Но в чем же состоит интерес обрядов? По мере того, как буйволы подходят к воротам, миряне обоих полов (то есть, около восьмидесяти мужчин и две-три дюжины женщин разных возрастов) становятся в два ряда по обе стороны ворот, мужчины по одну, а «матери» по другую, а затем все отвешивают по низкому поклону буйволам, каждому поочередно. При этом все делают какие-то непонятные жесты, означающие у них глубокое уважение. То же самое делается для буйволиц. Только кроме этого «матерям» приходится класть перед каждою маткой по земному поклону и протягивать ко всякой руку с клочком травы. Счастлива та «мать», от которой главная буйволица удостоит принять лакомый корм! Это считается лучшей приметой.
Убрав и заперев буйволов, мужчины принимаются доить буйволиц; женщину животное к себе и не подпустит. Эта священная церемония длится часа два, так как сосуды из древесной коры, наполненные молоком, обносят семь раз вокруг выдоенной самки, и только затем уже они относятся в молочную, особенный домик, который содержится в необыкновенной чистоте. Доят одни «посвященные», то есть «капиллолы» под присмотром главного тиралли, или первосвященника.
Когда все молоко выдоено и готово, ворота туэля запираются, и посвященные входят в буйволятник. Тогда, по уверению баддагов, комната за буйволятником освещается многими лампочками, которые горят до утра. Это жилище одних посвященных. Что совершается в этом тайнике до утра, никто не знает, да и нет надежды, чтобы кто когда узнал. Тодды презирают деньги; подкупить их, не нуждающихся решительно ни в чем и смотрящих на все чужое, не свое, с полнейшим равнодушием, фактически невозможно. Как весьма верно указано капитаном Гаркнессом и другими, прожившими с ними целые годы свидетелями, тодды – бессребреники, в полном смысле этого слова.
Глава 4
Фальшивое положение беспристрастного летописца. – Страница из темного прошлого тоддов, баддагов и муллу-курумбов. – Их предания. – Сопоставления с «Рамаяной» – Где кончается фантазия и начинается правда? – Заключение, к которому описанные факты приводят беспристрастного наблюдателя.
Вынужденная в этом рассказе опираться касательно феноменальных способностей тоддов и курумбов на свидетельство мистрис Морган и ее семейства, я чувствую, что глазах неверующей публики это очень ненадежная опора. Нам скажут, вероятно: «Теософы, психисты, спириты, – все это одно и то же, все вы верите в то, во что наука не только не поверит, но что она всегда отвергала с должным презрением… Ваши факты – галлюцинация, которую вы разделяете, но которой не поверит ни один благоразумный человек».
К этому мы давно приготовлены. Если мир науки, а за ним и толпы, которые желают рисоваться в ее сиянии, бесцеремонно отвергли показание в этом вопросе некоторых из своих великих ученых, то не нам надеяться убедить публику: если свидетельство профессора Геера (Hare), Уоллеса, Цёльнера, Крукса и стольких других светил науки пошло за ничто; когда мы знаем, как эти толпы, которые еще накануне поизносили подобострастно имена своих великих изобретателей, сделавших важные открытия в науке, говорят о них теперь чуть ли не с улыбкой презрительного сожаления, как о свихнувшихся с ума людях, то наше дело должно считаться заранее проигранным. Смешно надеяться заинтересовать скептиков, заставить их взглянуть серьезно на «колдовство» других – полудиких племен, когда свидетельство и научные опыты в спиритических явлениях вышесказанных ученых были осмеяны. Радиометры да разные неизвестные до того химические комбинации у них достало ума открыть; а вот наряженные материализованными духами куклы медиумов, то есть надувательство грубое и очевидное, как нос на лице, как слона в кунсткамере, они и не приметили! Бедные, простодушные, легковерные ученые! Но, быть может, нам еще удастся показать, что те из их собратьев, которые так сурово отвергают их свидетельство, а особенно образованный класс общества (настоящее Панургово стадо), гораздо легковернее тех, кто склонился перед неопровержимыми фактами.
Кто из заинтересованных психологическими вопросами дня не помнит как серьезно и добросовестно изучал все эти вопросы в продолжение нескольких лет химик Крукс? Доказав совершенно неопровержимыми опытами с помощью научных аппаратов, что феномены самого необъяснимого характера происходят иногда в присутствии так называемых медиумов, он доказал тем самым и существование таких неисследованных сил и способностей в человеке, о которых еще и не снилось Королевскому обществу. За это открытие, взволновавшее в те дни всю верующую, а особенно неверующую Европу и Америку, сказанное общество, как французская академия в отношении Шарко, чуть не изгнало честного мистера Крукса[57] из своей среды, слепоглухой ко всему духовному и психическому. Не помог и радиометр, не помогло и открытие «лучистой материи».
Дойдя до этого пункта, нам придется, однако оговориться.
Мы просим читателя помнить, что этот рассказ далеко не пропаганда спиритизма. Мы просто заявляем факты; делаем попытку открыть глаза публике на счет реальности многих ненормальных, странных, еще необъясненных, но никак не сверхъестественных явлений. Веря в феномены медиумов, то есть в их настоящие, а не подставные явления, из которых последние, к сожалению, составляют более 70 %, большинство теософов отвергает теорию «духов». Лично пишущая эти строки не верит ни в материализующиеся души умерших, ни в объяснения спиритов: менее же всего, в их так называемую философию. Почти все феномены, о которых столько говорили за последнее двадцатипятилетие, также реальны и неопровержимы, как и существование самих медиумов. Но характер этих явлений настолько же имеет в себе то, что называется spiritualite, как те честные кузнецы и столяры, которые начинают на юге Франции и Германии представлять апостолов в деревенских мистериях и которых церковные старосты выбирают за жилистые руки и здоровенный рост.
Такую веру в одно и неверие в другое со мною разделяет, как сказано, большинство современных так называемых спиритуалистов и членов теософического общества: брамины Индии, с одной стороны, и несколько сотен весьма опытных (по части спиритизма) и ученых лиц в Европе, с другой, к каким ученым принадлежит и великий химик Крукс – n'en deplaise aux sirites, которые рассказывают совсем другое, указывая на него во всех своих публикациях, как на убежденного спирита.
Спириты крепко ошибаются. Одно время, когда мы еще не знали лично мистера Крукса, эти легенды о нем нас весьма смущали. Но в апреле 1884 года, в его доме, в Лондоне мы ему поставили при многих свидетелях, а затем и когда мы были одни, этот прямой вопрос. Крукс отвечал прямо и не колеблясь, что в описанные им явления с медиумами он верит так же твердо, как и в свою «лучистую материю», которую он нам тогда показывал и объяснял; но что в посредничество духов он давно не верит, хотя одно время и был склонен к этому.
– Так кто же была «Katie King»? – спросили мы.
– Не знаю, вероятнее всего, двойник мисс Ф. Кук (медиума), – отвечал он добавляя, что есть серьезная надежда, что физиология и биология скоро убедятся в существовании такого полуматериального двойника в человеке.
На это нам опять весьма вероятно возразят, что существование таких ученых, которые верят в двойников и даже в спиритизм, еще не доказывает реальности ни двойников, ни феноменов медиумов. Нам скажут, что в семье не без урода; что такие ученые составляют, наконец, меньшинство, а такие, что отрицают наповал все еще не доказанное современною наукой, находятся в громадном большинстве. Не станем спорить. Заметим только, что у нас пока и умные люда имеются в виде весьма малого процента от общей суммы не только человечества, но даже образованных классов. Меньшинство также ничего еще не доказывает. Большинство имеет лишь одно видимое преимущество над меньшинством: преимущество грубой животной силы. Оно садится на меньшинство и старается раздавить его, или, по крайней мере, заглушить его голос. Это мы видим всюду. Массы поклонников общественного мнения производят давление на тех, кто предпочитает ему истину. Королевское общество и академии давят ученых, которые осмеливаются переступать – опять-таки во имя этой попранной истины – резко начертанный ими рубеж вокруг их узкой материалистической программы. Спириты силятся побить и даже уничтожить теософов… Все это в порядке вещей. Есть, конечно, много и умных людей, твердо верующих в личное присутствие душ умерших на спиритических сеансах; в облеченных материей «духов»; в их откровения; в философию Аллана Кардека и даже в непогрешимость профессиональных, публичных медиумов. Оказывая должное уважение всякому личному верованию, все-таки мы не разделяем верований спиритов. Мы позволяем себе держаться, до поры до времени, собственных убеждений. Только время да помощь науки, когда она переменит тактику, могут нам показать, кто из нас прав и кто ошибается.
Убедясь окончательно, что такие авторитетные учреждения, как Королевское общество и европейская академия наук, никогда (по крайней мере, еще не скоро, не при нашей жизни) не окажут нам помощи: что большинство ученых решилось, кажется, изгнать навеки из своей среды все подобные психологические явления: что обо всем поверхностно судящая публика клеймит печатью грубого суеверия все то, чего она не понимает (многие, вероятно, страшась понять); что, наконец, все они согласятся называть истиной и фактом лишь собственные, почему-то ими принятые, заключения, хотя большинство научных теорий при каждом шаге вперед науки испокон века лопались одна за другой; видя все это и убедясь, как тщетны наши усилия изменить дух времени, мы и решились действовать и искать объяснений сами.
Два года мы собирали сведения и изучали «колдовство» курумбов и более пяти лет подобные проявления той же силы в различных племенах Индии. Главным советом общества был назначен комитет, и всякие меры были приняты против могущего иметь место обмана. Наши сочлены, выбранные из среды самых ярых скептиков, пришли единодушно к одному заключению: «Все, что рассказывают об этих племенах, основано на истинных фактах. За исключением, конечно, огромных преувеличений суеверной массы народа: – эти факты неоднократно были доказаны. Как, в силу какой способности, тодды, курумбы, яннади и другие племена производят известное действие на людей, – мы не знаем, как и не беремся объяснять. Мы только заявляем то, что сами видели».
Так говорили наши сочлены, индусы, воспитанные в современном духе английской цивилизации, то есть материалисты, в полном смысле слова, и не верующие ни в собственных богов, ни в духов спиритов. Так говорили и мы, хотя имеем сильное подозрение, равняющееся убеждению, что эта сила в нильгирийских колдунах есть наш старый знакомый: «психическая сила» докторов Карпентера и Крукса. Мы долго приглядывались к этому столикому Протею, овладевавшему, бывало, и нами. Мы делали опыты столь же тщательные, серьезные, беспристрастные над собою, как и над другими. Мы пришли к заключению, что как перед докторами Шарко, Круксом, Цёльнером, так и перед нашими глазами – в отношении к «колдунам» действовала одна и та же сила; но что разнообразие ее проявлений зависит преимущественно от такого же разнообразия человеческих организмов; затем, от среды и обстановки, среди которой она проявляется; много от климатических условий и, наконец, от умственного направления так называемых «медиумов».
Продолжая говорить о «колдовстве» и опираться на свидетельства множества лиц, не одного семейства Морганов, конечно, я употребляю термин в его переносном смысле. Понятно также, что призывая других свидетелей, я хочу оградить тем самым собственные показания от незаслуженного подозрения, даже в преувеличении. Говоря другими словами, я скорее страшусь нарекания: a beau mentr gui vient de loin, нежели ищу оправданий перед скептиками. Во мне нет ни уважения, ни страха ко всеотрицающему духу современной науки. Избирая основным грунтом, канвою, так сказать, своего рассказа, столько же плоды исследований и гипотезы других лиц, сколько и результаты собственных наблюдений, я имею в виду скорее истину, нежели le gu, en dira-t-on отрицателей. Поэтому я и продолжаю зашивать эту канву фактами, предпочитая им вечные гипотезы, вечно лопающиеся, как мыльные пузыри.
О тоддах и курумбах писали и до меня. О них рассуждали несколько серьезных писателей и статистиков. Но то были в каждом случае предубежденные, хотя, вероятно, и ученые специалисты, или же лица уж чересчур подчеркивающие по-своему каждый такой ненормальный факт, а именно: английские и американские миссионеры. Большинство этого класса, в силу давно усвоенных ими взглядов и предвзятой системы, всегда проповедовали в Индии более страх перед дьяволом, нежели любовь ко Христу. Оттого и такой их неуспех. Эти господа, понятно, обязаны видеть козни лукавого во всем туземном, и этим они только еще более затемняют истину и мешают публике констатировать факты.
Отвергая с примерным беспристрастием предания нильгирийских, как и других, племён, как и все показания о себе туземцев, продолжая фантазировать о них на все лады, англо-индийцы, с помощью миссионеров, только еще более запутали возможные сведения о тоддах и их вассалах курумбах. Их происхождение в доисторические времена, конечно, должно остаться в непроницаемом мраке. Все же можно было бы воспользоваться проблесками в исторической эпохе для лучшего с ними знакомства. Но в описаниях англичан о них ровно ничего нельзя ни понять, ни найти, кроме уже выше цитированных гипотез, которые одна невозможнее другой.
Отчаиваясь когда-либо выйти из этого лабиринта на свет Божий, мы стали расспрашивать туземных пандитов, пользующихся репутацией ходячих летописей и легенд. Пандиты нас отослали к одному аскету из баддаг. Этот неумывающийся анахорет оказался очень любезным и гостеприимным собеседником. За несколько мешков рису он рассказывал одному из наших туземных членов свои племенные легенды без перерыва три дня и три ночи. Все сказанное им собрано в этой главе. Нечего и говорить, что о приводимой далее легенде англо-индийцы никогда не слыхали.
Слово «баддага» канарезское и, как тамильское «вадуган», означает северянин, и теперь доказано, что все баддаги пришли с севера. Когда, лет 600 тому назад, они прибыли в «Голубые горы», то уже застали там тоддов и даже курумбов. Они вполне убеждены, что тодды там проживали целые десятилетия.
Карлики показывают, в свою очередь, что их праотцы закабалили себя на службу или в рабство праотцам тоддов еще в Ланке (Цейлоне) «за право существовать на земле», с тем условием, чтобы «их потомки были всегда на глазах у тоддов».
Иначе, замечают баддаги, «эти демоны очень скоро не оставили бы никого живым, кроме самих себя, на земле». Этого курумбы в минуты дьявольской злобы и не отвергают, а напротив, очень гордятся такою властью. В подобные минуты они скрежещут зубами и, в бессильной злобе на тоддов, готовы, как скорпион, ужалить себя и убить собственным же ядом. Генерал Морган, видевший их иногда в припадках бешенства, замечает, что в такие минуты он, позитивист, «боялся быть вынужденным поверить против вали в черта».
С другой стороны, баддаги также изъявляют претензию на древнее сожительство их племени с тоддами.
– Наши отцы служили им еще при царе Раме, – говорят они, – поэтому служим и мы.
– Но ведь тодды не верят в див (дев) ваших отцов? – однажды спросила я одного их них.
– Нет, они верят в их существование, – получила я в ответ, – но только не оказывают им никаких почестей, потому что они сами дивы.
Баддаги рассказывают, что когда бог Рама шел на Ланку, то кроме великой армии обезьян, многие народы южной и центральной Индии добивались сделаться союзниками великого «аватара». Между прочими были и канарцы, праотцы баддаг, от которых эти ведут свой род. Действительно, баддаги разделяют свое племя на восемнадцать каст, между коими есть очень высокорожденные брамины, как например, – «водеи», ветвь ныне царствующей в Майсуре фамилии. Англичане вполне убедились в основательности этой претензии. В древних хрониках майсурского дома до сего дня хранятся документы, которые доказывают: во-первых, что водеи одного с баддагами племени, то есть уроженцы Карнатика, а во-вторых, что аборигены этой страны принимали участие в великой священной войне царя Аудьи, Рамы, против ракшасов, великанов-демонов острова Ланки.
Эти-то вот самые, гордые своим древним и знатным происхождением, брамины и поддерживают в баддагах чувство почти боготворения, только не к себе самим, как это делают брамины во всех остальных частях Индии, а к тоддам, которые отвергают их богов. Доискаться настоящей причины такого неестественного почитания – весьма трудно, и эта тайна продолжает разжигать любопытство англичан. Почти невозможно, зная законы браминов, разрешить ее. Действительно, эта гордая каста, не соглашающаяся ни за какие деньги работать для англичан, эти брамины, которые отказываются, видя в том унижение, перенести для себя же простой узел из дома в дом, они-то и есть между баддагами самые ревностные поклонники тоддов. На тоддов они работают не только безвозмездно, но и не откажутся от самой низкой по их понятиям работы, если только она совершается по желанию или скорее по приказанию добровольно выбранных властелинов. Они готовы служить им каменщиками, судомойками, столярами, даже париями! В то самое время, как эти высокомерные индусы держат себя со всеми другими народами, даже с англичанами, гордо, носят тройной священный шнурок браминов и имеют одни право священнодействия на церемониях посева и жатвы (хотя со страха часто уступают его курумбам), при первом появлении тоддов повергаются перед ними во прах… а между тем и сами они, баддагские брамины, не лишены замечательной силы в ее магических проявлениях.
Каждый год, например, на праздниках «последней в году жатвы» они обязаны представить вещественные и очевидные доказательства того, что они прямые потомки посвященных, дважды рожденных, браминов. Для этого они медленно ходят взад и вперед босыми ногами и без малейшего для себя вреда по широким полосам ярко горящих угольев или раскаленного до бела железа. Эта полоса проходит во всю длину фасада их храма, то есть ярдов на десять или двенадцать, и на ней они стоят и ходят как бы на паркете. Каждый баддага-водей обязан, ради чести касты, пройтись по такой полосе по крайней мере семь раз…
Англичане уверяют, будто они обладают секретом какого-то растительного сока, от действия которого, если потереть им ноги или руки, кожа делается на время несгораемою. Но миссионер Метц клянется, что этого не может быть и что это чистое чародейство.
«Что могло впервые заставить эту гордую браминскую касту, – рассуждает капитан Гаркнесс,[58] – унизиться до боготворения племени, стоящего ниже их породой, цивилизацией и умственными способностями, это неразрешимая для меня загадка!.. Конечно, баддаги от природы робкого характера; к тому же они одичали в продолжение стольких веков уединения в горах, однако, эту тайну можно, пожалуй, разрешить тем, что они люди, полные суеверия, как все горцы Индии… Но все-таки подобная их черта чрезвычайно любопытна для психолога».
Без сомнения, так. Но быть может, первоначальная причина этого почитания еще более «любопытна», хотя ни англичанам, тем менее – скептикам, ее не отыскать. Начнем с того, что тодды ни сколько не ниже баддаг ни умом, ни породой, а напротив, несравненно выше. Затем – настоящую причину внушаемого ими баддагам почитания следует искать не в настоящем, но во времена самой глубокой древности, в таких периодах браминской истории, в которые наши современные ученые отказываются не только серьезно заглянуть, но даже и верить в них. Однако же, хотя оно и трудно, но далеко не невозможно. Из разбросанных отрывков легенд баддаг и их документов, из рассказов их браминов, падших со времен мусульманского вторжения, но все же с проблесками тайн их праотцев, браминов эпохи ришей и чудодейных адептов «белой магии», можно сшить нечто целое и последовательное. Следует только взяться за это дело умеючи, заручиться их доверием и не быть англичанином и «бара-саабом», которого баддаги часто страшатся пуще курумба. Муллу-курумба, с его злыми чарами и глазом, он еще может умиротворить подарками; а на британца он взирает как на своего заклятого врага и злодея. Поэтому баддаги, как и прочие брамины Индии, считают своим священным долгом оставлять англичанина возможно более долго в неведении истинных фактов касательно не только своего прошлого, но и настоящего, заменяя их как можно чаще вымыслами.
Одни нильгирийские баддаги сохранили воспоминания, хотя и слабые, этого прошлого. Тодды молчат и ни разу еще не проронили и полслова; быть может, кроме их старшин «священнодействующих», мало кто из них и знает о нем. Баддаги уверяют, что перед кончиною каждый тералли обязан передать все, что знает, одному из молодых кандидатов на должность.
Что же касается курумбов, то, хотя они и помнят легенду своего порабощения, но о тоддах, кроме этого, не знают ничего. А эруллары и хоты, настоящие животные, более, нежели полудикие люди.
Выходит, таким образом, что из всех нильгирийских пяти племен одни баддаги помнят и доставили доказательства о своем прошлом. Вследствие этого есть надежда, что сохраненные ими о тоддах предания не совсем основаны на вымысле. Все их показания о себе касательно того, что они пришельцы с севера, потомки канарезских колонистов, которые пришли около десяти столетий тому назад из Карнатика, страны, ныне известной под названием Южного Майсура и составлявшей в глубокой древности (исторической) часть царства Конгу, оказались верными. Так почему же им бы и не сохранить лоскутков из далекого прошлого тоддов?
Начало странных отношений между этими тремя, совершенно различными расами остается, конечно, все еще неопределимым (официально) и до сего дня. Англичане уверяют, что отношения эти установились вследствие долгого сожительства в этих пустынных горах. Отрезанные от остального человечества, тодды, баддаги и курумбы выработали себе постепенно свой особый, полный суеверных идей мир. Но сами эти племена говорят совсем другое. И то, что они рассказывают, как нечто установившееся еще в глубокой древности и не без прямого отношения к древнейшим легендам и писаниям индусов, – чрезвычайно многозначительно.
Предание этих трех столь тесно связанных судьбой племен тем более интересно, что слушая и разбирая его, как бы читаешь вырванную страницу из «мифической» поэмы Индии «Рамаяны». Ориенталисты отвергают его ради собственных, еще более невероятных, умозаключений. Но тогда как их гипотезы доказательно лишены смысла, претензия тоддов и курумбов имеет все-таки еще возможность оказаться основанною на исторических фактах. Все зависит от будущего положения «Рамаяны» в истории.
Признаюсь, я никогда не могла понять причины, заставляющей историков делать такую разницу между двумя поэмами, почти одинакового характера. Конечно, нам скажут, что все сверхъестественное выбрасывается одинаково из «Илиады» и «Одиссеи», как и из «Рамаяны». Но почему же наши ученые, принимающие почти беспрекословно за исторические лица всех этих Ахиллесов, Гекторов, Улиссов да Елен с их Парисами, – почему, спрашивается, они отвергают как пустые мифы Раму, Лакшману, Ситту, Равану, Ханумана и даже царя Айодьи? Или все поименованные лица не более как сказочные герои, или же – всем им следует воздать должное. Шлиман нашел в Троаде ощутительные доказательства существования Трои и ее действующих лиц. Нашлась бы и древняя Ланка и другие местности, помянутые в «Рамаяне», если бы только поискать их. А главное, не следовало бы отвергать с таким незаслуженным презрением и так огульно показания и легенды браминов и пандитов…
Тому, кто хоть раз читал «Рамаяну», не трудно убедиться в том, что отбросив неизбежные в эпической поэме такого религиозного характера аллегорию и символы, все-таки найдем в ней неопровержимый и очевидный исторический грунт.
Сверхъестественный элемент в рассказе не исключает элемента исторического. Так и в «Рамаяне». Присутствие в ней великанов и демонов, говорящих обезьян и мудроречивых пернатых не дает нам еще права отвергать существование в глубокой древности ни одного из ее главных героев, ни даже самих «обезьян», этой великой несметной армии четвероруких, собравшихся «со всех четырех концов земного шара». Как знать, пока мы в том не удостоверимся бесповоротно, кого именно авторы Рамаяны имели в виду под этим аллегорическим названием «обезьян» и «великанов»?[59] В главе VI книги Бытия тоже говорится о сынах Божиих, которые, увидев дщерей земных и полюбив, женились на них, от какового смешения произошла на земле раса «великанов». Гордость Нимрода, вавилонское столпотворение и «смешение языков» имеют свою параллель в гордости и деяниях Раваны, в смешении народов во время войны в «Махабхарате», в бунте даитьев (великанов) против Брамы и т. д. Но главная суть в «великанах».
Убрав и заперев буйволов, мужчины принимаются доить буйволиц; женщину животное к себе и не подпустит. Эта священная церемония длится часа два, так как сосуды из древесной коры, наполненные молоком, обносят семь раз вокруг выдоенной самки, и только затем уже они относятся в молочную, особенный домик, который содержится в необыкновенной чистоте. Доят одни «посвященные», то есть «капиллолы» под присмотром главного тиралли, или первосвященника.
Когда все молоко выдоено и готово, ворота туэля запираются, и посвященные входят в буйволятник. Тогда, по уверению баддагов, комната за буйволятником освещается многими лампочками, которые горят до утра. Это жилище одних посвященных. Что совершается в этом тайнике до утра, никто не знает, да и нет надежды, чтобы кто когда узнал. Тодды презирают деньги; подкупить их, не нуждающихся решительно ни в чем и смотрящих на все чужое, не свое, с полнейшим равнодушием, фактически невозможно. Как весьма верно указано капитаном Гаркнессом и другими, прожившими с ними целые годы свидетелями, тодды – бессребреники, в полном смысле этого слова.
Глава 4
«Объяснения (индуктивных наук) необходимо приводят нас со временем к необъяснимому. Поэтому самые глубокие истины должны оставаться для нас неразъясненными».
Герберт Спенсер
Фальшивое положение беспристрастного летописца. – Страница из темного прошлого тоддов, баддагов и муллу-курумбов. – Их предания. – Сопоставления с «Рамаяной» – Где кончается фантазия и начинается правда? – Заключение, к которому описанные факты приводят беспристрастного наблюдателя.
Вынужденная в этом рассказе опираться касательно феноменальных способностей тоддов и курумбов на свидетельство мистрис Морган и ее семейства, я чувствую, что глазах неверующей публики это очень ненадежная опора. Нам скажут, вероятно: «Теософы, психисты, спириты, – все это одно и то же, все вы верите в то, во что наука не только не поверит, но что она всегда отвергала с должным презрением… Ваши факты – галлюцинация, которую вы разделяете, но которой не поверит ни один благоразумный человек».
К этому мы давно приготовлены. Если мир науки, а за ним и толпы, которые желают рисоваться в ее сиянии, бесцеремонно отвергли показание в этом вопросе некоторых из своих великих ученых, то не нам надеяться убедить публику: если свидетельство профессора Геера (Hare), Уоллеса, Цёльнера, Крукса и стольких других светил науки пошло за ничто; когда мы знаем, как эти толпы, которые еще накануне поизносили подобострастно имена своих великих изобретателей, сделавших важные открытия в науке, говорят о них теперь чуть ли не с улыбкой презрительного сожаления, как о свихнувшихся с ума людях, то наше дело должно считаться заранее проигранным. Смешно надеяться заинтересовать скептиков, заставить их взглянуть серьезно на «колдовство» других – полудиких племен, когда свидетельство и научные опыты в спиритических явлениях вышесказанных ученых были осмеяны. Радиометры да разные неизвестные до того химические комбинации у них достало ума открыть; а вот наряженные материализованными духами куклы медиумов, то есть надувательство грубое и очевидное, как нос на лице, как слона в кунсткамере, они и не приметили! Бедные, простодушные, легковерные ученые! Но, быть может, нам еще удастся показать, что те из их собратьев, которые так сурово отвергают их свидетельство, а особенно образованный класс общества (настоящее Панургово стадо), гораздо легковернее тех, кто склонился перед неопровержимыми фактами.
Кто из заинтересованных психологическими вопросами дня не помнит как серьезно и добросовестно изучал все эти вопросы в продолжение нескольких лет химик Крукс? Доказав совершенно неопровержимыми опытами с помощью научных аппаратов, что феномены самого необъяснимого характера происходят иногда в присутствии так называемых медиумов, он доказал тем самым и существование таких неисследованных сил и способностей в человеке, о которых еще и не снилось Королевскому обществу. За это открытие, взволновавшее в те дни всю верующую, а особенно неверующую Европу и Америку, сказанное общество, как французская академия в отношении Шарко, чуть не изгнало честного мистера Крукса[57] из своей среды, слепоглухой ко всему духовному и психическому. Не помог и радиометр, не помогло и открытие «лучистой материи».
Дойдя до этого пункта, нам придется, однако оговориться.
Мы просим читателя помнить, что этот рассказ далеко не пропаганда спиритизма. Мы просто заявляем факты; делаем попытку открыть глаза публике на счет реальности многих ненормальных, странных, еще необъясненных, но никак не сверхъестественных явлений. Веря в феномены медиумов, то есть в их настоящие, а не подставные явления, из которых последние, к сожалению, составляют более 70 %, большинство теософов отвергает теорию «духов». Лично пишущая эти строки не верит ни в материализующиеся души умерших, ни в объяснения спиритов: менее же всего, в их так называемую философию. Почти все феномены, о которых столько говорили за последнее двадцатипятилетие, также реальны и неопровержимы, как и существование самих медиумов. Но характер этих явлений настолько же имеет в себе то, что называется spiritualite, как те честные кузнецы и столяры, которые начинают на юге Франции и Германии представлять апостолов в деревенских мистериях и которых церковные старосты выбирают за жилистые руки и здоровенный рост.
Такую веру в одно и неверие в другое со мною разделяет, как сказано, большинство современных так называемых спиритуалистов и членов теософического общества: брамины Индии, с одной стороны, и несколько сотен весьма опытных (по части спиритизма) и ученых лиц в Европе, с другой, к каким ученым принадлежит и великий химик Крукс – n'en deplaise aux sirites, которые рассказывают совсем другое, указывая на него во всех своих публикациях, как на убежденного спирита.
Спириты крепко ошибаются. Одно время, когда мы еще не знали лично мистера Крукса, эти легенды о нем нас весьма смущали. Но в апреле 1884 года, в его доме, в Лондоне мы ему поставили при многих свидетелях, а затем и когда мы были одни, этот прямой вопрос. Крукс отвечал прямо и не колеблясь, что в описанные им явления с медиумами он верит так же твердо, как и в свою «лучистую материю», которую он нам тогда показывал и объяснял; но что в посредничество духов он давно не верит, хотя одно время и был склонен к этому.
– Так кто же была «Katie King»? – спросили мы.
– Не знаю, вероятнее всего, двойник мисс Ф. Кук (медиума), – отвечал он добавляя, что есть серьезная надежда, что физиология и биология скоро убедятся в существовании такого полуматериального двойника в человеке.
На это нам опять весьма вероятно возразят, что существование таких ученых, которые верят в двойников и даже в спиритизм, еще не доказывает реальности ни двойников, ни феноменов медиумов. Нам скажут, что в семье не без урода; что такие ученые составляют, наконец, меньшинство, а такие, что отрицают наповал все еще не доказанное современною наукой, находятся в громадном большинстве. Не станем спорить. Заметим только, что у нас пока и умные люда имеются в виде весьма малого процента от общей суммы не только человечества, но даже образованных классов. Меньшинство также ничего еще не доказывает. Большинство имеет лишь одно видимое преимущество над меньшинством: преимущество грубой животной силы. Оно садится на меньшинство и старается раздавить его, или, по крайней мере, заглушить его голос. Это мы видим всюду. Массы поклонников общественного мнения производят давление на тех, кто предпочитает ему истину. Королевское общество и академии давят ученых, которые осмеливаются переступать – опять-таки во имя этой попранной истины – резко начертанный ими рубеж вокруг их узкой материалистической программы. Спириты силятся побить и даже уничтожить теософов… Все это в порядке вещей. Есть, конечно, много и умных людей, твердо верующих в личное присутствие душ умерших на спиритических сеансах; в облеченных материей «духов»; в их откровения; в философию Аллана Кардека и даже в непогрешимость профессиональных, публичных медиумов. Оказывая должное уважение всякому личному верованию, все-таки мы не разделяем верований спиритов. Мы позволяем себе держаться, до поры до времени, собственных убеждений. Только время да помощь науки, когда она переменит тактику, могут нам показать, кто из нас прав и кто ошибается.
Убедясь окончательно, что такие авторитетные учреждения, как Королевское общество и европейская академия наук, никогда (по крайней мере, еще не скоро, не при нашей жизни) не окажут нам помощи: что большинство ученых решилось, кажется, изгнать навеки из своей среды все подобные психологические явления: что обо всем поверхностно судящая публика клеймит печатью грубого суеверия все то, чего она не понимает (многие, вероятно, страшась понять); что, наконец, все они согласятся называть истиной и фактом лишь собственные, почему-то ими принятые, заключения, хотя большинство научных теорий при каждом шаге вперед науки испокон века лопались одна за другой; видя все это и убедясь, как тщетны наши усилия изменить дух времени, мы и решились действовать и искать объяснений сами.
Два года мы собирали сведения и изучали «колдовство» курумбов и более пяти лет подобные проявления той же силы в различных племенах Индии. Главным советом общества был назначен комитет, и всякие меры были приняты против могущего иметь место обмана. Наши сочлены, выбранные из среды самых ярых скептиков, пришли единодушно к одному заключению: «Все, что рассказывают об этих племенах, основано на истинных фактах. За исключением, конечно, огромных преувеличений суеверной массы народа: – эти факты неоднократно были доказаны. Как, в силу какой способности, тодды, курумбы, яннади и другие племена производят известное действие на людей, – мы не знаем, как и не беремся объяснять. Мы только заявляем то, что сами видели».
Так говорили наши сочлены, индусы, воспитанные в современном духе английской цивилизации, то есть материалисты, в полном смысле слова, и не верующие ни в собственных богов, ни в духов спиритов. Так говорили и мы, хотя имеем сильное подозрение, равняющееся убеждению, что эта сила в нильгирийских колдунах есть наш старый знакомый: «психическая сила» докторов Карпентера и Крукса. Мы долго приглядывались к этому столикому Протею, овладевавшему, бывало, и нами. Мы делали опыты столь же тщательные, серьезные, беспристрастные над собою, как и над другими. Мы пришли к заключению, что как перед докторами Шарко, Круксом, Цёльнером, так и перед нашими глазами – в отношении к «колдунам» действовала одна и та же сила; но что разнообразие ее проявлений зависит преимущественно от такого же разнообразия человеческих организмов; затем, от среды и обстановки, среди которой она проявляется; много от климатических условий и, наконец, от умственного направления так называемых «медиумов».
Продолжая говорить о «колдовстве» и опираться на свидетельства множества лиц, не одного семейства Морганов, конечно, я употребляю термин в его переносном смысле. Понятно также, что призывая других свидетелей, я хочу оградить тем самым собственные показания от незаслуженного подозрения, даже в преувеличении. Говоря другими словами, я скорее страшусь нарекания: a beau mentr gui vient de loin, нежели ищу оправданий перед скептиками. Во мне нет ни уважения, ни страха ко всеотрицающему духу современной науки. Избирая основным грунтом, канвою, так сказать, своего рассказа, столько же плоды исследований и гипотезы других лиц, сколько и результаты собственных наблюдений, я имею в виду скорее истину, нежели le gu, en dira-t-on отрицателей. Поэтому я и продолжаю зашивать эту канву фактами, предпочитая им вечные гипотезы, вечно лопающиеся, как мыльные пузыри.
О тоддах и курумбах писали и до меня. О них рассуждали несколько серьезных писателей и статистиков. Но то были в каждом случае предубежденные, хотя, вероятно, и ученые специалисты, или же лица уж чересчур подчеркивающие по-своему каждый такой ненормальный факт, а именно: английские и американские миссионеры. Большинство этого класса, в силу давно усвоенных ими взглядов и предвзятой системы, всегда проповедовали в Индии более страх перед дьяволом, нежели любовь ко Христу. Оттого и такой их неуспех. Эти господа, понятно, обязаны видеть козни лукавого во всем туземном, и этим они только еще более затемняют истину и мешают публике констатировать факты.
Отвергая с примерным беспристрастием предания нильгирийских, как и других, племён, как и все показания о себе туземцев, продолжая фантазировать о них на все лады, англо-индийцы, с помощью миссионеров, только еще более запутали возможные сведения о тоддах и их вассалах курумбах. Их происхождение в доисторические времена, конечно, должно остаться в непроницаемом мраке. Все же можно было бы воспользоваться проблесками в исторической эпохе для лучшего с ними знакомства. Но в описаниях англичан о них ровно ничего нельзя ни понять, ни найти, кроме уже выше цитированных гипотез, которые одна невозможнее другой.
Отчаиваясь когда-либо выйти из этого лабиринта на свет Божий, мы стали расспрашивать туземных пандитов, пользующихся репутацией ходячих летописей и легенд. Пандиты нас отослали к одному аскету из баддаг. Этот неумывающийся анахорет оказался очень любезным и гостеприимным собеседником. За несколько мешков рису он рассказывал одному из наших туземных членов свои племенные легенды без перерыва три дня и три ночи. Все сказанное им собрано в этой главе. Нечего и говорить, что о приводимой далее легенде англо-индийцы никогда не слыхали.
Слово «баддага» канарезское и, как тамильское «вадуган», означает северянин, и теперь доказано, что все баддаги пришли с севера. Когда, лет 600 тому назад, они прибыли в «Голубые горы», то уже застали там тоддов и даже курумбов. Они вполне убеждены, что тодды там проживали целые десятилетия.
Карлики показывают, в свою очередь, что их праотцы закабалили себя на службу или в рабство праотцам тоддов еще в Ланке (Цейлоне) «за право существовать на земле», с тем условием, чтобы «их потомки были всегда на глазах у тоддов».
Иначе, замечают баддаги, «эти демоны очень скоро не оставили бы никого живым, кроме самих себя, на земле». Этого курумбы в минуты дьявольской злобы и не отвергают, а напротив, очень гордятся такою властью. В подобные минуты они скрежещут зубами и, в бессильной злобе на тоддов, готовы, как скорпион, ужалить себя и убить собственным же ядом. Генерал Морган, видевший их иногда в припадках бешенства, замечает, что в такие минуты он, позитивист, «боялся быть вынужденным поверить против вали в черта».
С другой стороны, баддаги также изъявляют претензию на древнее сожительство их племени с тоддами.
– Наши отцы служили им еще при царе Раме, – говорят они, – поэтому служим и мы.
– Но ведь тодды не верят в див (дев) ваших отцов? – однажды спросила я одного их них.
– Нет, они верят в их существование, – получила я в ответ, – но только не оказывают им никаких почестей, потому что они сами дивы.
Баддаги рассказывают, что когда бог Рама шел на Ланку, то кроме великой армии обезьян, многие народы южной и центральной Индии добивались сделаться союзниками великого «аватара». Между прочими были и канарцы, праотцы баддаг, от которых эти ведут свой род. Действительно, баддаги разделяют свое племя на восемнадцать каст, между коими есть очень высокорожденные брамины, как например, – «водеи», ветвь ныне царствующей в Майсуре фамилии. Англичане вполне убедились в основательности этой претензии. В древних хрониках майсурского дома до сего дня хранятся документы, которые доказывают: во-первых, что водеи одного с баддагами племени, то есть уроженцы Карнатика, а во-вторых, что аборигены этой страны принимали участие в великой священной войне царя Аудьи, Рамы, против ракшасов, великанов-демонов острова Ланки.
Эти-то вот самые, гордые своим древним и знатным происхождением, брамины и поддерживают в баддагах чувство почти боготворения, только не к себе самим, как это делают брамины во всех остальных частях Индии, а к тоддам, которые отвергают их богов. Доискаться настоящей причины такого неестественного почитания – весьма трудно, и эта тайна продолжает разжигать любопытство англичан. Почти невозможно, зная законы браминов, разрешить ее. Действительно, эта гордая каста, не соглашающаяся ни за какие деньги работать для англичан, эти брамины, которые отказываются, видя в том унижение, перенести для себя же простой узел из дома в дом, они-то и есть между баддагами самые ревностные поклонники тоддов. На тоддов они работают не только безвозмездно, но и не откажутся от самой низкой по их понятиям работы, если только она совершается по желанию или скорее по приказанию добровольно выбранных властелинов. Они готовы служить им каменщиками, судомойками, столярами, даже париями! В то самое время, как эти высокомерные индусы держат себя со всеми другими народами, даже с англичанами, гордо, носят тройной священный шнурок браминов и имеют одни право священнодействия на церемониях посева и жатвы (хотя со страха часто уступают его курумбам), при первом появлении тоддов повергаются перед ними во прах… а между тем и сами они, баддагские брамины, не лишены замечательной силы в ее магических проявлениях.
Каждый год, например, на праздниках «последней в году жатвы» они обязаны представить вещественные и очевидные доказательства того, что они прямые потомки посвященных, дважды рожденных, браминов. Для этого они медленно ходят взад и вперед босыми ногами и без малейшего для себя вреда по широким полосам ярко горящих угольев или раскаленного до бела железа. Эта полоса проходит во всю длину фасада их храма, то есть ярдов на десять или двенадцать, и на ней они стоят и ходят как бы на паркете. Каждый баддага-водей обязан, ради чести касты, пройтись по такой полосе по крайней мере семь раз…
Англичане уверяют, будто они обладают секретом какого-то растительного сока, от действия которого, если потереть им ноги или руки, кожа делается на время несгораемою. Но миссионер Метц клянется, что этого не может быть и что это чистое чародейство.
«Что могло впервые заставить эту гордую браминскую касту, – рассуждает капитан Гаркнесс,[58] – унизиться до боготворения племени, стоящего ниже их породой, цивилизацией и умственными способностями, это неразрешимая для меня загадка!.. Конечно, баддаги от природы робкого характера; к тому же они одичали в продолжение стольких веков уединения в горах, однако, эту тайну можно, пожалуй, разрешить тем, что они люди, полные суеверия, как все горцы Индии… Но все-таки подобная их черта чрезвычайно любопытна для психолога».
Без сомнения, так. Но быть может, первоначальная причина этого почитания еще более «любопытна», хотя ни англичанам, тем менее – скептикам, ее не отыскать. Начнем с того, что тодды ни сколько не ниже баддаг ни умом, ни породой, а напротив, несравненно выше. Затем – настоящую причину внушаемого ими баддагам почитания следует искать не в настоящем, но во времена самой глубокой древности, в таких периодах браминской истории, в которые наши современные ученые отказываются не только серьезно заглянуть, но даже и верить в них. Однако же, хотя оно и трудно, но далеко не невозможно. Из разбросанных отрывков легенд баддаг и их документов, из рассказов их браминов, падших со времен мусульманского вторжения, но все же с проблесками тайн их праотцев, браминов эпохи ришей и чудодейных адептов «белой магии», можно сшить нечто целое и последовательное. Следует только взяться за это дело умеючи, заручиться их доверием и не быть англичанином и «бара-саабом», которого баддаги часто страшатся пуще курумба. Муллу-курумба, с его злыми чарами и глазом, он еще может умиротворить подарками; а на британца он взирает как на своего заклятого врага и злодея. Поэтому баддаги, как и прочие брамины Индии, считают своим священным долгом оставлять англичанина возможно более долго в неведении истинных фактов касательно не только своего прошлого, но и настоящего, заменяя их как можно чаще вымыслами.
Одни нильгирийские баддаги сохранили воспоминания, хотя и слабые, этого прошлого. Тодды молчат и ни разу еще не проронили и полслова; быть может, кроме их старшин «священнодействующих», мало кто из них и знает о нем. Баддаги уверяют, что перед кончиною каждый тералли обязан передать все, что знает, одному из молодых кандидатов на должность.
Что же касается курумбов, то, хотя они и помнят легенду своего порабощения, но о тоддах, кроме этого, не знают ничего. А эруллары и хоты, настоящие животные, более, нежели полудикие люди.
Выходит, таким образом, что из всех нильгирийских пяти племен одни баддаги помнят и доставили доказательства о своем прошлом. Вследствие этого есть надежда, что сохраненные ими о тоддах предания не совсем основаны на вымысле. Все их показания о себе касательно того, что они пришельцы с севера, потомки канарезских колонистов, которые пришли около десяти столетий тому назад из Карнатика, страны, ныне известной под названием Южного Майсура и составлявшей в глубокой древности (исторической) часть царства Конгу, оказались верными. Так почему же им бы и не сохранить лоскутков из далекого прошлого тоддов?
Начало странных отношений между этими тремя, совершенно различными расами остается, конечно, все еще неопределимым (официально) и до сего дня. Англичане уверяют, что отношения эти установились вследствие долгого сожительства в этих пустынных горах. Отрезанные от остального человечества, тодды, баддаги и курумбы выработали себе постепенно свой особый, полный суеверных идей мир. Но сами эти племена говорят совсем другое. И то, что они рассказывают, как нечто установившееся еще в глубокой древности и не без прямого отношения к древнейшим легендам и писаниям индусов, – чрезвычайно многозначительно.
Предание этих трех столь тесно связанных судьбой племен тем более интересно, что слушая и разбирая его, как бы читаешь вырванную страницу из «мифической» поэмы Индии «Рамаяны». Ориенталисты отвергают его ради собственных, еще более невероятных, умозаключений. Но тогда как их гипотезы доказательно лишены смысла, претензия тоддов и курумбов имеет все-таки еще возможность оказаться основанною на исторических фактах. Все зависит от будущего положения «Рамаяны» в истории.
Признаюсь, я никогда не могла понять причины, заставляющей историков делать такую разницу между двумя поэмами, почти одинакового характера. Конечно, нам скажут, что все сверхъестественное выбрасывается одинаково из «Илиады» и «Одиссеи», как и из «Рамаяны». Но почему же наши ученые, принимающие почти беспрекословно за исторические лица всех этих Ахиллесов, Гекторов, Улиссов да Елен с их Парисами, – почему, спрашивается, они отвергают как пустые мифы Раму, Лакшману, Ситту, Равану, Ханумана и даже царя Айодьи? Или все поименованные лица не более как сказочные герои, или же – всем им следует воздать должное. Шлиман нашел в Троаде ощутительные доказательства существования Трои и ее действующих лиц. Нашлась бы и древняя Ланка и другие местности, помянутые в «Рамаяне», если бы только поискать их. А главное, не следовало бы отвергать с таким незаслуженным презрением и так огульно показания и легенды браминов и пандитов…
Тому, кто хоть раз читал «Рамаяну», не трудно убедиться в том, что отбросив неизбежные в эпической поэме такого религиозного характера аллегорию и символы, все-таки найдем в ней неопровержимый и очевидный исторический грунт.
Сверхъестественный элемент в рассказе не исключает элемента исторического. Так и в «Рамаяне». Присутствие в ней великанов и демонов, говорящих обезьян и мудроречивых пернатых не дает нам еще права отвергать существование в глубокой древности ни одного из ее главных героев, ни даже самих «обезьян», этой великой несметной армии четвероруких, собравшихся «со всех четырех концов земного шара». Как знать, пока мы в том не удостоверимся бесповоротно, кого именно авторы Рамаяны имели в виду под этим аллегорическим названием «обезьян» и «великанов»?[59] В главе VI книги Бытия тоже говорится о сынах Божиих, которые, увидев дщерей земных и полюбив, женились на них, от какового смешения произошла на земле раса «великанов». Гордость Нимрода, вавилонское столпотворение и «смешение языков» имеют свою параллель в гордости и деяниях Раваны, в смешении народов во время войны в «Махабхарате», в бунте даитьев (великанов) против Брамы и т. д. Но главная суть в «великанах».