Страница:
«Если он ее пошлет, скажу, что это шутка, – думал Пол, – а если и вправду понравится, он будет мне даже признателен».
– А как мне с ним сойтись?
– Ну, не знаю… Сейчас он в Испании… Но, думаю, люди нашего круга всегда найдут возможность встретиться… – и, откланявшись, он направился к Мэлу Эвансу, который уже несколько раз призывно махнул ему рукой.
По пути к столику Мэла он нос к носу столкнулся с каким-то седовласым стариком крайне непрезентабельного вида, одетым в убогие лохмотья. Пол чуть не сбил его с ног. «Боже мой, – подумал он, бормоча извинения, – это еще что такое? Он что, входит в образ короля Лира?»
Недослушав оправдания Пола в неловкости, старик вытянул костлявый палец в сторону японки и произнес:
– Пятая.
– Что?.. – не понял Пол, но на всякий случай скорчил любезную физиономию.
– Пятая, – повторил старик и, отвернувшись, побрел прочь.
Пол пожал плечами и поспешил к Мэлу. «Надо будет поинтересоваться у Джейн, что это за дряхлый оригинал», – думал он, испытывая неприятное ощущение ускользания реальности. Похоже, он слегка перебрал…
Эванс, заговорщицки подмигивая, зашипел ему в ухо:
– Я тут встретил одного старого знакомого…
– Очень старого? Вон того, что ли? – Пол указал на то место, где только что был странный старикан. Но там никого не было. Пол поискал глазами, но так и не нашел его. Он потряс головой. «Только глюков мне не хватало!..»
– Да нет, его тут нет! – раздраженно отмахнулся Мэл. – Ты слушай! Так вот, он недавно приехал из Африки. И он предлагает нам съездить на сафари.
– А что это такое? – спросил Пол, раз и навсегда выбросив старика из головы.
– Сафари?! Представь себе знойную африканскую саванну. Мы мчимся на джипе и вдруг, наперерез дороги, прямо перед нашим носом выскакивает стадо антилоп! Ты достаешь свой винчестер, ба-бах!.. А вечером мы жарим на костре мясо, а вокруг пляшут голожопые негры…
– Экзотика… Едем! Утрем нос остальным, в Африке-то они не были!
Джейн отправиться с ним в Африку не смогла, она готовилась к роли Венди в спектакле «Питер Пен».
– Куда ты меня привез? – ворчал Пол, плетясь за кучкой охотников-аборигенов. – Я умираю от жары, мухи всю шею искусали, а от твоих негров воняет протухшей рыбой.
– Откуда ж я знал? – оправдывался Мэл. – Я ведь тоже тут в первый раз.
Внезапно негр-проводник поднял руку и что-то прокричал.
– Что он сказал? – спросил Пол переводчика.
– Он сказал, что мы должны остановиться и подождать его.
Отделившись от остальных, проводник, припадая к земле, подбежал к огромному баобабу в двух сотнях метров от них и прижался ухом к стволу.
Негры притихли. Насторожились и Пол с Мэлом.
Проводник оторвался от дерева и опрометью кинулся обратно. Поравнявшись с остальными он прокричал:
– Мабуту! Мабуту кабанга!
– Мабуту кабанга, шавах тутубанга! – взволнованно подхватили остальные, потрясая копьями. Затем они развернулись на сто восемьдесят градусов и цепочкой засеменили в обратном направлении.
– Почему мы повернули назад? – возмутился Пол, стараясь не отставать.
– Великий дух Мабуту запрещает охотиться сегодня, – объяснил переводчик.
– Черт знает что! – Пол, сморщившись от боли, перевесил ружье с одного плеча на другое. – Я тут уже две недели, и ни разу не поохотился. То шли дожди, то у негров начался период случки и они бегали по деревне, трахая всех подряд. Теперь какой-то Мабуту!
Услышав последнее слово, негры остановились как вкопанные и, обернувшись к Полу, подозрительно уставились на него.
– Мабуту кабанга нет, – сказал Пол. – Мабуту ни при чем. Мы – охотиться… – И он постучал себя кулаком в грудь.
Негр-проводник поставил копье на землю и возразил:
– Мабуту. Мабуту бутунгу каримба.
– Какая каримба?! Никакой каримбы! – заорал Пол.
– Каримба Мабуту, – настаивал негр, глядя на него с возрастающим интересом.
– Вот часы, – показал Пол. – Вот – шляпа. Вот ружье. А где Мабуту? – он театрально огляделся. – Нету Мабуты! Где каримба? Нету каримбы! – он развел руками.
Негры переглянулись и вдруг дико захохотали, тыча в него пальцами. Потом резко замолчали, задрали набедренные повязки и, помочившись в его сторону, побежали дальше.
– Как ты думаешь, что они имели в виду? – осторожно спросил Пол Мэла, догоняя аборигенов.
– Я думаю, они сказали, что ты не прав.
Ночью Мэл растолкал его:
– Вставай, сегодня в деревне праздник. Нас пригласили.
– День рождения Мабуту? – пошутил Пол, натягивая шорты.
Жители повылазили из хижин и собрались вокруг внушительного костра. Голые женщины, словно сошедшие с картинок Йоко Оно, стояли в окружении детей. Одни хлопали в ладоши, другие колотили палками по бревнам, и все горланили песни. Несколько мужчин прыгали вокруг костра, потрясая копьями и мошонками.
Пол прислушался.
– А еще говорят, рок-н-ролл пришел от негров. Типичный скиффл.
– Когда-то и наши предки вытворяли нечто подобное, – меланхолически заметил Мэл.
– Лично у меня предки были белыми.
– А у меня что, фиолетовыми, что ли? – обиделся Мэл. – Ты все ворчишь, а нет, чтобы пообщаться с ними. Что-то в них есть.
Спустя час в хижине белых людей собрались несколько негров. Они уселись кружком и настороженно смотрели на хозяев.
– Ну что, за знакомство? – предложил Мэл и подал старшему ковш с банановой водкой.
Негры стали передавать ковш из рук в руки, принюхиваясь, цокая языками и наперебой восклицая:
– Матанга! Матанга лунга! Ай-ай-ай!
– Похоже, они знают, что почем, – усмехнулся Пол, принимая из рук воина пустой ковш. – Давай, и мы?
Они чокнулись и осушили кружки.
Спустя час Пол сидел в обнимку с пьяным негром на бревне возле хижины и вел с ним доверительную беседу:
– Ты знаешь, Чучамба, я ведь очень знаменитый человек. Я из группы «Битлз». Слыхал про такую? Нет?
– Нг'уи бунга кардаханга бачунга, – уклончиво ответил негр.
– Ну и молодец. А хочешь, я тебе автограф дам? Продашь, купишь себе приличную шляпу.
– Чунга марахата батунга, – засомневался негр.
– Ну, смотри, как хочешь, – похлопал Пол его по плечу. – Человек ты, я вижу, порядочный. Приезжай ко мне, посидим, я тебя с Джейн познакомлю. Это моя девушка. Она из хорошей семьи, из достойного рода… Не то что мы с тобой.
– Мфеда канга кучумба манга, – согласился негр, покачнулся и рухнул на спину.
– Правильно, – одобрил Пол и, откинувшись назад, упал рядом, устремив глаза вверх. Огромное звездное небо растворило в своих глубинах его затуманенный взор.
Вскоре он и его черный друг музыкально храпели в малую терцию.
10
11
– А как мне с ним сойтись?
– Ну, не знаю… Сейчас он в Испании… Но, думаю, люди нашего круга всегда найдут возможность встретиться… – и, откланявшись, он направился к Мэлу Эвансу, который уже несколько раз призывно махнул ему рукой.
По пути к столику Мэла он нос к носу столкнулся с каким-то седовласым стариком крайне непрезентабельного вида, одетым в убогие лохмотья. Пол чуть не сбил его с ног. «Боже мой, – подумал он, бормоча извинения, – это еще что такое? Он что, входит в образ короля Лира?»
Недослушав оправдания Пола в неловкости, старик вытянул костлявый палец в сторону японки и произнес:
– Пятая.
– Что?.. – не понял Пол, но на всякий случай скорчил любезную физиономию.
– Пятая, – повторил старик и, отвернувшись, побрел прочь.
Пол пожал плечами и поспешил к Мэлу. «Надо будет поинтересоваться у Джейн, что это за дряхлый оригинал», – думал он, испытывая неприятное ощущение ускользания реальности. Похоже, он слегка перебрал…
Эванс, заговорщицки подмигивая, зашипел ему в ухо:
– Я тут встретил одного старого знакомого…
– Очень старого? Вон того, что ли? – Пол указал на то место, где только что был странный старикан. Но там никого не было. Пол поискал глазами, но так и не нашел его. Он потряс головой. «Только глюков мне не хватало!..»
– Да нет, его тут нет! – раздраженно отмахнулся Мэл. – Ты слушай! Так вот, он недавно приехал из Африки. И он предлагает нам съездить на сафари.
– А что это такое? – спросил Пол, раз и навсегда выбросив старика из головы.
– Сафари?! Представь себе знойную африканскую саванну. Мы мчимся на джипе и вдруг, наперерез дороги, прямо перед нашим носом выскакивает стадо антилоп! Ты достаешь свой винчестер, ба-бах!.. А вечером мы жарим на костре мясо, а вокруг пляшут голожопые негры…
– Экзотика… Едем! Утрем нос остальным, в Африке-то они не были!
Джейн отправиться с ним в Африку не смогла, она готовилась к роли Венди в спектакле «Питер Пен».
– Куда ты меня привез? – ворчал Пол, плетясь за кучкой охотников-аборигенов. – Я умираю от жары, мухи всю шею искусали, а от твоих негров воняет протухшей рыбой.
– Откуда ж я знал? – оправдывался Мэл. – Я ведь тоже тут в первый раз.
Внезапно негр-проводник поднял руку и что-то прокричал.
– Что он сказал? – спросил Пол переводчика.
– Он сказал, что мы должны остановиться и подождать его.
Отделившись от остальных, проводник, припадая к земле, подбежал к огромному баобабу в двух сотнях метров от них и прижался ухом к стволу.
Негры притихли. Насторожились и Пол с Мэлом.
Проводник оторвался от дерева и опрометью кинулся обратно. Поравнявшись с остальными он прокричал:
– Мабуту! Мабуту кабанга!
– Мабуту кабанга, шавах тутубанга! – взволнованно подхватили остальные, потрясая копьями. Затем они развернулись на сто восемьдесят градусов и цепочкой засеменили в обратном направлении.
– Почему мы повернули назад? – возмутился Пол, стараясь не отставать.
– Великий дух Мабуту запрещает охотиться сегодня, – объяснил переводчик.
– Черт знает что! – Пол, сморщившись от боли, перевесил ружье с одного плеча на другое. – Я тут уже две недели, и ни разу не поохотился. То шли дожди, то у негров начался период случки и они бегали по деревне, трахая всех подряд. Теперь какой-то Мабуту!
Услышав последнее слово, негры остановились как вкопанные и, обернувшись к Полу, подозрительно уставились на него.
– Мабуту кабанга нет, – сказал Пол. – Мабуту ни при чем. Мы – охотиться… – И он постучал себя кулаком в грудь.
Негр-проводник поставил копье на землю и возразил:
– Мабуту. Мабуту бутунгу каримба.
– Какая каримба?! Никакой каримбы! – заорал Пол.
– Каримба Мабуту, – настаивал негр, глядя на него с возрастающим интересом.
– Вот часы, – показал Пол. – Вот – шляпа. Вот ружье. А где Мабуту? – он театрально огляделся. – Нету Мабуты! Где каримба? Нету каримбы! – он развел руками.
Негры переглянулись и вдруг дико захохотали, тыча в него пальцами. Потом резко замолчали, задрали набедренные повязки и, помочившись в его сторону, побежали дальше.
– Как ты думаешь, что они имели в виду? – осторожно спросил Пол Мэла, догоняя аборигенов.
– Я думаю, они сказали, что ты не прав.
Ночью Мэл растолкал его:
– Вставай, сегодня в деревне праздник. Нас пригласили.
– День рождения Мабуту? – пошутил Пол, натягивая шорты.
Жители повылазили из хижин и собрались вокруг внушительного костра. Голые женщины, словно сошедшие с картинок Йоко Оно, стояли в окружении детей. Одни хлопали в ладоши, другие колотили палками по бревнам, и все горланили песни. Несколько мужчин прыгали вокруг костра, потрясая копьями и мошонками.
Пол прислушался.
– А еще говорят, рок-н-ролл пришел от негров. Типичный скиффл.
– Когда-то и наши предки вытворяли нечто подобное, – меланхолически заметил Мэл.
– Лично у меня предки были белыми.
– А у меня что, фиолетовыми, что ли? – обиделся Мэл. – Ты все ворчишь, а нет, чтобы пообщаться с ними. Что-то в них есть.
Спустя час в хижине белых людей собрались несколько негров. Они уселись кружком и настороженно смотрели на хозяев.
– Ну что, за знакомство? – предложил Мэл и подал старшему ковш с банановой водкой.
Негры стали передавать ковш из рук в руки, принюхиваясь, цокая языками и наперебой восклицая:
– Матанга! Матанга лунга! Ай-ай-ай!
– Похоже, они знают, что почем, – усмехнулся Пол, принимая из рук воина пустой ковш. – Давай, и мы?
Они чокнулись и осушили кружки.
Спустя час Пол сидел в обнимку с пьяным негром на бревне возле хижины и вел с ним доверительную беседу:
– Ты знаешь, Чучамба, я ведь очень знаменитый человек. Я из группы «Битлз». Слыхал про такую? Нет?
– Нг'уи бунга кардаханга бачунга, – уклончиво ответил негр.
– Ну и молодец. А хочешь, я тебе автограф дам? Продашь, купишь себе приличную шляпу.
– Чунга марахата батунга, – засомневался негр.
– Ну, смотри, как хочешь, – похлопал Пол его по плечу. – Человек ты, я вижу, порядочный. Приезжай ко мне, посидим, я тебя с Джейн познакомлю. Это моя девушка. Она из хорошей семьи, из достойного рода… Не то что мы с тобой.
– Мфеда канга кучумба манга, – согласился негр, покачнулся и рухнул на спину.
– Правильно, – одобрил Пол и, откинувшись назад, упал рядом, устремив глаза вверх. Огромное звездное небо растворило в своих глубинах его затуманенный взор.
Вскоре он и его черный друг музыкально храпели в малую терцию.
10
Девятого ноября шестьдесят шестого года «Битлз» собрались у Эпштейна и решили, что через пару недель приступят к записи нового альбома.
Правда, решению этому был посвящен минимум времени, в основном же они хвастались друг перед другом своими «каникулярными» приключениями в разных частях света. Джон, к тому же, притащил картину Стюарта Сатклиффа, которую подарила ему Милли. Это навеяло воспоминания.
Под конец Брайан, решивший было, что хороший отдых мог изменить их прежнее решение, жалобно спросил: «А на гастроли?..» Они переглянулись, и Джон за всех отрицательно помотал головой. Он был небритым и опухшим, и во взгляде его была такая пустота, что спорить Брайан не решился.
Решив извлечь из этого неприятного факта хоть какую-то рекламную выгоду, вечером того же дня Эпштейн публично заявил представителям прессы о том, что «Битлз» больше никогда не будут выступать перед публикой.
Тем временем Джон отправился на Дюк-Стрит в картинную галлерею «Индика». Мистер Данбар, ее владелец, уже давно заманивал его туда, намекая, что там его ждет какой-то сюрприз.
Сюрпризом оказалась маленькая кривоногая японка. Ее выставка называлась «Незаконченные картины и объекты».
Едва машина Джона остановилась у входа, Данбар подтолкнул Йоко Оно к двери:
– Приехал! Иди скорее, познакомься с миллионером!
Миллионер выглядел не лучшим образом. Опытная Йоко сразу отметила, что он, по-видимому, уже не первый день накачивается наркотиками.
Что-то пробормотав в ответ на ее приветствие, Джон проследовал внутрь. Переходя из комнаты в комнату, он чувствовал, что настроение его поднимается. На выставке демострировались кинозаписи падающего снега, источавшая слезы при опускании в нее монеты «плакательная машина», устройство в котором предметы безвозвратно исчезали, огромное количество рисунков и фотографий голых задниц, а одна комната была целиком отдана единственному экспонату: зеленому яблоку на столике с бумажкой – то ли названием, то ли ценником – 100 фунтов.
Посередине другого зала Джон обнаружил возвышение с лесенкой. Забравшись наверх, на площадку, он нашел там висящую на цепочке лупу. Стрелка на потолке указывала, на что сквозь нее следует смотреть. Джон заглянул в нее и увидел маленький кружок с одним-единственным словом внутри: «Да!»
Внезапно Джон пришел в восторг.
– Автора! Покажите мне автора! – закричал он на Данбара, спустившись вниз.
– Вы с ней уже познакомились, – мистер Данбар ввел его в другую комнату, – вот она.
– Спасибо, – искренне поблагодарил художницу Джон. – Представляю, как мне было бы плохо, если бы там было написано «Нет»…
Тут он обратил внимание, что на столе перед загадочной японкой были рассыпаны гвозди, а в руке она держала молоток.
– А это что за фокусы? – поинтересовался он.
– Здесь и только здесь вы имеете возможность всего за пять шиллингов забить гвоздь, – сказала она бесстрастно.
– А что, я не могу забить гвоздь в другом месте?
– Можете. Но не за пять шиллингов, – ответила японка невозмутимо.
– Хм. А сколько стоит гвоздь?
– Один шиллинг десяток. В этом и заключается таинство.
– А еще в чем? – спросил Джон. Он и раньше видел, как деньги делаются из ничего.
– А еще в том, что я предлагаю вам новый взгляд на обычные вещи. Произведением искусства делаю их не я, а ваше воображение.
Все это очень импонировало Джону в его нынешнем состоянии.
– Тогда, надеюсь, вы не будете возражать, если я забью этот гвоздь за воображаемые пять шиллингов? – стал торговаться он, хитро глядя на нее поверх очков.
– Ну, конечно же! – угодливо заверил мистер Данбар, – ВАМ мы готовы сделать такое исключение…
Но Йоко, холодно улыбнувшись, погрозила Джону пальцем и отрицательно покачала головой. Затем достала из кармашка фартука маленькую карточку и протянула ему.
Джон поднес ее к глазам и прочитал вновь одно единственное слово: «Дыши!» Он усмехнулся, глубоко вздохнул, слегка поклонился и отправился к выходу.
– Ты все испортила, – шепнул Йоко мистер Данбар, провожая Джона взглядом.
– Он мой, – произнесла она безучастно.
Прошло несколько дней, и Джон получил по почте небольшую бандероль. Распечатав конверт, он нашел там книжицу. «Йоко Оно. Грейпфрут». Джон открыл её посередине и прочел первые попавшиеся строки:
После чего почти ежедневно он стал получать почтовые открытки с лаконичными указаниями, как ему следует жить дальше: «Танцуй!», «Цвети!», «Рассматривай фонари, пока не пришел день!», «Рисуй, пока не свалишься!», «Напряги плоть», «Расслабься!»…
Вскоре Джон вновь посетил галлерею «Индика» и стал спонсором выставки. А к новому переизданию «Грейпфрута» он написал предисловие: «Разрешите представить: Йоко Оно. Джон Леннон».
«Битлз» снова засели в студии. Пол и Джон сочинили каждый по песне, посвященной детству. Работа шла неимоверно трудно. «Strаwberry Fields Forever»[93] Джона записывалась с двадцать четвертого ноября по второе января. Было сделано десятки дублей, с каждым добавлялись все новые инструменты и студийные эффекты. В конце концов Джон заявил Мартину, что ему нравятся первый и последний дубли. «Соедини их как-нибудь, и все будет в порядке. Хватит уже мучаться…», – распорядился он и ушел.
Эти дубли были записаны на разных скоростях и в разных тональностях. Джордж Мартин с помощником провозились целый день, делая невозможное: они ускорили одну запись, замедлили другую и стыковали пленки прямо посередине фразы. Трудно представить, чтобы в итоге подобной операции вышло что-нибудь путнее.
Песня Пола «Пенни Лейн»[94] записывалась параллельно, примерно в то же время. Если Джон мрачновато шутил – «Земляничными полянами» назывался сиротский приют рядом с домом его детства, – то Пол сделал все, чтобы передать радостную эйфорию от «голубого неба пригорода над крышей торгового центра…» и даже ввел в песню мажорное соло на трубе-пикколо.
Сроки поджимали, и Брайан, подгоняемый руководством «E.M.I.» настоял, чтобы обе они были выпущены на сингле… Который, само собой, возглавил и британский, и американский хит-парады…
Пол и Джон не особенно расстроились от необходимости выпустить этот сингл и даже поддержали идею не включать те же песни и в очередной альбом. К тому моменту они окончательно утвердились в высказанной когда-то идее записать такую пластинку, которая не станет сборником песен, а вся, от начала до конца, будет подчинена некоей единой концепции.
– Представьте себе, – объяснял Пол в курилке, – что мы – никакие не «Битлз», а кто-то совсем другие…
– Кто? – не понимал Ринго.
– Ну… ну…
– Клубный оркестр, – предложил Джон. – С дудками и прибаутками.
– Вот! – обрадовался Пол. – И пусть народ рукоплещет, и между песнями – никаких пауз… Клуб!
– «…одиноких сердец»? – отрешенно добавил Джордж.
– Сержанта Пеппера, – раздался голос из кабинки туалета. Мэл Эванс вышел, застегивая ширинку. – Был такой духовой оркестр в Лос-Анджелесе. Мне отец рассказывал.
– Как зовут Эйнштейна? – неожиданно спросил Мэла Джон.
– Эпштейна?
– ЭЙНштейна, дурак! Физика.
– А я откуда знаю? – пожал плечами Мэл.
– Зайди-ка обратно в сортир! – приказал Джон. Мэл послушался. – Как зовут Эйнштейна?
– Альберт, – раздалось из кабинки.
– О! – поднял палец Джон. – Работает!.. – он победно оглядел остальных. – Про что будет альбом?
– Про всё, – отозвался Мел.
– Типичный сортирный гений, – нашел определение удивительному явлению Джон. – Всё. Выходи. Дальше мы уж сами.
В этом альбоме им удалось воплотить все свои задумки, без исключения, в том числе и самые невероятные. Джон сочинил обещанную Джулиану песню о Люси с калейдоскопическими глазами. Фонограмму с партией уникального парового органа каллиопа, к песне «Being For The Benefit Of Mr. Kite»[95], он и Мартин изрезали на мелкие кусочки, а затем склеили их в произвольном порядке и задом наперед. Таких звуков не способен издать ни один существующий инструмент.
Пол написал печальную и словно неземную балладу – специально для появившихся и входивших в моду хиппи, о девушке сбежавшей из благополучного дома родителей к любимому парню. Он наконец-то записал фокстрот «When I'm Sixty Four»[96], сочиненный лет десять назад, но все эти годы не вписывавшийся в портрет «Битлз».
На запись песни «В тебе и без тебя»[98], Джордж пригласил двух приятелей из «Ассоциации индийской музыки». Один играл на табле, а другой на дилурбе. Уроки Рави Шанкара не прошли даром, и сам Джордж играл на ситаре.
Тягучая, заунывная мелодия выводила Мартина из себя.
– Хитом она, точно, не станет, – ворчал он. – Мало того, что музыка нудная, непонятно даже, про что ты поешь…
– Чего тут непонятного? – пожал плечами Джордж. – Про тебя.
– Про меня? – изумился Мартин. – А, вообще-то, это может быть интересно, – неожиданно изменил он свое мнение. – Только, давай, сделаем в середине небольшую оркестровочку.
– Да ну, – засомневался Джордж. – Тогда это будет уже не совсем индийская песня.
В павильон заглянули Пол, Джон и Ринго. Пол сразу же вмешался в разговор:
– Сделаем, сделаем. Ты пиши, как хочешь, а мы потом сделаем, – он подмигнул Мартину.
– Как знаете, – махнул рукой Джордж.
Заунывная музыка зазвучала снова, и он затянул белый стих:
– А знаешь, кто в этом альбоме главный?
– Кто?
– Ты.
– Да ну, – не поверил Ринго, – с чего это вдруг?
– А с того, что мы напишем для тебя песню самого главного персонажа.
– А почему для меня?
– Потому что все привыкли, что «Битлз» – это я или Пол, но мы же решили в этот раз делать все не так, как у «Битлз».
– Тогда пишите быстрее, пока я не испугался…
Эту песню они назвали «Если друзья мне чуть-чуть помогут»[101]. На записи помощь заключалась в подпевках.
– Что у вас со слухом! – в сотый раз за день орал на них Ринго. – Слушайте, как надо! – Он прохрипел какую-то нестройную мелодию. – Поняли?! Ну-ка, Джордж, повтори!
Джордж повторил его хрип с доскональной точностью.
– Певец, – презрительно поморщился Ринго. – Лабертина Ларетти! Дай-ка сюда гитару!
– Во дает, – шепнул Пол на ухо Джону, – не на шутку разошелся…
Ринго подергал струны и отдал гитару Полу:
– Настроить и то не можете… Хендриксы…
– Приступим к записи? – осторожно спросил Мартин, пряча улыбку.
– Всё спешите? Вам лишь бы побыстрее… А качество? О качестве пусть тюлени думают?! Вас-то оно не волнует, да? А-а, ладно, – безнадежно махнул он рукой, – давайте, начнем.
– Включаю, – предупредил Мартин из рубки.
– Стойте! Стойте! – заорал Ринго. – Кто-нибудь даст мне попить?! Мы же, все-таки вокал пишем!
Джон и Пол со всех ног кинулись из павильона.
Выдув бутыль кока-колы и удовлетворенно рыгнув, Ринго махнул рукой:
– Включайте.
На девятнадцатом дубле Джордж Мартин вспомнил старый испытанный прием. Подойдя к Ринго, он наклонился и тихонько сказал ему на ухо:
– Еще раз плохо споешь, выгоним…
Ринго слегка опешил от такой наглости. Но спел хорошо.
Песня «A Day In The Life»[102] была задумана как итоговая. Вообще-то, итоговую песню хотели написать и Пол, и Джон, и однажды они показали друг другу свои наброски. Неожиданно выяснилось что два этих куска мелодий с текстами удачно стыкуются. В каждом из них говорилось вроде бы о совершенно разных вещах – о гибели человека в автокатастрофе, о фильме про войну, который не захотели смотреть зрители, о найденных полицией в графстве Ланкшир могилах жертв нераскрытых преступлений… Но в сочетании речь шла как раз о том, о чем сказал Мэл – «обо всём».
… – Ага! А вот и оркестр! – сказал Мартин Полу, увидев входящих в студию музыкантов. – Не много ли сорока двух человек для столь милой твоему сердцу какофонии?
– Для настоящей какофонии этого еще мало, – посмотрел Пол на продюсера с пренебрежительной усмешкой и обратился к вошедшим: – Джентельмены! Я не ради забавы попросил вас одеть для сегодняшней записи не концертные фраки, а вечерние костюмы. Я хочу, чтобы вы прониклись духом происходящего. Но это еще не все. Для того, чтобы быть уверенными в успехе полностью, мы приготовили для вас кое-что еще.
По его команде трое костюмеров принялись одевать на музыкантов дурацкие шляпки, покрывать их одежду блестками и накладывать на лица клоунский грим.
Дирижеру оркестра Дэвиду Макаллуму нацепили красный нос с дурацкими очками и рыжими височками, а вместо палочки всучили жезл полицейского-регулировщика.
Джон инспекторским взглядом оглядел результат и удовлетворенно кивнул Полу. Тот приступил к главному:
– А сейчас наш достопочтенный Джордж Мартин включит фонограмму песни, и в нужный момент я попрошу вас, впервые за всю вашу карьеру, исполнить не стройное классическое произведение, а всякую чушь.
– Полную ахинею, – подтвердил Джон.
– Хаос, – уточнил Пол.
– Конец света! – рявкнул Джон.
– Похожий на оргазм, – добавил Джордж.
– Вы присоединяйтесь тоже, – обернулся Пол к приглашенным друзьям. – Поехали!!!
Настоящий апокалипсис получился только с девятого раза, и закончился мощным мажорным аккордом, взятым на трех фортепиано и фисгармонии. Звукорежиссер Джеф Эмерик вывел регуляторы на максимум, и у всех, кто находился в студии появилось ощущении, что звук превратился в нечто осязаемое и плотно забил помещение.
– Ну и ну, – покачал головой Мик Джаггер, – такого кошмара я еще не слышал.
Сидевший в углу операторской продюсер группы «Холлиз» Рон Ричардз обхватил голову руками и, как заведенный, повторял: «Это невероятно. Я сдаюсь».
А в курилке рыдал лидер «Мув» (в будущем – лидер «Оркестра Электрического Света») Джеф Линн. Когда туда заглянул Нил Аспинолл, тот поднял на него заплаканные глаза:
– Больше нет смысла ничего писать. Всё. Музыка кончилась… Они нам ничего не оставили.
Правда, решению этому был посвящен минимум времени, в основном же они хвастались друг перед другом своими «каникулярными» приключениями в разных частях света. Джон, к тому же, притащил картину Стюарта Сатклиффа, которую подарила ему Милли. Это навеяло воспоминания.
Под конец Брайан, решивший было, что хороший отдых мог изменить их прежнее решение, жалобно спросил: «А на гастроли?..» Они переглянулись, и Джон за всех отрицательно помотал головой. Он был небритым и опухшим, и во взгляде его была такая пустота, что спорить Брайан не решился.
Решив извлечь из этого неприятного факта хоть какую-то рекламную выгоду, вечером того же дня Эпштейн публично заявил представителям прессы о том, что «Битлз» больше никогда не будут выступать перед публикой.
Тем временем Джон отправился на Дюк-Стрит в картинную галлерею «Индика». Мистер Данбар, ее владелец, уже давно заманивал его туда, намекая, что там его ждет какой-то сюрприз.
Сюрпризом оказалась маленькая кривоногая японка. Ее выставка называлась «Незаконченные картины и объекты».
Едва машина Джона остановилась у входа, Данбар подтолкнул Йоко Оно к двери:
– Приехал! Иди скорее, познакомься с миллионером!
Миллионер выглядел не лучшим образом. Опытная Йоко сразу отметила, что он, по-видимому, уже не первый день накачивается наркотиками.
Что-то пробормотав в ответ на ее приветствие, Джон проследовал внутрь. Переходя из комнаты в комнату, он чувствовал, что настроение его поднимается. На выставке демострировались кинозаписи падающего снега, источавшая слезы при опускании в нее монеты «плакательная машина», устройство в котором предметы безвозвратно исчезали, огромное количество рисунков и фотографий голых задниц, а одна комната была целиком отдана единственному экспонату: зеленому яблоку на столике с бумажкой – то ли названием, то ли ценником – 100 фунтов.
Посередине другого зала Джон обнаружил возвышение с лесенкой. Забравшись наверх, на площадку, он нашел там висящую на цепочке лупу. Стрелка на потолке указывала, на что сквозь нее следует смотреть. Джон заглянул в нее и увидел маленький кружок с одним-единственным словом внутри: «Да!»
Внезапно Джон пришел в восторг.
– Автора! Покажите мне автора! – закричал он на Данбара, спустившись вниз.
– Вы с ней уже познакомились, – мистер Данбар ввел его в другую комнату, – вот она.
– Спасибо, – искренне поблагодарил художницу Джон. – Представляю, как мне было бы плохо, если бы там было написано «Нет»…
Тут он обратил внимание, что на столе перед загадочной японкой были рассыпаны гвозди, а в руке она держала молоток.
– А это что за фокусы? – поинтересовался он.
– Здесь и только здесь вы имеете возможность всего за пять шиллингов забить гвоздь, – сказала она бесстрастно.
– А что, я не могу забить гвоздь в другом месте?
– Можете. Но не за пять шиллингов, – ответила японка невозмутимо.
– Хм. А сколько стоит гвоздь?
– Один шиллинг десяток. В этом и заключается таинство.
– А еще в чем? – спросил Джон. Он и раньше видел, как деньги делаются из ничего.
– А еще в том, что я предлагаю вам новый взгляд на обычные вещи. Произведением искусства делаю их не я, а ваше воображение.
Все это очень импонировало Джону в его нынешнем состоянии.
– Тогда, надеюсь, вы не будете возражать, если я забью этот гвоздь за воображаемые пять шиллингов? – стал торговаться он, хитро глядя на нее поверх очков.
– Ну, конечно же! – угодливо заверил мистер Данбар, – ВАМ мы готовы сделать такое исключение…
Но Йоко, холодно улыбнувшись, погрозила Джону пальцем и отрицательно покачала головой. Затем достала из кармашка фартука маленькую карточку и протянула ему.
Джон поднес ее к глазам и прочитал вновь одно единственное слово: «Дыши!» Он усмехнулся, глубоко вздохнул, слегка поклонился и отправился к выходу.
– Ты все испортила, – шепнул Йоко мистер Данбар, провожая Джона взглядом.
– Он мой, – произнесла она безучастно.
Прошло несколько дней, и Джон получил по почте небольшую бандероль. Распечатав конверт, он нашел там книжицу. «Йоко Оно. Грейпфрут». Джон открыл её посередине и прочел первые попавшиеся строки:
«…Убей всех мужчин, с которыми спала. Положи кости в коробку с цветами и брось ее в море. Хорошенько перемешай свои мозги чьим-нибудь членом. Прорежь дыру в мешке, наполненным семенами и повесь его там, где дует ветер. Спрячься, пока все не пришли домой. Спрячься, пока тебя не забыли. Спрячься, пока все не умерли…»«Надо все-таки зайти и забить ей этот гвоздь», – подумал он.
После чего почти ежедневно он стал получать почтовые открытки с лаконичными указаниями, как ему следует жить дальше: «Танцуй!», «Цвети!», «Рассматривай фонари, пока не пришел день!», «Рисуй, пока не свалишься!», «Напряги плоть», «Расслабься!»…
Вскоре Джон вновь посетил галлерею «Индика» и стал спонсором выставки. А к новому переизданию «Грейпфрута» он написал предисловие: «Разрешите представить: Йоко Оно. Джон Леннон».
«Битлз» снова засели в студии. Пол и Джон сочинили каждый по песне, посвященной детству. Работа шла неимоверно трудно. «Strаwberry Fields Forever»[93] Джона записывалась с двадцать четвертого ноября по второе января. Было сделано десятки дублей, с каждым добавлялись все новые инструменты и студийные эффекты. В конце концов Джон заявил Мартину, что ему нравятся первый и последний дубли. «Соедини их как-нибудь, и все будет в порядке. Хватит уже мучаться…», – распорядился он и ушел.
Эти дубли были записаны на разных скоростях и в разных тональностях. Джордж Мартин с помощником провозились целый день, делая невозможное: они ускорили одну запись, замедлили другую и стыковали пленки прямо посередине фразы. Трудно представить, чтобы в итоге подобной операции вышло что-нибудь путнее.
Песня Пола «Пенни Лейн»[94] записывалась параллельно, примерно в то же время. Если Джон мрачновато шутил – «Земляничными полянами» назывался сиротский приют рядом с домом его детства, – то Пол сделал все, чтобы передать радостную эйфорию от «голубого неба пригорода над крышей торгового центра…» и даже ввел в песню мажорное соло на трубе-пикколо.
Сроки поджимали, и Брайан, подгоняемый руководством «E.M.I.» настоял, чтобы обе они были выпущены на сингле… Который, само собой, возглавил и британский, и американский хит-парады…
Пол и Джон не особенно расстроились от необходимости выпустить этот сингл и даже поддержали идею не включать те же песни и в очередной альбом. К тому моменту они окончательно утвердились в высказанной когда-то идее записать такую пластинку, которая не станет сборником песен, а вся, от начала до конца, будет подчинена некоей единой концепции.
– Представьте себе, – объяснял Пол в курилке, – что мы – никакие не «Битлз», а кто-то совсем другие…
– Кто? – не понимал Ринго.
– Ну… ну…
– Клубный оркестр, – предложил Джон. – С дудками и прибаутками.
– Вот! – обрадовался Пол. – И пусть народ рукоплещет, и между песнями – никаких пауз… Клуб!
– «…одиноких сердец»? – отрешенно добавил Джордж.
– Сержанта Пеппера, – раздался голос из кабинки туалета. Мэл Эванс вышел, застегивая ширинку. – Был такой духовой оркестр в Лос-Анджелесе. Мне отец рассказывал.
– Как зовут Эйнштейна? – неожиданно спросил Мэла Джон.
– Эпштейна?
– ЭЙНштейна, дурак! Физика.
– А я откуда знаю? – пожал плечами Мэл.
– Зайди-ка обратно в сортир! – приказал Джон. Мэл послушался. – Как зовут Эйнштейна?
– Альберт, – раздалось из кабинки.
– О! – поднял палец Джон. – Работает!.. – он победно оглядел остальных. – Про что будет альбом?
– Про всё, – отозвался Мел.
– Типичный сортирный гений, – нашел определение удивительному явлению Джон. – Всё. Выходи. Дальше мы уж сами.
В этом альбоме им удалось воплотить все свои задумки, без исключения, в том числе и самые невероятные. Джон сочинил обещанную Джулиану песню о Люси с калейдоскопическими глазами. Фонограмму с партией уникального парового органа каллиопа, к песне «Being For The Benefit Of Mr. Kite»[95], он и Мартин изрезали на мелкие кусочки, а затем склеили их в произвольном порядке и задом наперед. Таких звуков не способен издать ни один существующий инструмент.
Пол написал печальную и словно неземную балладу – специально для появившихся и входивших в моду хиппи, о девушке сбежавшей из благополучного дома родителей к любимому парню. Он наконец-то записал фокстрот «When I'm Sixty Four»[96], сочиненный лет десять назад, но все эти годы не вписывавшийся в портрет «Битлз».
А для своей любимой староанглийской овчарки Марты в конце диска он поместил сигнал частотой двадцать тысяч герц, не воспринимаемый ухом человека, но отлично слышимый собаками.
«Стану я старым,
Буду лысеть,
Через много лет;
В день влюбленных будешь ли ты поздравлять
И вино на стол выставлять?
Если вернусь в три
Ночи домой,
Пустишь или нет?
Будем ли старой
Любящей парой
Через много лет?..»[97]
На запись песни «В тебе и без тебя»[98], Джордж пригласил двух приятелей из «Ассоциации индийской музыки». Один играл на табле, а другой на дилурбе. Уроки Рави Шанкара не прошли даром, и сам Джордж играл на ситаре.
Тягучая, заунывная мелодия выводила Мартина из себя.
– Хитом она, точно, не станет, – ворчал он. – Мало того, что музыка нудная, непонятно даже, про что ты поешь…
– Чего тут непонятного? – пожал плечами Джордж. – Про тебя.
– Про меня? – изумился Мартин. – А, вообще-то, это может быть интересно, – неожиданно изменил он свое мнение. – Только, давай, сделаем в середине небольшую оркестровочку.
– Да ну, – засомневался Джордж. – Тогда это будет уже не совсем индийская песня.
В павильон заглянули Пол, Джон и Ринго. Пол сразу же вмешался в разговор:
– Сделаем, сделаем. Ты пиши, как хочешь, а мы потом сделаем, – он подмигнул Мартину.
– Как знаете, – махнул рукой Джордж.
Заунывная музыка зазвучала снова, и он затянул белый стих:
Джон и Ринго с перекошенными физиономиями вышли покурить, а Пол засел в операторской и, пытаясь сделать вокал Джорджа хоть чуть повеселей, то показывал ему в окошко средний палец, то гримасничал или ставил рожки Мартину… Но, в конце концов, заслушался и даже стал тихонько подпевать:
«Говорили
О космосе, что меж всех нас.
И о людях,
Что спрятались в стенах
Из иллюзий.
Промелькнет чистый свет, но зачем?
Слишком поздно, их уж нет…»[99]
В это время Джон в курилке втолковывал Ринго:
«…И придет тот час, когда поймешь,
Что свет един, и жизнь течет
И в тебе, и без тебя»[100].
– А знаешь, кто в этом альбоме главный?
– Кто?
– Ты.
– Да ну, – не поверил Ринго, – с чего это вдруг?
– А с того, что мы напишем для тебя песню самого главного персонажа.
– А почему для меня?
– Потому что все привыкли, что «Битлз» – это я или Пол, но мы же решили в этот раз делать все не так, как у «Битлз».
– Тогда пишите быстрее, пока я не испугался…
Эту песню они назвали «Если друзья мне чуть-чуть помогут»[101]. На записи помощь заключалась в подпевках.
– Что у вас со слухом! – в сотый раз за день орал на них Ринго. – Слушайте, как надо! – Он прохрипел какую-то нестройную мелодию. – Поняли?! Ну-ка, Джордж, повтори!
Джордж повторил его хрип с доскональной точностью.
– Певец, – презрительно поморщился Ринго. – Лабертина Ларетти! Дай-ка сюда гитару!
– Во дает, – шепнул Пол на ухо Джону, – не на шутку разошелся…
Ринго подергал струны и отдал гитару Полу:
– Настроить и то не можете… Хендриксы…
– Приступим к записи? – осторожно спросил Мартин, пряча улыбку.
– Всё спешите? Вам лишь бы побыстрее… А качество? О качестве пусть тюлени думают?! Вас-то оно не волнует, да? А-а, ладно, – безнадежно махнул он рукой, – давайте, начнем.
– Включаю, – предупредил Мартин из рубки.
– Стойте! Стойте! – заорал Ринго. – Кто-нибудь даст мне попить?! Мы же, все-таки вокал пишем!
Джон и Пол со всех ног кинулись из павильона.
Выдув бутыль кока-колы и удовлетворенно рыгнув, Ринго махнул рукой:
– Включайте.
На девятнадцатом дубле Джордж Мартин вспомнил старый испытанный прием. Подойдя к Ринго, он наклонился и тихонько сказал ему на ухо:
– Еще раз плохо споешь, выгоним…
Ринго слегка опешил от такой наглости. Но спел хорошо.
Песня «A Day In The Life»[102] была задумана как итоговая. Вообще-то, итоговую песню хотели написать и Пол, и Джон, и однажды они показали друг другу свои наброски. Неожиданно выяснилось что два этих куска мелодий с текстами удачно стыкуются. В каждом из них говорилось вроде бы о совершенно разных вещах – о гибели человека в автокатастрофе, о фильме про войну, который не захотели смотреть зрители, о найденных полицией в графстве Ланкшир могилах жертв нераскрытых преступлений… Но в сочетании речь шла как раз о том, о чем сказал Мэл – «обо всём».
… – Ага! А вот и оркестр! – сказал Мартин Полу, увидев входящих в студию музыкантов. – Не много ли сорока двух человек для столь милой твоему сердцу какофонии?
– Для настоящей какофонии этого еще мало, – посмотрел Пол на продюсера с пренебрежительной усмешкой и обратился к вошедшим: – Джентельмены! Я не ради забавы попросил вас одеть для сегодняшней записи не концертные фраки, а вечерние костюмы. Я хочу, чтобы вы прониклись духом происходящего. Но это еще не все. Для того, чтобы быть уверенными в успехе полностью, мы приготовили для вас кое-что еще.
По его команде трое костюмеров принялись одевать на музыкантов дурацкие шляпки, покрывать их одежду блестками и накладывать на лица клоунский грим.
Дирижеру оркестра Дэвиду Макаллуму нацепили красный нос с дурацкими очками и рыжими височками, а вместо палочки всучили жезл полицейского-регулировщика.
Джон инспекторским взглядом оглядел результат и удовлетворенно кивнул Полу. Тот приступил к главному:
– А сейчас наш достопочтенный Джордж Мартин включит фонограмму песни, и в нужный момент я попрошу вас, впервые за всю вашу карьеру, исполнить не стройное классическое произведение, а всякую чушь.
– Полную ахинею, – подтвердил Джон.
– Хаос, – уточнил Пол.
– Конец света! – рявкнул Джон.
– Похожий на оргазм, – добавил Джордж.
– Вы присоединяйтесь тоже, – обернулся Пол к приглашенным друзьям. – Поехали!!!
Настоящий апокалипсис получился только с девятого раза, и закончился мощным мажорным аккордом, взятым на трех фортепиано и фисгармонии. Звукорежиссер Джеф Эмерик вывел регуляторы на максимум, и у всех, кто находился в студии появилось ощущении, что звук превратился в нечто осязаемое и плотно забил помещение.
– Ну и ну, – покачал головой Мик Джаггер, – такого кошмара я еще не слышал.
Сидевший в углу операторской продюсер группы «Холлиз» Рон Ричардз обхватил голову руками и, как заведенный, повторял: «Это невероятно. Я сдаюсь».
А в курилке рыдал лидер «Мув» (в будущем – лидер «Оркестра Электрического Света») Джеф Линн. Когда туда заглянул Нил Аспинолл, тот поднял на него заплаканные глаза:
– Больше нет смысла ничего писать. Всё. Музыка кончилась… Они нам ничего не оставили.
11
Эпштейн был возбужден, как никогда. Расхаживая из угла в угол кабинета, он говорил, срываясь иногда на фальцет:
– Я так боялся! Я ужасно боялся, Пол! Только тебе я могу открыться, Джон меня засмеет, а Джорджу и Ринго просто ни до чего нет дела!.. Ты в группе – единственный здравомыслящий человек!
Пол скромно промолчал.
– Понимаешь, я думал, я больше не нужен. Я решил, что отказ от концертов приведет к быстрому и неминуемому краху. Но успех «Сержанта» показал, что это совсем не так! – Брайан схватил со стола пластинку и потряс ею у Пола перед носом. – За какую-то неделю уже распродано двести пятьдесят тысяч дисков, и, если дело так пойдет дальше, концерты даже не нужны! – Он бросил конверт обратно на стол. – Ты знаешь, сколько всего в мире продано ваших пластинок? Всех.
– Скажи…
– Двести миллионов! Да если бы с каждым проданным диском на моем теле вырастал бы один-единственный волосок, я давно бы уже стал обезьяной!
Брайан остановился ошеломленный этой мыслью.
– А если бы у тебя вырастала чешуйка, ты бы стал китом…
– Чешуя у рыбы. Кит – не рыба, а млекопитающее, мой мальчик, – снисходительно возразил Брайан. – Все-таки, надо когда-нибудь всерьез заняться вашим образованием… Да я бы и не стал рыбой… – Брайан, задумавшись, замолчал, потом согласился сам с собой: – Нет. Не стал бы. Зачем?
Пол предпочел не спрашивать, зачем Эпштейну понадобилось становиться обезьяной. И тот, очнувшись от взвешивания всех «за» и «против», продолжал:
– У меня бездна планов! Целая гора проектов! Например – телевидение. Раз вы не хотите, чтобы зрители шли к вам, придется самим идти к ним! Буквально в каждый дом! Скоро прямо из нашей студии на весь мир будет транслироваться то, как вы записываете новую песню…
– Какую? – острожно спросил Пол.
– А я откуда знаю? – отмахнулся Брайан. – Что вы, песню, что ли, не сочините?
Пол молча пожал плечами.
– Еще я договорился о съемках телевизионного фильма…
– Про что?
– Ну, что ты ко мне привязался?! Слушай, лучше, главное! Мы будем торговать одеждой!
– Не понял…
– Все просто! Какие бы вы не были талантливые, выпуск пластинок – слишком рискованное занятие. «Сержант» обошелся нам в сорок тысяч фунтов стерлингов! Это неслыханно! Если бы его, не приведи Боже, вдруг не стали бы покупать, эти деньги вылетели бы в трубу!
– Но как по-другому?..
– Очень просто. Нужно вкладывать деньги в осязаемые предметы. Я все просчитал, самое выгодное сегодня – торговля готовым платьем.
– Может быть это и так, но мы-то тут при чем?
– Ни при чем! – Брайан радостно потер руки. – Вот это – самое главное! Платьем займусь я. А вы будете получать дивиденды со своих денег. Я уже придумал, как будет называться магазин… Угадай?
– Я так боялся! Я ужасно боялся, Пол! Только тебе я могу открыться, Джон меня засмеет, а Джорджу и Ринго просто ни до чего нет дела!.. Ты в группе – единственный здравомыслящий человек!
Пол скромно промолчал.
– Понимаешь, я думал, я больше не нужен. Я решил, что отказ от концертов приведет к быстрому и неминуемому краху. Но успех «Сержанта» показал, что это совсем не так! – Брайан схватил со стола пластинку и потряс ею у Пола перед носом. – За какую-то неделю уже распродано двести пятьдесят тысяч дисков, и, если дело так пойдет дальше, концерты даже не нужны! – Он бросил конверт обратно на стол. – Ты знаешь, сколько всего в мире продано ваших пластинок? Всех.
– Скажи…
– Двести миллионов! Да если бы с каждым проданным диском на моем теле вырастал бы один-единственный волосок, я давно бы уже стал обезьяной!
Брайан остановился ошеломленный этой мыслью.
– А если бы у тебя вырастала чешуйка, ты бы стал китом…
– Чешуя у рыбы. Кит – не рыба, а млекопитающее, мой мальчик, – снисходительно возразил Брайан. – Все-таки, надо когда-нибудь всерьез заняться вашим образованием… Да я бы и не стал рыбой… – Брайан, задумавшись, замолчал, потом согласился сам с собой: – Нет. Не стал бы. Зачем?
Пол предпочел не спрашивать, зачем Эпштейну понадобилось становиться обезьяной. И тот, очнувшись от взвешивания всех «за» и «против», продолжал:
– У меня бездна планов! Целая гора проектов! Например – телевидение. Раз вы не хотите, чтобы зрители шли к вам, придется самим идти к ним! Буквально в каждый дом! Скоро прямо из нашей студии на весь мир будет транслироваться то, как вы записываете новую песню…
– Какую? – острожно спросил Пол.
– А я откуда знаю? – отмахнулся Брайан. – Что вы, песню, что ли, не сочините?
Пол молча пожал плечами.
– Еще я договорился о съемках телевизионного фильма…
– Про что?
– Ну, что ты ко мне привязался?! Слушай, лучше, главное! Мы будем торговать одеждой!
– Не понял…
– Все просто! Какие бы вы не были талантливые, выпуск пластинок – слишком рискованное занятие. «Сержант» обошелся нам в сорок тысяч фунтов стерлингов! Это неслыханно! Если бы его, не приведи Боже, вдруг не стали бы покупать, эти деньги вылетели бы в трубу!
– Но как по-другому?..
– Очень просто. Нужно вкладывать деньги в осязаемые предметы. Я все просчитал, самое выгодное сегодня – торговля готовым платьем.
– Может быть это и так, но мы-то тут при чем?
– Ни при чем! – Брайан радостно потер руки. – Вот это – самое главное! Платьем займусь я. А вы будете получать дивиденды со своих денег. Я уже придумал, как будет называться магазин… Угадай?