Если верить Малькольму Пономарю, все, кого бы он ни встречал, включая полицейских, служащих тюрем и соперников в преступном мире, уважали его за смелость, прямоту и непревзойденные бойцовские качества.
   – Хочешь знать, в чем мой секрет? «Брюхо и брюква». Врежь в брюхо, а когда противник согнется, вмажь в брюкву.
   Пономарь уже окрестил свои мемуары.
   – Говоришь «Малькольм Пономарь», и что первое приходит в голову? – возбужденно спросил он Билли. – Манчестер. Малькольм Пономарь и есть Манчестер. Поэтому, думаю, нашу – мою – книгу мы назовем «Мистер Манчестер».
   К середине апреля Билли закончил черновой вариант первой главы «Мистера Манчестера». Читалась она скорее как «Мистер Дерьмо», поскольку подражала академической традиции, углубляясь в неважные и утомительные подробности о бабушках и дедушках Пономаря и цене на хлеб в Солфорде в 1924 году. Дядя Рой, младший брат матери Пономаря, во время Второй мировой войны был сознательным уклонистом от воинской повинности. Самое раннее воспоминание Пономаря – как его мать бросает горшок с мочой младенца Малькольма в своего трусливого брата на дворе их трущобы в Гульме.
   Прочитав главу, Пономарь пригласил Билли на обед в «Марроканца». Сидя вдвоем, без элиты и шестерок, они попивали ледяные «манхэттены» за самым лучшим столиком.
   – Если и дальше пойдет так же хорошо, – сказал Пономарь, – впросак мы не попадем.
   – Но ничего не происходит.
   – Что ты хочешь сказать, мать твою? На этих гребаных страницах рождается Малькольм Пономарь. Это эпохальное событие в истории Манчестера. Я важная шишка, приятель. На каждый пенни, что есть у тебя, у меня по двадцатифунтовой банкноте. Мое имя знают в Ньюкастле, Лидсе... да по всему сраному Земному шарику. А вот когда ты родился, вообще ничего не случилось.
   – Аминь, – отозвался Билли и поднял стакан.
   Несколько смягчившись, Пономарь бросил на Билли озабоченный взгляд.
   – Так что значит «ничего не происходит»?
   Насколько возможно тактично, Билли объяснил, в чем проблема:
   – Вы как будто пытаетесь представить себя образцовым гражданином, которого несправедливо опорочило снобистское общество.
   – Ну и что?
   – Вы утверждаете, что не крадете, что крали лишь мальчиком в лавках.
   – Верно.
   – По вашим словам, вы также чураетесь насилия. А я случайно знаю, почему вы попали в тюрьму, когда вам было семнадцать. Вы ослепили в драке человека.
   – Ах это! Просто кровь по молодости играла.
   – И вам его не жалко?
   – Он, мать его, это заслужил.
   – Чем?
   – Я назвал его лжецом, а он не видел в чем.
   – Ну, если вы его ослепили, то он и не мог ничего видеть, верно?
   Пономарь угрюмо уставился на Билли.
   – Так что вы мне впариваете? – улыбнулся Билли. – Что вы просто мягкий миролюбивый гражданин, который старается со всеми уживаться?
   – Ладно, – согласился Пономарь. – Признаю, за прошедшие годы мне пару раз приходилось защищаться от нескольких придурков, которые напали на меня без всякой на то причины. Ну да, мне случалось вмазать им слишком крепко. Проблема в том, что я не умею соизмерять силу, черт меня побери.
   – И вы ни разу не ударили никого, кто этого не заслуживал бы?
   – Ни разу.
   – Вы когда-нибудь отрубали кому-нибудь руки топором?
   – Глупее вопроса в жизни не слышал, и если услышу, что ты его повторяешь, просто пришью.
 
   Однажды вечером Зверюга попросил Билли об услуге. Зверюге было велено проехать в аэропорт Рингвей и забрать там посылку. Не хотелось бы Билли прокатиться? Билли с готовностью согласился, надеясь, что удастся вытянуть из Зверюги кое-какую общую информацию – для придания книге атмосферы.
   По дороге Зверюга остановился у круглосуточной аптеки купить упаковку «дюрексов». Зная, что он разведен и живет один, Билли спросил, зачем ему презервативы.
   – Время от времени балую себя классной мастурбацией, – тихо и с хрипотцой признался Зверюга.
   Билли спросил, что Зверюга думает про своего босса.
   – Не для протокола?
   – Конечно.
   – Ты лживый кусок дерьма, Уильям.
   – Знаю. Но что ты о нем думаешь?
   – Жалоб нет. Он босс. Все боссы одинаковы.
   – Но он тебе нравится?
   – Ну, видишь ли, может, я становлюсь злым под старость, но, насколько я знаю, мне никто не нравится.
   – Он хоть кого-нибудь шлепнул?
   – Да. В прошлое воскресенье. Муху на подоконнике.
   – Ха-ха, как смешно.
   Зверюга улыбнулся.
   – «Шлепнул» говорят только недотепы.
   – Спасибо.
   – Мы предпочитаем «пришил» или «завалил».
   – Мальк когда-нибудь кого-нибудь «завалил»?
   – Насколько мне известно, нет.
   – Тогда откуда у него слава психа с топором?
   Зверюга вздохнул.
   – Тебе следует кое-что понять, Билли. Те, кто не в ладах с законом, имеют обыкновение преувеличивать. Если малому почикали физию, так что ее нужно залепить пластырем, мы говорим, что ему отрубили руки-ноги топором и оставили истекать кровью в канаве. Так жизнь становится чуть интереснее, сам понимаешь. Без пары-тройки баек мир стал бы скучным.
   – Лапшу мне на уши вешаешь, да?
   – Ну, может, чуть-чуть. Но если серьезно, как, по-твоему, Мальку удалось ни разу за столько лет не попасть в тюрьму? Не в том ведь дело, что он такой законопослушный, верно? Он просто избегает делать чего-либо, что можно до него проследить. Поэтому он никого не заваливает, и ребята, которыми он себя окружил, тоже. Мы чисты, Билл.
   Зверюга погудел петляющему впереди велосипедисту.
   – Ты когда-нибудь ломал кому-нибудь ноги? – спросил Билли.
   – Не-а.
   – Тогда что ты делаешь, когда кто-то должен тебе деньги и отказывается платить? Приходишь и корчишь ему рожи?
   – Чего ты от меня хочешь, Билли? Ты же не обо мне пишешь. Понимаешь, о чем я? Когда читаешь про Элтона Джона, тебя же совсем не интересует, кто делает для него парики.
   – А Элтон Джон правда носит парик? Не шутишь?
   Зверюга рассмеялся, но следующий вопрос Билли стер с его лица улыбку:
   – Что случилось с Брайаном?
   Пальцы Зверюги сжались на рулевом колесе.
   – Не знаю, о чем ты.
   – Я уже несколько недель его не видел. Наверное, с ним что-то случилось.
   – Не стоит тратить времени, волнуясь за воровство гаденыша.
   – Я и не волнуюсь. Просто хочу знать, где он.
   – Кто я, по-твоему? – возмутился Зверюга. – Его подружка? Откуда мне, черт побери, знать?
 
   Выждав день, Билли пешком добрался в Ардвик и вскарабкался по темной от мочи лестнице к муниципальной квартире Брайана. Был ранний вечер. Сперва он решил, что ошибся адресом: окна заколочены досками, стекла выбиты. Потом он увидел на двери стакер с Бартом Симпсоном. Несколько раз постучав, Билли позвонил в соседнюю дверь. Никакого ответа, поэтому он попробовал снова. Клапан почтового ящика приподнялся, и Билли услышал старушечий голос:
   – Мэриен? Это ты?
   – Я не Мэриен, – ответил Билли. – Я ищу людей, которые раньше жили рядом с вами. Вы, случаем, не знаете, куда они делись?
   – У них был маленький?
   – Ага. Это они.
   – Нет, милок. Извини, я их не знаю.
   – А что с окнами случилось?
   – С окнами? Что с моими окнами?
   – Не с вашими. С их окнами. Они все разбиты.
   – Ах это, такое тут сплошь и рядом, милок, случается.
   Клапан тихо закрылся.
   Спускаясь, Билли заметил на ступеньках капли засохшей крови. Кровь на улицах Ардвика не редкость, но Билли встревожился. Назад в Левенсгульм он шел как в тумане, уверенный, что Брайан мертв и что казнили его по приказу Пономаря.
   Когда он проходил мимо пережидавшего светофор «ягуара», стекло пассажирского сиденья опустилось и из машины высунулась голова Зверюги. Гангстер как будто искренне обрадовался Билли.
   – Билли! Приятель! Куда путь держишь?
   – Домой.
   Подмигнул, перегнувшись через Зверюгу, Док.
   – А мы выпить по пинте. Как насчет того, чтобы поехать с нами? А потом отвезем тебя назад?
   – Спасибо, нет настроения.
   – Брось, – не унимался Зверюга. – Повеселимся. Билли помедлил, а потом, словно изнутри его что-то подтолкнуло, открыл заднюю дверцу и сел.
   – Куда хотел бы? – спросил у Билли Зверюга.
   – Не важно.
   – Я знаю один симпатичный паб, – вмешался Док.
   – Доктору нравятся титьки хозяйки, – объяснил Зверюга. – Он надеется сделать им полное медицинское обследование.
   – По мне, куда угодно, – отозвался Билли.
   Док спросил, как продвигается книга.
   – Довольно медленно, – признался Билли.
   – Сворачивайся поскорей, ладно? – подстегнул его Зверюга. – Тогда сможем продать права на экранизацию в Голливуд.
   – Вот именно, – поддакнул Док. – «История Малькольма Пономаря». В роли маленького Малькольма Аль Пачино.
   – И Гаррисон Форд в роли Зверюги, – добавил Зверюга.
   Сняв руку с рулевого колеса, чтобы изобразить свое имя в титрах, Док объявил:
   – На главную роль «Доктора» приглашен Том Круз. Ну прямо его двойник.
   – Интересно, кто сыграет Билли? – задумчиво протянул Зверюга.
   – Как насчет Мадонны? – предложил Док.
   – Отвяньте, – сказал Билли.
 
* * *
 
   Они поехали в Дидсбери, но не в «симпатичный паб», а в большой задымленный мавзолей. Гангстеры потешались над штанами Билли, но не давали ему платить за выпивку. Раскрасневшись от «Гиннесса» и теплой сквернословящей компании, Билли забыл про Брайана и понемногу расслабился. Направляясь к выходу, мимо их столика прошел молодой парень с синдромом Дауна в приплюснутой шляпе и с корзинкой из супермаркета. Он робко улыбнулся Билли и одобрительно поднял большие пальцы.
   Билли толкнул локтем Дока.
   – Лучше пригнись. В любой момент может взорваться.
   Зверюга рассмеялся, а Док неодобрительно покачал головой.
   – Ты бы так не ерничал, если бы с тобой такое случилось.
   Потом Зверюга сознался, что в семидесятых подвизался певцом в кабаре на севере.
   – Грэхем Уэйн звучит не слишком шикарно, поэтому я звал себя Вейн Грэхем. Умно, а? Смеха ради я всегда заканчивал «Ради бога, стащи их оттуда».
   – Уверен, все со стульев падали, – автоматически выстрелил Билли.
   – Неизменно, – согласился Зверюга, не догадываясь, что над ним насмехаются. – Понимаешь, мало выйти на сцену и спеть. Нужно поддерживать сценический имидж.
   – В точку. Нужно. Еще как, – вторил повеселевший Док. – Как, скажем, когда я был Людоедом.
   – Когда ты кем был? – изумился Билли.
   – Людоедом, – повторил Док. – В былые дни я перед выходом на ринг натягивал коврик из тигровой шкуры. «Людоед, ужас джунглей». Я выступал Людоедом три с половиной года.
   – Выходит, не слишком стойкая реприза? – заметил Билли.
   Билли пошел в сортир. Там было пусто. Когда он встал у писсуара, ему отчаянно хотелось мочиться, но ничего не получалось. В ожидании струи он даже расшифровал вопрос, нацарапанный на белой плитке прямо у него перед носом: «И ты это называешь хреном?»
   Дверь с грохотом распахнулась. Обернувшись, Билли увидел, что на пороге, глупо помаргивая, стоит Зверюга.
   – Ах вот ты где. Что ты тут делаешь? Мы тебя заждались.
   – С каких это пор вы так заботитесь о моем благополучии? – недоуменно спросил Билли.
   Вместо ответа Зверюга прошаркал к соседнему писсуару. Билли наконец удалось помочиться, поэтому двое мужчин стояли бок о бок, в полной гармонии пуская струи – точь-в-точь школьники.
   – Какая идиллия, – пробормотал Билли. Зверюга только хмыкнул, не желая ни соглашаться, ни противоречить.
   Вернувшись за стол, они обнаружили, что Док заказал всем двойной бренди. После первого же глотка Зверюга потерял интерес к своей выпивке и вылил остатки в рюмку Билли. А тот не сознавал, насколько же надрался, пока не настало время уходить. Он едва держался на ногах, и Зверюге с Доком пришлось эскортировать его к двери.
   На улице они помогли ему сесть в машину. Зверюга сунул в кассетник «Величайшие хиты "Иглз"» и стал подпевать «Отелю Калифорния». Словно это было недостаточно депрессивно, машина направилась к Уитингтонской больнице, где умерла бабушка Билли. У Билли кружилась голова, он чувствовал себя больным и несчастным. По левую руку плыли белые кресты Южного кладбища.
   – Куда мы едем? – спросил Билли. – Домой нам не сюда.
   – Видок у тебя неважнецкий, – сочувственно заметил Док.
   Они обогнули просторное кладбище и остановились у закрытых кованых ворот. Выйдя из машины, Док достал откуда-то ключ и отпер висячий замок. Машина мягко скользнула в ворота. Закрыв их, Док снова сел на пассажирское сиденье.
   – Так что вы задумали? – поинтересовался Билли. – Похоронить меня?
   – Ничего личного, Билл, – ответил Зверюга. – Но не хотелось бы, чтобы ты наблевал в машине.
   Когда расступились деревья, посаженные вдоль короткой извилистой асфальтовой дорожки, машина затормозила: с холма открывалась гигантская панорама могил. Надгробья словно бы парили в кромешной тьме.
   – Зачем мы тут остановились? – запротестовал Билли, наконец почуяв неладное.
   – Все равно сблюешь, – сказал Зверюга. – Почему бы не здесь?
   – На кладбище?
   – А что в этом дурного? – невинно поинтересовался Док. – Ты тут никому не мешаешь. Ты же не хотел бы, чтобы люди видели, как ты блюешь на обочине, правда?
   – Отвезите меня домой, – попросил Билли. – Я там поблюю.
   Достав из бардачка фонарик, Зверюга его зажег. Потом вышел из машины, подошел к двери Билли и открыл ее. Билли поглядел на него с сомнением.
   – Вы ведь не собираетесь меня пристрелить, а?
   – Пристрелить? – Зверюга захихикал и повернулся к Доку. – Слышал, что он сказал?
   Закивав, Док расхохотался.
   – Он параллелик, мать его!
   – Думаю, ты хотел сказать «пароник», – едва ворочая языком, поправил Билли.
   С бесконечной осторожностью он выбрался из машины и пошатнулся, пытаясь обрести равновесие.
   – Ну надо же! – сказал Зверюга, отечески кладя ему руку на плечо.
   Билли поежился. Легкий ветерок шуршал листвой. Бледные звезды затянуло тонкой дымкой облаков. Гангстеры повели Билли по узкой тропинке, по обеим сторонам которой вставали треснувшие склепы и поблескивающие надгробия. Воздух полнился нездоровым запахом влажной земли и тлена. Док шел впереди. Зверюга – за Билли. Внезапно остановившись, Билли нагнулся и заблевал чье-то последнее пристанище.
   – Ну и мир, – отплевываясь, пробормотал он, в носу у него свербело теплое пиво и бренди.
   Когда он закончил, Зверюга распрямил его со словами:
   – Если тебе в этом мире так скверно, Билл, зачем за него цепляться?
   Словно по команде Док развернулся, занес огроменный кулак и вмазал Билли в переносицу, раздробив кость. Раз чертыхнувшись, Билли упал. На глаза у него невольно навернулись слезы. Боль была невыносимой.
   – Думаешь, ты очень остроумный, да? – взревел Док. – Тогда вот над этим посмейся.
   Билли ошарашенно поглядел на Зверюгу, ожидая, что он вмешается. Но тот только покачал головой. Тут снова вступил Док, изрыгая оскорбления и обрушивая удары на голову, ребра и спину Билли.
   – Книжный червь сраный!
   Уткнувшись лицом в землю и закрывая голову руками, Билли свернулся калачиком, ожидая, когда придет забытье. Потом вдруг тишину разорвал ужасный оглушительный взрыв, эхом прокатившийся по разрушающимся надгробьям. Сперва Билли решил, что стреляли в него, но, приподняв голову, увидел, что ни у Дока, ни у Зверюги нет пушек. Оба смотрели куда-то в темноту.
   – Лучше сваливать, – прошептал Зверюга.
   – Я только хочу его увидеть, – ответил Док. – Посмотреть, реальный ли он.
   Что-то просвистело над их головами, и долю секунды спустя последовал звук второго выстрела. Гангстеры нервно переступили с ноги на ногу.
   – Лучше сваливать, – повторил Зверюга. Но Док все еще медлил.
   – Шевелись!
   Гангстеры повернулись и подчеркнуто медленно, словно не желая терять лицо, удалились. Когда они скрылись из виду, и лишь тогда, из-за надгробья впереди поднялась темная тень.
   В кромешной тьме плыл бледный овал. Вскоре стало очевидно, что на самом деле это светло-серый колпак на голове высокого худощавого человека. Стрелок двигался быстро и грациозно, презрев дорожку и используя могильные плиты как камни на переправе. Несколько мгновений спустя он уже оказался рядом с Билли.
   В колпаке имелись две узкие дырки для глаз, через которые стрелок посмотрел на Билли. На нем была темная одежда и длинный развевающийся плащ. Он молчал и держался совершенно неподвижно. Мягко трепыхались на ветру полы плаща. В руке он держал револьвер с непропорционально длинным стволом.
   – Ты кто, мать твою? – спросил Билли. Вместо ответа стрелок поднял руку и прицелился
   Билли в голову.
   – Вставай, – негромко сказал он. – Хочу тебе кое-что показать. – Говорил он с мягким лондонским акцентом.
   Билли с трудом поднялся. Стекая по горлу, кровь из носа промачивала куртку. Стрелок повел его среди могил к подножию колонны, на которой белый каменный ангел сложил руки в молитве. Там они стояли довольно долго. Плакал ветер. Дуло револьвера леденило щеку Билли.
   – Да что такого я сделал, черт побери? – спросил Билли. – Я даже не знаю, что я сделал.
   Небо расчертила падающая звезда. Билли трясло от страха. Потом стрелок заговорил снова.
   – Известно тебе, к чему и куда ты идешь? – вопросил он.
   Это была цитата, и, к собственному изумлению, Билли узнал источник.
   – «Дракула», – с непреложной уверенностью сказал он.
   – Что? – Впервые незнакомец проявил хоть какие-то признаки человечности. Опустив пушку, он отступил на шаг в сторону. – Что ты сказал?
   Большего Билли и не требовалось. С храбростью, родившейся из чистейшего отчаяния, он повернулся и дал деру. Он понятия не имел, куда бежать. Кладбище, казалось, тянулось на мили во все стороны. Единственной заботой Билли было остаться в живых. Кровь из носа капала ему на грудь, но он слепо несся через лабиринт могил. Не раздалось ни крика, ни выстрела, только шум его собственного дыхания настоятельно гремел у него в черепе.
   Всего через несколько минут Билли зацепился ногой за изогнутый корень. Подпрыгнув, он больно приземлился, разбив колено об угол саркофага. Едва не плача от боли, он скорчился за большой могилой. На мраморном надгробии была выбита звезда Давида. Билли прижался щекой к этому символу, и кровь мерно закапала у него с подбородка на освященную землю.
   Через, казалось бы, очень долгое время Билли решился высунуть голову над камнем, чтобы поискать своего незадачливого палача. Кладбище усмехнулось, оскалив сломанные зубы надгробий. Ни звука, ни признаков погони. Потом Билли услышал шмыганье и, повернувшись, увидел направленный ему в голову пистолет. Стрелок стоял сразу за ним. В темноте без шума или заметного труда он выследил Билли и зашел ему за спину.
   – Вот дерьмо, – пробормотал Билли.
   Он не готов умереть. До сих пор жизнь приносила сплошные разочарования. Но разочарование все-таки предпочтительнее смерти. В нем всколыхнулось жаркое чувство, близкий к ликованию гнев. Если это конец, плевать! Будь он проклят, если станет молить о пощаде.
   Голос Билли дрожал, когда он произносил свою прощальную речь.
   – Ну же, никчемный кусок дерьма! Мужики с пушками, мальчишки с пушками. Невежественные вонючие слабаки, которые считают себя крутыми, только потому, что у них есть власть убивать.
   Он подождал. Стрелок по-прежнему стоял неподвижно. Холодная морось падала Билли на лицо, так что приходилось щуриться, чтобы видеть своего палача.
   – Старики, женщины и дети обделываются от страха только потому, что какой-нибудь бесхребетный дрочок вроде тебя наставляет на них пушку. Давай! Стреляй! Я буду мертв, но ты останешься никчемным трусливым ублюдком...
   Раздался мягкий щелчок. Закрыв руками голову, Билли зажмурился, ожидая ослепительной вспышки, которая ознаменует конец его дней. Ничего не произошло. Сильная рука схватила Билли за запястье, отрывая от головы. Билли поднял глаза. Опустив пушку, стрелок рассматривал кольцо на пальце у Билли, потом спросил:
   – Билли?
   Билли воззрился на него недоуменно.
   – Билли Дай? Из Манчестерской Средней?
   – Ну?
   Стрелок издал странный звук, не то смешок, не то фырканье, и вдруг сорвал с головы колпак. Было слишком темно, чтобы увидеть лицо. Но форма черепа, силуэтом различимая на фоне неба, сразу показалась знакомой. От шеи к макушке Билли поползли мурашки.
   – Это я, Билли.

4

   Внезапно утратил я лучшего друга.
Нью Уолпол. «Маленький призрак»

 
   Это было последнее, что Билли запомнил перед тем, как отключился. Когда он открыл глаза, было все еще темно. Он лежал на узкой койке в жилом фургончике, длинном и широком, с высоким сводчатым округлым потолком – в общем и целом похожем на цыганскую кибитку. Сразу за головой Билли были закрытые и запертые на засов двери. В дальнем конце кибитки на небольшом откидном столике горела масляная лампа, и человек, которому приказали его убить, сидел за ним, спокойно тасуя карты. Тишина была жутковатой и абсолютной.
   На противоположной стене висела копия старого офорта в элегантной рамке: поразительная гравюра низвергающегося с высоты крылатого человека. Тянущаяся во всю длину фургончика полка была плотно заставлена книгами, вторая, над головой Билли, забита так, что опасно провисла в середине.
   Билли заглянул под укрывающее его одеяло. Он был в трусах и фуфайке. В голове тяжело ухало. Кровь с рубашки просочилась на фуфайку, создавая впечатление, что на груди у него государственный флаг Японии. На разбитом колене – тугая повязка, само колено пульсирует низкой, из глубины болью. Билли попытался сесть, но почувствовал, что голова сама падает назад, точно его череп пришвартовали к подушке. Подняв глаза, хозяин увидел, что Билли очнулся, и неспешно собрав карты в колоду, аккуратно завернул ее в коричневый лоскут и убрал на полку у себя над головой. Потом взял лампу и подошел к Билли.
   Исхудалое лицо, темно-русые, постриженные почти под ноль волосы. Если не считать формы черепа и длины конечностей, он едва ли походил на мальчика, которого помнил Билли. Телосложение у него было как у морского пехотинца: ни грамма жира, ни следов бодибилдинга, сплошь функциональные мышцы и сухожилия. За годы насилия и изоляции когда-то выразительное лицо старого друга застыло в холодную, жестокую маску. Это было лицо опасного хищника, если не считать глаз: голубые с металлическим отливом, они светились умом и энергией.
   – Бред какой-то, Стиви. Не могу поверить, что это ты. – Голос Билли прозвучал хрипло и незнакомо.
   – Ага. – В этом слове слышалась толика сожаления. В противоположность лицу и манере голос был неожиданном мягким.
   – Мальчишка, который когда-то избивал старост в большую перемену?
   Угрюмый взгляд.
   – Тебе лучше молчать, Билли. Постарайся отдохнуть.
   – Где мы?
   – В поле.
   – А Пономарь...
   Предвосхитив вопрос, хозяин ответил:
   – Нас не найдет.
   На Билли он смотрел спокойно, почти не мигая, и, казалось, даже не дышал.
   – Ты изменился, – задумчиво произнес Билли.
   – Много воды утекло.
   – Как ты узнал, что это я?
   – Потому что ты самая наглая сволочь на белом свете. – Глаза улыбались. – Обычно те, на кого я наставил пушку, меня не оскорбляют.
   – Откуда у тебя лондонский акцент?
   Натянув покрывало до шеи Билли, он сказал:
   – Из Лондона. Там я изучил мое ремесло.
   – Реме-е-есло, – передразнил Билли и тут же почувствовал себя глупо.
   Не желая расспрашивать дальше из страха перед тем, что может услышать, Билли сменил тему:
   – Ты правда тут живешь, Стив?
   – Никто больше не зовет меня Стив, – терпеливо ответил бывший друг. – Теперь я Злыдень.
   Билли было рассмеялся, но вынужденно перестал – лицо слишком болело. Тем не менее приходилось признать, что новое имя Стиву подходит. Злыдень. Так в детских сказках называют жуткого страшилу, а в легендах – духа или существо, приносящее беду. Стив Эллис – мальчишеское имя. В человеке у койки Билли не было решительно ничего мальчишеского. И довольно много от злого духа.
   – И где находится это твое поле? – снова спросил Билли.
   – В безопасном месте.
   Подняв руку к лицу, Билли обнаружил на носу внушительный пластырь и поморщился.
   – Что ты сделал с моим хоботом?
   – Сложил кости.
   – Что?!
   – Он был свернут на сторону. Пришлось вправить.
   – Я и не знал, что у тебя есть медицинское образование.
   – А у меня его нет. Я просто взял его и резко повернул.
   Билли засмеялся, потом тут же застонал. От боли его прошиб пот.
   Злыдень же как будто принял какое-то решение. Подойдя к полке, он взял с нее пузырек с прозрачной жидкостью и одноразовый шприц.
   – Это еще что? – подозрительно спросил Билли.
   – Морфий. По-моему, инъекция тебе не повредит.
   Билл не стал спорить, а Злыдень умело ввел иглу ему в вену на сгибе локтя. Через несколько секунд Билли захлестнуло восхитительное ощущение покоя и благоденствия.
   – Где мы?
   Злыдень поглядел на него встревоженно.
   – Этот вопрос ты уже задавал.
   – И каков был ответ?
   Билли закрыл глаза в ожидании ответа, которого так и не последовало.
 
   Билли спал. Это был глубокий целительный сон, какой выпадает мальчишке, когда его укладывают в кровать с простудой, а все его друзья идут в школу. Снов он не видел. Когда проснулся, в одно из крошечных окошек лился солнечный свет. Злыдень давно уже встал и, голый по пояс, готовил на большой сковородке омлет. От запаха яиц Билли снова стало подташнивать. Горло у него саднило так, что он едва мог сглотнуть. Потребовалось собрать все силы, чтобы хотя бы сесть на кровати.