Бруно Энтони. Грязный бизнес

   Гиббонс пожал плечами.
   – И чего же здесь необычного?
   – Ты не ошибся в вопросе об имидже. Крестоносец, мистер Честность, Борец с преступностью в большом городе. Он – кандидат белого населения. Но ты абсолютно заблуждаешься относительно его финансовых возможностей.
   – Что ты хочешь сказать? Всем известно, у Огастина мешок денег. Его старик очень богат.
   – Был богат. Но здорово подыстратился на бирже в 1987 году. Он фактически разорен.
   – Да, конечно. Теперь ты скажешь, что Огастин живет на одну зарплату.
   – Не совсем. Старик, должно быть, что-то припрятал, но семья с ним порвала. Так что после того как папаша сыграл в ящик, Огастину немного досталось.
   – Да, но Огастин работает. У него должны быть собственные вложения. Он отнюдь не беден.
   – А сколько, по-твоему, получает помощник генпрокурора? Не так уж и много. Во всяком случае недостаточно, чтобы финансировать крупную избирательную кампанию. Должно быть, он здорово разозлился, когда его старик прогорел. Именно поэтому он проиграл на предварительных выборах в конгресс Родригесу. У него не хватило монет, чтобы оплатить место в программах на ТВ. Как ты думаешь, зачем он пошел на государственную службу? Тогда он еще не нуждался в деньгах. Папаше еще улыбалась удача. Огастину нужен был престиж, известность. Нужно было общественное признание. Отец тогда только что продал семейный бизнес, и все полагали, что дела у него пойдут что надо, что он надежно разместил свой капитал. Но полагаю, он был недостаточно осторожен. Кто бы мог подумать? Что касается Огастина, то теперь кабинет мэра – единственное, на что может претендовать такой амбициозный, рвущийся наверх человек, как он. Его босс дал ему ясно понять, что не собирается никому уступать свое кресло. Так что или Огастин выскочит в мэры, или ему придется снизить свой жизненный уровень по сравнению с тем, что он имеет сейчас.
   – Насколько я могу судить. Том Огастин не похож на человека, который в чем-либо нуждается.
   Крыса так далеко подалась вперед, что ее грудь буквально улеглась на поверхность стола.
   – Разумеется, у Огастина особняк в престижном районе, он – член всех известных светских клубов, но, бьюсь об заклад, его банковский счет не столь велик, как ему того хотелось бы. Типичный представитель старого знатного семейства, у которого в гостиной стоит антикварная мебель, а на обед, если в доме нет костей, едят суп из пакетиков.
   – Ври больше.
   – Уж я-то знаю. Я проверял их мусорный ящик.
   Этому Гиббонс мог легко поверить. Получается, если Огастин стеснен в средствах и действительно собирается баллотироваться, ему нужна дармовая реклама на процессе Фигаро. Да, но зачем тогда подставлять Тоцци? Отдать под суд агента ФБР, иначе говоря, прекратить процесс, подтвердить тайный сговор сторон обвинения – на хрена ему такая дармовая реклама? Разве что за всем этим кроется что-то еще. Если, например, Огастину платят за то, чтобы прикрыть процесс Фигаро. Взамен он получит процесс над Тоцци, это позволит ему оказаться в центре внимания общественности и одновременно получить мзду за срыв суда над Фигаро. А что? Не так уж и неправдоподобно.
   – Послушай, Московиц, ты – настоящая ходячая энциклопедия.
   – Город – моя стихия. Я знаю все, что здесь происходит.
   Гиббонс только кивал в ответ. Настоящая ты задница.
   – А собственно, о чем ты хотел узнать. Гиббонс?
   – А, пустяки, не бери в голову.
   Гиббонс осклабился. «Ты уже рассказал мне больше, чем я мог ожидать, крысеныш».
   Прежде чем уйти, Гиббонс помедлил и посмотрел на репортера сверху вниз.
   – На что это ты так уставился? – поинтересовался Московиц.
   – А вон на ту штуковину у тебя под мышкой.
   Московиц поднял локоть и заглянул под мышку, как это делают цыплята.
   – Что? А, это.
   – Да, что это?
   – А я думал, вы, ребята из ФБР, знаете о пушках все. Это «беретта», 25-й калибр.
   – О! А я подумал, что это зажигалка.
   Он опять изобразил крокодилью улыбку и направился к выходу.
   – Пока, Московиц, не торопись.
   – И ты тоже, засранец.

Глава 15

   Тоцци остановился и посмотрел на надгробный камень, лежавший прямо перед ним. Это был гладкий, отполированный гранит с необработанными боковыми и верхними гранями. В одном из углов был выгравирован маленький скорбный ангел с крестом в руках, взирающий на пустое пространство, где должно быть имя умершего.
   – Гиб, послушай, а как тебе этот?
   Гиббонс пожал плечами и стал дуть себе в ладони, чтобы согреть их.
   – Мне все равно.
   Подмораживало, усилившийся ветер поднимал поземку.
   – Где он сейчас? – тихо произнес Тоцци, не отрывая взгляда от камня.
   – Только что вошел в дом вместе со стариком.
   Тоцци взглянул на гравийную дорожку, по бокам которой стояли образцы надгробий. Она упиралась в маленькую дощатую хибару – контору старика, торговавшего этими штуками. В окне виднелась физиономия Мак-Клири, не спускавшего с них глаз.
   – Мак-Клири все утро был у тебя на хвосте? – потирая руки, спросил Гиббонс.
   – Да, он и не скрывает, что и сейчас следит за мной. Бродит вокруг, машет ручкой и посмеивается. Не понимаю, на что он рассчитывает, если я знаю, что он за мной наблюдает?
   – Я всегда говорил, что у него с головой не все в порядке.
   – Не помню, говорил я тебе? Прежде чем припрятать тот ковер, я его взвесил. Должно быть, это и есть та самая сорокакилограммовая посылочка, о которой мы слыхали.
   – Так я и думал, – сказал Гиббонс, покусывая верхнюю губу и глядя на кладбище, расположившееся по другую сторону чугунной ограды. Между могилами тут и там лежали заплаты снежной корки: снег сначала подтаял, а потом снова замерз. Пар из ноздрей. Гиббонса медленно таял в морозном воздухе. Гиббонс был похож на старого индейца в рекламном телевизионном клипе, с грустью разглядывающего прекрасную землю, загубленную белым человеком.
   – Мак-Клири все еще в доме? – спросил Гиббонс, не сводя глаз с кладбища.
   – И не собирается оттуда уходить. Здесь для него слишком холодно. Как ты думаешь, на Огастине что-нибудь есть? – спросил Тоцци.
   Впервые после нападения на него в доме дяди Пита он получил возможность спокойно поговорить с Гиббонсом.
   Гиббонс глубоко вздохнул. Пар покружил над его головой, словно осенившая его идея, и затем растворился в воздухе.
   – Неприятно это признавать, но я начинаю думать, что ты был прав относительно Тома Огастина. Помнишь, я рассказывал тебе о «святом покровителе юристов»? Думаю, это мог быть он.
   – В самом деле? – У Тоцци забилось сердце. Неужели это говорит Гиббонс? Ему казалось, что помощник прокурора нравится Гиббонсу. – Ты действительно считаешь, что Огастин замаран?
   – Я не знаю, что он собой представляет. Не уверен.
   – Но если сицилийцы называют его своим святым покровителем, что это еще может означать?
   Гиббонс пожал плечами:
   – Не знаю. Я даже не уверен, что они говорили именно о нем. Возможно, сицилийцы пытались подкупить его, но он на это не пошел. Или взял деньги, но не отработал их. А может, речь вообще шла не о нем. Сейчас я просто размышляю.
   – Да, весьма тягостные размышления. Ты говорил об этом еще кому-нибудь?
   Гиббонс покачал головой. По его лицу было видно, что ему не по себе от мысли, что Огастин замешан в грязном деле, и он раздумывал, как поступить. Зато Тоцци очень хорошо знал, что он хотел бы сейчас предпринять: сесть в машину, отправиться на Манхэттен, схватить этого мерзавца за грудки, прижать к стене, воткнуть ствол 358-го калибра ему в рот и считать до трех. Пусть доказывает свою невиновность. Но он хорошо понимал, как отнесется к этому Гиббонс.
   – У тебя есть какие-нибудь серьезные доказательства, с которыми мы могли бы пойти к Иверсу? – спросил он.
   – Ничего, – покачал головой Гиббонс.
   – Значит, официально Огастина нельзя ни в чем обвинить?
   – Ни в чем, – подтвердил Гиббонс.
   Черт.
   Тоцци мрачно посмотрел на ангелочка на камне.
   – Что же ты собираешься делать? Рассказать все Иверсу и пусть он решает сам? – Несмотря на холод, спина у Тоцци вспотела. – Думаю, если ты пойдешь по этому пути, Иверс просто займет выжидательную позицию, ведь улик против Огастина у тебя нет. А следовательно, ничего существенного он не предпримет.
   А меня уже тошнит оттого, что ничего не происходит.
   Гиббонс проворчал что-то в ответ. Он продолжал смотреть на облака, собиравшиеся над кладбищем. Тоцци видел, что он обдумывал какую-то идею. И это ему не понравилось. Когда Гиббонс над чем-нибудь размышлял, ничего быстро решить не удавалось.
   Тоцци услыхал шуршание гравия за своей спиной. Он обернулся и увидел Мак-Клири, который, засунув руки в карманы, с важным видом направлялся в их сторону. На его лице, как всегда, эта вызывающая раздражение самодовольная улыбочка. Гиббонс закусил верхнюю губу, обнажив при этом нижние зубы. Пар клубами вылетал из его ноздрей.
   – Ну что, Тоцци? Вы уже выбрали памятник своему любимому дядюшке?
   – Мы как раз думаем об этом, Мак-Клири.
   – Я знаю, они чертовски дороги, но вот тебе мой совет – не скупись, купи для него хороший памятник, иначе будешь потом раскаиваться всю жизнь, а родственники за твоей спиной станут говорить, что ты не любил покойничка.
   – А я его не любил. Подыскиваю что-нибудь уже бывшее в употреблении. Дядя Пит одобрил бы это.
   Мак-Клири пожал плечами.
   – Ну, как знаешь. – Он повернулся к Гиббонсу. – У тебя совершенно замерзший вид, Катберт.
   – А у тебя вид ослиной задницы. В конце концов я-то могу согреться.
   – Как всегда, остришь, Катберт. Представляю, сколько радости ты доставляешь своей жене.
   Гиббонс промолчал.
   – Кстати, поговорим о Лоррейн, – продолжал Мак-Клири. – Я случайно узнал, что она была здесь два дня назад. Подобрала очень приятный камень для твоего дяди, Тоцци. Кажется, вот этот – с ангелом. Почти восемьсот долларов, но, на мой взгляд, это мудрый выбор. Конечно, ты бы выбрал какое-нибудь дерьмо, и твоя жадность служила бы тебе вечным укором. Но это меня несколько озадачило. Если Лоррейн уже купила памятник, что вы оба здесь делаете? Маленький тайный сговор? Или вы всерьез решили, что смогли провести старину Джимми, делая вид, что выбираете памятник?
   Тоцци мрачно посмотрел на него. Вот бы рядом оказалась пустая могила, пусть бы Мак-Клири свалился в нее и сломал себе ногу.
   – Старик в домишке, должно быть, очень разговорчив, а?
   Тот в это время как раз смотрел на них в окно, Мак-Клири помахал ему рукой.
   – Мистер Данбар просто восхитителен. Мы отлично поладили.
   Гиббонс опять подышал себе на пальцы.
   – Рад это слышать, Мак-Клири. Хоть кому-то ты понравился.
   – Ну, я надеюсь, что уж у тебя-то, Катберт, хорошие друзья. Я уже говорил, Лоррейн потребуется хорошая поддержка, когда ее муженька и кузена упекут кой-куда.
   Тоцци прикрыл глаза. Чтоб ты сдох, Мак-Клири.
   Гиббонс презрительно рассмеялся.
   – Боже, ты продолжаешь разрабатывать свою идиотскую идею? Тоцци убийца – звучит довольно фантастично. И кто тебе поверит, что мы сообщники? Возможно, в твоей башке все звучит здорово, но без доказательств – это чушь собачья.
   – Тут я с тобой полностью согласен, Катберт.
   Мак-Клири блаженно улыбнулся, словно во рту у него была шоколадка.
   – Что ты хочешь сказать, Мак-Клири? Что у тебя появились против нас улики? – Гиббонс рассмеялся.
   Мак-Клири расплылся в улыбке и кивнул.
   – Вчера из полицейского управления Нью-Джерси принесли результаты баллистической экспертизы. Они очень любопытны. Пули, найденные в спальне, были выпущены из двух стволов, но пули, убившие Блюма, Сантьяго и Куни, принадлежат только одному из них. Другой ствол использован только против Джордано, причем в ходе всего побоища стреляли из него дважды: один раз попали, другой – промахнулись.
   – Ну и что же из этого следует, Шерлок Холмс?
   – Вероятнее всего преступник пользовался каким-то крупным автоматическим оружием, так как патроны девятимиллиметровые. Такое оружие предназначено для поражения человека. Это навело меня на мысль – почему стрелки были такие разные? Для столь важной миссии мафия наняла бы лучших профессионалов. Мы это знаем. Для чего понадобилось вместе с хорошим стрелком посылать косоглазого? И тогда мне в голову пришло еще кое-что. Сначала я не хотел этому верить и решил покопаться в документации, чтобы опровергнуть свои догадки, но, к несчастью, потерпел в этом неудачу.
   Мак-Клири залез во внутренний карман пальто и извлек несколько сложенных листов бумаги – это были фотокопии.
   – Это копии ваших табелей с отметками за стрельбу за последние три раза, когда каждый из вас посещал стрельбище. Ты, Тоцци, превосходно владеешь девятимиллиметровым пистолетом. А ты, Катберт, к сожалению, весьма ему уступаешь. Смотри, твои отметки за стрельбу из револьвера значительно выше, нежели за стрельбу из автоматического оружия.
   Тоцци посмотрел на Гиббонса. Это была правда. Гиббонс значительно лучше обращался с револьвером.
   – Помнится, когда мы недолгое время, по распоряжению Иверса, работали вместе, ты всегда предпочитал свой старый «Кольт-38» табельному оружию. Ты очень дорожил им. Помню, как однажды ты сетовал, что не любишь автоматическое оружие, потому что не можешь привыкнуть к отдаче, когда после выстрела оно странным образом отскакивает назад.
   Облако пара изверглось из ноздрей Гиббонса.
   – Что ты этим хочешь сказать, Мак-Клири?
   – Полной уверенности у меня нет. Так, предположения. В отчете баллистической экспертизы отмечается, что один из стрелявших – превосходный стрелок, при этом он человек импульсивный, жаждущий выполнить задуманное. Второй, похоже, держался сзади, возможно, отдавал приказы первому. Его собственная точность при стрельбе – пятьдесят процентов, одно попадание из двух произведенных им выстрелов. Здорово подходит к вам, ребята, не правда ли?
   Тоцци был потрясен. Ни хрена себе.
   Гиббонс оскалился.
   – На этот раз, Шерлок, ты превзошел самого себя. Это должно обеспечить тебе место в зале славы ослиных задниц. Ты прекрасно знаешь, что любой может взять отчеты, наковырять сколько угодно подходящих фактов и выдвинуть соответствующую версию. Версию. Не более того. Это любой хороший полицейский знает. А что, если не было двух стрелявших? А был один человек, и он держал по стволу в каждой руке? Естественно, что из одного он стрелял более метко, чем из другого, если, конечно, он не владеет одинаково хорошо обеими руками, а это бывает редко.
   – Перестань, Катберт. Мы же не на Диком Западе – лихие ребята в черных шляпах с шестизарядным кольтом в каждой руке, и все такое прочее. Вернемся к реальности.
   – А я о чем? Ты угодил в самую большую ловушку, известную в следственной практике. Убедил себя в том, как якобы все происходило, и теперь все доказательства пытаешься подогнать под свою версию. Но единственное, что тебе удалось пока доказать, что ты – редкостный кретин.
   – Следи за собой, Катберт, не кипятись. Я не сказал, что настаиваю на этом предположении. Я только принимаю его во внимание. Профессионал не должен отвергать ни одну из возможных версий.
   Особенно если она поможет нас вздернуть. Тоцци стало жарко в его пальто.
   – Однако становится холодновато. – Мак-Клири бодро улыбнулся. – Пойду-ка к мистеру Данбару. Он собирался поставить чайник. А вы можете продолжать ваше представление. Я просто хотел проинформировать вас о своих соображениях на тот случай, если вы собираетесь совершить какое-нибудь обычное для вас безрассудство. Чтоб вы не расслаблялись.
   Он повернулся и, шурша гравием, удалился, скрывшись в хибаре мистера Данбара.
   Холодный ветер раскачивал ветви высокой сосны, нависшей над надгробными камнями. Небо стало оловянно-серого цвета. Тоцци взглянул на Гиббонса, не спускавшего глаз с дома. Внутри у него все болело, ноги будто приросли к земле, окаменели, ему казалось, какая-то огромная, опасная сила, словно гигантский валун, надвигается на него. Нужно срочно что-то предпринять, чтобы спасти себя, но он не знал что. Впрочем, у него было несколько идеек, но все они расходились с законом. Гиббонс на это наверняка не пойдет. На словах он всегда готов на крутую игру, но как доходит до дела, становился буквоедом и законником. А сейчас самое время прибегнуть к шокотерапии, сделать что-нибудь эдакое, в его духе, но Гиббонса на такое не сподвигнешь.
   – О чем ты думаешь? – наконец спросил он.
   Гиббонс пристально на него посмотрел. Взгляд его был колючим и многозначительным.
   – Я думаю, Мак-Клири вышел из-под контроля.
   – Я думаю, вся ситуация вышла из-под контроля.
   – Ты прав, так оно и есть.
   – Что будем делать?
   Гиббонс взглянул на печального маленького ангела.
   – Думаю, пришло время брать быка за рога, надо спровоцировать какие-либо действия с их стороны, чтобы выяснить, кто что знает. – Он посмотрел Тоцци в глаза.
   – В самом деле?
   – В самом деле. У тебя есть идеи? Обычно они у тебя есть.
   Тоцци поскреб подбородок и, с некоторым подозрением посмотрел своему напарнику в глаза.
   – Я тут кое-что придумал.

Глава 16

   Тоцци слышал шум голосов, доносившийся сверху. Он прошелся взглядом по винтовой лестнице, ведущей наверх, но увидел только множество написанных маслом портретов важных господ в напудренных париках и пожилых дам с проницательными глазами, в шляпах и длинных юбках – без сомнения, предки Огастина. Звон бокалов и веселые голоса говорили о том, что помощник прокурора давал прием.
   Горничная велела ему подождать. Судя по всему, она была родом из Восточной Европы, настоящая бой-баба, с грудью, напоминающей ледокол. Поначалу она попыталась избавиться от него, но Тоцци заявил, что пришел по очень важному делу, и тогда она, с выражением полнейшего неодобрения, сказала, что сообщит мистеру Огастину о его приходе, но сомневается, захочет ли он, чтобы его беспокоили во время приема.
   Когда она повернулась к нему спиной, Тоцци усмехнулся. Он как раз этого и хотел – побеспокоить ее хозяина. Она даже представить себе не могла, как он этого хотел.
   Тоцци скрестил руки на груди и принялся осматривать помещение. Перила лестницы были сделаны из мореной вишни. На потолке, в центре витиеватого гипсового медальона, висела бронзовая люстра. В застекленном шкафу темного дерева хранилось начищенное бронзовое оружие. Тоцци не очень разбирался в старинных вещах, но у него было ощущение, что это очень ценные, подлинные вещи. Он посмотрел в маленькое смотровое окошко на парадной двери. Перед домом стояли два черных лимузина. Восточная Шестьдесят шестая, фешенебельное местечко – ничего не скажешь.
   Он услышал за спиной шаги и, быстро повернувшись, увидел пару узконосых туфель цвета бычьей крови, спускающихся вниз по покрытой ковром лестнице. Туфли и перила были одного цвета.
   – Майк, чем могу быть полезен?
   Сойдя с последней ступеньки, Огастин протянул руку. На нем был синий костюм и однотонный темно-бордовый галстук. Белоснежная рубашка накрахмалена так, что Тоцци даже поежился. Классическая экипировка политического деятеля. Когда-то давно он читал статью о том, как работают на телевидении консультанты по вопросам политики. Установлено, что, если вы хотите, чтобы ваш человек выглядел в программе честным, внимательным и преданным общественным интересам, на нем должен быть однобортный темно-синий костюм, белоснежная рубашка и однотонный неяркий галстук. Так и был одет Огастин – мистер сама Честность, Внимание и Преданность. Но это мы еще увидим. Тоцци пожал его руку.
   – Извините, что вот так ворвался к вам, мистер Огастин...
   – Пожалуйста, зови меня Том. – Огастин тепло улыбнулся. Глаза его излучали искренность. Все неприятные чувства после сцены на похоронах испарились.
   Тоцци кивнул.
   – Прошу прощения. Том, что пришел сюда, но я подумал – это очень важно. У меня есть версия того, что произошло в доме дяди Пита. Пожалуй, это даже больше, чем просто версия.
   – О?
   – Может, мы пройдем куда-нибудь, где можно потолковать наедине?
   – Разумеется. Прошу в мой кабинет.
   Огастин пошел вверх по лестнице. Когда они поднялись на второй этаж, Тоцци мельком увидел комнату, в которой проходил прием: створчатая дверь, ведущая в просторную гостиную, была открыта. Там находилась по меньшей мере дюжина человек в вечерних туалетах. Они о чем-то оживленно беседовали и смеялись, разбившись на небольшие группки. Грудастая горничная ходила с серебряным подносом, обслуживая гостей. Насколько успел заметить Тоцци, кроме нее и еще одной гостьи, все остальные были чернокожие.
   – У меня небольшой званый обед, – пояснил Огастин.
   Тоцци узнал некоторые лица. Там были: член законодательного собрания от Бруклина, известный священник из Гарлема, бывший глава администрации одного из округов Нью-Йорка.
   – Ко мне пристали с ножом к горлу, чтобы я встретился в непринудительной обстановке с определенными влиятельными людьми. Я имею в виду партию. Хотят, чтобы в будущем году я выставил свою кандидатуру на пост мэра, хотя я постоянно твержу, что у меня нет никаких шансов. – Он понизил голос и наклонился к Тоцци. – Этот город не захочет выбрать мэром настоящего англосакса, и если честно, то и не обязан это делать. Мэр должен представлять жителей города – своих избирателей, согласен? Однако буду я баллотироваться или нет, мне сказано, что подобные мероприятия полезны для партии. Так что... – Огастин пожал плечами и улыбнулся, словно от него ничего не зависело и все это его немного утомляло.
   Да-да, Том, разумеется. Ты будешь лизать задницу любому, кто поможет тебе на выборах.
   Тоцци обернулся и еще раз заглянул в гостиную. Его преподобие украдкой поглядывало сквозь мощные линзы своих очков на содержимое подноса горничной. Интересно, часто черные бывают гостями этого дома? Судя по выражению лица горничной – не очень.
   Огастин провел его в глубь дома, в темную, уединенную комнату, уставленную книжными полками. Он щелкнул выключателем, и на столе засветилась бронзовая лампа. Солидный письменный стол – еще один предмет антиквариата – грозно навис над хрупкой кушеткой, обшитой зеленым бархатом. У него было такое же самодовольное выражение, как у господ на портретах. Кушетка же, чопорная и прямая, напоминала старую деву. Тоцци ожидал, что кабинет Огастина будет выдержан в бежево-голубых тонах с оловянной арматурой – что-то вроде комнаты Джорджа Вашингтона, однако он скорее напоминал кабинет психиатра.
   – Устраивайся, Майк. – Огастин указал ему на хрупкую кушетку, а сам уселся за свой письменный стол.
   Тоцци хмуро посмотрел на низенькую кушетку и неохотно присел на краешек, упираясь локтями в колени, – Огастин всегда умел продемонстрировать свою власть. Он откинулся на спинку вращающегося кресла, глядя на Тоцци сверху вниз из-за помпезного стола. Устроившись поудобнее и приставив указательный палец к виску, прокурор произнес:
   – Ну, расскажи мне о своих подозрениях.
   – Можете считать, что я далек от истины, но просто выслушайте меня, о'кей?
   Огастин ободряюще улыбнулся и кивнул.
   – Слушаю.
   – Я проверил те меры предосторожности, которые мы приняли в доме дяди Пита, и должен сказать: хотя все торопились, сделано было все как надо. Место свежее, его никогда раньше не использовали.
   – О'кей, – кивнул Огастин.
   – Это навело меня на такую мысль: или произошла утечка информации – кто-то сообщил людям Саламандры, где мы прячем Джордано, или, а именно так я склонен считать, кто-то из наших выполнил эту работу для Саламандры.
   Тоцци надеялся увидеть признаки волнения на лице Огастина, но таковых не было.
   – Гм... продолжай, Майк.
   – Только два ведомства знали место укрытия Джордано – ваше и мое.
   – Знал и Марти Блюм.
   – Да, но Блюм убит, так что не думаю, что его можно рассматривать как подозреваемого, – усмехнулся Тоцци.
   Огастин тоже слегка улыбнулся.
   – В нашем управлении, – продолжал Тоцци, – только горстка людей знала место убежища, а именно – шесть агентов, несших охрану, и Брент Иверс. В вашем ведомстве – не знаю.
   Огастин поморщился.
   – Ты хочешь сказать, что кто-то из ФБР или прокуратуры США убил Джордано, Блюма и еще двух агентов? Но зачем?
   – Ради денег, разумеется. Очевидно, Саламандра помахал толстой пачкой банкнот перед чьим-то носом.
   Огастин нахмурился.
   – Нет-нет, я так не думаю. Я могу понять, почему Саламандра хотел убрать Джордано, но для чего убивать Блюма и двух агентов?
   – Знаете ли, я начинаю думать, что убийство Марти Блюма было для них не менее важным, чем убийство Джордано. Возможно, даже более важным. Понимаете, избавиться от Джордано – значит, просто избавиться от того, кто может дать показания, но убийство Блюма создало ситуацию, вынуждающую судью прекратить процесс.
   – А зачем было убивать двух агентов?
   Тоцци пожал плечами.
   – Куни и Сантьяго просто попали под руку.
   – Слишком хладнокровное убийство для того или для тех, кто никогда раньше не убивал. Если принять твое предположение, что убийца или убийцы – государственные служащие, у которых нет криминального прошлого.
   – Согласен. Это очень хладнокровное убийство.
   Тоцци помедлил какое-то время и посмотрел Огастину в глаза. Почему это Огастин решил, что убийца – новичок? Он этого не говорил. Он всматривался в прокурора: в его лице появилось едва заметное напряжение.