Дуэйн Диана. Малое небо

Мальчишка сказал, что ванная свободна. Адриан поставил пустую чашку на
столик, открыл дверь и вышел в коридор. Поверх пижамы он надел тонкий
халат Джири. Он помылся в ванной, почистил зубы щеткой, которую
приготовила для него Элизабет Джири, - новенькой, завернута была в
целлофан. Все те же знаки внимания. Нежданный гость, оставшийся в доме на
ночь, не должен выходить утром к завтраку с налетом на зубах, скопившимся
за сутки. Но бритвы не было. Джири свою забрал, а Элизабет в отличие от
многих женщин бритвой не пользовалась.
Одежду свою он оставил в комнате. Он надел на голое тело халат Джири и
взял свою пижаму, вернее пижаму Джири. Ему лень было ее натягивать. Халат
прикроет наготу, идти тут всего ничего, да и никого нет.
Он открыл дверь. По коридору навстречу ему шла Анджела Джири, ее плотно
облегал халатик, личико заспанное, она еще не совсем проснулась. Адриан
Суортмор стоял как вкопанный, пока она не приблизилась к нему чуть ли не
вплотную. Им внезапно овладело вожделение. Он ждал, когда это чистое юное
существо окажется рядом! Без стеснения, открыто, что удивило его, он
испытывал удовольствие оттого, что его голое тело скрывает от ее глаз лишь
тонкий легкий халат. Суортмор ощущал себя хозяином положения.
- О, доброе утро, - еле слышно произнес он. Он понимал, что она увидела
пижаму у него в руках, понимал, что она смущена - рядом с ней, совсем
близко, мужчина.
- Доброе утро, - ответила Анджела, мельком взглянув ему в глаза и тут
же отведя взгляд, голосок ее был не совсем детским.
- Все тихо после вчерашней бури, - доверительно сообщил он ей. -
Порядок восстановлен. Да?
- Благодаря вам, - смущенно ответила она. Ее робость возбуждала его. Он
хотел впиться в нее, распотрошить ее всю, так чтобы на ее белой кожице
остались следы от его щетины.
Видя, что Адриан не уступает ей дорогу, она повернула было обратно к
себе. Но он опередил ее, проскользнул мимо и на пороге своей комнаты
пробормотал извинения:
- Простите. Я еще толком не проснулся.
Я никогда не был так бодр, думал он, скидывая с себя халат. Ладно, не
она, так другая. И очень скоро.
Он быстро оделся. Капитан, король, человек, распоряжающийся событиями.
Небритые скулы и подбородок делали его еще более мужественным, более
земным. Ну-ка, посторонитесь, я и так долго ждал своего часа. Хм, я все
правильно рассчитал. И не собираюсь останавливаться, не добравшись до
вершины, до самой вершины, до пика. Он дал себе слово: через двенадцать
месяцев у тебя будет все, что пожелаешь, _все_.
В столовой Дэвид заканчивал завтрак. Элизабет была сама любезность -
положила Суортмору половинку грейпфрута и пошла варить ему яйцо. Решила
забыть о его бестактности. Он усмехался, жуя грейпфрут. Мальчишка вежливо
извинился - ему пора в школу.
Элизабет возвратилась с яйцом. Сверху спустилась Анджела и тоже села к
столу, так они и сидели, словно хорошо воспитанные незнакомцы. Анджела,
уже в школьной форме, старалась не глядеть на него, обмениваясь с матерью
привычными фразами. Суортмор ел, исподтишка наблюдая за ней. Нельзя
отпускать ее, а то она снова забьется в свою скорлупу. Она нужна ему. Как
только Элизабет отлучилась, Суортмор поспешил воспользоваться ситуацией, а
то и Анджела, того гляди, умчится следом за матерью.
- Анджела, - сказал он тем же доверительным тоном, каким говорил с ней
наверху, но без наглых эротических ноток, которые позволил себе утром. - У
вас дома есть где-нибудь фотография отца?
Заинтригованная, она подняла голову.
- Есть, наверху.
- Видите ли. Я знаю, ваша мама очень переживает за него, я хотел бы ей
помочь, если смогу.
Она кивнула, продолжая смотреть на него. Порядок, я не спугнул ее,
подумал он и пояснил:
- Но для этого мне надо знать, как выглядит ваш отец.
- Мама убрала все фотографии, - сказала Анджела, косясь на дверь. -
Наверное, не хочет расстраиваться. Но у меня в комнате висела одна, и я ее
сохранила. Можете взять пока.
- Да мне достаточно только взглянуть. Вы говорите, она в вашей комнате?
- Сейчас принесу. - И она выбежала.
Суортмор остался ждать. Элизабет не возвращалась: он услышал, как она
проводила Дэвида, а потом пошла наверх. Анджела, видно, столкнулась с
матерью на лестнице - она почти сразу же влетела в комнату. Ее лицо сияло
от возбуждения, это делало ее еще красивее.
- Вот, - сказала она.
Фотография была хорошего качества, четкая, размером примерно девять на
девять дюймов, в светлой окантовке. Суортмор пристально изучал ее.
- Она недавняя?
- Папа фотографировался два-три года назад. Но с тех пор он не
изменился. Во всяком случае, - добавила она, - не изменился, когда я
видела его в последний раз, а это было всего несколько недель назад.
Она замолчала, словно взвешивала, можно ли довериться Суортмору или о
чем-то спросить его. Суортмор безмолвствовал, изучая фотографию. Но она
больше ничего не сказала, а вскоре вернулась Элизабет узнать, когда он
собирается на вокзал.
- А тебе пора в школу, Анджела, - добавила она. - Хоть здесь и
недалеко, но надо быть хотя бы за десять минут до занятий; думаю, учителя
ждут, что ты будешь подавать пример, ведь ты теперь отличница.
- О, _отличница_, - протянула Анджела, в голосе ее звучало отвращение к
глупому, скучному миру школьного детства.
Суортмор понял, что эти интонации предназначены ему, ими многое было
сказано. Он тепло и понимающе улыбнулся ей. Что поделаешь, сейчас вряд ли
он сможет добраться до нее, но через год-другой она, глядишь, подвернется
ему в Лондоне одна, без матери, тогда он ее и сглотнет. Он проводил ее
ласковым взглядом. Мой золотой птенчик. Посиди еще малость у себя в
гнезде.


Едва показались высокие стальные арки вокзала, поезд начал тормозить, а
сердце Адриана Суортмора забилось быстрее. Он сидел, подавшись вперед.
Ехал он в купе первого класса, у кресла были удобные мягкие подлокотники.
Кладя на них руки, он заметил, что ладони у него чуть влажные. В качестве
дара, бесплатно, он оставляет Британским железным дорогам капли своего
пота.
У Суортмора было место в углу у окна, и, выглядывая из-за изящно
присобранной занавески (такие висят только в купе первого класса), он
видел длинные унылые улицы, убегающие в дымную даль нагромождения
кирпичных зданий. Муравейник. Суетливая замкнутая жизнь лондонца. Он
подумал о вокзале, к которому подъезжал, о его необычной двуликости. С
одной стороны, в нем, будто в капле воды, отражается Лондон: здесь, как в
городе, всегда полно народу, он навечно прикован своими стальными цепями к
этому мрачному месту. С другой же стороны - он невесом, словно парит в
воздухе, транзитная точка для путешествия в другие точки мира. А для
одного человека - "островок спасения".
На мгновение он прикрыл глаза и восстановил в памяти лицо Джири на той
фотографии. Овальное, серьезное, глубоко посаженные глаза, довольно
крупный рот. Должно быть, широкоплечий. Он забыл спросить у Анджелы,
какого роста ее отец. Если судить по размаху плеч, скорее всего среднего.
Или же очень высокий. Но тогда девочка сказала бы ему об этом.
Мимо проплывали платформы и товарные вагоны - сначала быстро, потом
медленно. Поезд остановился. Соседи по купе поднялись и, смешавшись с
остальными пассажирами, стали протискиваться к выходу.
Адриан Суортмор продолжал сидеть, его влажные ладони покоились на
мягких подлокотниках. Теперь, когда настала решительная минута, он весь
напрягся. Нешуточное дело - охота на человека ради того, чтобы водрузить
его голову дома над камином.
Суортмор вышел с последними пассажирами. Торопливо проследовал по
платформе, опустив голову из боязни, что кто-нибудь увидит его и узнает.
Он инстинктивно старался остаться незаметным, пока в голове не созреет
план дальнейших действий. Кафе, торгующее спиртным, находилось поблизости,
и он решил пропустить рюмку, затем вдруг вспомнил, что небрит, и передумал
- сначала надо зайти в привокзальную парикмахерскую. Сидя в кресле и
ощущая щекотание бритвы, снимающей бороздками покрытую мыльной пеной
щетину со скул и подбородка, он не без гордости думал о себе: молодец,
держу себя в руках, не отправился сразу же в кафе. Туда можно пойти и
позже: оно будет открыто. Они открываются в одиннадцать.
Свежевыбритое лицо пощипывало; Суортмор по лестнице вышел из
парикмахерской. Он очутился на первой платформе. Буквально в нескольких
шагах было еще одно кафе. Он решил взять чашку кофе, маленькую бутылочку
бренди и вылить бренди прямо в кофе. Придя в восторг от своего плана, он
быстро вошел в кафе. Сначала купил бренди - так кофе не успеет остыть.
Потом подошел к стойке с кофеваркой, заказал себе чашку и стал наблюдать,
как ему наливают. Чашка наполнялась, а он ощупывал лежащую в кармане
бутылочку бренди. Он был спокоен, в голове никаких мыслей, ничто его не
волновало. Еще секунда - и все будет готово. Он отнесет свою чашку к
столику в углу зала, выльет в нее бренди и выпьет. Кофе согреет желудок,
голова прояснится, а бренди растечется по жилам, и его нервы вновь станут
стальными. Повернув голову, он увидел Джири.
- Шиллинг, - сказала барменша, протянула Суортмору чашку и призывно
улыбнулась.
Секунду он тупо смотрел на чашку. Всего в двух ярдах от него сидит
Джири. Перед ним - пустая чашка, он читает какой-то еженедельник.
Суортмор положил на стойку монету в два шиллинга и двинулся прочь.
Барменша крикнула вдогонку:
- Сэр, возьмите сдачу!
Суортмор остановился, этот пустячный инцидент привлек внимание стоящих
поблизости. Несколько человек взглянули на Адриана, взглянул на него и
Джири.
Суортмор вспыхнул, вернулся к стойке и забрал деньги. Потом опять
повернулся, поискал глазами свободный столик и увидел, что Джири все еще
смотрит на него. В глазах Джири мелькнул огонек: он, видно, узнал
Суортмора. Суортмор, глядя в сторону, быстро прошел мимо него. Он совсем
растерялся. Он-то собирался осмотреться на вокзале, найти Джири, праздно
слоняющегося по платформе, потом, не обнаруживая своего присутствия,
постоять или посидеть возле него, а если выйдет, переброситься с ним
фразой-другой. Он был абсолютно уверен, что Джири не узнает его. Его лицо
было знакомо многим, но в основном не таким людям, как Джири.
Теперь он чувствовал себя так, словно охотятся за ним. Даже под
ложечкой засосало - до того хотелось кофе, однако он поставил чашку на
столик и пошел прямиком к выходу. Не мог же он сидеть и пить прямо под
носом у Джири. Знает его Джири или нет - не имеет значения, он увидел
Суортмора и запомнил. Проскочив платформу, он наконец окунулся в
спасительный мрак зала продажи билетов.
Пойти в другое кафе? Выпить кофе? Мысль, что придется снова пройти
через всю эту церемонию, показалась ему невыносимой - он был взвинчен до
предела. Он вытащил из кармана бутылочку, открыл и поднес к губам.
Половину? Нет, всю. Запрокинул голову и стал с жадностью пить. Какой-то
прохожий мимоходом сочувственно глянул на него, словно Суортмор - один из
тех, кто хлещет всякую дрянь на набережной Темзы.
Глубоко вздохнув, Суортмор бросил пустую бутылку в урну. Бренди
добралось до его мозга. Адриан-охотник стоял у телефонных будок. Дикий лев
Джири окопался в своем логове на первой платформе. На этот раз ему удалось
избежать опасности. Опытный стрелок не должен терять хладнокровия.
Суортмор крадучись подошел к киоску и спрятался за ним.
Ничего не подозревая, Джири слегка враскачку шагал вдоль платформы, вот
он миновал книжный киоск, увидел Суортмора и остановился, дружелюбно
улыбаясь.
- Простите, мне кажется, я знаю вас, - сказал он. - Вы мистер Суортмор,
не так ли?
- Да.
- Мы незнакомы, - продолжал Джири. - Но вы, по-моему, старый знакомый
моей жены.
Бренди пело в крови Суортмора. Он согласно кивнул, пристально глядя
Джири в глаза.
- Я видел вас однажды по телевизору в какой-то дискуссии-викторине. Я
вошел, когда передача уже началась, и жена показала мне на вас. Напомнила,
что вы вместе работали в Манчестере.
- Да. Сразу после войны.
- Я тогда еще не был с ней знаком, естественно. - Джири улыбнулся. Он
чувствовал себя в безопасности, на душе было спокойно, и ему хотелось
провести хотя бы остаток дня вместе с кем-нибудь. Хотелось узнать, не
смутил ли он Суортмора, так откровенно рассматривая его там, в кафе. - Вы
ведь привыкли, что люди узнают вас.
Суортмор чувствовал, что его охватывает паника. Его, охотника, загнали
в угол. Надо найти способ контратаки. Сила - вот спасение: надо быть
грубым.
- Дело в том, что вчера я был у вашей жены, - мрачно произнес он.
- А-а, - протянул Джири. - Значит, вы приехали одиннадцатичасовым.
Отличная конспирация, подумал Суортмор. Что ж, поздравляю тебя,
дружище. А вслух произнес:
- Да. Очень удобный поезд.
- Она, конечно, посвятила вас во все. - Оживленное выражение лица
исчезло, но Джири, судя по всему, не был взволнован.
- Да. Мне, разумеется, грустно было услышать об этом.
- Разумеется, - поддакнул Джири. - Ну что ж, рад был повидаться с вами.
Слегка поклонившись, он двинулся дальше. В подобных обстоятельствах ему
уже было трудно продолжать беседу с Суортмором. Тот заставил его вспомнить
прошлые печали, а вдобавок Джири успел разглядеть этого человека - он
пришелся ему не по душе.
Суортмор смотрел, как Джири удаляется по платформе. По крайней мере
теперь для него было бесспорно одно: Джири действительно постоянно торчит
на вокзале. Он шел таким же привычным шагом, каким хозяин обходит
собственный сад. Большинство людей на вокзале или торопятся, или слоняются
без дела в ожидании поезда. Джири шел своей обычной походкой. Он мог
позволить себе остановиться и поговорить. Значит, он никуда не спешил, но
делал он это непринужденно, без желания убить за разговорами время. На миг
Суортмору даже подумалось: уж не открыл ли Джири секрет счастья? И тут же
он взял себя в руки. Охотнику дозволено лишь чуточку завидовать льву. Но
ему не дозволено упустить льва, оставить его в живых.
Он вернулся в кафе, где Джири теперь не было. Еще кофе с бренди? Нет!
Он был сыт и согрет, а все-таки нервничал. Заказал холодного легкого пива
и сел за столик - решил за кружкой пива хорошенько все обдумать.


Прошло три дня. Вечером Суортмор у себя дома говорил по телефону.
Гостиную заливал мягкий свет, окна были широкими, отопление в квартире
превосходным, даже в морозные ночи он мог не задергивать на окнах плотные
шторы и любил время от времени поглядывать на улицу. Вот и сейчас,
разговаривая по телефону, он смотрел на реку, мерцающую вдали, на высокие
здания того берега. Квартира находилась на одном из верхних этажей, даже
по небу было видно, какой на улице холод. А здесь, внутри, тепло, мягкий
свет, пушистые ковры. Этот контраст доставлял Суортмору наслаждение, он
ведь вообще был любителем контрастов.
Правда, телефонный разговор испортил ему настроение, он стал нервничать
и злиться.
- Вы уверены? И никого нельзя подослать?
- К сожалению, нет, - отвечал девичий голос. - Они работают бригадой и
сейчас на задании.
- Но сэр Бен заверил меня, что я смогу воспользоваться их услугами.
- Послушайте. Они ведь нужны вам завтра, да? - рассудительно ответила
девушка. - И завтра они будут в вашем распоряжении. Соберутся в девять
тридцать и будут докладывать шефу о проделанной работе.
- Я же специально договаривался, - проскрежетал Суортмор, - что они
придут ко мне вечером получить инструкции. Их ждет завтра деликатное
задание, а к тому же представляется возможность сделать сенсационную
передачу. Мне важно работать с бригадой, понимающей, что мы делаем. Я все
это объяснил сэру Бену, и идея пригласить их ко мне домой, немного выпить
с ними и установить контакт принадлежит ему.
- Мне очень жаль, мистер Суортмор. Я вас прекрасно понимаю, но у нас
указание держать бригаду наготове в распоряжении передачи "Обозрение".
- Естественно, именно в тот вечер, когда они нужны мне, там без них
обойтись не могут, - тихо заметил Суортмор.
- Они сейчас в аэропорту. Все эти министры африканских государств
возвращаются домой.
- Африканских государств, - повторил Суортмор и повесил трубку.
Он сидел неподвижно, глядя в окно на темную реку и на другую,
извивающуюся змеей реку уличных огней, рядом с ней. Да, холодина на улице
- кажется, птица на лету замерзнет. Он представил себе, как сейчас на семи
ветрах дрожат у взлетной полосы в аэропорту телевизионщики в своих
плащиках. Он ненавидел работников из "Обозрения", весьма популярной
программы новостей, событий и фактов. И больше всего он ненавидел
руководителя программы. Этот человек обладает удивительным, поистине
жутким чутьем, у него, Суортмора, никогда такого не было, хотя он и
притворялся, что есть, его буквально распирало от желания обладать
подобным чутьем, вернее, обладать силой и властью; имей он это чутье и
используй его с умом, наверняка бы добился своего. Больше всего на свете
он жаждал власти. Власти, власти.
- Теперь придется работать с людьми, не получившими инструкций,
сонными, промерзшими, недовольными, а чего доброго, и простуженными, -
сказал он вслух. - А если все провалится, мне еще предстоит объясняться с
Беном и брать вину на себя.
От звука собственного голоса, тяжело ударявшего о массивную мебель, ему
стало совсем одиноко и неуютно. Он резко задернул штору и сел перед
электрическим камином. Убить остаток вечера можно по-всякому, и он стал
решать, на чем именно остановиться.


Когда наутро Суортмор выходил из такси у здания "Консолидейтед
телевижн", небо было затянуто густыми белыми, словно китайский фарфор,
облаками. Таксист наблюдал, как Суортмор, глядя на небо, роется в кармане
в поисках мелочи, чтобы расплатиться с ним.
- Да, сэр, вот и дождались, - сказал он, тыча большим пальцем куда-то
вперед и криво ухмыляясь.
- Чего дождались?
- Снега, - ответил водитель с мрачным удовлетворением, сунул деньги в
карман, и машина отъехала.
Всю дорогу до административного корпуса, где его ждали операторы,
Суортмор чертыхался. И так все в пакостном настроении, только метели не
хватало. Он толкнул дверь комнаты, где они условились собраться. Три
бесцветных юнца, с сигаретами, в толстых свитерах и узких брючках,
встретили его чуть враждебным взглядом.
- Вы - бригада телеоператоров?
- Здесь не все. Главный еще не приехал.
- Уже приехал, - раздался за спиной Суортмора ровный голос северянина.
В комнату вошел главный оператор, коренастый лысый мужчина в массивных
очках. - До двух не спал. Собаке не пожелаю.
Он дрожал в своем пальто, перехваченном поясом.
- Ничего страшного, - бодро произнес Суортмор, пытаясь скрыть
собственное раздражение. - У меня для вас отличное легкое дельце на
сегодня. Ехать никуда не надо. Расположимся на Паддингтонском вокзале.
- На Паддингтонском вокзале? - недоверчиво спросил главный. - Что же
там делать? Снимать локомотивы?
- Будем брать интервью, - тихо и деловито ответил Суортмор. - У
человека, который не подозревает, что у него берут интервью.
- Чистосердечные признания перед камерой? - спросил один из бесцветных
юнцов, взглянув снизу вверх на Суортмора.
- Тут дело деликатнее. Очерк о характере, - продолжал Суортмор. -
Человек, который нам нужен, чудаковатый ученый. Он живет на Паддингтонском
вокзале. Никогда оттуда не уходит.
- А где же он проводит свои опыты?
- Я ничего не знаю о его жизни и работе, - ответил Суортмор, тщательно
взвешивая каждое слово. - Наша цель - постичь натуру человека. Представить
себе картину его жизни. Прежде всего узнать, почему он никогда не покидает
вокзала.
- Да он чокнулся, - произнес главный. - С катушек долой, и вся недолга.
- Если он сумасшедший, - допустил и этот вариант Суортмор, - его
сумасшествие представляет интерес, поскольку он сам по себе интересный
типаж. Нам надо будет поснимать его, а если получится - побеседовать.
Возможно, он окажется крепким орешком. Надеюсь, вы возьметесь за эту
работу - вам представляется редчайшая возможность проявить свои таланты.
- Господи, - выдохнул главный, оглядывая своих подчиненных, словно
приглашая разделить его недоумение.
- О традиционном интервью, - продолжал Суортмор, - скорее всего, речи
быть не может. Если он обнаружит камеры, он просто уйдет, я абсолютно
уверен. Поэтому снимать придется с большого расстояния. Сделать несколько
кадров, пока он гуляет по платформам и так далее. А после, когда соберем
достаточно материала, я попытаюсь втянуть его в разговор. Включу вот эту
штуку. - Он показал миниатюрный магнитофон с микрофончиком, который можно
спрятать в цветок, продетый в петлицу плаща.
- Можно еще проще, - предложил один из юнцов. - Включите транзистор на
время разговора, дома сотрете радиозапись, а беседа останется.
- Слов нет, блестящая идея, - подхватил Суортмор. - А потом вы мне
скажете, что я как те идиоты, что слоняются по лондонскому вокзалу с
включенным на полную мощность транзистором. - Он полоснул парня ледяным
взглядом и продолжал: - На худой конец, если нас постигнет неудача, можно
будет использовать снятые с дальнего расстояния кадры и как-нибудь
совместить их с записью. Я смонтирую кадры и комментарий в любом случае.
Конечно, придется попотеть над монтажом, но это уже не ваша забота. Как
только отснимем достаточно материала, привезем его сюда, и я с режиссером
займусь монтажом.
- Все ясно, - сказал главный, так и не снявший пальто. - Поехали. Мне
не помешает кончить пораньше. Я, кажется, заболеваю.
Они вышли и сели в микроавтобус. Машина тронулась в путь, а на землю
начали падать первые хлопья снега.


Джири как раз одевался, когда увидел снег. Он наслаждался бездельем,
даже позавтракал в постели. Покончив с едой, он еще понежился,
растянувшись на кровати, потом раскрыл газету, которую ему принесли вместе
с завтраком, и стал благодушно просматривать ее. Газета сообщала свою
ежедневно подновляемую историю о борьбе и страданиях человека, а также
напоминала, что авторитет Англии как великой державы, теперь уже
второсортной великой державы, какой она стала после второй мировой войны,
весьма пошатнулся. Джири эти новости не особенно удручали. В постели было
тепло и уютно, ему пришло в голову, что, даже если Англия разорится
вконец, в постели все равно будет тепло, и уютно.
Наконец он поднялся, включил горячую воду, побрился и помылся. Потом
оделся. Снег он увидел, когда застегивал рубашку. На душе потеплело, он
подошел к окну. Его номер находился в торце здания, и окна выходили не к
вокзалу: ему были видны крыши домов, мостовые, люди, машины. Там, где снег
не тревожили, он ложился белым покрывалом. Даже под ногами прохожих он еще
не успел превратиться в бурую жижу: лежал белый, а на нем проступали сырые
проталинки от следов людей и длинные темные полосы от колес машин.
От снега стало веселее, он нарушил однообразие его вокзальной жизни не
только тем, что изменил все внешне, но и тем, что чуточку изменил
внутренний ритм. Человек ведь по-иному движется, когда идет снег, иначе,
чем раньше, поглядывает на небо, чтобы узнать, будет ли снег падать еще
или нет. Джири закончил свой туалет со сладостным предчувствием, что
наступающий день будет необычным, надел пальто и отправился на вокзал.
Суортмор увидел Джири сразу, едва тот вышел из гостиницы. Его ребята
сидели в кафе, а сам Суортмор устроился на скамейке в зале ожидания, делая
вид, что читает газету. Джири в пальто и темной мягкой шляпе не спеша
прошел мимо него к киоску, где после некоторых раздумий выбрал два
журнала. Затем, сунув их в карман, направился вдоль платформы; там, где
кончалась стеклянная крыша и платформы тянулись уже под открытым небом, он
остановился.
Суортмор метнулся в кафе за операторами и показал им Джири, стоявшего
вдали на платформе спиной к ним. Джири смотрел, как падает снег. Народу
было совсем немного, и Джири, замерший перед завесой белых снежных
хлопьев, смахивал на человека, погруженного в свои мысли в безлюдном
помещении, в каком-то странном сумрачном соборе. Главный оператор без
промедления установил одну из камер и начал снимать.
А Джири все стоял себе мирно на другом конце платформы и смотрел, как
снег легким покрывалом ложится на покатые крыши товарных вагонов, на
верхнюю часть стен и кровли домов, возвышающихся над вокзалом. Снег был
липким, но оседал он везде по-разному. К примеру, на железнодорожных путях
он уже запорошил рельсы, превратил их в таинственные белые линии,
отбрасывающие свет в свинцовое небо. Лег он и на спальные вагоны. А на
шлаковом грунте под ними лежал только плешинами. У стены за
железнодорожными путями кое-где островками еще торчала жухлая трава, она
впитывала снег, и ее островки оставались темными.
Джири смотрел на падающий снег; дизельный локомотив с запасного пути
подогнал несколько пустых вагонов. Колеса, на которые налипал только что
выпавший снег, скользили по рельсам, и их металлическая поверхность
оголялась, тускло поблескивая на фоне белизны спальных вагонов. Джири был
в восторге от этого зрелища. Он стоял на последних сухих дюймах платформы,
прямо перед ним неровной бахромой ложился снег. Редкие снежинки залетали
под крышу и приникали к его пальто и ботинкам.
Снег успокаивал Джири, приносил умиротворение. Он запорошил высокую
стеклянную крышу, и вокзал стал походить на безмятежный, занесенный снегом
домик под соломенной кровлей. Приглушая свет и в то же время делая его
более ровным, он размывал резкие контуры предметов; у Джири было такое