Черных Иван. Шквальный ветер

   Светлана между тем нарезала хлеба, сыра и колбасы, попросила открыть банки с икрой и крабами.
   - А у тебя неплохо получается, - похвалил он, не заметив как перешел на "ты". Светлана то ли не обратила на это внимания, то ли тоже не заметила.
   - Дома приходится этим заниматься, - вздохнула она. - У отца частенько гости бывают, а мама болеет.
   Анатолий достал из серванта рюмки, фужеры для воды, открыл бутылку.
   - Садись, и извини меня, что без разрешения перешел на "ты". Прошу и тебя считать меня своим другом.
   - С удовольствием. Вы... виновата, ты первый из мужчин, кто предложил мне дружбу.
   Анатолий разлил коньяк.
   - В университете-то ты наверное дружишь с кем-то из ребят?
   - Представь себе, как-то не получается. Все больше с девчонками дружу. Были, конечно, ребята, которые нравились. Но как в той песне: "Кого любишь - того не достоин, а кто любит - тобой не любим".
   - У тебя все ещё впереди - ты молодая, симпатичная девушка. - Он поднял рюмку. - За тебя. За твое счастье.
   - А я за тебя, за твое счастье.
   Они чокнулись и выпили. У Светланы из глаз покатились слезы, она открыла рот и стала махать рукой, остужая обожженное горло.
   Анатолий налил в фужер воды, дал ей запить.
   - И как мужчины его пьют и нахваливают, что вкусный, - отдышавшись, с улыбкой проговорила Светлана. - Злой и горький.
   - Зато душу хорошо согревает, - сказал Анатолий. - Скоро ты забудешь о всех своих печалях.
   - А я уже забыла. Мне действительно легко и хорошо, так давно ничего подобного не было. - Помолчала и несмело спросила: - Скажи, Анатолий, у тебя была семья?
   - А как же. И отец, и мать, - ответил Анатолий шуткой. - Иначе как бы я появился на свет.
   - Я не о том. А жена, дети?
   - Вот чего нет, того нет. Я так старо выгляжу?
   - Ну почему... Но не мальчик же.
   - Не мальчик. А женой ещё не успел обзавестись. Все некогда. То по заграницам мотался, то вот по нашим городам и весям. Да и обстановка как-то не располагает к семейной жизни. Что будет завтра? Куда пошлет родина, как говорили при советской власти? А я, ко всему, непоседа, неуравновешенный человек. И порой бываю желчным.
   - Что-то не верится.
   - Поверь, я себя лучше знаю. Ты закусывай, не стесняйся. - Он налил еще, намазал хлеб маслом и икрой, протянул ей. - За нашу дружбу, за то, чтобы она была искренней и доверительной, чтобы никакие невзгоды не развеяли нашу симпатию друг к другу.
   - Ты так хорошо и красиво сказал, с удовольствием выпью за это. Светлана отхлебнула воды и, закрыв глаза, залпом осушила рюмку. - Снова помахала рукой у рта и сказала, смеясь: - Вот я и готова, пьяна как сапожник. Голова идет кругом, ты, ты такой добрый, милый, красивый... - Она откинулась в кресле, и её острые грудки, как два спелых персика, - ему казалось, что он видит их сквозь свитер обнаженными, - соблазнительно нацелились в него, дразнили и манили: "ну что ты робеешь, иди же, я жду тебя". Она закрыла глаза и будто подставила губы для поцелуя.
   И Анатолий не выдержал, встал, подошел к ней неслышно, тихо наклонился и чуть прикоснулся губами её пухленьких, возможно ещё не целованных губ. Он ожидал, что она отпрянет, удивленно, а возможно и возмущенно глянет на него, но Светлана не пошевелилась, затаила дыхание, ожидая наверное более крепкого, настоящего поцелуя. И тогда он обнял её за плечи и стал целовать в губы, щеки, шею. Свитер мешал ему опуститься ниже. Он перенес руку с плеча на груди. Светлана и на этот раз не отстранилась, не оттолкнула его.
   А почему я считаю её невинной? - подумал он. - Ей уже двадцать три, а в наше время немало девочек в четырнадцать, пятнадцать лет становятся женщинами. И такую красивую девушку не могли оставить без внимания университетские парни.
   Он опустил руку и скользнул ею под свитер. Светлана обняла его за шею, притянула к себе и вобрала его губы в свой маленький горячий рот. Ее поцелуй был затяжным и страстным, и Анатолию после этого ничего не оставалось, как взять её на руки и отнести в постель. Она была легкая, или он настолько был возбужден, что нес её, как пушинку, как нежное, хрупкое создание, которое можно повредить неосторожным прикосновением. И снова мелькнула мысль: "А что потом? Надолго ли на этот раз хватит моих чувств? И долг перед Валунским разоблачать её отца, не допустить переизбрания в мэры на второй срок. Разве сможет она равнодушно читать разгромные статьи об отце, догадываясь кто стоит за незнакомыми подписями, уважать меня после этого, не говоря уже о любви?".
   Ему стало жаль её, а она уже шептала:
   - Милый, я давно ждала тебя и была уверена, что встречу. И когда ты появился в школе, я подумала: "Вот это тот мужчина, которого я полюбила бы и пошла бы за ним хоть на край света".
   - Вот мы и пришли на край света, - пошутил он. - Ты не боишься?
   - Нет. - Поцеловала его и призналась: - Впервые не боюсь мужчину.
   - У тебя ещё никого не было? - все ещё сомневался он.
   Она отрицательно помотала головой.
   - Нет. Я люблю только тебя. И буду любить только тебя.
   - А если я разлюблю? - Ему не хотелось обманывать её, и он непроизвольно подстраховал себя.
   - Все равно, - сказала она. - Но я не дам тебе разлюбить меня. Ты не захочешь, не посмеешь.
   Ее настойчивость, уверенность умиляли его, и Светлана, милая Света, нравилась ему ещё больше, и он, забыв обо всех опасениях, о предвиденных осложнениях отношений, начал раздевать её. Она не сопротивлялась...
   Потом они встречались ещё дважды. В гости к Светлане Анатолий отказался идти и предупредил её, что возможно в скором времени ему придется написать острую критическую статью о мэре города. Светлана долго молчала, а потом спросила:
   - Обязательно это должен сделать ты?
   - Нет, конечно. Хотя это моя работа.
   - Делай как знаешь. Все равно я тебя люблю. И не разлюблю...
   Прошла неделя, как Анатолий возил гномика Балакшина по городу, от одного бизнесмена к другому, слушал болтовню члена директората "ПАКТа" о неплатежах предприятий друг другу, о задолжностях заработанной платы и назревающих в связи с этим серьезных событиях. Об этом днем и ночью вещали телевидение и радио. Анатолию не надо было искать компрометирующего материала против Гусарова, он сам помимо его воли тек к нему в руки. Можно было написать ещё не одну критическую статью, не один фельетон, но Анатолий не только перестал общаться с журналистом, мысли отгонял о задании Валунского, оправдывая себя тем, что выполняет другое, более важное поручение. И действительно, разве можно было сравнить разоблачение банды с написанием обличительных статей, на которые ныне мало кто обращает внимание.
   Но странное дело, "случайные" знакомые по путанам менты не только не искали с ним встреч, как предполагал начальник уголовного розыска Севостьян, даже на глаза ему не попадались. А ведь могли бы и позвонить - у секретарши Тучинина кто-то интересовался сотрудником из охраны Иванкиным.
   Анатолий строил разные предположения: могли узнать, что он никакой не Иванкин, а Русанов, и не охранник в системе "ПАКТа", а личный советник губернатора. Могли догадаться и о подстроенной ловушке. Как бы там ни было, но опростоволосившиеся муниципалы на связь с ним не выходили.
   В субботний день Балакшин отпустил Анатолия рано, не было ещё и одиннадцати.
   - Гуляй, - сказал как добрый, заботливый начальник. - Дело молодое, холостяцкое. Отгони машину в гараж и на все четыре стороны, сегодня ты мне не понадобишься.
   Анатолий так и сделал. Отогнал машину и задумался: позвонить Светлане? У неё до двух занятия. Да и не хотелось афишировать себя в школе. Пойти домой и завалиться спать? Мало удовольствия. А на душе отчего-то было тоскливо. Второй месяц он в Приморске, а друзьями не обзавелся. Одна Светлана да Тамара. С женой военного моряка он случайно встретился на улице недалеко от школы - поджидал Светлану, а первой увидел Тамару. Немного поговорили. Она рассказала, что мэр снова настойчиво приглашает работать к себе, но она отказывается. Анатолий хотел назначить с ней свидание, но Тамара категорически отказалась.
   - Хватит того раза, что я пережила.
   На том и расстались. А ему хотелось бы продолжить с ней знакомство. Нет, Светлану он не разлюбил, и как женщина она бесподобна - нежная, ласковая, застенчивая, - но в Тамаре есть своя, особая прелесть, и она тоже нравилась ему, волновала. Он согласен был встречаться с ней просто по-товарищески - она стала бы неплохим другом, - но она не пошла и на это.
   То ли воспоминания о ней, то ли другая причина, но у Анатолия вдруг появилось желание посетить "Золотой рог", где познакомился с Тамарой. И он отправился туда.
   Ресторан только открыли и зал был пуст. Но не успел Анатолий сесть за стол, как рядом с ним оказался Сидоров, тот самый охранник путан, с которым состоялось знакомство в ночь охоты на муниципалов. Похоже, он следил за Анатолием.
   - Привет, - сказал небрежно, как старому приятелю. - Какими судьбами? Девочки наши так рано сюда не ходят.
   - А мне девочки надоели, захотелось мальчика, и он тут как тут, - зло пошутил Анатолий.
   Сидоров проглотил пилюлю, но сделал вид, что не обиделся, улыбнулся.
   - Гора с горой, говорят, не сходится. Я рад тебя видеть. Как служится, можется?
   - Слава Богу, хреново. Наша служба - беги туда, куда пошлют, делай то, что прикажут.
   - У нас лучше, мы - вольные казаки, хотим служим, хотим гуляем, - с усмешкой сказал Сидоров. - С вашей легкой руки погнали нас из милиции.
   - А мы-то при чем? - сделал удивленное лицо Анатолий. - Мы разошлись с вами по-хорошему, и рэкетиры вернули вам оружие.
   - Верно, разошлись по-хорошему и все равно какая-то блядь заложила нас.
   - Только не мы, - заверил Анатолий. - Нам это было ни к чему.
   - Знаем. Это сучка Алка. Мы давно подозревали, что она и на ментов работает. Ничего, она свое получит. Да и все, что ни делается, все к лучшему. Теперь мы работаем в объединении "Дальморепродукт", слыхал о таком?
   - Слыхал. Ну и как платят?
   - Побольше, чем у этого подонка Потехина. А главное - свобода: сутки отдежурил, трое свободен. И помимо навар можно кое-какой иметь. Кстати, есть вакансия. Хочешь, составлю протекцию.
   - От добра, говорят, добра не ищут, - отклонил предложение Анатолий. У меня тоже место не пыльное: день отвозил начальство, ночь свободен, хоть с путанами, хоть с мальчиками. Друзей имею в виду, - пояснил Анатолий. Любой друг дороже трех подруг.
   - Эт точно, - согласился Сидоров. - И сколько платят?
   - Пятьсот баксов.
   - И ты считаешь это нормально? - удивился Сидоров. - Да у нас уборщицы вдвое больше получают.
   Подошел официант, протянул им меню.
   - Что будем пить, есть? - спросил Сидоров. - Разреши мне сегодня угостить тебя: у меня сегодня большой праздник - "Тойету" купил, обмыть полагается, чтобы не ржавела, не скрипела, бегала как лань молодая. - И не ожидая согласия, повернулся к официанту. - Бутылочку коньяка, армянского, два сациви, два салата, два шашлыка и водички минеральной пожалуйста.
   За обедом он вернулся к начатой теме - о работе в фирме братьев Фонариных. Анатолий поломался для видимости, поколебался и в конце концов согласился: в случае каких-либо непредвиденных обстоятельств, если потребуется его помощь, подставить дружеское плечо.
   15
   Осеннее солнце, нежаркое и потускневшее, казалось, спешило уйти за горизонт, заметно укорачивая дни, нагоняя в душу тоску и тревогу. Валунский целыми днями мотался по городам, по предприятиям, пытаясь то там, то здесь выбить хоть сколько-нибудь денег, не давал покоя помощникам, рассылая их в разные концы по тому же делу, но раздобыть денег на погашение хотя бы месячной задолжности по зарплате не удавалось. А на заводах, шахтах, рудниках уже начались волнения, рабочие голодали, объявляли забастовки, грозились массовым неповиновением. Начала быстро расти преступность. Даже в селах, где совсем ещё недавно было спокойно, появились банды, грабящие дома, забирающие скот, насилующие девушек и молодых женщин. У Валунского голова шла кругом - что делать? Милиция и даже военнослужащие, подключенные для поимки преступников, не справлялись с задачей.
   Cегодняшний доклад генерала Тюренкова на совещании представителей власти был ещё более удручающ: за неделю двенадцать убийств в крае, сорок семь крупных грабежей, восемь изнасилований. Это зафиксированных. А сколько ещё скрытых - люди боятся обращаться в милицию за помощью, - не выявленных из-за отдаленности, плохой связи.
   На совещании Валунский не сдержался, строго отчитал и начальника управления внутренних дел Тюренкова, и начальника службы безопасности Пшонкина. Обиделись, оба огрызнулись: "Надо вовремя платить зарплату..." Надо, он не хуже их понимает. А где взять денег? В банках разводят руками деньги не поступают, они тоже сидят без работы. А директора "ПАКТа" сказочные дворцы себе строят, особняки за границей покупают. Братья Фонарины удельными князьками себя чувствуют, никому не хотят подчиняться. И наши правоохранительные органы ничего поделать не могут - закон на их стороне.
   На двенадцать часов Валунский пригласил к себе главных коммерческих воротил из "ПАКТа" во главе с президентом Тучининым, и Фонарина-старшего. Тучинин пообещал прибыть, а Фонарин наотрез отказался: "Некогда мне трепать мочало, неделю назад беседовали". Придется прижать. А вот чем и как? Таможню он почти всю подкупил, и Пшонкин нередко у него в гостях бывает...
   Валунский мелкими глотками отхлебывал горячий крепкий кофе, изредка поглядывал на часы и думал, что сказать вразумительного или устрашающего бандитам Тучинина, чтобы заставить их раскошелиться, заплатить налог за нелегальный оборот, который им удалось провернуть в обход закона, и о котором стало известно губернатору. Известно то известно, но доказать документально не так-то просто, это знают пактовцы и разговор с ними будет трудный.
   Если бы ему удалось сломить их, заставить вернуть двести миллионов. Потом додавить бы Фонарина. Тогда переизбрание его в губернаторы было бы очевидным. И тогда он начал бы действовать по другому. В первую очередь сменил бы команду, главных своих силовиков. Не зря Сталин тасовал своих помощников, как колоду карт. Быстро обрастают они жирком у царской кормушки, много мнить о себе начинают, а некоторые и наглеют, пользуясь положением и властью, закулисные игры устраивают, продают чины и должности. Не зря говорят: где начинаются политика и служба, там кончаются доверие и дружба.
   Тяжела, очень тяжела оказалась губернаторская шапка. Не думал Валунский, что столкнется с такими проблемами. Прежняя должность председателя исполкома, позволившая хорошо изучить жизнь края, сулила ему легкое вхождение в новую должность. И в экономике он разбирался неплохо. А вот отладить механизм управления в новых рыночных отношениях как было прежде, ему никак не удавалось. И не потому что он был плохим организатором или мало уделял внимания вопросам организации, нет, дело было в другом новые отношения разрушили рамки субординации, каждый почувствовал себя хозяином положения, независимым ни от кого, и стал действовать по своему разумению, по своему понятию о совести и чести. Западноевропейский и американский тезис жизни: если ты умный, почему не богатый, быстро был подхвачен новыми русскими и стал их путеводной звездой. И попробуй теперь убедить новоявленных бизнесменов, что счастье не в деньгах, что жировать за чужой счет аморально, бесчестно...
   Дома жена и дети, а их у него двое, два сына, одному девятнадцать, учится в Москве, в университете, второму четырнадцать, поддерживают мать, советуют ему бросить эту должность, устроиться работать на завод или, на худой конец, преподавателем - у него педагогическое образование, но что они понимают в политике... Хорошо советовать, когда в доме есть что поесть, что обуть и одеть. А посидели бы голодные, по-другому бы запели.
   С женой ему явно не повезло. Погнался за красотой, а что своенравная и недалекая не заметил. И вот теперь пожинает плоды пылкой юношеской любви. Ни взаимопонимания, ни сочувствия. Одни претензии и упреки: "У людей и собственные иномарки, японские телевизоры, холодильники, а у нас, как у бомжей. Боишься какую-нибудь японскую безделушку на свои собственные приобрести".
   Он не боялся, но терпеть не мог этого умильного преклонения перед иностранщиной. Да, неплохо капиталисты делают и машины, и телевизоры, и холодильники. Но мало ли на свете красивых, хороших вещей. За всем не угонишься. Да и какая радость похваляться перед другими своей состоятельностью?.. Но попробуй докажи это жене...
   Отношения не заладились с ней на первом же году совместной жизни. Тогда Аркадий был ещё комсомольским вожаком, секретарем районного комитета. Часто приходилось ездить в командировки, допоздна задерживаться с молодежью в клубах или на молодежных вечерах. Нонна каждый раз устраивала ему скандалы, обвиняя в неверности, в пристрастии к легкой жизни, требуя поменять работу. А это было его призванием, его страстью, и он не представлял себе другого дела, которое могло бы доставлять ему такое удовлетворение.
   Да, ему приходилось постоянно общаться с различными девицами, красивыми и дурнушками, серьезными и легкомысленными, и хотя он был не из тех, на кого заглядываются, среди них немало встречалось таких, которые без особых уговоров легли бы с ним в постель. Но у него поначалу и мысли такой не возникало: как он мог, их вожак и наставник, нарушить моральные и этические нормы? Разве этому его учит партия, моральный кодекс строителя коммунизма?..
   Но однажды после очередной сцены дома он улетел в Комсомольск-на-Амуре на празднование юбилея города. Вечером во Дворце молодежи городское начальство организовало банкет, и Аркадий впервые за свою жизнь крепко напился. Жил он, как и его товарищи, в гостинице. Коллега из Шкотова Валя Докучаева, тоже секретарь райкома комсомола, взялась его проводить. Ей было лет двадцать, симпатичная смуглянка с миндалевидным разрезом глаз, присущим восточным людям. Но овал лица, сочные губы, темно-русые волосы да и крепкое телосложение были чисто русскими. Они и раньше встречались в Приморске на комсомольских конференциях, но знакомство их было шапочное. Почему Валя вызвалась отвести его в гостиницу - сподручнее было сделать это парням, Аркадий еле на ногах держался, - он понял позже.
   У него был одноместный номер с холодильником, а вылетая из Приморска, он на всякий случай прихватил бутылку коньяка и закуску. Но они не пригодились, делегатов встречали и потчевали, как дорогих гостей. Когда Валя предложила ему горячего чая или кофе, он вспомнил про коньяк и уговорил её выпить с ним немного.
   Что было дальше, о чем они говорили и как очутились вместе в постели, он представления не имел. Проснулись разом абсолютно голые и громко рассмеялись.
   - И чего не наделаешь по пьянке, - весело сказала Валя. - Как ты теперь будешь оправдываться перед своей Нонной? Не раскаиваешься?
   - Наоборот, рад, что отомстил ей.
   - Как в том анекдоте о двух пассажирах, - рассмеялась Валя. - Может, и мы будем мстить, мстить, мстить? - Обняла его и стала страстно целовать. Потом забралась на него...
   Он не испытывал угрызений совести, хотя Нонна ожидала уже ребенка, ещё несколько раз встречался с Валей, пока та не вышла замуж за прапорщика.
   Валя как бы открыла ему путь измены, и теперь он не пропускал ни одной возможности, если встречались нравящиеся девицы или женщины.
   С Викторией он познакомился в университете, куда был приглашен на выпускной вечер как глава края. Ему шел уже сорок пятый, а ей - двадцать первый. Дочка. Но её молодость, красота, нежность так очаровали его, что он не отходил от нее, потом они оказались за одним столиком [позже выяснилось, что это ректор ему удружил]. Губернатор вдохновенно рассказывал девушке о перспективах края, расспрашивал о её жизни. Узнав, что она снимает частную комнату, предложил свои услуги: перейти на заочное отделение и работать у него секретаршей и пообещал предоставить ей однокомнатную квартиру.
   Сделка состоялась. И вот теперь у него самая красивая [он в этом был уверен] любовница в городе...
   В последнее время с Викторией творится что-то неладное - задумчивая, пасмурная и ласки нарочитые, вымученные. Нашла себе другого, влюбилась? Так влюбленные не киснут. Что-то иное. Но сейчас Валунскому было не до душещипательных бесед, располагающих к исповеди...
   Что сказать Тучинину и его банде, как прижать их, заставить раскошелиться? Хватит ли у него твердости характера, ума? Должно хватить. И твердости, и ума. Правда, характер придется попридержать - Тучинин не менее тверд и упрям, и если коса на камень, добиться ничего не удастся. Значит, рассчитывать приходится только на ум, точнее на смекалку, на хитрость.
   Еще на комсомольском поприще Валунский пришел к убеждению, что редко встречаются люди открытые, простодушные, доверчивые. Большинство же говорят одно, думают другое, а делают третье. Особенно это ярко проявилось, когда началась перестройка, когда к рулю управления государством пришел Горбачев. Вот он-то, первый коммунист, первый глашатай ума, совести и чести стал безбожно врать с трибун, по радио и по телевидению. Правда, врал тонко, умно, хитро, и не каждый мог уловить в обильном словоблудии нереальные перспективы, туманные прожекты. После косноязычного Брежнева, астматичного Черненко Горбачев многим нравился своей энергией, своими зажигательными речами. И Валунскому он поначалу показался деловым, целеустремленным человеком. Но чем больше слушал его, тем тверже убеждался, что слова пустые, за ними нет ничего конкретного, серьезного, что могло бы в корне перевернуть экономику страны. И Валунский понял - Горбачев так и не вылез из комсомольских штанишек, судит о государстве как о комсомольской ячейке, которую можно вдохновить на подвиг словами, обещаниями.
   К сожалению, и его последователи не уяснили простой истины - чтобы управлять народом, надо быть мудрее него, смотреть дальше и видеть зорче, любить его и отдавать ему все свои знания и силы, заботиться и опираться на всех, а не на кучку избранных... Простая истина. Он, Валунский, усвоил её ещё на партийной работе. А когда сам постарался воплотить теорию в жизнь, ничего не получается; и приходится порой опираться на кучку избранных, ибо во многом зависим от них, отбрасывать в сторону свои моральные принципы, закрывать глаза на явную несправедливость. Успокаивал свою совесть тем, что так поступают и более высокие руководители...
   Тучинин и компания явились с небольшим запозданием, давая понять, что они тоже занятые люди и не подчиненные губернатору, чтобы выполнить, как солдаты, его указания.
   Судя по лицам, настроены все шестеро были воинственно и приготовились дать бой губернатору. Валунский окинул всех взглядом и подивился - прямо родные братья явились к нему по вызову: все хорошо упитанные, красномордые, с накачанными, как у борцов, шеями и плечами. Настоящие русские гангстеры, а не бизнесмены.
   Валунский вышел к ним навстречу, поздоровался с каждым за руку. Предложил:
   - Чаю, кофейку с дороги? Можно с коньяком.
   - Нам некогда рассиживаться, - отрезал Тучинин, - мы люди торговые: как потопаешь, так и полопаешь.
   - Потому и пригласил вас, что торговые. Хочу предложить заманчивое дельце, совета у вас попросить. А какой может быть деловой разговор на сухую. Так что приказать? - И видя, как директорат переглянулся, нажал кнопку. Тут же появилась заранее проинструктированная и готовая к встрече гостей Виктория.
   - Организуй нам, Вика, кофе с коньяком.
   Тучининцы снова переглянулись, задержали вопросительный взгляд на президенте, а тот вдруг расплылся в довольной улыбке.
   - Из рук такой девицы не то, что кофе с коньяком принять приятно, простая вода слаще меда покажется.
   Валунский жестом хозяина пригласил гостей садиться и сам с удовлетворением опустился в губернаторское кресло - инициатива была в его руках. И он сразу приступил к делу.
   - Итак, пока понравившаяся вам девушка приготовит кофе, я введу вас в курс дела. Вы слышали, наверное, о моем решении построить у нас фармацевтический завод. Что дело нужное и выгодное объяснять вам не требуется. Построить завод я мог и без вашей помощи. Но есть ещё идея оснастить новым оборудованием лесоперерабатывающий завод, перекупить и реконструировать оловянный завод - он давно на ладан дышит. Один я уже не в силах потянуть. К зарубежным спонсорам обращаться не имеет смысла. Да и зачем, когда у нас свои крупные бизнесмены появились. Вижу на ваших лицах вопрос: в такое-то нестабильное время делать ставку на журавля в небе? Отвечаю: именно в это время. Вы люди дальнозоркие и если заглянете за горизонт, увидите грядущее - денежную реформу. Любая инфляция, любой экономический тупик, непременно, кончаются этим. Ваши вклады в зарубежные банки - это ещё более далекий журавль в небе: малейшее изменение ситуации в стране и Дядя Хочукака или Дедушка Сэм покажет вам большой кукиш. Вы это тоже отлично понимаете. А то, что мы построим у себя, купим - это наше, наша собственность.
   - А если придут снова коммунисты? - выкрикнул вицепрезидент "ПАКТа" Халявин, возглавлявший до недавнего времени краевую торговлю и нажившийся на том, что многие поступавшие товары по госрасценкам направлял кооператорам по коммерческим ценам. И теперь в "ПАКТе" ведал банковскими структурами.