Бушков Александр Александрович. Пиранья - Бродячее сокровище

   - Ага, - сказал Мазур. - И радист, я так понимаю, покончил самоубийством, выстрелив себе в затылок?
   - В основание черепа, - с большим знанием дела поправил Хольц. - Есть такая точка, вот тут. - Он наклонился над Мазуром и ткнул крепким пальцев в точку, о которой и сам Мазур прекрасно знал. - Смерть мгновенна, ни мига страданий, я вовсе не хотел, чтобы он страдал, как-никак мы служили в одном экипаже... Но он ни за что бы со мной не согласился. Он умер через четверть часа после взрыва, когда стало ясно, что на лодке погибли все до одного, и никто более не вынырнет. О трупе я позаботился, его так никто и никогда не нашел.
   - А потом? - Остаток дня я провел даже с некоторым комфортом - в лодке, как и полагалось, был НЗ, пресная вода на острове отыскалась. А назавтра над островом и вокруг стали летать самолеты. Американцы искали свой штурмовик. Несомненно, он просто не успел связаться с базой и сообщить, что видит субмарину - иначе моя легенда не прокатила бы... А она прокатила. К тому времени я успел многое обдумать, принялся бегать по берегу, как какой-нибудь Робинзон Крузо, махать, костер разжег, навалил зеленых веток для дыма... Летающая лодка быстренько подрулила к берегу. Янки были очень разочарованы - они, понятное дело, решили, что это их пилот спасся. Ну, что им оставалось делать? Мне дали по шее для порядка, обыскали и забрали с собой. Привезли сюда, на свою базу. Обычно пленных отсюда переправляли в Штаты, но я был один-одинешенек, да и оказии не случилось. А через несколько дней кончилась война. И я сразу стал почти неинтересен. Допрашивали, конечно. О, я им преподнес чертовски убедительную версию... Назвался младшим офицером с другой лодки. Американцы ее потопили в тех же местах дня три назад, мы слушали их радио до того, как потеряли антенну. Я там знал кое-кого, вот и присвоил себе чужое имя - такой же младший офицер, ничего интересного. Со своим "зольдбухом", солдатской книжкой, я успел поработать - подтер, где надо, до полной нечитаемости, подмочил морской водой... Они ничего и не заподозрили. Мундир кригсмарине, погоны соответствуют обозначеному в книжке званию, место службы тоже, вот только номер подлодки не читается. Я им напел, что спасся на той самой надувной лодочке, и течением меня принесло прямехонько к острову. Съели. При серьезной разработке могли и докопаться, но кому это было нужно. Война закончилась, я был обычным младшим офицером криксмарине, каких в плену у союзников торчало немерено... Меня еще два месяца держали за колючкой, в каком-то пункте для интернированных - а потом вышибли к чертовой матери. С соответствующей справкой. Можно было выправить бесплатный билет в Европу в трюме какого-нибудь сухогруза. Только зачем? Родители к тому времени уже умерли, невеста... в этом плане я не сентиментален. Я ведь единственный знал, что там лежит на дне.
   - Вот только добраться никак не удавалось, а?
   - Это точно, - со вздохом кивнул Хольц. - Сначала, как вы, должно быть, понимаете, нужно было просто выжить. Подыскать работенку, освоить язык, осмотреться, и вообще... Мотало чуть ли не по всей Южной Америке. Шофер, рабочий на плантациях, одно время служил в полиции довольно далеко отсюда. Мне нельзя было высовываться, ясно? Потому что сюда повалили наши, чтоб их черти взяли. Их тут было столько... И какие люди... Верьте или не верьте, но лет двадцать назад, в другой стране, средь бела дня метрах в трех от меня, как ни в чем не бывало прошел сам папаша Мюллер... слышали о таком? То-то. И мой шеф, штандартенфюрер Рашке, тоже, как потом выяснилось, преспокойно обитал в одной гостеприимной здешней стране...
   - Ну, понимаю, - сказал Мазур. - Тут дело даже не в идеях, а в камушках. Они бы вас выпотрошили, как камбалу на кухне.
   - Вот именно, - поморщился Хольц. - Но даже если бы я и уцелел, остался бы нищим. Похлопали бы по плечу и поблагодарили за верность давным-давно сгинувшему рейху... Зачем мне это? Нет уж, мне хотелось самому... Только никак не получалось. То денег не было, то возможности. Два раза пытался - в пятьдесят седьмом и семьдесят первом. В первый раз просто сорвалось, а во второй вообще чудом уцелел - скоты-напарнички погорячились... Попытались перерезать глотку раньше времени, да и действовали бездарно... В общем, слишком долго ни черта не получалось. И только когда судьба меня свела с отцом сеньориты Кристины, я рискнул... Вот и все, пожалуй. Еще виски?
   - С удовольствием, - кивнул Мазур.
   Он решил не ломать пока что голову над тем, правдива только что выслушанная история, или с какой-то неизвестной пока целью выдумана толи от начала и до конца, то ли в каких-то важных деталях. Сейчас этого просто не определить.
   - Одного я только не пойму, - протянул он задумчиво. - Вы то и дело упоминали о разведках, которых вы боитесь. При чем тут разведки? Или там кроме бриллиантов, еще что-то было?
   Хольц, стряхнув мечтательность, уперся в него цепким взглядом:
   - Почему вы задаете такие вопросы?
   - Потому что не хочу связываться ни с какими разведками, - сказал Мазур. - Для людей вроде нас с вами это совершено ни к чему. Вдруг и у вас что-то такое на уме...
   - У меня на уме только бриллианты, - сказал Хольц, - А разведки... Там были еще и микропленки, куча самых разных документов о наших отношениях с друзьями: расписки и донесения, материалы о некоторых деликатных акциях и тому подобное... Сюда эвакуировали архив одного из отделов.
   - Кому это теперь нужно? - с самым наивным видом, какой только мог себе придать, воскликнул Мазур.
   - Ну, не скажите... - с тем же превосходством протянул Хольц. - Я, как опытный сотрудник известного ведомства, могу вас заверить со всей определенностью: такие документы не протухнут и за сто лет. Кое-какие политические партии существуют до сих пор - и активно участвуют в нынешней политике. Кое-какие фитили способны даже сегодня взорвать нешуточные бомбы. Наконец, до сих пор иные персонажи живехоньки... Этот архив для людей вроде нас с вами абсолютно неинтересен - а вот политики и разведчики его смогут использовать на всю катушку - по крайней мере, большую часть...
   - И наверняка дали бы за него немалые денежки? - спросил Мазур.
   - Вот это вы бросьте! - прямо-таки рявкнул Хольц. - Но крайней мере, до тех пор, пока мы вынуждены работать вместе. Лично я не собираюсь через сорок лет вновь окунаться в эти дрязги! Еще и оттого, что в подобных сделках слишком часто рассчитываются пулей, а не чеком - так практичнее, знаете ли. Забудьте об этих пленках к чертовой матери! Бриллианты - вещь гораздо более ликвидная, и они не влекут за собой таких сложностей.
   - Да что вы разгорячились, я просто так спросил, ради любопытства, примирительно сказал Мазур.
   - Любопытство вы удовлетворили, Вот и забудьте на прочь об этом чертовом архиве. Кладоискательство и политика - два разных вида бизнеса, и смешивать их не стоит. Понятно?
   - Да, понятно, понятно, успокойтесь! Говорю вам, я просто просчитываю все варианты. Неуютно как-то работать, зная, что на хвосте у тебя висит чья-то разведка...
   - Успокойтесь, - бросил Хольц свысока. - До сих пор я и не слышал, чтобы чьи-то разведки пронюхали о... Ко мне никто никаких подходов не делал...
   "Счастливец ты, однако, - подумал Мазур. - А вот ко мне - делали. Не далее как сегодня днем. Черт его знает, в конце концов, на кого там работает Ронни, но факт остается фактом: по крайней мере, одна разведка что-то все же пронюхала. Он недвусмысленно упоминал о микропленках... У Кристины они уже на хвосте и у меня тоже, а может, и у тебя..."
   Вслух он спросил:
   - Что это вы так благодушно улыбаетесь?
   - Да оттого, что ситуация лишена всякой двусмысленности и недомолвок, - почти благодушно ответил Хольц, радушно подливая ему виски. - Вы вроде бы не глупый парень, Джонни. Должны понимать, что из данного положения есть только два выхода: либо вы честно со мной сотрудничаете и получаете свою законную долю, либо я вас шлепну без всякой жалости. Это - мечта всей моей жизни, понимаете? У меня давно уже нет другой. И я никому не позволю стать между мной и мечтой... - глаза у него и в самом деле были страшными. - Я твердо решил пожить, как следует, за все эти годы... Я еще успею досыта попользоваться жизнью и теми возможностями, которые дают деньги... Похож я на старую развалину, как по-вашему?
   Мазур присмотрелся внимательно. Вообще-то по его мнению, шестьдесят пять - многовато. Тем не менее, немец и в самом деле не выглядел ни развалиной, ни стариком - крепок, лось, есть еще силушка. Ну, сие легко объяснимо. Такая цель и в самом деле способна придать человеку вроде него немало физических и душевных сил, почище любого допинга...
   - Понятно, - сказал Мазур. - Собираетесь раскуривать сигары от стодолларовых бумажек и купать певичек в шампанском?
   Хольц ничуть не обиделся. Улыбнулся почти приятельски:
   - Нет, то, о чем вы говорили - и крайности, и пошлости. Но я и в самом деле намерен погулять. За все эти сорок лет. У меня нет ни семьи, ни близких. У меня есть только субмарина на дне. И сейф...
   - А вы уверены, что он уцелел? - невинным тоном спросил Мазур. - Мало ли как могло обернуться...
   Будь он послабее духом, непременно испугался бы. В лице Хольца, в холодных синих глазах не стало не только человеческого, но и звериного: это было что-то другое, страшнее, запредельнее... Мазур приготовился даже к меткому удару, если тевтон все же потянется за пистолетом...
   Обошлось. Не иначе как многолетние странствия и полная превратностей жизнь научили Хольца владеть собой. Он сказал почти ровным голосом:
   - Больше не шутите так, Джонни. Ни к чему такие шуточки. Командирская каюта располагалась в кормовой части, за рубкой. Она не могла пострадать настолько уж... Конечно, взрыв был не из слабых, лодку вполне могло даже переломить пополам... Но если и так, обе половинки преспокойно лежат на грунте. Глубина для опытного аквалангиста не столь уж большая.
   - Представляю, как там все изломало и перекрутило... - сказал Мазур, ничуть не играя. - И каково будет внутрь протискиваться...
   Хольц, выплеснув в рот виски, осклабился:
   - А вы что же, мой юный друг, хотите получить двести тысяч долларов за пустяковую работенку? Нет уж, ради хороших денег нужно и из шкуры вылезти и рискнуть... Это справедливо?
   - Справедливо, - со вздохом признался Мазур, не собираясь выходить из принятой на себя роли.
   ГЛАВА ПЯТАЯ
   ЛИРИЧЕСКАЯ
   Ну что же, лучше поздно, чем никогда... Наконец-то хоть что-то в его насквозь неромантичной жизни и еще менее романтичной работе напоминало классический шпионский роман в бульварной версии. Капитан Мазур, пусть и не в смокинге, танцевал медленный танец с очаровательной девушкой, пусть и не в первоклассном ресторане. Заведение как-никак было ступенек на несколько повыше дешевой забегаловки, и музыка была экзотическая для обитателя другого полушария, а девушка, как уже упоминалось и подчеркивалось, очаровательна.
   Оркестр старался. Музыка рыдала. Мелодия классического танго была для человека свежего столь печальной, унылой, трагической и рвущей душу на сто пятнадцать кусков, что Мазур искренне удивлялся, наблюдая вокруг веселые лица, откровенный флирт, улыбки и смех. Поначалу ему казалось, что надрывно-тоскливая мелодия очень быстро заставит всех присутствующих безудержно рыдать крупными слезами, содрогаясь в приступах вселенской печали. Потом он помаленьку привык, ему уже не казалось, что он на похоронах. Увы, после того, как инструменты, которые по пальцам одной руки можно было пересчитать, выдали сущий океан печали, Мазур поймал себя на том, что будет отныне хихикать над самыми тоскливыми цыганскими мелодиями, тешившими русскую душу. В самом деле, никакого сравнения. Если считать цыганский оркестр чем-то вроде малокалиберной пушки, то здешние лабухи тянули на атомную бомбу...
   И он покачивался себе бездумно посреди вселенской печали, старательно вспоминая, что все не так плохо, как способно внушить тоскливое танго: все живы пока, планета цела, солнце не погасло... А главное, судя по некоторым наблюдениям и приметам, знакомым любому мало-мальски опытному мужику, столь же отрешенно колыхавшаяся в его объятиях девушка определенно ступила на путь, ведущий к приятному финалу, тому самому, что испокон веков тешит мужскую гордость. Ничего еще не высказано вслух, ничего не решено, но Кристина в его руках давно уже казалась сдавшейся.
   Или хотела искусно создать у него впечатление, что после недолгой осады австралийский супермен ее форменным образом очаровал, и нынче же ночью, в уединенном домике, получит свою награду. Мол, даже благородные девицы с восходящей к конкистадором родословной не способны сопротивляться нынешним наследникам бесшабашных лейтенантов Кортеса, шагавшим по джунглям, как по бульвару, а применительно к данному конкретному случаю - готовым нырнуть на дно морское за бриллиантами с нерассуждающей решимостью чугунного утюга...
   В общем, какая-то частичка его сознания привычно стояла на карауле, не позволяла расслабиться, верить всем этим многозначительно-покорным взглядам, улыбкам и легким касаниям. Во всем следовало видеть игру: в том, как она прильнула, как опустила голову к его плечу. Чуть ли не все до единой местные встречи, местные знакомства имели двойное дно, потаенную изнанку, то грязную, то кровавую. Бдительности ради следовало заранее полагать, что и в данном случае в очередном шкафу притаился очередной скелет, ожидая своей очереди явиться на свет божий, скалясь костяной мордой. И вообще, следует помнить классику, господа мои - самая очаровательная женщина, которую в жизни видел Шерлок Холмс, была приговорена к виселице за коварнейшее убийство... Нешто мы дурнее англичанина?
   - Ты меня совращаешь? - тихонько спросила Кристина, все так же легонько касаясь щекой его плеча.
   "Пока я бултыхаюсь возле подлодки, мне ничего не грозит, - думал тем временем Мазур. - А вот когда я вынырну на поверхность с добычей, улыбаясь устало и горделиво тем, кто стоит на палубе - вот тут возможны варианты, черт возьми, возможны варианты... Если они заранее решили от меня избавиться, то позволят прожить еще ровно столько, чтобы убедиться: в кулаке у меня как раз и посверкивают долгожданные бриллианты... И вот тут-то следует извернуться..."
   - Нет, - ответил он. - Соблазняю.
   - А какая разница? - поинтересовалась она тем самым тоном, что по женским задумкам делает из большинства мужиков законченных придурков.
   - Огромная, - сказал Мазур. - Совращают невинных, а соблазняют тех, кто уже имеет о мужчинах некоторое представление... Но если тебе так хочется, считай, что тебя именно совращают...
   Кристина подняла голову и заглянула ему в глаза:
   - Джонни, почему я тебе позволяю все это нести?
   - Потому что любая женщина, даже столь благородных кровей, даже получившая университетский диплом в Америке, в глубине души жаждет романтики, - сказал Мазур. - И в фантазиях представляет себя на месте пленницы пирата в кормовой каюте парусного фрегата. При условии, что пират галантен и благороден. Ну, отсюда легко сделать вывод, что я и есть воплощение романтики: я - персонаж Джека Лондона и Сабатини, а также Стэкпула с его "Голубой лагуной" и Зейна Грея с его ковбойским циклом... он шептал девушке на ухо всю эту чушь с пародийными интонациями эстрадного гипнотизера. - И вас, благородная сеньорита, причудливым образом привлекает-отталкивает эта моя непохожесть на все, что вам встречалось до сих пор, вы ощущаете на нежном личике дыхание иного мира, откуда приходят загадочные личности вроде меня...
   Она легонько отстранилась, подняла голову:
   - Черт бы тебя побрал, Джонни!
   - А почему? - безмятежно спросил Мазур.
   - Потому что я никак не могу понять, когда ты настоящий. И какой ты настоящий. Только построила картинку, как она рассыпалась на мелкие кусочки...
   - Ага, - сказал Мазур. - Это в тебе уже бунтует оскорбленная женская натура. Вы же привыкли, что это вы остаетесь тайной и загадкой, непостижимой для ума...
   - Может быть... Может. Но тут и что-то другое. Ты сам другой. Непонятный.
   - Да ну... Я простой австралийский бродяга, житель сонного и скучного континента...
   - Не кокетничай.
   - И не думаю - сказал Мазур. - Это ты у нас загадочная и романтическая - фамильное древо наподобие секвойи, вендетта со столь же благородным соседом, бриллиантовый клад, где тебе принадлежит аж половина. Достаточно, чтобы вскружить голову доброй дюжине бесхитростных австралийских парней. Да еще вдобавок пленительная, спасу нет...
   - Это вот так ты и охмуряешь девиц в каком-нибудь далеком порту? А они потом глаза выплакивают?
   - Ничего подобного, - сказал Мазур. - Никого я не охмуряю специально. Я просто пускаю события по течению, и жду, не проскочит ли искра.
   - И?
   - И она проскочила, - сказал Мазур. - Проскочила, чтоб ее...
   - И ты влюблен в меня? Голову потерял?
   - Нет. Просто проскочила искра... Или тебе приятнее было бы услышать про то, как я голову потерял?
   - Ничего подобного. Мне приятно слышать правду.
   - Это значит, я могу тебя поцеловать?
   - Э, нет! - она гибко отстранилась; - Мы как-никак в Латинской Америке, в приличном заведении... Да и музыка больше не играет.
   Они вернулись за столик, тут же подскочил нереально услужливый официант, наполнил бокалы - ох, как вьется, его бы на выучку в советский общепит, чтобы посмотрел, какие официанты бывают, а после политинформаций твердо бы знал, чем отличается труженик социалистического подноса от беспринципного услужающего, готового ради чаевых поступиться пролетарским достоинством...
   Вокруг засмеялись, и Мазур повернул голову, ища источник всеобщего веселья.
   Расхохотался вслед за всеми, стараясь, чтобы улыбка была искренней и беззаботной. Справа от стойки бара включился огромный цветной телевизор и на экране появился знакомый персонаж, имевший к Мазуру, в отличие от прочих посетителей, самое прямое отношение. Товарищ К. У. Черненко, Генеральный секретарь ЦК КПСС и прочая, и прочая, механическими движениями робота опускал бюллетень в избирательную урну, и на его лице застыла идиотская улыбка манекена. Верный ленинец и очередной гениальный руководитель исполнял свои обязанности, не приходя в сознание...
   Эпохальная сцена отодвинулась на задний план, а на переднем появился диктор - здешний диктор, ничуть не похожий на тех элегантнейших и неулыбчивых жрецов Центрального телевидения, что любую новость сообщали советскому народу с чопорностью английских лордов и леди. Этот, парткома и цензуры на него нет, держался не в пример непринужденнее, улыбался во весь рот, подмигивал с экрана, даже гримасничал, зараза...
   За столиками вновь раздался взрыв хохота.
   - О чем это он? - спросил Мазур. Кристина прислушалась:
   - Трудно объяснить, раз ты не знаешь испанского и местных словечек... Учено выражаясь, непереводимая игра слов. Высмеивает русского лидера, которому опять забыли поменять батарейки...
   Сама, она улыбалась во весь рот - судя по реакции зала, диктор и впрямь отмочил нечто юморное. Мазур с мнимой беззаботностью смотрел на экран, где смертельно больной, никаких сомнений, человек с величайшим трудом пытался связать пару слов и сделать пару простых движений.
   В глубине души Мазур корчился от стыда. Никто тут не знал, кто он и откуда - но этот живой труп на цветном экране был человеком номер один в его стране. И не стереть с лиц окружающих это искреннее веселье, имеющее, между нами, веские поводы...
   Он давно уже не верил ни в какие "измы". Перерос и комсомольский задор и какую бы то ни было убежденность в том, что некое учение - единственно верное. Он просто жил. И служил. Не этому живому олицетворению хворей, а стране - потому что страна точно так же жила, служила и работала, и далеко не все трудились спустя рукава, наверняка движимые той же нехитрой логикой. Мазур был отдельно, а те, в Кремле - отдельно. Убрать их оттуда не в человеческих силах (еще и оттого, что никто не представлял, кто и что могло бы придти на смену), бороться против них было бессмысленно, нелепо, невозможно. Оставалось исправно служить тысячелетней державе, потому что она - Родина, как бы ни именовалась в разные времена и кто бы ни стоял во главе. Год с лишним назад он, опять-таки, как и многие, воспрянул было, когда пришел Андропов и по стране шумнули очевидные перемены - но потом Андропов проплыл на лафете к краснокирпичной стене, на его месте оказался этот, и вновь потянуло явственным запахом болотной тины. И все, кого он знал, снова понурились, зарекшись дергаться душою - тянули лямку...
   Но куда денешься от этого саднящего стыда, глядя на беззаботно кривлявшегося паяца и живой манекен за его спиной, что-то там шамкавший не в такт мимике...
   - Ужас, правда? - весело спросила Кристина. - Честное слово, мне их жалко.
   - Кого?
   - Русских.
   - Почему? - как мог беззаботнее спросил Мазур.
   - Несчастный народ. Терпеть над собой такое вот... Я политикой мало интересуюсь, но их, наверное, следовало бы завоевать только ради того, чтобы избавить от этих старых клоунов...
   "Это нам следовало бы завоевать эту долбанную страну, - сердито подумал Мазур. - Поскольку погрязла в самом неприкрытом разврате: банановая республика, американские марионетки, а меж тем в средней руки кабаке красуется цветной ящик, который не у всякого секретаря обкома сыщется. И любой - любой, вроде меня! - может в пять минут за смешные деньги снять отдельный домик с садиком, пусть и крохотным, и жить там с девушкой, не предъявляя никому ни паспорта со штампом о браке, ни прописки. Форменный разврат, нет на них единственно верного учения, нет на них парткомов, женсоветов, вечерних университетов марксизма-ленинизма и определяющего года решающей пятилетки..."
   - Что с тобой? - спросила Кристина. - У тебя лицо сделалось... старое. Хорошо хоть, на миг.
   Как мог естественнее Мазур ответил:
   - Представил, что мог бы стать таким вот... - и кивнул на огромный цветной экран.
   Она поежилась:
   - Действительно, ужас... Нет уж, предпочитаю погибнуть в расцвете лет. Неожиданно, как от молнии. Идешь по улице - а по тебе вдруг шарахнут из пулемета... И ничего не успеваешь понять. Здорово, верно?
   "Дура, - подумал Мазур мрачно. - Салажка. Вообще-то в этом есть своя сермяжная правда, но вот насчет того, что это здорово - сильно сомневаюсь. Просто-напросто ни по тебе, ни по твоим друзьям и знакомым, ручаться можно, в жизни не лупили из пулемета. А это, между прочим, процесс не из приятных..."
   - Здорово, - поддакнул он механически. - А еще лучше - атомной бомбой по макушке, чтобы уж наверняка... тебе здесь еще не прискучило?
   - А что? - ответила она прямым, откровенным взглядом. - У тебя возникли идеи получше?
   - Сам не знаю, как их назвать, - сказал Мазур. - Идея у меня проста: расплатиться с этим предупредительным юношей в белом, поймать такси и ехать домой, дама против?
   - Дама не против, - медленно сказала Кристина. - У нее есть одно уточнение: она была бы не прочь сначала погулять по ночным улицам, согласно классическим канонам... Традиции ради. А то очень уж современно получается...
   - Как пожелает дама, - сказал Мазур, жестом подзывая официанта.
   Он надеялся, что романтичная прогулка по ночным улицам в стиле робких пионерских ухаживаний надолго не затянется - Кристина как-никак была из соблазняемых, а не совращаемых. Так оно и оказалось: уже через четверть часа они сидели в такси, а еще через столько же оказались в домике, где Мазур очень быстро убедился, что двадцатый век берет свое, и развесистое генеалогическое древо ничуть не мешает девушке из благородного рода быть раскованной и изобретательной, да вдобавок жарким захлебывающимся шепотом преподносить порой на ушко такое, отчего благородные предки, воспитанные в незыблемых традициях, могли и вертеться в гробах, как курица на вертеле. Ну, а неотесанный австралиец от таких реплик только пофыркивал, следую желаниям дамы - и долгонько им следовал, иногда для разнообразия давая волю своей моряцкой фантазии. Много времени прошло, прежде чем красотка успокоилась в надежных объятиях бродяги и авантюриста и надолго там притихла.
   Мазур блаженно отдыхал - поскольку тоже был не железный. Лишь ощутив в стиснутой крепкими объятиями добыче некое шевеление, осведомился на ушко:
   - Ну, и каково это - оказаться во власти разнузданного бродяги?
   - Я бы сказала, неплохо, - все еще чуточку задыхаясь, созналась очаровательная и разгоряченная добыча.
   - Ничего удивительного, - сказал Мазур. - Скромности ради следует уточнить, что меня считали непревзойденным любовником во всех портах от Аделаиды до Шанхая...
   За каковую похвальбу тут же получил игривую невесомую пощечину. И сказал:
   - Интересно, а как будет по-испански звучать... - и повторил ей на ухо то, что недавно от нее же и услышал.
   - Понятия не имею, - оскорбленным тоном заявила Кристина. - И вообще, откуда ты взял эту похабщину?
   - Одна красотка недавно на ушко шептала.
   - Боже, с кем ты только путаешься... В каком-нибудь из портовых заведений, надо полагать?
   - Листал я как-то от скуки книжку одного малого, по фамилии, кажется, Шукспер, - сказал Мазур. - Замечательная там была фразочка: "о женщины, вам имя вероломство..."
   - Совершено не понимаю, о чем ты.
   - Браво, - сказал Мазур. - Следуя этакой логике, я и сейчас пребываю в полном затмении чувств? В галлюцинациях? Потому что у меня сейчас устойчивая галлюцинация: усиленно мерещится, что в руках у меня лежит нагая, как правда, красавица из знатного рода, уходящего корнями...