Бир Грег. Хорал забвения

   — Видите ли, у них, как у людей, деревенские парни всегда грубы и неотесаны. А это город. Мужчин немного. А женщины совсем из другого теста. Они нас радушно встретят, вот увидите.
   — Даже с этим конем?
   — Это ведь ваш конь, не так ли? Вы его получили по воле Элионса.
   — У меня нет доказательств, — возразил Майкл.
   На это охотник не сказал ничего.
   Стены города были сложены из гигантских каменных блоков и покрыты голубоватой глазурью. За пологим подъемом начиналась мощенная белыми каменными плитами дорога. Прямая как стрела, она вела к низким, похожим на разинутую пасть, воротам внешней стены.
   — Мы подойдем как бы с заднего хода, — пояснил Николай. — Эта сторона города обращена к саванне, и потому тут мало кто ходит.
   Ворота вели в огромную темную пещеру. Стена толщиной в несколько сот футов и высотой не более ста, по-видимому, играла роль кольцевой магистрали города.
   Николай остановился на обочине и снял с плеча мешок.
   — Здесь я обычно переодеваюсь и прячу еду, чтобы не раздражать сидхов. Вам приятно, когда ваша кошка приносит домой дохлых зверьков? Вот и сидхам не по душе мои наряд и съестные припасы.
   Он достал простую блузу и штаны, а одежду из шкур затолкал в мешок и спрятал его в ближайшем дуплистом дереве.
   Ворота, похоже, не охранялись. Николай вел Майкла по темному тоннелю, потом остановился и сел, прислонившись спиной к гладкой стене.
   — Подождем несколько минут.
   Прошло больше часа. Наконец Николай заглянул во тьму и удовлетворенно кивнул.
   — А вот и она.
   В глубине тоннеля действительно показался силуэт. Майкл встал и постарался привести себя в приличный вид.
   — Кто это? — спросил он.
   — Служанка Бан Часов, — загадочно ответил Николай.
   Сидхиня оказалась на фут выше Майкла, а ведь он ростом намного превосходил Николая. Самым необычным в ее облике казалась раскраска лица: горизонтальные оранжевые полосы с темно-серой каймой. Изящной походкой женщина приблизилась к ним, и Николай отвесил затейливый поклон. Едва глянув на него, она воззрилась на Майкла. Глаза у нее были голубовато-серые, как тени на облаках, лицо — типично сидхийское, удлиненное, с узкими губами. Она носила лилово-коричневый плащ с огненно-красной окантовкой из атласа. Из-под плаща при ходьбе выглядывало кремовое платье, расшитое белоснежными цветами.
   Майкл не назвал бы ее хорошенькой, но выглядела она весьма экзотично.
   — Здравствуйте, — сказала сидхиня. Майкл ощутил легкое прикосновение к своей ауре, не имевшее ничего общего с грубым вторжением Элионса или бесцеремонным исследованием Журавлих. Оно было довольно приятным.
   — Сона рега Бан, — произнес Николай. — Позвольте вам представить моего друга Майкла Перрина. Он путешественник, как и я…
   Будто забыв о них обоих, она уже рассматривала коня. Потом улыбнулась, снова повернулась к Майклу и взяла его за руку выше локтя.
   — Я Улатх из рода Вис, — представилась она. Пальцы были теплые и нежные. — Николай, у тебя очень необычный друг. Как ты думаешь, он понравится Бан Часов?
   — Надеюсь.
   — Это твоя лошадь? — спросила Улатх у Майкла.
   — Да.
   — Я никогда не видела голубых лошадей, даже в Царстве.
   — Тут целая история, рега Бан, — сказал Николай. — Я полагаю, он ее расскажет в надлежащее время.
   — Пойдемте, — сказала Улатх. — Добро пожаловать в Иньяс Трай.
   — Это название города, — пояснил Николай. — И я не советую вам произносить его вслух, даже в одиночестве.
   — Предрассудки, Николай.
   — Сударыня. — Николай снова поклонился. — Мы всего лишь жалкие…
   — Оставь свое смирение. Оно здесь неуместно.
   — Разумеется. — Николай выпрямился и улыбнулся Майклу. — В городе сидхов не может быть ничего низменного.
   В глубине туннель разветвлялся, одна ветка вела в красноватую тьму, другая — к полукругу дневного света. К облегчению Майкла, они выбрали второй путь.
   В конце туннеля начиналась узкая извилистая улица между рыжевато-коричневыми и белыми домами. На ней царила тишина. Майкл чувствовал себя как на дне глубокой реки. На стенах повсюду были укреплены круглые кристаллические зеркала, отражавшие солнце, и на улицах с промежутками в несколько ярдов лежали пятна яркого света. Двигаясь по небосводу, солнце роняло лучи поочередно на разные группы зеркал, в результате появлялись новые пятна, а прежние исчезали.
   Улатх шла на два шага впереди Николая и Майкла. Ее одежды шумно шелестели, густые темно-рыжие волосы покачивались в такт движениям изящных бедер.
   Николай с живым интересом оглядывался по сторонам, время от времени улыбался Майклу и молча указывал на те или иные достопримечательности. Через несколько минут, встретив на пути всего трех сидхинь, одетых подобно Улатх, они приблизились к неровной каменной плите в высокой темной нише. Две созданные природой ступеньки позволяли легко достичь верхней грани плиты. Улатх поднялась по ступенькам и оглянулась на людей.
   — Он знает о чудесных камнях? — спросила она Николая.
   Тот пожал плечами.
   — Знаете?
   — Нет, — ответил Майкл.
   Тогда Улатх посмотрела на него в упор и, применив какой-то чудесный способ внешнего видения (Майкл с таким еще не сталкивался), передала сведения о жизни Иньяса Трая. Для передвижения в огромном городе служили специальные камни. Они просто переносили жителей из одного места в другое. Каждый камень был связан с семью другими. Пассажиру достаточно было лишь подумать о нужном направлении, и он перемещался в нем. В Иньясе Трае отсутствовал колесный транспорт. Жители ходили пешком, ездили на немногочисленных лошадях или пользовались камнями.
   Все встали на каменную плиту. Ниша осветилась, потом опять потемнела, и они оказались на другом чудесном камне, на крыше очень высокого здания, почти на уровне горной вершины. Холодный ветер трепал волосы Майкла, от похожих на бамбук тонких растений, которые росли неподалеку, исходил приятный запах. Майкл спустился последним, он все еще «видел», воспринимал сведения от Улатх.
   Город населяли почти исключительно женщины. Мужчин городская жизнь не привлекала, много веков назад они удалились в леса, окружавшие Иралл; возвращались лишь немногие и ненадолго. Иньясом Траем управляли женщины. Бан Часов, хозяйка Улатх, была одной из правительниц, вроде советника муниципалитета.
   Майкл вздохнул. Он вдруг осознал, что Улатх с помощью своего волшебства искусно обошла барьеры его ауры и выудила изрядную толику приватной информации. Улатх виновато улыбнулась и пошла дальше, покачивая локонами и бедрами.
   — Куда мы идем? — шепотом спросил Майкл у Николая.
   — К дому Бан Часов. Она хранит архивы сидхов. Я представлю вас Эмме, а потом отправлюсь в паломничество.
   — Вы ничего не говорили про паломничество.
   — Можете составить компанию. Я иду в горы, там будут Снежные Лики. Срок уже подходит.
   Они шагали по кирпичной дорожке с низкими перилами в роще приземистых деревьев с толстыми стволами.
   — Кто такая Эмма? — спросил Майкл.
   — Увидите. — На лице Николая появилось умиление. Он прикоснулся к щеке пальцами и тряхнул головой. — Только обещайте…
   — Что?
   Николай сильнее тряхнул головой.
   — Нет, ничего. Вы их видели?
   Улатх не обращала на них внимания.
   — Кого?
   — Арборалов Бан. Они следят за ее библиотекой.
   — Деревья?
   Николай кивнул.
   — Идемте, мы не должны отставать.
   Дом Бан Часов был построен из великолепно обработанного дерева. Высокая крыша состояла из четырех сужающихся сегментов, нижняя имела восемь граней, верхняя — три. Венчала сооружение башенка из желтой меди с серебряным полумесяцем. От центральной части здания под углом примерно сорок пять градусов отходили два крыла. В треугольном дворе между ними обильно и беспорядочно росли цветы. Розы всех цветов, включая голубой, насыщали ароматом воздух и как будто даже согревали его. Улатх оглянулась на Майкла.
   — Бан Часов жила здесь многие века, еще задолго до того, как построили город.
   — Дом сюда перенесли, — пояснил Николай.
   По тропинке между цветов они приблизились к дому Бан и через высокую и узкую черную дверь вошли в круглый зал со сводчатым потолком, выложенный плитами из черного мрамора с зелеными прожилками. Прямые солнечные лучи туда не попадали, поскольку окна гнездились в глубоких нишах. Из-за плит доносились шепоты. Майкл ощутил сразу множество легких прикосновений к своей ауре. Он осторожно дал отпор вторжению, и голоса смолкли. Николай стоял рядом с Улатх в центре зала. Оба, казалось, чего-то ждали.
   — Бан Часов очень могущественна, — сказал Николай. — В ее присутствии изменяется даже течение времени. Но вы не бойтесь. Она не причинит нам вреда.
   Через несколько минут Улатх вздрогнула и склонила голову. Из коридора появилась высокая женщина в белых одеждах и направилась прямо к Майклу. Казалось, она не идет, а скользит по гладкому каменному полу. Наверху послышалось жужжание. Майкл оторвался от созерцания Бан и поднял голову. Под куполом по кругу летали бесчисленные золотые пчелки. Майкл смотрел на насекомых, и мысли его текли все ровнее и спокойней. Бан взяла его за руку и повела по винтовой лестнице на второй этаж. Они миновали коридор с ярко освещенными окнами и вошли в комнату с деревянными стенами и полом из цельного ствола гигантского дерева. Годовые кольца сходились к широкому бассейну с водой в центре зала. На дне бассейна виднелся какой-то предмет, но разглядеть его Майклу не удалось. Бан попросила его вымыть руки, и когда он это сделал, по комнате разлилось дивное благоухание.
   — Нас посетил поэт. — Бан взяла Майкла за мокрые руки и повела в соседнюю комнату.
   Там стены были задрапированы белым полотном, а пол устлан тростниковыми циновками. Бан Часов протянула руки к Майклу. От ее ладоней исходило тепло и волшебное сияние. Майкл шагнул к ней, и она прижала его к своей груди.
   — Да, была боль, и была ошибка. Таков путь наших родов, моего и твоего. Ведь ты знаешь меня, верно?
   Да, Майкл знал. Он тихо заплакал.

Глава двадцать восьмая

   Через несколько часов Майкл сидел один в уютной спальне, расположенной в конце южного крыла. Он только что сытно поел. Достав из кармана книгу, подержал ее перед глазами и нахмурился.
   Он встретился с Бан Часов, но не запомнил ее внешности. Улатх он представлял себе довольно отчетливо, не забыл и события, предшествовавшие встрече с Бан. Но как она выглядит? Как звучит ее голос? В сознании запечатлелся лишь смутный образ высокой сидхини в белом платье, но каком? Длинном, ниспадающем свободными складками, прозрачном?
   Несмотря на все усилия, вспомнить больше ничего не удалось. Майкл попробовал прощупать ауру Николая, но тщетно. Таким способом трудно получить сведения о недавних событиях, к тому же Николай, похоже, увидел совсем немного.
   В своей комнате Майкл обнаружил латунную кровать со стеганым одеялом, чашу с водой на мраморной тумбе и несколько картин в рамах с сюжетами из жизни на Земле. Майклу потребовалось несколько минут, чтобы сообразить, что это произведения Коро и Тернера. Значит, Бан Часов немало знает о Земле и, в частности, о нем, Майкле.
   Он разделся и вымылся в бассейне. Опять комната наполнилась пьянящим ароматом…
   И аромат оказался тем ключом, который открыл врата памяти, и в сознании появился образ.
   Бан поднимает глаза и с ласковой улыбкой смотрит на Майкла, у нее на щеках видны ямочки, ее глаза — миндалевидные, глубоко посаженные, сапфирно-голубые с серебряными крапинками.
   «Ты решил во что бы то ни стало дойти до Изомага?»
   Майкл кивает.
   «Даже если при этом окажешься пешкой в игре тех, о ком ничего не знаешь?»
   Он кивает опять, менее уверенно. Бан вздыхает и наклоняется над столиком с инкрустацией в виде виноградной лозы. На столике ваза с ломтиками вареных фруктов.
   На этом воспоминание закончилось. Майкл вытерся льняным полотенцем и забрался под мягкое одеяло. Простыни были холодными, но скоро он их согрел.
   «Завтра», — подумал Майкл.
   Завтра Николай познакомит его с какой-то Эммой, и они будут готовиться к путешествию.
   Бан не против. Это он тоже вспомнил. А что касается коня, Улатх сказала, что о нем позаботятся конюхи сидхов, и вообще не мешало бы почистить его и подковать.
   — Сидхи никогда не вели летописей, — говорил Николай за завтраком.
   — Написанное пером не вырубишь топором. Лучше иметь хорошую память. Тогда прошлое продолжает жить, оно может изменяться, как все живое.
   — Значит, деревья помнят?
   Улатх принесла блюдо с вареными фруктами… Бан говорит ему об Эмме Ливри… Что же она говорит?.. Улыбнулась Майклу и поставила блюдо на стол…
   — Те, кто заключены в деревьях, помнят, — сказала она. — Вообще, это судьба таких, как я, служанок Бан. Когда мы станем бесполезными для нее, нас заключат в деревья. Говорят, это очень приятно — освободиться от всех забот Царства и хранить прошлое.
   Яркое солнце освещало хрустальное окно столовой. Вокруг, лежа на животе, обедали сидхини самых разных оттенков кожи, облаченные в самые разнообразные наряды. Кажется, в таких же позах когда-то пировали римляне. Николай возлежал рядом с Майклом и, снимая кожицу с голубого яблока, задумчиво кивал.
   — Я часто пытался себе представить сугубо умственную жизнь: залы памяти, коридоры мысли.
   Улатх легла рядом с ними на бок и смотрела на Майкла, пока он не смутился. Майкл выронил кусок хлеба и потянулся за ним. Улатх остановила его руку.
   — Ты произвел большое впечатление на Бан. Она размышляет о тебе. Обучен, как сидх, ездишь на сидхийском коне. Ни один человек не вел себя так в Царстве. Бан очень заинтересовалась, да и мы все. — Она показала на других женщин в столовой.
   — Я сгораю от ревности, — проворчал Николай, поедая засахаренный персик.
   — Ты ведь недавно с Земли, — продолжала Улатх. — Как там?
   Майкл обвел взглядом столовую и понял, что его ответа ждут все.
   — У нас вдоволь машин.
   — Да, раньше их было маловато.
   — И мы побывали на Луне.
   — Я тоже была один раз на Луне, — заявила Улатх. — Там такие прелестные сады.
   — Простите? — Майкл вытер руки белой льняной салфеткой.
   …Стены комнаты Бан…
   …Эмма Ливри, еще одна пешка…
   — Нет, наша Луна не такая, — возразил Майкл, быстро придя в себя. — Она безжизненная, ни воды, ни воздуха.
   — Сады есть для того, кто их видит, — заметила Улахт.
   — Улатх бывала всюду, — сказал Майклу Николай. — Она была знакома с королем Артуром.
   Улатх взглянула на Николая с легкой укоризной и снова повернулась к Майклу.
   — Никому из нас не удалось толком прочесть твою память.
   — Да? — Майкл подумал, что Улатх изучила его ауру весьма основательно.
   — Твои планы и намерения остались неясны. В Иньясе Трае вежливость требует быть открытым. Николай, к примеру, вполне открыт.
   — Мне скрывать нечего, пока поблизости нет мужчин, — ухмыльнулся Николай.
   — Здесь нет мужчин, — заверила Улахт. — Нас интересует Майкл…
   Едва ли стоило выкладывать все. Майкл сказал, что попал в Царство случайно. Он упомянул о музыке Валтири и пропустил значительную часть дальнейшего. Лишь вскользь коснулся своего обучения у Журавлих и рассказал о Линь Пяо Тае, не упомянув о книге. Улатх сосредоточенно внимала, и когда Майкл закончил, погладила его по руке. Это было холодное, наэлектризованное прикосновение, совсем не так гладила Элевт.
   И Бан Часов. «Даже если при этом окажешься пешкой в игре тех, о ком ничего не знаешь?»
   — Пойдемте, — чуть грубовато сказал Николай. Он встал и оправил на себе городской наряд. — Найдем Эмму.
   Они покинули дом Бан и, миновав рощу, подошли к небольшому каменному особняку. Он был окружен тополями и лиственницами. С одной стороны матово поблескивала зеркальная гладь озера, рассеивая утренние лучи. По озеру, словно персонажи карнавального шествия, скользили лебеди, и расходящиеся от них волны покачивали лилии.
   Тяжелая деревянная дверь особняка укрывалась под аркой с резными, высотой в фут, изображениями святых. Майкл никогда не бывал в церкви и не узнал ни одного из них. Николай перекрестился, глядя на барельеф, и пробормотал:
   — Святой Петр.
   Он взялся за тяжелый дверной молоток в виде головы дракона и дважды стукнул.
   — Она просто очаровательна, вот увидите, — пообещал он.
   Дверь приотворилась, и высунулась голова с худым лицом, обрамленным прямыми волосами. Коричневые глазки быстро оглядели пришельцев.
   — А, Николай.
   Дверь отворилась шире. На пороге стояла женщина довольно необычной внешности. Ростом около четырех футов, худая как соломина, в черном платье с длинными рукавами, тощие руки обтянуты белыми перчатками. Выражение лица с опущенными, должно быть, от природы, уголками рта и насмешливо поднятыми бровями, казалось, говорило: «Меня легко задеть, лучше не связывайтесь со мной, — кусаю без предупреждения».
   — Можно к Эмме? — спросил Николай.
   — Тебе — всегда. А это кто?
   Женщина посмотрела на Майкла, как на крота, принесенного из сада кошкой.
   — Знакомый, Мари, — ответил Николай. — Он с Земли.
   Выражение лица Мари слегка смягчилось.
   — Недавно?
   Майкл кивнул.
   — Идемте со мной. Она наверху, танцует.
   Они поднялись следом за Мари на второй этаж. В коротком коридоре с зеленовато-голубыми стенами была полуотворена двустворчатая дверь. Мари вошла первой.
   — Эмма! — визгливо крикнула она. — У нас гости. Николай с каким-то…приятелем.
   Помещение напоминало танцевальный зал Ламии в доме Изомага, но было поменьше и хорошо освещалось дневным светом.
   У стены стояла девушка чуть старше Майкла, в наряде танцовщицы. Юбка прикрывала колени. Черные волосы были зачесаны назад и завязаны в пучок. Красивая длинная шея и изящные тонкие руки напоминали о лебедях в озере. Завидев Николая, девушка подбежала и обняла его.
   — Mon cher! — воскликнула она. — Как я рада тебя видеть!
   Она отступила на шаг, обошла вокруг Николая и повернулась к Майклу.
   — Не обращай на него внимания, он опасный сердцеед, — заявил Николай. — Уж я-то знаю.
   — Человек! — обрадовалась Эмма. Она протянула руку, и Майкл ее пожал. Рука была розовая, теплая и нежная, как цветок. Однако на тыльной стороне ладони кожа отличалась необычно бледным оттенком и образовала небольшие складки, как от давнего ожога.
   — С Земли, — добавила Мари. — Недавно.
   — O! C’est merveilleux! — Эмма по-детски захлопала в ладоши. — Николай, ведь не зря ты нашел его и привел сюда, значит, он может поговорить с нами и рассказать о своей родине?
   — Ну, вероятно, — пробормотал Николай. — Я готов сделать что угодно, лишь бы доставить радость Эмме, — признался он Майклу.
   Мари принесла столик, они придвинули к нему деревянные стулья и сели.
   — Мари, — сказала Эмма, — принеси вина и что-нибудь из тех вкусностей, которые нам прислала Бан.
   Она повернулась к Майклу с ослепительной улыбкой, потом закрыла глаза и прямо-таки всколыхнулась от удовольствия.
   — Вы откуда?
   — Из Калифорнии.
   — Калифорния… где же это? А, я знаю! Les Etats Unis. Я там никогда не была. Это, кажется, пустыня, очень сухая?
   Мари принесла пирожные, вино и стаканы. Пирожные были из гречневой муки. Когда Майкл отчасти утолил любопытство Эммы, рассказав о своем родном штате, она спросила, бывал ли он когда-нибудь во Франции.
   — Нет, — ответил Майкл.
   Эмма опечалилась.
   — Но, может быть, вы что-нибудь знаете о Франции? Как там сейчас? Который теперь год?
   — Был тысяча девятьсот восемьдесят пятый, когда я покинул Землю.
   — Покинули? Вы это сделали по своей воле? О… А меня забрали. Я, конечно, благодарна…
   Казалось, Эмма вот-вот заплачет, но секунду спустя она просияла и коснулась руки Майкла. Николай смотрел на это с нескрываемой ревностью.
   — Так что же было в Париже, во Франции, когда вы покинули Землю? Мне так много хочется узнать!
   Майкл обратился за помощью к Николаю.
   — А когда… э-э… Эмму забрали оттуда?
   — В тысяча восемьсот шестьдесят третьем, — мрачно ответил охотник. — Для нее это был несчастливый год.
   — Очень несчастливый, — подтвердила Эмма без малейшей грусти. — Значит, прошло… больше ста двадцати лет. Я тут почти не ощущаю время. Сидхи добры ко мне, но я иногда себе кажусь их игрушкой.
   — Они тебя любят, — заверил Николай, потом поднял брови и скривил губы. — По крайней мере, насколько способны любить.
   — Я для них танцую. И они к этому так странно относятся! Вообще, сидхи могут танцевать гораздо сосредоточеннее, грациознее, даже естественнее, чем я, но это лишь предположение. Говорят, я волшебница танца, потому что у меня вообще нет волшебства. Все зависит только от тела, никакого колдовства, никаких иллюзий. Ах, но если бы я осталась на Земле…
   — На Земле ты бы уже давно умерла, — заметила Мари.
   — Но ведь этого не случилось, — невозмутимо продолжала Эмма. — Николай говорит, что я преобразила природу танца. То есть явления, которое обычно называют танцем. Балета.
   — Ты стала легендой, — кивнул Николай. — Но Майкл ничего не знает о танцах. Он поэт. Так сказала Бан.
   — Тогда я ему покажу.
   — На сегодня твои занятия закончились, — возразила Мари. — Не следует переутомляться.
   — Мари иногда такая глупая, — хихикнула Эмма. — Она все забывает. Я не могу переутомиться! Они меня защищают. Улатх, Бан… Я как цветок в оранжерее. — Она игриво тряхнула головой. — Такая нежная, хрупкая игрушечка. Николай обо мне так не думает. Он знает, что танцовщицы сильные и выносливые.
   — Ты для меня как сестра, которой у меня никогда не было, — сказал Николай.
   — Ведь я старше его, правда? — спросила Эмма, заглядывая в лица всем присутствующим. — Он попал сюда позже меня, значит, я старше. А по виду никак не скажешь! Это очень странное место, вы согласны, Майкл? Ну, не важно. Если хотите, я для вас потанцую, может быть, когда Бан попросит… или в другое время.
   Николай сказал, что им с Майклом пора идти. Эмма, провожая их до двери, казалась очень расстроенной, но потом послала им воздушный поцелуй, улыбнулась и побежала обратно вверх по лестнице. Мари уныло посмотрела на гостей и затворила за ними дверь.
   — Как она здесь очутилась? — спросил Майкл. — Как и вы?
   — Нет. Ее сюда доставили сидхи, может быть, Бан или Улатх. Это Эмма Ливри, вы разве не догадались?
   — Я слышал это имя… Бан…
   — Эмма Ливри — одна из лучших танцовщиц прошлого века, но она не успела до конца раскрыть свое дарование. Когда этой очаровательной девочке было двадцать лет, от газового фонаря на ней вспыхнуло платье. — Николай поморщился. — Ужасный случай. Но сидхи каким-то образом перенесли ее в Иньяс Трай, вылечили и оставили здесь. Она им очень понравилась. Еще бы — такая юная, такая прекрасная. — Он глубоко вздохнул. — Иногда даже сидхи делают что-то хорошее.
   Эмма Ливри… И тут Майкл вспомнил целиком свою беседу с Бан.
   — Я думаю, Николай знает о случившемся почти так же мало, как и ты. Этот спор из-за Песни Силы… из-за людей… Он длился веками.
   — Я знаю про чертог наслаждений, — замечает Майкл.
   — Хорошо. Выходит, ты кое-что разузнал. Но это лишь незначительный эпизод. Есть истории более неприятные и бессмысленные. Николай, конечно, расскажет тебе про Эмму. Она была одаренной молодой танцовщицей и погибла якобы от несчастного случая. На самом деле в ее смерти не было ничего случайного. В начале своей карьеры она познакомилась с Дэвидом Кларкхэмом. Впрочем, тогда его звали иначе.
   — Он такой старый?
   — Даже еще старше. Знаешь, кто такой Кларкхэм?
   — Ну-у… он назвал себя Изомагом.
   Бан опять улыбается, похоже, слова Майкла ее позабавили.
   — Он явился к Эмме с замыслом грандиозного балета, в котором ей отводилась главная роль. Она должна была исполнить совершенно необычный сольный танец. И в этом танце Кларкхэм хотел воплотить очередную форму Песни Силы. То, что не удалось в архитектуре и поэзии. Он знал, что Малн отказался передать людям Песнь Силы, когда выяснилось, как это опасно. С помощью песни люди могли не только изгнать с Земли оставшихся сидхов, но и воссоединить Землю с Царством. Сначала Черный Орден расстроил собственные планы, подослав к Колриджу человека из Порлока. Когда Кларкхэм в очередной раз попытался захватить власть с помощью Песни Силы, он решил воспользоваться талантом великого артиста. И выбрал Эмму. Но жрецы Мална узнали об этом и, прежде чем она успела исполнить танец… подстроили «несчастный случай».
   — Почему они просто не убили Кларкхэма?
   — Он был слишком силен.
   — Но ведь люди не считаются сильными волшебниками!
   — Давно ли ты усомнился в способностях Кларкхэма?
   Майкл не отвечает на этот ироничный вопрос.
   — А что они с ней сделали?
   — Она надела платье из некрашеного тарлатана — хотела, чтобы оно было белоснежным. И в таком наряде ожидала выхода за кулисами. Жрецам Мална оставалось лишь удлинить пламя фонаря, когда Эмма взбивала подол платья. Ее сразу целиком охватил огонь, как бабочку, попавшую в костер. Она побежала по сцене, пламя раздулось еще сильнее. Бедная бабочка…
   Бан опускает глаза.