Погодя, а потом погодя принесли и шнурочек огня. До конца обучения мне не покинуть приморских степей. До конца обучения. мне. до конца обучения ей. До того, как закончится сон и начн°тся последний заказ - выполняй, молодчина-гарсон, прошлогодний нелепый приказ. ......... x x x Бессердечный бес пробежал по льду, или это конь так ныряет в л°д, там плыв°т, отыскивая путь, серебристый добывая м°д. Или это жд°т эвкалипт меня, и в глаза кричит кучею листвы, ветви подавая - недал°к и мят, путая следы, путая следы. Подо льдом луга заливного льна, там плет°т плетень шелудивый конь, там кукушки скок и квадрат огня, свой сидит сверчок, знает свой шесток. Подда°тся шерсть, прода°тся смех, плачет юн, соплив греческий орех; слышен коний шаг и рыбацкий храп, пота°нный знак выявляет враг. Враг жив°т в мечтах юного коня, враг не любит врак, любит он меня. И, сбивая сон, ходит-бродит дом как капель и как мелководный сом. Я плыву в меду как пловец лихой, зачерпну беду, отведу рукой, соберу с лица ряски кисею и растаяв, м°д слижет мысль мою. Бессердечный воск, черемичный сон созда°т не Босх, а морской притон, говори со мной, бесконечный м°д, вряд ли день найд°т то, что ночь спас°т. ........ x x x Шелкопряд пряд°т полотняный шар, ходит скалозуб, бродит ягуарв, бродит сирый влак и тревожный вепрь, и творожной враг колыбели зверь. Мой зеркальный сом позарос овсом, и грохочет гром, а в овраге том шевелит клешн°й спрятанный моллюск, белый гипс трещит от избытка чувств. ......... x x x Расступилось подножие множества скал, а скатавшийся скат потихоньку устал потрошить стремена и стрелять семена и семи головам говорить: я подводное чудо, я чучело вод. Вот такой, с позволенья сказать, анекдот. Я подводное чучело, вот. Скат, оскалившись, выступил шагом впер°д. - Я подводное чудо, я чучело вод. Водяной, расступайся народ! Но небесное весело, весело мне, и чудесное чудо подобно чуме. Это чудо подобно чуме. Так беги, сломя голову, в лиственный лес - там спасение вижу от страшных чудес. Там вообще я не вижу чудес. ........ x x x В такт волнам тела колебалась вся земля. И снежные сугробы замирали на кромке выступающего рта. Семь певчих птиц уселись мне на плечи и завели смешные разговоры про то, изюм дешевле где какой. Одна сказала - дома, в Казахстане, изюм всех слаще фруктов и цветов. Другая возразила - В Забайкалье так много снежных ягодок холодных, что улетать оттуда не хотелось, но удалилась в завязь мудрой книги, где смыслов воплощения живые давали мне уроки рукоделья, а я их слушалась. - Послушайте меня - сказала третья кивающая птица - я родилась в воде, среди лесных коряг, затопленных инжирным лунным светом, таким, что превращалось в солнце дно. - А я сама есть солнце - заявила четв°ртая, - наступит время суток, и я взойду над спящею планетой, взывая к м°ртвым так же как к живым. - Изюм удобней есть в саду прозрачном - невнятно пятая пичужка пропищала, а я, закрыв цветочный атлас тканью, подслушивал занятный разговор. Шестая птица просто промолчала, мне показав глазок зел°ный и подкову тяж°лого задиристого клюва, испачканного в лопнувшем инжире; В саду инжирные деревья не росли. В саду куст роз рос привиденьем ярким, и ход рыл крот навстречу строю яблонь, а птицею седьмой я сам и был. - Самадхи - произн°с протяжный голос, и я уснул на долгие века. ........ x x x Маяковский, к тебе ни на грош нет сейчас в мо°м сердце тепла. Ты - пальто, пропоровшее нож, ты - бутылка воды без стекла. Пусть жив°шь ты в сосновом лесу, мне бояться тебя не с руки: те же фразы твои - на весу, в тех же книгах твоих пауки. Ты меня протыкаешь пером, и чернила теч°т из меня. А тебя хоть руби топором - типографская краска вранья. Что по сути - чудесный чудес, черепахой наползанный дол, чернокрылый взлетающий лес, земляной высыхающий пол. Я боялся тебя, а потом - налюбил на эпоху впер°д, наблюдая - за красным кустом так прелестно сдвигается л°д. И становится воля видна в форме синих медлительных рук. Объясняется сразу цена: свет намного дешевле, чем звук. ........ x x x Ты, пятно, угрожаешь меня, а я ем фиолетовый суп. В н°м с утра ночевала свинья в свежем залеже жареных круп. Ч°рный день - я мечтаю тебя, дай мне жира продуктов твоих, принеси же мне в пищу себя - "Ха-ха-ха, хи-хи-хи, хи-хи-хи". Ты, пятно, насмехаешься мной; ты, пятно, насмехаешь меня. Я бы ш°л за твоею спиной, но какая спина у меня - обнищавшая это спина, это спичек горбатых набор, это ямка, где суша видна и сердец перемешанных сор. ........ x x x Теперь все карты с тобой. Карла бежит с трубой. В зеркале зебра спит, с той стороны стоит. В луже резвой воды ветер мешает льды. ........ x x x В последний раз шумел морской кабак, и выражался сон как двор дверных собак, выпрыгивавших в ад из молодого да, плывущих в глыбе льда, горящего всегда. У окон города ступили на мосты, ладонями зажав кипящие кусты, где жаворонков жар в грибной сходился суп, где пасынок держав ел варево из круп. Конину ел ли ты, вот ходишь еле ты, у ели высоты уели цели рты целительных дорог, кончиной дорог нам единорога рог и голос живота. ........ x x x Был конь под всадником и камень под кон°м, а я бродил блуждающим огн°м по берегам реки, где раков ловитва, и плеск стволов, и жухлая листва. В собор вносили гроб, и лузгал постовой горсть семечек. Опутанный травой, изъевший дымом нос, сутулый ангел у погоста рос. Где летние сады под землю уходили, и пух толстовской бороды торчал из антикварной пыли. Был с ночью мой роман. Она собой являла буфеты, пастбища, сарайчики вокзала; людские чучела носились по Неве. Лишь небо деликатно отражало, что только надлежало видеть мне. Я в комнате пустой лечу желудок чаем, и нос мой - красен, пухл, необычаен, морковкой яркою маячит на стене. А с книг слетает мысли паутина; Мой детский рыбий жир, мой грипп и скарлатина неслышно подбираются ко мне. ........ x x x Заскрипела страница сырого огня, в облаке флагов ангелы звали меня, мы улетаем, домик наш водо°м, кто окликает меня одним из им°н, он изменяет меру свободы вещей, л°д высыхает, давится снегом ручей. В облаке рая яблоко ада гни°т, л°д вытесняет из головы моей м°д, мы улетаем, небо наш порошок, нам помогает свет твоего хорошо, облако сада видит меня далеко, ночью ограда делит небес молоко, я на свободе, в ч°рной струе молока, ты в огороде, у белых колец родника. Пересчитай на пальцах всех земляных червей, перечерти и пяльца глаз положи в ручей. Вены ручья скрипучи, ветер их гн°т в саду, в месте, где лилий сучья пишут стихи в аду. ........ x x x "Но тесна вдво°м даже радость утр." М.Ц. Ибо сон во сне глубже всяких бед, и на слово нет, отвечаешь нет. Просто яд красив, корнеплоды яств пояснили мне, где они и я. Я вес°лый плов, яблочный пирог, поднебесный мох, вяленый горох. Я горбатый лещ и стоглавый змей, подколодный клещ, ледяной злодей. Говорящий жабр, закал°нный стог, я помятый плащ, проволок моток. Я живу один, и в мо°м дыму вряд-ли, господин, нужен ты кому. Никому не жаль черепашьих букв, обрывая сталь положу их в суп. Завяжу их в сноп, убирая звук, поцелуем в лоб, избегая рук. ........ x x x Нарцисс, я твой садовник есть. Ты спрятался в саду - мне он известен весь. Пойду искать тебя. Не прячься чересчур. Вот земляника, верба, вот прищур лукавой облепихи. Весь мой сад закончен осенью. Растения стоят не шелохнувшись - в воздухе покой, лишь пыли шарик вь°тся под ногой. Мой сад побила цвель. Садовник пощаж°н. Сад выглядит как сор. Рос утренних трезвон, когда в траве ищу тебя, о мой Нарцисс, приманивая крыс на треугольный рис. В цветах полно цветов - нет ч°рно-белых лиц, нет плосколицых сов, собакомордых птиц. Лишь я и мой Нарцисс играем, позабыв cебя в листве страниц и кучах прелых слив. Садовник я твой есть. Растеньям надо жить. Засим, сбивая спесь, растенья просят пить. И я с ведром пшена, лия струну воды, вс° жду: вот выйдут на поляну мои сны. Ты в них жив°шь, Нарцисс. Ты в них, Нарцисс, жив°шь. Пь°шь приторный кумыс, ешь приторную рожь. И я иду к тебе, подснежники топча, втыкая в снег перо и голову грача. Я должен опоздать и не найти тебя, иначе вспыхнет кровь - растения губя проль°тся кипяток, и выложит смола твой профиль на коре древесного ствола. ........ x x x Небеса разложились на НЕ, БЕ и СА, поселилась под небом овсовая вса. Открывай-же, прохожий, глаза: Здесь слова рассыпаются в мелкую сыпь и по строкам слагается зыбь. А лицо тво° мирно лежит на спине и слегка улыбается мне. Я слегка покурил, но стою на ногах, вызывая восторженный окрик и ах! Да помилует друга аллах. Дождь закончился после того, как спасли предпоследнего жителя прошлой земли, и иных мы найти не смогли. Мы воскликнули: кто-же здесь слепит нам глаз? Ты откликнись, пожалуйста, вдруг кто из нас различит у обочины час? Но секунды бегут из-под тв°рдой руки, и дорожную песню поют башмаки. Так дорожные мысли легки. Никого на дороге, и редкий из нас простоит без воздействия час. Уж скорее воскликнет и нас обвинит, и разрушится древний повязанный скит. Ничего уже не устоит. ........ x x x Музыкальный щелкунчик, выскочка, перебежчик оживл°нных трасс и дорог, твой матросский костюмчик высушился, когда возле касс ты продрог. Поредел перепончатый взгляд, когда ты проиграл аватар, червяки влезли в яблочный сад и мангусты из горных отар. Мой татарский щелкунчик, щенок, ты зачем у ограды лежал? Плохо почва на твой позвонок повлияла, как я предсказал. Полежал бы ты лучше в пуху заверш°нного мною письма, пожевал бы тихонько труху. Из-за пазухи вынешь сама ты сверчка пожелтевшего вдруг и морского пустого ежа, отбиваясь от маленьких рук пустоты, неуютной как ржа. - Вот я с ними начну горевать, поцелую сверчка прямиком, а с ежом я улягуся спать, спать улягусь с морским я ежом. А кузнечика выгоню вон - от него только скука и нудь. - Я матросом пойду на понтон - отвечает щелкунчик - забудь! Я отправлюсь в язвительный бар, был я сед - стану молод и юн. Стану самым бордовым из бар, стану Клее, Кандинский и Клюн. Уберусь до верховьев реки, только выбью летучий ков°р, буду замки, звонки и замки заменять на ореховый сор. - А орехи тебе для чего? - Не скажу, милый друг. Раз в году у подземных глухих берегов новоселье справляем в аду. - Значит много таких же как ты? - Очень-очень. Всех не перечесть. Мы горелые любим цветы и небес анилиновых жесть. - Вот бы мне посмотреть... Чудеса! Ты возьми меня, милый, с собой. - А сверчок, а овсовая вса? Вдруг ежу захотится домой? - Ну захочется, так и пойд°м. Дом же близко, рукою подать. - Только мы уже не поверн°м. Нам нельзя поворачивать вспять. - Ты татарские шуточки брось! - На, лови, если сможешь поймать! Только мы уже не поверн°м. Нам нельзя поворачивать вспять. 20.3.-25.11.95, Сочи x x x Ещ° кругом лежат снега А над Москвой уже В зловещем небе красный мак Расправил лепестки Шевелит плавники волна И красная звезда Летит как птица через мост Как бабочка летит Вторая над мостом горит Как ангел Азраил И руки скользкие е° Лежат на фонарях А третья в тишине ночной Не говорит, о нет, Она молчит набравши в рот Задумчивой воды 1.4.96, пос. Октябрьский НА ЗАТОЧКУ ХЛЕБНОГО НОЖА Наточен хлебный нож. Теперь Он режет слишком аккуратно, Так что отрезанная часть Мгновенно приста°т обратно. 2.4.96, пос. Октябрьский x x x Из кромки лезвия, из лестницы субботней, Из чрева хлеба, из морского ада, Из густонасел°нной преисподней, Из облачных реш°ток зоосада Мо° изображение глаголет Бегущих мелкотравчатых. Глаголы Как виселицы родственные в поле Хранят поступки пряного посола Он побежал. Я закричал. Столкнулись Две снежных сажени. Карабкались ступени, Но наверху знакомые мелькнули, Взбираться вверх пропало настроенье Я устремился влево. Но за мною На варварски кургузых коротышках Летело безнад°жное земное, Страдая тяжестью, свободною одышкой. Из правой подвортни улыбалось Льняное топорище. По эстраде Ходил грачом портрет, поддатый малость, И чешуя в его блестела взгляде. Он посмотрел, как будто вытер руки. На раму огнедышащую глядя, Я отош°л. Толкали в спину звуки Ключами били белые тетради. Назад нельзя, я понял. В это время Из темноты кружащегося снега Упал к ногам раскрытый современник С разорванными л°гкими от смеха. И не имея выбора движенья, Раскланиваясь, кашляя, смущаясь, Имея в пищу дробные сомненья, Сомненьями как манною питаясь Я вижу птиц и ангелов и зв°зды, И густонасел°нные глубины, В которых как языческие розы Цветут стихами кроткие равнины. 5.4.96, пос. Октябрьский x x x Озарением полон Ты препода°шь в лесной школе Искусство книгокопания, Физкультуру, душеведение, Но где же ученики? Ученики летают по полям Роняя книги, падая с небес как з°рна, Взрывая наст, выбрасывая снег. Ученики летать устали И спят под лиственницей, А смысл из луж высовывает руки И спящим щупает податливые лбы. История подвижна словно ртуть. Чтобы поймать е°, Приходится побегать по закоулкам Запутанного времени, Разглядывая на бегу В каплях застывшей смолы Лица потомков своих, праотцов. Но вот они увидели меня И словно белки верещат в испуге Когда кидаю в них орехами слова Просветы пустоты навеки закрывая. 10.4.96, пос. Октябрьский x x x В изломе головы татарина платок И клятва на крови, и каменный цветок Уретра мака, лакомый совет И птицелов, в сети несущий свет. Необратимо летнее тепло, Татарских языков я ощущаю близость, Пия пространств сырое молоко И городов пылающую известь; И пить напитки эти мне легко. Психоанализом налиты зеркала, Я - уголь, а вокруг меня - зола, Чубатых куполов звенящие листы. На мост заходит мост, И далеко до сл°з, Но проще, чем твердить заученный вопрос, Драконом лаковым переползти в кусты. Там асмодея дых; Видали пострашней На п°сьих лапках. Этот асмодей Не видел никогда друзей моих. Они в ретортах дуют силикон, Булды смотреть, как глаз поднимет Он. Притворно рассмеяться, дребезжа. А Он - всего лишь часть любимых дней. Вот песенка становится грустней Поющего на ж°рдочке чижа. Ликует Голосовкер за плечом, Но - лошади глаза; и как-то обреч°нно взял он пачку свежих сигарет. Проч°л себя и засмотревшись слов Не внял тому, как крался птицелов, На клетки сетью разделяя свет. 12.4.96, 18:50, пос. Октябрьский x x x Где царевна бежала по мраку фаянсовых узких дворов, И придворный холоп, хлопнув шапкой, пытался коня обуздать, Я бреду-маракую и я всесторонне готов Деревянною детской лошадкой смеющийся мир постигать. Это жабы с тобой говорили по юности лет, Это вил самол°тик как выжига-хлыщ кренделя, Это тлел и вонял горьким маслом железный литой пистолет И впитав воду рек разбухала уныло земля. Это молод ты был и царевны бежали гурьбой Выгорать как страницы в истоме вдво°м вечеров. Воедино сливались и конь и холоп молодой, Превращаясь в кентавра из выпуклых видимых снов. Среди мрака ночного и бьющейся в стены воды Выползала как червь кольцевидная нитка-душа Из раскрытого рта. Так стенали пустые сады И воздушная лодка в горячих плыла камышах. Где придворная детская ч°рная крупная сыпь? Дайте зелени мне для помазанья выжженных ран! Заливался истошный товарищ, как пьяная мокрая выпь И ему подпевал перекатывающийся стакан. Вот - умелое дело, и ручка - остра и быстра, Только руки, что корни у серых карельских бер°з. По антеннам тугая и спелая скачет шальная искра И щекочет затылок, прокравшись под кость через нос. Освещается лоб изнутри как светильник, но света Ни вокруг, ни за спинами вязких расплывшихся крыш Мне не видно. И песенка детская спета, И в углу, как бумага, шуршит шаровидная мышь. 23.5.93, СПб ПУТЕВОДНАЯ СЫПЬ Путеводная сыпь расчертила сиреневый лоб Ледовитого неба. Горит путеводная сыпь, Словно кадмия капли, упавшие в ч°рный сугроб, Заводские кол°са и кладки кирпичная зыбь. Путеводная статуя тихо врастает в сугроб, Хочет вспомнить прихожую, пористый снег позабыть, Как забыла и детство, и хмурый отеческий лоб... Над равниною площади спит путеводная сыпь. Над равниною моря плыв°т несгораемый гроб, Рыба сорная в пене кричит как заморская выпь. Путеводная сыпь расчертила сиреневый лоб. Как осколки горит путеводная яркая сыпь. 5.6.93, СПб ПЕСНЯ ТЛЕНА Я не томлюсь хоть начинка сплыла и истлела Мне оста°тся сукно драгоценного тела Мне оста°тся клочок развихр°нного мяса Тема для опыта повести или рассказа То что гноится душа - любопытство, ботаника трепет Так превращаются в корни обильные некогда ветви Так образуется почва на ниве земных увлечений Жизнь преподносит рассвет увяданье и скорое тленье Да без уныния я наблюдаю за смертью эмоций Спит Арлекин на обложке издания Гоцци Жук скоростной разбивается в пыль о фрамугу Пальцы слагаются в кукиш навстречу пришедшему другу Что улыбаетесь или мерещится эта улыбка На сердце спокойно. На сердце прохладно и зыбко Мохнатоногий сатир распахнул увлекательно книгу Ватную скрипку слепил подражать стал ребячьему крику Руки лукавые выгнул в паху ч°рный дым разгоняет И удалившись бумажный портрет истязает Я не печален. Спокойствие вечного духа Делает крик невозможно дал°ким от слуха Пусть развевается сна беспредельного знамя Синее белое пыльное хладное пламя Снегом укройте меня защитите щетиной метели Крест сколотите из мяса жестокого ели Банку консервную полную блещущей меди В руки вложите. Пусть тихими будут соседи. Пусть соловей расклю°т погребальную песню Между ступеней идущих под облако лестниц Песню спокойствия, песню свободного тлена Песню усталости праха распада размена 8.6.93, СПб x x x У. М. За короткие пальцы спасибо тебе говорю, Улыбаюсь и вижу как в пламени синем горю. Но горю не горюя, горю без сознания бед, Без сознания времени прожитых в пламени лет. За улыбку ребячую выбор твой благодарю, За оскомину, соду и клятву чужому царю, За поломанный ноготь и водочный запах души, За горящее озеро - выплыви и не дыши. За провисшую щ°лочку я остаюсь у тебя, Муравьиное золото вялым щипком теребя, Распуская по телу клубок перепутанных вод, Постигая созвучие тр°х переправленных нот. За ландскапты и пастбища шеи, ладони, плечей Говорю я спасибо фигуре ушедшей, но чьей? И чьему, и кому, и зачем говорить до свидания мне, Пробираясь сквозь лес, проплывая в ручье на спине? До свиданья тебе говорю я, прощай, до свиданья, привет. И булавкою палевый лист приколю к молодой голове, И бульваром помчусь, а вернее сказать - потеку, Как бежит лист огня от кровати твоей к потолку. Вот и кончилось лето, сгорели и выцвели дни. Не спеши и остынь, успокойся, прощай, не гони Лошадей бесноватых, серебрянных быстрых мышей, Глинобитную линию вязкой слюною зашей. Я один, и зачем говорить мне тебе успокойся, прощай, Натыкаясь на стрелы и завязи т°мных побегов плюща, Не сгибая колен, лисьей шапки не сняв с головы, Не коря за отсутствие сцен, повторяя как галка увы. Я уже выхожу и я вижу, тебе говорю, Как теку не сгорая, как плавлюсь, горюя горю, Выпуская из рук темноту и слепых голубей, Образуя созвездие тихо сгоревших людей. Я сгорел как число, как обломок звучащего сна, Словно сладкий туман, говорящая вата окна, Я сгорел, словно золото в ч°рных ладонях угля, Как цветочный песок, что весной украшает поля. Как игла в тишине ярко-синих настойчивых вод, Как обилие линий, как яркий сочащийся плод, Как последнее слово, еще не покинув гортань, Как малиновый куст, крестовина, дуга и герань. Я сгорел словно зло, словно бабочка в порах земли. Отпускаю тебя, уходи поскорей, не юли, Не раскручивай стен, отпускаю тебе говорю, И горю не горюя, уже не горюя горю. Вот и кончено пламя, слепой говорит потолок. Остаюсь у тебя за калитку расставленных ног, За пустые пространства, за полости и пузыри. Успокойся, остынь, не спеши, говорю, не гори. Вот и вс°, вот и небо, вот ч°рное небо вокруг, Белый пар, красный цвет, лист зел°ный храню, тихий друг, И храню не горюя, тебе не о том говорю, Говорю до свиданья, и в воду спускаюсь, угрюм. Вот и дно, где же корни, где люди двора моего? Все сгорело сказали, осталось всего ничего: Только кожа и лезвия, белая яркая сталь Оста°тся как птица, ей тоже сгоревшего звука не жаль. Вот и белая смерть, вот и ч°рный кристаллик зрачка, Ощущение выстрела, вымпела, просто сухого щелчка. Черно-белая плоскость деревьев, заборов, садов, Городов без людей, говорящих пустых городов. Успокойся, товарищ - вот вата, занозы и бинт, И больничные рамы на петлях сырых крестовин, Ты устал и так долго на талую воду глядел, Рассуждая о сне. Так чего ж ты, приятель, хотел? Это сон, я сказал тебе; ты ведь соскучился, так? Закрывай же глаза, засыпай без сомнений, дурак, Помня пальцы короткие и закорючки бровей И зазубрины взгляда во сне заболоченном грей. Расставайся, отчаливай, прыгай, тебе говорю,В равноденствие букв, звуковую пустую зарю,В околесицу символов, знаков, святых и ухоженных мест,Где не вспомнит родитель и охристый вепрь не съест. Заплутал - так не бойся, а грейся в еловом снегу,Это лучше, чем пальцы до крови сбивать на бегу,Засыпай человечек, как камешек в шапке царя,Ничего не запомнив, о будущем не говоря. Засыпай, до свидания, друг золотой, засыпай, Разноцветное варево талых снегов забывай, И гори не горюя, как я не горюя горю Так тебе говорю я. Вот так я тебе говорю. 11.12.93 x x x Иллюзии мои, чем вас питать? Вы умираете. От голода и снега? От обезвоженности встречного лица, От конской поступи ругающихся мавров. Иллюзии... Как сморщенные дети, Вы Ницше чистите, что м°рзлую картошку, И вылущив оборванную нитку, Мне говорите, что пришла пора Последних убегающих трамваев, Корявых ч°рных роз на тонких ножках, Протухшей убывающей воды. Задумчив я, и не пишу в тетради Про лучезарный посох, про изюм, Про недотыкомок, про Игоря и Ольгу, Лежащих в тлелой груде покрывал. К чему мне среднерусские равнины, Когда не справлюсь и с глухими бугорками, Покинутый, оставленный без сил. Иллюзии орехов не едят, Не пьют прогорклого туманящего пива, Чем я питаюсь - им так не прожить. Им бронзу подавай, или девичий профиль, Иль руку без кольца, Но можно и с кольцом, Ведь никогда не отставали друг от друга Безнравственность и романтизм. Всегда Соседствуют ущербные пейзажи С дремотной парой, пьющей из фонтана, С рогатым алым чортом в т°мном гроте, С глумливым, рвущим ткани Арлекином... Воспоминания выращивают мох. И я, подняв дрожащий силуэт, Бреду в горячем мареве похмелья, Как император, проигравший битву, И вынужденный отступать пешком, Истратив всех слонов на переправу, Держащий хобот в согнутой руке. И я, подняв отч°тливый, медальный, Свой медный профиль, Ухожу сердито В разверстый зев изломанной ограды, В нелепицу и ругань закоулков Курортной жизни, злой и дорогой. Иллюзии идут за мной как дети, И тихо повторяют: - Папа, папа... А я, как будто их не замечая, Скриплю зубами, двигаясь вперед. 24.3.94. 13:08 x x x Люблю смотреть в кост°р из скверных дневников, Как рушатся слова для тех учеников, Что лезут в пламя, испытуя строгий ум В приверженности к строю узких дум. Люблю любить сплетенье букв ночных В листах укрывшихся, как в банях островных, Где с "Д" обязана стоять всегда крепка Упрямой лесенкой смешная буква "А". Люблю листать альбом плохих стихов Из выбранных неверно бледных слов, Что детская нетв°рдая рука Стащила с придорожного лотка. Когда в груди моей роится тихий шум, Люблю гулять, неразговорчив и угрюм, Являя миру неказистый вид, Ущербной памяти молочный инвалид. И книг люблю шальную беготню, Проникнувшую в май, апрель, июнь; Страниц бессовестных назойливую прыть Надеясь пасмурной погодой скрыть. "Что знает тот который?", "Отчего бывает рассудительным Огонь?", "Где взять чернил в монашеских песках?" "Кто спит в неразвед°нных колосках?", "Зачем весна?", "Кто мне бы объяснил, зачем я книги умные носил, и жгу теперь сухие дневники?". И рассуждаю, как седые старики. 17.5.94 x x x В семь вершков все мозоли Кремля Затопила лесная земля Переп°лок да гусениц приторный рой Зв°зд рубины укрыл под горой Лисий царь да медвежий пастух Здесь хозяева. Красный петух Пробирается в вырытый лаз Словно он предназначен как раз Для пускания в жилы огня И плескания в море коня Где подросток уставивши взгляд Давит пяткой живой виноград В красном зале пустого Кремля Где ковром устилает земля Глинобитный растресканный пол И бумажный наперченный дол Волчий слух да овечий собрат За реш°ткой зел°ной сидят И один ловит пальцами мух А другой исповедует Дух В семь вершков до кривого столба Угловатая пр°т голытьба Под рубашкой и прядкой креста Наживляя святые места На соструганный плотником крюк После лезут к запястиям брюк Вынимая из кожи свинной Остро всточенный ножик стальной В семь вершков кроют матом страну Где и классики тянут ко дну И столичные впадины ваз Прячут дымчатый пепел от нас Словно здешний февраль-горлод°р Нас с тобой проверяет на мор Выдавая за смоченный снег Щ°ки двух ледяных человек А в последней из комнат - провал И дрожащий кривой пьедестал Манит ч°рною дыркой своей Стать одним из твоих голубей Голубей же, москва, голубей Частью неба предстань поскорей Где на каждого жителя впрок Будет собран достаточный срок Где вес°лою будет пора Шебутного шального пера Расчертившего руки и клеть На приказы всеместно гореть И ловить шелкопрядовый мох На спокойный расч°тливый вдох Принимая последний обет На земле исцеляющих бед 22.6.94. Москва ДВА СТИХОТВОРЕНИЯ С ЭПИГРАФАМИ ИЗ Л. АРОНЗОНА (1) "... но кто увидит чужой сон?" Л. Аронзон Воробьиное семечко взгляда Потерялось на кукольном поле, Изжевали соломинку яда Мы в лесной заколдованной школе, Ноздреватые пели страницы, Я не мог обернуться на окрик Намагниченной сточенной спицы, Сжав волос шевелящийся бобрик. Кто же так молчаливо разводит Рассыпающимися руками, И на воду из облака сходит, И плыв°т по воде облаками, А потом превращается тускло В остромордую т°мную щуку, В истонч°нное красное русло, В истощ°нную снежную руку. Среди классов, заполненных мелом, С черепицами жителей древних Мелкоглазых, расколотых, целых... Хороши насекомым деревни. Хорошо проплывать под домами, В окнах льда наблюдая спокойных Ледорубов, играющих снами, Дровосеков, до пояса хвойных, Замыкая собой совпаденье Вещей тьмы рассел°нных народов, Превращаясь послушно в растенье, Помещ°нное в стылую воду. 29.6.94, Москва (2) "Томя сознанье падает паук" Л.