Бытовой Семен. Багульник

   - А если болезнь не миновала? - спросила Клава. - Как тогда?
   - С хрониками всегда труднее! - отрубил Аркадий Осипович с намерением кольнуть Клаву, которой он явно не симпатизировал. - Главное, молодой человек, не стареть душой...
   - Я, по-моему, не молодой человек, а молодая дама, - громко поправила Клава и обратилась к Пименову: - А вы, Егор Ильич, как врач, обладаете всеми качествами, которые Аркадий Осипович вычитал в древней индийской книге?
   Он отрицательно покачал головой.
   - Я врач-администратор, - откровенно признался Пименов. - Я окончил Военно-медицинскую академию. Сразу попал в сануправление дивизии. А потом, в войну, командовал эвакопоездом. Так что практической медициной, к сожалению, занимался мало.
   - Однако диплом имеете? - почему-то спросила Клава.
   - Разумеется! - сказал Егор Ильич.
   - И я имею диплом, Егор Ильич, - с грустью вздохнула Клава. - И мужа имею... - почему-то добавила она. - Вот он сидит, Николай Иванович Медведев.
   - А у меня жены нет... - в тон ей немного печально произнес Егор Ильич.
   Клава уставилась на него удивленными глазами.
   - Такой интересный мужчина - и не женат?
   - Представьте себе!
   Медведев с пьяной настойчивостью приставал к Горевой, чтобы она обязательно допила свое вино.
   - Я больше не могу, Николай Иванович, - со страдальческим видом умоляла она. - Если будете настаивать, мне придется пересесть туда... Она указала глазами на свободный стул рядом с Окуневым.
   - Доктор... разговорчики! - не уступал Медведев. - Что скажут люди!
   И Антонина Степановна взяла бокал и, как горькое лекарство, медленно выпила вино.
   - Огурчик! - сказал Медведев, подцепив дольку соленого огурца и поднеся вилку к самому рту Антонины Степановны. - Молодец!
   - Больше я не буду, Николай Иванович, - строго предупредила Горева. Иначе я пересяду.
   - Странно, в отсутствие мужа дамы боятся пить. А в присутствии пьют, да еще как! - и указал на Клаву, державшую полный бокал перед Егором Ильичом, ожидая, пока он нальет себе.
   Тогда Горева сказала:
   - У меня муж пьет, и я это ненавижу!
   Николай на мгновенье задумался, но в это время Клава резко отодвинула стул, встала.
   - Юрка, заведи патефон! Я хочу танцевать!
   - Клавдия Васильевна, наш первый вальс! - отозвался Аркадий Осипович.
   - Согласна, молодой человек, - шутливо ответила Клава и, слегка покачиваясь, подошла к старому доктору к подала ему руку. Аркадий Осипович, как истый кавалер, приосанился, потом слегка поклонился Клаве, и они вышли на середину комнаты.
   За Аркадием Осиповичем и Клавой пошли Ольга с Юрием, Егор Ильич с Лидией Федоровной, а Медведеву так и не удалось вытащить из-за стола Антонину Степановну.
   - Егор Ильич, не так быстро, у меня ишиас! - умоляла Лидия Федоровна, грузно повисая на плече Пименова. Но тот не обращал, казалось, никакого внимания на ее просьбы и еще энергичнее, еще быстрее кружил ее.
   Когда кончился вальс, Аркадий Осипович галантно поклонился Клаве, поцеловал ей руку и подвел к дивану.
   - Вы, доктор, молодец! - похвалила она его. - Отлично вальсируете...
   Окунев гордо поднял голову, поправил пенсне:
   - О, девочка моя, сбросить бы мне со своих плеч лет тридцать, я бы вам всем показал, где раки зимуют.
   Юрий, по требованию Клавы, завел танго-блюз. К ней подошел Егор Ильич, и несколько минут они вдвоем солировали, потом к ним присоединились Юрий с Ольгой.
   Но тут Медведев, которому опять отказала Горева, грубо остановил Юрия, пытаясь перехватить у него Ольгу, но она, отстраняясь, закричала:
   - Не отпускай меня, Юра!
   - Ладно, Коля, садись, - дружески сказал Юрий, подводя его к столу.
   Николай грузно опустился на стул, положил на руки голову и несколько минут просидел в этой позе.
   Без четверти десять турнинцы стали собираться к поезду. Провожать гостей пошли Ольга с Юрием и Клава.
   Над горным хребтом сквозь тонкое облако выглядывала луна. От тайги тянуло сыростью от слежавшейся прошлогодней листвы. Нигде в долине уже не было снега, лишь на сопках он еще лежал небольшими пятнами, тускло отсвечивая под луной. Река, недавно освободившаяся ото льда, бешено неслась, гремя на перекатах и затихая вдалеке.
   - Весна, дети мои! - сказал Аркадий Осипович. - Наша чудесная таежная весна. - В его голосе были нотки восторга и одновременно затаенной грусти.
   Перед тем как турнинцам сесть в вагон, Клава сказала Егору Ильичу:
   - Надеюсь, вы позвоните?
   - Непременно, Клавдия Васильевна, - пообещал он.
   Возвращаясь со станции, Ольга сказала:
   - Идите, Юра и Клава, домой, я зайду в больницу.
   Когда она через полчаса вернулась домой, Юрий возился на кухне, а Клава сидела у окна и всхлипывала.
   - Какая я все-таки несчастная, Олечка! - сквозь горькие слезы сказала она.
   - Успокойтесь, милая, - сказала Ольга, подходя к ней.
   - Нет, вы только посмотрите на него! - кивнула она на храпевшего за столом Николая.
   - Ничего, Клавочка, ради такого дня можно, - и крикнула Юрию: Давайте будем спать! Ну-ка, молодой человек, тащи медвежью шкуру. Мы ляжем с тобой на полу, а Медведевы в спальне на кровати.
   Утром, в десятом часу, за Медведевыми пришла полуторка. Наскоро позавтракав, они уехали в Мая-Дату.
   4
   Полозов обещал лесничему, что съездит с ним на участки, отведенные под амурский бархат, и Василий Илларионович с утра ожидал инженера. Когда Юрий пришел, Ползунков, вставая ему навстречу, объявил, что лошади оседланы, но тут вмешалась Анастасия Гавриловна.
   Для нее было дико, чтобы человек, зашедший в дом, не присел к столу и не выпил хотя бы стакана чаги.
   - Да я только что завтракал, - пробовал отказаться Юрий.
   - Не обижайте, Юрий Савельевич! - взмолилась хозяйка, ставя на стол миску с пельменями, один вид которых вызывал аппетит.
   Юрий выпил стакан чаги, съел несколько пельменей и, поблагодарив хозяйку, направился к двери.
   - А далеко плантация бархата? - спросил Юрий, когда они вышли на улицу.
   - У Гремучего ключа, - сказал лесничий.
   - А я и не знаю, где этот Гремучий ключ, - виновато улыбнулся Юрий. Вы, наверно, забываете, Василий Илларионович, что я здесь новый человек.
   - Ничего, с годами обвыкнетесь, - уверенно сказал Ползунков. Территория вашего леспромхоза небольшая.
   - Территория-то небольшая, а леспромхоза фактически еще нет. Вы да я. Ни конторы еще нет, ни директора...
   - Контора будет! - сказал Ползунков. - Сказывают, в нашем Агуре создается районный центр. Так что контора будет, и не одна...
   Юрий неопределенно сказал:
   - Да, и я слышал, что организуется Агурский район.
   - Будто бы первым секретарем намечают Сергея Щеглова?
   И Юрий вспомнил, что это, видимо, о том самом Щеглове ему говорила Ольга.
   - Как он, человек толковый, этот Щеглов?
   - Стало быть, толковый, раз на хозяина пойдет!
   Среди безлистного, еще серого леса кое-где начали зеленеть некрупные черемуховые деревья; брызнули изумрудной хвоей и высоченные лиственницы на пологих склонах сопок; тускло мерцали серебристые пихты, росшие небольшими куртинами; они уже распространяли острый запах своего бальзама, накопленного в желваках под корой; местами на полянках пробивалась молодая трава.
   - Начинает, Юрий Савельевич! - сказал Ползунков и широким жестом обвел лес. Потом придержал коня, закурил и, глянув через плечо на Полозова, добавил: - Думаю, с Сергеем Щегловым будет нам, лесникам, хлопотно!
   - Это почему, Василий Илларионович? - насторожился Юрий.
   - Из-за кедра! - и тут же оговорился: - Правда, это было до вас, Юрий Савельевич. Вы уже не застали прежнего датинского директора.
   - Это тот, что работал до Карпа Поликарповича?
   - Именно. Шатанов Алексей Иванович.
   - Я слышал, что его с треском сняли на бюро райкома.
   - Было дело. Нашла коса на камень!
   - Кто же коса, а кто камень? - засмеялся Юрий.
   - Камень, стало быть, Щеглов. А коса - первый секретарь Шейкин Степан Семенович. Он от Шатанова план требовал. И Шатанов, понятно, давал. Но за счет чего давал! За счет кедра. Как пошла три года подряд сплошная вырубка кедра, так сразу будто притихла тайга. И пушной зверь стал исчезать, и боровая дичь. По лесу вроде цифра и выполнена, а по пушнине - недостает... Одно, как говорится, бьет другое. Да и охотники наши жалобу в район подали. Была белка - нет белки. Был соболь - нет соболя. Вот тогда-то и нашла коса на камень. Товарищ Щеглов, как коренной таежник, житель этих мест, сразу понял, какая грозит природе опасность. Он и выступил за переход на выборочную рубку кедра. Такой порядок, стало быть, не только обеспечит достаточное восстановление кедровых вырубок, но и сохранит молодняк и подрост ценного дерева. Ежели, скажем, сохранить подрост и тонкомер на пятьдесят - семьдесят пять лет, это, понятное дело, воссоздаст новый древостой. Как по-вашему, Юрий Савельевич, разумно предложение Сергея Щеглова? - Он и теперь не назвал второго секретаря райкома по имени-отчеству, подчеркивая этим свое многолетнее знакомство с семьей Щегловых и то, что Сергей Щеглов рос на его, Ползункова, глазах.
   - Ну а коса как же? - в свою очередь спросил Юрий.
   - Товарищ Шейкин, стало быть? - И тут же ответил: - Дал сперва высказаться директору леспромхоза. Зная характер Шейкина, для которого цифра дороже всего, Алексей Иванович, хитрейший мужик, кинулся, как говорится, в психическую атаку.
   - А именно? - с нетерпеливым любопытством перебил Юрий, перехватив во взгляде старого лесничего лукавую улыбку.
   - А очень просто, Юрий Савельевич! Шатанов заявил громогласно: при порядке, который предлагает Щеглов, леспромхоз план заготовки и вывозки древесины не обеспечит. "Почему?" - спросил Щеглов. "Очень просто, Сергей Терентьевич, - сказал Шатанов, - выборочная рубка сразу усложнит технологию лесозаготовок, поведет к неразумному использованию лесосечного фонда, снизит эффективность работы техники, и, стало быть, упадет производительность труда на валке и трелевке". Словом, таких страхов наговорил директор, что лицо товарища Шейкина сразу изменилось. А Щеглов опять за свое: "Ты, Алексей Иванович, пугаешь, а мне-то, таежнику, в общем не ахти как страшно. Согласен, что переход на выборочную рубку кедра на некоторое время и снизит, как ты говоришь, эффект. Разумеется, если оставлять часть древостоя кедра и сохранять тонкомер и подрост, на валке и трелевке создадутся некоторые неудобства. Так вы, дорогие мои лесники, получше технику свою используйте. А то у вас нередко и бензомоторные пилы в ход не идут, и трелевочные тракторы лебедками не обеспечены, и волоки неправильно размещены... Конечно, по старинке работать легче, что и говорить!" - "На словах, Сергей Терентьевич, всегда легче! - вспылил Шатанов, чувствуя, что от Щеглова не так-то просто отмахнуться. - А попробую вам недодать пяток процентов, вы сразу же и на бюро: "Смотри, Шатанов, партийный билет на стол положишь!" - "Я, пусть тебе будет известно, с коммунистами так не разговариваю!" - огрызнулся Щеглов. "Ну, не ты, Сергей Терентьевич, так товарищ Шейкин. Это одно и то же!" - "Нет, не одно и то же, Алексей Иванович!" - отвечает Щеглов. Вот тут-то, Юрий Савельевич, и нашла коса на камень!
   - Ну-ну, Василий Илларионович, очень интересно, - сдерживая коня, сказал Юрий.
   - При словах Щеглова, что "не одно и то же", товарищ Шейкин поднялся, ухватился за край стола так, что пальцы на руках у него посинели, и закричал: "Так было и так будет! Меня твои, Сергей Терентьевич, тонкости не интересуют. Недаром в народе говорят: "Лес рубят - щепки летят!" План леспромхозу спущен - выполняй! Любыми средствами, но чтобы план был! Тайга большая, хватит ее на наш с тобой век, Сергей Терентьевич! Стройки коммунизма требуют леса, и мы должны его дать! - и, глянув на Шатанова, предупредил строго: - Верно, это я говорил, что недовыполнишь план положишь на стол партбилет, и я от своих слов не отказываюсь! Незаменимых работников у нас нет! Сегодня - Шатанов, завтра - Шабанов! Сегодня Щеглов, завтра - Котлов!.. Нам не философы и теоретики нужны, которые в воздусях витают, - он помахал руками, как птица крыльями, - а практики! и, стукнув кулаком по столу, заявил: - Мне чтобы цифра плана была! Все!" Тогда Щеглов, сдержав себя, чтобы не распалиться, говорит: "Нет, не все, Степан Семенович." - "А что у тебя еще?" - спрашивает Шейкин. "А то же самое!" - говорит Щеглов. "Только покороче!" - "А уж как сумею, Степан Семенович! Конечно, незаменимым вы, Степан Семенович, должно быть, считаете только себя. Теперь о том, что "лес рубят - щепки летят", и о том, что "тайга большая - на наш век хватит!". Это, так сказать, установочки не настоящего хозяина, а, простите меня, временщика! "После меня хоть трава не расти!" Вырубая лес, надо тут же думать о его воспроизводстве. Лес рубят - значит, щепки летят! А какие это щепки, Степан Семенович? Это иссушение таежных рек, куда для нереста заходит лосось. Это исчезновение белок, соболя, лисиц, боровой дичи. Вот какая щепка летит от наших высоких и, прости меня, показушных цифирок! А не пора ли брать цифирки не там, где лес валят, и даже не на берегу Бидями, куда его подвозят для сплава, а именно там, где его на платформы грузят... Сколько из ста хлыстов, брошенных на произвол судьбы, приходит на конечный пункт? Дай боже - половина. Ведь каким дорогим лесом захламлены наши реки, скажем, та же Бидями! Скоро по ней не только на катере, но и на оморочке не пройдешь. Повсюду бревна торчмя торчат, того и гляди - напорешься на них! Вот где, Степан Семенович, практика от теории отстает! Теоретически цифра одна, а практически другая. Вот и подумай, Степан Семенович, сколько мы леса валим, а сколько его на стройки коммунизма идет! А следовало бы и нам, как это в колхозах делают, считать урожай не на полях, когда пшеница еще на ветру колышется, а по осени, когда ее в закрома ссыпают... А наши показатели пока еще идут прямо из тайги, с делянок, а не с железнодорожной платформы..."
   - Ну и как же теперь коса? - опять спросил Юрий.
   - Еще дойду! - остановил его Ползунков. - Забыл вам сказать, что заседание бюро было широким. Тут и лесорубы присутствовали, и орочи бригадиры охотников, словом, не менее тридцати человек. Когда Щеглов закончил свою речь, слово взял Тихон Петрович Тиктамунка, возможно, знаете его: Тихонова хата тоже под Орлиной сопкой стоит, от вашей третья.
   Юрий хотя и не знал Тиктамунку, но кивнул утвердительно.
   - Так вот, встает этот Тихон Петрович и заявляет: "Однако, Серега, так они, орочи, Щеглова запросто зовут, - верно говорит. Правильно цель понимает!" Тут товарищ Шейкин реплику орочу бросил: "Значит, Тихон Петрович, по-вашему, второй секретарь правильно цель понимает, а первый неправильно, так, что ли?" - "Наверно, Степан Семенович, так! - говорит Тиктамунка. - Ты здесь, однако, человек приезжий, недавно с нами работаешь, а Серега тут с детства живет, лучше кое-чего понимает. Значит, что непонятно тебе, ты его и спроси, не стесняйся. От этого худо не будет тебе. Польза будет!" И тут, верите ли, Юрий Савельевич, зашлось мое сердце от страха, - продолжал Ползунков. - Конец, думаю, нашему Сереге пришел. Ан нет! Смолчал товарищ Шейкин, не ответил. Только покраснел еще более... Говорили, вскорости их обоих в город вызывали. Шатанова освободили. А секретарям велели, сказывают, сработаться. Потом Сергей Щеглов заболел. Стал на курорты ездить. А недавно Аркадий Осипович ему операцию сделал. Ничего, поправляется. А нынче слух прошел, что в Агур сватают его. Как только район организуется, он, возможно, на первого пойдет.
   Полозов с интересом и в то же время с каким-то внутренним напряжением слушал Ползункова и, мысленно взвешивая доводы первого и второго секретарей, больше склонялся на сторону первого, ведь и с него, Юрия, будут требовать цифру плана, а при новом порядке вещей, который непременно захочет ввести Щеглов, как только вступит в должность первого секретаря Агурского райкома, не так-то легко будет выполнять план лесозаготовок. В одном, думал Юрий, прав, конечно, Щеглов, что лесники стараются не залезать в глубь тайги, где местами лес так перестоялся, что иное дерево ткнешь кулаком, и оно рассыплется трухой, а берут поближе к рекам, чтобы сразу сбрасывать его по весне, как только они вскроются.
   А о "щепках", о которых так образно говорил Щеглов, у лесников никогда особой заботы не было. О пушнине - пусть заботятся пушники! О рыбке - рыбаки! Для того они и поставлены тут. А что касается, как говорил тот же Щеглов, "временщиков", то их здесь хватает и ничего с этим не поделаешь.
   Закурив папиросу, Юрий сказал лесничему:
   - Следовательно, из вашего, Василий Илларионович, рассказа можно вполне заключить: паны дерутся - у парубков чубы трещат!
   - Это почему, Юрий Савельевич? - не сразу понял Ползунков.
   - Пострадал-то Шатанов, а секретарям велели сработаться. А ведь, в сущности, виноват он в том, что выполнял требования райкома, товарища Шейкина. Дали бы ему другую установку, Шатанов и действовал бы по ней.
   - Понятно, коли она сверху...
   - А снизу она не бывает, - осклабился Полозов.
   - Вот и худо, что в низах не проверена, - резко ответил ему Ползунков. - А товарищ Щеглов-то как раз из тех, что любит снизу вверх глядеть, а не сверху вниз.
   После краткого молчания Юрий заключил:
   - Действительно, хлопотно нам будет со Щегловым.
   - Ничего, поладите...
   - А Карпа Поликарповича давно знаете? - поинтересовался Юрий.
   - Как приехал, с тех пор и знаем.
   - Как он, по-вашему, после Шатанова?
   - Дело, понятно, знает!
   - А ведь он тоже приезжий...
   - Ну и что с того! Приезжий приезжему рознь. Один приедет - на чемодане сидит, ждет, покудова срок договора выйдет; другой - корни поглубже пускает. Ведь Карп Поликарпович с малого начинал, с лесотехника, а до директора поднялся. Известно, чем корни глубже, тем и рост выше. А природа, климат в наших местах, Юрий Савельевич, просто скажу, целительные. Мне вот, к примеру, восьмой десяток пошел, а ведь, поверите, ни разу, извиняюсь, не чихнул, не то что там простуда или грипп...
   Юрий удивленно глянул на Ползункова:
   - Неужели вам уже за семьдесят?
   - Перевалило, Юрий Савельевич! - усмехнулся в усы лесничий. - На моих глазах половина тайги в рост пошла.
   - Что, всю жизнь в этих местах прожили?
   - Места, правда, меняли, однако из тайги не уходили. В ее дебрях, можно сказать, на свет божий появился.
   - И Щегловы тоже?
   - И Щегловы! Вся, понятно, беда в том, что люди у нас тут в большинстве кочевые. Лесорубы - по вербовке, итээры - по договорам. А нет, чтобы по приезде добротную хату себе срубили, хозяйствишко кое-какое завели: коровку там, свинку, курей... Трудись, живи в свое удовольствие. А в отпускное время - хочешь на охоту, хочешь на рыбалку. Пчелок тоже вполне можно завести. Так нет же. Все туда-назад ездят, все ездят. Государству убыток и себе во вред. А те, кто приросли к месту, как говорится, привязались к тайге, у тех дом полная чаша. Слыхали, наверно, про Бурова Харитона Федоровича - о нем последнее время в газетах пишут? Ну, тот, что на трелевке в счет будущих лет работает?
   - Как же, слышал о Бурове, - сказал Юрий. - Он приезжал в Мая-Дату курсы трактористов проводить.
   Ползунков утвердительно закивал:
   - Вот-вот, Харитон Федорович и есть. Горькой судьбы человек! Когда на Бидями срок его вышел, стал думать-гадать, как жить дальше: ехать ли к семье на Новгородчину или вызвать семью сюда. Ведь Харитон Федорович с начала войны ни жены, ни детишек не видел. Когда на фронт ушел, старшему сыну было пять годиков, а меньшой вскорости без него родился.
   Полозов насторожился, придержал коня.
   - Разве Буров тоже был на Бидями?
   - Было дело, Юрий Савельевич. Тпр-ру-у-у! Ну куда тебя занесло, лупоглазого! - вдруг закричал Ползунков, резко осаживая коня, съехавшего с тропы в гнилое, подернутое плесенью болотце. - Да, что было, то было! Все-таки спасибо, что разобрались, не забыли в Москве и про нашу Бидями... Так вот, именно я и присоветовал товарищу Бурову: "Куда, говорю, Харитон Федорович, счастье свое искать поедете? Оставайтесь, семью свою выписывайте, а я вам хатку помогу поставить, а работы у нас - непочатый край, да и заработки неплохи!" - "Все это верно, Василий Илларионович, отвечает Буров, - однако я еще не до конца правду свою нашел. Мне в партии восстановиться нужно, иначе моя дальнейшая жизнь - не жизнь!" - "Так вы, Харитон Федорович, с товарищем Щегловым потолкуйте, возможно, он и отсюда даст ход вашему партийному делу"...
   - Ну и что, дал он ход? - спросил Юрий.
   - Как же, дал! - сказал он. - А вот и бархатные участки! За разговорами и путь короче!
   Слезая с лошади, Ползунков как бы походя заметил:
   - Вот бы Харитона Федоровича директором нашего леспромхоза назначили. Дело бы, думаю, у вас с ним, Юрий Савельевич, пошло.
   - Это уже райком партии решит, - сказал Юрий. - Ваш Сергей Терентьевич!
   Более часа осматривали они молодые посадки амурского бархата. Стройные, со светло-пепельной корой деревца мерно покачивались на легком ветру. На некоторых уже набухли розовые почки.
   - Хороши! - любовно поглаживая деревцо, сказал Василий Илларионович.
   Наметив делянку для новых посадок, они во втором часу дня поехали обратно. Всю дорогу по-весеннему тепло грело солнце.
   Юрий вернулся домой, когда Ольга уже расставляла на столе посуду и ждала его к обеду.
   - Молодец, что приехал ровно в четыре! - обрадовалась она, встречая его на пороге. - Так у нас будет всегда: обед ровно в четыре.
   ГЛАВА СЕДЬМАЯ
   1
   Егор Ильич произвел на Клаву впечатление. Она этого не скрывала от мужа. Николай отшучивался и спрашивал:
   - А ты на него произвела?
   - Какой ты все-таки примитивный, - сердилась она. - Боже мой, как была права моя мама! И вообще, оставь меня, пожалуйста!
   Перед сном она демонстративно вынесла из спальни подушку, одеяло и простыни, кинула их в беспорядке на кушетку, и Николай понял, что должен стелить себе в столовой. Он безропотно в течение нескольких дней принимал от жены это наказание. Однажды, не говоря ни слова, среди ночи оделся и ушел из дому. Клава вскочила, заперла дверь и несколько минут прислушивалась к его удаляющимся шагам. Когда они затихли, она тихонько откинула щеколду и возвратилась в спальню. Но Николай не пришел ни в эту ночь, ни на следующий день, и Клава встревожилась. Она спрашивала каждого встречного, не видел ли кто инженера Медведева, а когда случайно от шофера узнала, что Николай на девятой делянке у лесорубов, успокоилась.
   Егор Ильич не выходил у нее из головы. Она в последнее время ловила себя на мысли, что не может не думать о нем. Выбрав удобную минуту, когда все ушли из конторы, она позвонила Пименову.
   Услышав в трубке знакомый голос, Клава нарочно сухо спросила:
   - Что-то вы, Егор Ильич, совсем забыли Мая-Дату? Когда еще обещали открыть у нас фельдшерский пункт, а воз и ныне там. Приехали бы, посмотрели, как мы тут живем...
   - Все собираюсь приехать, Клавдия Васильевна, да мешают дела. Ведь от Турнина часть отрывают для Агура, а от Сирени кусочек прибавляют к Турнину...
   - А наш хваленый Мая-Дату куда приклеивают?
   - К Агуру, конечно.
   - Так это правда, что создается Агурский район?
   - Велели готовиться.
   - Кто же будет заведовать новым райздравотделом?
   - Идут разговоры о докторе Ургаловой, но, видимо, она не согласится.
   - Что вы, Оля из больницы не уйдет!
   - Аркадий Осипович тоже так говорит. Он говорит, что кандидатура Ургаловой идеальная, но административная должность будет гибельна для ее врачебного роста. Я это, кстати, и по себе знаю.
   - Когда же вы собираетесь посетить нашу глубинку?
   - Возможно, на этих днях.
   - Надеюсь, вы знаете, где найти меня?
   - Как-нибудь найду, Клавдия Васильевна.
   В это время в контору вошел Карп Поликарпович. Маленький, очень полный, с мясистым лицом и заплывшими глазами, он остановился около Клавы и стал ждать, пока она кончит телефонный разговор.
   - У меня все, товарищ Пименов! - сказала Клава строго официально. Значит, фельдшерский пункт будет открыт?
   - Так, так, дави на них, - проговорил одобрительно Карп Поликарпович. - Пусть приедут, поглядят, в каких условиях живут наши лесники. Два года врача не присылают. Мол, не положен, а положен по штату фершел. - Он так и сказал "фершел", но Клава не обратила на это никакого внимания.
   - Вы меня ждете, Карп Поликарпович?
   - Где твой Николай?
   - Говорят, что на девятой делянке, - неуверенно сказала она. - А что, Карп Поликарпович, он срочно нужен?
   - Вызывай его сию секунду!
   - Что случилось? - испуганно спросила Клава.
   Карп Поликарпович, подняв на Клаву свои маленькие серые глаза, сказал:
   - На Бидями, знаешь, дороги раскисли. Вся пятая колонна из семи тракторов застряла в распутице. Пусть твой Медведев срочно едет туда, организует дело.
   Клава с притворной обидой сказала:
   - Как аврал - сразу туда и Медведева. Он и так почти не бывает дома!
   Карп Поликарпович, которым Клава незаметно для посторонних повелевала, пожал покатыми плечами, улыбнулся и похлопал ладошками по Клавиным рукам:
   - Ничего, знаешь, не убудет от твоего Медведева. Еще родная бабка мне говорила: "Дальше с глаз - сердцу ближе!"