое разочарование. Каждый вечер она заставляла их сооружать для себя нечто вроде палатки для защиты от зверей и поддерживать костер около этой палатки от сумерек до зари. Когда она уставала от ходьбы, они должны были носить ее на импровизированных косилках, и ни один из них не оспаривал ее права на власть и командование. Им и в голову не приходило, что могло быть иначе. Для них она была богиня, все они любили ее, и каждый в душе надеялся, что на него падет ее выбор, когда ей придет время выбрать себе товарища, и они раболепствовали перед нею и безропотно сносили ее неудовольствие и высокомерное презрение.
   Много дней продолжалось их путешествие. Обезьяны легко находили следы. Они шли несколько впереди священного отряда, чтобы предупредить жрецов в случае опасности. И вот однажды во время полуденной остановки, когда все лежали, отдыхая от утомительной ходьбы, одна из обезьян внезапно поднялась и стала обнюхивать воздух. Несколькими гортанными звуками она приказала всем замолчать и, поднявшись на дерево, побежала в ту сторону, откуда ветер донес до нее запах человека. Жрецы безмолвно окружили Лэ и стали ждать возвращения человекоподобного. Им недолго пришлось ждать. Через несколько минут обезьяна появилась из густых зарослей джунглей, подошла прямо к Лэ и обратилась к ней на языке больших обезьян, который стал разговорным языком вырождающихся жителей Опара.
   — Большой Тармангани лежит там и спит, — сказала обезьяна, указывая в ту сторону, откуда она сейчас пришла. — Пойдем туда и убьем его.
   — Не смейте убивать его! — холодным тоном приказала Лэ. — Приведите большого Тармангани ко мне живым и невредимым. Месть принадлежит мне. Идите же, но только не шумите! — закончила она, властным движением руки приказывая всем жрецам следовать за обезьяной.
   Зловещий отряд осторожно пробирался сквозь джунгли, предводительствуемый большой обезьяной. Она остановила жрецов неподалеку от большого дерева. На массивной низкой ветке лежал Тарзан, вытянувшись во весь рост. Даже во сне одна его рука обхватила толстую ветку, а сильная коричневая нога вытянулась вперед и тоже обвилась вокруг ветки.
   Тарзан из племени обезьян спал сладким сном после сытного обеда. Ему снились Нума-лев и Хорта-кабан и другие обитатели джунглей. Он не видел ни кривых, волосатых фигур внизу неподалеку от его дерева, ни трех обезьян, которые вскочили к нему на дерево.
   Он проснулся только тогда, когда три обезьяны навалились на него всей своей тяжестью и сбросили его вниз на землю. Он был совершенно оглушен своим падением и не успел еще опомниться, как пятьдесят ужасных волосатых мужчин окружили его. В один момент Тарзан стал центром кусающей, кричащей, дерущейся толпы. Они медленно одолевали его, хотя вряд ли нашелся среди них один, который не испытал бы на себе тяжелых кулаков и острых клыков Тарзана.

XIII
ПРИГОВОРЕННЫЙ К СМЕРТНОЙ КАЗНИ