Брэдли Мэрион Зиммер. Пленник дуба

   Глашатай возвестил, что первая схватка состоится между поборником королевы, сэром Ланселетом Озерным, и поборником короля, сэром Гавейном Лотианским. Рыцари вышли на поле, и зрители разразились восторженными воплями. Ланселет был строен и так красив, несмотря на морщины и седину в волосах, что у Моргейны перехватило дыхание.
   «Да, — подумала Моргауза, наблюдая за племянницей, — она по-прежнему любит его, хоть столько лет уже прошло… Быть может, она сама этого не осознает, — но так оно и есть».
   Схватка Гавейна и Ланселета походила на тщательно отрепетированный танец: противники кружили друг вокруг друга, обмениваясь ударами. На взгляд Моргаузы, ни одному из них так и не удалось ни в чем взять верх над другим, и когда рыцари, наконец, опустили мечи, поклонились королю и обнялись, зрители с равным рвением приветствовали обоих одобрительными возгласами и рукоплесканием.
   Затем последовали конские игрища: всадники показывали искусство управления конем и состязались, кто быстрее подчинит необъезженную лошадь. Моргаузе смутно припомнилось, что когда-то и Ланселет в этом участвовал — кажется, на празднествах, устроенных в честь свадьбы Артура. Как же давно это было! Потом пришел черед конных схваток; рыцари бились тупыми копьями, не нанося ран друг другу, а лишь вышибая противников из седла. Какой-то молодой рыцарь неудачно упал и сломал ногу; когда его уносили с поля, он кричал, а нога торчала под неестественным углом. Он оказался единственным, кто пострадал серьезно, а вот синяков и разбитых пальцев было без счета; многие теряли сознание, грохнувшись оземь, а одного рыцаря едва не лягнула скверно выезженная лошадь. В конце концов, Гвенвифар вручила победителям награды. Артур подозвал Моргейну и попросил, чтобы та тоже раздала несколько призов.
   Один из призов завоевал Акколон — за выездку, — и когда он преклонил колени, чтоб принять награду из рук Моргейны,
   Моргауза с изумлением услышала откуда-то из толпы негромкое, но отчетливое шипение:
   — Шлюха! Распутница!
   Моргейна покраснела, но, не дрогнув, вручила Акколону кубок. Артур тихо приказал одному из распорядителей:
   — Найди мне того, кто это сказал!
   Распорядитель бросился выполнять приказ, но Моргауза была уверена, что никого он не найдет — в такой-то толпе!
   Началась вторая часть турнира. Моргейна, бледная и взбешенная, вернулась на свое место; руки ее дрожали, как отметила про себя Моргауза, а дыхание участилось.
   — Милая моя, не надо так переживать, — сказала Моргауза. — Когда год выдается неурожайным или какой-нибудь преступник ускользает от правосудия, меня еще и не так честят.
   — Неужто ты думаешь, что меня волнует мнение этого сброда? — презрительно бросила Моргейна. Но Моргауза знала, что ее безразличие — напускное. — Дома, в своей стране, я пользуюсь достаточной любовью.
   Вторая половина турнира началась с того, что какие-то саксы-простолюдины показывали искусство борьбы. Они были огромны, и тела их — саксы дрались почти обнаженными — с ног до головы поросли жестким волосом; борцы ворчали, напрягались, с хриплыми возгласами швыряли друг друга, потом снова сцеплялись, да так, что казалось, будто вот-вот послышится хруст костей. Моргауза даже подалась вперед, без малейшего стеснения любуясь их животной силой; а вот Моргейна отвернулась с отвращением и брезгливостью.
   — Моргейна, ты становишься стыдливой — прямо как наша королева! Ну, не делай такое лицо! — Моргауза заслонилась ладонью от солнца и взглянула на поле. — Кажется, сейчас уже начнется общая схватка… О, смотри! Это же Гвидион! Что это он затеял?
   И действительно, на турнирном поле вдруг появился Гвидион. К нему тут же заспешил глашатай, но Гвидион отмахнулся от него. Его сильный, звонкий голос разнесся над полем:
   — Король Артур!
   Моргейна откинулась на спинку кресла, побледнела как мел и вцепилась в перила. Ну что он там еще задумал?! Он что, собирается устроить скандал при таком скоплении народа и потребовать, чтобы Артур признал его?
   Артур поднялся со своего места. Моргаузе показалось, что королю тоже не по себе, но говорил он спокойно и отчетливо.
   — Я слушаю тебя, племянник.
   — Я слыхал, будто на турнирах есть такой обычай: если король не возражает, то всякий рыцарь может бросить вызов другому рыцарю. И я прошу, чтобы сэр Ланселет встретился со мной в поединке!
   Моргаузе вспомнились брошенные как-то в сердцах слова Ланселета — что подобные поединки сделались для него сущим проклятием: каждый молодый рыцарь жаждал сразиться с поборником королевы.
   — Да, такой обычай существует, — помрачнев, отозвался Артур. — Но я не могу говорить за Ланселета. Если он согласится на поединок, я не стану ему препятствовать. Но тебе придется обратиться к нему самому и смириться с его решением.
   — Вот негодник! — воскликнула Моргауза. — Я понятия не имела, что у него на уме…
   Но Моргейна почувствовала, что та отнюдь не сердится на Гвидиона, и даже напротив — его выходка явно доставила Моргаузе удовольствие.
   Поднялся ветер, и несомая им пыль припорошила сверкавшую под летним солнцем сухую белую глину турнирного поля. Гвидион прошел сквозь эту пыльную завесу и остановился у края турнирного поля — там, где на скамье сидел Ланселет. Моргаузе не слышно было, о чем они говорят, но затем Гвидион повернулся и гневно воскликнул:
   — Господа мои! Я слыхал, что долг поборника — вступать в схватку со всяким, кто того пожелает! Сэр, я требую, чтобы Ланселет сейчас же принял мой вызов — или уступил мне свое высокое звание! Мой лорд Артур, за что ему дарована эта привилегия — за непревзойденное воинское искусство или за иные достоинства?
   — Жаль, Моргейна, что твой сын слишком взрослый! — сказала Моргауза. — Его бы следовало вздуть как следует!
   — Почему ты винишь его, — а не Гвенвифар, поставившую своего мужа в столь дурацкое положение? — спросила Моргейна. — Хоть народ не обзывает ее ни ведьмой, ни шлюхой, всем известно, как она благоволит Ланселету.
   Ланселет поднялся со своего места и двинулся к Гвидиону; не снимая перчатки, он с силой ударил парня по губам.
   — Вот теперь ты действительно дал повод покарать тебя за невежливые речи, юный Гвидион! Сейчас посмотрим, кто из нас боится боя!
   — За этим я сюда и пришел! — отозвался Гвидион. Ни удар, ни гневные слова Ланселета не заставили его отступить ни на шаг, хоть по лицу его и потекла струйка крови. — Я даже благодарен тебе за то, что ты ударил первым, сэр Ланселет. Это вполне справедливо: человеку твоих лет следует давать преимущество.
   Ланселет быстро переговорил с одним из маршалов, и тот занял его место распорядителя. Затем Ланселет и Гвидион извлекли мечи из ножен и поклонились королю, как того требовала традиция. По рядам пробежал отчетливый ропот. «Если среди зрителей есть хоть один человек, не уверовавший еще, что перед ним отец и сын, то он, наверно, очень плохо видит», — подумала Моргауза.
   Противники вскинули мечи. Теперь их лица были скрыты шлемами. Рост у них был одинаков, и теперь их можно было отличить лишь по доспехам: доспех Ланселета носил на себе следы множества сражений, а на более новом облачении Гвидиона не было пока что ни царапины. Бойцы принялись медленно кружить друг вокруг друга, а затем сшиблись, и какое-то время Моргауза не могла уследить за отдельными ударами — так стремительны они были. Она поняла, что Ланселет изучает своего противника. Мгновение спустя он усилил натиск и нанес сокрушительный удар. Гвидион успел подставить щит, но сила удара была столь велика, что молодого рыцаря просто развернуло. Он потерял равновесие и во весь рост растянулся на земле. Когда Гвидион, пошатываясь, попытался встать, Ланселет убрал меч в ножны и помог ему подняться. Моргаузе не слышно было, что он сказал, но, судя по жестам, явно что-то достаточно беззлобное, вроде: «Ну что, с тебя довольно, юнец?»
   Гвидион указал на струйку крови, текущей из неглубокого пореза на запястье Ланселета — он все-таки умудрился зацепить противника, — и произнес так, чтобы все слышали:
   — Ты пролил первую кровь, сэр, а я — вторую. Ну что, продолжаем?
   Зрители разразились неодобрительными возгласами и свистом. Согласно правилам турниров, когда противники сражались острым оружием, первая кровь означала конец схватки.
   Король Артур поднялся со своего места.
   — У нас праздник, и вы вышли на рыцарский турнир, а не на смертельный поединок! Я не желаю видеть здесь драк, равно как не желаю, чтоб рыцари бились на кулаках или на дубинках. Продолжайте, если хотите, — но предупреждаю: если хоть один из вас будет серьезно ранен, вы оба навлечете на себя глубочайшее мое неудовольствие!
   Противники поклонились королю, разошлись и снова закружили, выбирая удобный момент; затем они снова ринулись друг на друга, и Моргауза едва не задохнулась от волнения, увидев, каким яростным сделался бой. Казалось, что вот-вот какой-нибудь удар пробьет щит и причинит роковую рану! Вот кто-то упал на колени; кровь брызнула на щит, мечи сцепились в смертельном захвате, и один из противников начал клониться к земле…
   Гвенвифар вскочила, выкрикнув:
   — Довольно!
   Артур швырнул на поле свой жезл. Согласно обычаю, после этого следовало немедленно прекратить бой, но противники не видели ничего вокруг себя, и маршалам пришлось растащить их. Гвидион стоял прямо и непринужденно. Когда он снял шлем, на лице его играла улыбка. Оруженосец Ланселета помог своему господину подняться на ноги. Ланселет тяжело дышал, и по лицу его тек пот, смешанный с кровью. Все зрители — и даже рыцари, находившиеся на поле, — разразились гневными воплями. Опозорив Ланселета, которого тут все боготворили, Гвидион отнюдь не завоевал народной любви.
   Но все же он склонился в поклоне перед своим противником.
   — Это большая честь для меня, сэр Ланселет. Я — чужой при этом дворе, и даже не вхожу в число соратников Артура, и я благодарен тебе за то, что ты преподал мне урок воинского искусства. — Улыбка Гвидиона была точнейшим отражением улыбки самого Ланселета. — Благодарю тебя, сэр.
   Неведомо, как это ему удалось, но Ланселет тоже сумел улыбнуться. От этого они сделались похожи, как лицо и его отражение в кривом зеркале.
   — Ты храбро проложил себе путь, Гвидион.
   — Раз так, сэр, — произнес Гвидион, опускаясь на колени прямо в пыль, — я прошу тебя посвятить меня в рыцари!
   Моргауза лишилась дара речи. Сидящая рядом с ней Моргейна словно окаменела. А вот зрители-саксы взорвались весельем.
   — Вот уж воистину, хитрец советчик! Ловко, ловко! Теперь они не смогут отказать тебе, парень, — ты отлично дрался с их поборником!
   Ланселет взглянул на Артура. Король сидел, оцепенев; мгновение спустя он все-таки кивнул. Ланселет жестом подозвал своего оруженосца. Тот принес меч. Ланселет опоясал этим мечом Гвидиона.
   — Пусть этот меч всегда служит твоему королю и правому делу, — произнес он. Теперь Ланселет был предельно серьезен. Всякий след насмешливости и вызова исчез с лица Гвидиона, сменившись сдержанной торжественностью. Моргауза заметила, что у юноши дрожат губы.
   И внезапно Моргауза преисполнилась сочувствия. Гвидион — незаконный сын, не признанный своим отцом — был здесь даже более чужим, чем некогда Ланселет. Кто же обвинит парня за то, что он пошел на хитрость, лишь бы заставить родственников обратить на себя внимание? «Нам давно следовало привезти его ко двору Артура, — подумала Моргауза, — чтобы Артур признал его — хотя бы в узком кругу, раз уж не может сделать этого открыто. Не подобает королевскому сыну так добиваться признания». Ланселет возложил руки на голову Гвидиона.
   — Я принимаю тебя в братство Круглого Стола — с позволения нашего короля. Будь же ему верным слугой. Поскольку ты добился этой чести не столько силой, сколько хитроумием, — хотя и силы ты выказал предостаточно! — я нарекаю тебя Мордредом. Так отныне ты будешь зваться в нашем содружестве. Встань же, сэр Мордред, и займи свое место среди соратников Артура.
   Гвидион (нет, Мордред, напомнила себе Моргауза — наречение имени при вступлении в братство Круглого Стола было не менее серьезным ритуалом, чем крещение) встал и от души обнял Ланселета. Казалось, что юноша глубоко тронут и вряд ли слышит радостные крики и рукоплескания. Когда Гвидион заговорил, голос его дрогнул.
   — Кто бы ни выиграл сегодняшний турнир, мой лорд Ланселет, — главный приз уже получил я.
   — Нет, — тихо сказала Моргейна Моргаузе, — я его не понимаю. Чего-чего, а вот этого я от него не ожидала.
 
   Затем последовал длительный перерыв. Соратникам надлежало построиться для финальной обшей схватки, но пока что некоторые отошли попить воды или наскоро проглотить кусок хлеба; другие сбились в небольшие группки и принялись обсуждать, чью сторону им принять в этой схватке; третьи же отправились проверить, как там их кони. Моргауза спустилась на поле. На нем сейчас осталось лишь несколько молодых рыцарей, и среди них высился Гарет — его нетрудно было заметить, поскольку все прочие уступали ему в росте не менее чем на полголовы. Моргаузе показалось было, что Гарет разговаривает с Ланселетом, но, подойдя поближе, она обнаружила, что зрение ее подвело: собеседником Гарета был Гвидион. Судя по голосу, Гарет был взбешен, но Моргауза услышала лишь последние его слова:
   — … что он тебе сделал? Ты выставил его в дурацком виде при таком скоплении народа…
   Гвидион рассмеялся.
   — Если наш кузен нуждается в защите при таком скоплении его друзей, то да поможет ему Бог, если он потерпит поражение среди саксов или норманнов. Послушай, приемный брат, я совершенно уверен, что Ланселет вполне способен сам защитить свое доброе имя! Мы с тобой столько лет не виделись, брат, а ты только и знаешь, что бранить меня, потому что я обидел человека, которого ты так любишь. Неужто тебе больше нечего мне сказать?
   Гарет расхохотался и сгреб Гвидиона в охапку.
   — Экий же ты отчаянный! — сказал он. — И как тебе только в голову взбрело такое? Артур же и так посвятил бы тебя в рыцари — тебе стоило только попросить!
   Моргауза вспомнила, что Гарет не знает всей правды о происхождении Гвидиона. Несомненно, Гарет просто хотел сказать, что Артур не отказал бы сыну своей сестры.
   — Я в этом ничуть не сомневаюсь, — отозвался Гвидион. — Король всегда был добр к своим родичам. Он и тебя бы посвятил — ради Гавейна, — но ты ведь выбрал другой путь, приемный брат. — Он коротко рассмеялся. — И думается мне, раз я столько лет страдал из-за этого сходства с Ланселетом, он мне кое-что задолжал!
   Гарет сочувственно пожал плечами.
   — Ну, похоже, он не держит на тебя зла, так что, пожалуй, мне тоже придется тебя простить. Зато теперь ты сам убедился, как он великодушен.
   — Воистину, — тихо отозвался Гвидион, — он таков… Тут он поднял голову и заметил Моргаузу.
   — Матушка! Что ты тут делаешь? Я могу тебе чем-нибудь помочь?
   — Я просто подошла поздороваться с Гаретом — мы с ним сегодня еще не разговаривали, — пояснила Моргауза. Здоровяк Гарет поцеловал матери руку. — Ну, что ты решил насчет общей схватки?
   — То же, что и всегда, — отозвался Гарет. — Я буду сражаться на стороне Гавейна. среди людей короля. У тебя есть боевой конь, Гвидион? Хочешь сражаться на стороне короля? У нас найдется для тебя место.
   — Раз Ланселет посвятил меня в рыцари, — с мрачноватой загадочной улыбкой произнес Гвидион, — думаю, мне следовало бы сражаться в отряде сэра Ланселета Озерного и бок о бок с Акколоном, за Авалон. Но я сегодня больше не выйду на поле, Гарет.
   — Почему? — удивился Гарет. Он положил руку на плечо Гвидиону и улыбнулся, глядя на младшего брата снизу вверх — в точности как когда-то в детстве. — Те, кого только что посвятили, всегда участвуют в общей схватке. Вот и Галахад будет участвовать.
   — И чью же сторону он примет? — поинтересовался Гвидион. — Своего отца, Ланселета, — или короля, сделавшего его своим наследником? Стоит ли подвергать его верность столь жестокому испытанию?
   — Но как же еще делиться для общей схватки, если не собирать отряды вокруг двух лучших наших рыцарей?! — вышел из себя Гарет. — Или ты вправду думаешь, что Ланселет или Артур считают это испытанием верности? Сам Артур не может выйти на поле — ведь ни один рыцарь не посмеет поднять руку на своего короля, но Гавейн — его поборник с тех самых пор, как Артур взошел на престол! Или ты собрался разворошить старые сплетни? Гвидион пожал плечами.
   — Поскольку я не намереваюсь присоединяться ни к одной, ни к другой стороне…
   — Но что о тебе подумают? Что ты трус, и уклоняешься от боя…
   — Я достаточно сражался за Артура на войне, чтоб меня не волновало, что там болтают досужие сплетники, — сказал Гвидион. — Но если хочешь, можешь сказать им, что у меня захромал конь и я боюсь, как бы ему не сделалось хуже. Это вполне пристойная отговорка.
   — Я бы мог взять для тебя коня у Гавейна, — озадаченно произнес Гарет. — Но раз тебе нужна пристойная отговорка, пусть будет так. Но почему, Гвидион? Или мне теперь следует звать тебя Мордредом?
   — Ты всегда можешь звать меня, как тебе больше нравится, приемный брат.
   — Но ты так и не ответил, — почему ты боишься боя, Гвидион?
   — Никому, кроме тебя, я не спустил бы этих слов безнаказанно, — сказал Гвидион. — Но тебе я отвечу. Я делаю это ради тебя, брат.
   Гарет хмуро уставился на него.
   — Ради Бога, объясни, что ты этим хочешь сказать?
   — Я мало что знаю о Боге — да не очень-то и рвусь узнать, — сказал Гвидион и принялся разглядывать землю у себя под ногами. — Но раз ты спрашиваешь… Ты давно об этом знаешь… Я наделен Зрением…
   — Ну, и что с того? — нетерпеливо перебил его Гарет. — Тебе что, привиделось в скверном сне, что я паду от твоего копья?
   — Не надо шутить над этим, — отозвался Гвидион. Он взглянул на Гарета, и от этого взгляда у Моргаузы кровь застыла в жилах. — Я видел… — Гвидион судорожно сглотнул, словно не в силах выдавить из себя эти слова. — Я видел тебя умирающим — а сам я стоял рядом с тобой на коленях. Ты не сказал мне ни слова, но я знал, что это из-за моих деяний в тебе погасла искра жизни.
   Гарет поджал губы и тихо присвистнул.
   — Оно конечно… Но знаешь, малыш, я мало верю снам и видениям. А от судьбы все равно не убежишь. Разве тебе на Авалоне не сказали об этом?
   — Верно, — все так же тихо отозвался Гвидион. — И если ты и вправду падешь когда-то от моей руки, так только волею судьбы… Но я не стану искушать судьбу ради пустой забавы, брат. Вдруг рука моя дрогнет, и я, по злосчастной случайности, нанесу роковой удар?.. Нет, Гарет, я не выйду сегодня на поле — и пусть остальные говорят что хотят.
   — Ну, делай как знаешь, парень, — отозвался Гарет. Вид у него был обеспокоенный. — Тогда посиди рядом с нашей матерью — Ламорак ведь собирается выйти на поле на стороне Ланселета.
   Он еще раз поцеловал матери руку и ушел. Моргауза, нахмурившись, попыталась было расспросить Гвидиона, но тот молча уставился в землю, и Моргауза отступилась, сказав лишь:
   — Ну что ж, раз я получила молодого придворного, который будет сидеть рядом со мной, может, ты принесешь мне глоток воды, пока я еще не вернулась на свое место?
   — Конечно, матушка, — согласился Гвидион и ушел туда, где стояли бочки с водой.
   Финальная схватка всегда казалась Моргаузе свалкой, в которой ничего невозможно разобрать. Теперь же у нее еще и разболелась голова — из-за солнцепека, — и Моргаузе очень захотелось оказаться подальше отсюда. Кроме того, она проголодалась, а запах жареных бычьих туш доносился даже до турнирного поля.
   Гвидион сидел рядом с Моргаузой и объяснял ей, что происходит на поле, но Моргауза мало разбиралась в тонкостях рыцарской схватки, да и не особенно этим интересовалась. Но она все-таки заметила, что юный Галахад хорошо себя показал — выбил из седла двух рыцарей. Моргауза удивилась: он казался таким кротким мальчиком. Впрочем, Гарет тоже казался ей ребенком, а на поле не было бойца яростнее и ужаснее его. В конце концов именно он был признан лучшим со стороны короля, в отряде Гавейна. В отряде Ланселета приз получил Галахад, и это никого не удивило; для юноши, лишь накануне посвященного в рыцари, в том не было ничего необычного. Моргауза так и сказала.
   — Ты бы тоже мог завоевать приз, Гвидион, — заявила она. Но Гвидион лишь рассмеялся и покачал головой.
   — Он мне не нужен, матушка. Да и зачем портить праздник моему кузену? А Галахад сражался хорошо — никто не скажет, что он получил приз незаслуженно.
   После вручения наград — помимо главных, было и много призов поменьше — рыцари разошлись, чтобы наскоро ополоснуться с помощью оруженосцев и переодеться в чистое платье. Моргауза вместе с придворными дамами отправилась в отведенные им покои: там они могли привести в порядок наряды и прически и смыть с себя пыль и пот.
   — Как ты думаешь, — спросила Моргауза у Моргейны, — не нажил ли Ланселет себе врага?
   — Полагаю, нет, — отозвалась Моргейна. — Разве ты не видела, как они обнялись?
   — Они выглядят, словно отец и сын, — заметила Моргауза. — Если бы это было правдой!
   — Слишком поздно об этом говорить, тетя, — с каменным лицом отрезала Моргейна.
   «Может, она позабыла, что мне известно, чей он сын на самом деле?» — подумала Моргауза. Но ледяное спокойствие Моргейны так подействовало на нее, что Моргауза предложила лишь:
   — Давай я помогу тебе расчесать волосы.
   Моргейна повернулась к ней спиной, и Моргауза взялась за гребень.
   — Мордред… — задумчиво заметила Моргауза, трудясь над волосами племянницы. — Что ж, видит бог, он воистину показал себя здесь хитроумным советчиком! Теперь он сам завоевал место при дворе, благодаря собственной доблести и дерзости, и ему нет нужды требовать этого от Артура, ссылаясь на свое происхождение. Да, саксы дали ему подходящее имя. Однако я и не знала, что он такой хороший боец. Он таки умудрился привлечь к себе всеобщее внимание! Приз получил Галахад, а все вокруг только и говорят что о дерзкой выходке Мордреда.
   Тут к ним подошла одна из дам Гвенвифар.
   — Леди Моргейна, а что, сэр Мордред и вправду твой сын? Я и не знала, что у тебя есть сын…
   — Я родила его в ранней молодости, — спокойно отозвалась Моргейна, — и Моргауза взяла его на воспитание. Я и сама почти позабыла, что он у меня есть.
   — Как ты, должно быть, им гордишься! Ну разве он не прекрасен? Он почти так же хорош собою, как сам Ланселет, — сказала дама, и глаза ее заблестели.
   — Это правда, — согласилась Моргейна — столь любезным тоном, что лишь Моргауза, хорошо знавшая свою племянницу, поняла, насколько та разъярена. — Я бы сказала, что это изрядно смутило их обоих. Но мы с Ланселетом — двоюродные брат и сестра, и в детстве я была похожа на него куда больше, чем на своего родного брата. Наша с Артуром мать была высокой и рыжеволосой, как королева Моргауза, а вот в леди Вивиане текла кровь древнего народа Авалона.
   — А кто же тогда его отец? — спросила дама, и Моргауза заметила, как стиснулись кулаки Моргейны. Но Моргейна ответила все с той же любезной улыбкой:
   — Он — дитя Белтайна, а все дети, зачатые в рощах, принадлежат богу. Ты, конечно же помнишь, что в юности я была одной из дев Владычицы Озера.
   — Я забыла… — пробормотала дама, изо всех сил пытаясь быть вежливой. — Так значит, тогда они все еще придерживались древних обычаев?
   — Как придерживаются и сейчас, — спокойно произнесла Моргейна. — И, волею Богини, будут соблюдать их, пока стоит мир.
   Как она и рассчитывала, это заставило даму умолкнуть. Моргейна отвернулась и обратилась к Моргаузе:
   — Ты уже готова, родственница? Тогда давай спустимся в зал.
   Когда они покинули покои, Моргейна с силой выдохнула, и в этом выдохе смешались раздражение и облегчение.
   — Вот ведь болтливые дуры! Только послушай, что они несут! Им что, нечем больше заняться, кроме сплетен?
   — Может, и нечем, — отозвалась Моргауза. — Их отцы и мужья, по большей части христиане, позаботились, чтоб эти женщины ни о чем особо не думали.
   Двери огромного зала Круглого Стола, где должен был проходить праздничный пир, были закрыты, чтоб гости не входили туда прежде времени.
   — Празднества Артура с каждым годом делаются все пышнее, — заметила Моргауза. — Интересно, что нас ожидает сегодня — великолепная процессия и торжественный королевский выход?
   — Ну, а ты чего ждала? — поинтересовалась Моргейна. — Теперь, когда войны завершены, Артуру нужно как-то воздействовать на воображение своих подданных, а он достаточно умен, чтоб делать это посредством пышных зрелищ. Я слыхала, будто это ему посоветовал мерлин. Простой народ, — да и знать тоже — любит красивые зрелища, и друидам это ведомо еще с тех самых пор, когда они впервые зажгли костры Белтайна. Гвенвифар много лет трудилась, добиваясь, чтоб с этим празднеством ничто не могло сравниться во всех христианских землях.
   Впервые за весь день Моргауза увидела на лице Моргейны искреннюю улыбку.
   — Даже Артур понимает, что людям нужно что-то еще, помимо церковных служб да христианских праздников, — например, какое-нибудь чудо. Я совершенно уверена, что Артур с мерлином непременно постараются это чудо устроить! Какая жалость, что они не устроили сегодня солнечного затмения!
   — Кстати, а ты у себя, в Уэльсе, видела солнечное затмение? — спросила Моргауза. — Мои люди перепугались. А эти дурочки, дамы Гвенвифар, наверняка подняли визг и принялись вопить, что настал конец света!