Страница:
Подполковник Вилли фон Силов стоял на противоположной стороне обочины и смотрел, как походная колонна его 19-й бригады торопится на север, оседлав бронетранспортеры "Мардер" и броню "Леопардов". Одновременно с ними двигались еще тысячи боевых машин и орудий, поднимая над равниной тучи пыли.
2-й армейский корпус ЕвроКона провел в резерве пять дней и теперь возвращался на позиции, отдохнув и перегруппировавшись. Как всегда впереди шла 7-я бронетанковая дивизия.
На броне "Мардеров" группами сидели угрюмые пехотинцы. Многие из них завязали рты и носы платками, спасаясь от густой, смешанной с песком пыли, летевшей из-под гусениц и колес. Выхлопы дизельных двигателей и раскалившее броню солнце сделали непереносимым пребывание в душных десантных отсеках.
Лица некоторых солдат были знакомы Вилли, но куда больше было лиц незнакомых. Часть потерь бригады удалось возместить за счет легкораненых и выздоравливающих, однако большая часть пополнения была из числа резервистов – бойцов Территориальных формирований, которые в срочном порядке были призваны под знамена.
Территориальные войска Германии – приблизительный аналог Национальной гвардии в США – предназначались в основном для обороны своей родной страны, а вовсе не для наступательных операций на чужой территории. Перемены в официальной политике были вызваны тяжелыми потерями, но радости от этого никто не испытывал. Не были довольны ни командиры, которые получали в свое распоряжение целые подразделения плохо обученных и физически слабо подготовленных солдат, ни сами эти солдаты. Территориальные войска в основном составляли мелкие предприниматели, лавочники или фабричные рабочие, которые готовились оборонять свой родной край от советского вторжения. Значительная часть из них, недовольная тем, что их посылают сражаться на чужой территории, вообще не явилась на призывные пункты, а те, кто явился, загодя запаслись медицинскими заключениями, подтверждающими их непригодность к строевой службе. В результате едва ли половина из всех призванных влилась-таки в ряды германских дивизий, сражавшихся на территории Польши.
Вилли глядел на проносящиеся в облаках пыли мрачные, подавленные лица и вздыхал. Хотя на бумаге бригада, которой он командовал, была почти полностью укомплектована, на деле это было далеко не то блестящее, мощное боевое соединение, которое форсировало Нейсе двадцать два дня тому назад.
Из колонны вырулил бронетранспортер и остановился рядом с командирской машиной фон Силова Буквы и цифры, выведенные мелом на бронированных боках боевой машины, свидетельствовали, что принадлежит она подполковнику Клаусу фон Ольдену, командиру 192-го батальона мотопехоты Вилли не без удовольствия отметил про себя, что с брони исчез яркий геральдический крест, некогда исполнявший функцию бортового номера. По всей видимости, здравый смысл и редкое чутье, касающееся премудростей выживания на поле битвы, возобладали над гордостью Клауса за своих прусских предков-аристократов. Тем временем из люка машины выкарабкался и легко спрыгнул на траву сам фон Ольден, человек среднего роста с жестким, неулыбчивым лицом.
Вилли сделал ему навстречу несколько шагов, стараясь сохранить на лице бесстрастное выражение. Дерзкий, несносный, честолюбивый комбат сидел у него, как заноза в ноге, с того самого дня, как он получил свое назначение в бригаду. Ольден презирал "осси" – жителей Восточной Германии, – особенно таких, как фон Силов, опередивших его в продвижении по службе. Вилли, однако, понимал, что нравится ему это или нет, но ему придется работать с Клаусом и ему подобными.
Как бы там ни было, его стремительное возвышение до поста командира бригады усилило между ними взаимную антипатию. Фон Ольден не делал тайны из того, что считает себя гораздо более компетентным и достойным этой должности, чем "этот восточный беженец-выскочка". Вилли всерьез подозревал, что его мнение разделяет кое-кто из офицеров 7-й танковой дивизии и из штаба 2-го Армейского корпуса.
Фон Силов принял командование бригадой в самой сложной обстановке, какую только можно себе вообразить, и удачно справился со всеми трудностями. Только война изменила кадровую политику армии в пользу действительно знающих и талантливых командиров.
Фон Ольден тем временем остановился перед Вилли в весьма вызывающей позе.
– Ты хотел меня видеть? – Казалось, все в его облике, начиная от саркастического тона и кончая лихо заломленным зеленым беретом, излучало презрение.
Фон Силов ждал, холодно глядя на него. Дерзость и неповиновение служили достаточным основанием для наложения взыскания даже на старших офицеров, и, если обнаглевший комбат решил поставить вопрос именно так, что же... Он будет счастлив оказать ему эту любезность.
Молчание затягивалось, и с лица Клауса сползло самоуверенное выражение. Фон Ольден нехотя притворился, что встал по стойке смирно, и снова спросил:
– Вы хотели меня видеть, герр подполковник?
Последнее слово он процедил сквозь стиснутые зубы.
Вилли бесстрастно кивнул.
– У нас новый объект для наступления, и я поручаю эту задачу твоему батальону.
Вилли повернулся и отошел к своей командирской М577, где ждал их для краткого совещания майор Тиссен. У подполковника не было другого выхода, и он последовал за своим начальником.
Внезапная контратака польской армии, остановившая стремительное наступление 2-го Армейского корпуса к югу от Познани, была настолько неожиданной, что верховное командование ЕвроКона было вынуждено бросить в бой свои ревностно сберегаемые резервы. На протяжении двух дней две свежие танковые дивизии 5-го Армейского корпуса вели наступление на позиции измотанной польской армии и в конце концов увязли в затяжных, кровопролитных стычках, надеясь расчистить подступы к городу с запада и с востока. Под угрозой фланговых маневров, которые могли и вовсе изолировать Познань, поляки эвакуировали жителей и возобновили сопротивление, оставляя один оборонительный рубеж за другим, но стараясь выиграть время до подхода подкрепления с востока или от Объединенных сил.
Две из шести польских дивизий вышли из боя и отступили к Варшаве, оседлав ведущие к польской столице шоссейные дороги на случай, если немцы или французы повернут в этом направлении. Остальные дивизии, огрызаясь огнем, пятились к Гданьску. Каждый километр, который они уступали, приближал их к более выгодному району обороны и к портовому городу, где вскоре должны были высадиться американские и английские войска.
Армия ЕвроКона изменила направление своего главного удара и повернула на север, преследуя отступавшие польские дивизии. Теперь у них появился еще один важный стратегический объект наступления, третий за прошедшие две недели: необходимо было захватить Гданьск и перерезать тот канал, по которому поступали к противнику подкрепления и припасы. После этого, получив военное преимущество, Париж и Берлин могли начинать мирные переговоры с отступившим и изолированным от союзников врагом.
Фон Силов задумчиво рассматривал карту. Гданьск должен был стать главным объектом наступления с самого начала. Первые атаки франко-германских войск в направлении Вроцлава и Познани помогли им отвоевать значительную часть территории страны – и ничего больше. Захват главного портового города давал реальную надежду, что эта идиотская война может быть выиграна или, по крайней мере, приближена к достойному завершению.
К несчастью, для того чтобы захватить Гданьск до того, как там выгрузятся механизированные дивизии армии США с их тяжелым вооружением, требовались большие усилия. С того дня, как пала Познань, за три дня непрекращающегося преследования дивизии ЕвроКона продвинулись больше чем на восемьдесят километров и приближались к крупному промышленному центру под названием Быдгощ. От него до Гданьска было, однако, еще сто пятьдесят километров, а Быдгощ – в этом он не сомневался – наверняка окажется крепким орешком.
Любой, кто вознамерился бы пройти сквозь город или обойти его справа или слева, вынужден был форсировать реку Нотець, а затем преодолеть довольно широкую полосу густых лесов. Обойти этот район широким маневром к западу было в лучшем случае трудно, в худшем – невозможно. Наступающим войскам пришлось бы двигаться через Померанию – страну тысяч озер и болот. Путь войскам там преградили бы три широкие реки, петляющие по болотистым равнинам. Обходить Быдгощ с востока тоже не имело смысла – с этой стороны свободу маневра ограничивала широкая Висла.
Вилли хмурил брови. Сеть дорог и условия рельефа вынуждали ЕвроКон атаковать Быдгощ в лоб, двигаясь вдоль узкого коридора, ограниченного условиями рельефа. И если противник искал возможности для успешной контратаки, то это было именно такое место.
Река Нотець, хотя и не такая широкая, как Висла, была труднопреодолимым препятствием. Если дать полякам достаточно времени, то они успеют зарыться в землю сразу за рекой и надолго закроют дорогу на Гданьск. Штаб корпуса хотел, чтобы 19-я мотопехотная бригада захватила плацдарм на северном берегу реки Нотець как можно быстрее. Но где лучше всего это сделать?
Майор Тиссен ответил на его вопрос, наклонившись над картой и указывая пальцем на маленькую деревушку, расположенную в нескольких километрах от их нынешнего местоположения дальше по шоссе.
– Здесь, герр подполковник, в Рунаржево. Там мост.
Вилли кивнул, хотя внутри у него все похолодело. Командование требовало, чтобы они атаковали прямо посередине. Если поляки все еще отступают, то мост будет взорван прямо у него под носом. Если они развернутся, чтобы превратить реку в оборонительный рубеж, то атакующая дивизия угодит в настоящую мясорубку.
Перехватив встревоженный взгляд Клауса фон Ольдена, Вилли понял, что и он пришел к тем же неутешительным выводам. Уголки тонких губ подполковника поползли вниз.
– На какую поддержку я могу рассчитывать, майор? – спросил фон Ольден без обиняков.
– Боюсь, мы не сможем поддержать вас сколько-нибудь серьезно, герр подполковник, – виновато улыбнулся Тиссен.
Фон Ольден ткнул пальцем в лесной массив, обозначенный на карте севернее моста. Этот лес мог послужить прекрасным укрытием для польских танков и пехоты, если кому-нибудь придет в голову устроить здесь засаду.
– А как насчет того, чтобы обработать этот район с воздуха? Используя, скажем, напалм или кассетные бомбы?
Майор покачал головой.
– Увы, сэр, никакой воздушной поддержкой мы не можем вас обеспечить.
"Ничего удивительного", – подумал Вилли. Центр воздушной войны переместился на запад, на территорию Германии и Франции. Несколько потрепанных эскадрилий истребителей и истребителей-бомбардировщиков, остававшиеся у обеих сражающихся сторон, использовались исключительно для обороны от воздушных налетов противника или для проведения бомбоштурмовых ударов по важнейшим стратегическим объектам. Ни одна из сторон не могла предпринять ничего существенного, чтобы завоевать господство в воздухе над полями сражений.
Фон Ольден принялся раскачиваться с пятки на носок.
– А артиллерийская поддержка? – спросил он. – На что я могу рассчитывать?
– Только на дивизионную артиллерию и минометы, герр подполковник. Вся корпусная артиллерия занята в других местах, – ответил Тиссен.
Между тем подозрения Вилли почти превратились в уверенность. Командующий 2-ым Армейским корпусом генерал Монтан задумал какой-то трюк. Вряд ли можно было всерьез рассчитывать, что одна-единственная мотопехотная бригада сумеет захватить мост в Рунаржево без всякой поддержки. Судя по всему, его люди должны были драться и умирать только для отвлечения внимания противника. Видимо, Монтан надеялся, что, когда поляки стянут свои силы к мосту, чтобы прикончить 19-ю бригаду, другие соединения корпуса сумеют перейти Нотець где-нибудь в ином месте, не встретив серьезного сопротивления.
Фон Силов почувствовал, как его начинает охватывать гнев. Ему было вовсе не по душе, что его так равнодушно и безжалостно приносят в жертву. Неужели проклятый француз думает, что его германские войска откажутся драться, если узнают правду?
На мгновение Вилли задумался о том, чтобы отказаться выполнить приказ об атаке, однако сразу вернулся к реальности. Если рассуждать абстрактно, то его дерзость будет выглядеть довольно красиво. Если посмотреть на это с практической точки зрения, то он все равно ничего не достигнет. Генералы Монтан и Лейбниц немедленно отстранят его от командования и заменят его фон Ольденом или кем-то вроде него.
Он уставился в карту, чувствуя на себе пристальные взгляды фон Ольдена и Тиссена. Офицеры ждали его распоряжений. Некоторое время в голове Вилли не было никаких мыслей вообще, затем в его мозгу начала вырисовываться идея.
Если нельзя обойти укрепленный район обороны, если нет времени, чтобы сокрушить его мощным огнем, тогда остается только один выход. Как говорят пилоты-истребители, скорость – это жизнь. То же самое было вполне применимо и к наземной войне. Быстрый маневр мог послужить ключом к обороне противника, мог сорвать его планы и помочь захватить инициативу. Этот принцип лежал в основе германской военной доктрины.
Вилли посмотрел на командира 192-го батальона.
– Когда вы сможете начать атаку, подполковник?
– Через час. Может быть, через два, – пожал плечами Клаус. – Когда мы подойдем к реке, мне понадобится время, чтобы разобраться поротно, разведать территорию и проинструктировать офицеров. Кроме того, мне понадобится поддержка танков 4-го батальона.
– Нет, – качнул головой фон Силов и посмотрел на север. – Чем дольше мы провозимся, тем больше у поляков будет времени, чтобы окопаться. – Он повернулся к фон Ольдену и добавил: – Так что не тяните резину, подполковник. Атакуйте, обрушивайтесь на них всеми силами, пока они не закрепились на том берегу. Разворачивайтесь в боевые порядки на ходу, а я стану вводить в бой новые батальоны по мере того, как они будут подтягиваться. Вам ясно?
Командир 192-го батальона неохотно склонил свою аристократическую голову. Было очевидно, что вся эта операция не вызвала в нем прилива энтузиазма. Несмотря на внешнюю агрессивность и дерзость, в душе Клаус фон Ольден был очень осторожным человеком.
Вилли проигнорировал его нерешительность.
– Свяжитесь по радио с капитаном Брандтом, Тиссен. Передайте ему, что я приказал расчистить подступы к этой проклятой деревушке как можно скорее.
Майор козырнул и поспешил прочь. Гюнтер Брандт командовал передовым охранением бригады. Его отряд состоял из разведывательных машин "Лухс" и усилен танковой ротой 194-го батальона, что, без сомнения, повысило атакующую мощь авангарда. Все утро Брандт и его люди постоянно ввязывались в стычки с отступающими польскими частями; оторвавшись на значительное расстояние от основных сил бригады и усиленно маневрируя по сторонам шоссе, они неизменно угрожали полякам с флангов, лишь только те пытались контратаковать. Это был особый способ ведения боя, предназначенный для того, чтобы свести к минимуму потери, не прекращая двигаться вперед, однако на маневры уходило довольно много времени. Приказ фон Силова должен был это изменить.
Что бы там ни думали генерал Монтан и его офицеры-французы, 19-я мотопехотная бригада намерена была сделать все от нее зависящее, чтобы захватить Рунаржевский мост неповрежденным.
Рунаржево представляло из себя небольшую группу кирпичных и деревянных строений, расположенных по обеим сторонам шоссе. Этот населенный пункт находился на южном берегу реки Нотець. Самыми заметными зданиями в поселке были старая церковь из красного кирпича и двухэтажная серая постройка из железобетонных блоков, служившая почтой, библиотекой и ратушей. Вокруг поселка далеко, насколько хватало глаз, простирались поля, пастбища, отдельные хутора и яблоневые сады. Вдали темнел лес. Узкая голубая лента ленивого ручья, впадавшего в Нотець, петляла по зеленовато-коричневому ландшафту и обрывалась, ныряя под шоссе.
В двух километрах к западу от Рунаржево торчали из реки искореженные останки железнодорожного моста. Несколько дней назад французские штурмовики обрушили целый пролет этого моста при помощи бомб с лазерным наведением, пытаясь приостановить доставку войск и боеприпасов в осажденную Познань по железной дороге.
Однако автомобильный мост через Нотець еще стоял. Бронетранспортеры, грузовики с боеприпасами и прочая боевая техника текли на северный берег нескончаемым потоком, спасаясь от наступающей мотопехоты ЕвроКона. Было очевидно, что это обозы отступающей армии. Поляки не были разгромлены в боях, не терпели сокрушительных поражений, однако три недели постоянного отступления подорвали их боевой дух. Лишь только ветер доносил с юга далекую канонаду, перекрывавшую рев множества двигателей, все головы немедленно поворачивались в том направлении в предчувствии дурного, все понимали, что немцы и французы близко.
Саперы шныряли по пролетам, увертываясь от мчащихся грузовиков и бронетранспортеров, торопливо готовя мост к взрыву. Несколько человек болтались на веревках у ферм моста, закладывая взрывчатку у бетонных быков, которые служили мосту опорами.
В двухстах метрах от южного конца моста невысокий русоволосый польский офицер быстро перебегал из дома в дом на окраине Рунаржево, проверяя готовность своих сил к обороне. Это был капитан Конрад Полинский, командир пехотной роты, которая получила приказ оборонять Рунаржево до тех пор, пока инженерно-саперная служба не закончит минировать мост.
Будучи опытным офицером, Конрад Полинский понимал, что его рота занимает крайне невыгодную в тактическом плане позицию. Да и кому понравится сражаться, имея в тылу реку, единственный мост через которую вот-вот взлетит на воздух? Его небольшой отряд был недостаточно силен, чтобы удерживать деревню против целенаправленной атаки мотопехоты ЕвроКона. Рота "С" получила этот приказ в последнюю минуту и не успела даже поставить мины и натянуть колючую проволоку, не говоря уже о том, чтобы выкопать щели и блиндажи с достаточно надежными перекрытиями.
Предполагалось, правда, что в лесу за рекой будут замаскированы несколько танков, однако они были слишком далеко, чтобы оказать реальную поддержку роте. Кроме того, строения Рунаржево сильно сокращали танкистам сектор обстрела. Самый лучший танкист-наводчик не смог бы попасть в цель, которую он не видит.
Не приходилось рассчитывать и на подкрепление. Все остальные роты пехотного батальона были уже далеко за рекой, перегруппировываясь и пополняя личный состав, прежде чем вернуться к реке и занять оборону.
Остановившись за садовой оградой, капитан поднял к глазам бинокль. Из-за близкого горизонта поднимались к небу столбы черного дыма. Губы капитана, полуприкрытые густыми русыми усами, скривила угрюмая гримаса. По всей видимости, за горизонтом шла нешуточная драка, гораздо более серьезная, чем регулярные стычки с авангардом наступающего противника. Должно быть, ЕвроКон пытался прорваться сквозь заслоны войск, прикрывающих отступление.
Радист, нескладный и худой восемнадцатилетний капрал, подтвердил его опасения:
– Пан капитан, "Фокстрот" сообщает, что в районе Колачково вошел в соприкосновение с мощным подразделением германской армии. Видит танки и бронетранспортеры!
Полинский едва слышно выругался. Колачково было ближайшим населенным пунктом – несколько домишек километрах в четырех к югу по шоссе. Если авангард противника уже там, то через несколько минут и ему придется вступить в бой.
– Прикажи всем взводам приготовиться. Держаться до последнего!
Капитан Полинский повернулся к реке, чтобы посмотреть, как дела на мосту. Саперы продолжали свою работу. Сколько еще времени им понадобится? И сколько времени даст им противник?
Дым от горящих домов, машин и станковых гранатометов заволакивал поле боя, и в этом черно-сером, затянутом дымкой пространстве, словно в кошмаре, то и дело вспыхивали краткие, смертельные схватки.
– Принять вправо! Вправо! – закричал лейтенант Вернер Герхард. Он уже охрип, так как ему постоянно приходилось перекрикивать оглушительный грохот боя. Гигантский "Леопард" с ревом вырвался из своей собственной дымовой завесы, и лейтенант мертвой хваткой вцепился в поручень люка. Танк вильнул, огибая выросшую на его пути разбитую машину. Пятьдесят пять тонн стали, зацепив на большой скорости подбитый броневик, опрокинули его и отшвырнули с дороги под визг раздираемого металла.
Почти прямо по курсу появился другой танк – польский Т-72. Неожиданно вывернув из-за полуразрушенного строения, он пятился задним ходом, волоча за собой обрывки маскировочной сети. Грозная 125-миллиметровая пушка была направлена в сторону, и поляки еще не видели немецкий танк.
– Наводчик! Цель тридцать градусов по курсу! – лейтенант вцепился в рукоять вращения башни, разворачивая пушку своего "Леопарда" в нужную сторону.
– Заряжай!
– Огонь!
Польский танк, расстрелянный в упор, закрутился на месте и взорвался. Осколки брони, разлетаясь в разные стороны, забарабанили по башне немецкого танка и запели над головой Герхарда. Он инстинктивно пригнулся, затем снова выпрямился и стал оглядываться по сторонам в поисках новых целей.
Из дыма возникло еще несколько немецких танков; все они были выстроены атакующей цепью, и лейтенант поспешно пересчитал их, не забывая высматривать противника. Считая его собственный танк, десять из двенадцати "Леопардов" роты уцелели в этом сражении.
Когда дым немного рассеялся, лейтенант увидел, что разведчикам капитана Брандта и польскому арьергарду повезло гораздо меньше. Все пространство по обеим сторонам шоссе было усеяно сожженными Т-72, разбитыми БМП и разведмашинами "Лухс". Их расположение молчаливо свидетельствовало о беспорядочном, но ожесточенном характере короткого боя. Только его танки могли двигаться дальше.
Герхард переключился на частоту командующего бригадой.
– "Сокол" – "Большой кошке". Прием.
– Докладывай, "Сокол", – голос майора Тиссена доносился слабо, прерываемый статическими разрядами. Должно быть, штабное подразделение бригады находилось в движении.
Герхард нажал на тангенту передатчика:
– Захватили первую деревню. Продолжаем двигаться к реке.
– Вас понял, "Сокол". А где "Бродяга"?
Лейтенант оглядел поле боя и с трудом сглотнул.
– Капитан Брандт и его люди погибли. Все.
В наушниках шлемофона раздался спокойный и решительный голос самого фон Силова. Не время было оплакивать Брандта и его отряд. Сдерживая свои эмоции, Вилли сказал:
– Вас понял, лейтенант. Вы можете продолжать движение?
Герхард крепко ухватился за скобу и кивнул, хотя командир не мог его видеть. Взяв себя в руки, он коротко ответил:
– Да, герр подполковник!
– Отлично! – голос фон Силова зазвучал суровее. – Продолжайте атаковать, "Сокол", не дайте им оторваться и перегруппироваться. "Хищник-1" идет сразу за вами.
Герхард посмотрел вдоль шоссе. Подполковник был прав – он уже видел 192-й батальон мотопехоты, колонной вливающийся в Колачково. Вздохнув, лейтенант отдал своим экипажам необходимые распоряжения.
Десять уцелевших танков роты "Альфа" ринулись на север, к мосту.
Капитан Полинский облегченно вздохнул. Последние крытые брезентом грузовики, БМП и юркие "газики" потихоньку вползали на площадку перед мостом. Черная лента шоссе, протянувшаяся на юг, наконец опустела. Даже стрельба вдали прекратилась. Должно быть, войска прикрытия под командованием капитана Кубяка сумели отбить пробную атаку передовых отрядов противника. Это было прекрасно, так как саперы все еще возились на мосту, и каждая лишняя минута была для них на вес золота.
Капитан взглянул на радиста, который нервно поеживался у своей рации.
– Свяжись с "Фокстротом" и спроси, сколько они еще смогут продержаться, прежде чем нам придется вступить в дело.
Полинский снова поднял к глазам бинокль. За небольшим пригорком на расстоянии примерно километра показались голубые дымки выхлопов. Это были танки, двигатели которых задымили даже на этом некрутом подъеме. Капитан нахмурился. Почему Кубяк ничего не сообщил ему о том, что его танки идут к реке?
– "Фокстрот" не отвечает, пан капитан! – заикаясь от страха, доложил радист.
– Матка Боска! – Полинский разглядел наступающие широким фронтом приземистые "Леопарды", которые, словно черти из табакерки, выскакивали из-за гребня холма. Ошибки быть не могло – крупные угловатые башни и зелено-черно-коричневая камуфляжная раскраска указывали на то, что перед ним отнюдь не польские Т-72. Челюсть капитана отвисла. Кажется, их атакуют!
"Леопарды" открыли огонь, выстрелив трескучей очередью, и над головами обороняющихся завыли снаряды. Грузовики, запрудившие подступы к мосту, один за другим взлетали на воздух в ярких вспышках пламени. Орудия немецких танков методично и аккуратно обрабатывали скопление техники, начиная с ближайших целей и перенося огонь все дальше, осыпая застигнутые у моста грузовики смертоносным дождем бризантных снарядов.
2-й армейский корпус ЕвроКона провел в резерве пять дней и теперь возвращался на позиции, отдохнув и перегруппировавшись. Как всегда впереди шла 7-я бронетанковая дивизия.
На броне "Мардеров" группами сидели угрюмые пехотинцы. Многие из них завязали рты и носы платками, спасаясь от густой, смешанной с песком пыли, летевшей из-под гусениц и колес. Выхлопы дизельных двигателей и раскалившее броню солнце сделали непереносимым пребывание в душных десантных отсеках.
Лица некоторых солдат были знакомы Вилли, но куда больше было лиц незнакомых. Часть потерь бригады удалось возместить за счет легкораненых и выздоравливающих, однако большая часть пополнения была из числа резервистов – бойцов Территориальных формирований, которые в срочном порядке были призваны под знамена.
Территориальные войска Германии – приблизительный аналог Национальной гвардии в США – предназначались в основном для обороны своей родной страны, а вовсе не для наступательных операций на чужой территории. Перемены в официальной политике были вызваны тяжелыми потерями, но радости от этого никто не испытывал. Не были довольны ни командиры, которые получали в свое распоряжение целые подразделения плохо обученных и физически слабо подготовленных солдат, ни сами эти солдаты. Территориальные войска в основном составляли мелкие предприниматели, лавочники или фабричные рабочие, которые готовились оборонять свой родной край от советского вторжения. Значительная часть из них, недовольная тем, что их посылают сражаться на чужой территории, вообще не явилась на призывные пункты, а те, кто явился, загодя запаслись медицинскими заключениями, подтверждающими их непригодность к строевой службе. В результате едва ли половина из всех призванных влилась-таки в ряды германских дивизий, сражавшихся на территории Польши.
Вилли глядел на проносящиеся в облаках пыли мрачные, подавленные лица и вздыхал. Хотя на бумаге бригада, которой он командовал, была почти полностью укомплектована, на деле это было далеко не то блестящее, мощное боевое соединение, которое форсировало Нейсе двадцать два дня тому назад.
Из колонны вырулил бронетранспортер и остановился рядом с командирской машиной фон Силова Буквы и цифры, выведенные мелом на бронированных боках боевой машины, свидетельствовали, что принадлежит она подполковнику Клаусу фон Ольдену, командиру 192-го батальона мотопехоты Вилли не без удовольствия отметил про себя, что с брони исчез яркий геральдический крест, некогда исполнявший функцию бортового номера. По всей видимости, здравый смысл и редкое чутье, касающееся премудростей выживания на поле битвы, возобладали над гордостью Клауса за своих прусских предков-аристократов. Тем временем из люка машины выкарабкался и легко спрыгнул на траву сам фон Ольден, человек среднего роста с жестким, неулыбчивым лицом.
Вилли сделал ему навстречу несколько шагов, стараясь сохранить на лице бесстрастное выражение. Дерзкий, несносный, честолюбивый комбат сидел у него, как заноза в ноге, с того самого дня, как он получил свое назначение в бригаду. Ольден презирал "осси" – жителей Восточной Германии, – особенно таких, как фон Силов, опередивших его в продвижении по службе. Вилли, однако, понимал, что нравится ему это или нет, но ему придется работать с Клаусом и ему подобными.
Как бы там ни было, его стремительное возвышение до поста командира бригады усилило между ними взаимную антипатию. Фон Ольден не делал тайны из того, что считает себя гораздо более компетентным и достойным этой должности, чем "этот восточный беженец-выскочка". Вилли всерьез подозревал, что его мнение разделяет кое-кто из офицеров 7-й танковой дивизии и из штаба 2-го Армейского корпуса.
Фон Силов принял командование бригадой в самой сложной обстановке, какую только можно себе вообразить, и удачно справился со всеми трудностями. Только война изменила кадровую политику армии в пользу действительно знающих и талантливых командиров.
Фон Ольден тем временем остановился перед Вилли в весьма вызывающей позе.
– Ты хотел меня видеть? – Казалось, все в его облике, начиная от саркастического тона и кончая лихо заломленным зеленым беретом, излучало презрение.
Фон Силов ждал, холодно глядя на него. Дерзость и неповиновение служили достаточным основанием для наложения взыскания даже на старших офицеров, и, если обнаглевший комбат решил поставить вопрос именно так, что же... Он будет счастлив оказать ему эту любезность.
Молчание затягивалось, и с лица Клауса сползло самоуверенное выражение. Фон Ольден нехотя притворился, что встал по стойке смирно, и снова спросил:
– Вы хотели меня видеть, герр подполковник?
Последнее слово он процедил сквозь стиснутые зубы.
Вилли бесстрастно кивнул.
– У нас новый объект для наступления, и я поручаю эту задачу твоему батальону.
Вилли повернулся и отошел к своей командирской М577, где ждал их для краткого совещания майор Тиссен. У подполковника не было другого выхода, и он последовал за своим начальником.
Внезапная контратака польской армии, остановившая стремительное наступление 2-го Армейского корпуса к югу от Познани, была настолько неожиданной, что верховное командование ЕвроКона было вынуждено бросить в бой свои ревностно сберегаемые резервы. На протяжении двух дней две свежие танковые дивизии 5-го Армейского корпуса вели наступление на позиции измотанной польской армии и в конце концов увязли в затяжных, кровопролитных стычках, надеясь расчистить подступы к городу с запада и с востока. Под угрозой фланговых маневров, которые могли и вовсе изолировать Познань, поляки эвакуировали жителей и возобновили сопротивление, оставляя один оборонительный рубеж за другим, но стараясь выиграть время до подхода подкрепления с востока или от Объединенных сил.
Две из шести польских дивизий вышли из боя и отступили к Варшаве, оседлав ведущие к польской столице шоссейные дороги на случай, если немцы или французы повернут в этом направлении. Остальные дивизии, огрызаясь огнем, пятились к Гданьску. Каждый километр, который они уступали, приближал их к более выгодному району обороны и к портовому городу, где вскоре должны были высадиться американские и английские войска.
Армия ЕвроКона изменила направление своего главного удара и повернула на север, преследуя отступавшие польские дивизии. Теперь у них появился еще один важный стратегический объект наступления, третий за прошедшие две недели: необходимо было захватить Гданьск и перерезать тот канал, по которому поступали к противнику подкрепления и припасы. После этого, получив военное преимущество, Париж и Берлин могли начинать мирные переговоры с отступившим и изолированным от союзников врагом.
Фон Силов задумчиво рассматривал карту. Гданьск должен был стать главным объектом наступления с самого начала. Первые атаки франко-германских войск в направлении Вроцлава и Познани помогли им отвоевать значительную часть территории страны – и ничего больше. Захват главного портового города давал реальную надежду, что эта идиотская война может быть выиграна или, по крайней мере, приближена к достойному завершению.
К несчастью, для того чтобы захватить Гданьск до того, как там выгрузятся механизированные дивизии армии США с их тяжелым вооружением, требовались большие усилия. С того дня, как пала Познань, за три дня непрекращающегося преследования дивизии ЕвроКона продвинулись больше чем на восемьдесят километров и приближались к крупному промышленному центру под названием Быдгощ. От него до Гданьска было, однако, еще сто пятьдесят километров, а Быдгощ – в этом он не сомневался – наверняка окажется крепким орешком.
Любой, кто вознамерился бы пройти сквозь город или обойти его справа или слева, вынужден был форсировать реку Нотець, а затем преодолеть довольно широкую полосу густых лесов. Обойти этот район широким маневром к западу было в лучшем случае трудно, в худшем – невозможно. Наступающим войскам пришлось бы двигаться через Померанию – страну тысяч озер и болот. Путь войскам там преградили бы три широкие реки, петляющие по болотистым равнинам. Обходить Быдгощ с востока тоже не имело смысла – с этой стороны свободу маневра ограничивала широкая Висла.
Вилли хмурил брови. Сеть дорог и условия рельефа вынуждали ЕвроКон атаковать Быдгощ в лоб, двигаясь вдоль узкого коридора, ограниченного условиями рельефа. И если противник искал возможности для успешной контратаки, то это было именно такое место.
Река Нотець, хотя и не такая широкая, как Висла, была труднопреодолимым препятствием. Если дать полякам достаточно времени, то они успеют зарыться в землю сразу за рекой и надолго закроют дорогу на Гданьск. Штаб корпуса хотел, чтобы 19-я мотопехотная бригада захватила плацдарм на северном берегу реки Нотець как можно быстрее. Но где лучше всего это сделать?
Майор Тиссен ответил на его вопрос, наклонившись над картой и указывая пальцем на маленькую деревушку, расположенную в нескольких километрах от их нынешнего местоположения дальше по шоссе.
– Здесь, герр подполковник, в Рунаржево. Там мост.
Вилли кивнул, хотя внутри у него все похолодело. Командование требовало, чтобы они атаковали прямо посередине. Если поляки все еще отступают, то мост будет взорван прямо у него под носом. Если они развернутся, чтобы превратить реку в оборонительный рубеж, то атакующая дивизия угодит в настоящую мясорубку.
Перехватив встревоженный взгляд Клауса фон Ольдена, Вилли понял, что и он пришел к тем же неутешительным выводам. Уголки тонких губ подполковника поползли вниз.
– На какую поддержку я могу рассчитывать, майор? – спросил фон Ольден без обиняков.
– Боюсь, мы не сможем поддержать вас сколько-нибудь серьезно, герр подполковник, – виновато улыбнулся Тиссен.
Фон Ольден ткнул пальцем в лесной массив, обозначенный на карте севернее моста. Этот лес мог послужить прекрасным укрытием для польских танков и пехоты, если кому-нибудь придет в голову устроить здесь засаду.
– А как насчет того, чтобы обработать этот район с воздуха? Используя, скажем, напалм или кассетные бомбы?
Майор покачал головой.
– Увы, сэр, никакой воздушной поддержкой мы не можем вас обеспечить.
"Ничего удивительного", – подумал Вилли. Центр воздушной войны переместился на запад, на территорию Германии и Франции. Несколько потрепанных эскадрилий истребителей и истребителей-бомбардировщиков, остававшиеся у обеих сражающихся сторон, использовались исключительно для обороны от воздушных налетов противника или для проведения бомбоштурмовых ударов по важнейшим стратегическим объектам. Ни одна из сторон не могла предпринять ничего существенного, чтобы завоевать господство в воздухе над полями сражений.
Фон Ольден принялся раскачиваться с пятки на носок.
– А артиллерийская поддержка? – спросил он. – На что я могу рассчитывать?
– Только на дивизионную артиллерию и минометы, герр подполковник. Вся корпусная артиллерия занята в других местах, – ответил Тиссен.
Между тем подозрения Вилли почти превратились в уверенность. Командующий 2-ым Армейским корпусом генерал Монтан задумал какой-то трюк. Вряд ли можно было всерьез рассчитывать, что одна-единственная мотопехотная бригада сумеет захватить мост в Рунаржево без всякой поддержки. Судя по всему, его люди должны были драться и умирать только для отвлечения внимания противника. Видимо, Монтан надеялся, что, когда поляки стянут свои силы к мосту, чтобы прикончить 19-ю бригаду, другие соединения корпуса сумеют перейти Нотець где-нибудь в ином месте, не встретив серьезного сопротивления.
Фон Силов почувствовал, как его начинает охватывать гнев. Ему было вовсе не по душе, что его так равнодушно и безжалостно приносят в жертву. Неужели проклятый француз думает, что его германские войска откажутся драться, если узнают правду?
На мгновение Вилли задумался о том, чтобы отказаться выполнить приказ об атаке, однако сразу вернулся к реальности. Если рассуждать абстрактно, то его дерзость будет выглядеть довольно красиво. Если посмотреть на это с практической точки зрения, то он все равно ничего не достигнет. Генералы Монтан и Лейбниц немедленно отстранят его от командования и заменят его фон Ольденом или кем-то вроде него.
Он уставился в карту, чувствуя на себе пристальные взгляды фон Ольдена и Тиссена. Офицеры ждали его распоряжений. Некоторое время в голове Вилли не было никаких мыслей вообще, затем в его мозгу начала вырисовываться идея.
Если нельзя обойти укрепленный район обороны, если нет времени, чтобы сокрушить его мощным огнем, тогда остается только один выход. Как говорят пилоты-истребители, скорость – это жизнь. То же самое было вполне применимо и к наземной войне. Быстрый маневр мог послужить ключом к обороне противника, мог сорвать его планы и помочь захватить инициативу. Этот принцип лежал в основе германской военной доктрины.
Вилли посмотрел на командира 192-го батальона.
– Когда вы сможете начать атаку, подполковник?
– Через час. Может быть, через два, – пожал плечами Клаус. – Когда мы подойдем к реке, мне понадобится время, чтобы разобраться поротно, разведать территорию и проинструктировать офицеров. Кроме того, мне понадобится поддержка танков 4-го батальона.
– Нет, – качнул головой фон Силов и посмотрел на север. – Чем дольше мы провозимся, тем больше у поляков будет времени, чтобы окопаться. – Он повернулся к фон Ольдену и добавил: – Так что не тяните резину, подполковник. Атакуйте, обрушивайтесь на них всеми силами, пока они не закрепились на том берегу. Разворачивайтесь в боевые порядки на ходу, а я стану вводить в бой новые батальоны по мере того, как они будут подтягиваться. Вам ясно?
Командир 192-го батальона неохотно склонил свою аристократическую голову. Было очевидно, что вся эта операция не вызвала в нем прилива энтузиазма. Несмотря на внешнюю агрессивность и дерзость, в душе Клаус фон Ольден был очень осторожным человеком.
Вилли проигнорировал его нерешительность.
– Свяжитесь по радио с капитаном Брандтом, Тиссен. Передайте ему, что я приказал расчистить подступы к этой проклятой деревушке как можно скорее.
Майор козырнул и поспешил прочь. Гюнтер Брандт командовал передовым охранением бригады. Его отряд состоял из разведывательных машин "Лухс" и усилен танковой ротой 194-го батальона, что, без сомнения, повысило атакующую мощь авангарда. Все утро Брандт и его люди постоянно ввязывались в стычки с отступающими польскими частями; оторвавшись на значительное расстояние от основных сил бригады и усиленно маневрируя по сторонам шоссе, они неизменно угрожали полякам с флангов, лишь только те пытались контратаковать. Это был особый способ ведения боя, предназначенный для того, чтобы свести к минимуму потери, не прекращая двигаться вперед, однако на маневры уходило довольно много времени. Приказ фон Силова должен был это изменить.
Что бы там ни думали генерал Монтан и его офицеры-французы, 19-я мотопехотная бригада намерена была сделать все от нее зависящее, чтобы захватить Рунаржевский мост неповрежденным.
* * *
РОТА "С" 421-го ПЕХОТНОГО БАТАЛЬОНА ПОЛЬСКОЙ АРМИИ, ГАРНИЗОН РУНАРЖЕВОРунаржево представляло из себя небольшую группу кирпичных и деревянных строений, расположенных по обеим сторонам шоссе. Этот населенный пункт находился на южном берегу реки Нотець. Самыми заметными зданиями в поселке были старая церковь из красного кирпича и двухэтажная серая постройка из железобетонных блоков, служившая почтой, библиотекой и ратушей. Вокруг поселка далеко, насколько хватало глаз, простирались поля, пастбища, отдельные хутора и яблоневые сады. Вдали темнел лес. Узкая голубая лента ленивого ручья, впадавшего в Нотець, петляла по зеленовато-коричневому ландшафту и обрывалась, ныряя под шоссе.
В двух километрах к западу от Рунаржево торчали из реки искореженные останки железнодорожного моста. Несколько дней назад французские штурмовики обрушили целый пролет этого моста при помощи бомб с лазерным наведением, пытаясь приостановить доставку войск и боеприпасов в осажденную Познань по железной дороге.
Однако автомобильный мост через Нотець еще стоял. Бронетранспортеры, грузовики с боеприпасами и прочая боевая техника текли на северный берег нескончаемым потоком, спасаясь от наступающей мотопехоты ЕвроКона. Было очевидно, что это обозы отступающей армии. Поляки не были разгромлены в боях, не терпели сокрушительных поражений, однако три недели постоянного отступления подорвали их боевой дух. Лишь только ветер доносил с юга далекую канонаду, перекрывавшую рев множества двигателей, все головы немедленно поворачивались в том направлении в предчувствии дурного, все понимали, что немцы и французы близко.
Саперы шныряли по пролетам, увертываясь от мчащихся грузовиков и бронетранспортеров, торопливо готовя мост к взрыву. Несколько человек болтались на веревках у ферм моста, закладывая взрывчатку у бетонных быков, которые служили мосту опорами.
В двухстах метрах от южного конца моста невысокий русоволосый польский офицер быстро перебегал из дома в дом на окраине Рунаржево, проверяя готовность своих сил к обороне. Это был капитан Конрад Полинский, командир пехотной роты, которая получила приказ оборонять Рунаржево до тех пор, пока инженерно-саперная служба не закончит минировать мост.
Будучи опытным офицером, Конрад Полинский понимал, что его рота занимает крайне невыгодную в тактическом плане позицию. Да и кому понравится сражаться, имея в тылу реку, единственный мост через которую вот-вот взлетит на воздух? Его небольшой отряд был недостаточно силен, чтобы удерживать деревню против целенаправленной атаки мотопехоты ЕвроКона. Рота "С" получила этот приказ в последнюю минуту и не успела даже поставить мины и натянуть колючую проволоку, не говоря уже о том, чтобы выкопать щели и блиндажи с достаточно надежными перекрытиями.
Предполагалось, правда, что в лесу за рекой будут замаскированы несколько танков, однако они были слишком далеко, чтобы оказать реальную поддержку роте. Кроме того, строения Рунаржево сильно сокращали танкистам сектор обстрела. Самый лучший танкист-наводчик не смог бы попасть в цель, которую он не видит.
Не приходилось рассчитывать и на подкрепление. Все остальные роты пехотного батальона были уже далеко за рекой, перегруппировываясь и пополняя личный состав, прежде чем вернуться к реке и занять оборону.
Остановившись за садовой оградой, капитан поднял к глазам бинокль. Из-за близкого горизонта поднимались к небу столбы черного дыма. Губы капитана, полуприкрытые густыми русыми усами, скривила угрюмая гримаса. По всей видимости, за горизонтом шла нешуточная драка, гораздо более серьезная, чем регулярные стычки с авангардом наступающего противника. Должно быть, ЕвроКон пытался прорваться сквозь заслоны войск, прикрывающих отступление.
Радист, нескладный и худой восемнадцатилетний капрал, подтвердил его опасения:
– Пан капитан, "Фокстрот" сообщает, что в районе Колачково вошел в соприкосновение с мощным подразделением германской армии. Видит танки и бронетранспортеры!
Полинский едва слышно выругался. Колачково было ближайшим населенным пунктом – несколько домишек километрах в четырех к югу по шоссе. Если авангард противника уже там, то через несколько минут и ему придется вступить в бой.
– Прикажи всем взводам приготовиться. Держаться до последнего!
Капитан Полинский повернулся к реке, чтобы посмотреть, как дела на мосту. Саперы продолжали свою работу. Сколько еще времени им понадобится? И сколько времени даст им противник?
* * *
РОТА "А" 194-го ТАНКОВОГО БАТАЛЬОНА, РАЙОН КОЛАЧКОВОДым от горящих домов, машин и станковых гранатометов заволакивал поле боя, и в этом черно-сером, затянутом дымкой пространстве, словно в кошмаре, то и дело вспыхивали краткие, смертельные схватки.
– Принять вправо! Вправо! – закричал лейтенант Вернер Герхард. Он уже охрип, так как ему постоянно приходилось перекрикивать оглушительный грохот боя. Гигантский "Леопард" с ревом вырвался из своей собственной дымовой завесы, и лейтенант мертвой хваткой вцепился в поручень люка. Танк вильнул, огибая выросшую на его пути разбитую машину. Пятьдесят пять тонн стали, зацепив на большой скорости подбитый броневик, опрокинули его и отшвырнули с дороги под визг раздираемого металла.
Почти прямо по курсу появился другой танк – польский Т-72. Неожиданно вывернув из-за полуразрушенного строения, он пятился задним ходом, волоча за собой обрывки маскировочной сети. Грозная 125-миллиметровая пушка была направлена в сторону, и поляки еще не видели немецкий танк.
– Наводчик! Цель тридцать градусов по курсу! – лейтенант вцепился в рукоять вращения башни, разворачивая пушку своего "Леопарда" в нужную сторону.
– Заряжай!
– Огонь!
Польский танк, расстрелянный в упор, закрутился на месте и взорвался. Осколки брони, разлетаясь в разные стороны, забарабанили по башне немецкого танка и запели над головой Герхарда. Он инстинктивно пригнулся, затем снова выпрямился и стал оглядываться по сторонам в поисках новых целей.
Из дыма возникло еще несколько немецких танков; все они были выстроены атакующей цепью, и лейтенант поспешно пересчитал их, не забывая высматривать противника. Считая его собственный танк, десять из двенадцати "Леопардов" роты уцелели в этом сражении.
Когда дым немного рассеялся, лейтенант увидел, что разведчикам капитана Брандта и польскому арьергарду повезло гораздо меньше. Все пространство по обеим сторонам шоссе было усеяно сожженными Т-72, разбитыми БМП и разведмашинами "Лухс". Их расположение молчаливо свидетельствовало о беспорядочном, но ожесточенном характере короткого боя. Только его танки могли двигаться дальше.
Герхард переключился на частоту командующего бригадой.
– "Сокол" – "Большой кошке". Прием.
– Докладывай, "Сокол", – голос майора Тиссена доносился слабо, прерываемый статическими разрядами. Должно быть, штабное подразделение бригады находилось в движении.
Герхард нажал на тангенту передатчика:
– Захватили первую деревню. Продолжаем двигаться к реке.
– Вас понял, "Сокол". А где "Бродяга"?
Лейтенант оглядел поле боя и с трудом сглотнул.
– Капитан Брандт и его люди погибли. Все.
В наушниках шлемофона раздался спокойный и решительный голос самого фон Силова. Не время было оплакивать Брандта и его отряд. Сдерживая свои эмоции, Вилли сказал:
– Вас понял, лейтенант. Вы можете продолжать движение?
Герхард крепко ухватился за скобу и кивнул, хотя командир не мог его видеть. Взяв себя в руки, он коротко ответил:
– Да, герр подполковник!
– Отлично! – голос фон Силова зазвучал суровее. – Продолжайте атаковать, "Сокол", не дайте им оторваться и перегруппироваться. "Хищник-1" идет сразу за вами.
Герхард посмотрел вдоль шоссе. Подполковник был прав – он уже видел 192-й батальон мотопехоты, колонной вливающийся в Колачково. Вздохнув, лейтенант отдал своим экипажам необходимые распоряжения.
Десять уцелевших танков роты "Альфа" ринулись на север, к мосту.
* * *
РОТА "С", ГАРНИЗОН РУНАРЖЕВОКапитан Полинский облегченно вздохнул. Последние крытые брезентом грузовики, БМП и юркие "газики" потихоньку вползали на площадку перед мостом. Черная лента шоссе, протянувшаяся на юг, наконец опустела. Даже стрельба вдали прекратилась. Должно быть, войска прикрытия под командованием капитана Кубяка сумели отбить пробную атаку передовых отрядов противника. Это было прекрасно, так как саперы все еще возились на мосту, и каждая лишняя минута была для них на вес золота.
Капитан взглянул на радиста, который нервно поеживался у своей рации.
– Свяжись с "Фокстротом" и спроси, сколько они еще смогут продержаться, прежде чем нам придется вступить в дело.
Полинский снова поднял к глазам бинокль. За небольшим пригорком на расстоянии примерно километра показались голубые дымки выхлопов. Это были танки, двигатели которых задымили даже на этом некрутом подъеме. Капитан нахмурился. Почему Кубяк ничего не сообщил ему о том, что его танки идут к реке?
– "Фокстрот" не отвечает, пан капитан! – заикаясь от страха, доложил радист.
– Матка Боска! – Полинский разглядел наступающие широким фронтом приземистые "Леопарды", которые, словно черти из табакерки, выскакивали из-за гребня холма. Ошибки быть не могло – крупные угловатые башни и зелено-черно-коричневая камуфляжная раскраска указывали на то, что перед ним отнюдь не польские Т-72. Челюсть капитана отвисла. Кажется, их атакуют!
"Леопарды" открыли огонь, выстрелив трескучей очередью, и над головами обороняющихся завыли снаряды. Грузовики, запрудившие подступы к мосту, один за другим взлетали на воздух в ярких вспышках пламени. Орудия немецких танков методично и аккуратно обрабатывали скопление техники, начиная с ближайших целей и перенося огонь все дальше, осыпая застигнутые у моста грузовики смертоносным дождем бризантных снарядов.