Дуэйн Диана. Малое небо

"дипломатом" и двигаясь прямо на Дэвида. Мальчик замер в ужасе - на
мгновение ему показалось, что Блейкни смотрит на него в упор. Но тот
ничего не замечал вокруг себя, его мысли были заняты чем-то другим. Он
встал в хвосте очереди, профилем к мальчику, - пассажиры медленной
вереницей продвигались к выходу.
Дэвид молниеносно выскочил из своего укрытия и втиснулся между
пассажирами позади Мориса Блейкни. На его счастье, он оказался рядом с
огромным молодым человеком, стоявшим как раз за Блейкни, гигант был куда
выше и шире доктора. За спиной этого бегемота он чувствовал себя в
безопасности, как за воротами амбара. Очередь медленно ползла к турникету,
а Дэвид ждал, зажав билет в потной руке. Вот господин в очках без оправы
миновал турникет, за ним, расталкивая всех локтями, - старая дама, затем
гигант, а там и Дэвид. Он проскользнул незаметно, как угорь. Господин в
очках без оправы был уже на стоянке такси. Перед ним человек шесть, а
свободных машин только две. Дэвид следил - еще одно такси подкатило к
самой очереди. Перед господином в очках без оправы остался один человек:
нет, двое сели вместе, и теперь подошла очередь господина в очках без
оправы. Такси с двумя пассажирами отъехало. Площадь перед вокзалом
опустела. Дэвид прирос к стене. Дул сильный ветер, мальчик дрожал от
холода. Краешком глаза он посмотрел на дорогу, прикинул шансы к побегу и
успокоился: если вдруг господин в очках без оправы повернется и увидит
его, он сумеет скрыться. Но тогда его план рухнет, и сколько времени
пройдет, пока он сможет его все-таки осуществить! Господи, хоть бы он не
поворачивался! Господь, верно, испытывает то же самое чувство, с каким
Дэвид кормит уток на пруду. Больше не бросай так корку хлеба. Я буду
хорошим, буду усердно молиться в церкви, стану верить в тебя.
Вот и такси. Оно подкатило прямо к Блейкни. Блейкни подошел к машине и
открыл дверцу. Стоявшие за ним автоматически шагнули вперед, заполняя
освободившееся место, в ту же секунду Дэвид подскочил сзади к такси и
начал возиться у багажника, словно собирался его открыть. Сперва
бдительный, потом проворный, теперь он прямо прилип к такси, он был похож
на полуголодного парнишку, одного из тех, что слонялись по вокзалам во
времена королевы Виктории, а не на мальчика наших дней из хорошей семьи.
Очередь с удивлением поглядывала на него. Водитель высунулся из окошка.
- Этот мальчик с вами? - спросил он.
- Мальчик? - удивился Блейкни. Он повернулся в ту сторону, куда смотрел
шофер. И увидел крошечную фигурку в голубом плаще, выскользнувшую из-за
такси, - мальчик метнулся через дорогу, не глядя по сторонам. Машин на
проезжей части не было. На том краю дороги фигурку поглотила темнота.
- Со мной? - снова спросил Блейкни. - Нет.
Он сел в такси, назвал свой адрес и погрузился мыслями в суету
прошедшего дня. Больше всего он беспокоился из-за статьи, которую обещал
написать о некоторых сложных проблемах психики больного. Что это за
мальчик? Может, с задворков близлежащих улиц? А не сын ли это Джири?
Блейкни подосадовал, что не разглядел его получше. Может, мальчику нужно
было помочь. Джири спрыгнул с поезда, он сам видел. А мальчик, видно,
поехал один. Что тут долго рассуждать, надо бы поехать и разыскать его.
Мал еще разгуливать по ночному городу. Но если это сын Джири, почему же он
тайком подбежал к такси Блейкни? Может, хотел, чтобы тот отвез его домой,
а в последний момент не решился попросить?
Отбросив прочие заботы, Морис Блейкни всю дорогу думал о сыне Джири. Он
был добросердечным человеком, и сейчас ему было не по себе оттого, что он
в поезде делал записи к лекции, а не попытался разыскать мальчика после
того, как увидел, что его отец ни с того ни с сего спрыгнул с поезда.
- Мы слишком заняты, - бормотал он, обвиняя самого себя. - А долг,
человеческий долг! У нас слишком много других забот.
Такси подъехало к его дому, Морис Блейкни попросил:
- Вы не могли бы оказать мне любезность?
- Чего? - обрезал водитель, грубости и нахальства ему было не занимать.
- Ведь вы сейчас вернетесь на вокзал, правда?
- Да, я прикреплен там к стоянке, - с сожалением ответил таксист.
- Помните мальчика, крутившегося возле такси? Вы еще спросили, со мною
ли он.
- Помню.
- Пожалуйста, поищите его и, если найдете, постарайтесь усадить к себе
в машину и отвезите домой. Боюсь, он заблудился. Если вы его отвезете -
его родители, я хочу сказать, его мать не поскупится отблагодарить вас.
- У меня своих делов по горло, - отрезал таксист. - Боитесь, что
ребенок потерялся, звоните в полицию. Они там для того и посажены.
Доктор Блейкни без лишних слов расплатился по счетчику и дал солидные
чаевые.
- Хорошо, сэр, - уступил водитель. - Если я увижу его. Конечно, я не
могу вылезать из машины. Просто буду поглядывать по сторонам.
- Конечно, - подхватил Морис Блейкни. - Просто смотрите по сторонам.
Такси отъехало, а он вошел в дом.


Дэвид бежал что есть духу, пока не убедился, что за ним никто не
гонится. Он остановился у фонарного столба, сердце так и прыгало. Провал!
Кампания против господина в очках без оправы началась с чудовищного
провала. Этот господин узнал его, можно не сомневаться. Теперь будет
начеку. Начеку! Но кого ему бояться? Ему ничто не грозило. Дэвид даже не
знал, понятия не имел, где его искать. Какой толк надеяться, что случай
сведет его с Блейкни, очень даже может быть, что он его никогда не увидит.
Вот тебе и грандиозный план! Вот как ты мстишь за своего отца, которого
свел с ума жулик и интриган в очках без оправы!
Он стоял, прислонясь к уличному фонарю, а мысли вертелись вокруг одного
и того же. Имя, адрес. Его отец обратился к этому господину по имени, он
отчетливо это помнит, но само имя напрочь вылетело. Он тогда был слишком
взбудоражен и испуган, чтобы удержать его в памяти. Нет, надо взять себя в
руки. Впредь - мужество, стальные нервы, спокойствие!
Думай... Думай... Имя. "Блогшоу, дайте мне побыть с моим сыном. Бруно,
дайте мне побыть с моим сыном".
Как в воду кануло. В самом деле, теперь ни за что не всплывет. Сердце у
него так колотилось, что уши заложило. Испытывая отвращение к самому себе,
Дэвид оторвался от столба и бесцельно побрел вперед. Прошел одну грязную
улочку, потом другую. Тут вроде бы широких улиц и не было. Остановился и
прислушался: не долетает ли сюда шум машин, по нему он мог бы
сориентироваться и выйти на какую-нибудь знакомую улицу, где есть хоть
одна живая душа. Тишина. Ночь, казалось, поглотила все. Погруженный в
раздумья, отчаявшийся, Дэвид брел вдоль молчаливых домов. Кое-где в окнах
поблескивали голубые огоньки телевизоров. Остальные дома словно вымерли.
Лишь из одного доносились звуки: играли на фортепьяно, пели и смеялись.
Ему было так одиноко, но домой возвращаться не хотелось. Там никто не
разделит с ним одиночества.
Долго ли он шел? Знобкий ноябрьский ветер пробирал его до мозга костей.
Что же делать, что же делать? Должен ведь найтись выход.
Он снова завернул за угол. Вот оно, спасение! Блики света, люди, теплый
запах масла: ого, рыба и жареная картошка! Вдруг он почувствовал, как
проголодался; карман отвис под тяжестью денег, которые ему дал отец, он
был богачом. Теперь он как взрослый и вообще парень не промах; он купил
себе большую порцию рыбы с картошкой, ему завернули все это в газетный
кулек, и, уплетая за обе щеки, мальчик с легким сердцем продолжал свой
путь. С таким держи ухо востро: всегда за себя постоит.
"Байндуид, дайте мне побыть с моим сыном. Блейкни, дайте мне побыть
с..." _Блейкни!_ Дэвид даже вскрикнул от радости. Проглотив оставшуюся
картошку и выбросив пустой кулек, он ускорил шаг.
Найти вокзал, добраться до дома... это тотчас стало совсем просто -
спросить у первого же встречного. Так он и сделал. Ему объяснили, совсем
все несложно.
- Что-то ты припозднился, сынок, один ведь.
Он снисходительно улыбнулся:
- Я сейчас прямо домой.
Осторожность, спокойствие. Ничего им не говорить. Главное теперь -
добраться до дому, проскользнуть наверх и притвориться, что все это время
читал в своей комнате. Он мысленно представил себе эту сцену и
"прорепетировал" ее. Но Анджела тебя искала. Подымалась к тебе в комнату.
Анджела, верно, ослепла. Смотрела на меня и не увидела. Лжешь. Ну и пусть.
Он имеет право повидаться со своим отцом, и, если нужно будет солгать,
чтобы отстоять это право, он солжет.
Вокзал. Такси. Он подошел к машине и сердце его ушло в пятки. Это было
то самое такси, на котором уехал Блейкни! Он узнал ленту шашечек на
дверцах, узнал мягкую фетровую шляпу водителя, его настороженный взгляд.
Слишком поздно.
- А, это ты, дружище. Пассажир, которого я давеча отвез, велел
разыскать тебя. Ты, мол, потерялся, что ли.
- Нет, я не потерялся, - ответил Дэвид. - Я возвращаюсь домой. Не
отвезете? - И он назвал свой адрес.
- Тот человек сказал, что твоя мать расплатится за проезд.
- Я сам расплачусь. У меня есть деньги.
Довольный таким исходом дела, водитель согласно кивнул головой, и они
покатили. Мозг Дэвида сверлила мысль: как выудить у таксиста адрес
Блейкни?
- Это господин Блейкни интересовался мной, верно?
- Разве? - отвечал водитель, затягиваясь сигаретой.
- Он мой дядя. Только я забыл, где он живет.
- Если он твой дядя, - равнодушно бросил водитель, - спроси у мамы, она
тебе скажет.
- Не уверен, что она знает, - робко настаивал Дэвид.
- Ну уж это ваши заботы, - отрезал водитель, тормозя у дома Дэвида. -
Приехали. Девять шиллингов.
На самом деле водителю причиталось шесть, но он не ошибся, заключив,
что Дэвид никогда не ездил на такси один и понятия не имеет, какие платят
чаевые. Деньги есть деньги, тут каждый сам о себе заботится. Он дал Дэвиду
с десяти шиллингов два шестипенсовика сдачи и уехал.
Дэвид остановился у изгороди. Окна в комнатах были освещены, как
обычно. Наверно, еще не очень поздно. Путешествие, конечно, отняло у него
время - интересно, час или больше? Сейчас вряд ли намного больше восьми.
Он пробрался к черному ходу. Надо проскользнуть через кухню. В такую пору
там не готовят.
Он ошибся: мама встретила его клубами перегретого воздуха и возгласом
удивления.
Дэвид стоял не шелохнувшись. Первое, что его поразило: мама была
какая-то другая. Лицо тоньше и моложе, разрумянившееся, но вовсе не такое,
каким оно становится от жара газовой плиты. Даже голос, когда она
произносила его имя - радостно, огорченно и жалобно, - был другим. Он не
мог объяснить этого, но уже знал, когда они стояли и смотрели друг на
друга, что мама теперь стала другой, теперь она не та женщина, какую он
видел утром за завтраком.
А потом в кухню вошла Анджела, всем видом показывая свое негодование, а
за ней - человек в очках, скуластый, смешной какой-то.
Дэвид закрыл за собой дверь. Он теперь понял: все изменилось - и в нем
самом, и вокруг. Он повидался с отцом, и в их жизни началась новая глава,
она будет развиваться сама по себе, независимо от его поступков и желаний.
И еще - он вернулся домой, а мама стала совсем другая, Анджела ходит по
кухне, будто охотник на слонов, и этот мужчина в доме. Совсем другой стал
их дом. Он сразу понял.
- Где же ты был? - Элизабет Джири почти плакала. Она еще не овладела
собой, да и не знала, где взять силы для этого.
- А что, разве я опоздал? - спросил Дэвид. Он поддался первому
побуждению - и надерзил. Но тут же пожалел об этом. Брякнул глупость, а
маме только того и надо. Ее так и прорвало: посыпались сердитые попреки и
укоры.
- Послушай, Дэвид, ты всех нас заставил очень волноваться. (Нас! Всех!)
Ты вернулся на несколько часов позже обычного, ты никогда еще так не
запаздывал и никому не сказал ни слова. Может, у тебя были серьезные
причины, ты лучше бы объяснил нам все, чем заставлять нас так волноваться,
а если ты собираешься и дальше поступать так же глупо...
- Может, перейдем в гостиную, - предложил Адриан Суортмор, выглядывая
из-за плеча Элизабет; он решил завладеть инициативой. - Самые неприятные
сцены всегда происходят на кухне. Давайте пройдем в гостиную, сядем
поудобнее и все выясним. Уверен, Дэвид не хотел заставлять нас
волноваться.
Ах, ты уверен! Да неужели? Этот господин поднял в Дэвиде волну
негодования. Да кто он такой?! Что ему надо было у них дома, пока Дэвид
отсутствовал? Нужно спасти отца. Этот прилизанный высокомерный субъект ни
за что не станет здесь командовать вместо отца.
Ветчина, которую Элизабет жарила на рашпере, стала подгорать. В носу
защекотало от голубого дымка.
- О, лучше я послежу за ветчиной.
- Пускай Дэвид все расскажет мне, - предложил Адриан Суортмор. - Дэвид,
ты меня не знаешь, я давнишний друг твоей мамы, мы были знакомы задолго до
твоего рождения, и, если ты захочешь сказать мне, почему задержался
допоздна, я попытаюсь ей все объяснить и все уладить.
Он улыбался ободряюще и доверительно, и Дэвид сразу понял: этот человек
- враг куда более опасный, чем Блейкни. Ну и дела! Враги - повсюду, прямо
как грибы после дождя! Он подумал так и почувствовал себя даже счастливым.
Суортмор направился в гостиную первым. Дэвид на секунду замешкался.
- Ма, мне ему говорить?
- Конечно, дорогой, - ответила она, продолжая возиться у плиты. - А мне
нужно прийти в себя. Просто скажи мистеру Суортмору, в чем суть дела, а
потом мы все вместе поужинаем. Где бы ты там ни пропадал, есть-то
наверняка хочешь.
- Нет, - гордо ответил он. - Я поел рыбы с жареной картошкой.
- Рыбы с картошкой? - Она резко выпрямилась. - Кто же тебя угостил?
- Никто. Я купил.
- И съел, - заключила она сокрушенно. - Прямо из газетного кулька,
прямо на улице. А ведь знал, что я тебя здесь жду и волнуюсь. Почему ты
такой злой?
- Я не хотел быть злым.
- Дэвид! - позвал Суортмор, и в его голосе едва заметно прозвучали
железные нотки. Он давал понять мальчику, что тот должен повиноваться.
- Ступай, - сказала Элизабет, лицо ее сделалось каким-то тяжелым и
чужим. - Расскажи обо всем, а я пока приготовлю ужин.
Дэвид поплелся в гостиную. Суортмор сидел в кресле, в кресле отца, а
Анджела стояла, положив руки на спинку дивана, прямо как прокурор.
- Садись, Дэвид, - сказал Суортмор. - И вот что я тебе скажу. Нам не
стоит делать из этой истории драму. Ты поступил глупо, но мы все то и дело
совершаем глупые поступки. - Он улыбнулся.
- Ничего глупого я не делал, - ответил Дэвид.
Суортмор поджал губы.
- А что же ты в таком случае делал?
- Я встречался со своим отцом.
Суортмор насторожился. Он не был подготовлен к такому повороту событий.
Прежде чем он решился заговорить, Анджела с яростью выпалила:
- Где?
- В Лондоне.
- Ты _один_ ездил в Лондон?
- Пришлось одному. Если бы я попросил кого-нибудь, меня бы все равно не
взяли.
Анджела пристально, с сомнением смотрела на него - правду он говорит
или лжет?
- Откуда же ты узнал, где его можно найти?
- Кого найти? - переспросила Элизабет Джири, которая едва-едва пришла в
себя и теперь, торопясь все узнать, явилась в гостиную с подносом.
- Он говорит, что виделся с папой.
У Элизабет подкосились ноги. Лучше бы она не входила. Кухня, которую
она так спешила оставить, казалась ей сейчас приютом благословенного
неведения.
- Как же он мог? - Она повернулась к Дэвиду. - Что все это значит?
- Я ездил повидаться с отцом.
Все бурлило в нем, его переполняла безумная гордость. Они все заодно,
все против него. Они - вместе, а он - сам по себе. И дом этот, и эти
женщины изменились за считанные часы. Этот человек, должно быть, что-то
сделал с ними со всеми. Присутствие этого человека словно цементом
скрепило его мать и сестру в их вражде к нему. И прекрасно. Он найдет
способ разрушить этот союз. А что может быть надежнее правды?
- Дэвид, - сказала Элизабет Джири, - если ты говоришь правду,
продолжай.
- А что еще добавить? Я виделся с отцом, вот где я был целый день, у
него все хорошо, мы вместе пообедали, и он дал мне денег, а когда я
вернулся, я сначала пошел пешком, купил себе рыбы с картошкой, а потом
приехал домой на такси.
Он рассказывал и сам себе удивлялся: и все это я!
- Почему ты не сядешь, Дэвид? - включился в разговор Суортмор. У него
было время собраться с мыслями, и теперь он пришел к выводу, что лучше
проявить сочувствие ко всем, тогда можно будет выбраться из щекотливой
ситуации целым и невредимым. - Давай поговорим обо всем спокойно.
- Я и говорю спокойно.
- Предположим, ты действительно ездил повидать отца, - сказал Суортмор,
взвешивая каждое слово, - безусловно, в этом нет ничего дурного. Ты
соскучился по нему, верно?
Ярость полоснула по сердцу Дэвида, рассекла его в один миг, словно
трещина - зеркало. Никто не должен совать нос в их с отцом отношения. Даже
сам господь бог, и уж тем более этот господин с помятым, недоуменным
лицом, рассевшийся в отцовском кресле. Он стоял насупившись и молчал.
- Дэвид, - сказала Элизабет Джири в полном отчаянии. - Я не знаю, где
твой отец. Если даже я не знаю, как же узнал ты?
Дэвид мигом повернулся к ней. Теперь в его сердце не осталось жалости.
Он ненавидел мать. Он с наслаждением отдал бы приказ, чтобы ее высекли, а
заодно и Анджелу.
- О нем ведь говорят... - бросил он. - Ребята в школе говорят, потому
что слышат, что говорят о нем их родители. Он все время проводит на
Паддингтонском вокзале. И ни за что не хочет уходить оттуда. Живет в
гостинице, а весь день торчит на вокзале.
- Дэвид, как могла тебе прийти в голову подобная _глупость_...
- Это не глупость, это правда.
- Уж кто-кто, а твой отец на такое не способен.
- С чего ты взяла? - ощетинился Дэвид.
- Дэвид, - остановил его Суортмор, решив, что пора вмешаться. - Ты
уверен, что мальчик или мальчики, сказавшие тебе это, не разыгрывали тебя?
- Уверен.
- Это тебе сказал твой друг или враг?
- Это сказал мальчик по имени Джулиан Робинсон, и неважно - друг он мне
или враг. Я был сегодня на вокзале, видел отца и убедился, что это правда.
Элизабет Джири застыла с подносом в руках. Потом растерянно поставила
его.
- Он сам тебе сказал, что никогда не уходит с вокзала? Он сказал тебе,
- она беспомощно развела руками, - что-нибудь о том, как он проводит
время?
- Мальчишки говорят, что он спятил. - Дэвид вовсе не хотел говорить во
весь голос, но почему-то выходило громко. - Они говорят, что он не может
уйти с вокзала: у него что-то случилось с головой и он лишится рассудка,
если уйдет с вокзала, вот он никогда оттуда и не уйдет, если только его не
заберут... в психушку или еще куда-нибудь.
Едва Дэвид произнес слово "психушка", из глаз его ручьем полились
слезы. Он сидел забившись глубоко в кресло, и рыдал, никого и ничего
больше не замечая. Рыдания его не были громкими, но они сотрясали его,
душили.
Элизабет подошла утешить сына, но он оттолкнул ее, и она беспомощно
опустила руки. Элизабет с мольбой посмотрела на Суортмора, а тот, хоть и
понимал, что должен предпринять какие-то шаги, совершенно растерялся. Двое
взрослых не решались прервать молчание. Первой заговорила Анджела. Все про
нее забыли, а ее душил гнев, и теперь он прорвался.
- Как похоже на Дэвида - поверить в дурацкую историю, которую он
подхватил в школе у какого-то абсолютного кретина _ребенка_, а потом
устраивать дома сцены и рыдать на глазах у всех.
- Замолчи, Анджела. Нельзя быть злой.
- Ничего себе! Я - _злая_. А Дэвид тогда какой?
Она хотела сказать, что Дэвид испортил что-то очень важное. Этот
удивительный вечер, приход Суортмора, человека, лицо которого знают
миллионы, оно сейчас сияло _для нее_, и предчувствие чего-то невероятного,
влечение ее мамы к этому незнакомому мужчине; Анджела и не подозревала о
том, что с ней сейчас творится, а объясни ей кто-нибудь, она бы отчаянно
засмущалась; в воздухе было нечто такое, что Анджела волей-неволей чуяла -
словно запах тропического цветка: это сулило перемены в ее полной
событиями жизни, приключение, посвящение в тайну, это необходимо ей, после
скучного детства она имеет на такую перемену полное право, а тут противный
Дэвид встрял; его отсутствие объединяло их, его присутствие - угнетало. По
ее сценарию ему надлежало попасть в беду, конечно не утонуть или угодить
под машину, ей вовсе не нужна была смерть брата, но уж если он исчез - так
исчез: убежал бы из дому, его бы искала полиция и после долгих поисков
нашла бы под забором умирающим от голода.
- Дэвид хуже чем злой, - сказала она. - Ведет себя как глупый,
слезливый _ребенок_.
Пока что в ее лексиконе это слово было самым обидным. Произнеся его,
она замолкла. Потрясла головой и вышла из комнаты, вскидывая ноги, как
жеребенок.
- Дэвид, - предложил Суортмор, стараясь, чтобы его голос звучал как
можно ласковее, - неплохо бы тебе лечь в постель, как ты считаешь? Пойди
отдохни, а мы с мамой обсудим то, что услышали от тебя.
Ненависть в Дэвиде была сильнее горя. Какое право имеет этот человек
обсуждать папино несчастье? С кем бы то ни было, тем более с мамой?
Он больше не плакал и с ненавистью взглянул на Суортмора.
- А вы остаетесь?
Суортмор подарил ему непринужденную улыбку.
- Не волнуйся. Я проведу у вас только вечер. И скоро вернусь в Лондон.
- О, не уезжайте, - вырвалось у Элизабет Джири.
Ее возглас всех удивил, саму ее - не меньше остальных. У нее это
получилось чисто импульсивно. Слова сорвались с губ помимо ее воли. Пока
они не были произнесены, она даже не подозревала, как сильно ей хотелось,
чтобы Суортмор остался и защитил ее, как сильно она боялась той минуты,
когда он уйдет и дом снова останется без мужчины.
- Дэвид, - повернулась она к сыну, пытаясь скрыть смущение, - иди
спать, а я принесу тебе горячего молока. Не огорчайся, дорогой. Тебя все
это слишком расстроило, но увидишь - все уладится.
- И папа так сказал, - угрюмо буркнул Дэвид. Однако встал с дивана и
вышел, даже не взглянув на Суортмора.
Элизабет не решилась упрекнуть сына за эту грубость. Она поняла вдруг,
что он еще уязвимее, чем она сама.
- А теперь, - воскликнул Суортмор, довольный, что все снова на своих
местах и с уходом детей он опять может управлять событиями. - Давайте
поедим как следует. Я так проголодался.
- Я накормлю вас, - ответила она бесцветным голосом. И лицо ее тоже
ничего не выражало: жизненные силы покинули ее, их хватало только на
заученные действия.
Ай да умница Суортмор, покоритель женщин, словно в воду глядел. Пусть
ее похлопочет, принесет еду, повертится вокруг него, а там, глядишь, и
кровь заиграет в жидах. Ей ведь было над чем призадуматься, и он готов был
помочь ей, но он ничего не мог предпринять, пока она не подчинится ему. Он
стремился прийти ей на помощь и в то же время имел на нее виды, хотел
завладеть ею, чтобы она стала беспомощной, безвольной, обессиленной;
дрожащей, стала его женщиной; и эти два желания слились в нем воедино и
одновременно обуревали его.
Элизабет поставила перед Суортмором яйца с ветчиной, извинилась, что не
может составить ему компанию - кусок в горло не лезет, - и понесла наверх
Дэвиду горячее молоко. Он уже крепко спал. Или притворялся? Она поставила
чашку на столик и низко наклонилась над сыном. Нет, в самом деле спит. Он,
должно быть, как только донес голову до подушки, буквально провалился -
сработал защитный рефлекс здорового ребенка. Он забылся, убежал от
неприятностей, навалившихся на него, в зеленую пелену сновидений. Анджела
с рассерженным видом бродила по своей комнате. Элизабет решила не заходить
к ней. Она пока дочери не помощник - сама еле на ногах держится. Тихо
закрыв дверь комнаты Дэвида, она сошла вниз к Адриану Суортмору.
Тот повернул к ней лицо - честное, открытое, ничем не омраченное.
- Элизабет, у вас есть свободная комната, чтобы я мог переночевать?
- Да, - ответила она и подумала: небо вняло ее мольбам.
- Вы не будете ужинать? - продолжал он, спеша разделаться с ненужными
формальностями и перейти прямо к делу.
- Не хочется. Выпью чаю.
- Прекрасно. Давайте выпьем вместе. Но перед тем как вы поставите
чайник, подскажите мне, кому я могу позвонить, чтобы проверить всю эту
историю, касающуюся вашего мужа.
- А разве надо проверять?
- Безусловно. Потому что, если все так на самом деле, вы должны будете
что-то предпринять.
- Вы правы. Но меня эта история доконает. По мне, пусть будет что
будет. Что я изменю?
- Я понимаю вас, Элизабет, но взгляните на все с другой стороны. Если у
него действительно нервное потрясение, тогда понятно, почему он совершил
такую глупость - ушел от вас. Положению женщины, от которой ушел муж, не
позавидуешь. Но если он душевнобольной, если ему нужна врачебная помощь,
тогда ему уже не до жены. И развод в этом случае - не ее вина.
- Возможно, они скажут, что _это я свела_ его с ума.
- Проследите за событиями несколько дальше. Допустим, вы захотите
развестись с ним; если он невменяем, это не составит никакого труда.
- Но зачем впутывать меня во все это? Вменяем он или нет, я-то здесь
при чем? Очень скоро выяснится, что с ним, и, если он невменяем, его
изолируют.
- Не согласен. Совсем не обязательно, что это произойдет скоро. В таком
состоянии он может продержаться месяцы - тихое помешательство, и все, а
покуда на людях он ведет себя нормально, не скандалит и не кричит в
общественных местах, так может тянуться, пока у него не кончатся деньги и
его не выбросят из гостиницы. А тем временем все будут судачить по этому
поводу. Представьте себе, что ждет Дэвида в школе. Там и сейчас для него
ад кромешный, раз он решился сесть в поезд и отправиться на Паддингтонский
вокзал.
- Джулиан Робинсон, - произнесла Элизабет, ее голос оставался грустным
и отрешенным. - Его родители - Филип и Дженифер Робинсон. - На имена у нее
была великолепная память. - В телефонной книжке записан их номер. Если