– Икар!
   – Ах, простите, я употребил неподходящий эпитет, – сказал Икар. – Я совсем забыл, что мы героически противостоим инопланетной агрессии. Генерал, а вам не приходило в голову, что эта тварь может оказаться всего-навсего взбесившейся мартышкой, удравшей из какого-нибудь галактического зверинца и кусающей встречных-поперечных? Очень уж не похоже все ни на серьезную агрессию, ни на разведку боем, право...
   – Икар, – глядя в стол, сказал Генерал, – я решил отстранить вас от дальнейшего участия в операции. Разбором ваших действий, повлекших за собой гибель вертолета, мы займемся после ее завершения.
   – Ну да, конечно. (Генерал отметил, что Икар ничуть не удивлен.) Я ожидал чего-то в этом роде. Надеюсь, я не арестован?
   – Нет. Вы просто отстранены.
   – Это уже легче. Хотя... Меня никогда в жизни не арестовывали, было бы даже интересно.
   – Убирайтесь, – сказал Генерал.
   – Даже так? Что ж, не стану вступать в пререкания со старшим по званию. Честь имею...
   Он встал и зашагал к двери. Уже распахнув ее, вновь закрыл и обернулся:
   – Генерал, ради бога, простите за ма-аленькую парфянскую стрелу. В своих мыслях о себе как о спасителе человечества вы дошли уже до будущего монумента в вашу честь? Или пока нет? Ответ меня, признаться, абсолютно не интересует. И еще. Вам сейчас принесут очередное донесение – я как раз проходил мимо дежурного, направляясь к вам... Полицейским патрулем в блокированном районе при попытке с бегству был застрелен подозрительный тип. При обыске найдены документы. Это ксенолог из научных учреждений ООН. Разумеется, во всем следует винить капрала, с перепугу открывшего стрельбу...
   И дверь захлопнулась за ним. Генерал с застывшим лицом слепо шарил руками по столу. Пальцы нащупали авторучку. Авторучка хрустнула и переломилась пополам, платиновое перо вонзилось в мякоть большого пальца, но Генерал не почувствовал боли. Швырнул обломки под стол, в корзину.
   Присутствие в блокированном районе ксенолога неопровержимо свидетельствовало: в ООН известно о Пришельце...
   Что-то рушилось, большое, казавшееся дотоле незыблемым, земля уходила из-под ног. Он поймал себя на том, что не доверяет сейчас никому, за исключением Полковника – на того была вся надежда.
   Только тут он заметил, что его ладонь оставляет на бумагах пятна крови.
 
    4 вандемьера 2026. Близко к вечеру.
 
   Фургон несся по черной автостраде. Эвридика была за рулем. Ясень сидел у радара, и только Полковнику не нашлось никакого дела, так что оставалось швырять окурки в окно и думать от скуки.
   Полковник украдкой покосился на Эвридику и подумал: что с ней станется, если «мобиль» нанесет удар? А что станется со мной? Что у меня в мозгу, какая мина, и как она может взорваться? Я прекрасно знаю свой мозг... или только думаю, что знаю? Неужели какое-то из воспоминаний, что-то из прожитого способно... Наверняка те трое тоже гадали так, интересно, оказались они в состоянии удивиться тому, что им открылось? Он вспомнил последний взгляд Гамлета и зябко поежился.
   Снова, в который уж раз, его охватило странное, пугающее чуточку и в итоге неприятное ощущение – казалось, он стоит на месте, а жизнь проносится мимо, как скорый поезд (что за банальное сравнение, господи!), ослепляя вспышками солнечных зайчиков, пляшущих на стеклах, без надежды оставляя на обочине, отчуждая.
   Не было никаких оснований, чтобы думать так. У него была работа, нравившаяся ему, требующая массу энергий и времени. У него были друзья, женщины, увлечения, развлечения, хобби, пытливые метания духа, радости и горести. Почему же тогда все чаще и чаще приходило ощущение зряшности, отстраненности от всей остальной Вселенной? Неужели виной всему один старый разговор?
   – Может быть, помедленнее, Эвридика? – спросил он.
   – А зачем? – Господи, снова этот отсвет безумия в синих глазищах! – Какая разница? И вообще, мне пора бы переменить псевдоним. Я – Надежда. Надежда на успех, шестеро уже легли, остались только мы, и нам пора иметь свою Надежду...
   «Опять на нее накатывает, – безнадежно подумал Полковник, – я уже не раз говорил Генералу, что пора от нее избавиться...»
   Нам осталось тринадцать часов, подумал он. А скоро начнет темнеть, и как минимум шесть часов пропадут впустую – ночной бой с этой тварью вести невозможно. Почему Генерал не пошел на широкомасштабную операцию, на облаву? Почему не предупреждено население? Почему никто не информировал ООН? Будь на месте Генерала кто-нибудь другой, у Полковника неминуемо возникли бы определенные подозрения, но он не мог думать о Генерале плохо. Наверное, какие-нибудь высшие соображения. Операция не столь уж неудачна – три четверти сил противника уничтожено, треть участников операции осталась в живых...
   А воспоминания надоедливо лезут в голову, и никак от них не избавиться.
   Не получилось никакого разговора, вспомнил Полковник. Сеялся почти неощутимый противный дождь, мы стояли под этим дурацким навесом, зеленели влажные сосны, пригородного автобуса все не было, и она ждала, когда начну я, а я ждал, когда начнет она, и постепенно ожидание превратилось в обыкновенное молчание, нелепое и бесплодное. Скорее всего, один из нас обязательно решился бы начать, но подошел автобус, и он был набит битком, и уж в автобусе никак нельзя было вести этот разговор, а завтра нужно было улетать, а ей нужно было уезжать, так и не поговорили откровенно...
   Неужели это и может оказаться той миной – сладкие и болезненные воспоминания о женщине со светлыми волосами, в светлом плаще? Тривиальнейшая ситуация, способная тем не менее взорвать мозг? Но ведь случилось же это с Дервишем – локомотивом, суперменом. Дервиш остался верен себе – никто из врачей не допускал, что он способен пошевелиться, у него нашлись силы – ровно столько, чтобы, воспользовавшись отлучкой сиделки, поднять руку и оборвать подключенный к хитрым медицинским аппаратам пучок проводов и пластиковых трубок...
   «Ну, предположим, это и есть мина, – подумал Полковник. – Просто предположим. Если я знаю, где она и что она, она ведь может и не взорваться?»
   Эвридика резко затормозила, и Полковник вмазался лбом в стекло. Так, что веер искр из глаз. Когда он вновь смог видеть дорогу, Эвридика уже бежала к разбитой вдребезги белой легковушке, уткнувшейся в валун на обочине автострады.
   – Слабый фон тэта-ритма, – сказал Ясень.
   Полковник даже не подумал хвататься за оружие – «мобиля» явно не было поблизости, наверняка он раскатывал в облике автомобиля, разбрасывая случайную смерть...
   Эвридика вернулась бегом, прыгнула за руль и погнала машину, она гнала, азартно закусив нижнюю губу, выжимая из мотора все, что вложили в него конструкторы, и Полковник приготовил автомат. Неужели – все? – подумал он.
   – Тэта-излучение, – сказал Ясень. – Усиливается... усиливается...
   Эвридика мгновенно сбросила газ, но дорога была пуста – ни движения, ни тени, ничего. Машина катила все медленнее. Разноцветные лампочки светились на приборной доске, и ярче всех – три голубые, означавшие, что все трое пока живы. За спиной Полковника хлопнул выстрел, и крайний справа огонек погас...
   Всю жизнь Ясень мечтал писать хорошие книги. И ничего не получалось – то, что он писал, мягко было бы назвать даже графоманскими забавами. Сейчас, за один миг всего, он словно бы прочитал книгу – самую гениальную в истории литературы, после которой человеку вроде него просто не стоило жить.
   Сзади взревел мотор, и Полковник увидел в зеркальце уносящийся на бешеной скорости черный автомобиль. Он хотел крикнуть, но Эвридика уже разворачивала фургон, и разметка вновь летела под колеса бесконечной трассирующей очередью. «По-видимому, с Эвридикой ничего не произошло, – подумал Полковник. – А со мной? Кажется, и со мной тоже. Но почему такая милость судьбы, господи?»
   Он оглянулся – голова Ясеня безжизненно моталась:
   – Скорость! – выдохнул он.
   – На пределе! – сердито обернулась к нему Эвридика. – Уходит!
   «Мобилъ» действительно уходил. Полковник высунулся в окно и дал длинную очередь из автомата, но ничего не вышло – ветер бил в лицо, выжимая слезы, да и не достать было на таком расстоянии. Все. До утра бессмысленно предпринимать что-либо.
   – Я – «тройка», – сказал он в микрофон. – Остались вдвоем. «Мобиль» ушел.
   – Переждите ночь где-нибудь, – сказал Генерал. – В шесть часов утра начнется облава – мотоциклисты и броневики.
   – Значит, вы получили то, что хотели?
   – Да, – сказал Генерал.
   – Поздравляю. Это стоило нам не так уж и дорого – всего семь человек.
   Генерал помолчал, потом сказал:
   – Теперь у нас есть все данные. Есть что сообщить в ООН.
   – Вы хотите сказать, что до сих пор ничего не сообщили им?
   – Завтра мы попытаемся взять последнего живым, – сказал Генерал.
   – Вы сообщили в ООН?
   – Конец связи, – сказал генерал.
   «Не может быть, – ошеломленно подумал Полковник. – Я верил в него, как не верят в бога. Неужели...» И тогда он сделал нечто удивившее его самого – отключил рацию и включил радио. Быстро нашел нужную волну – одной из независимых радиостанций.
   – ...продолжается, – частил диктор. – Мы поддерживаем непрерывную связь с нашими корреспондентами, расположившимися у внешней линии оцепления. Полчаса назад прибыли еще два батальона бронепехоты. Установлено воздушное патрулирование. Продолжают циркулировать слухи о том, что внутри района в перестрелке с полицией убит человек с документами сотрудника ООН. – Он молчал секунд десять, целую вечность по канонам радиовещания. – Только что нам сообщили – двое из трех наших корреспондентов выдворены из района оцепления. Канцелярия премьер-министра не дает никаких комментариев по поводу визита к премьеру специального представителя Генерального секретаря ООН. Разговаривать с нашим корреспондентом отказались. Группа депутатов парламента продолжает настаивать на немедленном созыве чрезвычайной сессии парламента. Как заявил премьер, этот вопрос будет рассматриваться завтра утром. Повторяю, положение неясное. Комментаторы, допускавшие предположение о попытке военного переворота, отказались от этой гипотезы, но все сходятся на том, что армия и разведка как минимум три раза нарушили конституцию страны. Внимание! Нам только что сообщили – группа депутатов парламента намерена завтра утром лично посетить район и сделать попытку проникнуть в оцепленную зону. Если военные намерены применить оружие против парламентариев, они получат возможность сделать это перед телекамерами. В столицу продолжают прибывать специальные корреспонденты крупных информационных агентств. Информация о закрытии международного аэропорта не подтвердилась.
   «Вот так, – подумал Полковник. – Шум на весь мир, ООН не поставлена в известность, следовательно... Генерал! Но ведь в это невозможно поверить...»
   – Радар оставим включенным, – сказала Эвридика. – В случае чего – сработает звуковой индикатор.
   – Что? А, индикатор... Слушай, что ты обо всем этом думаешь?
   Эвридика помолчала, потом сказала:
   – Боюсь, что Королю Марку представился шанс стать большой сволочью и он этим шансом воспользовался...
   Полковник зло отвернулся, опустил широкие спинки сидений и лег. Было даже удобно. На приборной доске светились два синих огня. Эвридика откинула прикрепленную к борту койку, повозилась, устраиваясь. Стало очень тихо.
   Над лесом появились первые звезды, в открытое окно тянуло холодом, но поднимать стекло он не стал. Спать не хотелось. Он снова подумал, что ничего не понимает, что что-то неуловимое, главное проносится мимо и не увидеть его, не узнать, не схватить и не сделать своим. Где еще одна дорога, по которой обязательно надо пройти?
   Что такое «мобиль»? Агрессор из космоса? Глупости. Существуй где-то в космосе агрессивная раса, она обрушилась бы на Землю армадой, а не стала бы посылать одиночек-террористов. На разведчика он тоже не похож; даже если допустить существование иной логики, ни один разведчик не стал бы вести себя так глупо – всполошил противника, позволил узнать о себе все, загнать в угол...
   Маньяк со звезд? Может быть, существуют такие. Вырвался из какого-нибудь уму непостижимого сумасшедшего дома на другом конце Галактики и случайно наткнулся на Землю...
   Мысли путались, усталость брала свое, машина плавно покачивалась, темнота склеивала веки, и нет уже темноты, есть светлое раннее утро в городе далеко отсюда, ни одного прохожего, а она смеется неизвестно чему, в гостинице спит Дервиш, и все выстрелы и погони далеко отсюда, и все живы пока... а это уже позже, это берег реки, деревянные мостки, от которых отваливает голубой катер, и абсолютно живой Дервиш, улыбаясь, машет с кормы, только откуда эти черные птицы над водой, носятся, чиркая по спокойной воде концами крыльев, и не кричат, хоть бы одна крикнула, только пролетая, так и заглядывают в глаза, так и стараются поймать твой взгляд, и жутко почему-то становится...
 
    4 вандемьера 2026. Ближе к вечеру
 
   ...И сначала они решили, что очередь будет предупредительной, но трасса прошла так близко от кабины, что это могло быть только огнем на поражение, и Малыш бросил машину в немыслимый вираж – истребитель пронесся мимо, но сбоку заходили еще два, и очереди грохотали непрерывно, «Мираж» хладнокровно сбивали. Ремни безопасности то стискивали Ланселота, перехватывая дыхание, то обвисали, небо и земля, сменяя друг друга, мелькали в диком круговороте, сердце то ухало в колени, то переставало биться, и вдруг – хлопок, треск, дым и запах гари как-то сразу, всплеском заполнили кабину, ветер ударил в лицо, рвал волосы. Малыш обмяк в своем кресле, его руки соскользнули со штурвала, перегрузка вмяла Ланселота в упругую спинку, потом наступила едва ли не невесомость. Он сообразил, что «Мираж» падает, к счастью, кабиной вверх, ощупью нашел и перекинул через плечо ремни двух прямоугольных футляров, протянул руку, сорвал с подлокотника кресла Малыша красный колпачок и нажал рубчатую кнопку катапульты, другой рукой ухитрившись проделать ту же операцию со своим креслом. Его подбросило, резко дернуло вверх, клацнули зубы. Падение замедлилось, он плыл к земле под полосатым ало-оранжевым куполом. Парашюта Малыша он не видел. Истребители умчались, зато внизу стояла машина с мигалками и номером на крыше; Трое возле нее, задрав головы, сторожили его приземление. Хорошо еще, что не стреляют. Слева грохнуло – достиг земли пустой «Мираж».
   Скрипнули амортизаторы – кресло коснулось земли и завалилось набок. Удачно получилось, что парашют не накрыл его, и он видел, как приближаются те трое, держа оружие наизготовку. Пора начинать.
   Сохраняя на лице выражение полной обалделости, он шарил по телу ладонями, расстегивая пряжки ремней, освобождаясь от футляров, движения были нечеткими – те трое должны с первого взгляда увидеть, что он в шоковом состоянии. Встал, сделал два шага, шатаясь, мотая руками, в то же время группируя тело для броска.
   Он сыграл без изъянов – тот, что был ближе других, сунул пистолет в кобуру под мышкой и протянул руки, готовясь подхватить. Ланселот ощутил себя сжатой пружиной, и тут же пружина распрямилась – короткая и жуткая, почти беззвучная схватка, каскад молниеносных ударов.
   Они тоже были отменно тренированы, но на него работала еще и дикая ярость. Ланселот стоял над ними, пошатываясь, шумно выдыхая воздух.
   Разумеется, у них в карманах нашлись и наручники. Ланселот приковал запястье одного к лодыжке другого, а запястье второго – к лодыжке третьего. Попытался улыбнуться, представив, как будет передвигаться очухавшаяся троица, но улыбки не получилось. Он знал, почему не торопится подойти к креслу Малыша: перед глазами стояла кабина, пробитый осколками прозрачный колпак – несколько дыр пришлись как раз против кресла Малыша, Ланселот помнил это совершенно точно. Двадцать три года, авиационное училище, спецкурсы, родители в маленьком приморском городке. И ничего серьезного он не успел сделать для человечества – разве что умереть, когда это потребовалось.
   Он все же прошел эти два десятка шагов, высвободил Малыша из скользкого вороха ало-оранжевого шелка, положил в траву и осторожно закрыл ему глаза. Некогда было произносить мысленно прочувствованные и печальные тирады. Он вернулся к приборам, предусмотрительно упрятанным в сверхпрочные футляры. Нажал клавиши.
   – Они только что уничтожили третий «мобиль», – сказал оператор с «Фата-морганы». – Бомбили и своих. Дать запись?
   – Пошли они... – сказал Ланселот.
   – В таком случае на связи Ферзь.
   – Слушаю, – сказал Ланселот.
   Там, на другом континенте, где находился сейчас Ферзь – главный куратор операции, была уже поздняя ночь.
   – Здесь Ферзь, – раздался глуховатый, какой-то действительно ночной голос профессора. – Докладывайте, что с Малышом. «Фата-моргана» сообщила, что вас сбили...
   – Малыш погиб, – сказал Ланселот. – Нас намеренно сбили, профессор...
   – Леопард погиб, – сказал Ферзь. – Полиция... Премьер не дал нашему представителю определенного ответа, отложив это до утра. Разумеется, они рассчитывают уничтожить за это время и четвертый.
   Ланселот молчал.
   – Все наши средства наблюдения должны были быть дополнены вашим присутствием в районе, – сказал Ферзь. – На всякий случай.
   – Я все понимаю, – сказал Ланселот.
   – К сожалению, мой возраст... мне просто запретили лететь самому.
   – Я понимаю.
   – Ты можешь покинуть район.
   – Это приказ? – спросил Ланселот.
   – На твое усмотрение. Мы пошлем «Мираж» с опознавательными знаками ООН, они не посмеют...
   – Знаете, я останусь, – сказал Ланселот. – На случай чего-нибудь непредвиденного.
   «Я останусь, – подумал он, – я обязательно доберусь до этой сволочи в эполетах и выскажу ему все в лицо. Пусть арестовывают. Я не гений, я вполне заменим. Иначе просто не смогу жить спокойно, дышать, любить Анну – если не выскажу все в лицо новоявленному спасителю человечества...»
   – Только что поступил новый радиоперехват, – сказал ферзь. – Они попытаются завтра утром захватить четвертый «мобиль». Придумали какие-то дистанционно управляемые ловушки, надеются... Если им ничего не удастся, разрешаю применить «Болид». Совет Безопасности санкционировал.
   – Понял, – сказал Ланселот. – А что вы сами думаете о госте?
   – Он ни на что не похож. Ни на одну теоретическую модель.
   – А что вы сделали бы на моем месте?
   – Не знаю, – сказал Ферзь.
   – Спасибо, – сказал Ланселот. – Я не ждал от вас каких-либо откровений, простите, просто приятно было узнать, что я в данной ситуации выгляжу не умнее и не глупее других. И, следовательно, имею право решать по собственному усмотрению.
   – Вот именно, – сказал Ферзь. – Никто вас не упрекнет за любое решение, если принимать его придется. Мы все в равном положении, знаем одно и то же, но вы ближе остальных к месту действия. Удачи.
   – К черту, профессор, к дьяволу... – сказал Ланселот. – Я пошел. Конец связи.
   Он забросил на плечи ремни футляров и направился к полицейской машине, не обращая внимания на лежащих.
 
    5 вандемьера 2026. Раннее утро.
 
   Полковник вздрогнул и проснулся. Сон был кошмаром, только что перед глазами у него крутился, крутился, крутился на черном асфальте, как на льду, автомобиль Дервиша и летел с дороги в белую пустоту операционной...
   Полковник достал сигареты из-под сиденья.
   Это она подкинула то выражение насчет дождя над океаном, вспомнил он, память цепко держала все с ней связанное – разговоры, встречи, города, выражение лица, дождь...
   Тогда как раз шел дождь, они оставили машину на обочине – все равно не было ничего привлекательного в езде по мокрой дороге – и укрылись на веранде крохотного пансиончика. Хозяйка, как догадался Полковник, почему-то приняла их за молодоженов и не докучала. Изредка в небе погромыхивало, с веранды открывался прекрасный вид, мокрые сосны выглядели свежо, и мутно-серая клочкастая туча, не в силах подняться выше, обволокла вершину не такой уж высокой горы.
   – Мне иногда кажется, что нас нет, – сказала она. – Я имею в виду не только нас, но и всю страну. Мы которую сотню лет где-то посредине. Нейтральные, никакие. Давно нет войны и разного рода противостояний, а мы – нейтральны. По отношению к кому? К чему? Даже в ООН мы соизволили вступить пятнадцать лет назад, когда оттягивать далее было бы просто глупо. И все равно остались никакими. Утешаем себя тем, что нашли-де идеальное решение – сидим себе на обочине, отгородившись от шума планеты...
   Он ничего не сказал и не стал дискутировать, ему попросту не хотелось. А может быть, очень уж он привык отгонять и намертво блокировать в подсознании мысли, над которыми не считал нужным задумываться, – никто не виноват, что жизнь сложилась так, а не иначе.
   – Из вещества того же, что и сон, мы сотканы... – процитировал он.
   – Но ведь это очень глупый сон, – сказала она. – За нами стоят поколения предков, видевших смысл жизни в том, чтобы отсидеться и не встревать в какую бы то ни было драку – за что бы ни дрались. Ну, разумеется, что-то делали и мы – невозможно совсем уж ничего не делать, полностью отгородиться от планеты. И все же наш вклад в жизнь Земли был крайне невелик, все мало-мальски значительное делалось без нас. Мы... мы большей частью бессмысленны, как дождь над океаном. Нельзя все время стоять посредине.
   Полковник накрыл ее руку своей, покрутил на ее безымянном пальце серебряный с чернью перстень. Совсем ему не хотелось думать, он был в отпуске и намеревался не думать обо всем, что сложнее вопроса, сколько будет дважды два.
   – Что же, и мы с тобой бессмысленны? – спросил он чуточку лениво.
   – Как знать, – сказала она. – Может быть, и мы. Особенно ты. Разведка, которую, чтобы не отстать от других, завел себе когда-то мирок на обочине...
   Он пожалел, что нельзя рассказать, как Генерал однажды отыскал его в старинном университете и после долгих бесед, временами переходивших в споры, увел-таки за собой. Очень уж заманчивой показалась идея. Генерал мечтал, отталкиваясь от специфики работы нейтральной разведывательной службы, создать на базе разведки нечто среднее между футурологическим центром и новой наукой, объединяющей десятка два прежде разобщенных дисциплин – от эвристики до космологии. Схожие попытки предпринимались в других местах и в другое время, но Генерал размахом и фанатизмом превосходил всех своих предшественников. А Полковник не был тогда полковником и был гораздо моложе. С годами он смог понять, что Генералом в значительной мере двигало и желание преподнести миру плод своих трудов именно как откровение, родившееся не где-нибудь, а в том самом мирке на обочине, сторонившемся всяких схваток. Но не было уже дороги назад, хотя и не оказалось у них таких уж значительных достижений, и попытки удивить мир мудростью своих открытий, похоже, провалились...
   Ничего этого Полковник не мог ей объяснить, а через месяц она ушла: не к кому-то другому – просто ушла.
   И вот теперь Генерал торопится разыграть свой великолепный козырь. Четыре туза и джокер. Он готов разбиться в лепешку, но доказать, что инопланетный агрессор уничтожен лишь благодаря их усилиям. Но может быть, ООН справилась бы лучше? И агрессор ли это?
   «Мобили» ни на кого не нападали специально, они, если проанализировать, бесцельно рыскали по дорогам, и пострадали только те, кто неумышленно или нарочно оказывался поблизости...
   Почему-то мы считаем, что странствия по космосу (которые нам пока недоступны) обязательно преследуют какую-то цель – устанавливать контакты, собирать научную информацию, искать какие-нибудь паршивые полезные ископаемые, наконец, интересно проводить отпуск. Но разве все наши поездки по Земле имеют цель? Разве нам никогда не случалось бесцельно мчаться неизвестно куда, чтобы потом выйти из машины, плюхнуться в траву на обочине и бессмысленно смотреть в небо? Наверняка, дикарю, впервые в жизни увидевшему автостраду с оживленным движением, непременно показалось бы, что все эти сверкающие машины имеют ясную и конкретную цель, – а ведь многие гонят просто так, от скуки или от тоски, несутся вдаль только потому, что еще тоскливее стоять на месте...
   Должно быть, так с ним и получилось – непереводимая в земные образы и слова тоска гнала его сквозь холодную черную пустоту, а потом, когда на его пути оказалась планета, он так же бесцельно носился по ее дорогам, и боль его, тоска его обладали такой силой, что передавались встречавшимся на пути, и те, кто был похож на него, становились его невольными жертвами? Может быть, это и есть разгадка? Что нам известно о нервном шоке или душевной болезни непостижимого нам инопланетного существа? Может быть, то, что он разделился на несколько объектов, – и есть следствие болезни, стресса?