Бытовой Семен. Багульник

   Когда Николай сказал, что все его хлопоты "зацепиться" в Ленинграде оказались безуспешными, что ехать непременно нужно, Клава в присутствии родителей заявила, что поедет только на один год - и ни на день больше! А Зинаида Парфентьевна, Клавина мама, всплеснув руками, сказала Медведеву:
   - Да, Николай Иванович, вы не из тех молодых людей, которые могут принести моей дочери счастье. К сожалению, Клавочка меня не послушалась...
   А Клавин отец, Василий Прокофьевич Торопов, капитан первого ранга, старый политработник, чья молодость прошла на Дальнем Востоке, вспылил:
   - Да прекрати ты свое вмешательство в дела молодых! Пусть сами свою судьбу решают!
   Зинаида Парфентьевна взорвалась, бросила мужу обидное слово и ушла в спальню, чтобы принять таблетку пирамидона с анальгином.
   Юрию удалось все устроить: достал для Медведевых квартиру из двух небольших комнат, кое-чем обставил; сам он поселился в соседнем доме у старого егеря.
   Полозов и Медведев ушли в работу, а Клава долгое время была без дела: здесь еще не было ни клуба, ни библиотеки. После нескольких "скандальчиков", как в шутку выразился Медведев, она согласилась работать управделами леспромхоза, предупредив мужа, что оставаться долго в этой таежной дыре не собирается.
   - И вот уже скоро два года, как мы воюем, - не очень весело заключил Николай Иванович.
   - И кто же победит в этой войне? - спросила Ольга.
   - Пока война идет с переменным успехом, - прежним тоном сказал он, оглаживая свою рыжую бороду. - Правда, радости от этого мало. Стараюсь больше находиться в командировках. - Отпив чай из блюдечка, спросил: - А вы, доктор, довольны Агуром?
   - Не знаю. Я ведь здесь не так давно, - ответила она уклончиво.
   - По-моему, вы неплохо устроились, даже шикарно, я бы сказал, для такой глубинки. - И, выждав минуту, спросил: - Вы, доктор, замужем?
   - Нет...
   - Вот это плохо. С мужем вам было бы здесь лучше, семейным людям всегда лучше.
   И тут она с удовольствием поймала его на слове:
   - Вы, конечно, судите по себе?
   - Как сказать, ведь и у нас временами бывает тихо. Совершенно зря вы не выходите замуж...
   Она громко рассмеялась и перевела разговор на другую тему:
   - Какая печаль заставила вас отпустить эту страшенную бороду?
   - Был долгое время в лесу, забыл захватить бритвенный прибор, вот она и выросла у меня, а теперь жаль расставаться.
   - Просто ужасно! Как это вас целует Клава?
   - Она меня давно уже не целует, - в свою очередь засмеялся Медведев.
   - Я бы тоже не могла...
   - И совершенно напрасно!
   Ольга погрозила ему.
   - Ничего себе темочку выбрали для разговора! - сказала она, краснея. - Если бы только слышал это ваш приятель.
   - Юра? Он замечательный парень! - сказал Николай. - Прошу вас, Ольга Игнатьевна, не давайте ему здесь скучать, получше смотрите за ним. - Он глянул на часы, встал. - Ну, мне пора. Спасибо вам за все, и особенно за Юру и за чудесный чай с вареньем из шикши. А наш инцидент будем считать исчерпанным. Погорячился.
   - Ничего, Николай Иванович, я не обиделась. Приезжайте, только, пожалуйста, без бороды. Ладно?
   Быстро убрав со стола, Ольга разделась, легла, но сон долго не приходил. Тогда она решила немного почитать, но никак не могла сосредоточиться. Вспомнив, что обещал приехать Аркадий Осипович, она подумала: какую цитату из своего любимого Вильяма Шекспира приготовил он для нее - обидную или необидную? Ведь на все случаи жизни у него имеется какая-нибудь меткая цитата. Однажды, когда Ольга зашла к нему, он усадил ее напротив и заставил выслушать длинную сцену из "Короля Лира".
   - Вот это, я тебе скажу, страсти! Не то что у нашего брата эскулапа!
   Незаметно для себя она уронила книгу и уснула крепким сном очень усталого человека.
   4
   Уже на пятый день после операции Юрий Полозов почувствовал себя так хорошо, что слез с кровати и поплелся в прихожую искать папиросы. Обшарив все карманы пиджака, брюк, полушубка и ничего не найдя, затосковал. Не было у него с собой и денег, чтобы послать сестру в лавку за папиросами. Тогда его осенила дерзкая мысль: постучаться к доктору, попросить в долг на пачку "Беломора". Не подумав, что скажет Ольга Игнатьевна, Юрий тихонько постучал в ее комнату. Ответа не последовало. Он толкнул дверь и тут же испуганно отпрянул: Ольга переодевалась. Увидев на пороге Юрия, она вскрикнула, стыдливо отвернулась, уронив на пол зеркальце, которое, к счастью, не разбилось.
   - Что вам нужно, больной? - раздраженно спросила она и стала почему-то ругать сестру: - Ефросинья Ивановна, почему у вас больные бродят без разрешения?
   Полозов, предвидя неприятности, быстро вернулся в палату, лег в постель, укрылся с головой одеялом.
   Через несколько минут туда пришла Ольга.
   - Зачем вы встали? - спросила она строго.
   Юрий высунулся из-под одеяла и виновато заморгал.
   - Почему вы не отвечаете?
   - Очень захотелось курить, - залепетал он наконец. - Ни папирос, ни денег у меня не оказалось, вот я и решил занять у вас на "Беломор"...
   - Никаких денег не получите, курить вам нельзя, и вообще ведите себя прилично, больной!
   Только она ушла, Юрий поднялся, открыл форточку и подозвал больничного каюра Евлампия Петровича:
   - Папаша, отсыпьте табачку!
   - Позялуста, кури, цего там! - сказал старый ороч, просовывая в форточку кожаный, расшитый красными нитками кисет.
   Свернув из газетной бумаги "козью ножку", Юрий вышел в прихожую, стал в уголок и закурил.
   После нескольких глубоких затяжек у него закружилась голова, в глазах потемнело, но бросить закрутку было жаль; докурил до конца без всякого удовольствия.
   Полозов оставил в коридоре едкий запах махорочного дыма, и Ольга сразу поняла, что больной все-таки раздобыл курево. "Наверно, у Фроси выпросил", - подумала она и решила предупредить ее, чтобы не самовольничала, но в это время увидала в окно, что орочи опять собираются около больницы.
   Ничего не сказав сестре, она вышла на крыльцо. Сразу шагнул ей навстречу брат Марии Никифоровны - Анисим. Будучи под хмельком, он стал угрожать Ольге. Она остановила его резким, предупреждающим взглядом и сказала громко, чтобы все слышали:
   - Инженера из Мая-Дату привезли в больницу сразу же, как он заболел, я прооперировала его, и он чувствует себя хорошо. А вашу сестру, Анисим Никифорович, привезли ко мне в почти безнадежном состоянии...
   Анисим сразу притих, задумался, потом потребовал:
   - А ты покажи нам его...
   - Пожалуйста, Анисим Никифорович, проходите в палату, - и, обратившись к остальным, добавила: - Все, кто желает, могут посмотреть инженера из Мая-Дату.
   И они прошли в палату, где лежал Полозов, и каждый счел своим долгом задержаться у его постели, переброситься с ним несколькими словами, а иные для пущей убедительности даже поздоровались с Юрием за руку.
   - Живой однако? - спрашивали они.
   - Живой, конечно, - отвечал Юрий Полозов, решительно не понимая, для чего доктору понадобилось устраивать эти странные смотрины.
   - Зачем это все, доктор? - после спросил он.
   - Вы мой спаситель, Юрий Савельевич! - сказала Ольга. - Спасибо вам!
   Тут ее голос дрогнул, к горлу подступил комок, и, чтобы не показывать Полозову слезы, она побежала к себе, повалилась на кушетку и наплакалась вволю.
   Назавтра утренним поездом приехал доктор Окунев. Когда он появился в дверях - невысокий, полный, весь закутанный в меховую шубу, - Ольга вскрикнула, кинулась к нему.
   - Здравствуй, девочка моя! - радостно сказал Аркадий Осипович, сбрасывая прямо на пол тяжелую шубу. Он снял пенсне, протер носовым платком, быстро водворил на место. - Ну-ка, веди меня в свою обитель!
   Она взяла его под руку, провела в комнату.
   - Совсем неплохо. Тепло и уютно. И не похоже, как ты однажды говорила, на келью! - И смеясь добавил: - Да и сама ты, по-моему, не похожа на монашенку.
   - Неужели не похожа? Ведь тише воды ниже травы, Аркадий Осипович! - и сделала постное лицо.
   Он погрозил ей пальцем, как бы говоря: "Знаем мы вас, скромниц!" - и тут же грузно опустился на стул.
   - Сейчас я вас буду поить чаем с вареньем из шикши! - сказала она немного нараспев, но Аркадий Осипович остановил ее.
   - После. А теперь садись и рассказывай!
   И она послушно села и начала подробнейшим образом рассказывать о той жуткой ночи, когда оперировала Хутунку. Ольга призналась, что не сама больная испугала ее, а то, что под окнами собрались чуть ли не все жители поселка. Были минуты, с грустью говорила Ольга, когда она будто слышала рядом с собой их затаенное дыхание, видела их суровые глаза, и все это мешало ей сосредоточиться.
   - Я потом десятки раз проверяла себя, Аркадий Осипович, - заключила она, - и все больше убеждалась, что оперировала правильно.
   Он достал папиросу, вставил в длинный мундштук, но не стал закуривать.
   - Что же все-таки было у Марии Никифоровны? - спросил он, в упор глядя на Ольгу, будто изучая ее.
   - Диффузный гнойный перитонит на почве прободного аппендицита...
   - Это было установлено при операции?
   - Нет, Аркадий Осипович, операция лишь подтвердила мой первоначальный диагноз.
   - А именно?
   И, как когда-то в институте, она стала быстро и твердо рассказывать:
   - Температура была у Хутунки тридцать восемь и девять. Язык сухой с густым белым налетом. Живот очень напряжен. При пальпации ощущалась большая плотность. Когда я резко отнимала руку от живота, больная вскрикивала от боли. Из расспросов выяснилось, что в прошлом году, приблизительно в это же время, у Марии Никифоровны было два приступа. А этот - третий, осложненный перитонитом, Аркадий Осипович. При вскрытии брюшной полости я обнаружила огромное количество гноя. В правой половине живота, у слепой кишки, отросток оказался совершенно черного цвета и очень дряблый, с большим рваным отверстием на верхушке...
   - Хорошо, хорошо, девочка моя, - сказал Аркадий Осипович тоном сурового, но справедливого экзаменатора. - Для начала просто замечательно.
   Ольга вспомнила своего любимого профессора Сергея Михайловича Авилова, которому она сдавала в институте экзамен по факультетской хирургии. Вот так же, как теперь Аркадий Осипович, профессор усаживал ее напротив себя, курил сигарету и внимательнейшим образом, почти не перебивая, слушал.
   - Что же тут хорошего, Аркадий Осипович? - сказала недовольная собой Ольга. - Что же хорошего, если больная через три часа после операции скончалась?
   Окунев широко развел руками:
   - Сие уже от тебя не зависело. А операцию, понятно, ты сделала правильно.
   - Я, Аркадий Осипович, помните, ассистировала вам при такой же операции. И старалась в точности повторить вас...
   - Это когда было?
   - Когда вы ругали меня, Аркадий Осипович, сказали, что у меня... глиняные, глупые руки.
   - Ну, ладно, ладно, Олечка, - смущенно замахал он на нее руками. Что было, то было! Ну а как у нее были сердце, легкие?
   - И сердце плохое. И легкие с тяжелой эмфиземой. Они ведь всю жизнь курят, орочки. Не дай бог такую вторую ночь, Аркадий Осипович...
   Тут старый доктор сразу оживился, откинулся на спинку стула, сбросил пенсне и, уставившись на Ольгу своими близорукими глазами, продекламировал:
   - Я господом клянусь,
   Такой второю ночью не купил бы
   Я мира целого счастливых дней,
   Так ужасов была она полна!
   Это Вильям Шекспир, девочка! Чувствуешь?
   - Чувствую! - воскликнула Ольга, довольная тем, что цитата из Шекспира в точности выразила ее переживания той действительно ужасной ночи.
   - И у меня, знаешь, была она, та ночь, полна ужасов, - стал рассказывать Окунев. - Жаль, добрый охотник был Никон Алексеевич. Прямо удивительный случай, скажу тебе. Гнался Никон за сохатым. На другой стороне перевала настиг его, ранил. Лось, увязая в снегу, еще немного пробежал, потом упал, вытянулся, притих. Никон подумал, что зверю уже конец, подбежал к нему, ухватился за рога и хотел прирезать, но лось вдруг высвободил из-под себя переднюю ногу и сильно ударил Никона в живот. Не успел Никон Алексеевич подняться, как второй удар копытом пришелся прямо в голову. Конечно, кровоизлияние в мозг. Пока приехали за мной и пока я прибыл, минуло четыре часа. Ах, добрый был человек. Я с ним, помню, раза три на охоту ходил. А потом служил он у меня каюром, как твой Евлампий. Такие наши дела, девочка.
   Она поила его крепким чаем с душистым вареньем из шикши, ожидая все новых и новых вопросов. Но Аркадий Осипович, к удивлению Ольги, молчал. Лишь после того как выпил с удовольствием два стакана чаю, спросил, но уже без прежнего интереса:
   - Как себя чувствует инженер из Мая-Дату?
   - Поправляется, Аркадий Осипович, - уверенно сказала она. - Скоро выпишется.
   Он съел еще несколько ложечек варенья, отодвинул пустую розетку, вытер платком колючие усы и бородку.
   - Чудесное варенье. Ты это сама варила?
   - Вместе с Фросей, Аркадий Осипович. Я приготовила банку и для Лидии Федоровны, не забудьте захватить.
   - Давай, давай не откажемся. А ты, я вижу, понемногу обзаводишься хозяйством?
   Она смущенно улыбнулась.
   - Приходится, Аркадий Осипович!
   - Кажется, ты все-таки довольна Агуром?
   - Не знаю, вроде уже довольна, - сказала она уклончиво. - Только очень уж тоскливо...
   Тогда он, как о давно обдуманном деле, твердо заявил:
   - Выписывай себе жениха, девочка. С милым рай и в шалаше. Таково мнение и моей Лидочки. Она ведь, ты знаешь, души в тебе не чает. Все эти дни просто покоя не давала: "Аркадий, срочно поезжай к Оле, у нее, кажется, что-то стряслось!", и все в этом роде. Так что выписывай жениха. Новое дело - пять с лишним лет проучилась в институте и ничье сердце не ранила! Быть этого не может. Если бы ты была урод какой-нибудь, так ведь писаная красавица, вылитая Афродита! Эх, где мои тридцать лет? Я бы знал, что делать! На шпагах бы дрался, черт вас побери, на дуэли, да-да, на дуэли!
   Ольга громко рассмеялась.
   - Милый вы мой Аркадий Осипович! - сквозь веселые слезы сказала она. - Вы и в шестьдесят лет мне дороже всех! Господи, как бы я жила здесь без ваших забот, без любви вашей?
   Старый доктор и сам прослезился от Ольгиных слов и, просунув пальцы под стекла пенсне, быстро вытер глаза.
   - Ничего, ты и тут не засидишься, счастье свое найдешь, - сказал он, глубоко затягиваясь папиросой. - Только не забывай главное: ты врач и только врач! - И стал ее убеждать, что и здесь, в маленьком и пока еще глухом Агуре, с первых же шагов врачебной деятельности надо приучить себя собирать и обобщать наиболее интересные факты, ибо в будущем они могут пригодиться. Пока есть возможность и позволяют годы, надо уже сейчас думать о научной работе, о диссертации.
   - Имей это в виду, девочка моя! Взять хотя бы болезни, от которых в прошлом кочевые орочи умирали целыми стойбищами. А если окажется, что наших орочей мало тебе, недалеко съездить к ульчам, нивхам, удэге... Было бы желание. Здесь не только богатейший санитарно-гигиенический материал, кстати почти еще никем не тронутый, но и много интересного в области патологии. Так что и хирургу, если в будущем захочешь специализироваться, есть над чем подумать. - И, помолчав, добавил мечтательно: - Ах, как все это интересно, не только для науки, но и для нашей повседневной практики.
   Поймав на себе удивленный и в то же время несколько растерянный взгляд Ольги, Окунев поспешно произнес:
   - Вот и начинай думать и обобщать.
   Он встал, быстро зашагал по комнате, наполняя ее клубами табачного дыма.
   - Да что вы, Аркадий Осипович, - возразила она, сочтя советы старого доктора чистейшей фантазией, - без году неделя, как я выскочила из института, и вы предлагаете мне заняться научной работой. Если бы я осталась на кафедре, в аспирантуре - другое дело. А здесь, в этой таежной глубинке, скрытой от всего мира Орлиными скалами! Я даже не представляю себе, как это можно. Сюда и газеты-то приходят на пятые сутки. Вот вы-то сами, Аркадий Осипович, столько лет живете в Турнине, однако не помышляете, как мне известно, ни о каких диссертациях. Оперируете - и все! Мне бы, наверно, хватило на всю жизнь одного вашего практического опыта врача. Кажется, что и этого я никогда не достигну.
   Он резко прервал:
   - С такими настроениями, милая моя, лучше бы и вовсе не кончать медицинский!
   Ольге стало стыдно.
   - Да, да, не обижайся, пожалуйста, слушай старших! Ты глубоко ошибаешься, если думаешь, что я ни о чем в жизни не жалею. Если бы я начал заниматься наукой с того самого дня, когда приехал сюда на Север двадцать семь лет назад, я бы уже, наверно, доктором наук стал.
   - Что же вам, Аркадий Осипович, мешало?
   - Когда мы с Лидией Федоровной приехали сюда, кругом была сплошная тайга. Три ветхих шалаша стояли на берегу реки. Орочские стойбища были разбросаны по всей тайге, на десятки километров друг от друга. Летом я не вылезал из ульмагды, а зимой не сходил с нарты. Дни и ночи - все в пути, все в пути... Когда заболел дифтеритом наш Лешенька, три дня искали меня по тайге и не могли найти. А когда нашли далеко за перевалом, то двое суток не могли пробиться к Турнину из-за проклятой пурги. Так я и не успел к Лешеньке. Задохнулся ребенок на руках у матери. А успей я вовремя да сделай ему трахеотомию, я бы непременно спас нашего дорогого мальчика. А потом, когда возникли первые поселки и орочи стали переселяться в новые дома, тоже никакого покоя не было. Надо было их научить жить по-новому. Шутка сказать, в иные дни, бывало, ходим мы с моим коллегой Александром Петровичем из дома в дом, показываем людям, как надо умываться с мылом, как чистить зубы, как застилать кровати. А в банный день что было, девочка моя! - Он на минуту замолк. - Мы не только сами топили баню, но и водили всех за собой мыться. На ином, глядишь, уже вся одежда истлела, а расстаться с ней не хочет - жаль. Помню, мы с Александром Петровичем раздели одного старичка, повели его мыться, так он закричал, будто мы его на казнь берем. Вырвался из наших рук и в чем мать родила побежал к реке, сел в оморочку - и поминай как звали! После, правда, очень понравилась ему банька. Чуть ли не каждый день приходил справляться, когда его снова купать будем. А когда началось оспопрививание, мы ночей не спали. Соберет, бывало, стариков шаман Никандр, колотит лисьей лапкой в бубен, пляшет до одурения, вызывает духов на наши с Александром Петровичем головы и велит старикам не ходить в больницу. Чем только мы не заманивали людей, чтобы сделать им прививку! Теперь все это тебе кажется невероятным, а ведь все это было, девочка моя! Вот так мы и отдали свои сердца орочам! У Александра Петровича оно и не выдержало, заболел к старости друг мой, вышел из строя. А я каким-то чудом еще креплюсь!
   Он приложил ладонь к сердцу.
   - Правда, и у меня оно, как тебе известно, не из железа. Хоть и принято говорить: "Врачу да исцелися сам!" - но вот никак не получается. Время свое берет!
   - Знаю, Аркадий Осипович, - пролепетала Ольга, вспомнив, как однажды на дежурстве ему стало плохо и она впрыскивала камфару. Ей и сейчас показалось, что старик слишком волнуется, и мысленно стала ругать себя, что своими глупыми возражениями вывела его из прежнего бодрого состояния. - Простите, Аркадий Осипович, что я наговорила вам чепухи и заставила волноваться.
   - Какой чепухи! - с прежней горячностью воскликнул он. - Очень даже хорошо, что мы поговорили. Считаю себя обязанным посоветовать, подсказать, а там уж твое личное дело - решать судьбу.
   Он слегка обнял ее за плечи:
   - На вызовы ты еще не выезжала?
   - Нет, не выезжала, Аркадий Осипович.
   - Не беда, если вдруг придется. У Александра Петровича, помню, был отличный каюр Евлампий Петрович.
   - Он и сейчас служит у нас.
   - Что ж, пойдем, познакомь меня с твоим инженером из Мая-Дату.
   Они пришли к Полозову, когда Фрося наливала ему чай. Юрий немного смутился, отодвинул стакан, залез в кровать, закрылся одеялом. А Фрося, увидав Окунева, обрадовалась.
   - Аркадий Осипович, приехали все-таки!
   - Здравствуй, Фросечка, здравствуй, милая! - здороваясь с ней, ласково говорил Окунев. - Надеюсь, что ты так же хорошо помогаешь Ольге Игнатьевне, как в свое время Александру Петровичу?
   - Помогаю, конечно!
   Присаживаясь на кровать к Полозову, Окунев спросил:
   - Как самочувствие, молодой человек?
   Юрий не успел ответить, а доктор уже задал ему новый вопрос:
   - Давно работаете в Мая-Дату?
   - Скоро два года, доктор, - и прибавил: - после Ленинградской лесотехнической академии.
   - Значит, земляки с Ольгой Игнатьевной?
   - Видимо, так, - робко ответил Юрий. - Отрабатываем свою трехлетку.
   Аркадий Осипович насторожился, вскинул голову, сбросил пенсне.
   - Не люблю слова "отрабатываю"! - сказал он сурово и резко. Отрабатывают повинность. А мы здесь работаем, молодой человек.
   Юрию стало стыдно, и он растерянно заморгал глазами.
   - Через недельку можешь его выписать, - сказал Окунев, вставая.
   Он подошел к шкафчику с медикаментами, перебрал пузырьки с лекарствами.
   - Ну, милые мои, я поехал!
   Фрося Ивановна проводила его, а Ольга на минуту задержалась около Полозова.
   - Попало вам, молодой человек? - спросила она смеясь. - И мне тоже изрядно от него влетало!
   - А вам за что?
   - За то же самое!
   Вместе с Фросей Ольга помогла старому доктору надеть длиннополую шубу, принесла из кладовки берестяной орочский кондюго с двумя банками варенья из шикши, три копченых кетовых балычка, завернутых в вощеную бумагу.
   - А это зачем? - спросил Окунев. - Думаешь, мы без балыков живем?
   - Таких у вас нет, Аркадий Осипович. Это балычки нашего Евлампия Петровича, он великий мастер готовить их.
   До прихода поезда оставалось минут двадцать. Ольга, взяв кондюго, пошла проводить Окунева на станцию.
   - Теперь уж не знаю, когда приеду к тебе, - сказал он. - Может, ты выкроишь денек-другой и к нам заглянешь? Лидия Федоровна будет очень рада.
   - Постараюсь, Аркадий Осипович!
   Только успели проводить Окунева, приехал из Мая-Дату на полуторке Николай Медведев. Когда он вбежал в больницу, тщательно выбритый, розовощекий, Ольга не сразу узнала его.
   - Здравствуйте, доктор! - сказал он, протягивая руку.
   - Николай Иванович?
   - Собственной персоной!
   - Ну вот, совсем юноша! - засмеялась Ольга. - И Клава разрешила?
   - Я ей сказал, что доктор велел, - засмеялся он в ответ. - Как себя чувствует мой приятель?
   - Уже курит! - сказала Ольга, все еще с интересом рассматривая Медведева.
   - Раз курит, значит, здоров. Можно к нему?
   - Проходите!
   Друзья встретились тепло.
   - Как, браток, жив-здоров? - спросил Медведев. - Скоро до дому?
   - Как выпишут, так и домой, - ответил Юрий. - Давай рассказывай, что там у нас нового?
   - Особенных новостей нет. В ближайшее время начнутся разработки на ясеневом участке. Получили наконец разрешение. Интересно, что хлопотали об этом не мы, леспромхозовцы, а руководство мебельного комбината. Наш Карп Поликарпович сделал вид, что вовсе не заинтересован рубить ясень. Когда из края запросили, он сперва сослался на то, что заповедные участки под контролем самого министерства. Но краю нужна мебель, и один участок все-таки отвели под разработки.
   - А кого назначили туда инженером? - спросил Полозов.
   - Тебя, Юрка. Так что не залеживайся здесь. Карп уже и приказ подмахнул.
   - Я помню, ты все рвался на ясень.
   - Желание было, но Клава запротестовала: "Ты и так дома никогда не бываешь, а уедешь на ясеневый, в самую глухоту, так до весны не выберешься оттуда. Я и так схожу тут с ума от скуки!" И все, знаешь, в этом роде.
   Юрий обиженно произнес:
   - Она, понятно, сказала еще: "Пускай назначат туда Полозова. Он холостой, неженатый, ему все равно, где быть". Верно ведь, говорила?
   Николай рассмеялся:
   - Черт, Юрка, как в воду смотришь! Точно так и говорила...
   - Так ты передай своей Клавдии Васильевне, что Юрий Полозов собирается жениться!
   - Ты это серьезно? - уставился на него Медведев.
   - Да!
   Николай заерзал на стуле, лицо его выразило крайнее любопытство.
   - Это ты здесь, в больнице, надумал?
   - Хотя бы и здесь! - хмуро отрубил Юрий.
   Николай шутливо произнес:
   - Честное слово, эти молодые врачихи творят чудеса. И слепую кишку вырезала тебе, и влюбиться заставила.
   - Не надо, Коля!
   - Тогда я скажу Карпу Поликарповичу, чтобы изменил приказ, - сказал он, как показалось Юрию, искренне. - Ради такого счастливого случая я на все готов!
   Юрий решительно возразил:
   - Раз приказ подписан, я согласен. - И, чтобы прекратить разговор на эту тему, спросил: - Сбрил все-таки свою щетину?
   - Ольга Игнатьевна строго-настрого приказала, чтобы я не появлялся ей на глаза с бородой. - Он сделал страдальческое лицо. - Веришь, Юрка, брился и плакал...
   Полозов улыбнулся.
   - Когда это Ольга Игнатьевна приказала тебе?
   - Когда мы сидели у нее в комнате и пили чай с шикшей.
   - Ты, оказывается, и здесь успел...
   Медведев начал было объяснять, как он "успел" и что было в ту ночь, когда он привез Юрия в больницу, но в это время вошла Ольга. Николай встал, а Юрий быстро залез под одеяло.
   - Думала, что посижу с вами, поговорю, - сказала она, - а меня вызывают на участок.
   - Далеко? - спросил Медведев.
   - В Кегуй, а где этот Кегуй - ведать не ведаю...
   - Можете воспользоваться моей машиной, доктор, - предложил Медведев.