Страница:
– Помню все, как будто это было вчера, даже лучше. Такое, знаешь ли, не забывается. Почти четыре года назад парень из нашей компании попал под грузовой трейлер. Ему чуть не оторвало голову.
Кэт невольно втянула в себя воздух. Пити посмотрел на нее, затем снова повернулся к Алексу.
– Ты уверен, что она не упадет в обморок? – озабоченно спросил он.
– Не упадет. Продолжай.
– Он у нас был известен под именем Спарки. Понятия не имею, как его звали на самом деле. Такой, знаешь ли, пижонистый и серьезный малый. Всю дорогу книги читал. Поэзия, философия и прочее дерьмо. У него и образование было. Думаю, он родом откуда-то с востока. Явно из богатой семьи. У него и манеры были такие, ну, ты понимаешь.
– А что он делал в этой вашей банде?
– Может, его мамаша с папашей обозлились на него, да и выгнали из дому. А может, он застал свою жену в постели с подругой. Кто его знает? – Пити пожал худенькими плечиками. – Так или иначе, он начисто забыл свое настоящее имя, приехал в Техас и прибился к нам. Спарки был неплохим парнем. Со всеми ладил. Кроме Цика. С тем он сцепился не на шутку.
– Цика? – переспросила Кэт.
– Наш вожак. Он называл себя Циклопом, из-за своего стеклянного глаза.
– А из-за чего они сцепились? – спросил Алекс.
– Из-за чего же еще, как не из-за бабы? Красотки по имени Кисмет. Она была подружкой Цика до того, как появился Спарки. И они сразу поладили. Думаю, у них и в самом деле была любовь. Они оба любили носиться на предельной скорости, но я уверен, что их объединяло нечто большее. Такое нельзя не заметить. Так или иначе, Цик страшно разозлился. Забавно, – продолжал он, еще больше понизив голос, – но Цик подозревал, что Спарки – полицейский доносчик. Он, знаешь ли, не курил, только баловался. Время от времени выкурит сигарету с марихуаной, и все.
– А он действительно был агентом?
– Насколько мне известно, нет.
– А как произошел несчастный случай, в результате которого он погиб?
– Цик стал задираться к Кисмет. Спарки дал ему отпор. Они подрались, и Спарки победил. Он посадил Кисмет на свой мотоцикл и увез ее, а Цик стал их преследовать. Какая это была гонка! Должно быть, Спарки выжимал скорость под девяносто или даже больше, потому что Я ничего похожего не видел ни до этого, ни после. – Жирные волосы Пяти едва колыхнулись, когда он покачал головой. – Бог ты мой, я тогда ехал за ними до самого конца, потому что знал, что Цик нападет первым. Но этот грузовой грейдер его опередил. Спарки просто превратился в кровавое месиво, размазанное по асфальту шоссе.
Кэт всю передернуло, но она ничего не сказала.
– Санитары собрали его по частями свалили все в машину «скорой помощи». А мы все поехали за ними в больницу. Спарки спас Кисмет жизнь, столкнув ее с мотоцикла за секунду до катастрофы. Конечно, у нее было полно ушибов, пара сломанных костей – ее забинтовали так, что нельзя было узнать. Цик умудрился увернуться от грузовика, его мотоцикл отскочил куда-то в сторону. Его самого тоже задело, но он был в сознании. Этот врач в пункте неотложной помощи вышел к нам, сказал, что у Спарки возьмут донорские органы, и спросил, как можно связаться с его родственниками. Ну, мы ответили ему, что у Спарки, судя по всему, никого нет. Он что-то говорил насчет… э-э… предполагаемого… о чем-то таком, что позволяет им забрать его органы.
– Предполагаемом согласии, – тихо пояснила Кэт.
– Во-во. Именно. Но он хотел, чтобы кто-то из нас дал ему на это добро. И мы все согласились, что, раз Цик наш главарь, ему и карты в руки. Цик сказал: «Разумеется. По мне, так хоть вырежьте у этого ублюдка сердце и бросьте его собакам». Я думаю, они так и сделали.
После столь пространной речи Пити почувствовал жажду и с шумом отхлебнул пива из своей кружки. Затем продолжил:
– Кисмет пару дней не приходила в себя, а когда очнулась, страшно расстроилась. Первым делом из-за смерти Спарки, а затем из-за того, что Цик позволил им его изрезать, прежде чем его похоронили. Цик всю дорогу твердил ей, что от головы парня практически ничего не осталось и что ему уже все равно. Но она просто с ума сходила от горя.
– А что с ней стало? – спросила Кэт. Пити покачал головой.
– После этого компания распалась. Ни у кого ни к чему не лежало сердце. – Он засмеялся, обнажив пожелтевшие острые зубы, и стал похож на дружелюбно настроенную крысу. Затем многозначительно взглянул на Алекса. – Ты же знаешь, я переехал в другое место. – Алекс кивнул. – Надеюсь, ты теперь расскажешь мне, почему тебя все это заинтересовало?
– У нее пересажено сердце.
Пяти с еще большим интересом перевел взгляд на Кэт.
– Нет, кроме шуток? Вот здорово! Думаете, вам пересадили сердце Спарки?
Кэт ни секунды не медлила с ответом, поскольку раздумывать было не о чем.
– Нет. Я знаю, что нет.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
Кэт невольно втянула в себя воздух. Пити посмотрел на нее, затем снова повернулся к Алексу.
– Ты уверен, что она не упадет в обморок? – озабоченно спросил он.
– Не упадет. Продолжай.
– Он у нас был известен под именем Спарки. Понятия не имею, как его звали на самом деле. Такой, знаешь ли, пижонистый и серьезный малый. Всю дорогу книги читал. Поэзия, философия и прочее дерьмо. У него и образование было. Думаю, он родом откуда-то с востока. Явно из богатой семьи. У него и манеры были такие, ну, ты понимаешь.
– А что он делал в этой вашей банде?
– Может, его мамаша с папашей обозлились на него, да и выгнали из дому. А может, он застал свою жену в постели с подругой. Кто его знает? – Пити пожал худенькими плечиками. – Так или иначе, он начисто забыл свое настоящее имя, приехал в Техас и прибился к нам. Спарки был неплохим парнем. Со всеми ладил. Кроме Цика. С тем он сцепился не на шутку.
– Цика? – переспросила Кэт.
– Наш вожак. Он называл себя Циклопом, из-за своего стеклянного глаза.
– А из-за чего они сцепились? – спросил Алекс.
– Из-за чего же еще, как не из-за бабы? Красотки по имени Кисмет. Она была подружкой Цика до того, как появился Спарки. И они сразу поладили. Думаю, у них и в самом деле была любовь. Они оба любили носиться на предельной скорости, но я уверен, что их объединяло нечто большее. Такое нельзя не заметить. Так или иначе, Цик страшно разозлился. Забавно, – продолжал он, еще больше понизив голос, – но Цик подозревал, что Спарки – полицейский доносчик. Он, знаешь ли, не курил, только баловался. Время от времени выкурит сигарету с марихуаной, и все.
– А он действительно был агентом?
– Насколько мне известно, нет.
– А как произошел несчастный случай, в результате которого он погиб?
– Цик стал задираться к Кисмет. Спарки дал ему отпор. Они подрались, и Спарки победил. Он посадил Кисмет на свой мотоцикл и увез ее, а Цик стал их преследовать. Какая это была гонка! Должно быть, Спарки выжимал скорость под девяносто или даже больше, потому что Я ничего похожего не видел ни до этого, ни после. – Жирные волосы Пяти едва колыхнулись, когда он покачал головой. – Бог ты мой, я тогда ехал за ними до самого конца, потому что знал, что Цик нападет первым. Но этот грузовой грейдер его опередил. Спарки просто превратился в кровавое месиво, размазанное по асфальту шоссе.
Кэт всю передернуло, но она ничего не сказала.
– Санитары собрали его по частями свалили все в машину «скорой помощи». А мы все поехали за ними в больницу. Спарки спас Кисмет жизнь, столкнув ее с мотоцикла за секунду до катастрофы. Конечно, у нее было полно ушибов, пара сломанных костей – ее забинтовали так, что нельзя было узнать. Цик умудрился увернуться от грузовика, его мотоцикл отскочил куда-то в сторону. Его самого тоже задело, но он был в сознании. Этот врач в пункте неотложной помощи вышел к нам, сказал, что у Спарки возьмут донорские органы, и спросил, как можно связаться с его родственниками. Ну, мы ответили ему, что у Спарки, судя по всему, никого нет. Он что-то говорил насчет… э-э… предполагаемого… о чем-то таком, что позволяет им забрать его органы.
– Предполагаемом согласии, – тихо пояснила Кэт.
– Во-во. Именно. Но он хотел, чтобы кто-то из нас дал ему на это добро. И мы все согласились, что, раз Цик наш главарь, ему и карты в руки. Цик сказал: «Разумеется. По мне, так хоть вырежьте у этого ублюдка сердце и бросьте его собакам». Я думаю, они так и сделали.
После столь пространной речи Пити почувствовал жажду и с шумом отхлебнул пива из своей кружки. Затем продолжил:
– Кисмет пару дней не приходила в себя, а когда очнулась, страшно расстроилась. Первым делом из-за смерти Спарки, а затем из-за того, что Цик позволил им его изрезать, прежде чем его похоронили. Цик всю дорогу твердил ей, что от головы парня практически ничего не осталось и что ему уже все равно. Но она просто с ума сходила от горя.
– А что с ней стало? – спросила Кэт. Пити покачал головой.
– После этого компания распалась. Ни у кого ни к чему не лежало сердце. – Он засмеялся, обнажив пожелтевшие острые зубы, и стал похож на дружелюбно настроенную крысу. Затем многозначительно взглянул на Алекса. – Ты же знаешь, я переехал в другое место. – Алекс кивнул. – Надеюсь, ты теперь расскажешь мне, почему тебя все это заинтересовало?
– У нее пересажено сердце.
Пяти с еще большим интересом перевел взгляд на Кэт.
– Нет, кроме шуток? Вот здорово! Думаете, вам пересадили сердце Спарки?
Кэт ни секунды не медлила с ответом, поскольку раздумывать было не о чем.
– Нет. Я знаю, что нет.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
– Я думал, ты ничего не узнала о своем доноре, удивился Алекс.
– Это верно. Но, даже не имея ответа от агентства, я точно знаю, что Спарки не мог быть моим донором. – Кэт повернулась к Пити, который, сгорбившись над столом, напряженно слушал ее. – Я не получала сердце вашего приятеля. Дело в том, что после группы крови размер органа имеет решающее значение для пересадки, он должен обязательно совпадать. – Она сжала свою маленькую ладонь в кулак. – Мне было нужно сердце вот такого размера. Я слишком маленького роста, чтобы мне подошло сердце взрослого мужчины.
Пити вновь обнажил в усмешке желтые зубы.
– Спарки не был взрослым мужчиной.
– Простите?
– Уж не считаешь ли ты, что я не подумал о размере сердца, прежде чем затеять эту встречу? – проворчал Алекс. Он посмотрел на Пити. – Расскажи ей то, что ты рассказал дядюшке Дикси.
– Спарки был недомерком, – начал тот. – Ростом с эту кружку. Такой маленький, словно ему отпилили ноги ниже колен. Ему от всех доставалось за его рост, особенно от Циклопа. За его спиной Цик вечно говорил, что удивляется, как такой игрушечный член может нравиться Кисмет. Но суть в том, что Спарки в сексе был неутомим. Что он проигрывал в стати, компенсировал в этом деле.
– Сколько в нем было?
– По меньшей мере, девять дюймов, – совершенно серьезно ответил Пети. Кэт покачала головой.
– Сколько в нем было росту?
– Ах, это. Пять и два, самое большее – пять и три.
– Он был крепкого телосложения?
– Да нет же, черт побери. Вы что, не слушаете?
– Редко, – сухо вставил Алекс.
– Говорю вам, он был лилипут. Но сильный и ловкий, – добавил Пити, задумчиво почесывая под мышкой. – В драке умел постоять за себя. Положил Циклопа на лопатки. – Он нервно глянул поверх плеча Алекса. – Ну, это все? Дело в том, что нам пора закругляться, ты меня понимаешь?
– Спасибо, приятель.
– Для дядюшки Дикси я готов на все.
Кэт не поверила собственным глазам, когда Алекс сунул Пити несколько сложенных банкнот в обмен на пластиковую подушечку с белым порошком внутри. Он положил ее в карман пиджака, поднялся с места и вывел Кэт из кабины.
Вместо того чтобы попрощаться, Пити спросил:
– Не возражаете, если я допью ваши кружки? Солнце уже село за деревья, росшие на дальних холмах. Закат был очень красив, особенно по контрасту с мрачным интерьером трактира. Кэт сделала глубокий вдох, чтобы очистить легкие от мерзкого запаха алкоголя, дыма и немытых тел.
Она самостоятельно забралась в машину и опустила стекло, все еще жадно вдыхая свежий воздух. Алекс легко скользнул на водительское сиденье и, не говоря ни слова, проехал несколько миль. Когда впереди показался перекресток, он съехал на обочину и остановился.
Кэт в ужасе смотрела, как он вынул пластиковую подушечку из кармана и, открыв ее ногтем большого пальца, засунул его внутрь, затем втер белый порошок в десну над передними зубами.
– Что ты на меня так уставилась? – усмехнулся он. – Не может быть, чтобы это тебя шокировало. Ты же жила в Голливуде.
– Я была знакома со многими людьми, которые время от времени принимали наркотики, чтобы расслабиться, но я держалась от них подальше.
– Те не хочешь ко мне присоединиться? Напряженно сжатыми губами она ответила:
– Нет, спасибо.
– Ты уверена? Я думал, попозже, когда мы доберемся до твоего дома, ты могла бы заварить чаю.
– Чаю?
– Ага. И подсластить его вот этим. – Он отсыпал немного порошка ей на колени. Кэт с опаской уставилась на белую пыльцу, затем взглянула на Алекса. Тот подмигнул ей. Она обмакнула палец в порошок и положила его в рот. Это была сахарная пудра.
– Нахал, – пробормотала Кэт, смахивая пудру с колен. Посмеиваясь, Алекс снова выехал на дорогу.
– Пити работает полицейским осведомителем. Тайным. Я бы сказал, сверхтайным. Уже несколько лет. Не удивлюсь, если этот парень и сам немного балуется наркотой, но он никогда не продал бы настоящий наркотик полицейскому. Даже бывшему.
– Как ты его нашел?
– Я стал просматривать свидетельства о смерти и обнаружил несколько смертей в результате несчастных случаев, которые произошли в Техасе примерно за двенадцать часов до твоей трансплантации. Вполне можно было начать и с этой автокатастрофы. И точно, копнув поглубже, я выяснил, что погибший стал донором внутренних органов. Затем я обратился к бывшему коллеге-полицейскому, чтобы узнать, какая из наших служб внедряла своих агентов к рокерам за последние пять лет. Он все разнюхал и свел меня с дядюшкой Дикси, который якобы является оптовым поставщиком для таких, как Пити, а на самом деле это всего лишь кодовое наименование специального подразделения по борьбе с наркотиками в предместьях Остина. Я поговорил с его шефом. Он очень неохотно согласился организовать мне встречу с Пити, и то лишь только потому, что я бывший полицейский. Я нарушил договоренность, взяв тебя с собой. Надеюсь, ты будешь держать язык за зубами.
Кэт бросила на него застенчивый взгляд.
– Твоя встреча с Пити не имела отношения к сбыту наркотиков. Зачем же тебе было разыгрывать эту сцену? И почему в этой ужасной забегаловке?
– Если бы мы встретились в другом месте и кто-нибудь увидел, как он разговаривает с таким, как я, это выглядело бы крайне подозрительно. Пити не может себе этого позволить, он рискует потерять доверие своих клиентов, а может быть, и собственную жизнь. Мы придумали лучше: Я выступил в роли лопуха, посмевшего вторгнуться во владения Пити, да еще пытающегося на нем заработать.
– Что ж, у тебя и вправду был дурацкий вид.
– Спасибо за комплимент. Ты голодна? Спустя пять минут они сидели друг напротив друга за квадратным столом, застеленным клетчатой сине-белой клеенкой. В центре стола стояли бутылки с табаско и кетчупом, несколько соусов для бифштекса, солонка, перечница и сахарница. Из музыкального автомата доносился голос Тани Такер. На кухне в кипящем жире жарились их нежнейшие, посыпанные мукой бифштексы.
Кэт продолжила разговор с того места, на котором они остановились.
– Ты легко приспосабливаешься, Алекс, не правда ли? – Она выдавила в стакан воды половинку лимона, такую большую, что с трудом умещалась в руке.
– Там, где я раньше работал, думать на ходу было просто жизненно необходимо.
– Ты мог бы применить оружие в сегодняшней ситуации?
– Чтобы спасти наши жизни? Безусловно.
Стараясь не выдать голосом своих эмоций, она снова спросила:
– Тебе когда-нибудь приходилось убивать?
Он долго и пристально смотрел на нее, потом ответил:
– Когда работаешь в полиции, считаешь, что тебя обучили всему и ты можешь справиться с любой ситуацией. Но это не так. Попав в нестандартную ситуацию, ты просто пытаешься выйти из нее с честью, вот и все.
Ясно, что другого ответа она не получит. Кэт оставила попытки продолжить этот разговор и замолчала, глядя, как он размешивает сахар в чашке чая со льдом. Теперь была его очередь задать вопрос:
– Где ты училась?
– Ты имеешь в виду на актрису?
– Я знаю, что ты сирота и воспитывалась в приемных домах. Кроме этого мне ничего не известно о твоей жизни до того момента, как ты стала сниматься в «Переходах». Где ты росла?
Кэт позволила ему отклониться от темы, надеясь, что, если она расскажет ему что-нибудь о своем прошлом, он, возможно, тоже разоткровенничается. То, что поведал сегодня Дин, встревожило ее, но она не считала, что все это столь однозначно, как следовало из его слов. Кэт надеялась услышать о событиях того страшного дня от самого Алекса, но знала, что, если она спросит его прямо, он не ответит. Если ему захочется рассказать об этом, он сам выберет подходящий момент.
– Я росла на Юге. Да-да, – подтвердила она, заметив его удивление. – Если точно, то в Алабаме. Я избавилась от акцента после нескольких лет специальных занятий фонетикой.
– А как выглядела маленькая Кэт Дэлани?
– Очень тоненькая, с рыжими волосами.
– А кроме этого?
Кэт взяла свой нож и принялась водить его зазубренным острием по квадратикам клеенки.
– Это не очень-то приятная история.
– Не думаю, что она может испортить мне аппетит.
– Не будь таким самоуверенным, – ответила Кэт с легким смешком. Она начала с того, что рассказала ему о своей болезни. – Я вылечилась от рака, но в течение года-двух была очень слабенькой. Однажды я почувствовала такую слабость, что школьная медсестра предложила отвести меня домой. Машина моего отца стояла перед домом, что для этого времени дня было необычно. Я вошла…
Официантка подала им салат.
– Я вошла через заднюю дверь, ожидая увидеть маму и папу в кухне. Но в доме было очень тихо. Позже я вспомнила об этой необычной тишине, но тогда не придала ей особого значения и принялась искать своих родителей. – Кровь застучала у нее в висках, когда она мысленно следовала по дому за болезненно худенькой девочкой с непокорными рыжими волосами и торчащими из широких шортов бледными худыми ногами в новеньких синих кроссовках, в которых она могла бесшумно ходить по коридору, где со стен на нее смотрели ее детские рисунки в дешевых рамках. – Они были в своей спальне.
Алекс заскрипел стулом. Не отрывая глаз от клетчатого рисунка на клеенке, Кэт чувствовала, что он оперся локтями о стол и наклонился вперед. Она долго и сосредоточенно водила острием ножа по одной из сторон синего квадрата, словно ребенок, не умеющий закрасить картинку точно по линии рисунка.
– Мои родители лежали в кровати. Я решила, что они легли отдохнуть, хотя день был не воскресный. И только спустя несколько секунд я поняла, что означали красные пятна на постельном белье. Меня охватил ужас, я в панике бросилась к соседям, отчаянно крича, что с моими родителями случилось что-то страшное.
– О Господи, – прошептал Алекс. – И что это было? Ограбление?
Кэт бросила нож на стол.
– Нет. Папа застрелил и себя, и маму. В голову. Она посмотрела на него с тем же вызовом, с каким когда-то встречала инспекторов по делам несовершеннолетних, готовая дать отпор любым проявлениям жалости. – Следующие восемь лет я провела в различных приемных домах, пока не повзрослела настолько, что стала сама отвечать за себя.
– И что ты делала?
– Когда?
– Когда закончила школу? Где ты работала?
– Твой салат станет невкусным.
– Продолжай. – Он подцепил вилкой листок латука, с которого капал соус из пахты, но не положил его в рот, пока она снова не заговорила.
– После школы я получила место машинистки на большой производственной фирме. Но я не могла выдвинуться. Повышения по службе давались за выслугу лет, а не за квалификацию. Это было столь же несправедливо, как и система приемных домов.
– А что в ней было неправильного?
– А что правильного? – Кэт положила на стол свою вилку и замахала перед собой руками, как будто стирая только что сказанное. – Нет, неверно. Слишком большое обобщение. Большинство приемных родителей многим жертвуют и много дают своим приемным детям. В реформировании нуждаются не они, а сама концепция приемных домов.
– Но ведь это лучше, чем помещать детей в сиротские приюты.
– Знаю. – Решив, что съела достаточно салата, она отодвинула тарелку в сторону. – Но приемный дом – вещь временная, и ребенок, особенно ребенок постарше, прекрасно это понимает. Это действительно похоже на дом, и это хорошо. Но это не твой дом. Тебе позволяют здесь жить, но недолго. Ты просто гостишь, пока не станешь слишком взрослым, или не сделаешь что-нибудь плохое, или не изменятся обстоятельства, и тогда тебя переведут куда-то еще. Ты начинаешь осознавать то, что лежит в основе этой системы:
«Никто не любит тебя настолько, чтобы хотеть оставить у себя навсегда». И скоро ты начинаешь думать, что недостоин любви, и начинаешь жить так, чтобы оправдать самые худшие ожидания окружающих – и реальные, и мнимые. «Вы думаете, меня нельзя любить? Ну так получайте же!» В качестве защитного механизма ты лишаешь себя малейших шансов на счастье и начинаешь отталкивать от себя людей прежде, чем они успеют оттолкнуть тебя.
– Это рассуждения взрослого человека.
– Ты прав. Когда я сама была частью этой системы, то не понимала, что собственными руками делаю себе хуже. Я была просто одинокой маленькой девочкой, которая не чувствовала себя достаточно любимым и желанным ребенком и которая готова была сделать все, чтобы привлечь к себе внимание. – Кэт невесело рассмеялась. – Я действительно выкидывала фортели. Мне было ужасно неприятно чувствовать себя объектом чьей-то благотворительности. – Ее брови нахмурились. – К тому же есть люди – возможно, у них самые лучшие побуждения, – которые даже понятия не имеют о воспитании детей. Спешу добавить, что это относится не только к приемным, но и к настоящим родителям. Они даже не представляют себе, что зачастую наносят детям колоссальный эмоциональный урон. Одно неосторожное слово, взгляд, даже упорное нежелание пересмотреть раз и навсегда утвердившееся мнение – все это может унизить ребячье достоинство, разрушить мнение ребенка о самом себе. Люди, у которых и в мыслях не было наказывать своих детей, причиняют детской душе неимоверные страдания.
– Например?
– О, на эту тему я могу говорить часами и рискую тебе надоесть.
– Мне нисколько не надоело.
Кэт подозрительно посмотрела на Алекса.
– Ты делаешь мысленные пометки, не так ли? Все, что я говорю, появится в каком-нибудь романе, верно? «Злоключения Кэт Дэлани». Поверь мне, Алекс, истина гораздо непригляднее всего, что ты можешь себе вообразить.
– Я знаю это со времен службы в полиции. Но это между нами.
– Вспоминаю одно Рождество, – продолжила Кэт после минутного размышления. – Мне было тринадцать лет, и к этому времени я уже понимала, как устроена эта система. Я знала, что никогда не следует ожидать слишком многого. Но в том же самом доме жила другая приемная девочка, еще маленькая, ей не было и семи. У этой семейной пары была также и родная дочь того же возраста. Обе девчушки хотели, чтобы на Рождество им подарили кукол Бар6и. Они только об этом и могли говорить. Чтобы заслужить милость Санта Клауса, они выполняли все свои обязанности по дому, вовремя ложились спать, безропотно съедали все, что им давали. И вот рождественским утром родная дочка развернула сверток из дорогого универмага: там лежала ее любимая кукла во всем своем великолепии. Ей досталась настоящая Барби, в розовом нарядном платье и таких же туфельках на высоких каблуках. Приемная же дочь получила довольна посредственную имитацию, не идущую ни в какое сравнение с фирменной куклой. Девочке как будто сказали, что она недостаточно хороша для настоящей вещи, что она не дотягивает до желанного подарка. Так считает сам Санта Клаус.
А я задумалась, для чего, для чего кому-то понадобилось так обижать ребенка? Ну какой могла быть разница в цене между этими двумя куклами? Несколько несчастных долларов, цена одного ромштекса. Неужели детское достоинство и правильное представление о самом себе не стоят гораздо больших денег?
– Право же, мне трудно судить, поскольку я никогда не был родителем. Наверное, это занятие требует максимальною напряжения человеческих сил. Но не так уж трудно представить себе, как может обидеть ребенка подобная оплошность со стороны Санта Клауса.
Кэт вздохнула.
– Время от времени мне доводилось сталкиваться с такого рода оплошностями. Я страшно злилась, что с детьми то и дело поступают несправедливо. Но позже я поняла, что мир взрослых тоже полон несправедливостей.
Их тарелки с салатом убрали и подали им бифштексы.
– Бог ты мой! – воскликнула Кэт. – Прямо как по заказу.
Тесто было поджарено до хрустящей золотисто-коричневой корочки, а мясо внутри легко протыкалось вилкой. Алекс немедленно вонзил в бифштекс нож.
– А что ты стала делать потом, когда ушла из машинописного бюро? Этот этап твоей биографии все еще достаточно далек от главной роли в «мыльной» опере.
– Естественно, мне нужно было получить образование. Я уже скопила небольшую сумму, но мне все еще не хватало на оплату учебы в колледже. И тогда я записалась на конкурс красоты.
Его вилка так и застыла в воздухе.
– Конкурс красоты? Кэт обиженно надулась.
– А что тут такого удивительного?
– Я всегда полагал, что ты считаешь конкурсы красоты мужским шовинизмом и эксплуатацией женщин.
– Но в тот период своей жизни я была согласна, чтобы меня эксплуатировали, лишь бы попытать счастья и завоевать стипендию в двадцать тысяч долларов. Поэтому, вложив свои сбережения в лучший из когда-либо изобретенных бюстгальтеров, я вступила в ряды таких же окрыленных надеждой соискательниц. Передай мне булочки, пожалуйста.
Хлеб был дрожжевой и такой мягкий, что таял во рту.
– Есть такой хлеб просто грех по отношению к фигуре, – простонала Кэт, закрыв от наслаждения глаза и слизывая с губ масло.
– Если ты считаешь, что съесть эту булочку грешно, тебе надо посмотреть на себя в зеркало. У тебя такое выражение лица!
– Это верно. Но, даже не имея ответа от агентства, я точно знаю, что Спарки не мог быть моим донором. – Кэт повернулась к Пити, который, сгорбившись над столом, напряженно слушал ее. – Я не получала сердце вашего приятеля. Дело в том, что после группы крови размер органа имеет решающее значение для пересадки, он должен обязательно совпадать. – Она сжала свою маленькую ладонь в кулак. – Мне было нужно сердце вот такого размера. Я слишком маленького роста, чтобы мне подошло сердце взрослого мужчины.
Пити вновь обнажил в усмешке желтые зубы.
– Спарки не был взрослым мужчиной.
– Простите?
– Уж не считаешь ли ты, что я не подумал о размере сердца, прежде чем затеять эту встречу? – проворчал Алекс. Он посмотрел на Пити. – Расскажи ей то, что ты рассказал дядюшке Дикси.
– Спарки был недомерком, – начал тот. – Ростом с эту кружку. Такой маленький, словно ему отпилили ноги ниже колен. Ему от всех доставалось за его рост, особенно от Циклопа. За его спиной Цик вечно говорил, что удивляется, как такой игрушечный член может нравиться Кисмет. Но суть в том, что Спарки в сексе был неутомим. Что он проигрывал в стати, компенсировал в этом деле.
– Сколько в нем было?
– По меньшей мере, девять дюймов, – совершенно серьезно ответил Пети. Кэт покачала головой.
– Сколько в нем было росту?
– Ах, это. Пять и два, самое большее – пять и три.
– Он был крепкого телосложения?
– Да нет же, черт побери. Вы что, не слушаете?
– Редко, – сухо вставил Алекс.
– Говорю вам, он был лилипут. Но сильный и ловкий, – добавил Пити, задумчиво почесывая под мышкой. – В драке умел постоять за себя. Положил Циклопа на лопатки. – Он нервно глянул поверх плеча Алекса. – Ну, это все? Дело в том, что нам пора закругляться, ты меня понимаешь?
– Спасибо, приятель.
– Для дядюшки Дикси я готов на все.
Кэт не поверила собственным глазам, когда Алекс сунул Пити несколько сложенных банкнот в обмен на пластиковую подушечку с белым порошком внутри. Он положил ее в карман пиджака, поднялся с места и вывел Кэт из кабины.
Вместо того чтобы попрощаться, Пити спросил:
– Не возражаете, если я допью ваши кружки? Солнце уже село за деревья, росшие на дальних холмах. Закат был очень красив, особенно по контрасту с мрачным интерьером трактира. Кэт сделала глубокий вдох, чтобы очистить легкие от мерзкого запаха алкоголя, дыма и немытых тел.
Она самостоятельно забралась в машину и опустила стекло, все еще жадно вдыхая свежий воздух. Алекс легко скользнул на водительское сиденье и, не говоря ни слова, проехал несколько миль. Когда впереди показался перекресток, он съехал на обочину и остановился.
Кэт в ужасе смотрела, как он вынул пластиковую подушечку из кармана и, открыв ее ногтем большого пальца, засунул его внутрь, затем втер белый порошок в десну над передними зубами.
– Что ты на меня так уставилась? – усмехнулся он. – Не может быть, чтобы это тебя шокировало. Ты же жила в Голливуде.
– Я была знакома со многими людьми, которые время от времени принимали наркотики, чтобы расслабиться, но я держалась от них подальше.
– Те не хочешь ко мне присоединиться? Напряженно сжатыми губами она ответила:
– Нет, спасибо.
– Ты уверена? Я думал, попозже, когда мы доберемся до твоего дома, ты могла бы заварить чаю.
– Чаю?
– Ага. И подсластить его вот этим. – Он отсыпал немного порошка ей на колени. Кэт с опаской уставилась на белую пыльцу, затем взглянула на Алекса. Тот подмигнул ей. Она обмакнула палец в порошок и положила его в рот. Это была сахарная пудра.
– Нахал, – пробормотала Кэт, смахивая пудру с колен. Посмеиваясь, Алекс снова выехал на дорогу.
– Пити работает полицейским осведомителем. Тайным. Я бы сказал, сверхтайным. Уже несколько лет. Не удивлюсь, если этот парень и сам немного балуется наркотой, но он никогда не продал бы настоящий наркотик полицейскому. Даже бывшему.
– Как ты его нашел?
– Я стал просматривать свидетельства о смерти и обнаружил несколько смертей в результате несчастных случаев, которые произошли в Техасе примерно за двенадцать часов до твоей трансплантации. Вполне можно было начать и с этой автокатастрофы. И точно, копнув поглубже, я выяснил, что погибший стал донором внутренних органов. Затем я обратился к бывшему коллеге-полицейскому, чтобы узнать, какая из наших служб внедряла своих агентов к рокерам за последние пять лет. Он все разнюхал и свел меня с дядюшкой Дикси, который якобы является оптовым поставщиком для таких, как Пити, а на самом деле это всего лишь кодовое наименование специального подразделения по борьбе с наркотиками в предместьях Остина. Я поговорил с его шефом. Он очень неохотно согласился организовать мне встречу с Пити, и то лишь только потому, что я бывший полицейский. Я нарушил договоренность, взяв тебя с собой. Надеюсь, ты будешь держать язык за зубами.
Кэт бросила на него застенчивый взгляд.
– Твоя встреча с Пити не имела отношения к сбыту наркотиков. Зачем же тебе было разыгрывать эту сцену? И почему в этой ужасной забегаловке?
– Если бы мы встретились в другом месте и кто-нибудь увидел, как он разговаривает с таким, как я, это выглядело бы крайне подозрительно. Пити не может себе этого позволить, он рискует потерять доверие своих клиентов, а может быть, и собственную жизнь. Мы придумали лучше: Я выступил в роли лопуха, посмевшего вторгнуться во владения Пити, да еще пытающегося на нем заработать.
– Что ж, у тебя и вправду был дурацкий вид.
– Спасибо за комплимент. Ты голодна? Спустя пять минут они сидели друг напротив друга за квадратным столом, застеленным клетчатой сине-белой клеенкой. В центре стола стояли бутылки с табаско и кетчупом, несколько соусов для бифштекса, солонка, перечница и сахарница. Из музыкального автомата доносился голос Тани Такер. На кухне в кипящем жире жарились их нежнейшие, посыпанные мукой бифштексы.
Кэт продолжила разговор с того места, на котором они остановились.
– Ты легко приспосабливаешься, Алекс, не правда ли? – Она выдавила в стакан воды половинку лимона, такую большую, что с трудом умещалась в руке.
– Там, где я раньше работал, думать на ходу было просто жизненно необходимо.
– Ты мог бы применить оружие в сегодняшней ситуации?
– Чтобы спасти наши жизни? Безусловно.
Стараясь не выдать голосом своих эмоций, она снова спросила:
– Тебе когда-нибудь приходилось убивать?
Он долго и пристально смотрел на нее, потом ответил:
– Когда работаешь в полиции, считаешь, что тебя обучили всему и ты можешь справиться с любой ситуацией. Но это не так. Попав в нестандартную ситуацию, ты просто пытаешься выйти из нее с честью, вот и все.
Ясно, что другого ответа она не получит. Кэт оставила попытки продолжить этот разговор и замолчала, глядя, как он размешивает сахар в чашке чая со льдом. Теперь была его очередь задать вопрос:
– Где ты училась?
– Ты имеешь в виду на актрису?
– Я знаю, что ты сирота и воспитывалась в приемных домах. Кроме этого мне ничего не известно о твоей жизни до того момента, как ты стала сниматься в «Переходах». Где ты росла?
Кэт позволила ему отклониться от темы, надеясь, что, если она расскажет ему что-нибудь о своем прошлом, он, возможно, тоже разоткровенничается. То, что поведал сегодня Дин, встревожило ее, но она не считала, что все это столь однозначно, как следовало из его слов. Кэт надеялась услышать о событиях того страшного дня от самого Алекса, но знала, что, если она спросит его прямо, он не ответит. Если ему захочется рассказать об этом, он сам выберет подходящий момент.
– Я росла на Юге. Да-да, – подтвердила она, заметив его удивление. – Если точно, то в Алабаме. Я избавилась от акцента после нескольких лет специальных занятий фонетикой.
– А как выглядела маленькая Кэт Дэлани?
– Очень тоненькая, с рыжими волосами.
– А кроме этого?
Кэт взяла свой нож и принялась водить его зазубренным острием по квадратикам клеенки.
– Это не очень-то приятная история.
– Не думаю, что она может испортить мне аппетит.
– Не будь таким самоуверенным, – ответила Кэт с легким смешком. Она начала с того, что рассказала ему о своей болезни. – Я вылечилась от рака, но в течение года-двух была очень слабенькой. Однажды я почувствовала такую слабость, что школьная медсестра предложила отвести меня домой. Машина моего отца стояла перед домом, что для этого времени дня было необычно. Я вошла…
Официантка подала им салат.
– Я вошла через заднюю дверь, ожидая увидеть маму и папу в кухне. Но в доме было очень тихо. Позже я вспомнила об этой необычной тишине, но тогда не придала ей особого значения и принялась искать своих родителей. – Кровь застучала у нее в висках, когда она мысленно следовала по дому за болезненно худенькой девочкой с непокорными рыжими волосами и торчащими из широких шортов бледными худыми ногами в новеньких синих кроссовках, в которых она могла бесшумно ходить по коридору, где со стен на нее смотрели ее детские рисунки в дешевых рамках. – Они были в своей спальне.
Алекс заскрипел стулом. Не отрывая глаз от клетчатого рисунка на клеенке, Кэт чувствовала, что он оперся локтями о стол и наклонился вперед. Она долго и сосредоточенно водила острием ножа по одной из сторон синего квадрата, словно ребенок, не умеющий закрасить картинку точно по линии рисунка.
– Мои родители лежали в кровати. Я решила, что они легли отдохнуть, хотя день был не воскресный. И только спустя несколько секунд я поняла, что означали красные пятна на постельном белье. Меня охватил ужас, я в панике бросилась к соседям, отчаянно крича, что с моими родителями случилось что-то страшное.
– О Господи, – прошептал Алекс. – И что это было? Ограбление?
Кэт бросила нож на стол.
– Нет. Папа застрелил и себя, и маму. В голову. Она посмотрела на него с тем же вызовом, с каким когда-то встречала инспекторов по делам несовершеннолетних, готовая дать отпор любым проявлениям жалости. – Следующие восемь лет я провела в различных приемных домах, пока не повзрослела настолько, что стала сама отвечать за себя.
– И что ты делала?
– Когда?
– Когда закончила школу? Где ты работала?
– Твой салат станет невкусным.
– Продолжай. – Он подцепил вилкой листок латука, с которого капал соус из пахты, но не положил его в рот, пока она снова не заговорила.
– После школы я получила место машинистки на большой производственной фирме. Но я не могла выдвинуться. Повышения по службе давались за выслугу лет, а не за квалификацию. Это было столь же несправедливо, как и система приемных домов.
– А что в ней было неправильного?
– А что правильного? – Кэт положила на стол свою вилку и замахала перед собой руками, как будто стирая только что сказанное. – Нет, неверно. Слишком большое обобщение. Большинство приемных родителей многим жертвуют и много дают своим приемным детям. В реформировании нуждаются не они, а сама концепция приемных домов.
– Но ведь это лучше, чем помещать детей в сиротские приюты.
– Знаю. – Решив, что съела достаточно салата, она отодвинула тарелку в сторону. – Но приемный дом – вещь временная, и ребенок, особенно ребенок постарше, прекрасно это понимает. Это действительно похоже на дом, и это хорошо. Но это не твой дом. Тебе позволяют здесь жить, но недолго. Ты просто гостишь, пока не станешь слишком взрослым, или не сделаешь что-нибудь плохое, или не изменятся обстоятельства, и тогда тебя переведут куда-то еще. Ты начинаешь осознавать то, что лежит в основе этой системы:
«Никто не любит тебя настолько, чтобы хотеть оставить у себя навсегда». И скоро ты начинаешь думать, что недостоин любви, и начинаешь жить так, чтобы оправдать самые худшие ожидания окружающих – и реальные, и мнимые. «Вы думаете, меня нельзя любить? Ну так получайте же!» В качестве защитного механизма ты лишаешь себя малейших шансов на счастье и начинаешь отталкивать от себя людей прежде, чем они успеют оттолкнуть тебя.
– Это рассуждения взрослого человека.
– Ты прав. Когда я сама была частью этой системы, то не понимала, что собственными руками делаю себе хуже. Я была просто одинокой маленькой девочкой, которая не чувствовала себя достаточно любимым и желанным ребенком и которая готова была сделать все, чтобы привлечь к себе внимание. – Кэт невесело рассмеялась. – Я действительно выкидывала фортели. Мне было ужасно неприятно чувствовать себя объектом чьей-то благотворительности. – Ее брови нахмурились. – К тому же есть люди – возможно, у них самые лучшие побуждения, – которые даже понятия не имеют о воспитании детей. Спешу добавить, что это относится не только к приемным, но и к настоящим родителям. Они даже не представляют себе, что зачастую наносят детям колоссальный эмоциональный урон. Одно неосторожное слово, взгляд, даже упорное нежелание пересмотреть раз и навсегда утвердившееся мнение – все это может унизить ребячье достоинство, разрушить мнение ребенка о самом себе. Люди, у которых и в мыслях не было наказывать своих детей, причиняют детской душе неимоверные страдания.
– Например?
– О, на эту тему я могу говорить часами и рискую тебе надоесть.
– Мне нисколько не надоело.
Кэт подозрительно посмотрела на Алекса.
– Ты делаешь мысленные пометки, не так ли? Все, что я говорю, появится в каком-нибудь романе, верно? «Злоключения Кэт Дэлани». Поверь мне, Алекс, истина гораздо непригляднее всего, что ты можешь себе вообразить.
– Я знаю это со времен службы в полиции. Но это между нами.
– Вспоминаю одно Рождество, – продолжила Кэт после минутного размышления. – Мне было тринадцать лет, и к этому времени я уже понимала, как устроена эта система. Я знала, что никогда не следует ожидать слишком многого. Но в том же самом доме жила другая приемная девочка, еще маленькая, ей не было и семи. У этой семейной пары была также и родная дочь того же возраста. Обе девчушки хотели, чтобы на Рождество им подарили кукол Бар6и. Они только об этом и могли говорить. Чтобы заслужить милость Санта Клауса, они выполняли все свои обязанности по дому, вовремя ложились спать, безропотно съедали все, что им давали. И вот рождественским утром родная дочка развернула сверток из дорогого универмага: там лежала ее любимая кукла во всем своем великолепии. Ей досталась настоящая Барби, в розовом нарядном платье и таких же туфельках на высоких каблуках. Приемная же дочь получила довольна посредственную имитацию, не идущую ни в какое сравнение с фирменной куклой. Девочке как будто сказали, что она недостаточно хороша для настоящей вещи, что она не дотягивает до желанного подарка. Так считает сам Санта Клаус.
А я задумалась, для чего, для чего кому-то понадобилось так обижать ребенка? Ну какой могла быть разница в цене между этими двумя куклами? Несколько несчастных долларов, цена одного ромштекса. Неужели детское достоинство и правильное представление о самом себе не стоят гораздо больших денег?
– Право же, мне трудно судить, поскольку я никогда не был родителем. Наверное, это занятие требует максимальною напряжения человеческих сил. Но не так уж трудно представить себе, как может обидеть ребенка подобная оплошность со стороны Санта Клауса.
Кэт вздохнула.
– Время от времени мне доводилось сталкиваться с такого рода оплошностями. Я страшно злилась, что с детьми то и дело поступают несправедливо. Но позже я поняла, что мир взрослых тоже полон несправедливостей.
Их тарелки с салатом убрали и подали им бифштексы.
– Бог ты мой! – воскликнула Кэт. – Прямо как по заказу.
Тесто было поджарено до хрустящей золотисто-коричневой корочки, а мясо внутри легко протыкалось вилкой. Алекс немедленно вонзил в бифштекс нож.
– А что ты стала делать потом, когда ушла из машинописного бюро? Этот этап твоей биографии все еще достаточно далек от главной роли в «мыльной» опере.
– Естественно, мне нужно было получить образование. Я уже скопила небольшую сумму, но мне все еще не хватало на оплату учебы в колледже. И тогда я записалась на конкурс красоты.
Его вилка так и застыла в воздухе.
– Конкурс красоты? Кэт обиженно надулась.
– А что тут такого удивительного?
– Я всегда полагал, что ты считаешь конкурсы красоты мужским шовинизмом и эксплуатацией женщин.
– Но в тот период своей жизни я была согласна, чтобы меня эксплуатировали, лишь бы попытать счастья и завоевать стипендию в двадцать тысяч долларов. Поэтому, вложив свои сбережения в лучший из когда-либо изобретенных бюстгальтеров, я вступила в ряды таких же окрыленных надеждой соискательниц. Передай мне булочки, пожалуйста.
Хлеб был дрожжевой и такой мягкий, что таял во рту.
– Есть такой хлеб просто грех по отношению к фигуре, – простонала Кэт, закрыв от наслаждения глаза и слизывая с губ масло.
– Если ты считаешь, что съесть эту булочку грешно, тебе надо посмотреть на себя в зеркало. У тебя такое выражение лица!
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
Взор Алекса был прикован к ее губам.
– Тебе известно, что все, что ты делаешь, необыкновенно сексуально?
– А тебе известно, что у тебя порочный ум?
– Безусловно. – Он поднял голову и взглянул ей в глаза. – Ты ходячая и говорящая секс-бомба. Вот почему все твои знакомые мужчины хоть немного влюблены в тебя.
Это утверждение скорее встревожило Кэт, чем польстило ей.
– Это не так.
– Я могу назвать троих. Нет, четверых.
– Кого?
– Дина Спайсера.
Она подняла одно плечо, как будто отмахиваясь от этого имени.
– С тех пор как я уехала из Калифорнии, мы не более чем хорошие друзья.
– Потому что так хочешь ты. Он все еще влюблен в тебя. Второй – Билл Уэбстер.
– Здесь ты глубоко заблуждаешься. Билл обожает свою жену.
– Которая, тем не менее, разделяет мое мнение. Кэт отрицательно покачала головой.
– Ты ошибаешься. А если Ненси считает, что между Биллом и мной существует нечто большее, чем дружба и взаимное уважение, она тоже ошибается. Кто еще? Не то чтобы я всему этому верила, пойми меня правильно. Мне просто любопытно.
– Джефф Дойл. Она рассмеялась.
– Если бы Джефф не был гомосексуалистом, он был бы в тебя влюблен, – настаивал Алекс. – Но поскольку он голубой, то всего лишь боготворит землю, по которой ты ступаешь.
– У тебя и вправду разыгралось воображение. А кто же номер четвертый?
Вместо ответа он устремил на нее пронзительный взгляд.
– И ты думаешь, я в это поверю? – поинтересовалась она.
– Нет.
– Правильно. Потому что это вранье, и мы оба это прекрасно знаем. Тебе просто хочется снова переспать со мной.
– И каковы же мои шансы?
– Равны нулю.
Алекс усмехнулся, всем своим видом показывая, что не верит ей.
– Ну, и тебе удалось выиграть?
– Что? Ах, конкурс… Нет.
– Ты оказалась слишком худой?
– Нет, слишком глупой.
– Если я правильно понял, ты опять влипла в историю. Кэт кивнула.
– Во время отборочных соревнований от нас требовалось показать судьям свое умение общаться. Один из судей был скользкий тип, представленный нам как фотохудожник, но мне он больше напоминал жуликоватого торговца подержанными автомобилями. Он так искренне старался всем нам помочь, так ревностно подбадривал всех конкурсанток, что его руки постоянно касались кого-нибудь из нас, поглаживали и похлопывали, как бы невзначай. От его прикосновений возникало чувство гадливости, как будто наступил на какого-нибудь слизняка. Как бы то ни было, он подкатывался к каждой из нас в отдельности и нашептывал что-то вроде: «Милочка, у вас великолепные шансы на победу». Позже мы с другими девушками обменялись впечатлениями и пришли к единодушному мнению, что он дурак и шут гороховый. Но, по мере того как неделя подходила к концу и приближалась главная часть конкурса, намеченная на субботу, он все больше наглел и распускал руки. Это уже не было глупой шуткой, но ни одной из девушек не хотелось первой жаловаться на его домогательства, так как все опасались за свои заработанные очки. Конечно, старый хрыч именно на то и рассчитывал. Он занимался сексуальным шантажом, причем безнаказанно. И вот я решила…
– Дай-ка я попробую угадать, – перебил Алекс. Ты решила восстановить справедливость и покарать злодея.
– Да. Я подумала, что этого подонка надо вывести на чистую воду. Во время генеральной репетиции он отвел меня в уголок и стал распространяться насчет моих достоинств и перечислять способы, как он мог бы помочь мне представить эти достоинства в наиболее выгодном свете. Я притворилась, что затаила дыхание от восторга и благодарности и жажду услышать подробности. Поэтому он предложил мне чуть позже заглянуть к нему в комнату, якобы для того, чтобы обсудить все детали. Мы условились о времени. Перед тем как пойти к нему, я оставила председательнице оргкомитета записку, что ему нужно как можно скорее с ней встретиться.
– Тебе известно, что все, что ты делаешь, необыкновенно сексуально?
– А тебе известно, что у тебя порочный ум?
– Безусловно. – Он поднял голову и взглянул ей в глаза. – Ты ходячая и говорящая секс-бомба. Вот почему все твои знакомые мужчины хоть немного влюблены в тебя.
Это утверждение скорее встревожило Кэт, чем польстило ей.
– Это не так.
– Я могу назвать троих. Нет, четверых.
– Кого?
– Дина Спайсера.
Она подняла одно плечо, как будто отмахиваясь от этого имени.
– С тех пор как я уехала из Калифорнии, мы не более чем хорошие друзья.
– Потому что так хочешь ты. Он все еще влюблен в тебя. Второй – Билл Уэбстер.
– Здесь ты глубоко заблуждаешься. Билл обожает свою жену.
– Которая, тем не менее, разделяет мое мнение. Кэт отрицательно покачала головой.
– Ты ошибаешься. А если Ненси считает, что между Биллом и мной существует нечто большее, чем дружба и взаимное уважение, она тоже ошибается. Кто еще? Не то чтобы я всему этому верила, пойми меня правильно. Мне просто любопытно.
– Джефф Дойл. Она рассмеялась.
– Если бы Джефф не был гомосексуалистом, он был бы в тебя влюблен, – настаивал Алекс. – Но поскольку он голубой, то всего лишь боготворит землю, по которой ты ступаешь.
– У тебя и вправду разыгралось воображение. А кто же номер четвертый?
Вместо ответа он устремил на нее пронзительный взгляд.
– И ты думаешь, я в это поверю? – поинтересовалась она.
– Нет.
– Правильно. Потому что это вранье, и мы оба это прекрасно знаем. Тебе просто хочется снова переспать со мной.
– И каковы же мои шансы?
– Равны нулю.
Алекс усмехнулся, всем своим видом показывая, что не верит ей.
– Ну, и тебе удалось выиграть?
– Что? Ах, конкурс… Нет.
– Ты оказалась слишком худой?
– Нет, слишком глупой.
– Если я правильно понял, ты опять влипла в историю. Кэт кивнула.
– Во время отборочных соревнований от нас требовалось показать судьям свое умение общаться. Один из судей был скользкий тип, представленный нам как фотохудожник, но мне он больше напоминал жуликоватого торговца подержанными автомобилями. Он так искренне старался всем нам помочь, так ревностно подбадривал всех конкурсанток, что его руки постоянно касались кого-нибудь из нас, поглаживали и похлопывали, как бы невзначай. От его прикосновений возникало чувство гадливости, как будто наступил на какого-нибудь слизняка. Как бы то ни было, он подкатывался к каждой из нас в отдельности и нашептывал что-то вроде: «Милочка, у вас великолепные шансы на победу». Позже мы с другими девушками обменялись впечатлениями и пришли к единодушному мнению, что он дурак и шут гороховый. Но, по мере того как неделя подходила к концу и приближалась главная часть конкурса, намеченная на субботу, он все больше наглел и распускал руки. Это уже не было глупой шуткой, но ни одной из девушек не хотелось первой жаловаться на его домогательства, так как все опасались за свои заработанные очки. Конечно, старый хрыч именно на то и рассчитывал. Он занимался сексуальным шантажом, причем безнаказанно. И вот я решила…
– Дай-ка я попробую угадать, – перебил Алекс. Ты решила восстановить справедливость и покарать злодея.
– Да. Я подумала, что этого подонка надо вывести на чистую воду. Во время генеральной репетиции он отвел меня в уголок и стал распространяться насчет моих достоинств и перечислять способы, как он мог бы помочь мне представить эти достоинства в наиболее выгодном свете. Я притворилась, что затаила дыхание от восторга и благодарности и жажду услышать подробности. Поэтому он предложил мне чуть позже заглянуть к нему в комнату, якобы для того, чтобы обсудить все детали. Мы условились о времени. Перед тем как пойти к нему, я оставила председательнице оргкомитета записку, что ему нужно как можно скорее с ней встретиться.