Дрейк Дэвид. Щит судьбы (Велиcарий - 3)

   Поэтому пока они ждали появления Ормузда, а Маврикий думал о ближайшем будущем, владыка земель иранских и неиранских размышлял о гораздо более далеком будущем. К тому времени, как предатель - сводный брат наконец появился, Хосров уже решил, как станет действовать.
   Он приведет в ярость. Он бросит вызов общественному мнению.
   Но он пожал плечами, отмахиваясь от проблемы. Хосров не боялся воплей арийской знати. Он верил: Велисарий уберет Ормузда с дороги, а он сам вверит будущее своей империи союзничеству с тем же человеком.
   Ормузд поднимался по склону горы величественно - ив связи с тем, что за ним следовало большое количество прислужников и подхалимов, и потому, что он всегда передвигался с чувством собственного достоинства - по-царски. Поэтому у Хосрова нашлось время склониться к Маврикию и прошептать:
   - Сегодня вечером. Приходи ко мне в шатер.
   Маврикий кивнул.
   * * *
   Когда наконец Ормузд оказался перед императором, Хосров показал на многочисленный отряд малва, медленно перебирающийся через реку.
   - Завтра, брат, ты вместе со своей армией отправишься в путь, чтобы присоединиться к союзным силам у Нехар Малки. Ты будешь помогать Баресманасу и Велисарию во время предстоящего сражения с врагом.
   Ормузд нахмурился.
   - Я не буду подчиняться приказам римлянина! - рявкнул он. - И Баресманаса. Я более высокого происхождения, чем...
   Хосров махнул рукой.
   - Конечно, нет, брат. Но я, а не они, отдаю тебе приказ. Я оставляю на твое усмотрение, как лучше помочь Велисарию после того, как ты прибудешь на место. Ты будешь командовать своими войсками. Но ты поможешь объединенным силам.
   Сводный брат нахмурился сильнее. Хосров выглядел разгневанным.
   - Ты должен подчиняться своему императору, - прошипел он. Ормузд ничего не сказал. Поскольку Хосров сформулировал предложение таким образом, Ормузд не мог ничего сказать, если только не был готов открыто восстать против императора в эту самую минуту. А он не был готов - определенно не в центре расположения армии Хосрова. Не после того, как его престиж пострадал на протяжении последних двух месяцев.
   Мгновение спустя Ормузд с неохотой согласился. Пробормотал несколько фраз, которые с натяжкой можно было принять за слова покорности, и быстро ушел.
   * * *
   Поздно вечером, когда Маврикий прибыл к шатру императора, его провели в личные покои Хосрова. Когда Маврикий вошел, Хосров сидел за небольшим столиком и писал письмо. Император поднял глаза, улыбнулся и показал на ближайшую подушку.
   - Пожалуйста, садись, Маврикий. Я почти закончил. После того как Маврикий сел, из-за занавески появился слуга и предложил ему кубок вина. До того как Маврикий сделал глоток, Хосров встал из-за стола и запечатал письмо императорской печатью, что указывало на официальное послание от императора Персии. Никакого видимого сигнала подано не было, тем не менее в Помещении тут же появился слуга и взял послание императора. Мгновение спустя слуга исчез.
   На наблюдавшего за происходящим Маврикия это произвело впечатление, но он не удивился. Персия всегда славилась эффективностью королевской почтовой сети. Человек, который доставлял Письмо до места назначения, назывался парванак, и это было одно из наиболее престижных мест в императорской персидской иерархии. В отличие от Персии, эквиваленты этих курьеров в Риме скорее являлись шпионами, чем работниками почтовой службы.
   "Может, у нас и лучше поставлен контроль со стороны императора, но письма доставляются отвратительно", - думал Маврикий угрюмо.
   Как только они остались вдвоем, Хосров устроился на роскошных подушках.
   - Расскажи мне об императоре Фотии, - приказал он. - Сыне Велисария.
   Маврикия вопрос удивил, но он не подал виду.
   - На самом деле это не родной сын, Ваше Величество. Усыновленный. Пасынок.
   - Сын, я думаю, - улыбнулся Хосров.
   Маврикий какое-то время внимательно смотрел на императора, потом кивнул. Серьезно кивнул. Скорее это даже был поклон, а не кивок.
   - Да, Ваше Величество. Его сын.
   - Расскажи мне о нем.
   Маврикий опять внимательно смотрел на перса, все еще в удивлении. Хосров понял его и снова улыбнулся.
   - Может, я задам вопрос пояснее.
   Он встал и прошел в один конец комнаты. Отодвинул занавеску и выкрикнул имя. Мгновение спустя в покои вошла юная девушка. Она была напряжена, смущена и вела себя неуверенно.
   Маврикий решил, что ей лет тринадцать, может, четырнадцать. Дочь высокопоставленного перса благородного происхождения. Это было очевидно. И очень красивая.
   - Это Тахмина, - сказал Хосров. - Старшая дочь Баресманаса, самого благородного из благородных Суренов.
   Жестом Хосров предложил Тахмине сесть на ближайшую подушку. Тахмина села, быстро и с удивительной грациозностью для такой молодой девушки.
   - Мои дети очень малы, - сказал Хосров, потом добавил, посмеиваясь: Кроме того, они все - мальчики.
   Император повернулся и странно посмотрел на Маврикия. По крайней мере Маврикий решил, что посмотрел странно. Теперь он пребывал в полном замешательстве относительно целей императора.
   - Баресманас очень любит дочь, - твердо сказал Хосров. Затем добавил еще более суровым тоном: - И я тоже. Баресманас просил меня о ней позаботиться, когда отправился в Константинополь вместе с женой. Она абсолютно очаровательный ребенок, и я получаю огромное наслаждение от общения с ней. Именно благодаря ей я с нетерпением жду появления своих дочерей. Когда-нибудь.
   Император принялся ходить из угла в угол.
   - У нее хороший характер, она умна и, как ты сам видишь, очень красива.
   Он резко остановился.
   - Поэтому расскажи мне о римском императоре Фотии. Глаза Маврикия округлились. Челюсть отвисла.
   - Ему только восемь лет, - подавился он.
   Жест Хосрова в ответ на это сообщение мог сделать только император: августейше отмахнулся от полностью тривиальной проблемы.
   - Он станет старше, - объявил император. - И ему вскоре потребуется жена.
   Хосров снова стал очень серьезным.
   - Итак. Расскажи мне об императоре Фотии. Я не прошу ничего, кроме твоего личного мнения о мальчике, Маврикий. Ты можешь сказать: он только ребенок. А я отвечу: из ребенка вырастает мужчина. Расскажи мне о мужчине Фотии.
   На мгновение императорские манеры Хосрова дали сбой.
   - Понимаешь, девочка для меня очень дорога. Я не хочу, чтобы она страдала.
   Маврикий старался подобрать слова. Колебался, сомневался, обдумывал, возвращался в мыслях назад. Он оказался в слишком глубоких для него водах. Императорских водах, ради всего святого!
   Затем, когда его взгляд блуждал по комнате, он вдруг встретился с глазами Тахмины. Скромными глазами. Неуверенными.
   Испуганными.
   Вот это Маврикий понял.
   Он сделал глубокий вдох. Когда он заговорил, то в голосе слышался гораздо более сильный, чем обычно акцент тот, с которым говорят фракийские крестьяне.
   - Он хороший парень, Ваше Величество. С хорошим характером. В нем нет подлости. Умный, как мне кажется. Конечно, еще рано говорить. Не по летам развитые ребята - а он именно такой - иногда потом все это растрачивают, если становятся слишком уверенными в себе. Но не Фотий. Не думаю. - Маврикий замолчал. - На самом деле мне не следует ничего больше говорить, - объявил он. - Это не мое дело.
   Хосров впился в него взглядом.
   - Черт побери! - рявкнул он. - Я просто хочу получить ответ на простой вопрос. Ты свою дочь за него выдал бы?
   Маврикий уже собрался возразить, что у него нет дочерей - по Крайней мере, насколько ему известно, - но взгляд Тахмины остановил его.
   Это он понимал, на этот вопрос он мог ответить.
   - О, да, - прошептал он. - О, да.
   Глава 28
   Александрия.
   Осень 531 года н. э.
   Когда корабли подошли к огромной гавани Александрии, Антонина начала беспокоиться, что весь ее флот может опрокинуться и перевернуться. У нее сложилось впечатление, что все солдаты на каждом корабле собрались у палубных ограждений с правого борта и смотрят на известный на весь мир маяк.
   Огромный маяк стоял на небольшом островке Фарос, который соединялся с материком искусственной насыпью длиной в семь стадий. Насыпная дорога не только открывала доступ к маяку, но также разделяла гавань на две части.
   Маяк состоял из трех "этажей" и вознесся ввысь почти на четыреста футов. Самая низшая часть была квадратной, вторая восьмиугольной, третья цилиндрической. На самом верху цилиндрической структуры находилась комната, в которой огонь горел круглосуточно, днем и ночью. Свет этого огня усиливался при помощи специального отражателя и проецировался в море.
   Антонина и ее войска увидели этот свет несколько часов назад, когда флот ранним утром приближался к Александрии. Через два часа после восхода солнца луч казался бледным. Но в темноте свет маяка на самом деле оправдывал свою репутацию. А теперь, когда они смогли его рассмотреть с близкого расстояния, и здание тоже.
   Солдаты просто усыпали правый борт каждого судна. Антонина уже собиралась отдать приказ, вероятно, бесполезный, когда крик с носа корабля привлек ее внимание.
   - Приближаются суда! - кричал впередсмотрящий. - Большие парусные галеры! Восемь штук!
   Антонина спустилась по лестнице с ютовой надстройки и поспешила вдоль правого борта на нос. Не прошло и минуты, как она стояла рядом с впередсмотрящим и глядела на небольшую группу судов, выходящих из гавани.
   Восемь больших парусных галер, как он и сказал. Пять из них стандартного размера, три немного поменьше. В целом по ее оценкам должно быть, по меньшей мере, полторы тысячи солдат. Большинство - гребцы, но, быстро подсчитав количество, она решила, что на бортах также находится более четырехсот военных моряков. Вооруженных и в броне. Да и у гребцов тоже под рукой будет оружие на случай, если враги станут брать суда на абордаж.
   Пока она наблюдала, семь галер растянулись в одну линию, закрывая вход в гавань. Восьмая, одна из трех меньшего размера, направилась к флотилии Антонины.
   Она почувствовала чье-то присутствие рядом. Повернула голову и увидела, что к ней присоединился Гермоген вместе с двумя трибунами и капитаном флагманского корабля.
   - Что прикажешь? - спросил капитан.
   - Останови корабль, - сказала она. - И подай сигнал остальным. Пусть делают то же самое.
   Капитан скривился, словно от боли, но тут же подчинился.
   - Что я сказала не так на это раз? - проворчала Антонина. Гермоген рассмеялся.
   - Не знаю. Я тоже не моряк. Но как мне кажется, никто не "останавливает" корабль. Тем более целую флотилию! Это слишком логично и прямо. У моряков так не принято. Вероятно, следовало сказать что-то типа: отложи продвижение вперед и передай сигнал всем судам следовать примеру в выполнении приказов.
   Антонина улыбнулась и снова стала изучать приближающуюся галеру. Теперь до военного корабля оставалось двести ярдов.
   - Предполагаю, на галере есть наместники.
   - Чьи? - спросил Гермоген. Антонина пожала плечами.
   - Скоро узнаем.
   Она оторвалась от палубного ограждения.
   - Когда подплывут, проведите их в мою каюту. Я буду ждать их. Гермоген кивнул.
   - Хорошая мысль. Будет выглядеть более достойно, чем встречать их на палубе.
   - Черт с этими встречами, - пробормотала Антонина. - В каюте я буду выглядеть выше. Я специально приказала спроектировать для себя тот трон. Она уныло осмотрела собственное тело. - С моим ростом никого не запугаешь, если я просто стою рядом.
   * * *
   Она поспешила к своей каюте по узкому мостику, идущему вдоль борта. Отметила, что появление восьми больших парусных галер по крайней мере помогло ее судам не перевернуться. Солдаты тут же оторвались от созерцания достопримечательностей и занимали боевые позиции.
   Она остановилась на мгновение. Флагманский корабль качался на волнах. Однако в это утро море оставалось спокойным и ветер, качающий судно, был очень легким. И качался корабль очень легко.
   Антонина осмотрела флотилию в поисках корабля Иоанна и в течение нескольких секунд нашла "Феодору". К ее удовлетворению Иоанн уже поворачивал на северо-запад. В случае конфликта его корабль теперь будет в идеальном положении, чтобы идти по направлению к блокирующим гавань галерам.
   Ее встретил Ашот.
   - На борт поднимется несколько человек, - она показала на приближающуюся галеру. - Гермоген проводит их в мою каюту, я хочу, чтобы ты... - она замолчала, изучая тех, кто был на борту приближающегося судна. Если быть точными - то она считала офицеров. - ...и четыре твоих катафракта были со мной, - закончила она.
   Ашот улыбнулся довольно мрачно.
   - Кто-нибудь конкретно?
   Антонина ответила такой же мрачной улыбкой.
   - Да. Четверо самых крупных, самых крепких, выглядящих наиболее устрашающе.
   Ашот кивнул. Антонина не успела сделать три шага в направлении своей каюты, когда армянин уже выкрикивал приказы:
   - Синесий! Матвей! Лео! Зенофилий! Ко мне!
   * * *
   Первым делом после того, как Гермоген провел их в нужное помещение, прибывшие офицеры осмотрели четырех катафрактов, стоявших по углам огромной каюты Антонины, Внимательно осматривали, в течение по меньшей мере полминуты.
   Антонина боролась с улыбкой, Посетители больше всего напоминали ей четырех грешников в прихожей ада, осматривающих постоянных обитателей ада.
   Четыре дьявола, каждый в своем углу. Если считать оружие и доспехи, по прикидкам Антонины, все они вместе весили тысячу двести фунтов. Двое катафрактов были такими высокими, что их шлемы почти касались потолка каюты. Один имел такую широкую грудную клетку, что казался несколько утрированным. А последний, Лео, считался всеми приближенными Велисария самым уродливым на земле человеком.
   Иногда некрасивые бывают забавными. Иногда смешными, похожими на бульдога.
   Но не в этом случае. Это был урод уродов. Злобный, страшный монстр. Что-то от великана-людоеда. Что-то от тролля - даже когда Лео не хмурился, а в эти минуты он определенно хмурился. Кишки сворачивало, по спине пробегал холод, медвежья болезнь настигала, когда он хмурился. Как Молох.
   Антонина откашлялась. Скромно. Как настоящая леди.
   - Что я могу для вас сделать, господа? - спросила. Офицер, стоявший впереди, оторвал взгляд от Лео и уставился на нее. Он был человеком средних лет, седовласым, в бороде тоже просматривалось много седых волос. Скорее высокий, как подумала Антонина, но он казался карликом в том же помещении, где находились четыре катафракта Ашота.
   Мгновение взгляд мужчины ничего не выражал. Затем он начал ее узнавать и прищурился.
   - Ты - Антонина? - спросил он. - Жена Велисария? Она кивнула. Офицер поджал губы.
   - Нам говорили - то есть мы понимаем, что ты назначена главной в этой... м-м-м флотилии.
   Она кивнула. Губы офицера стали еще тоньше, словно он только что съел самый кислый в мире лимон.
   - Ситуация в Александрии очень сложная, - с ударением на каждом слове сказал он. - Ты должна это понимать. Никому не поможет, если ты просто ворвешься...
   - Ситуация в Египте не сложная, - перебила Антонина. - Ситуация очень проста. Бывшие гражданские, церковные и военные власти утратили доверие императора и императрицы-регентши. По этой причине меня отправили сюда проследить за их заменой на людей, которым доверяют император и императрица-регентша. На борту входящих в эту флотилию судов находятся новый префект претория, патриарх и главнокомандующий армией Египта.
   Она показала пальцем на Гермогена. Молодой офицер стоял, прислонившись плечом к ближайшей стене, очень расслабленно.
   - Вот он. Могу ли я вас представить?
   Четверо морских офицеров смотрели на нее выпученными глазами. Антонина мило улыбнулась и добавила:
   - Я буду также рада представить вас новому префекту претория и патриарху. Как можно скорее. Но, боюсь, их нет на этом корабле.
   Один из более молодых офицеров, стоявший сзади, внезапно взорвался.
   - Это абсурд! Вы не можете...
   - Могу. И сделаю.
   Тот же офицер снова открыл рот, но старший в первом ряду приказал ему замолчать, махнув рукой.
   - Мы договорились, что говорить буду я! - Он слегка повернул голову.
   Когда стоявший в первом ряду офицер снова посмотрел на Антонину, его губы полностью исчезли. Он полностью проглотил лимон.
   - Я вижу, вы не готовы прислушаться к доводам разума! - Рявкнул он. Значит, я буду говорить прямо. Морские власти Александрии, представителями которых мы являемся, не будут брать чью-либо сторону в спорах, которые разворачиваются в городе. Но Мы настаиваем, чтобы эти споры решились в самом городе. Мы не можем согласиться и мы не согласимся на навязывание силового решения людьми со стороны. Поэтому...
   - Арестуйте их, - сказала Антонина. - Всех четверых. - Она говорила тихо и спокойно.
   Офицеры уставились на нее с открытыми ртами. Один из них потянулся за мечом. Но до того, как он успел вытащить его из ножен, его кисть схватила рука и сжала, словно в тисках. Это была рука Зенофилия, размером напоминавшая медвежью лапу. Другая огромная рука схватила офицера за шею сзади. Офицер принялся кричать.
   Зенофилий сжал его горло. Офицер тут же прекратил кричать. Начал синеть.
   Трех других держали точно так же - за кисть и шею - другие катафракты Ашота.
   - Вы не имеете права! - вскрикнул тот, которого держал Матвей. Матвей был одним из тех, кому почти приходилось нагибаться, чтобы не тереться шлемом о потолок каюты. Он весело улыбнулся и сжал шею пленного. Молчание.
   - Почему нет? - спросила Антонина, ангельски улыбаясь. Она кивнула Матвею. Он слегка ослабил давление на горло пленника.
   Мужчина сильно раскашлялся. Затем, хватая воздух, выпалил:
   - Галеры получили приказы! Если мы не вернемся в течение часа, они должны считать, что врагом начаты военные действия!
   - "Врагом начаты военные действия", - задумчиво повторил Гермоген. Да, звучит зловеще.
   Он бросил взгляд на Ашота, в той же позе прислонившегося к противоположной стене.
   - "Врагом начаты военные действия", - эхом повторил армянин. - Ужасно.
   Ашот слегка повел плечами и встал прямо. Они с Гермогеном обменялись улыбками.
   - Жуткие слова, - сказал Ашот. - Боюсь, могу обкакаться.
   Только что угрожавший офицер рявкнул:
   - Шутите сколько хотите! Но я напоминаю вам: это восемь военных кораблей. А у вас что есть, кроме этих судов для перевозки зерна? Две галеры - и все!
   - Не совсем, - пробормотал Ашот. Повернул голову и посмотрел на Антонину.
   Она кивнула. Ашот вышел из каюты. Секунду спустя собравшиеся услышали его голос:
   - Отправьте сигнал на "Феодору"! Бело-голубой флаг! Потом красный!
   Мгновение спустя он вернулся в каюту.
   - Это означает "врагом начаты военные действия", - пояснил он четверым арестованным. Затем улыбнулся: - В некотором роде.
   Пленные так были увлечены разглядыванием Ашота, что не услышали, как Антонина прошептала:
   - Если быть абсолютно точными, то это означает: "Бортовой залп".
   * * *
   На борту "Феодоры" Иоанн Родосский и Эйсебий стояли на палубе полуюта. Увидев бело-голубой сигнал, за которым последовал красный, Иоанн издал вопль:
   - Вот! Наконец-то! Теперь мы посмотрим, на что способна эта красивая сука!
   - На твоем месте я не позволил бы императрице услышать такие слова, пробормотал Эйсебий. Артиллерийский техник стоял рядом с Иоанном, схватившись за палубные ограждения. Его лицо выглядело изможденным и бледным. "Феодора" качалась на волнах, и это пробудило вечную морскую болезнь Эйсебия.
   - Почему нет? - весело спросил Иоанн. - Ведь корабль назван в честь нее, не так ли? Разве императрица у нас не красивая? И разве она не является одной из самых злобных в мире сук? - Он весело хлопнул Эйсебия по плечу. Но она - наша сука, парень! Наша!
   Иоанн показал на лестницу, ведущую на палубу внизу.
   - Теперь спускайся, Эйсебий. Я хочу, чтобы ты следил за нашими расчетами, а то у них энергия бьет через край.
   Эйсебий стал осторожно спускаться по лестнице. Он слышал, как Иоанн громовым голосом орет матросам и лоцману:
   - Направляйтесь к большим парусным галерам! Через гавань! Я хочу проплыть аккурат через их носы!
   Добравшись до палубы, на которой были установлены артиллерийские орудия, Эйсебий направился на правый борт судна. Теперь "Феодора" изменила курс и двигалась с северо-запада на юго-восток. Во врага они смогут стрелять из пяти пушек на правом борту.
   Вскоре Эйсебий забыл о морской болезни. Он был полностью занят подготовкой пушек к стрельбе. Он носился взад и вперед по Палубе, беспокоясь о каждой детали работы.
   На этот раз сирийские расчеты и их жены не проклинали его за въедливость и суетливость и не смеялись над ним, как непрактичным философом. Их ждало не упражнение в стрельбе. Им предстояло выполнение реальной боевой задачи. Они не будут стрелять по пустым бочонкам, сброшенным за борт, им предстоит стрелять по боевым галерам, выставленным в ряд, которые в свою очередь будут стрелять по ним.
   Да, на тех галерах нет пушек. Но эти скоростные галеры полностью отвечают своему предназначению. Они красиво спроектированы - на самом деле даже элегантно, в отличие от многих корыт, плавающих по морям, тем не менее, несмотря на свой относительно небольшой размер, они напоминали сирийским расчетам гигантских ос, готовых немедленно ужалить. Впереди у этих галер, подобно жалу осы, имелось специальное бревно. Им делались пробоины в судах врага.
   Длинные, узкие галеры - и смертоносные.
   К тому времени, как "Феодора" прошла полпути до галер, расчеты уже зарядили пушки и были готовы к стрельбе. Теперь они очень хорошо знали процесс - благодаря безжалостным тренировкам на протяжении всех недель путешествия, на которых настоял Эйсебий.
   В то время они возмущались и негодовали по поводу количества тренировочных стрельб. Все расчеты на "Феодоре" являлись добровольцами из Когорты Феодоры. Когда открылись вакансии, многие боролись за них. Большинство сирийских гренадеров хотели получить эту престижную работу. Престижную и, как они предполагали, легкую. Конечно, если сравнить с бросанием гранат или стрельбой из тяжелых пистолетов - ручных пушек, как их называл Иоанн Родосский - в жаркий египетский день. Они думали отдыхать на кораблях, считали, что им не придется ходить больше нескольких шагов. Что может быть лучше?
   Но вскоре узнали, как горько ошибались. Не прошло и недели после отплытия с Родоса, как расчеты стали предметом шуток всей Когорты. Остальные гренадеры облокачивались на палубные ограждения на своих судах и смотрели, как расчеты на "Феодоре" ежедневно тренируются. Смотрели и улыбались, день за днем, пока расчеты проливали реки пота под средиземноморским солнцем. Не таким горячим, как египетское, но достаточно жарким. В особенности для мужчин и женщин, которым приходилось переносить латунные пушки с места на место, таскать амуницию из трюма, заряжать, стрелять, а затем повторять все снова. Раз за разом, час за часом, день за днем. И все это под внимательным взглядом человека, который, судя по характеру, мог бы стать великолепным монахом. Монахом, который внимательно следит за работой других монахов, копирующих страницу за страницей рукописи, внимательно следит, чтобы кто-то случайно неправильно не провел пером, не капнул на страницу каплю чернил.
   Очень придирчивый. Очень правильный и строгий, несмотря на молодость. Нытик, зануда, любящий ворчать, излишне беспокоящийся из-за всякой ерунды. Как раз такой, кто в состоянии почти свести с ума крестьян с приграничных территорий.
   Теперь стоя рядом с орудиями, сирийские расчеты молча благодарили Эйсебия. И им становилось спокойно от его присутствия. Па, этот парень обычно казался занозой в заднице, но он был своим парнем.
   - Наш Эйсебий свое дело знает, - объявил один сириец.
   - Лучший человек по пушкам, - согласился второй. Внезапно одна из женщин рассмеялась и предложила:
   - Ну так давайте же поприветствуем Эйсебия! Ну! Давайте! Ее клич подхватили. Мгновение спустя весь контингент, приписанный к управлению пушками, уже скандировал:
   - Эйсебий! Эйсебий!
   Удивленный Эйсебий напрягся. Он знал, что командующий в таких ситуациях должен сказать речь. С эффектной концовкой. Призывом.
   Эйсебий был способен на эффектную концовку не больше, чем мышь к полетам. Поэтому после секундного колебания он просто помахал рукой и улыбнулся. Довольно скромно, как неуклюжий молодой неудачник, которым был всю жизнь.
   На его улыбку все сирийцы ответили улыбками. Их не разочаровало его молчание. Они очень хорошо знали этого человека.
   Их командующего. Их занозу в заднице.
   * * *
   Наверху, на следующей палубе Иоанн Родосский тоже улыбнулся.
   Не скромной, неуклюжей улыбкой. Нет, совсем нет. Иоанн Родосский не был ни скромным, ни неуклюжим, ни неудачником. Да, его прошлая карьера морского офицера оказалась поломана из-за слишком большой любви к женщинам. Но все его коллеги признавали его таланты, за исключением, возможно, тех, чьих жен он соблазнил. Его все называли лучшим римским капитаном.
   Он знал, что видит боевой экипаж - сразу это понимал. И теперь, понимая, что Эйсебий никакую речь произносить не собирается, просто не может это сделать, возместил недостаток.
   Конечно, по-своему. Перикл пришел бы в ужас.
   - Солдаты! Храбрые мужчины и женщины из Когорты Феодоры! Он перегнулся через палубные ограждения и с драматизмом показал пальцем на семь галер, находившихся на расстоянии примерно трехсот ярдов.
   - Этим жалким ублюдкам конец! Конец!