Страница:
Авиационная разведка кое-что обнаружила, хотя и с большими трудностями. Система же обороны оставалась невскрытой, поэтому построить боевую подготовку было очень сложно. Общих мест в обучении войск Крылов не любил. Во время учений он ставил перед войсками самые неожиданные задачи, быть может, и более трудные, чем они окажутся на самом деле. Его опыт обороны и здесь пригодился.
С передовых немецких позиций доносились возгласы в репродуктор на ломаном русском языке: «Всех до единого, кто посягнет на землю Великой Германии, ждет смерть!», «Каждый клочок немецкой земли — могила для тебя, русский Иван!»
В эти дни был найден приказ командующего группой армий «Центр» генерала Моделя. «Солдаты! — писал Модель в приказе. — Противник стоит у границ Восточной Пруссии. Необходимо, чтобы каждый проникся требованием момента. Танкобоязнь, боязнь окружения, беспрерывный отход и тому подобное являются понятием слабых духом и проявлением трусости, которая не должна иметь места в сердце немецкого солдата. Вспомним о нашем былом превосходстве. Трусам не место в наших рядах. Кто колеблется, тот погиб!»
Стало быть, немцы колеблются, стало быть, есть танкобоязнь и главное есть, боязнь окружения...
6
7
С передовых немецких позиций доносились возгласы в репродуктор на ломаном русском языке: «Всех до единого, кто посягнет на землю Великой Германии, ждет смерть!», «Каждый клочок немецкой земли — могила для тебя, русский Иван!»
В эти дни был найден приказ командующего группой армий «Центр» генерала Моделя. «Солдаты! — писал Модель в приказе. — Противник стоит у границ Восточной Пруссии. Необходимо, чтобы каждый проникся требованием момента. Танкобоязнь, боязнь окружения, беспрерывный отход и тому подобное являются понятием слабых духом и проявлением трусости, которая не должна иметь места в сердце немецкого солдата. Вспомним о нашем былом превосходстве. Трусам не место в наших рядах. Кто колеблется, тот погиб!»
Стало быть, немцы колеблются, стало быть, есть танкобоязнь и главное есть, боязнь окружения...
6
Со дня на день ждали директивы фронта. Наконец в начале октября в расположение 5-й армии прибыл И. Д. Черняховский. Выслушав доклад начальника штаба армии Прихидько об укреплениях противника, он отправился с командармом в войска.
Был он на этот раз сдержан, тревожен. Подробно расспрашивал комдивов и о расположении войск противника, и о готовности их дивизий к тяжелым боям. Но этим не ограничился. Поехал на передний край. С НП рот и батальонов внимательно вглядывался в позиции противника.
К вечеру Черняховский и Крылов возвратились на КП армии. Командующий фронтом попросил Прихидько расстелить карту оперативной обстановки и стал рассуждать вслух:
— Здесь ничего в лоб не возьмешь. Каждый шаг потребует своего решения — обходного маневра, блокировки и обмана противника...
Бросил карандаш на карту и выпрямился.
— Знаю, Николай Иванович, что тебе чужда амбициозность и никогда ты самолюбивые мотивы не ставил выше дела... Вижу, в полосе твоей армии обстановка неблагоприятная. Прорывать оборону дорогое дело. А вот в расположении армии Людникова на Таураге, несмотря на то, что укрепления не менее мощные, разведаны они точнее. Там оборону не прорывать, а уничтожать артиллерией и бомбовыми ударами. Вам правым флангом следует подключиться к наступлению армии Людникова. Нанесете удар в направлении Вобалишки и Нанове с задачей выйти и здесь на Шептуне. Этим вы сразу оттянете силы противника от направления главного удара Людникова. Это поможет ему осуществить прорыв. Здесь, в воротах в Пруссию, главное — сосредоточение огромного перевеса в силах над противником на узком участке фронта. Поэтому вам надлежит основные силы корпусов Казарцева и Перекрестова перебросить в полосу наступления одиннадцатой гвардейской. Вам, Николай Иванович, может показаться, что я распыляю армию, но это делается ради концентрации удара. Там, где планировалось ранее наступление корпусов Казарцева и Перекрестова, надо будет поставить сорок пятый стрелковый. Его задача — оборона!
Крылов понял замысел командующего фронтом. В создавшейся обстановке это решение, пожалуй, было единственно возможным. Сужение полос наступления. Огромная концентрация артиллерийского удара во взаимодействии с ударом авиационным, доведенная до предела плотность войск.
Черняховский собрал командиров корпусов и дивизий. Объяснил им задачу, указав на разницу в планировании операции «Багратион» и Восточно-Прусской. Здесь нет условий, чтобы создать внезапность для противника или найти какой-либо неожиданный маневр. Черняховский предупреждал, что здесь надо предусмотреть неожиданности, которые подготовит противник, и быть к ним готовым, а потому держать все силы в кулаке и уделить особое внимание вводу в действие танковых и противотанковых резервов.
Черняховский поставил задачу к 8 октября командирам дивизий и их штабам перейти на наблюдательные пункты и внимательно следить за всем, что происходит в полосе обороны противника.
Крылов и начальник штаба Прихидько на основании указаний комфронта готовили передислокацию войск, но нервное напряжение у Николая Ивановича не спадало.
Раны кровоточили, он скрывал это от своих товарищей. Об этом знал только его водитель Ковтун, но и Ковтун увидел, что молчать далее нельзя.
К 14 октября войска фронта завершили перегруппировку, наступление было назначено на 15 октября.
Утром Николай Иванович с трудом поднялся. Ковтун несколько раз делал ему перевязки. Боли доводили до потери сознания. Ковтун осмелился предложить командарму пригласить врача. Крылов запретил ему об этом даже упоминать. А к вечеру приехали врачи, присланные командующим фронтом. Крылов попытался уйти от осмотра, но раздался звонок Черняховского, и тоном, не терпящим возражений, Иван Данилович приказал командарму пройти осмотр.
— Э-э, товарищ генерал-полковник, — говорил хирург, — я от вас никак такого не ожидал... Вот-вот начнется сепсис! В Москву, и немедля!
Был он на этот раз сдержан, тревожен. Подробно расспрашивал комдивов и о расположении войск противника, и о готовности их дивизий к тяжелым боям. Но этим не ограничился. Поехал на передний край. С НП рот и батальонов внимательно вглядывался в позиции противника.
К вечеру Черняховский и Крылов возвратились на КП армии. Командующий фронтом попросил Прихидько расстелить карту оперативной обстановки и стал рассуждать вслух:
— Здесь ничего в лоб не возьмешь. Каждый шаг потребует своего решения — обходного маневра, блокировки и обмана противника...
Бросил карандаш на карту и выпрямился.
— Знаю, Николай Иванович, что тебе чужда амбициозность и никогда ты самолюбивые мотивы не ставил выше дела... Вижу, в полосе твоей армии обстановка неблагоприятная. Прорывать оборону дорогое дело. А вот в расположении армии Людникова на Таураге, несмотря на то, что укрепления не менее мощные, разведаны они точнее. Там оборону не прорывать, а уничтожать артиллерией и бомбовыми ударами. Вам правым флангом следует подключиться к наступлению армии Людникова. Нанесете удар в направлении Вобалишки и Нанове с задачей выйти и здесь на Шептуне. Этим вы сразу оттянете силы противника от направления главного удара Людникова. Это поможет ему осуществить прорыв. Здесь, в воротах в Пруссию, главное — сосредоточение огромного перевеса в силах над противником на узком участке фронта. Поэтому вам надлежит основные силы корпусов Казарцева и Перекрестова перебросить в полосу наступления одиннадцатой гвардейской. Вам, Николай Иванович, может показаться, что я распыляю армию, но это делается ради концентрации удара. Там, где планировалось ранее наступление корпусов Казарцева и Перекрестова, надо будет поставить сорок пятый стрелковый. Его задача — оборона!
Крылов понял замысел командующего фронтом. В создавшейся обстановке это решение, пожалуй, было единственно возможным. Сужение полос наступления. Огромная концентрация артиллерийского удара во взаимодействии с ударом авиационным, доведенная до предела плотность войск.
Черняховский собрал командиров корпусов и дивизий. Объяснил им задачу, указав на разницу в планировании операции «Багратион» и Восточно-Прусской. Здесь нет условий, чтобы создать внезапность для противника или найти какой-либо неожиданный маневр. Черняховский предупреждал, что здесь надо предусмотреть неожиданности, которые подготовит противник, и быть к ним готовым, а потому держать все силы в кулаке и уделить особое внимание вводу в действие танковых и противотанковых резервов.
Черняховский поставил задачу к 8 октября командирам дивизий и их штабам перейти на наблюдательные пункты и внимательно следить за всем, что происходит в полосе обороны противника.
Крылов и начальник штаба Прихидько на основании указаний комфронта готовили передислокацию войск, но нервное напряжение у Николая Ивановича не спадало.
Раны кровоточили, он скрывал это от своих товарищей. Об этом знал только его водитель Ковтун, но и Ковтун увидел, что молчать далее нельзя.
К 14 октября войска фронта завершили перегруппировку, наступление было назначено на 15 октября.
Утром Николай Иванович с трудом поднялся. Ковтун несколько раз делал ему перевязки. Боли доводили до потери сознания. Ковтун осмелился предложить командарму пригласить врача. Крылов запретил ему об этом даже упоминать. А к вечеру приехали врачи, присланные командующим фронтом. Крылов попытался уйти от осмотра, но раздался звонок Черняховского, и тоном, не терпящим возражений, Иван Данилович приказал командарму пройти осмотр.
— Э-э, товарищ генерал-полковник, — говорил хирург, — я от вас никак такого не ожидал... Вот-вот начнется сепсис! В Москву, и немедля!
7
Москва. Серебряный переулок. Центральный военный госпиталь. Здесь Николай Иванович Крылов провел два долгих, тягостных месяца. Ему сделали сложную операцию и извлекли осколок немецкого снаряда, который стал причиной тяжелого осложнения. Крылова мучила слабость, долго не проходили боли. Но, несмотря на это, он не замкнулся в себе. Был приветлив, шутил с лечащим врачом Александрой Петровной Анохиной, с сестрами и нянечками. И постоянно просил их приносить газеты, где он пристально искал сообщения с 3-го Белорусского фронта. Но их не было. И это больше, чем собственное состояние, тревожило Крылова. Но вот наконец заботливая Анна Петровна вошла в палату, сияя улыбкой.
— Здесь для вас что-то есть, — сказала она, протягивая «Правду» и «Красную звезду».
Крылов, уже догадываясь, чем может быть это «что-то», развернул газеты и сразу же увидел приказ Верховного Главнокомандующего. Едва сдерживая дыхание, он торопливо пробежал взглядом по газетным строчкам: «Войска 3-го Белорусского фронта, перейдя в наступление, при поддержке массированных ударов артиллерии и авиации, прорвали долговременную, глубоко эшелонированную оборону немцев, прикрывавшую границы Восточной Пруссии, и вторглись в пределы Восточной Пруссии на 30 километров в глубину и 140 километров по фронту».
Эти скупые строчки приказа многое сказали Крылову. Войска фронта овладели городами Ширвиндт, Кибартай, Эйдкунен, Шталлупенеи и другими — в общей сложности гитлеровцы были выбиты более чем из 900 населенных пунктов, из которых около 400 находились на территории Восточной Пруссии. Свыше четырех тысяч квадратных километров отвоеванной территории противника, многие сотни городов, поселков и деревень, очищенных от врага, — это немало. Но он за этими строчками видел и другое: до конца эту операцию выполнить не удалось. До рубежа Инстербург, Даркемен, Гольдап, ближайшей задачи фронта, оставалось еще сорок километров. Значит, противник оказал такое сопротивление, что ни 5-я армия, ни соседи продвинуться дальше не смогли. Но, может быть, смогут еще?
Каждый день с душевным трепетом разворачивал Николай Иванович газеты, надеясь увидеть новый приказ Верховного, но его все не было.
Анастасия Семеновна любящим сердцем чувствовала, что мужа одолевают невеселые мысли. Иногда ей удавалось отвлечь его разговорами о детях. Николай Иванович рассказывал жене о том, как служит «солдат Лида», как изменилась и повзрослела она за год войны, каким твердым стал ее характер. Анастасия Семеновна, в свою очередь, зачитывала теплые, по-сыновьи ласковые письма Юрия, который учился в Рязани в автомобильном училище. Николай Иванович называл эти послания «докладными записками». Он очень радовался, когда в палату врывался раскрасневшийся на ветру десятилетний Борис, требовавший тут же рассказов «про войну».
Но уходили домой жена и сын, и опять мысли Крылова возвращались к его армии; он вновь и вновь пытался предугадать, как развернутся там события.
Сомнения и переживания закончились лишь с получением письма от Николая Яковлевича Прихидько. «Дорогой Николай Иванович! — писал начальник штаба. — Знаем, что, несмотря на свои недуги, вы волнуетесь и тревожитесь за нас. Не беспокойтесь! Дела у нас сложились неплохо, хотя надеялись на более лучшее. С приказом Верховного от 23 октября вы, вероятно, знакомы. Он подытожил то, чего мы достигли. Теперь закрепляемся, и, видимо, надолго. Поправляйтесь, ни о чем не думая. Вас замещает генерал-лейтенант Петр Григорьевич Шафранов из хозяйства Галицкого. Одним словом, все пока хорошо. Ожидаем вас здоровым и бодрым... Все соратники и боевые друзья крепко-крепко обнимаем вас».
Эта короткая весточка с фронта принесла душевное успокоение. После нее и раны стали затягиваться быстрее. А через некоторое время появилась потребность и осмыслить то, что пережил он в последний год, находясь на посту командующего 5-й армией...
20 ноября 1944 года Крылова выписали из госпиталя. От длительного отпуска, положенного ему после сложной операции, Николай Иванович отказался, пробыл дома с женой и сыном лишь неделю и уехал на фронт. Ровно через два месяца после своего вынужденного отлета в Москву он вновь оказался в небольшом населенном пункте на самой границе Восточной Пруссии, где располагался штаб 3-го Белорусского фронта. Не обращая внимания на предостережение заботливого Володи Ковтуна, который, оберегая командарма не только от нагрузок, но и от холода, постелил на сиденье толстенный постовой тулуп, Крылов решил пройти весь путь пешком. Иван Данилович Черняховский вышел из кабинета навстречу.
— Думал, приедешь, заставлю тебя недельку-другую отдохнуть, — говорил он, крепко пожимая Крылову руку. — А ты вон какой молодец! Хоть сразу в строи ставь.
Черняховский без вступления сразу стал рассказывать о положении на фронте и задачах на ближайшее время.
— Наше октябрьское наступление, и ты, Николай Иванович, хорошо это понимаешь, не достигло тех целей, которые мы ставили. Оно явилось как бы стратегической разведкой. Кроме того, фронт отвлек на себя свыше восьми дивизий и около полутысячи танков. Так что успехи есть, и немалые. И все же характер боев убедил не только Военный совет фронта, но и Ставку в том, что покончить с прусской группировкой одному лишь нашему фронту не под силу. Тем более что немцы после октябрьского поражения не сидят сложа руки. Они еще больше усовершенствовали оборону, подтянули резервы и свежие войска. Сейчас в Восточной Пруссии обороняются третья танковая, четвертая и частично вторая полевые армии, которые входят в группу «Центр». Кстати, — заметил с улыбкой Иван Данилович, — а ведь с командующим этой группы вы знакомы.
— Как знакомы? — удивился Крылов.
— Очень просто. Ты громил его в Белоруссии, под Витебском.
— Рейнгард, — догадался Николай Иванович.
— Да, генерал-полковник Рейнгард, — подтвердил Черняховский. — Тогда он командовал армией, а теперь Гитлер повысил его, назначил командующим группы армий «Центр». Вот его-то нам и надо перехитрить, а его войска разгромить.
Иван Данилович посерьезнел:
— К разгрому этой группировки Ставка привлекает теперь два фронта — наш и 2-й Белорусский Рокоссовского. Перед нашим фронтом обороняются два армейских и два танковых корпуса. Это в общей сложности шестнадцать пехотных и две танковые дивизии, которые и образуют тильзитско-инстербургскую группировку. Конкретная же задача, которая стоит перед фронтом, — на десятый-шестиадцатый день овладеть рубежом Немонен, Даркемен, Гольдап...
Крылов удивленно взглянул и утвердительно кивнул. Черняховский поймал этот взгляд и утвердительно сказал:
— Не удивляйся, Николай Ивапович. Именно Немонен, Даркемен, Гольдап. Хотя мы находимся с ним ближе на целых тридцать километров, чем в октябре, но ближайшая задача фронта остается той же, что и в сентябрьском наступлении. Тогда мы планировали пройти семьдесят километров, а не прошли и половины. Вот из этого мы и исходим, планируя фронтовую операцию. Ведь там, дальше, на этих оставшихся сорока километрах, оборона не слабее, а, пожалуй, посильнее, чем та, что мы прорывали в октябре.
Черняховский помолчал немного, а потом продолжил:
— Пятой армии мы отводим, как и прежде, ведущую роль. Она должна нанести рассекающий удар в центре ударной группировки фронта.
По тому, как легко произносил командующий фронтом трудные немецкие названия, Крылов понял, что тот не один час провел за картой, планируя будущую операцию. Он сказал об этом Черняховскому, и тот, улыбнувшись, ответил:
— Да, поломать голову пришлось. Задача не из легких. И тебе, Николай Иванович, советую продумать все основательно, без спешки. Время у вас есть. Директиву на наступление получишь, как минимум, в конце декабря.
Черняховский, вглядываясь в побледневшее лицо Крылова, в его усталые глаза, на прощание сказал:
— Рановато все-таки тебе, Николай Иванович, в строй становиться. Вижу теперь, что не мешало бы еще сил поднабраться.
Уловив протестующий жест Крылова, он покачал головой:
— Знаю, знаю, тебя не удержишь. Но все же хотя бы на первых порах не перегружай себя.
При всем уважении, которое Николай Иванович испытывал к Ивану Даниловичу Черняховскому, он не мог выполнить этот совет.
Ежедневно Н. И. Крылов был в корпусах и дивизиях армии, разговаривал с командирами, политработниками, рядовыми бойцами и после каждой такой поездки возвращался на свой КП в приподнятом настроении.
— Люди рвутся в бой, — делился он впечатлениями с Иваном Михайловичем Пономаревым. — Наступательный порыв высочайший. Если мы отдадим им грамотный приказ, если глубоко продумаем операцию, они все сделают, чтобы уничтожить врага.
В одну из первых таких поездок Николай Иванович близко познакомился с новым командиром 45-го стрелкового корпуса, Николаем Ивановичем Ивановым. Ему понравился этот спокойный, уверенный в себе человек, участник первой мировой и гражданской войн, уже в Великую Отечественную командовавший мотострелковой бригадой, стрелковой дивизией и корпусом.
Беседы с генералами и офицерами, поездки в войска помогли Николаю Ивановичу в кратчайший срок войти в курс дела. «У меня такое впечатление, — говорил он своим товарищам, — что мой истосковавшийся по работе мозг, как губка, сам по себе впитывает все, что касается положения дел в армии. Проходит до смешного. Лег спать, а перед глазами всплыли цифры снабжения бойцов... табачным довольствием. Откуда они? И тут вспомнил, когда был у Казарцева, увидел на столе какую-то бумагу. Вот на ней-то были эти цифры. Но дело в том, что я не читал этот второстепенный документ, а лишь мельком взглянул на него...»
Уже в первые дни своего возвращения в армию Николай Иванович начал разрабатывать замысел предстоящей операции. У него еще не было оперативной директивы фронта (она пришла только 29 декабря), но он помнил разговор с Иваном Даниловичем Черняховским, который вполне определенно обрисовал все то, что должна выполнить в планируемой фронтовой операции 5-я армия. И, исходя из него, Крылов и прикидывал возможные варианты действия — свои и противника.
Когда замысел операции окончательно оформился, Крылов провел с руководящим составом армии, командирами корпусов и дивизий занятия на картах и местности, а потом потребовал от них отработать возможные варианты действий с подчиненными войсками на учениях.
— Не могу сделать ни одного замечания, как говорится, ни убавить, ни прибавить.
Когда же генералы Барсуков и Родин, скрупулезно проанализировав задачи артиллерии и порядок использования танков в предстоящей операции, сделали заключение, что и здесь командование 5-й армии оказалось на высоте, Черняховский уже не скрывал своей радости.
— Не подвел, Николай Иванович, не подвел, — улыбаясь, говорил он Крылову. — Хороший новогодний подарок приготовил.
Иван Данилович Черняховский уезжал из 5-й армии в приподнятом настроении. В машине он шутил, смеялся, говорил о том, что наступающий Новый год для него один из самых радостных. Он сказал Макарову: «Нам просто повезло, что 5-й армией командует такой генерал, как Крылов. У него все есть, чтобы быть хорошим полководцем: и светлая голова, и глубокие военные знания, и боевой опыт, и незаурядные организаторские способности».
Всю ночь на 13 января Крылов провел на командном пункте армии.
Из-за плохой видимости пришлось отменить бой передовых батальонов, запланированный на семь часов утра. Артиллерия стреляла вслепую, и, конечно, эффект от ее огня был далеко не таким, каким ожидался. Не смогла действовать и наша авиация. Тем не менее артиллерийское наступление началось вовремя и велось по плану. В девять часов утра был произведен мощный огневой налет по всему переднему краю неприятеля. Затем наступила заранее намеченная 15-минутная пауза. Ее хорошо использовали разведчики. Под покровом тумана они проникли в первую траншею противника и установили, что находившаяся там пехота являлась лишь прикрытием. Основная же ее масса, как оказалось, была отведена во вторую и третью траншеи с вполне понятной целью заставить нашу артиллерию впустую израсходовать боеприпасы. Но этот прием уже не мог спасти положение. В 9.20 артиллерия всей своей мощью накрыла вторую и третью траншеи, а затем продолжала бить по запланированным и заранее пристрелянным целям. В 10 часов 50 минут, за десять минут до конца артиллерийской подготовки, дали общий залп гвардейские минометы.
Это было сигналом к атаке.
Со своего наблюдательного пункта Крылов видел, как двинулись на штурм вражеской обороны стрелковые полки и сопровождавшие их танки и самоходки. Но вскоре эту лавину людей и машин поглотил туман. Он непроницаемой стеной скрыл от командующего все то огромное пространство, на котором разворачивалось одно из труднейших для 5-й армии сражений.
Вскоре стали поступать доклады от командиров корпусов: «Войска армии, с ходу, практически без потерь, заняли первую траншею...», «Развивают наступление в глубину...», «Темп продвижения снижается...», «Дивизии первого эшелона армии, несмотря на значительное усиление артиллерией и танками, продвигаются медленно...», «Борьба, вплоть до рукопашной, идет за каждое здание, за каждый дот, за каждый участок траншеи...».
Каждый метр своих позиций враг отстаивал с невиданным упорством. Его сопротивление не ослабевало ни на минуту. Больше того, он не только не хотел отступать, но и контратаковал. Бросал на взводы, роты и батальоны 5-й армии танки и пехоту, вел по наступающим огонь прямой наводкой из орудий, стремился там, где то или иное подразделение вырывалось вперед, нанести ему удар с фланга и даже с тыла.
Осложнилось управление и атакующими частями. Исход боя за любой объект, будь то отдельный дот, фольварк или большой опорный пункт, целиком и полностью зависел теперь от умелых действий штурмовой группы, роты, батальона. Ни командарм, ни командиры корпусов и дивизий не могли им достаточно эффективно помочь — хотя они имели в своих руках мощные средства подавления, но использовать их в полную меру не было никакой возможности: вдобавок к густому туману к полудню пошел снег. Скованной такой погодой оказалась и авиация.
Весь этот недолгий зимний день, в первый день наступления, Крылов находился на пределе нервного напряжения. Командиры корпусов и дивизий докладывали, что противник сопротивляется упорно, потеснить его удалось лишь на два-три километра.
По всему чувствовалось, что в не меньшем напряжении находился и генерал армии Черняховский. Дважды докладывал ему Крылов о том, как развивается наступление, и оба раза командующий фронтом ни слова не говорил в ответ. Лишь по коротким, отрывистым «понял» Крылов определял, что Черняховский его слушает. Только во время телефонного разговора, который состоялся уже поздно вечером, когда стихли бои по всему фронту 5-й армии, Иван Данилович высказал то, что его беспокоило.
— Мы дали противнику понять, где у нас направление главного удара, — голос командующего фронтом, измененный телефонной трубкой, звучал глухо. — За ночь он подтянет резервы и еще больше укрепит здесь оборону. Так что завтра тебе, Николай Иванович, будет еще труднее.
В эту ночь долго не гас огонь на наблюдательном пункте командующего армией. Вместе с генералом Прихидько Крылов искал слабые места во вражеской обороне, определял, с каких направлений следует ждать контрударов, какие силы привлечь к их отражению. А утром, едва забрезжил рассвет, командарм выехал в войска. Он решил управлять войсками не со своего НП, а с командных пунктов корпусов и дивизий. Только так можно было своевременно реагировать на мгновенные и неожиданные изменения обстановки, в которых, как подсказывал Крылову опыт, недостатка не будет.
Второй день сражения начался с резкого осложнения обстановки. Как и предполагал командующий фронтом, немецкое командование подтянуло к месту прорыва свои резервы. Ими оказалась 5-я танковая дивизия, имевшая в своем составе до трех с половиной сотен танков и немало штурмовых орудий. Этот танковый таран был направлен своим острием против частей и соединений 65-го стрелкового корпуса. Одновременно на других направлениях гитлеровцы бросили в контратаки свежие, подошедшие за ночь к переднему краю, усиленные танками пехотные части. Потребовалось срочно предпринять ответные меры. Необходимо было ввести в сражение вторые эшелоны 45-го и 65-го стрелковых корпусов. И скоро на пути контратакующих резервов противника встали 159-я и 97-я стрелковые дивизии генерала Калинина и полковника Цукарева.
Эти соединения помогли частям первого эшелона отразить контратаки врага и даже продвинуться в глубь его обороны. Но продвижение было незначительным — лишь несколько сот метров. Потом несколько часов армия, стоя, по сути дела, на месте, вновь перемалывала атакующие гитлеровские цепи. И опять на считанные метры продвинулась вперед.
Но вскоре противник все же не выдержал. Он начал пятиться все быстрее и быстрее. К вечеру 15 января ударной группировке фронта, в которую входила и армия Крылова, удалось прорвать главную полосу вражеской обороны, на 15 километров продвинуться в глубь занятой противником территории и выйти к гумбиненскому укрепленному рубежу.
Поздно ночью в блиндаже командарма собрались Крылов, начальник штаба армии генерал Прихидько и командующий артиллерией генерал Федоров.
— Впереди еще восемь оборонительных полос, — сказал Николай Иванович, подходя к столу, на котором была разложена оперативная карта. — С такими темпами до Кенигсберга мы не скоро доберемся.
— Не все они одинаковы, — откликнулся Федоров. — Будут и послабее.
— Несомненно, будут и послабее, — Крылов, подвинув стул, сел на него. — А некоторые, возможно, и покрепче. Поэтому главное для нас — сломить упорство врага.
— Тяжело будет преодолеть гумбиненский и инстербургский рубежи, а потом станет легче — выйдем на оперативный простор, — вступил в разговор генерал Прихидько. — Быть сильными на всех рубежах немцы не смогут. Резервы-то его мы перемалываем. Даже по самым скромным подсчетам, противник потерял больше сотни танков.
— И все же завтра нам предстоит тяжелый день, — 1 Крылов взял в руку остро отточенный красный карандаш и, пригласив генералов Прихидько и Федорова присесть к столу, добавил: — Давайте посмотрим, что мы можем противопоставить врагу.
— Здесь для вас что-то есть, — сказала она, протягивая «Правду» и «Красную звезду».
Крылов, уже догадываясь, чем может быть это «что-то», развернул газеты и сразу же увидел приказ Верховного Главнокомандующего. Едва сдерживая дыхание, он торопливо пробежал взглядом по газетным строчкам: «Войска 3-го Белорусского фронта, перейдя в наступление, при поддержке массированных ударов артиллерии и авиации, прорвали долговременную, глубоко эшелонированную оборону немцев, прикрывавшую границы Восточной Пруссии, и вторглись в пределы Восточной Пруссии на 30 километров в глубину и 140 километров по фронту».
Эти скупые строчки приказа многое сказали Крылову. Войска фронта овладели городами Ширвиндт, Кибартай, Эйдкунен, Шталлупенеи и другими — в общей сложности гитлеровцы были выбиты более чем из 900 населенных пунктов, из которых около 400 находились на территории Восточной Пруссии. Свыше четырех тысяч квадратных километров отвоеванной территории противника, многие сотни городов, поселков и деревень, очищенных от врага, — это немало. Но он за этими строчками видел и другое: до конца эту операцию выполнить не удалось. До рубежа Инстербург, Даркемен, Гольдап, ближайшей задачи фронта, оставалось еще сорок километров. Значит, противник оказал такое сопротивление, что ни 5-я армия, ни соседи продвинуться дальше не смогли. Но, может быть, смогут еще?
Каждый день с душевным трепетом разворачивал Николай Иванович газеты, надеясь увидеть новый приказ Верховного, но его все не было.
Анастасия Семеновна любящим сердцем чувствовала, что мужа одолевают невеселые мысли. Иногда ей удавалось отвлечь его разговорами о детях. Николай Иванович рассказывал жене о том, как служит «солдат Лида», как изменилась и повзрослела она за год войны, каким твердым стал ее характер. Анастасия Семеновна, в свою очередь, зачитывала теплые, по-сыновьи ласковые письма Юрия, который учился в Рязани в автомобильном училище. Николай Иванович называл эти послания «докладными записками». Он очень радовался, когда в палату врывался раскрасневшийся на ветру десятилетний Борис, требовавший тут же рассказов «про войну».
Но уходили домой жена и сын, и опять мысли Крылова возвращались к его армии; он вновь и вновь пытался предугадать, как развернутся там события.
Сомнения и переживания закончились лишь с получением письма от Николая Яковлевича Прихидько. «Дорогой Николай Иванович! — писал начальник штаба. — Знаем, что, несмотря на свои недуги, вы волнуетесь и тревожитесь за нас. Не беспокойтесь! Дела у нас сложились неплохо, хотя надеялись на более лучшее. С приказом Верховного от 23 октября вы, вероятно, знакомы. Он подытожил то, чего мы достигли. Теперь закрепляемся, и, видимо, надолго. Поправляйтесь, ни о чем не думая. Вас замещает генерал-лейтенант Петр Григорьевич Шафранов из хозяйства Галицкого. Одним словом, все пока хорошо. Ожидаем вас здоровым и бодрым... Все соратники и боевые друзья крепко-крепко обнимаем вас».
Эта короткая весточка с фронта принесла душевное успокоение. После нее и раны стали затягиваться быстрее. А через некоторое время появилась потребность и осмыслить то, что пережил он в последний год, находясь на посту командующего 5-й армией...
20 ноября 1944 года Крылова выписали из госпиталя. От длительного отпуска, положенного ему после сложной операции, Николай Иванович отказался, пробыл дома с женой и сыном лишь неделю и уехал на фронт. Ровно через два месяца после своего вынужденного отлета в Москву он вновь оказался в небольшом населенном пункте на самой границе Восточной Пруссии, где располагался штаб 3-го Белорусского фронта. Не обращая внимания на предостережение заботливого Володи Ковтуна, который, оберегая командарма не только от нагрузок, но и от холода, постелил на сиденье толстенный постовой тулуп, Крылов решил пройти весь путь пешком. Иван Данилович Черняховский вышел из кабинета навстречу.
— Думал, приедешь, заставлю тебя недельку-другую отдохнуть, — говорил он, крепко пожимая Крылову руку. — А ты вон какой молодец! Хоть сразу в строи ставь.
Черняховский без вступления сразу стал рассказывать о положении на фронте и задачах на ближайшее время.
— Наше октябрьское наступление, и ты, Николай Иванович, хорошо это понимаешь, не достигло тех целей, которые мы ставили. Оно явилось как бы стратегической разведкой. Кроме того, фронт отвлек на себя свыше восьми дивизий и около полутысячи танков. Так что успехи есть, и немалые. И все же характер боев убедил не только Военный совет фронта, но и Ставку в том, что покончить с прусской группировкой одному лишь нашему фронту не под силу. Тем более что немцы после октябрьского поражения не сидят сложа руки. Они еще больше усовершенствовали оборону, подтянули резервы и свежие войска. Сейчас в Восточной Пруссии обороняются третья танковая, четвертая и частично вторая полевые армии, которые входят в группу «Центр». Кстати, — заметил с улыбкой Иван Данилович, — а ведь с командующим этой группы вы знакомы.
— Как знакомы? — удивился Крылов.
— Очень просто. Ты громил его в Белоруссии, под Витебском.
— Рейнгард, — догадался Николай Иванович.
— Да, генерал-полковник Рейнгард, — подтвердил Черняховский. — Тогда он командовал армией, а теперь Гитлер повысил его, назначил командующим группы армий «Центр». Вот его-то нам и надо перехитрить, а его войска разгромить.
Иван Данилович посерьезнел:
— К разгрому этой группировки Ставка привлекает теперь два фронта — наш и 2-й Белорусский Рокоссовского. Перед нашим фронтом обороняются два армейских и два танковых корпуса. Это в общей сложности шестнадцать пехотных и две танковые дивизии, которые и образуют тильзитско-инстербургскую группировку. Конкретная же задача, которая стоит перед фронтом, — на десятый-шестиадцатый день овладеть рубежом Немонен, Даркемен, Гольдап...
Крылов удивленно взглянул и утвердительно кивнул. Черняховский поймал этот взгляд и утвердительно сказал:
— Не удивляйся, Николай Ивапович. Именно Немонен, Даркемен, Гольдап. Хотя мы находимся с ним ближе на целых тридцать километров, чем в октябре, но ближайшая задача фронта остается той же, что и в сентябрьском наступлении. Тогда мы планировали пройти семьдесят километров, а не прошли и половины. Вот из этого мы и исходим, планируя фронтовую операцию. Ведь там, дальше, на этих оставшихся сорока километрах, оборона не слабее, а, пожалуй, посильнее, чем та, что мы прорывали в октябре.
Черняховский помолчал немного, а потом продолжил:
— Пятой армии мы отводим, как и прежде, ведущую роль. Она должна нанести рассекающий удар в центре ударной группировки фронта.
По тому, как легко произносил командующий фронтом трудные немецкие названия, Крылов понял, что тот не один час провел за картой, планируя будущую операцию. Он сказал об этом Черняховскому, и тот, улыбнувшись, ответил:
— Да, поломать голову пришлось. Задача не из легких. И тебе, Николай Иванович, советую продумать все основательно, без спешки. Время у вас есть. Директиву на наступление получишь, как минимум, в конце декабря.
Черняховский, вглядываясь в побледневшее лицо Крылова, в его усталые глаза, на прощание сказал:
— Рановато все-таки тебе, Николай Иванович, в строй становиться. Вижу теперь, что не мешало бы еще сил поднабраться.
Уловив протестующий жест Крылова, он покачал головой:
— Знаю, знаю, тебя не удержишь. Но все же хотя бы на первых порах не перегружай себя.
При всем уважении, которое Николай Иванович испытывал к Ивану Даниловичу Черняховскому, он не мог выполнить этот совет.
Ежедневно Н. И. Крылов был в корпусах и дивизиях армии, разговаривал с командирами, политработниками, рядовыми бойцами и после каждой такой поездки возвращался на свой КП в приподнятом настроении.
— Люди рвутся в бой, — делился он впечатлениями с Иваном Михайловичем Пономаревым. — Наступательный порыв высочайший. Если мы отдадим им грамотный приказ, если глубоко продумаем операцию, они все сделают, чтобы уничтожить врага.
В одну из первых таких поездок Николай Иванович близко познакомился с новым командиром 45-го стрелкового корпуса, Николаем Ивановичем Ивановым. Ему понравился этот спокойный, уверенный в себе человек, участник первой мировой и гражданской войн, уже в Великую Отечественную командовавший мотострелковой бригадой, стрелковой дивизией и корпусом.
Беседы с генералами и офицерами, поездки в войска помогли Николаю Ивановичу в кратчайший срок войти в курс дела. «У меня такое впечатление, — говорил он своим товарищам, — что мой истосковавшийся по работе мозг, как губка, сам по себе впитывает все, что касается положения дел в армии. Проходит до смешного. Лег спать, а перед глазами всплыли цифры снабжения бойцов... табачным довольствием. Откуда они? И тут вспомнил, когда был у Казарцева, увидел на столе какую-то бумагу. Вот на ней-то были эти цифры. Но дело в том, что я не читал этот второстепенный документ, а лишь мельком взглянул на него...»
Уже в первые дни своего возвращения в армию Николай Иванович начал разрабатывать замысел предстоящей операции. У него еще не было оперативной директивы фронта (она пришла только 29 декабря), но он помнил разговор с Иваном Даниловичем Черняховским, который вполне определенно обрисовал все то, что должна выполнить в планируемой фронтовой операции 5-я армия. И, исходя из него, Крылов и прикидывал возможные варианты действия — свои и противника.
Когда замысел операции окончательно оформился, Крылов провел с руководящим составом армии, командирами корпусов и дивизий занятия на картах и местности, а потом потребовал от них отработать возможные варианты действий с подчиненными войсками на учениях.
* * *
Крылов ставил перед участниками занятий и учений задачи, которые они будут решать в наступлении и в первую очередь при прорыве основной полосы Гумбиненского района и ликвидации тильзитской группировки врага. Командиры корпусов и дивизий, полков и батальонов, рот и взводов «прорывали» главную полосу обороны, состоящую из трех позиций с бетонными фортификационными сооружениями и прикрытую плотными противотанковыми и противопехотными заграждениями, организовывали отражения контратак резервов противника на пятнадцатикилометровом участке между первой и второй полосой, затем преодолевали эту вторую полосу, не менее мощную, чем предыдущая, «форсировали» реку Инстер, «захватывали» плацдарм на противоположном берегу и с него «наносили» решающий удар по частям, занимающим хорошо оборудованную в инженерном отношении и надежно защищенную третью полосу... Командарм, не терпевший шаблонных, «обкатанных» в других сражениях решений, требовал от командиров всех степеней творчества, инициативы, решительности действий. Он часто и неожиданно менял обстановку, заставлял соединения, части и подразделения «воевать» ночью, ставил сложные задачи перед штурмовыми группами по блокировке и уничтожению железобетонных дотов, капониров и блокгаузов, а перед противотанковыми резервами — по отражению контратак танков противника, учил командиров организовывать взаимодействие, в любых условиях осуществлять гибкое управление подчиненными войсками... Напряженная работа в период подготовки к наступлению принесла ощутимые результаты. В последний день сорок четвертого года, 31 декабря, в 5-ю армию приехал командующий фронтом генерал армии И. Д. Черняховский, член Военного совета генерал-лейтенант В. Е. Макаров, командующий артиллерией генерал-полковник М. М. Барсуков и командующий бронетанковыми и механизированными войсками генерал-лейтенант А. Г. Родии. Иван Данилович выслушал Крылова, который на карте доложил свое решение, удовлетворенно произнес:— Не могу сделать ни одного замечания, как говорится, ни убавить, ни прибавить.
Когда же генералы Барсуков и Родин, скрупулезно проанализировав задачи артиллерии и порядок использования танков в предстоящей операции, сделали заключение, что и здесь командование 5-й армии оказалось на высоте, Черняховский уже не скрывал своей радости.
— Не подвел, Николай Иванович, не подвел, — улыбаясь, говорил он Крылову. — Хороший новогодний подарок приготовил.
Иван Данилович Черняховский уезжал из 5-й армии в приподнятом настроении. В машине он шутил, смеялся, говорил о том, что наступающий Новый год для него один из самых радостных. Он сказал Макарову: «Нам просто повезло, что 5-й армией командует такой генерал, как Крылов. У него все есть, чтобы быть хорошим полководцем: и светлая голова, и глубокие военные знания, и боевой опыт, и незаурядные организаторские способности».
Всю ночь на 13 января Крылов провел на командном пункте армии.
Из-за плохой видимости пришлось отменить бой передовых батальонов, запланированный на семь часов утра. Артиллерия стреляла вслепую, и, конечно, эффект от ее огня был далеко не таким, каким ожидался. Не смогла действовать и наша авиация. Тем не менее артиллерийское наступление началось вовремя и велось по плану. В девять часов утра был произведен мощный огневой налет по всему переднему краю неприятеля. Затем наступила заранее намеченная 15-минутная пауза. Ее хорошо использовали разведчики. Под покровом тумана они проникли в первую траншею противника и установили, что находившаяся там пехота являлась лишь прикрытием. Основная же ее масса, как оказалось, была отведена во вторую и третью траншеи с вполне понятной целью заставить нашу артиллерию впустую израсходовать боеприпасы. Но этот прием уже не мог спасти положение. В 9.20 артиллерия всей своей мощью накрыла вторую и третью траншеи, а затем продолжала бить по запланированным и заранее пристрелянным целям. В 10 часов 50 минут, за десять минут до конца артиллерийской подготовки, дали общий залп гвардейские минометы.
Это было сигналом к атаке.
Со своего наблюдательного пункта Крылов видел, как двинулись на штурм вражеской обороны стрелковые полки и сопровождавшие их танки и самоходки. Но вскоре эту лавину людей и машин поглотил туман. Он непроницаемой стеной скрыл от командующего все то огромное пространство, на котором разворачивалось одно из труднейших для 5-й армии сражений.
Вскоре стали поступать доклады от командиров корпусов: «Войска армии, с ходу, практически без потерь, заняли первую траншею...», «Развивают наступление в глубину...», «Темп продвижения снижается...», «Дивизии первого эшелона армии, несмотря на значительное усиление артиллерией и танками, продвигаются медленно...», «Борьба, вплоть до рукопашной, идет за каждое здание, за каждый дот, за каждый участок траншеи...».
Каждый метр своих позиций враг отстаивал с невиданным упорством. Его сопротивление не ослабевало ни на минуту. Больше того, он не только не хотел отступать, но и контратаковал. Бросал на взводы, роты и батальоны 5-й армии танки и пехоту, вел по наступающим огонь прямой наводкой из орудий, стремился там, где то или иное подразделение вырывалось вперед, нанести ему удар с фланга и даже с тыла.
Осложнилось управление и атакующими частями. Исход боя за любой объект, будь то отдельный дот, фольварк или большой опорный пункт, целиком и полностью зависел теперь от умелых действий штурмовой группы, роты, батальона. Ни командарм, ни командиры корпусов и дивизий не могли им достаточно эффективно помочь — хотя они имели в своих руках мощные средства подавления, но использовать их в полную меру не было никакой возможности: вдобавок к густому туману к полудню пошел снег. Скованной такой погодой оказалась и авиация.
Весь этот недолгий зимний день, в первый день наступления, Крылов находился на пределе нервного напряжения. Командиры корпусов и дивизий докладывали, что противник сопротивляется упорно, потеснить его удалось лишь на два-три километра.
По всему чувствовалось, что в не меньшем напряжении находился и генерал армии Черняховский. Дважды докладывал ему Крылов о том, как развивается наступление, и оба раза командующий фронтом ни слова не говорил в ответ. Лишь по коротким, отрывистым «понял» Крылов определял, что Черняховский его слушает. Только во время телефонного разговора, который состоялся уже поздно вечером, когда стихли бои по всему фронту 5-й армии, Иван Данилович высказал то, что его беспокоило.
— Мы дали противнику понять, где у нас направление главного удара, — голос командующего фронтом, измененный телефонной трубкой, звучал глухо. — За ночь он подтянет резервы и еще больше укрепит здесь оборону. Так что завтра тебе, Николай Иванович, будет еще труднее.
В эту ночь долго не гас огонь на наблюдательном пункте командующего армией. Вместе с генералом Прихидько Крылов искал слабые места во вражеской обороне, определял, с каких направлений следует ждать контрударов, какие силы привлечь к их отражению. А утром, едва забрезжил рассвет, командарм выехал в войска. Он решил управлять войсками не со своего НП, а с командных пунктов корпусов и дивизий. Только так можно было своевременно реагировать на мгновенные и неожиданные изменения обстановки, в которых, как подсказывал Крылову опыт, недостатка не будет.
Второй день сражения начался с резкого осложнения обстановки. Как и предполагал командующий фронтом, немецкое командование подтянуло к месту прорыва свои резервы. Ими оказалась 5-я танковая дивизия, имевшая в своем составе до трех с половиной сотен танков и немало штурмовых орудий. Этот танковый таран был направлен своим острием против частей и соединений 65-го стрелкового корпуса. Одновременно на других направлениях гитлеровцы бросили в контратаки свежие, подошедшие за ночь к переднему краю, усиленные танками пехотные части. Потребовалось срочно предпринять ответные меры. Необходимо было ввести в сражение вторые эшелоны 45-го и 65-го стрелковых корпусов. И скоро на пути контратакующих резервов противника встали 159-я и 97-я стрелковые дивизии генерала Калинина и полковника Цукарева.
Эти соединения помогли частям первого эшелона отразить контратаки врага и даже продвинуться в глубь его обороны. Но продвижение было незначительным — лишь несколько сот метров. Потом несколько часов армия, стоя, по сути дела, на месте, вновь перемалывала атакующие гитлеровские цепи. И опять на считанные метры продвинулась вперед.
Но вскоре противник все же не выдержал. Он начал пятиться все быстрее и быстрее. К вечеру 15 января ударной группировке фронта, в которую входила и армия Крылова, удалось прорвать главную полосу вражеской обороны, на 15 километров продвинуться в глубь занятой противником территории и выйти к гумбиненскому укрепленному рубежу.
Поздно ночью в блиндаже командарма собрались Крылов, начальник штаба армии генерал Прихидько и командующий артиллерией генерал Федоров.
— Впереди еще восемь оборонительных полос, — сказал Николай Иванович, подходя к столу, на котором была разложена оперативная карта. — С такими темпами до Кенигсберга мы не скоро доберемся.
— Не все они одинаковы, — откликнулся Федоров. — Будут и послабее.
— Несомненно, будут и послабее, — Крылов, подвинув стул, сел на него. — А некоторые, возможно, и покрепче. Поэтому главное для нас — сломить упорство врага.
— Тяжело будет преодолеть гумбиненский и инстербургский рубежи, а потом станет легче — выйдем на оперативный простор, — вступил в разговор генерал Прихидько. — Быть сильными на всех рубежах немцы не смогут. Резервы-то его мы перемалываем. Даже по самым скромным подсчетам, противник потерял больше сотни танков.
— И все же завтра нам предстоит тяжелый день, — 1 Крылов взял в руку остро отточенный красный карандаш и, пригласив генералов Прихидько и Федорова присесть к столу, добавил: — Давайте посмотрим, что мы можем противопоставить врагу.