Страница:
Надо продолжать давить.
– И вот тут на сцене появляюсь я. Думаю, убийца каким-то образом подстроил, чтобы все заподозрили меня. Не знаю, может, он заплатил этому репортеришке – Московицу, чтобы тот опубликовал свою статью. То, что я тогда сказал, ни для кого не новость. Он просто прилепил мои слова к концу своей статьи. Не знаю, я не писатель. Но мне кажется, для убийцы я – что-то вроде страхового полиса. Если убийство Марти Блюма не сорвет процесс, то обвинение в убийстве агента ФБР уж точно сработает. Иначе защитники поднимут крик о тайном сговоре. Если против меня будет выдвинуто обвинение, у судьи Моргенрота не останется иного выбора, как прекратить процесс.
Огастин оперся подбородком о руку и наморщил лоб.
– Да, похоже, так оно и произойдет. Но мне надо проверить наличие прецедента, чтобы быть до конца уверенным. Бьюсь об заклад, ты это уже сделал.
– Во всяком случае, я хотел бы, Том, чтобы вы меня выслушали прежде, чем я отправлюсь к Иверсу. Я признаю, между нами не все гладко, но в основном я считаю вас честным малым, и оба мы хотим одного и того же. Я прав? – Тоцци следил за его лицом.
– Разумеется.
Глаза Огастина излучали тепло и понимание, но на сей раз несколько чересчур.
– Ну и что вы об этом думаете?
– Итак, – Огастин выпрямился, – итак, я считаю, что ты высказал очень серьезное предположение и, прежде чем предпринять какие-либо действия, должен продумать все возможные последствия.
Одному Богу известно, куда все повернет, приятель. А уж мы постараемся быть благоразумными. Имей это в виду.
– Я хорошо понимаю, Том, насколько это серьезно, но как только подумаю, что Саламандра и его парни выходят сухими из воды – а это непременно произойдет, если процесс будет прекращен, – и смываются куда-нибудь в Бразилию, где их уже никто не найдет, мне становится плохо. Вы понимаете, что я имею в виду. Я беспокоюсь не только о себе, но и о судебном процессе. Эти парни виновны – ясно как Божий день – и должны гнить в тюрьме. В особенности Саламандра. Но в случае прекращения процесса... – Тоцци поджал губы и покачал головой. – Знаете, Том, я не слишком набожен, но сейчас я так выбит из колеи, что готов пойти в церковь и просить о чуде, о чуде в судебном смысле слова. Серьезно. Я чуть не позвонил одной из своих тетушек, чтобы спросить ее, нет ли какого святого, покровительствующего юристам, чтобы помолиться ему.
Тоцци следил за Огастином. Лицо того неожиданно окаменело.
– Майк, даже сейчас ты находишься в состоянии сильнейшего стресса и потому склонен к безрассудным поступкам. Мне не хотелось бы, чтобы ты пострадал, совершив что-нибудь под влиянием момента.
– Вы хотите сказать, что я не в своем уме, что я спятил?
– Не знаю, а что – похоже на это? – Глаза Огастина горели на его каменном лице.
Тоцци пожал плечами.
– Если честно, то иногда я сам себе удивляюсь.
Оба молчали, глядя друг на друга в тусклом свете настольной лампы. Из гостиной доносился негромкий смех.
– У тебя есть хобби, Майк? Что-нибудь, что могло бы тебя отвлечь? Какой-нибудь вид спорта, например. Ну, скажем, глубинный лов рыбы.
Чтобы ты мог выбросить меня за борт.
– Ненавижу рыбную ловлю. Такая скукота. Мое хобби – айкидо. Помните, я рассказывал?
– О да, конечно. Ты говорил мне. Я считаю, тебе надо сейчас чем-нибудь заняться, чтобы заполнить время. Самостоятельное ведение расследования только повлечет за собой новые неприятности. Я за это ручаюсь.
– Вы так думаете? – Тоцци кивал, уставившись в пол. – Наверное, вы правы. Пусть власти делают свое дело, не надо вмешиваться. Если я не виновен, значит, не виновен, правильно? Мак-Клири и полиция сами в этом убедятся. Так?
– Конечно.
Снова раздался смех. На этот раз громче.
– Кто-то, должно быть, хорошо пошутил! – сказал Тоцци, посмотрев в сторону двери.
Огастин не отозвался.
– Пожалуй, вы правы. Том. Мне не следует вмешиваться, и лучше держать свои сумасшедшие, идеи при себе. К тому же занятие у меня есть. Дом дяди Пита – настоящий свинарник. Я мог бы заполнить три контейнера тем дерьмом, которым он набит.
Огастин смотрел на него ледяным взглядом.
– Да, пожалуй, мне следует заняться своими собственными делами, чтобы не ухудшать положения. Нужно привести в порядок дом дяди Пита, чтобы выставить его на продажу. На этом мне и следует сосредоточиться. Это и нужно делать.
Тоцци кивал, продолжая глядеть на свои ботинки и бросая свои тирады в тишину. Неожиданно он поднял голову и хлопнул себя по лбу.
– Ба! Совсем забыл. – Он полез в боковой карман своей куртки. – Вы знающий парень. Том. Наверное, разбираетесь и в хороших коврах?
Тоцци извлек клочок, который он вырезал из ковра. Квадратный лоскут – четыре на четыре, достаточно большой, чтобы можно было увидеть голубой с бежевым орнамент на темно-красном фоне. Тоцци, как бы взвешивая, подбросил клочок на ладони, затем, как во фрисбее, неожиданно метнул его Огастину. Прокурор вздрогнул, отшатнулся от него, его вращающееся кресло ударилось о стол. Клочок опустился на его галстук. Огастин стряхнул его на стол, как раз в световой круг от лампы. Мускулы на шее Огастина неожиданно напряглись.
– Вот так он выглядит. Думаете, это дорогой ковер?
Неожиданно Огастин стал очень похож на чопорных старых матрон, развешанных вдоль лестницы, особенно выражением лица.
– Абсолютно не разбираюсь в коврах. – Он подобрал клочок и бросил его обратно Тоцци.
Тот, поймав его на лету, опять принялся, как бы взвешивая, подбрасывать на ладони.
– Жаль. А я готов был побиться об заклад, что вы разбираетесь в подобных коврах. Но... ладно.
На какое-то время воцарилось молчание. Из гостиной доносились приглушенные голоса.
Тоцци кивнул в их сторону.
– А как вы думаете, кто-нибудь из ваших гостей разбирается в таких вещах? Может, мне спуститься и порасспрашивать? Я быстренько. – Тоцци просиял в улыбке. – А не разыграть ли нам их? Они ждут, что вы войдете и обратитесь к ним с речью о поддержке на предстоящих выборах. А тут появляюсь я со своим ковром. Очень забавно... О, что это я болтаю? Вы же только что сказали, что не собираетесь бороться за место мэра. В последнее время у меня действительно что-то с головой. – Тоцци уставился на образец ковра, изучая его. – Однако ковер и в самом деле красивый. Спорю, некоторые из ваших гостей знают толк в таких коврах.
– Не думаю, Майк.
– Не знаю, не знаю... Спорю, его преподобие Харгривз разбирается. Это ведь его я там видел? Он еще ведет программу для наркоманов в Гарлеме. Я чувствую, он знает многое о таких коврах. Или хотел бы узнать.
Огастин сделал глубокий вдох и медленно выдохнул. Затем поднял подбородок и расправил спину, как будто придавая себе особую значимость.
– Послушай, Майк. Я всегда полагал, что разумные люди могут прийти к компромиссу, если им случается разойтись во мнении по какому-либо вопросу. Разумные люди – гибкие люди. Они понимают, что каждая конкретная проблема имеет больше чем одно решение. – На его лице появилось некое подобие улыбки. – Для чего же еще существуют переговоры между сторонами обвинения и защиты?
Он сидел, улыбаясь Тоцци, во всем своем университетском величии.
Ублюдок.
Тоцци поднялся с хрупкой кушетки.
– Знаете, а я всегда недоумевал, зачем вообще существует такая практика переговоров? Это всегда смахивает на торги подержанными автомобилями. Но, может быть, мы к этому еще вернемся – в другой раз.
Тоцци направился к двери, Огастин быстро встал.
– Не провожайте меня. Том. Я запомнил дорогу.
Он все еще помахивал кусочком ковра, от которого Огастин не отрывал глаз.
– Держите. – Тоцци бросил клочок Огастину, тот протянул было к нему руку, но опять промахнулся. На этот раз образец ковра приземлился на вершину стеклянного абажура. – Можете оставить себе на память. – Улыбка медленно расползалась по лицу Тоцци, словно взбитые сливки по охлажденному кофе. – Итак, не забывайте меня. – Тоцци открыв дверь, и веселье вечеринки ворвалось в кабинет. – А теперь вам лучше вернуться к гостям. Том.
Огастин снял клочок с лампы и положил в карман, не сводя глаз с Тоцци. Кто-то заиграл на фортепиано. Раздались аплодисменты. Тоцци поднял глаза и на мгновение прислушался. Это была известная песня "Садись в поезд "А". Несколько голосов подхватили мотив.
– Похоже, ковер удался на славу. Развлекайтесь.
Огастин задрал вверх свой йельский подбородок, его глаза сверкнули.
– Постараюсь.
Глава 17
Глава 18
– И вот тут на сцене появляюсь я. Думаю, убийца каким-то образом подстроил, чтобы все заподозрили меня. Не знаю, может, он заплатил этому репортеришке – Московицу, чтобы тот опубликовал свою статью. То, что я тогда сказал, ни для кого не новость. Он просто прилепил мои слова к концу своей статьи. Не знаю, я не писатель. Но мне кажется, для убийцы я – что-то вроде страхового полиса. Если убийство Марти Блюма не сорвет процесс, то обвинение в убийстве агента ФБР уж точно сработает. Иначе защитники поднимут крик о тайном сговоре. Если против меня будет выдвинуто обвинение, у судьи Моргенрота не останется иного выбора, как прекратить процесс.
Огастин оперся подбородком о руку и наморщил лоб.
– Да, похоже, так оно и произойдет. Но мне надо проверить наличие прецедента, чтобы быть до конца уверенным. Бьюсь об заклад, ты это уже сделал.
– Во всяком случае, я хотел бы, Том, чтобы вы меня выслушали прежде, чем я отправлюсь к Иверсу. Я признаю, между нами не все гладко, но в основном я считаю вас честным малым, и оба мы хотим одного и того же. Я прав? – Тоцци следил за его лицом.
– Разумеется.
Глаза Огастина излучали тепло и понимание, но на сей раз несколько чересчур.
– Ну и что вы об этом думаете?
– Итак, – Огастин выпрямился, – итак, я считаю, что ты высказал очень серьезное предположение и, прежде чем предпринять какие-либо действия, должен продумать все возможные последствия.
Одному Богу известно, куда все повернет, приятель. А уж мы постараемся быть благоразумными. Имей это в виду.
– Я хорошо понимаю, Том, насколько это серьезно, но как только подумаю, что Саламандра и его парни выходят сухими из воды – а это непременно произойдет, если процесс будет прекращен, – и смываются куда-нибудь в Бразилию, где их уже никто не найдет, мне становится плохо. Вы понимаете, что я имею в виду. Я беспокоюсь не только о себе, но и о судебном процессе. Эти парни виновны – ясно как Божий день – и должны гнить в тюрьме. В особенности Саламандра. Но в случае прекращения процесса... – Тоцци поджал губы и покачал головой. – Знаете, Том, я не слишком набожен, но сейчас я так выбит из колеи, что готов пойти в церковь и просить о чуде, о чуде в судебном смысле слова. Серьезно. Я чуть не позвонил одной из своих тетушек, чтобы спросить ее, нет ли какого святого, покровительствующего юристам, чтобы помолиться ему.
Тоцци следил за Огастином. Лицо того неожиданно окаменело.
– Майк, даже сейчас ты находишься в состоянии сильнейшего стресса и потому склонен к безрассудным поступкам. Мне не хотелось бы, чтобы ты пострадал, совершив что-нибудь под влиянием момента.
– Вы хотите сказать, что я не в своем уме, что я спятил?
– Не знаю, а что – похоже на это? – Глаза Огастина горели на его каменном лице.
Тоцци пожал плечами.
– Если честно, то иногда я сам себе удивляюсь.
Оба молчали, глядя друг на друга в тусклом свете настольной лампы. Из гостиной доносился негромкий смех.
– У тебя есть хобби, Майк? Что-нибудь, что могло бы тебя отвлечь? Какой-нибудь вид спорта, например. Ну, скажем, глубинный лов рыбы.
Чтобы ты мог выбросить меня за борт.
– Ненавижу рыбную ловлю. Такая скукота. Мое хобби – айкидо. Помните, я рассказывал?
– О да, конечно. Ты говорил мне. Я считаю, тебе надо сейчас чем-нибудь заняться, чтобы заполнить время. Самостоятельное ведение расследования только повлечет за собой новые неприятности. Я за это ручаюсь.
– Вы так думаете? – Тоцци кивал, уставившись в пол. – Наверное, вы правы. Пусть власти делают свое дело, не надо вмешиваться. Если я не виновен, значит, не виновен, правильно? Мак-Клири и полиция сами в этом убедятся. Так?
– Конечно.
Снова раздался смех. На этот раз громче.
– Кто-то, должно быть, хорошо пошутил! – сказал Тоцци, посмотрев в сторону двери.
Огастин не отозвался.
– Пожалуй, вы правы. Том. Мне не следует вмешиваться, и лучше держать свои сумасшедшие, идеи при себе. К тому же занятие у меня есть. Дом дяди Пита – настоящий свинарник. Я мог бы заполнить три контейнера тем дерьмом, которым он набит.
Огастин смотрел на него ледяным взглядом.
– Да, пожалуй, мне следует заняться своими собственными делами, чтобы не ухудшать положения. Нужно привести в порядок дом дяди Пита, чтобы выставить его на продажу. На этом мне и следует сосредоточиться. Это и нужно делать.
Тоцци кивал, продолжая глядеть на свои ботинки и бросая свои тирады в тишину. Неожиданно он поднял голову и хлопнул себя по лбу.
– Ба! Совсем забыл. – Он полез в боковой карман своей куртки. – Вы знающий парень. Том. Наверное, разбираетесь и в хороших коврах?
Тоцци извлек клочок, который он вырезал из ковра. Квадратный лоскут – четыре на четыре, достаточно большой, чтобы можно было увидеть голубой с бежевым орнамент на темно-красном фоне. Тоцци, как бы взвешивая, подбросил клочок на ладони, затем, как во фрисбее, неожиданно метнул его Огастину. Прокурор вздрогнул, отшатнулся от него, его вращающееся кресло ударилось о стол. Клочок опустился на его галстук. Огастин стряхнул его на стол, как раз в световой круг от лампы. Мускулы на шее Огастина неожиданно напряглись.
– Вот так он выглядит. Думаете, это дорогой ковер?
Неожиданно Огастин стал очень похож на чопорных старых матрон, развешанных вдоль лестницы, особенно выражением лица.
– Абсолютно не разбираюсь в коврах. – Он подобрал клочок и бросил его обратно Тоцци.
Тот, поймав его на лету, опять принялся, как бы взвешивая, подбрасывать на ладони.
– Жаль. А я готов был побиться об заклад, что вы разбираетесь в подобных коврах. Но... ладно.
На какое-то время воцарилось молчание. Из гостиной доносились приглушенные голоса.
Тоцци кивнул в их сторону.
– А как вы думаете, кто-нибудь из ваших гостей разбирается в таких вещах? Может, мне спуститься и порасспрашивать? Я быстренько. – Тоцци просиял в улыбке. – А не разыграть ли нам их? Они ждут, что вы войдете и обратитесь к ним с речью о поддержке на предстоящих выборах. А тут появляюсь я со своим ковром. Очень забавно... О, что это я болтаю? Вы же только что сказали, что не собираетесь бороться за место мэра. В последнее время у меня действительно что-то с головой. – Тоцци уставился на образец ковра, изучая его. – Однако ковер и в самом деле красивый. Спорю, некоторые из ваших гостей знают толк в таких коврах.
– Не думаю, Майк.
– Не знаю, не знаю... Спорю, его преподобие Харгривз разбирается. Это ведь его я там видел? Он еще ведет программу для наркоманов в Гарлеме. Я чувствую, он знает многое о таких коврах. Или хотел бы узнать.
Огастин сделал глубокий вдох и медленно выдохнул. Затем поднял подбородок и расправил спину, как будто придавая себе особую значимость.
– Послушай, Майк. Я всегда полагал, что разумные люди могут прийти к компромиссу, если им случается разойтись во мнении по какому-либо вопросу. Разумные люди – гибкие люди. Они понимают, что каждая конкретная проблема имеет больше чем одно решение. – На его лице появилось некое подобие улыбки. – Для чего же еще существуют переговоры между сторонами обвинения и защиты?
Он сидел, улыбаясь Тоцци, во всем своем университетском величии.
Ублюдок.
Тоцци поднялся с хрупкой кушетки.
– Знаете, а я всегда недоумевал, зачем вообще существует такая практика переговоров? Это всегда смахивает на торги подержанными автомобилями. Но, может быть, мы к этому еще вернемся – в другой раз.
Тоцци направился к двери, Огастин быстро встал.
– Не провожайте меня. Том. Я запомнил дорогу.
Он все еще помахивал кусочком ковра, от которого Огастин не отрывал глаз.
– Держите. – Тоцци бросил клочок Огастину, тот протянул было к нему руку, но опять промахнулся. На этот раз образец ковра приземлился на вершину стеклянного абажура. – Можете оставить себе на память. – Улыбка медленно расползалась по лицу Тоцци, словно взбитые сливки по охлажденному кофе. – Итак, не забывайте меня. – Тоцци открыв дверь, и веселье вечеринки ворвалось в кабинет. – А теперь вам лучше вернуться к гостям. Том.
Огастин снял клочок с лампы и положил в карман, не сводя глаз с Тоцци. Кто-то заиграл на фортепиано. Раздались аплодисменты. Тоцци поднял глаза и на мгновение прислушался. Это была известная песня "Садись в поезд "А". Несколько голосов подхватили мотив.
– Похоже, ковер удался на славу. Развлекайтесь.
Огастин задрал вверх свой йельский подбородок, его глаза сверкнули.
– Постараюсь.
Глава 17
В доме стояла тишина. Было поздно. Огастин не мог заснуть. Он сидел в своем кабинете, задрав ноги на стол, с закрытыми глазами, положив на лоб руку. Время остановилось. Начинался очередной приступ мучительной головной боли. Левый глаз подергивался. Клочок, принесенный Тоцци, лежал на промокашке под лампой. Огастин с трудом открыл глаза и тупо уставился на него – что же ему теперь делать и что намеревается предпринять Тоцци? Он прокручивал в голове худшие варианты возможного развития событий, но не был уверен, что они действительно худшие. Его планы завоевать мэрию стали невероятно расплывчатыми. Даже если он получит от сицилийцев необходимую сумму, на его пути встанет теперь Тоцци. Тоцци все знает и не собирается держать язык за зубами. Огастин рассматривал все возможности, все альтернативные варианты: все сводилось к этому ничтожеству – Тоцци.
Боль стала нестерпимой, он зажмурился. Тоцци казался ему тем буром, который впивается в его череп под левым глазом. Будь он проклят!
Но что на самом деле знает Тоцци? Достаточно ли, чтобы официально обвинить его в связях с сицилийцами? Может быть, и нет, но и намека хватит, чтобы скомпрометировать его. Достаточно одного лишь голословного утверждения о сговоре с мафией – и конец его надеждам, его карьере на общественном поприще. Огастин прикидывал так и эдак – все безнадежно. Он уставился на клочок цвета бургундского вина с голубовато-бежевым рисунком. Все дело в Тоцци. Даже смертный приговор за убийство не заставит его замолчать. Напротив, это привлечет к нему внимание и только усугубит положение. Тоцци изо всех сил начнет вопить о том, что ему известно, станет просить о смягчении наказания в обмен на имеющуюся у него информацию о грязных делишках помощника генерального прокурора США. У Огастина пересохло в горле.
Неожиданно тишину взорвал телефонный звонок. Будто летящее бревно, он толкнул Огастина в грудь, и бур с новой силой впился в его череп. Он схватил трубку, не дожидаясь второго звонка. Не хватало еще, чтобы проснулась жена. Ему и без того плохо.
– Алло?
– Отвечай быстро. Почему не спишь?
Огастин узнал ужасный акцент и язвительно-добродушную интонацию. Это был Саламандра.
Он быстро убрал ноги со стола. Какого дьявола этот тип звонит сюда?
– Чего тебе надо?
– Ты хреново себя ведешь. Это плохо. Помнишь моего друга с фермы? Он говорит, ты его очень разочаровал.
Огастин живо представил сухопарого маленького человека, беспечно жующего виноград и сплевывающего шкурки в песок. Зучетти.
– Передай своему другу, что у него нет причин для разочарования. Я все держу под контролем.
Саламандра усмехнулся в трубку.
– А мы видим это не так. Ты должен был сделать для нас эту штуку. Может, ты и пытался, я не знаю, но не сделал. Мы все еще каждый день должны туда ходить, сидеть там и слушать то дерьмо. Ты знаешь, о чем я говорю.
Огастин знал. Саламандра говорил о его обещании добиться прекращения процесса.
– Вы напрасно паникуете. Передай другу, что я обо всем позабочусь.
Саламандра опять фыркнул.
– Не-е-е-т, это ты паникуешь. Ты отправил одного парня на каникулы.
Джордано... убил Джордано... отправил его на каникулы.
– У меня не было выбора. – Огастин замолчал, обдумывая свои слова. Он должен быть осторожен при разговоре – как и они. Никогда не знаешь, вдруг тебя подслушивают. Кто-нибудь вроде Тоцци. – Ты хочешь сказать, что его не стоило... отправлять на каникулы?
– Нет-нет, в этом мы тебя не обвиняем. Ты сделал то, что надо, у того парня слишком длинный язык, он собирался кое-что про нас рассказать. Но ты забыл одну вещь.
– Какую вещь?
– Ковер.
Огастин посмотрел на бордовый кусочек на столе.
– А что – ковер?
– У нас его нет. Тот парень знал, где он. Ты должен был заставить его сказать, а потом отпускать на каникулы.
– Подожди. Я с самого начала дал вам понять, что не буду ничего иметь с этой стороной дела. А что касается... – он остановился, чуть не произнеся имени Немо, – а что касается Коротышки, он же приятель того парня. Разве он не знает, где ковер?
– Коротышка сбежал. Не можем найти. – Неожиданно в голосе Саламандры зазвучало раздражение.
– Сочувствую вам, но это не моя проблема.
– Нет, патрон, это твоя проблема.
– О чем ты? У нас же была договоренность. Я не буду касаться этой стороны дела.
– Мы не получим ковер, ты не получишь денег. Все просто.
– Стой, не вешай трубку. Моей задачей было обеспечить вам – ну ты знаешь, чтобы вам не надо было ходить туда каждый день.
– Это и есть твоя задача. Если ты ее не решишь, мы отправим на каникулы и тебя.
Рот у Огастина пересох так, что он не мог говорить.
– Понимаешь, если мои ребята отправляют парня в отпуск, они убеждают его перед этим все им рассказать. У тебя нет опыта в таких делах. А у нас теперь нет ковра. Это твоя вина.
– Как ты можешь говорить, что это моя вина?
– Так говорит мой друг. А раз он это говорит, значит, так оно и есть.
– Теперь послушай меня. Это нечестно. Мы так не договаривались.
– Мы знаем, что честно. Найдешь ковер – все прекрасно, не найдешь – поедешь в отпуск.
– Но...
Звяк.
Огастин тупо смотрел на трубку в своей руке. Раздавшиеся гудки заполнили тишину. Удары сердца отдавались в голове. Четырнадцать миллионов долларов пропали, если он не найдет их проклятый героин. Да и как, скажите на милость, он сможет его достать? Даже если бы он и узнал, куда Тоцци спрятал этот ковер, разве он сам должен этим заниматься? Он что – швырнет его на заднее сиденье своего автомобиля и доставит им, словно пиццу? Саламандра же сам сказал, что у него нет опыта в подобных делах. У них есть специальные люди, незначительные, незаметные, которые занимаются такими вещами. А у него кто есть? Никого. Только он сам. Боже мой.
Телефонная трубка гудела что есть мочи, требуя, чтобы ее положили на место. Сердце колотилось от унизительного страха. И только повесив трубку, он понял, что в другой руке сжимает клочок ковра, полученный от Тоцци. Опять все замыкалось на Тоцци. Все козыри у него. Чертов Тоцци.
Боль внезапно пронзила его лицо. Он согнулся вдвое и зажал щеки коленями.
Господи, научи меня, что делать, как получить у него ковер. Отправить и его в отпуск? Но у меня нет людей, способных это правильно сделать. Я не знаю, как развязать ему язык. Саламандра говорил об этом, и он был прав, черти бы его побрали.
Он разжал пальцы, и скомканный клочок развернулся, раскрылся в его ладони, словно новорожденная бабочка, расправляющая крылышки.
Разве что...
Он кое-что вспомнил. В тот день, когда они встретились на ферме с Зучетти, на Немо была тенниска с названием какого-то гимнастического зала в Бронксе. Или это был Бруклин? Дамбо? Джамбо? Нет, Джимбо. Именно так, Джордано еще спросил его об этом в машине, по дороге на ферму, и Немо ответил, что это его самое любимое место на земле, как он сказал, «рай для культуристов». Там есть любое оборудование, какое только можно пожелать, и, самое главное, он открыт всю ночь, как раз когда он любит заниматься. Он также сказал, что это практически его дом, он там почти что живет.
Огастин выпрямился, снял трубку и набрал номер: 555-1212.
– Справочная служба. Что вас интересует?
Огастин проглотил слюну.
– Пожалуйста, Бруклин. Мне нужен номер гимнастического зала «Джимбо», диктую по буквам...
Огастин посмотрел на часы. Было четыре двадцать утра. Он продолжал наблюдать за Немо, который упорно боролся с перегрузками, не обращая внимания на явные признаки усталости. Он стал рабом своих занятий, его лихорадило, из носа текло, время от времени он останавливался, чтобы вытереть нос одним из висевших у него на шее полотенец, и продолжал заниматься. Он мерз, его терзала боль. Было ясно, что ему необходима доза. Но он превозмогал свою боль и как ни в чем не бывало продолжал тренировку. Впрочем, на Огастина это не произвело никакого впечатления – ему тоже было плохо.
Второй идиот, работавший со штангой, пять минут как ушел. С другого конца зала до Огастина доносился шум включенного душа. Он не хотел, чтобы кто-нибудь ему помешал. Немо надо схватить за шкирку и встряхнуть, как непослушного щенка. Сейчас он уязвим. Наркоманы, когда у них нет наркотика, не любят оставаться одни и очень легко попадают в зависимость от других людей. Он должен заставить Коротышку понять: все его будущее зависит от него, Огастина. И только от него.
Внезапная острая боль под глазом заставила его вздрогнуть. Он зажмурился и сжал кулаки.
Не обращай внимания, просто не обращай внимания.
Немо подвинулся к штативу с грузом, ослабил установочный винт и нагрузил на штангу еще несколько металлических дисков. Получив желаемый вес, он сел на край подставки и начал осматриваться, ища что-то. Оказалось, ему нужен висевший на «наутилусе» мятый носовой платок. Он схватил его, высморкался и только после этого принял нужную позицию – улегся на спину с вытянутыми ногами. Потерев ладони, крепко ухватился за рукоятки, подтолкнул штангу со штатива и опустил ее почти до уровня груди. Огастин взглянул на предупреждение, висевшее на стене: «Не нагружать снаряд в отсутствие тренера».
Прекрасно.
Огастин быстро, без единого звука открыл дверь, проскользнул в зал с тренажерами, на цыпочках обогнул «наутилус», пройдя сзади Немо, лежавшего на снаряде. Помогли притупленные чувства Немо. Тот был настолько поглощен самим собой, что навряд ли замечал даже того, второго культуриста, когда тот занимался в зале вместе с ним. Огастин встал над потным лицом Немо, держа руки в карманах своего темно-серого кашемирового пальто. Немо не заметил его. Сопя и потея, он продолжал упорно поднимать и опускать эту нелепую штангу. На лице у него было написано невыносимое страдание.
Когда Немо в очередной раз опустил штангу, Огастин придвинулся ближе. Когда штанга снова поднялась, Огастин так подставил свое колено, чтобы Немо не мог вернуть груз обратно на штатив, и слегка шлепнул по штанге. Немо вытаращил глаза и принялся пыхтеть, выдувая горячий воздух, его губы шевелились, он силился что-то сказать, но не мог.
– Не хочу тебе мешать, – произнес Огастин, – продолжай.
Он еще немного надавил на штангу, и Немо едва успел перехватить ее – она чуть не сломала ему шею. Огастин прикинул, что вес штанги, которую удерживал Немо, был примерно двести пятьдесят – триста фунтов.
Немо зажмурился и напрягся, чтобы приподнять груз и вернуть на штатив, но колено Огастина мешало этому. Тогда он прижал локти один к другому, чтобы держать штангу как можно выше, и пробормотал:
– Эй, ты что?
Лицо Огастина перекосилось.
– Заткнись и слушай. У тебя большие неприятности, Немо, и я тебе нужен, чтобы выпутаться. Понял?
Пот струился по щекам Немо и стекал на красную виниловую подушку тренажера под его головой.
– Убери колено.
– Теперь ты будешь работать на меня.
– Отвали, я работаю на Саламандру. Ты же знаешь.
Дрель снова впилась в череп Огастина и медленно, безжалостно принялась за работу. Он сильнее надавил на штангу.
Локти Немо вот-вот могли согнуться.
– Хватит!
– Саламандра очень тобой, недоволен. Он хочет знать, куда ты пропал. И где ковер.
– Бог мой, я пытался его вернуть, но там оказался этот Тоцци. Его не должно было там быть. – Немо хныкал, как ребенок.
– Саламандра знает, что ты наркоман?
– Ты что... Ты что несешь?
Огастин подналег на груз.
– Не-е-е-т!
– Члены организации не должны баловаться наркотиками, не так ли. Немо? У Саламандры есть еще две причины сердиться на тебя. – Он покачал головой. – Тебе грозят большие неприятности.
Впрочем, как и мне, но будем надеяться, что ненадолго.
Немо изо всех сил старался удержать на весу штангу и потому в ответ только хрюкнул.
– Ты больше не нужен Саламандре. Ему надоело нянчиться с тобой. Он прикончит тебя, если увидит в таком состоянии. Хотя, возможно, он все равно тебя убьет. Он считает, что ковер у тебя. И это не лишено смысла. Какой наркоман откажется от запаса героина, которого ему хватит на всю жизнь. Я прав?
Глаза Немо были крепко закрыты, лицо стало неестественного пурпурно-красного цвета.
– У тебя есть возможность избежать всего этого. Но для этого тебе нужен я. Я могу уладить твои дела с Саламандрой. Тебе придется сделать всего две вещи. – Дрель продолжала свою мучительную работу.
– Чего тебе надо? Чего ты от меня хочешь?
– Убей Тоцци и достань ковер. Он у него, Заставь его рассказать, где он, и затем прикончи его.
– Как?
– Ты малый сообразительный. Сам и решай. А где его найти, я подскажу.
– Зачем его нужно убивать? Почему просто не взять ковер?
– Есть две причины. Первая – он слишком много знает, вторая – я не дам тебе ни одной дозы, если ты этого не сделаешь.
– Ты врешь. У тебя нет наркотиков.
– Ну, думаю, Саламандра не станет возражать, если из ковра исчезнет пакетик-другой.
Пускай удержит это из моего гонорара.
Эти слова вызвали у Немо новый прилив энергии. Он открыл глаза и посмотрел на Огастина.
– А что, если я этого не сделаю? Что тогда?
Огастин вздрогнул. Боль, словно нож, вонзилась ему под глаз.
Ах ты, маленький самодовольный болван.
Огастин встал коленями на штангу и проскрипел сквозь зубы:
– Ты помнишь, что случилось с твоим приятелем Джордано? А? Могу устроить повторное представление. Малыш.
Из горла Немо вырвался не то стон, не то вопль.
– Что ты несешь? Не понимаю.
– А тебе и нечего понимать. Это не твоя печаль. Просто делай свое дело, и все хорошо кончится.
Немо отчаянно сопротивлялся, пыхтел, сопел, пытаясь вернуть штангу обратно на штатив, но колено Огастина мешало ему. Немо, однако, продолжал борьбу. Очевидно, ему требовались более убедительные доказательства.
– Как ты думаешь. Немо, сколько порошка в одном таком пакетике? Я думаю, около трехсот граммов. Почти треть килограмма. Если я позволю тебе оставить, скажем, три пакетика, на сколько тебе этого хватит? Килограмм необработанного героина? Примерно десять килограммов той дряни, которой торгуют на улице?
Огастин подвинулся немного вперед, подталкивая штангу ближе к животу Немо, где ему было труднее удерживать ее на весу. Он пристально смотрел на багровое, искаженное лицо Немо, а сам в это время морщился от головной боли.
– Стоп, засранец, прекрати!
Огастин помедлил.
– Ну так что?
– Ты точно все уладишь с Саламандрой? Он не узнает, что это я возьму те пакетики? Ты ему не проболтаешься?
– Если выполнишь мою просьбу...
Немо тяжело дышал. Он слишком долго думал. Огастин продолжал давить на штангу.
Ну, решайся же, черт тебя побери.
– Ладно-ладно! Согласен!
– Вот и хорошо.
Огастин выпрямился и позволил штанге вернуться на место. Затем убрал колено.
– Положи груз на штатив, Немо, расслабься.
Боль в голове стала понемногу отступать.
У Немо вырвался какой-то невообразимый звук, когда он бросил штангу на штатив, о который она ударилась с металлическим грохотом. Руки у Немо обвисли, язык вывалился, он не мог перевести дыхание и лежал, как Марат в ванне.[6]Огастин и сам здорово вспотел в своем пальто.
Огастин взирал на него, словно на червя на тротуаре. Он был жалок. Настолько жалок, что умудрился выудить у него почти килограмм чистого героина. Но это, кстати, и неплохо. Ведь сегодняшнее доверенное лицо, завтра может тебя заложить. Немо как раз из таких. Не исключено, что через какое-то время он приползет к Саламандре, моля его о пощаде. Эти сентиментальные средиземноморские типы все таковы. Ну да ладно. Если его не удержат наркотики, можно будет придумать что-нибудь еще. Когда придет время.
Краем глаза он заметил на другой стороне комнаты тренажер, имитирующий гребную лодку – жалкое подобие настоящих весел. Неожиданно он вспомнил, каково это – вывести восьмерку одному, одному грести по реке, когда бодрящий ветер дует в спину и ощущение подчиняющейся тебе энергии дарит чистую светлую радость. Господи, он не занимался этим со времен Йеля. Воспоминания заставили его улыбнуться. Огастин сделал глубокий вдох и понял, что боль отступила.
Да, подумал он, сливки всегда всплывают на поверхность.
Боль стала нестерпимой, он зажмурился. Тоцци казался ему тем буром, который впивается в его череп под левым глазом. Будь он проклят!
Но что на самом деле знает Тоцци? Достаточно ли, чтобы официально обвинить его в связях с сицилийцами? Может быть, и нет, но и намека хватит, чтобы скомпрометировать его. Достаточно одного лишь голословного утверждения о сговоре с мафией – и конец его надеждам, его карьере на общественном поприще. Огастин прикидывал так и эдак – все безнадежно. Он уставился на клочок цвета бургундского вина с голубовато-бежевым рисунком. Все дело в Тоцци. Даже смертный приговор за убийство не заставит его замолчать. Напротив, это привлечет к нему внимание и только усугубит положение. Тоцци изо всех сил начнет вопить о том, что ему известно, станет просить о смягчении наказания в обмен на имеющуюся у него информацию о грязных делишках помощника генерального прокурора США. У Огастина пересохло в горле.
Неожиданно тишину взорвал телефонный звонок. Будто летящее бревно, он толкнул Огастина в грудь, и бур с новой силой впился в его череп. Он схватил трубку, не дожидаясь второго звонка. Не хватало еще, чтобы проснулась жена. Ему и без того плохо.
– Алло?
– Отвечай быстро. Почему не спишь?
Огастин узнал ужасный акцент и язвительно-добродушную интонацию. Это был Саламандра.
Он быстро убрал ноги со стола. Какого дьявола этот тип звонит сюда?
– Чего тебе надо?
– Ты хреново себя ведешь. Это плохо. Помнишь моего друга с фермы? Он говорит, ты его очень разочаровал.
Огастин живо представил сухопарого маленького человека, беспечно жующего виноград и сплевывающего шкурки в песок. Зучетти.
– Передай своему другу, что у него нет причин для разочарования. Я все держу под контролем.
Саламандра усмехнулся в трубку.
– А мы видим это не так. Ты должен был сделать для нас эту штуку. Может, ты и пытался, я не знаю, но не сделал. Мы все еще каждый день должны туда ходить, сидеть там и слушать то дерьмо. Ты знаешь, о чем я говорю.
Огастин знал. Саламандра говорил о его обещании добиться прекращения процесса.
– Вы напрасно паникуете. Передай другу, что я обо всем позабочусь.
Саламандра опять фыркнул.
– Не-е-е-т, это ты паникуешь. Ты отправил одного парня на каникулы.
Джордано... убил Джордано... отправил его на каникулы.
– У меня не было выбора. – Огастин замолчал, обдумывая свои слова. Он должен быть осторожен при разговоре – как и они. Никогда не знаешь, вдруг тебя подслушивают. Кто-нибудь вроде Тоцци. – Ты хочешь сказать, что его не стоило... отправлять на каникулы?
– Нет-нет, в этом мы тебя не обвиняем. Ты сделал то, что надо, у того парня слишком длинный язык, он собирался кое-что про нас рассказать. Но ты забыл одну вещь.
– Какую вещь?
– Ковер.
Огастин посмотрел на бордовый кусочек на столе.
– А что – ковер?
– У нас его нет. Тот парень знал, где он. Ты должен был заставить его сказать, а потом отпускать на каникулы.
– Подожди. Я с самого начала дал вам понять, что не буду ничего иметь с этой стороной дела. А что касается... – он остановился, чуть не произнеся имени Немо, – а что касается Коротышки, он же приятель того парня. Разве он не знает, где ковер?
– Коротышка сбежал. Не можем найти. – Неожиданно в голосе Саламандры зазвучало раздражение.
– Сочувствую вам, но это не моя проблема.
– Нет, патрон, это твоя проблема.
– О чем ты? У нас же была договоренность. Я не буду касаться этой стороны дела.
– Мы не получим ковер, ты не получишь денег. Все просто.
– Стой, не вешай трубку. Моей задачей было обеспечить вам – ну ты знаешь, чтобы вам не надо было ходить туда каждый день.
– Это и есть твоя задача. Если ты ее не решишь, мы отправим на каникулы и тебя.
Рот у Огастина пересох так, что он не мог говорить.
– Понимаешь, если мои ребята отправляют парня в отпуск, они убеждают его перед этим все им рассказать. У тебя нет опыта в таких делах. А у нас теперь нет ковра. Это твоя вина.
– Как ты можешь говорить, что это моя вина?
– Так говорит мой друг. А раз он это говорит, значит, так оно и есть.
– Теперь послушай меня. Это нечестно. Мы так не договаривались.
– Мы знаем, что честно. Найдешь ковер – все прекрасно, не найдешь – поедешь в отпуск.
– Но...
Звяк.
Огастин тупо смотрел на трубку в своей руке. Раздавшиеся гудки заполнили тишину. Удары сердца отдавались в голове. Четырнадцать миллионов долларов пропали, если он не найдет их проклятый героин. Да и как, скажите на милость, он сможет его достать? Даже если бы он и узнал, куда Тоцци спрятал этот ковер, разве он сам должен этим заниматься? Он что – швырнет его на заднее сиденье своего автомобиля и доставит им, словно пиццу? Саламандра же сам сказал, что у него нет опыта в подобных делах. У них есть специальные люди, незначительные, незаметные, которые занимаются такими вещами. А у него кто есть? Никого. Только он сам. Боже мой.
Телефонная трубка гудела что есть мочи, требуя, чтобы ее положили на место. Сердце колотилось от унизительного страха. И только повесив трубку, он понял, что в другой руке сжимает клочок ковра, полученный от Тоцци. Опять все замыкалось на Тоцци. Все козыри у него. Чертов Тоцци.
Боль внезапно пронзила его лицо. Он согнулся вдвое и зажал щеки коленями.
Господи, научи меня, что делать, как получить у него ковер. Отправить и его в отпуск? Но у меня нет людей, способных это правильно сделать. Я не знаю, как развязать ему язык. Саламандра говорил об этом, и он был прав, черти бы его побрали.
Он разжал пальцы, и скомканный клочок развернулся, раскрылся в его ладони, словно новорожденная бабочка, расправляющая крылышки.
Разве что...
Он кое-что вспомнил. В тот день, когда они встретились на ферме с Зучетти, на Немо была тенниска с названием какого-то гимнастического зала в Бронксе. Или это был Бруклин? Дамбо? Джамбо? Нет, Джимбо. Именно так, Джордано еще спросил его об этом в машине, по дороге на ферму, и Немо ответил, что это его самое любимое место на земле, как он сказал, «рай для культуристов». Там есть любое оборудование, какое только можно пожелать, и, самое главное, он открыт всю ночь, как раз когда он любит заниматься. Он также сказал, что это практически его дом, он там почти что живет.
Огастин выпрямился, снял трубку и набрал номер: 555-1212.
– Справочная служба. Что вас интересует?
Огастин проглотил слюну.
– Пожалуйста, Бруклин. Мне нужен номер гимнастического зала «Джимбо», диктую по буквам...
* * *
Огастин смотрел в маленькое окошко в двери. Немо был в зале. Он занимался на «наутилусе», поднимая ногами огромный груз; его конечности дрожали, тело блестело от пота. Неожиданно он остановился и встал, подошел к зеркальной стене и спустил свои пропотевшие штаны, чтобы полюбоваться мускулами на ногах. Огастин и пятнадцати минут не следил за ним, а Немо уже третий раз проделывал эту процедуру. Господи, до чего же он жалок.Огастин посмотрел на часы. Было четыре двадцать утра. Он продолжал наблюдать за Немо, который упорно боролся с перегрузками, не обращая внимания на явные признаки усталости. Он стал рабом своих занятий, его лихорадило, из носа текло, время от времени он останавливался, чтобы вытереть нос одним из висевших у него на шее полотенец, и продолжал заниматься. Он мерз, его терзала боль. Было ясно, что ему необходима доза. Но он превозмогал свою боль и как ни в чем не бывало продолжал тренировку. Впрочем, на Огастина это не произвело никакого впечатления – ему тоже было плохо.
Второй идиот, работавший со штангой, пять минут как ушел. С другого конца зала до Огастина доносился шум включенного душа. Он не хотел, чтобы кто-нибудь ему помешал. Немо надо схватить за шкирку и встряхнуть, как непослушного щенка. Сейчас он уязвим. Наркоманы, когда у них нет наркотика, не любят оставаться одни и очень легко попадают в зависимость от других людей. Он должен заставить Коротышку понять: все его будущее зависит от него, Огастина. И только от него.
Внезапная острая боль под глазом заставила его вздрогнуть. Он зажмурился и сжал кулаки.
Не обращай внимания, просто не обращай внимания.
Немо подвинулся к штативу с грузом, ослабил установочный винт и нагрузил на штангу еще несколько металлических дисков. Получив желаемый вес, он сел на край подставки и начал осматриваться, ища что-то. Оказалось, ему нужен висевший на «наутилусе» мятый носовой платок. Он схватил его, высморкался и только после этого принял нужную позицию – улегся на спину с вытянутыми ногами. Потерев ладони, крепко ухватился за рукоятки, подтолкнул штангу со штатива и опустил ее почти до уровня груди. Огастин взглянул на предупреждение, висевшее на стене: «Не нагружать снаряд в отсутствие тренера».
Прекрасно.
Огастин быстро, без единого звука открыл дверь, проскользнул в зал с тренажерами, на цыпочках обогнул «наутилус», пройдя сзади Немо, лежавшего на снаряде. Помогли притупленные чувства Немо. Тот был настолько поглощен самим собой, что навряд ли замечал даже того, второго культуриста, когда тот занимался в зале вместе с ним. Огастин встал над потным лицом Немо, держа руки в карманах своего темно-серого кашемирового пальто. Немо не заметил его. Сопя и потея, он продолжал упорно поднимать и опускать эту нелепую штангу. На лице у него было написано невыносимое страдание.
Когда Немо в очередной раз опустил штангу, Огастин придвинулся ближе. Когда штанга снова поднялась, Огастин так подставил свое колено, чтобы Немо не мог вернуть груз обратно на штатив, и слегка шлепнул по штанге. Немо вытаращил глаза и принялся пыхтеть, выдувая горячий воздух, его губы шевелились, он силился что-то сказать, но не мог.
– Не хочу тебе мешать, – произнес Огастин, – продолжай.
Он еще немного надавил на штангу, и Немо едва успел перехватить ее – она чуть не сломала ему шею. Огастин прикинул, что вес штанги, которую удерживал Немо, был примерно двести пятьдесят – триста фунтов.
Немо зажмурился и напрягся, чтобы приподнять груз и вернуть на штатив, но колено Огастина мешало этому. Тогда он прижал локти один к другому, чтобы держать штангу как можно выше, и пробормотал:
– Эй, ты что?
Лицо Огастина перекосилось.
– Заткнись и слушай. У тебя большие неприятности, Немо, и я тебе нужен, чтобы выпутаться. Понял?
Пот струился по щекам Немо и стекал на красную виниловую подушку тренажера под его головой.
– Убери колено.
– Теперь ты будешь работать на меня.
– Отвали, я работаю на Саламандру. Ты же знаешь.
Дрель снова впилась в череп Огастина и медленно, безжалостно принялась за работу. Он сильнее надавил на штангу.
Локти Немо вот-вот могли согнуться.
– Хватит!
– Саламандра очень тобой, недоволен. Он хочет знать, куда ты пропал. И где ковер.
– Бог мой, я пытался его вернуть, но там оказался этот Тоцци. Его не должно было там быть. – Немо хныкал, как ребенок.
– Саламандра знает, что ты наркоман?
– Ты что... Ты что несешь?
Огастин подналег на груз.
– Не-е-е-т!
– Члены организации не должны баловаться наркотиками, не так ли. Немо? У Саламандры есть еще две причины сердиться на тебя. – Он покачал головой. – Тебе грозят большие неприятности.
Впрочем, как и мне, но будем надеяться, что ненадолго.
Немо изо всех сил старался удержать на весу штангу и потому в ответ только хрюкнул.
– Ты больше не нужен Саламандре. Ему надоело нянчиться с тобой. Он прикончит тебя, если увидит в таком состоянии. Хотя, возможно, он все равно тебя убьет. Он считает, что ковер у тебя. И это не лишено смысла. Какой наркоман откажется от запаса героина, которого ему хватит на всю жизнь. Я прав?
Глаза Немо были крепко закрыты, лицо стало неестественного пурпурно-красного цвета.
– У тебя есть возможность избежать всего этого. Но для этого тебе нужен я. Я могу уладить твои дела с Саламандрой. Тебе придется сделать всего две вещи. – Дрель продолжала свою мучительную работу.
– Чего тебе надо? Чего ты от меня хочешь?
– Убей Тоцци и достань ковер. Он у него, Заставь его рассказать, где он, и затем прикончи его.
– Как?
– Ты малый сообразительный. Сам и решай. А где его найти, я подскажу.
– Зачем его нужно убивать? Почему просто не взять ковер?
– Есть две причины. Первая – он слишком много знает, вторая – я не дам тебе ни одной дозы, если ты этого не сделаешь.
– Ты врешь. У тебя нет наркотиков.
– Ну, думаю, Саламандра не станет возражать, если из ковра исчезнет пакетик-другой.
Пускай удержит это из моего гонорара.
Эти слова вызвали у Немо новый прилив энергии. Он открыл глаза и посмотрел на Огастина.
– А что, если я этого не сделаю? Что тогда?
Огастин вздрогнул. Боль, словно нож, вонзилась ему под глаз.
Ах ты, маленький самодовольный болван.
Огастин встал коленями на штангу и проскрипел сквозь зубы:
– Ты помнишь, что случилось с твоим приятелем Джордано? А? Могу устроить повторное представление. Малыш.
Из горла Немо вырвался не то стон, не то вопль.
– Что ты несешь? Не понимаю.
– А тебе и нечего понимать. Это не твоя печаль. Просто делай свое дело, и все хорошо кончится.
Немо отчаянно сопротивлялся, пыхтел, сопел, пытаясь вернуть штангу обратно на штатив, но колено Огастина мешало ему. Немо, однако, продолжал борьбу. Очевидно, ему требовались более убедительные доказательства.
– Как ты думаешь. Немо, сколько порошка в одном таком пакетике? Я думаю, около трехсот граммов. Почти треть килограмма. Если я позволю тебе оставить, скажем, три пакетика, на сколько тебе этого хватит? Килограмм необработанного героина? Примерно десять килограммов той дряни, которой торгуют на улице?
Огастин подвинулся немного вперед, подталкивая штангу ближе к животу Немо, где ему было труднее удерживать ее на весу. Он пристально смотрел на багровое, искаженное лицо Немо, а сам в это время морщился от головной боли.
– Стоп, засранец, прекрати!
Огастин помедлил.
– Ну так что?
– Ты точно все уладишь с Саламандрой? Он не узнает, что это я возьму те пакетики? Ты ему не проболтаешься?
– Если выполнишь мою просьбу...
Немо тяжело дышал. Он слишком долго думал. Огастин продолжал давить на штангу.
Ну, решайся же, черт тебя побери.
– Ладно-ладно! Согласен!
– Вот и хорошо.
Огастин выпрямился и позволил штанге вернуться на место. Затем убрал колено.
– Положи груз на штатив, Немо, расслабься.
Боль в голове стала понемногу отступать.
У Немо вырвался какой-то невообразимый звук, когда он бросил штангу на штатив, о который она ударилась с металлическим грохотом. Руки у Немо обвисли, язык вывалился, он не мог перевести дыхание и лежал, как Марат в ванне.[6]Огастин и сам здорово вспотел в своем пальто.
Огастин взирал на него, словно на червя на тротуаре. Он был жалок. Настолько жалок, что умудрился выудить у него почти килограмм чистого героина. Но это, кстати, и неплохо. Ведь сегодняшнее доверенное лицо, завтра может тебя заложить. Немо как раз из таких. Не исключено, что через какое-то время он приползет к Саламандре, моля его о пощаде. Эти сентиментальные средиземноморские типы все таковы. Ну да ладно. Если его не удержат наркотики, можно будет придумать что-нибудь еще. Когда придет время.
Краем глаза он заметил на другой стороне комнаты тренажер, имитирующий гребную лодку – жалкое подобие настоящих весел. Неожиданно он вспомнил, каково это – вывести восьмерку одному, одному грести по реке, когда бодрящий ветер дует в спину и ощущение подчиняющейся тебе энергии дарит чистую светлую радость. Господи, он не занимался этим со времен Йеля. Воспоминания заставили его улыбнуться. Огастин сделал глубокий вдох и понял, что боль отступила.
Да, подумал он, сливки всегда всплывают на поверхность.
Глава 18
– Ай-е-кэй! – выкрикнул инструктор, стоявший в углу мата. Это был Нил-сенсей, их наставник. Тоцци наблюдал, как он переходил к переднему краю мата. Его свободное черное хакама шелестело при ходьбе. Партнер Тоцци Сэм, так же, как и он, обладатель синего пояса, прекратил давить, и они поклонились друг другу. Последние пять минут они провели, сидя друг против друга на коленях в позе сейза, выполняя кокья-доса. Так всегда завершались занятия в классе айкидо. Это не было отработкой техники или бросков, это было гораздо больше, чем просто упражнение – проверка своего ки, своей внутренней энергии или что-то в этом роде. Для понятия ки у каждого есть собственное определение.