– В чем дело? – заплетающимся со сна языком пробормотал Билли.
– Спи, – мягко ответил Злыдень.
После самой мирной за многие десятилетия ночи Билли проснулся отдохнувшим в доме из кошмаров. Хотя светило солнце, «Липы» были полны теней и гнетущей тишины. И ни следа Злыдня, минивэн «мерседес» на подъездной дорожке тоже отсутствовал. На кухонном столе лежала карта окрестностей и коробка из-под обуви с таблетками, для удобства снабженными наклейками. Еще тут были ключи от дома, церкви и мотоцикла, о котором упомянул Злыдень.
Байк Билли нашел в ветхом сарайчике, служившем гаражом. Оказалось, это «Харли Дэвидсон» девяносто девятого года, спортивной модели «XL 1200», и на сиденье лежал черный шлем ему под стать. Билли решил опробовать байк на извилистых деревенских проселках: сперва вел консервативно, но прибавлял скорость, когда деревенщины в развалюхах пытались его обогнать. Каждая пятая тачка оказывалась дряхлым грузовичком, тащащимся со скоростью девяноста миль в час, за рулем сидел какой-нибудь тринадцатилетний деревенский мальчишка с остановившимся взглядом маньяка.
Заглянув в супермаркет и проехав мост через реку в Бедфорде, Билли счел, что местных красот с него хватит, и, пав духом, вернулся в «Пахаря». У стойки все те же старики сидели спиной к залу, заполненному стульями и пустыми столами. Билли заказал сандвич-гриль с сыром и пинту холодного «Гиннесса».
Хозяйка, вероятно решив, что он станет завсегдатаем, сегодня была чуточку сердечнее.
– Промочите-ка горло, – улыбнулась она, передавая Билли кружку.
Ветеран войны Деннис спросил:
– Один сегодня, Монти?
Билли сперва не ответил, не узнав дурацкого имени, которым наградил его Злыдень. Но когда увидел, как Деннис ему кивает, не придумал, что сказать в ответ, а потому просто пожал плечами.
– Роджер снова в отлучке? Билли и это подтвердил.
– Симпатичный малый этот Роджер, – сказал Деннис, и его морщинистые закадычные друзья забормотали в знак согласия. – Когда он тут – а надо признать, это бывает не часто, – но когда он тут, то много делает для здешних стариков.
– Правда? – переспросил, не в силах скрыть скептицизм, Билли.
– Правда, правда, – подтвердил Деннис. – Знаю, выглядит он малость диковато, но сердце у малого в нужном месте.
– Чистое золото, – вставила хозяйка, у которой как будто имелся запас клише на все случаи жизни.
– Он за мной присматривает, – продолжал Деннис. – Меня, знаешь ли, обокрали. Поэтому Роджер пообещал держать ухо востро. И пристрелите меня, если совру, выглядываю я как-то спозаранку в окно и вижу, стоит в садике старина Родж и за домом наблюдает. Он на страже стоял, понимаете? Признаю, признаю: с тех пор мне спится спокойнее.
Билли вернулся к гнетущей тишине в «Липах». Эта тишина была такой глубокой, что, казалось, кричала. В груди Билли шевельнулось беспокойство, которое, если дать ему волю, превратится в панику. Да, он тут в безопасности. Но тут так одиноко. Даже будь тут телефон, он все равно не может никому позвонить: ведь считается, что он мертв.
Вспомнив про коробку с таблетками, Билли поразмыслил, не принять ли для поднятия настроения экстази. Но побоялся отходняка, понимая, что он совпадет с наступлением сумерек, и бог знает какие еще тревоги принесет ночь. Билли предчувствовал, как легко будет соскользнуть в жизнь, полную инертной апатии: моешься лишь изредка, а все время проводишь за сном или перед телевизором с фильмами ужасов. Учитывая, что наркотики лишь ускорят деградацию, Билли без труда представил себе, как совершает опрометчивые и глупые поступки, например, звонит домой Малькольму Пономарю, чтобы сообщить: «Я жив, сволочь ты жирная».
Он пошел прогуляться вокруг запертой церкви, глядя, как за шпиль колокольни цепляются облака, и едва не оступился, вспомнив, что топает по шарику, который, вращаясь, несется в космической пустоте. С зубчатых стен на него плотоядно уставились четыре горгульи, чьи морды были повернуты по сторонам света. Над арочным входом в западной стене находилась каменная плита с глубоко выбитой надписью:
Билли поднялся на паперть. На доске объявлений возле главного входа висел список церковных старост. Билли его изучил, пока не нашел «Роджер Гоуди, «Липы», Черч-лейн». И улыбнулся, угадав происхождение поддельной фамилии: имя Гоуди носил призрак-убийца в «Меццо-тинто» М. Р. Джеймса.
Огромным и ржавым, определенно средневековым с виду ключом он отпер двери церкви и вошел в прохладный, слегка плесневелый неф. Как и в «Липах», в церкви было что-то темное и нездоровое. Витражные окна словно бы только затянуло патиной и возрастом. На каменном полу собиралась влага.
Возле алтаря стояла жутковатая бронзовая скульптура архангела Михаила, борющегося с дьяволом. Дьявол был странно истощенным, больше походил на жертву голода, чем на врага рода человеческого. Справа от кафедры находился причудливый престол, по каким-то причинам назначенный для седалища исключительно епископа Сен-Олбанского. В надежде, что совершает святотатство, Билли сел на епископский трон и съел полпакетика карамелек «Ролос», который достал из кармана.
Заперев церковь, он лениво побродил среди могил. Многие надгробия треснули или раскололись так, что уже не починить. Напротив паперти высился каменный саркофаг за железной оградкой. Крышка чуть покосилась, позволяя заглянуть в черноту внутри. Если захочешь, можно пожать руку обитателю.
Свежая могила тут была только одна – укрытая холмиком гниющих цветов. Земля под цветами была темной и влажной. Надпись на табличке гласила: «Джозеф Хартоп, 87 лет, капитан команды «Белл» последние 39 лет». Билли присмотрелся к ярлычку на большом букете. Ярлычок был влажным, чернила расплылись. «Деду с благодарностью за столько веселых дней. С любовью Джеймс».
На соседнюю могилу опустился черный дрозд, его хохолок ярким контрастом выделялся на аккуратном белом камне. Часы на колокольне ударили три. Встревоженный звуком дрозд взвизгнул и вспорхнул на сучья тиса.
Со стаканом и бутылкой виски Билли удалился в библиотеку Злыдня, где и провел вечер. Его так изумили ее сокровища, что на несколько часов он забыл, насколько ужасна его жизнь. Тут были представлены все классики литературы ужасов от Мэри Шелли до Стивена Кинга.
Здесь было первоиздание «Дракулы», датированное 1893 годом, от его страниц несло лавандой и возрастом. Билли нашел изумительное первоиздание гравюр к «Потерянному раю»* [Роман Джона Милтона] работы Густава Доре. В книге приводилось изображение ангела, которого он до того видел в цыганской кибитке Злыдня: Сатана низвергается в ад после изгнания с небес.
Как и ожидал Билли, тут имелось первоиздание «Дьявол вышел на охоту» Денниса Уитли. Мальчишками они со Стивом любили этот роман, в благословенном неведении не замечая ни снобизма, ни поразительного невежества автора во всем, что касалось мистики и оккультизма.
На полке М. Р. Джеймса нашлись все авторские сборники рассказов про привидения, а также «Новый Завет в апокрифах» – напоминание об академической карьере писателя. Пролистывая его, Билли заметил, что один отрывок в «Деяниях Фомы» подчеркнут карандашом. Удивившись, что его друг-библиофил мог так обезобразить книгу, Билли внимательно изучил строчки. «И вновь он взял меня и показал мне пещеру исключительно темную и испускающую великий смрад, и многие души выглядывали оттуда... »
Ночью Билли никак не мог заснуть. Свет на площадке он оставил включенным, а дверь приоткрытой, чтобы комната не погрузилась в полную темноту. Двуспальная кровать была удобной и мягкой. Но несколько раз, уже начиная задремывать, Билли слышал, как где-то в коридоре скрипит половица, и разом просыпался.
Наконец он не выдержал и спустился в кухню, избегая смотреть в черноту за окном без занавески. Схватив со стола обрез и коробку с патронами, он унес их наверх. Спать он устроился, положив рядом заряженное оружие – точь-в-точь холодную и неприветливую невесту. Он снова погрузился в дрему, а в темноте вокруг слышались иногда потрескивания и вздохи. Билли закрыл глаза, уговаривая себя, что в старом доме такие звуки в порядке вещей.
И вдруг услышал крик.
Крик как будто исходил снизу. Билли сел, прислушиваясь. До него донеслись рыдания и поток невнятных слов, будто кто-то молил о пощаде. Затем послышался резкий удар будто бы опустившегося топора. Со страхом и отвращением Билли схватил обрез и, выбравшись из кровати, открыл дверь спальни.
Постоял немного на площадке, заглядывая вниз через перила. Внизу было темно. Тень его головы и плеч ложилась на противоположную стену, крича о его присутствии кому угодно внизу. Теперь он услышал шаги и такой звук, будто медленно что-то тащат. С чрезмерной осторожностью Билли сполз вниз и застыл в холле возле статуи Девы Марии.
Так он стоял долго, не видя и не слыша ничего необычного. Наконец он переступил порог гостиной и включил свет. Никого. Ничто не тронуто. Он пошел на кухню. В свете из столовой было видно, что и там пусто. Для собственного успокоения Билли и тут щелкнул выключателем. Никакого топора, никакого трупа.
159Но что же это за запах? Острая, как будто амиачная вонь. И пока он пытался установить ее источник, его внимание привлекло едва заметное движение на потолке. Он поднял глаза. Сперва он решил, что плитки у него над головой усеяны изюминами. Но у него на глазах изюмины вдруг заползали. Потолок был покрыт мухами.
8
Каждый год, пока держались теплые дни, Малькольм Пономарь регулярно устраивал вечеринки и барбекю у себя в длинном, залитом светом софитов саду. Громкая музыка семидесятых сотрясала окрестные дома, пока гангстер развлекал преступников, порнозвезд, футболистов и их жен, актеров и продюсеров с телестудии «Гранада» и от случая к случаю представителей местной аристократии, со смехом именуемой «Чеширский сервиз».
В такие дни Лол Шепхерд отвозил матушку Пономаря и пуделя в их любимый отель в Блэкпуле, чтобы ни ей, ни собаке не пришлось страдать от шума или смотреть на раскрашенных «вонючек», которых Пономарь автобусами привозил для развлечения гостей. На сей раз миссис Пономарь, еще не оправившаяся после операции на бедре, восстанавливала силы в частной клинике.
Это была первая вечеринка Пономаря за сезон, импровизированный праздник по особому случаю: после полудня Пономарь стал свидетелем того, как «Манчестер сити» одолел «Тэнмер Роверс» со счетом два один. Всякий раз, когда его команда побеждала, Пономарь преисполнялся ликования в точности, как становился невероятно несчастным и злобным, когда она проигрывала. Как большинство болельщиков, Пономарь верил, что его личная удача загадочным образом связана со взлетами и падениями любимых игроков. А поскольку сегодняшняя победа практически гарантировала «Сити» переход в премьер-лигу под конец сезона, у Пономаря были все основания полагать, что и его будущее упрочено.
К девяти вечера дом и сад заполнились людьми. Никого конкретно Пономарю видеть не хотелось. Он умел убедительно играть роль приветливого злодея, но доступ в его сердце был открыт лишь немногим избранным. Тем не менее людям, желавшим повидать Малькольма Пономаря, не было числа. Познакомиться с ним, быть с ним увиденным давало им дразнящее ощущение опасности. Каковы бы ни были его прегрешения, никто бы не обвинил Пономаря, что с ним скучно.
После матча Пономарь ни с того ни с сего воткнул посреди газона флагшток и поднял на нем «крест святого Георгия»* [Флаг Англии, входящий в состав государственного флага Соединенного Королевства Великобритании]. Малькольм Пономарь был англичанином. Нет, не британцем – Уэльс, Шотландию и всякие там части Шотландии, якобы принадлежащие к Соединенному Королевству, он презирал. Пономарь был патриотом: дурить англичан он предпочитал больше всех прочих народов земли.
Незадолго до полуночи Малькольм Пономарь и Босуэл-пиарщик оказались втянуты в импровизированные дебаты с продюсером телестудии «Гранада». Когда-то этот продюсер по имени Дерек Тиди устроил так, чтобы матушка Пономаря побывала на съемках «Улицы Коронации». У Тиди были серебристые волосы, кирпично-красная физиономия и особый лоск, который появляется у тех, кому никогда больше не нужно думать о деньгах.
Рядом с Тиди стояла привлекательная – исключительно для личных нужд – ассистентка. Надеясь произвести на нее впечатление, Тиди спросил Пономаря, сколько тяжких преступлений он совершил за последнее время. Зная, что сейчас последует, Босуэл затаил дыхание.
– Сколько преступлений? – откликнулся Пономарь. – Я тебе расскажу про преступления. Знаешь, какие деньги зашибают дамочки из сетевого маркетинга «Эйвон»?
Продюсер нервно покачал головой. Юная ассистентка потянула его за рукав, точно хотела лично ассистировать при бегстве в иное, более безопасное измерение.
– Моя дочка какое-то время на них работала, поэтому я знаю, о чем говорю. Прежде чем сможешь представлять этих дрочков, нужно самому купить их каталоги. Купить, мать их, понимаешь! И продаются товары с правом возврата, поэтому у покупателей есть шанс отослать их назад. Если они так делают, представитель компании должен оплатить пересылку из своего кармана, черт побери. Дамочка (или парень, у меня нет предрассудков) получает в «Эйвон» двадцать пять процентов комиссионных на первую сотню вырученных фунтов и по двадцать пять процентов с дальнейшей выручки. Если они продают меньше чем на сотню, то получают примерно четыре фунта. Четыре гребаных фунта! И у правосудия хватает наглости называть преступником меня? А? Как тебе это?
Пономарь ткнул Тиди в грудь указательным пальцем, уверенный в непогрешимости своего аргумента, на который у собеседника уж точно не найдется ответа.
Продюсер, который не сумел определить, аргумент ли это вообще, оскалился, как напуганный шимпанзе. Думая, что разряжает напряжение, Босуэл тронул Пономаря за плечо.
– Мальк...
– Руку, – сказал Пономарь, подбородком указывая на кощунственную конечность.
– Малькольм, я уверен, Дерек ничего такого не имел в...
– Руку! – рявкнул Пономарь.
Босуэл беспомощно убрал руку.
Ухватив Тиди за щеку, Пономарь резко повернул пальцы.
– За тобой должок, Дерек, помни это. Я скоро к тебе обращусь.
На глаза Тиди навернулись слезы жалости к самому себе. Пономарь отпустил щеку, оставив пурпурно-красный след большого пальца. Спасение Тиди явилось в облике нервного Лола Шепхерда, который пришел прошептать что-то Пономарю на ухо. Без единого слова Пономарь двинулся прочь.
Он медленно пробирался через переполненный дом в комнату, которая служила ему кабинетом и где сейчас ждал Шеф. Сидя за письменным столом, безупречно одетый Шеф подпиливал сломанный ноготь. Когда на пороге возник Пономарь, карие, с набрякшими веками глаза поднялись. Вид у Шефа был не более похоронный, чем обычно. И невозможно определить, хорошие или дурные новости он принес Пономарю.
Без вопроса или подсказки Шеф сказал:
– Я нашел в стене вот это. – Он положил на стол перед собой расплющенную пулю.
– В какой, мать твою, стене? – спросил Пономарь.
– В доме Билли Дайя. Как ты знаешь, пистолет у Ньюи был девятого калибра. – Он тронул пулю кончиком пальца. – Эта как раз из такого.
– Ну и что? Да у каждого отморозка в Манчестере есть девятимиллиметровый, – возразил Пономарь.
Шеф невозмутимо смотрел ему в глаза.
– Почему ты говоришь мне это сейчас?
– Нашел только сегодня. Ходил туда, чтобы хорошенько все обнюхать.
– А почему Зверюга и Дюймовочка не заметили? Недотепы сонные!
– На самом деле вина не их, Малькольм, – спокойно объяснил Шеф. – Билли Дай жил трущобе. Я не шучу. В стенах у него так много дыр, что можно подумать, дом попал под обстрел картечи.
– А от Ньюи все еще ни слуху ни духу?
– Именно.
– Если он запил или подался куда с какой-нибудь шалавой, я его прикончу.
На мгновение прикрыв глаза, Шеф покачал головой.
– Я считаю, что он мертв.
– Господи! – Пономарь упал в кресло. – Что, черт побери, происходит?
– Его невеста грозит обратиться в полицию. Она считает, что мы его пришили.
– И опять все связано с хвастливым засранцем-писателем.
– Похоже на то.
– Как насчет Злыдня?
– Я ему звонил. Он задание выполнил, как ему и полагалось. Тут проблем нет, Малькольм, парень чист.
– Он на голове хренов мешок носит. Мы заплатили целое состояние отморозку с мешком на голове!
– Но свое слово держит и держал вот уже семь лет.
– Он стрелял в Дока и Зверюгу.
Шеф снова качнул головой.
– Нет. Если бы он стрелял, они были бы мертвы. Он дал пару предупредительных выстрелов, потому что они зарвались. А учитывая, что они поставили под угрозу его тщательно разработанные планы и его самого подвергли опасности, у него было право так поступить.
– Послушал бы самого себя ради разнообразия, – нахмурился Пономарь. – Говоришь, как гребаный приходской священник. – Вскочив, он стал расхаживать взад-вперед по кабинету. – Я хочу видеть тело Дайя.
– Мальк...
– Покажите мне гребаный труп! Я за него заплатил, так? Ты что, не слышал про права потребителей?
Сам того не зная, Шеф принадлежал к элитному клубу, в котором было только четыре члена. У принадлежащих к нему было одно общее свойство, отличавшие их от остального человечества: они знали, что собой представляет Малькольм Пономарь, но его не боялись. Еще тремя были сын Пономаря, его внучка Джудит и Злыдень.
Шеф решительно покачал головой, но Пономарь не унимался:
– Я хочу видеть, как хреновы черви ползают по лицу этой ехидной сволочи.
– Успокойся, Малькольм. Так дела не делаются. Ты же сам знаешь.
Налив себе скотча, Пономарь выпил его залпом, уставясь в стену.
– Да и тела, вероятно, уже нет, – продолжал Шеф. – А лица и подавно. К тому же голова и туловище скорее всего в разных местах. Давай серьезно, Малькольм. Не могу поверить, что парень, который за единую ночь завалил половину крутых всего Мосссайда, ну помнишь, того района, где стадион «Манчестер сити», оскользнется на каком-то журналистишке.
– А что, если так и было?
– И как же?
– Что, если Дай сбежал? Шеф устало вздохнул.
Решив расценить вздох своего лейтенанта как признание поражения, Пономарь стал развивать тему:
– Дай-ка я расскажу тебе небольшую историю. Мой старик однажды вытащил тетку из канала в Солфорде. Глупая корова пыталась утопиться. Папа прыгнул в воду и ее спас. Вот только старый дурень не умел плавать. Но ее на берег благополучно отбуксировал. Один-одинешенек.
– Не понимаю, к чему ты клонишь.
– В моменты кризиса у людей откуда-то ведь силы берутся, да? О которых они сами даже не подозревали. В обычной жизни Билли Дай был ленивым засранцем и никаким спортом не занимался. Но кто знает? Если в тебя стреляют, можно и в чемпиона по бегу превратиться.
– Даже если ты прав, Мальк, сомневаюсь, что мы можем что-то тут изменить.
– Но ты согласен, что лучше перестраховаться?
Шеф устало кивнул.
– По-моему, пора подключать Куколку.
После вынужденного ухода на пенсию со службы в тюрьме Куколка купил гараж на Стокпорт-роуд. В его налоговых декларациях значилось имя Эшли Блумер. За спиной рабочие называли его Куколкой – за большие неподвижные глаза, маленький, странно изящный ротик, густую копну вьющихся русых волос и странно безмятежную улыбку. В лицо его никак не называли. Даже в детстве почти никто не звал его Эшли или Эш.
От Куколки ничем не пахло. Он только выглядел так, словно от него воняет. Когда он учился в младших классах, «Блумерова вонь» была любимым времяпрепровождением на детской площадке. Ребенок, которого коснулись или «завоняли», становился «водилой», иными словами, в теории таким же вонючим и неприятным, каким считался Блумер, пока «салочка» не касался другого ребенка и тем самым не передавал проклятие дальше. Иногда, предпочитая дурную славу безвестности, игру начинал сам Блумер, ловя наугад какого-нибудь мальчишку и садясь ему на физиономию.
Теперь ему был сорок один, и никто про «Блумерову вонь» не вспоминал. Люди уже не разбегались при одном его приближении. Им просто хотелось убраться подальше. От такого садиста отказалось даже министерство внутренних дел. Перебрасывающиеся шуточными оскорблениями механики опасались обращаться так с Куколкой. Он был силен как зверь, с руками как дубины и короткой толстой шеей, на которой сидела скульптурная головка, такая маленькая, словно попала сюда по ошибке.
Любой понимал, что с Блумером что-то не в порядке. Это было видно по безумным глазам и застывшей улыбке. Он словно бы лучился, но не здоровьем или счастьем, а мстительностью. Если бы Куколку когда-нибудь судили за его отвратительные преступления, миллионы телезрителей, увидев его лицо на экране, удивилась бы, как раньше не замечали: «Только посмотрите на него. С первого же взгляда видно!»
Много лет назад один самоуверенный коммивояжер, выделываясь перед двумя подмастерьями Блумера, посмел приветствовать Куколку словами «Эй, улыбочка». Куколка последовал за шутником в мужской туалет и через несколько минут вышел один. Коммивояжера нашли на полу уборной. Потолок, стены, зеркала были забрызганы его кровью. Коммивояжер поправился, но был слишком напуган, чтобы подавать в суд.
Гараж никогда не процветал. Деньги едва-едва капали. Хотя на работе Куколка бывал редко, его дух словно бы витал над предприятием, как облако саранчи. Но хотя дела мастерской обычно шли скверно, Куколка как будто благоденствовал: носил дорогую одежду и каждые два года менял машину.
Жил он в собственной усадьбе в Пойтоне, со своей женой Терри и двумя детьми. Терри была глухой. Слух она потеряла в детстве после тяжелой свинки. Она не была умственно отсталой, но едва ли можно назвать проницательной женщину, способную посмотреть в это холодное, застывшее лицо и сказать «да». Они прожили вместе двадцать лет. За это время Терри ни разу не видела, чтобы Куколка читал книгу или газету, слушал музыку или смотрел телевизор. Он не выказывал никакого интереса к миру вокруг. Это ее не беспокоило. Она тоже всегда чувствовала себя оторванной от окружения. Он ни разу не ударил ни ее, ни детей. А ведь такое кое-что да значит, правда?
Она никогда не задумывалась всерьез, куда он уходит поздно вечером или откуда берутся деньги на новые ковры, вино из супермаркета и регулярные отпуска. Блумер утверждал, что ему везет на скачках. Терри была готова ему верить. Или точнее, не готова ему не верить.
Внимание Малькольма Пономаря Куколка привлек еще в бытность свою тюремным смотрителем. Он всегда соглашался увечить осужденных, так или иначе согрешивших против «Пономарчиков», или закрывать глаза, когда заранее устраивалась поножовщина. Совести у Блумера не было. За деньги он сделал бы что угодно с кем угодно. Если Злыдень был палачом Пономаря, то Куколка был его главным мучителем. От работы он получал удовольствие: одному мужику выбил зубы молотком, уборщице, обворовавшей кассу в клубе Пономаря, отбил грудь бейсбольной битой. Нет, разумеется, бизнес есть бизнес, но для Блумера он был еще и развлечением.
Как любой другой в преступном сообществе, Куколка слышал про Злыдня. И потому, узнав, что верность Злыдня под сомнением, втайне обрадовался. Как раз такого шанса он ждал: возможности перейти от увечий к убийствам.
Шеф встретился с Куколкой одним ранним вечером на автостоянке у железнодорожной станции Хейзл-гроув. Одетый, как всегда, с иголочки Куколка приехал на новенькой «ауди». На нем был костюм в узкую полоску и черный галстук. Белая шелковая рубашка. Выступавшие из манжет широкие запястья поросли черными волосками.
Куколка сел к шефу на заднее сиденье розового «роллс-ройса». За рулем прикорнул незнакомый Куколке нервный человечек. Очки на носу. Вытянутое и несчастное личико. Куколка спросил, можно ли доверять водителю, а Шеф ответил, что Лол состоит в «Пономарчиках», подразумевая, что Куколке до этого далеко и потому пусть придержит язык.
Шеф говорил вполголоса, курил сигарету (что случалось с ним не часто) и элегантно стряхивал пепел в серебряную пепельницу. Лишь изредка он устремлял на Куколку взгляд томных карих глаз. Эти глаза напомнили Куколке портрет, который он видел на крышке гроба в одном манчестерском музее. Какой-то египетский мальчишка в белой хламиде, законсервированный две тысячи лет назад, чтобы экскурсии школьников могли, хихикая, проходить мимо него по пути в сувенирный киоск. И поделом ему: родился египтянином и выглядит как педик.
– Спи, – мягко ответил Злыдень.
После самой мирной за многие десятилетия ночи Билли проснулся отдохнувшим в доме из кошмаров. Хотя светило солнце, «Липы» были полны теней и гнетущей тишины. И ни следа Злыдня, минивэн «мерседес» на подъездной дорожке тоже отсутствовал. На кухонном столе лежала карта окрестностей и коробка из-под обуви с таблетками, для удобства снабженными наклейками. Еще тут были ключи от дома, церкви и мотоцикла, о котором упомянул Злыдень.
Байк Билли нашел в ветхом сарайчике, служившем гаражом. Оказалось, это «Харли Дэвидсон» девяносто девятого года, спортивной модели «XL 1200», и на сиденье лежал черный шлем ему под стать. Билли решил опробовать байк на извилистых деревенских проселках: сперва вел консервативно, но прибавлял скорость, когда деревенщины в развалюхах пытались его обогнать. Каждая пятая тачка оказывалась дряхлым грузовичком, тащащимся со скоростью девяноста миль в час, за рулем сидел какой-нибудь тринадцатилетний деревенский мальчишка с остановившимся взглядом маньяка.
Заглянув в супермаркет и проехав мост через реку в Бедфорде, Билли счел, что местных красот с него хватит, и, пав духом, вернулся в «Пахаря». У стойки все те же старики сидели спиной к залу, заполненному стульями и пустыми столами. Билли заказал сандвич-гриль с сыром и пинту холодного «Гиннесса».
Хозяйка, вероятно решив, что он станет завсегдатаем, сегодня была чуточку сердечнее.
– Промочите-ка горло, – улыбнулась она, передавая Билли кружку.
Ветеран войны Деннис спросил:
– Один сегодня, Монти?
Билли сперва не ответил, не узнав дурацкого имени, которым наградил его Злыдень. Но когда увидел, как Деннис ему кивает, не придумал, что сказать в ответ, а потому просто пожал плечами.
– Роджер снова в отлучке? Билли и это подтвердил.
– Симпатичный малый этот Роджер, – сказал Деннис, и его морщинистые закадычные друзья забормотали в знак согласия. – Когда он тут – а надо признать, это бывает не часто, – но когда он тут, то много делает для здешних стариков.
– Правда? – переспросил, не в силах скрыть скептицизм, Билли.
– Правда, правда, – подтвердил Деннис. – Знаю, выглядит он малость диковато, но сердце у малого в нужном месте.
– Чистое золото, – вставила хозяйка, у которой как будто имелся запас клише на все случаи жизни.
– Он за мной присматривает, – продолжал Деннис. – Меня, знаешь ли, обокрали. Поэтому Роджер пообещал держать ухо востро. И пристрелите меня, если совру, выглядываю я как-то спозаранку в окно и вижу, стоит в садике старина Родж и за домом наблюдает. Он на страже стоял, понимаете? Признаю, признаю: с тех пор мне спится спокойнее.
Билли вернулся к гнетущей тишине в «Липах». Эта тишина была такой глубокой, что, казалось, кричала. В груди Билли шевельнулось беспокойство, которое, если дать ему волю, превратится в панику. Да, он тут в безопасности. Но тут так одиноко. Даже будь тут телефон, он все равно не может никому позвонить: ведь считается, что он мертв.
Вспомнив про коробку с таблетками, Билли поразмыслил, не принять ли для поднятия настроения экстази. Но побоялся отходняка, понимая, что он совпадет с наступлением сумерек, и бог знает какие еще тревоги принесет ночь. Билли предчувствовал, как легко будет соскользнуть в жизнь, полную инертной апатии: моешься лишь изредка, а все время проводишь за сном или перед телевизором с фильмами ужасов. Учитывая, что наркотики лишь ускорят деградацию, Билли без труда представил себе, как совершает опрометчивые и глупые поступки, например, звонит домой Малькольму Пономарю, чтобы сообщить: «Я жив, сволочь ты жирная».
Он пошел прогуляться вокруг запертой церкви, глядя, как за шпиль колокольни цепляются облака, и едва не оступился, вспомнив, что топает по шарику, который, вращаясь, несется в космической пустоте. С зубчатых стен на него плотоядно уставились четыре горгульи, чьи морды были повернуты по сторонам света. Над арочным входом в западной стене находилась каменная плита с глубоко выбитой надписью:
В память о могучей Руце Великого Господа и Спасителя нашего – Иисуса Христа, сохраниша жизнь Уильяму Дикинсу апреля семнадцатого 1718, когда сей раб Божий ставиша наличники и упаши с карниза среднего окна колокольни на юго-западной стороне, но когда сей раб Божий зриши, что падает, он кричащи слова Матерь Божья сжалься, Иисус Христос помоги и помилуй, и упаши на стену и сломаши ногу, скончашись ноября 29 1759 в возрасте 73 лет.В окрестных деревнях увековеченное на плите событие было известно как «Чудо в Дадлоэ». На взгляд Билли, самым чудесным в спасении Уильяма было то, сколько всего он успел сказать, пока падал.
Билли поднялся на паперть. На доске объявлений возле главного входа висел список церковных старост. Билли его изучил, пока не нашел «Роджер Гоуди, «Липы», Черч-лейн». И улыбнулся, угадав происхождение поддельной фамилии: имя Гоуди носил призрак-убийца в «Меццо-тинто» М. Р. Джеймса.
Огромным и ржавым, определенно средневековым с виду ключом он отпер двери церкви и вошел в прохладный, слегка плесневелый неф. Как и в «Липах», в церкви было что-то темное и нездоровое. Витражные окна словно бы только затянуло патиной и возрастом. На каменном полу собиралась влага.
Возле алтаря стояла жутковатая бронзовая скульптура архангела Михаила, борющегося с дьяволом. Дьявол был странно истощенным, больше походил на жертву голода, чем на врага рода человеческого. Справа от кафедры находился причудливый престол, по каким-то причинам назначенный для седалища исключительно епископа Сен-Олбанского. В надежде, что совершает святотатство, Билли сел на епископский трон и съел полпакетика карамелек «Ролос», который достал из кармана.
Заперев церковь, он лениво побродил среди могил. Многие надгробия треснули или раскололись так, что уже не починить. Напротив паперти высился каменный саркофаг за железной оградкой. Крышка чуть покосилась, позволяя заглянуть в черноту внутри. Если захочешь, можно пожать руку обитателю.
Свежая могила тут была только одна – укрытая холмиком гниющих цветов. Земля под цветами была темной и влажной. Надпись на табличке гласила: «Джозеф Хартоп, 87 лет, капитан команды «Белл» последние 39 лет». Билли присмотрелся к ярлычку на большом букете. Ярлычок был влажным, чернила расплылись. «Деду с благодарностью за столько веселых дней. С любовью Джеймс».
На соседнюю могилу опустился черный дрозд, его хохолок ярким контрастом выделялся на аккуратном белом камне. Часы на колокольне ударили три. Встревоженный звуком дрозд взвизгнул и вспорхнул на сучья тиса.
Со стаканом и бутылкой виски Билли удалился в библиотеку Злыдня, где и провел вечер. Его так изумили ее сокровища, что на несколько часов он забыл, насколько ужасна его жизнь. Тут были представлены все классики литературы ужасов от Мэри Шелли до Стивена Кинга.
Здесь было первоиздание «Дракулы», датированное 1893 годом, от его страниц несло лавандой и возрастом. Билли нашел изумительное первоиздание гравюр к «Потерянному раю»* [Роман Джона Милтона] работы Густава Доре. В книге приводилось изображение ангела, которого он до того видел в цыганской кибитке Злыдня: Сатана низвергается в ад после изгнания с небес.
Как и ожидал Билли, тут имелось первоиздание «Дьявол вышел на охоту» Денниса Уитли. Мальчишками они со Стивом любили этот роман, в благословенном неведении не замечая ни снобизма, ни поразительного невежества автора во всем, что касалось мистики и оккультизма.
На полке М. Р. Джеймса нашлись все авторские сборники рассказов про привидения, а также «Новый Завет в апокрифах» – напоминание об академической карьере писателя. Пролистывая его, Билли заметил, что один отрывок в «Деяниях Фомы» подчеркнут карандашом. Удивившись, что его друг-библиофил мог так обезобразить книгу, Билли внимательно изучил строчки. «И вновь он взял меня и показал мне пещеру исключительно темную и испускающую великий смрад, и многие души выглядывали оттуда... »
Ночью Билли никак не мог заснуть. Свет на площадке он оставил включенным, а дверь приоткрытой, чтобы комната не погрузилась в полную темноту. Двуспальная кровать была удобной и мягкой. Но несколько раз, уже начиная задремывать, Билли слышал, как где-то в коридоре скрипит половица, и разом просыпался.
Наконец он не выдержал и спустился в кухню, избегая смотреть в черноту за окном без занавески. Схватив со стола обрез и коробку с патронами, он унес их наверх. Спать он устроился, положив рядом заряженное оружие – точь-в-точь холодную и неприветливую невесту. Он снова погрузился в дрему, а в темноте вокруг слышались иногда потрескивания и вздохи. Билли закрыл глаза, уговаривая себя, что в старом доме такие звуки в порядке вещей.
И вдруг услышал крик.
Крик как будто исходил снизу. Билли сел, прислушиваясь. До него донеслись рыдания и поток невнятных слов, будто кто-то молил о пощаде. Затем послышался резкий удар будто бы опустившегося топора. Со страхом и отвращением Билли схватил обрез и, выбравшись из кровати, открыл дверь спальни.
Постоял немного на площадке, заглядывая вниз через перила. Внизу было темно. Тень его головы и плеч ложилась на противоположную стену, крича о его присутствии кому угодно внизу. Теперь он услышал шаги и такой звук, будто медленно что-то тащат. С чрезмерной осторожностью Билли сполз вниз и застыл в холле возле статуи Девы Марии.
Так он стоял долго, не видя и не слыша ничего необычного. Наконец он переступил порог гостиной и включил свет. Никого. Ничто не тронуто. Он пошел на кухню. В свете из столовой было видно, что и там пусто. Для собственного успокоения Билли и тут щелкнул выключателем. Никакого топора, никакого трупа.
159Но что же это за запах? Острая, как будто амиачная вонь. И пока он пытался установить ее источник, его внимание привлекло едва заметное движение на потолке. Он поднял глаза. Сперва он решил, что плитки у него над головой усеяны изюминами. Но у него на глазах изюмины вдруг заползали. Потолок был покрыт мухами.
8
Я пал духом и страшился приближения ночи.
Шеридан Ле Фаню. «Доклад о странных происшествиях на улице Онжье»
Каждый год, пока держались теплые дни, Малькольм Пономарь регулярно устраивал вечеринки и барбекю у себя в длинном, залитом светом софитов саду. Громкая музыка семидесятых сотрясала окрестные дома, пока гангстер развлекал преступников, порнозвезд, футболистов и их жен, актеров и продюсеров с телестудии «Гранада» и от случая к случаю представителей местной аристократии, со смехом именуемой «Чеширский сервиз».
В такие дни Лол Шепхерд отвозил матушку Пономаря и пуделя в их любимый отель в Блэкпуле, чтобы ни ей, ни собаке не пришлось страдать от шума или смотреть на раскрашенных «вонючек», которых Пономарь автобусами привозил для развлечения гостей. На сей раз миссис Пономарь, еще не оправившаяся после операции на бедре, восстанавливала силы в частной клинике.
Это была первая вечеринка Пономаря за сезон, импровизированный праздник по особому случаю: после полудня Пономарь стал свидетелем того, как «Манчестер сити» одолел «Тэнмер Роверс» со счетом два один. Всякий раз, когда его команда побеждала, Пономарь преисполнялся ликования в точности, как становился невероятно несчастным и злобным, когда она проигрывала. Как большинство болельщиков, Пономарь верил, что его личная удача загадочным образом связана со взлетами и падениями любимых игроков. А поскольку сегодняшняя победа практически гарантировала «Сити» переход в премьер-лигу под конец сезона, у Пономаря были все основания полагать, что и его будущее упрочено.
К девяти вечера дом и сад заполнились людьми. Никого конкретно Пономарю видеть не хотелось. Он умел убедительно играть роль приветливого злодея, но доступ в его сердце был открыт лишь немногим избранным. Тем не менее людям, желавшим повидать Малькольма Пономаря, не было числа. Познакомиться с ним, быть с ним увиденным давало им дразнящее ощущение опасности. Каковы бы ни были его прегрешения, никто бы не обвинил Пономаря, что с ним скучно.
После матча Пономарь ни с того ни с сего воткнул посреди газона флагшток и поднял на нем «крест святого Георгия»* [Флаг Англии, входящий в состав государственного флага Соединенного Королевства Великобритании]. Малькольм Пономарь был англичанином. Нет, не британцем – Уэльс, Шотландию и всякие там части Шотландии, якобы принадлежащие к Соединенному Королевству, он презирал. Пономарь был патриотом: дурить англичан он предпочитал больше всех прочих народов земли.
Незадолго до полуночи Малькольм Пономарь и Босуэл-пиарщик оказались втянуты в импровизированные дебаты с продюсером телестудии «Гранада». Когда-то этот продюсер по имени Дерек Тиди устроил так, чтобы матушка Пономаря побывала на съемках «Улицы Коронации». У Тиди были серебристые волосы, кирпично-красная физиономия и особый лоск, который появляется у тех, кому никогда больше не нужно думать о деньгах.
Рядом с Тиди стояла привлекательная – исключительно для личных нужд – ассистентка. Надеясь произвести на нее впечатление, Тиди спросил Пономаря, сколько тяжких преступлений он совершил за последнее время. Зная, что сейчас последует, Босуэл затаил дыхание.
– Сколько преступлений? – откликнулся Пономарь. – Я тебе расскажу про преступления. Знаешь, какие деньги зашибают дамочки из сетевого маркетинга «Эйвон»?
Продюсер нервно покачал головой. Юная ассистентка потянула его за рукав, точно хотела лично ассистировать при бегстве в иное, более безопасное измерение.
– Моя дочка какое-то время на них работала, поэтому я знаю, о чем говорю. Прежде чем сможешь представлять этих дрочков, нужно самому купить их каталоги. Купить, мать их, понимаешь! И продаются товары с правом возврата, поэтому у покупателей есть шанс отослать их назад. Если они так делают, представитель компании должен оплатить пересылку из своего кармана, черт побери. Дамочка (или парень, у меня нет предрассудков) получает в «Эйвон» двадцать пять процентов комиссионных на первую сотню вырученных фунтов и по двадцать пять процентов с дальнейшей выручки. Если они продают меньше чем на сотню, то получают примерно четыре фунта. Четыре гребаных фунта! И у правосудия хватает наглости называть преступником меня? А? Как тебе это?
Пономарь ткнул Тиди в грудь указательным пальцем, уверенный в непогрешимости своего аргумента, на который у собеседника уж точно не найдется ответа.
Продюсер, который не сумел определить, аргумент ли это вообще, оскалился, как напуганный шимпанзе. Думая, что разряжает напряжение, Босуэл тронул Пономаря за плечо.
– Мальк...
– Руку, – сказал Пономарь, подбородком указывая на кощунственную конечность.
– Малькольм, я уверен, Дерек ничего такого не имел в...
– Руку! – рявкнул Пономарь.
Босуэл беспомощно убрал руку.
Ухватив Тиди за щеку, Пономарь резко повернул пальцы.
– За тобой должок, Дерек, помни это. Я скоро к тебе обращусь.
На глаза Тиди навернулись слезы жалости к самому себе. Пономарь отпустил щеку, оставив пурпурно-красный след большого пальца. Спасение Тиди явилось в облике нервного Лола Шепхерда, который пришел прошептать что-то Пономарю на ухо. Без единого слова Пономарь двинулся прочь.
Он медленно пробирался через переполненный дом в комнату, которая служила ему кабинетом и где сейчас ждал Шеф. Сидя за письменным столом, безупречно одетый Шеф подпиливал сломанный ноготь. Когда на пороге возник Пономарь, карие, с набрякшими веками глаза поднялись. Вид у Шефа был не более похоронный, чем обычно. И невозможно определить, хорошие или дурные новости он принес Пономарю.
Без вопроса или подсказки Шеф сказал:
– Я нашел в стене вот это. – Он положил на стол перед собой расплющенную пулю.
– В какой, мать твою, стене? – спросил Пономарь.
– В доме Билли Дайя. Как ты знаешь, пистолет у Ньюи был девятого калибра. – Он тронул пулю кончиком пальца. – Эта как раз из такого.
– Ну и что? Да у каждого отморозка в Манчестере есть девятимиллиметровый, – возразил Пономарь.
Шеф невозмутимо смотрел ему в глаза.
– Почему ты говоришь мне это сейчас?
– Нашел только сегодня. Ходил туда, чтобы хорошенько все обнюхать.
– А почему Зверюга и Дюймовочка не заметили? Недотепы сонные!
– На самом деле вина не их, Малькольм, – спокойно объяснил Шеф. – Билли Дай жил трущобе. Я не шучу. В стенах у него так много дыр, что можно подумать, дом попал под обстрел картечи.
– А от Ньюи все еще ни слуху ни духу?
– Именно.
– Если он запил или подался куда с какой-нибудь шалавой, я его прикончу.
На мгновение прикрыв глаза, Шеф покачал головой.
– Я считаю, что он мертв.
– Господи! – Пономарь упал в кресло. – Что, черт побери, происходит?
– Его невеста грозит обратиться в полицию. Она считает, что мы его пришили.
– И опять все связано с хвастливым засранцем-писателем.
– Похоже на то.
– Как насчет Злыдня?
– Я ему звонил. Он задание выполнил, как ему и полагалось. Тут проблем нет, Малькольм, парень чист.
– Он на голове хренов мешок носит. Мы заплатили целое состояние отморозку с мешком на голове!
– Но свое слово держит и держал вот уже семь лет.
– Он стрелял в Дока и Зверюгу.
Шеф снова качнул головой.
– Нет. Если бы он стрелял, они были бы мертвы. Он дал пару предупредительных выстрелов, потому что они зарвались. А учитывая, что они поставили под угрозу его тщательно разработанные планы и его самого подвергли опасности, у него было право так поступить.
– Послушал бы самого себя ради разнообразия, – нахмурился Пономарь. – Говоришь, как гребаный приходской священник. – Вскочив, он стал расхаживать взад-вперед по кабинету. – Я хочу видеть тело Дайя.
– Мальк...
– Покажите мне гребаный труп! Я за него заплатил, так? Ты что, не слышал про права потребителей?
Сам того не зная, Шеф принадлежал к элитному клубу, в котором было только четыре члена. У принадлежащих к нему было одно общее свойство, отличавшие их от остального человечества: они знали, что собой представляет Малькольм Пономарь, но его не боялись. Еще тремя были сын Пономаря, его внучка Джудит и Злыдень.
Шеф решительно покачал головой, но Пономарь не унимался:
– Я хочу видеть, как хреновы черви ползают по лицу этой ехидной сволочи.
– Успокойся, Малькольм. Так дела не делаются. Ты же сам знаешь.
Налив себе скотча, Пономарь выпил его залпом, уставясь в стену.
– Да и тела, вероятно, уже нет, – продолжал Шеф. – А лица и подавно. К тому же голова и туловище скорее всего в разных местах. Давай серьезно, Малькольм. Не могу поверить, что парень, который за единую ночь завалил половину крутых всего Мосссайда, ну помнишь, того района, где стадион «Манчестер сити», оскользнется на каком-то журналистишке.
– А что, если так и было?
– И как же?
– Что, если Дай сбежал? Шеф устало вздохнул.
Решив расценить вздох своего лейтенанта как признание поражения, Пономарь стал развивать тему:
– Дай-ка я расскажу тебе небольшую историю. Мой старик однажды вытащил тетку из канала в Солфорде. Глупая корова пыталась утопиться. Папа прыгнул в воду и ее спас. Вот только старый дурень не умел плавать. Но ее на берег благополучно отбуксировал. Один-одинешенек.
– Не понимаю, к чему ты клонишь.
– В моменты кризиса у людей откуда-то ведь силы берутся, да? О которых они сами даже не подозревали. В обычной жизни Билли Дай был ленивым засранцем и никаким спортом не занимался. Но кто знает? Если в тебя стреляют, можно и в чемпиона по бегу превратиться.
– Даже если ты прав, Мальк, сомневаюсь, что мы можем что-то тут изменить.
– Но ты согласен, что лучше перестраховаться?
Шеф устало кивнул.
– По-моему, пора подключать Куколку.
После вынужденного ухода на пенсию со службы в тюрьме Куколка купил гараж на Стокпорт-роуд. В его налоговых декларациях значилось имя Эшли Блумер. За спиной рабочие называли его Куколкой – за большие неподвижные глаза, маленький, странно изящный ротик, густую копну вьющихся русых волос и странно безмятежную улыбку. В лицо его никак не называли. Даже в детстве почти никто не звал его Эшли или Эш.
От Куколки ничем не пахло. Он только выглядел так, словно от него воняет. Когда он учился в младших классах, «Блумерова вонь» была любимым времяпрепровождением на детской площадке. Ребенок, которого коснулись или «завоняли», становился «водилой», иными словами, в теории таким же вонючим и неприятным, каким считался Блумер, пока «салочка» не касался другого ребенка и тем самым не передавал проклятие дальше. Иногда, предпочитая дурную славу безвестности, игру начинал сам Блумер, ловя наугад какого-нибудь мальчишку и садясь ему на физиономию.
Теперь ему был сорок один, и никто про «Блумерову вонь» не вспоминал. Люди уже не разбегались при одном его приближении. Им просто хотелось убраться подальше. От такого садиста отказалось даже министерство внутренних дел. Перебрасывающиеся шуточными оскорблениями механики опасались обращаться так с Куколкой. Он был силен как зверь, с руками как дубины и короткой толстой шеей, на которой сидела скульптурная головка, такая маленькая, словно попала сюда по ошибке.
Любой понимал, что с Блумером что-то не в порядке. Это было видно по безумным глазам и застывшей улыбке. Он словно бы лучился, но не здоровьем или счастьем, а мстительностью. Если бы Куколку когда-нибудь судили за его отвратительные преступления, миллионы телезрителей, увидев его лицо на экране, удивилась бы, как раньше не замечали: «Только посмотрите на него. С первого же взгляда видно!»
Много лет назад один самоуверенный коммивояжер, выделываясь перед двумя подмастерьями Блумера, посмел приветствовать Куколку словами «Эй, улыбочка». Куколка последовал за шутником в мужской туалет и через несколько минут вышел один. Коммивояжера нашли на полу уборной. Потолок, стены, зеркала были забрызганы его кровью. Коммивояжер поправился, но был слишком напуган, чтобы подавать в суд.
Гараж никогда не процветал. Деньги едва-едва капали. Хотя на работе Куколка бывал редко, его дух словно бы витал над предприятием, как облако саранчи. Но хотя дела мастерской обычно шли скверно, Куколка как будто благоденствовал: носил дорогую одежду и каждые два года менял машину.
Жил он в собственной усадьбе в Пойтоне, со своей женой Терри и двумя детьми. Терри была глухой. Слух она потеряла в детстве после тяжелой свинки. Она не была умственно отсталой, но едва ли можно назвать проницательной женщину, способную посмотреть в это холодное, застывшее лицо и сказать «да». Они прожили вместе двадцать лет. За это время Терри ни разу не видела, чтобы Куколка читал книгу или газету, слушал музыку или смотрел телевизор. Он не выказывал никакого интереса к миру вокруг. Это ее не беспокоило. Она тоже всегда чувствовала себя оторванной от окружения. Он ни разу не ударил ни ее, ни детей. А ведь такое кое-что да значит, правда?
Она никогда не задумывалась всерьез, куда он уходит поздно вечером или откуда берутся деньги на новые ковры, вино из супермаркета и регулярные отпуска. Блумер утверждал, что ему везет на скачках. Терри была готова ему верить. Или точнее, не готова ему не верить.
Внимание Малькольма Пономаря Куколка привлек еще в бытность свою тюремным смотрителем. Он всегда соглашался увечить осужденных, так или иначе согрешивших против «Пономарчиков», или закрывать глаза, когда заранее устраивалась поножовщина. Совести у Блумера не было. За деньги он сделал бы что угодно с кем угодно. Если Злыдень был палачом Пономаря, то Куколка был его главным мучителем. От работы он получал удовольствие: одному мужику выбил зубы молотком, уборщице, обворовавшей кассу в клубе Пономаря, отбил грудь бейсбольной битой. Нет, разумеется, бизнес есть бизнес, но для Блумера он был еще и развлечением.
Как любой другой в преступном сообществе, Куколка слышал про Злыдня. И потому, узнав, что верность Злыдня под сомнением, втайне обрадовался. Как раз такого шанса он ждал: возможности перейти от увечий к убийствам.
Шеф встретился с Куколкой одним ранним вечером на автостоянке у железнодорожной станции Хейзл-гроув. Одетый, как всегда, с иголочки Куколка приехал на новенькой «ауди». На нем был костюм в узкую полоску и черный галстук. Белая шелковая рубашка. Выступавшие из манжет широкие запястья поросли черными волосками.
Куколка сел к шефу на заднее сиденье розового «роллс-ройса». За рулем прикорнул незнакомый Куколке нервный человечек. Очки на носу. Вытянутое и несчастное личико. Куколка спросил, можно ли доверять водителю, а Шеф ответил, что Лол состоит в «Пономарчиках», подразумевая, что Куколке до этого далеко и потому пусть придержит язык.
Шеф говорил вполголоса, курил сигарету (что случалось с ним не часто) и элегантно стряхивал пепел в серебряную пепельницу. Лишь изредка он устремлял на Куколку взгляд томных карих глаз. Эти глаза напомнили Куколке портрет, который он видел на крышке гроба в одном манчестерском музее. Какой-то египетский мальчишка в белой хламиде, законсервированный две тысячи лет назад, чтобы экскурсии школьников могли, хихикая, проходить мимо него по пути в сувенирный киоск. И поделом ему: родился египтянином и выглядит как педик.