– Бедненький! – приговаривала она. – Нет, не от моей руки ты умрешь. Ты сам определил свою судьбу, и теперь она совершится, хочешь ты того или нет. А я здесь ни при чем.
Даже сидя возле лежанки Энделя, она думала о Хельги. При мысли о нем все существо ее трепетало от острого, пронзительного чувства восторга, восхищения только тем, что он живет на свете. Каким красивым ей казалось каждое его движение, каждая черта лица, каким приятным звук его глуховатого голоса – словно сам Добрый Бальдр сошел к ней из сияющих небесных высей, чтобы принести мир и свет в ее смятенную жизнь. Она отдыхала душой, впитывая этот свет, ее пробирала сладкая дрожь при воспоминании о его глазах – она видела его взгляд перед собой, как наяву. Теперь, когда она осталась почти одна на свете, потеряв отца и не предполагая даже, где брат и что с ним, все ее привязанности и надежды сосредоточились на одном Хельги. Он один, умный, сильный, великодушный, отважный и благородный, мог спасти ее от злобы и подлости мира. Он, как прекрасное божество, уже однажды сошел к ней на эту серую землю и пообещал ей свою любовь. Перстнем альвов он заново обручился с ней, вскоре он вернется за ней и уведет по радужному мосту к сияющим вершинам мира, где только свет, только радость, только свобода и счастье… Он шел к ней, и она ждала его со все возрастающим нетерпением. Он был все ближе…
Энделя тоже томило нетерпение, но его мысли были гораздо менее возвышенными. Больше всего на свете он мечтал уехать из этого дикого места, затененного священной горой Раудбергой с ее мрачными каменными великанами, уехать к себе в Можжевельник, который предполагаемая свадьба должна была сделать вполне безопасным убежищем. Но пока что он, будучи полностью зависим от Торбранда конунга, который его сюда послал, не смел уехать без позволения. Да и как бы он мог передвигаться? Несмотря на честные старания Эйры, его рана заживала плохо. При всем желании Эндель не смог бы сидеть верхом, а одолевать многодневный путь по горам в носилках, привязанных между двумя лошадьми, – нет, так ему живым не добраться!
Торбранд конунг вскоре сам вспомнил о своем незадачливом союзнике. Дней через семь в Кремнистый Склон приехал Фреймар ярл со своей дружиной – конунг послал его посмотреть, как идут дела у Энделя и не появился ли Вигмар Лисица.
Когда Фреймар прибыл, Эйра находилась у ложа Энделя. Услышав, что явился ярл Торбранда конунга, она насторожилась, не зная, чего ждать. Фреймар ярл вошел, и Эйра невольно поднялась с места, впившись в него глазами. Облик его так поразил ее, что она застыла, как зачарованная.
Фреймару ярлу было уже двадцать шесть лет. Высокий, светловолосый, с твердым взглядом ярких голубых глаз, он был очень красив, не меньше, чем был красив в молодости его отец. Но красоту Хродмара даже родичи забыли за те двадцать семь лет, которые прошли с тех пор, как «гнилая смерть» изуродовала его лицо сетью мелких розовых шрамов. Красота его старшего сына казалась выкупом судьбы, которая раскаялась и хочет возместить ущерб. Стройный и сильный, гордый и величавый, Фреймар казался молодым богом. И вид его вдруг вызвал в памяти Эйры рассказ Атенес-Кори. «Наши мужчины, светловолосые и голубоглазые, казались им великанами…» Мало ли на свете светлых волос и голубых глаз? В землях Морского Пути в них не видели ничего особенного, но во всем облике Фреймара ярла Эйре вдруг померещилась какая-то особенная, неземная и вечная, истинно божественная величавость и сила. В нем возродились предки, те самые люди, что однажды покинули огнедышащую, залитую раскаленной лавой землю и пустились через море на юг, не зная, встретится ли им где-нибудь другая земля.
Фреймар тоже ее заметил. И тоже застыл, напряженно вглядываясь в нее: эта девушка напомнила ему сестру матери, кюну Хёрдис. В их лицах не было сходства, но один и тот же дух горел в их глазах.
– Ты – Эйра дочь Асольва? – спросил он и шагнул к ней. – Я – Фреймар сын Хродмара. Моя мать – Ингвильда дочь Фрейвида. Где Асольв? Моя мать велела, если я встречу его…
Он не договорил: внезапная суровость на лице Эйры остановила его.
– Мой отец убит, – сказала Эйра. – Я отомстила за него.
После этого Фреймар ярл сидел на скамье, держа в руках кубок, но не столько пил, сколько слушал. И по мере рассказа он со все большим негодованием посматривал на Энделя и со все большим пониманием – на Эйру. Сколько ни старался Эндель доказать, что Асольв сам навлек на себя гибель своим неразумием, Фреймар хорошо понимал, что об этом следует думать. Если бы не предательский удар Логмеля, то сейчас он разговаривал бы с братом матери, а не с этим косоглазым трусом! Пожалуй, Логмелю еще повезло, что он не дожил до этой встречи!
– Асольва похоронили? – сдерживая ярость, отрывисто спрашивал Фреймар. – Где?
– Там, за воротами. Ты видел, когда ехал, кучу камней.
– Ты сделал все, что полагалось? – допрашивал Фреймар, остро и требовательно глядя на Энделя. – Построил сруб, собрал погребальные дары, насыпал курган, принес жертвы? Да или нет? Ты сделал все для родича Торбранда конунга, которого твой родич убил как трус и подлец? Отвечай!
– Фреймар ярл! – стонал Эндель, изнывая под гневными взглядами, колющими, как ледяные мечи. – Ты же видишь, Фреймар ярл, я ранен! Моя рана плохо заживает, я не могу подняться даже в… э… а мой родич убит, мне не на кого положиться! Мне даже некому было поручить проследить за погребением!
– А я теперь, по-твоему, должен все переделывать? – со сдержанным бешенством восклицал Фреймар. – Опять тревожить мертвеца?
– Но зачем же… – слабо возражал Эндель.
– Зачем? А затем! Уж не думал ли ты, что я позволю брату моей матери лежать под кучей камней, как будто он пастух, растерзанный волками! Хоть волки тут и впрямь были, но я не оставлю моего родича на такой позор!
Но этим беды Энделя не ограничились. За время повторного погребения Фреймар узнал и о его намерении жениться на Эйре.
– Этого не будет! – сразу заявил он. – Ты поторопился. Раз уж ее отец мертв, то право решать ее судьбу принадлежит теперь Торбранду конунгу, ее родичу. Я отвезу ее к нему.
– Но ты…
– Я – ее брат! Я – ее родич, и мой долг – оберегать ее от всяких… А ты, когда поправишься, приезжай к нему и там к ней сватайся, как положено. И пусть конунг решает.
Говоря это, Фреймар твердо знал, что Торбранд конунг никогда не даст согласия на этот брак. Зачем им нужен подобный родич?
Эндель тоже понимал, что теряет невесту. Рушилась последняя надежда хоть как-то возместить свои потери в этом злосчастном походе. В отчаянии он даже попытался отговорить Фреймара ярла увозить ее, но, разумеется, напрасно. Как и его отец, Фреймар ярл был очень упрям и всегда хорошо знал, чего хочет. Прибегнуть же к силе, хоть он и имел сотню хирдманов против трех десятков фьяллей, Энделю даже в голову не пришло. За спиной Фреймара он видел грозного Торбранда конунга, да и сам Фреймар мог одним взглядом своих звездно-голубых глаз мгновенно пригвоздить Энделя к месту. Эндель был мнительным, внушаемым и слабодушным человеком: при столкновении с чьей-то сильной волей он терялся и не смел сопротивляться даже чужими руками.
Через три дня Фреймар ярл уехал обратно на север, увозя с собой четырех женщин: Эйру, Эйвильду, Уннхильд и служанку Альдис.
– Прощай, Эндель хёвдинг! – сказала Эйра своему незадачливому жениху. – Нам с тобой не увидеться больше. Будь мужественным и с твердостью встречай свою судьбу. Не всякому выпадает завидная участь, но за всяким сохраняется право встретить судьбу с завидной стойкостью. Вот и все, что я могу сказать тебе.
Выйдя из спального покоя, она сразу же забыла Энделя. Ее мысли целиком занимал другой. Она ехала к Торбранду конунгу, тому самому, которого уже почти три десятилетия проклинал весь Квиттинг. Но Эйра не испытывала ни страха перед этим человеком, ни даже своей прежней досады на то, что они с ним в родстве. Судьба вела ее, и перстень альвов сиял на ее руке живым светом встающего солнца. Она была спокойна за свое будущее. Так или иначе, что бы ни случилось, куда бы ее ни увезли, перстень альвов поможет ей соединиться с тем, кто его подарил, и из любой дали повернет их пути друг к другу.
* * *
Вигмар Лисица со своим войском зашел в Кремнистый Склон только потому, что другой дороги на север не было. Он собирался здесь переночевать по пути, а заодно помириться с Асольвом, которого, конечно, будет нетрудно уговорить присоединиться к «клятве на озере Фрейра». К тому, что ждет его здесь, Вигмар не был готов.
Эндель впустил его в усадьбу без сопротивления: он еще не сошел с ума, чтобы с одной сотней биться против восьми сотен! Еще издалека заметив два свежих кургана чуть поодаль от ворот, Вигмар насторожился. Кто-то умер? Да двое сразу! Или фьялли успели побывать и тут? Ворота были открыты, а в них стоял… Вигмар не сразу узнал Энделя Домоседа: они виделись давно, да и не ожидал Вигмар встретить так далеко от дома человека, чья любовь к собственному очагу даже дала ему прозвище! (Хотя то, что очаг усадьбы Можжевельник можно назвать собственным очагом Энделя сына Финнульва, Тьодольв и Вальтора из рода Дрекингов решительно отказывались признавать.)
– Ты здесь? – воскликнул Вигмар, когда Эндель, помогая ему вспомнить, сам назвал себя. – Почему? И что это за курганы?
– Это – моего родича Логмеля. – Эндель предпочел ответить только наполовину. – Он погиб… Умер от раны.
– Ты с кем-то бился? Где Асольв? Где его семья?
– Их здесь нет. Они уехали.
– Куда?
– Пройдем-ка лучше в дом. Не годится нам разговаривать во дворе, как каким-нибудь…
Едва ли эта небольшая отсрочка помогла бы Энделю, но вмешалась судьба и его объяснения не понадобились. На сей раз судьба приняла вид дородной, морщинистой старухи с толстыми руками, на которую Эндель и его люди ни разу за все свое пребывание здесь не обратили внимания. Когда Вигмар со своими людьми и с Энделем проходил через кухню к гриднице, она вдруг встала со скамьи у очага и шагнула вперед.
– Что, небось уже плетет сети своим лживым языком? Давай, Вигмар хёвдинг, я тебе все расскажу! – заявила старуха и остановилась перед Энделем. – Ну, троллиный выкидыш, теперь-то ты свое получишь! – грозно продолжала она.
Эндель онемел: от старой рабыни никто не ждал подобных речей, и у него мелькнула мысль, что он видит перед собой свою собственную фюльгъю.
На лицах слэттов отразилось изумление, но Вигмар нисколько не удивился.
– А, Гудрид! – воскликнул он. – Рад видеть тебя живой и здоровой! Где все? Где твой сын, где фру Эйвильда, Эйра? Куда они уехали?
– Уехали! Мой сын убит, – голос старухи дрогнул, морщинистые веки заморгали. – Он ранил этого мерзавца, и его убил тот, что помер! Так ему и надо! Помучиться бы ему только подольше!
Старая Гудрид подняла к лицу край передника и зарыдала. При слове «убит» даже ее жажда расплаты отступала перед неостывшим горем. Эндель стоял остолбенев: он понял, кто это. Он знал, что Асольв зовется сыном рабыни, но ему и в голову не приходило, что эта самая рабыня жива и по сей день живет в усадьбе! Теперь стало ясно, почему эта старуха (да, кажется, эта) всю ту ночь просидела над коченеющим телом Асольва, подвывая и причитая.
– Йомфру Эйра отомстила за него, – подала голос другая служанка, видя, что ярлы слушают Гудрид и ничего страшного не происходит. – Она ударила его ножом в живот, и он потом на рассвете умер, через одну ночь.
– А сама она что? – спросил Вигмар у рабыни, глядя вроде бы на нее, но взгляд его стал таким отстраненно-сосредоточенным, словно он сквозь людей и стены дома пытался увидеть что-то за пару дней пути отсюда.
– Ее сначала заперли в кладовку, а потом выпустили утром. Они, – рабыня подбородком показала на Энделя, будто боялась запачкаться, показав рукой, – думали, что она ведьма.
– А потом?
– А потом приехал один фьялльский ярл и увез ее. Он велел заново похоронить хозяина, а ее увез. Сказал, что он ее брат и не допустит… ну, чтобы всякие… Он, – служанка беспокойно хихикнула и опять показала подбородком на Энделя, – говорил, что ее в жены возьмет.
– А она? – внешне спокойно спросил Хельги.
– А она… смеялась над ним, – служанка подумала, но не нашла другого слова для той снисходительной жалости, которую Эйра питала к «жениху». – Он все думал, что она лекарствами хочет его отравить, а она говорила, что его, мол, ждет смерть не от ее руки. Что какая-то другая невеста ему подарит бронзовый нож… Ну, я не знаю!
Под напряженным взглядом Хельги женщина окончательно смутилась и умолкла.
– Бронзовый нож? – в один голос воскликнули Тьодольв и его сын Вальгаут.
Это ни к чему не вязалось: бронзовыми ножами уж сколько веков не пользуются. Вот разве что… для жертвоприношений.
– Что за человек ее увез? – допрашивал Хельги, беспокоясь, что от челяди не добьется толкового ответа. – Как его имя? Или прозвище? Или как он выглядит? Кольцо тому, кто скажет! – Он показал золотой перстень у себя на руке.
Отдать он был готов гораздо больше. Все эти дни он стремился к Эйре, мечтал скорее увидеть ее снова – а тем временем в ее доме совершились такие жуткие, кровавые события! Она потеряла отца, а теперь еще и исчезла из дома! Где, у кого ее искать?
– Это… один мальчишка… сын йомфру Ингвильды, – сморкаясь в передник, гнусавым от слез голосом проговорила Гудрид. – Он и похоронил заново… все-таки брат матери… Нечего сказать, совесть есть, хоть и фьялль… А ты, подлюга! – вдруг яростно накинулась она на Энделя, и тот отшатнулся, как от медведицы. – Подлюга! Чтоб твоей матери света не видать! Чтоб тебе самому валяться, чтоб волки тебя драли! Бросил… камнями засыпал… Чтоб тебе!..
Гудрид опять зарыдала, словно выплевывая сквозь слезы невнятные проклятья.
– Но это не я! – отговаривался Эндель, шаря взглядом по лицам вокруг, как будто выискивая поддержку. – Вигмар хёвдинг! Ты же не будешь слушать рабыню, когда речь идет… Я… Ты не имеешь права! Это не я его убил! Это же Логмель! Я вовсе не хотел! Да я сам бы отрекся от такого родича! Такой подлый удар… Но я же не знал. Я же его не просил, спроси у людей! Я… Честный поединок… Спроси у моих людей!
Он искал взглядом своих хирдманов, но их оттеснили куда-то в самые дальние углы.
– А кто его сюда привел? Логмеля? – Желтые, пронзительные глаза Вигмара смотрели на Энделя таким странным и нехорошим взглядом, что у того дрожали колени, пересыхало в горле и путались мысли. – Кто его сюда привел? Что вам было нужно от Асольва? Что тебе не сиделось дома? И если приезжал Фреймар, сын Ингвильды… Или это был Модольв? Ну, неважно. Почему он сюда при-ез-жал и почему ты ему ее от-дал?
Отвечать Эндель не мог, но зато челядь Асольва окончательно осмелела и разговорилась. Вигмара Лисицу здесь знали много лет и надеялись, что уж теперь-то давний друг и почти родич покойного хозяина за них постоит. Постепенно все разъяснилось.
– Продался Торбранду Троллю! Переметнулся к фьяллям! – с негодованием гудели пастухи, водоносы и скотницы.
– Он-де хочет платить фьяллям дань, а квиттов и знать не хочет!
– Хозяину тоже предлагал, паскуда!
– А хозяин ему: вали-ка ты туда, откуда пришел!
– Торбранд Тролль теперь его хозяин!
– Удавить его, сволочь косоглазую!
Западных квиттов заперли в одном из гостевых домов, а Энделю пришлось в одиночестве проводить ночь в той самой кладовке, где когда-то сидела под замком Эйра. К вечеру Вигмар и Хельги уже знали в подробностях все, что случилось здесь, а еще о том, что произошло на Золотом озере. В этой части рассказ был весьма путаным, поскольку челядь могла повторить только то, что уловила из разговоров Фреймаровых фьяллей. Но даже и это повествование, больше похожее на «лживую сагу», повеяло на душу Вигмара небесной отрадой. То, что все его домочадцы с Альдоной и Хроаром укрылись в пещерах Кузнечной горы, вовсе не казалось ему невероятным. Это отличный, в самом деле, выход, раз уж Торбранд конунг явился на Золотое озеро! Впервые за последние полмесяца Вигмар и его сыновья вздохнули свободнее. Но радоваться было рано: судя по всему, фьялли по-прежнему оставались на Золотом озере, а Альдона с братьями и домочадцами – в горе.
– Он ждет нас! – сказал Вигмар, имея в виду Торбранда конунга. – Ждет, когда мы вернемся. И, пожалуй, не годится заставлять такого благородного человека ждать слишком долго!
– Несомненно, – несколько отрешенно соглашался Хельги.
Все его мысли были с Эйрой. Она в руках Торбранда. И хотя тот, как муж ее тетки, не обидит племянницу жены, все же достать ее из рук Торбранда конунга будет не легче, чем отвоевать у дракона! Она теперь как золотой клад Фафнира, что так ярко сияет в лапах чудовища. И только через смерть чудовища этим кладом можно завладеть!
Хельги не меньше Вигмара стремился к Золотому озеру, и решили выступать без промедления.
Но сначала Вигмар Лисица намеревался устроить еще одно дело.
Назавтра все поднялись спозаранку и потянулись к Раудберге. Едва рассвело, над землей еще висел туман, и вершина священной горы казалась каким-то островом, единственным твердым местом в море стихийного беспорядка еще не сложившейся вселенной. Здесь, между землей и небом, располагалось место для встречи богов и людей, и древние каменные великаны по краям площадки молчаливо несли почетную стражу.
Все квитты, кроме Энделевой сотни, по-прежнему запертой в гостевом доме, собрались на площадке святилища. Слэтты уже не могли тут поместиться, и они расположились полукольцом под горой, а наверх с квиттами поднялись только Хельги и ярлы. Вигмар возглавлял шествие; сегодня он оделся в синюю рубаху, серую волчью накидку и серый плащ. Свои темно-рыжие волосы, обычно заплетенные в пятнадцать косичек, собранных в хвост, он сейчас распустил по плечам, и только на лбу они придерживались празднично расшитой повязкой. Вид у него был сдержанно-суровый, духом Одина веяло от его жесткого лица, и при взгляде на него пронзал благоговейный ужас.
Все разместились плотной толпой по кругу площадки, только в середине осталось свободное пространство с большим черным кругом от прежних жертвенных костров. Вигмар Лисица вышел вперед; неровный шум шагов, гул и шорохи стали утихать.
Вигмар встал у края жертвенного круга, поднял лицо к небу, держа руки перед собой, как будто на ладонях подносил богам свое обращение, и заговорил:
Внимайте словам моим,
Вышние Боги,
слух преклоните
к людям зовущим!
Славьтесь вы, асы,
и славьтесь, богини!
Вас почитаем
и молим о благе!
Жертвенной кровью
сталь освятим мы,
силою Тора
и Тюра отвагой!
Славу пошлите нам,
в битвах бесстрашным,
Ратей Отца
благосклонности ищем!
Пока он говорил, в святилище стояла тишина, только ветер гудел над вершинами гор, точно подхватывая каждое его слово и перенося к престолам богов. Громкий, звучный голос Вигмара отдавался в сердце каждого из стоявших вокруг, и душа каждого повторяла за хёвдингом – он служил общим голосом собравшихся, был их главой, их силой и волей.
По знаку Вигмара хирдманы расступились и на свободное пространство вывели человека со связанными сзади руками. Это был Эндель Домосед, в злосчастный день задумавший покинуть свой дом, – одетый в красивую белую рубаху, с тщательно расчесанным волосами и бородой, как для праздника, но лицо выглядело бледным, растерянным и жалким. Кремневый молот на деревянной рукояти, который старая Гудрид, единственная здесь женщина, с важным и торжественным видом вложила в руку Вигмара, предназначался для него. Эндель дрожал, ноги были как не свои, но два парня крепко держали его под локти и не давали упасть. Уже понимая, к чему идет дело, он не противился и не умолял о пощаде: жесткое лицо Вигмара Лисицы было лицом его судьбы, и у него не хватало духа спорить с ее безжалостным приговором. Почти на руках его поднесли к черному кругу. Эйра предрекала: столом будет жертвенный камень… обручится… бронзовым ножом… Неотвратимость всего этого стала очевидна, но притом – не верилось, что его земному пути тут и конец… Что напрасно он пытался стать сильнее, чем был на самом деле… Но понял он это только сейчас, когда уже поздно.
Орвар и Вальгаут крепко взяли Энделя за плечи. Вигмар отступил на шаг. «Будь тверд и мужественно встречай свою судьбу!» – говорила Эйра. Но Эндель уже не помнил ее прощальных наставлений: он находился на грани обморока и едва осознавал происходящее с ним.
– Примите его, о Светлые Асы! – громко воскликнул Вигмар. – Примите его, он идет к вам!
Взмахнув кремневым молотом, Вигмар точным сильным движением ударил Энделя в лоб. Без крика тот качнулся назад, но руки парней не дали ему упасть, а бережно положили на черный камень, закопченный тысячей костров, но так давно не знавший сладкой человеческой крови. По этому поводу полночи шел бурный спор: Хельги твердил, что человеческая жертва приятна только великанам, что это дикость, что в Слэттенланде от этого обычая давно уже отказались. Многие из молодых квиттов его поддержали, но Вигмар настоял на своем: он считал, что этой жертвой он сделает два дела разом. Во-первых, заручится надежной поддержкой богов – ведь не даром же двадцать семь лет назад Один отдал победу фьяллям, не даром, а за то, что Торбранд конунг принес ему в жертву Вильмунда конунга, старшего Стюрмирова сына, и на девять дней оставил тело висеть на дубу. А во-вторых, это наилучший способ почетно избавиться от Энделя Домоседа. От него давно уже пора избавиться, и в этом все потомки рода Дрекингов охотно его поддержали. «Тогда округа Эйнеркрет снова будет наша! – горячо говорил Тьодольв. – Мы отучим фьяллей лазить на наши берега, избавимся от Энделя, и наш род снова займет свое прежнее положение! Лучшего союзника тебе, Вигмар, на западном берегу не найти!»
– Дух воина уходит к вам, Светлые и Могучие! – заговорил Вигмар. – Уходит к вам по влажным воздушным тропам! Пусть горячая кровь его освятит наше оружие, придаст крепость клинкам, остроту лезвиям, надежность рукоятям!
Древним бронзовым ножом Вигмар перерезал горло оглушенной жертве, старая Гудрид подставила широкую жертвенную чашу, бронзовую, ярко начищенную, сияющую, как полная луна, и темная кровь дымящейся струей потекла в нее. Старуха обмакнула в чашу пучок омелы, хотела обрызгать жертвенной кровью оружие ярлов, но вдруг охнула и застыла, держа в одной руке омелу, а в другой чашу. Кровь темной густой струйкой потянулась по боку перекосившейся чаши и закапала на камень, но этого никто не видел.
В воздухе над площадкой, не слишком высоко, возникло беловатое сияние. Оно густело, вытягивалось, превратилось в широкую полосу сверху вниз, и нижний конец беловатого луча почти дотронулся до лежащего на камне тела. Вдруг сияние взметнулось, как длинный язык белого огня, и из него показалась человеческая фигура. Рослая, статная женщина с огромной копной вьющихся по ветру огненно-рыжих волос вышла из белого луча, и от движения ее по всей площадке распространились потоки густой упругой силы. Посланница высшего мира раздвигала пространство земного воздуха и гнала по нему волны, как камень по воде. Она была одета в кольчугу, в руке держала длинное копье, и его наконечник сиял как солнце, так что каждый, едва задев его взглядом, невольно жмурился.
С замершим сердцем люди вглядывались в небесное видение. Но разглядеть лица валькирии не удавалось: оно было как бы соткано из множества золотисто-солнечных бликов и сияло, как солнце, на которое нельзя смотреть, но прекраснее которого нет ничего в девяти мирах. Небесно-голубые глаза ярко блестели, но взгляд их был таким пронзительно-неземным, что смертные отводили глаза – нет сил человеческих глядеть в глаза смерти. К собравшимся пришла Эльдахвит – Бело-Пламенная – Дева Молний, одна из восьми небесных сестер Альвкары, той самой, ради которой Хельги когда-то начал поход. Но сейчас его переполняли те же восторг и ужас, что и всех вокруг него; о любви небесной девы он больше не мечтал. Так бывает – исполнение мечты порисходит тогда, когда ты уже оставил ее…
Эльдахвит простерла левую руку вперед и сделала движение, будто поднимает что-то невидимое. И жертвенная кровь из чаши в руках онемевшей старухи темно-красной волной взметнулась вверх и осыпала фигуру валькирии сотней пламенеющих искр. Валькирия во второй раз взмахнула рукой, будто бы собрала «росу клинков» снизу и бросила на толпу – и те же пламенные искры тысячами упали на людей и исчезли, но каждому стало жарко. А Бело-Пламенная заговорила:
Множились распри
в злобные годы,
духом отважных
в битвы толкали.
Мститель, рожденный
роком суровым,
злобу раздоров
вырастил в сердце.
Она говорила, и голос ее шел не от лица, а от всей фигуры и струился волнами по широкой площадке святилища. Эти волны пронзали каждого из слушавших, наполняли дрожью, а каждое слово невидимый резец так глубоко и четко высекал в памяти людей, что никто и никогда не сумеет забыть этого предсказания.