Страница:
— Мы будем продолжать искать мальчика? — спросил он, пока растапливалось масло. — Или остановимся и посмотрим, что случится дальше?
— Я хочу осмотреть место вокруг мельницы при дневном свете.
— Компания вам нужна? В смысле, теперь вы знаете, где мельница, но я всегда готов… — Он взмахнул лопаткой, завершая предложение. Интересно, каким могло быть это завершение? — подумала Барбара. Все вам показать? Держаться поблизости? Быть там, если вам понадоблюсь? Однако она в нем не нуждалась. За многие годы она прекрасно научилась ни в ком не нуждаться. И сказала себе, что очень хочет сохранить существующее положение вещей. По-видимому, он прочитал это по ее лицу, потому что великодушно дал ей возможность сохранять его и дальше до бесконечности, сказав: — Или я мог бы начать проверку пунктов проката катеров. Если от мельницы до Аллингтона он вез ее по каналу, ему потребовался бы катер.
— Да, это следует проверить, — сказала Барбара.
— Тогда я этим и займусь.
Он выпустил на сковородку два яйца, посолил их, поперчил, убавил огонь и положил в тостер два куска хлеба. Похоже, подумала Барбара, Робина нисколько не обидело ее невысказанное желание провести этот рабочий день в одиночестве, и она поймала себя на том, что маленький, но коварный паучок разочарования пытается оплести ее кожу паутиной. Барбара смахнула ее. Нужно заниматься делом. Один ребенок погиб, другой — пропал. По сравнению с этим ее фантазии — пшик.
Ответив, что найдет дорогу к мельнице без письменных инструкций, Барбара оставила Робина мыть посуду. Однако она совершила небольшое, вызванное любопытством, отклонение от маршрута, завернув в Беверстокскую школу для мальчиков. Беверсток, как она поняла, проезжая под огромными кронами буков, окаймлявших подъездную аллею, являлся, вероятно, основным источником рабочих мест для деревни Вуттон-Кросс. Школа была огромной и требовала столь же огромного персонала для ее обслуживания. Не только учителей, но и садовников, сторожей, поваров, прачек, заведующих хозяйством и всех прочих. Оглядывая красиво размещенные здания, игровые поля, кустарник и парк, Барбара снова почувствовала упрямый укол интуиции, подсказывавшей: школа эта как-то связана с тем, что случилось с Шарлоттой Боуэн и Лео Лаксфордом. Слишком уж не похоже на простое совпадение, что Беверсток — школа Денниса Лаксфорда — находится в такой щекочущей нервы близости от места, где держали его дочь.
Барбара решила, что осторожная разведка не помешает, и припарковалась рядом с сооружением из бутового камня под высокой крышей, которое приняла за часовню. На другой стороне выметенной гравиевой дорожки маленькая, аккуратно окрашенная деревянная табличка указывала путь в офис директора. Подойдет, подумала Барбара.
Занятия, судя по всему, шли полным ходом, поскольку никого из мальчиков видно не было, кроме одного-единственного, одетого в черное молодого человека, покинувшего офис директора, когда туда входила Барбара.
Директор не сможет принять сержанта из Лондона, сказала Барбаре его секретарша. Его вообще нет в школе и не будет до конца дня, поэтому если сержант из Лондона желает договориться о встрече позже на этой неделе… Секретарша занесла карандаш над расписанием ежедневных встреч директора, ожидая ответа Барбары.
Барбара толком и не знала, как ответить, поскольку не совсем понимала, что привело ее в Беверсток, помимо смутного и беспокоящего чувства, что данная школа имеет ко всему этому отношение. Впервые с момента приезда в Уилтшир она пожалела, что с ней нет инспектора Линли. У того, похоже, никогда не бывало смутных и беспокоящих чувств — кроме как по отношению к Хелен Клайд, а еще вернее, по отношению к ней он не испытывал ничего, кроме смутных и беспокоящих чувств. Оказавшись перед секретаршей директора, Барбара осознала, что, прежде чем войти в этот офис без всякого представления о том, что она там будет делать, ей неплохо было бы обстоятельно посовещаться с инспектором, Барбара решила действовать в открытую. — Я расследую убийство Шарлотты Боуэн, девочки, которую в воскресенье нашли в канале.
И с удовлетворением увидела, что сразу нее целиком завладела вниманием секретарши, худой как скелет и, как минимум, семидесятилетней старой дамы — карандаш опустился на ежедневник.
— Эта девочка была дочерью одного из ваших выпускников, — продолжала Барбара. — Человека по имени Деннис Лаксфорд.
— Де-еннис?
Секретарша протянула первый слог. Барбара восприняла это как знак, что данное имя для нее не пустой звук.
— Он был здесь примерно тридцать лет назад, —подсказала Барбара.
— Тридцать лет назад — чепуха, — сказала секретарша. — Он был здесь в прошлом месяце.
Услышав шаги на лестнице, Сент-Джеймс поднял голову от комплекта фотографий из криминалистической лаборатории, которые он освежал в памяти, прежде чем выступить в суде в Олд-Бейли. Он услышал голос Хелен, говорившей Коттеру:
— Кофе мне не помешает. И тысячу раз спасибо, что предложили. Я проспала завтрак, поэтому все, что поможет мне хотя бы частично продержаться до обеда…
Снизу донесся голос Коттера, сообщавший, что кофе сейчас будет.
Хелен вошла в лабораторию. Сент-Джеймс с любопытством глянул на часы. Она сказала:
— Знаю. Ты ожидал меня сто лет назад. Извини.
— Тяжелая ночь?
— Ночи не было. Я не могла уснуть, поэтому не поставила будильник. Вряд ли он был нужен, раз уж я все равно лежала, пялясь в потолок. — Она положила на стол сумочку и, немедленно сбросив туфли, прошлепала к Сент-Джеймсу. — Только все это не совсем правда, да? Сначала я поставила будильник, но когда в три ночи я все еще не спала, я его просто выключила. По психологическим мотивам. Над чем мы работаем?
— Над делом Пэнкорда.
— Этого жуткого типа, который убил свою бабушку?
— Предположительно, Хелен. Мы выступаем на стороне защиты.
— Этого брошенного отцом и обиженного обществом бедняги, которого ошибочно обвиняют в том, что он бил молотком по голове восьмидесятилетнюю женщину?
— Да, дело Пэнкорда. — Сент-Джеймс вернулся к фотографиям, рассматривая их в лупу. — По каким психологическим мотивам? — спросил он.
Хелен вопросительно промычала, просматривая стопку отчетов и писем, готовясь рассортировать первые и ответить на вторые.
— Отключила будильник, ты имеешь в виду? Это должно было освободить мой мозг от беспокойства из-за того, что если я не усну в течение определенного промежутка времени, то не успею достаточно отдохнуть до звонка будильника. Поскольку именно беспокойство в первую очередь не давало мне отключиться, я подумала, что избавлю себя хотя бы от одного его источника, лишь бы уснуть. Ну, я и уснула. Только не проснулась вовремя.
— Значит, достоинства данного метода сомнительны.
— Дорогой Саймон, у него вообще нет достоинств. Я так и не заснула до пяти. А после этого ждать от своего организма пробуждения в половине восьмого — это уж, разумеется, слишком.
Сент-Джеймс положил лупу рядом с копией отчета об исследовании ДНК по сперме, взятой на месте преступления. Дела мистера Пэнкорда, похоже, плохи.
— А какие другие источники?
— Что?
Хелен подняла глаза от писем, ее гладкие волосы откинулись назад, и Сент-Джеймс заметил, что кожа под глазами у Хелен припухла.
— Отключение будильника должно было устранить один источник беспокойства, — сказал он. — Но были и другие?
— О, просто обычный неврит и невралгия.
Она произнесла это достаточно беззаботно, но Сент-Джеймс недаром знал ее пятнадцать лет.
— Вчера вечером здесь был Томми, Хелен, — сказал Сент-Джеймс.
— Да. — Она произнесла это как утверждение и занялась письмом на веленевой бумаге. Прочла его до конца, прежде чем поднять взгляд и сообщить о содержании письма: — Симпозиум в Праге, Саймон. Ты поедешь? Он будет только в декабре, но если ты захочешь подготовить доклад, времени не так уже и много.
— Томми извинился, — ровно произнес Сент-Джеймс, словно Хелен и не пыталась отвлечь его. — Передо мной. Он поговорил бы и с Деборой, но я подумал, что лучше сам ей передам.
— А кстати, где Дебора?
— В церкви Святого Ботолфа. Делает новые фотографии. — Наблюдая, как Хелен идет к компьютеру, включает его и открывает нужный файл, он сказал: — Похитили сына Денниса Лаксфорда, Хелен. От похитителя поступило такое же требование. Так что и это повисло на Томми. В настоящий момент он идет по краю пропасти. Хотя я понимаю, что нетрудно объяснить…
— Как ты можешь всегда — всегда — с такой легкостью его прощать? — требовательно спросила Хелен. — Неужели Томми никогда не совершал ничего такого, что заставило бы тебя покончить с вашей дружбой? — Сложив руки на коленях, она произнесла эти слова, глядя на экран монитора, а не на Саймона.
Сент-Джеймс задумался над ее вопросами. Они были весьма резонными, учитывая непростую историю его с Линли отношений. Приведшая к катастрофическим последствиям автомобильная авария и связь, некогда существовавшая между Линли и собственной женой Сент-Джеймса, лежали на весах их дружбы. Но Сент-Джеймс давным-давно смирился со своей ролью в обеих ситуациях. И хотя ни одна из них не доставляла ему радости, он знал, что бесконечное копание в своем эмоциональном состоянии с оглядкой на прошлое было в высшей степени непродуктивным. Что случилось, то случилось. И хватит об этом.
— У него собачья работа, Хелен. Тебе даже трудно представить, что это за испытание для души. Если постоянно имеешь дело с изнанкой жизни, то у тебя два пути: или очерстветь — вот еще одно отвратительное убийство, которое надо спокойно расследовать, — или обозлиться. Лучше очерстветь, потому что черствость помогает выполнять работу. Злость мешает делу, и поэтому ты, сколько можешь, сдерживаешь ее. Но в конце концов что-то происходит, и ты взрываешься. Говоришь то, чего не думаешь. Делаешь то, чего при других обстоятельствах не сделал бы.
Она опустила голову и сказала:
— Точно. Злость. Его злость. Она постоянно здесь, под самой поверхностью. Она во всем, что он делает. Злость, копившаяся годами.
— Причина в его работе, а никак не в тебе.
— Знаю. Чего я не знаю — смогу ли я с ней жить. Она всегда будет — злость Томми, — как неожиданный гость к ужину, когда нет еды.
— Ты любишь его, Хелен?
Она издала короткий, жалобный, печальный смешок.
— Любить его и быть в состоянии прожить с ним жизнь — две абсолютно разные вещи. Я уверена в первом, но не во втором. И каждый раз, когда мне кажется, что я успокоила свои сомнения, что-то случается, и все они снова во мне поднимаются.
— Брак не для тех, кто ищет душевного спокойствия, — заметил Сент-Джеймс.
— Разве? — удивилась Хелен. — Разве у тебя его нет?
— У меня? Отнюдь. Битва постоянно кипит.
— Как ты это выносишь?
— Ненавижу скуку.
Хелен устало засмеялась. На лестнице послышались тяжелые шаги Коттера. Через минуту он появился в дверях с подносом.
— Кофе для всех, — провозгласил он. — Я принес вам и печенья, леди Хелен. Судя по вашему виду, хорошая порция шоколадного печенья вам не повредит.
— Не повредит, — согласилась Хелен.
Встав от компьютера, она пошла навстречу Коттеру. Тот поставил поднос на ближайший рабочий стол, нечаянно смахнув на пол какую-то фотографию. Пока Коттер наливал кофе, Хелен подняла фотографию и, перевернув, обреченно произнесла:
— О, господи. Никакого спасения. Сент-Джеймс увидел, что у нее в руке. Это была фотография мертвого тела Шарлотты Боуэн, которую вчера вечером он забрал у Деборы, та самая, которую, словно перчатку, Линли бросил им в лицо два дня назад. Нужно было выкинуть ее еще вчера, сообразил Сент-Джеймс. Эта проклятая фотография и без того дел наделала.
— Отдай мне ее, Хелен, — попросил он.
— Возможно, он был прав, — сказала она, не отдавая снимка. — Возможно, мы все же несем ответственность. О, не в том смысле, как говорил он. Но в более широком. Потому что мы думали, что от нас что-то зависит, тогда как правда заключается в том, что ни от кого ничего не зависит, ни-че-го…
— Ты веришь в это не больше, чем я, — сказал Сент-Джеймс. — Отдай фотографию.
Коттер взял чашку, вынул из пальцев Хелен снимок и передал его Сент-Джеймсу. Тот положил фотографию лицом вниз среди других, которые изучал до этого. Взял у Коттера кофе и больше ничего не сказал, пока тот не вышел из комнаты.
Тогда Сент-Джеймс продолжил:
— Хелен, по-моему, тебе нужно решить насчет себя и Томми раз и навсегда. Но еще я думаю, что ты не можешь использовать Шарлотту Боуэн для оправдания своих страхов.
— У меня нет никаких страхов.
— У нас всех они есть. Но боязнь совершить ошибку…
Дальнейшие слова улетучились вместе с мыслями. Говоря, Сент-Джеймс ставил чашку на стол, и его взгляд упал на фотографию, которую он только что туда положил.
— Что такое? Саймон, что случилось? — спросила Хелен, пока он, не глядя, нашаривал лупу.
Господи, осенило его, он же все время знал. Эта фотография находилась в его доме больше суток, а следовательно, более суток ему была доступна истина. Он быстро это понял, чувствуя, как в его сознание проникает ужас. Но еще он понял, что не смог распознать истину потому, что зациклился на оскорблениях, которые нанес им Томми. Если бы он не был сосредоточен на том, чтобы железной рукой держать себя за горло, он мог бы и сам взорваться, излить свою злость, а затем вернуться к нормальному состоянию. И тогда бы он узнал. Он бы увидел. Он был убежден в этом, потому что был убежден, что в обычных обстоятельствах он обратил бы внимание на то, что сейчас лежало у него перед глазами.
Он взял лупу. Рассмотрел очертания. Рассмотрел формы. И снова сказал себе, что в других обстоятельствах — он мог в этом поклясться, верил в это, знал это наверняка — он бы не пропустил того, что следовало с самого начала увидеть на этой фотографии.
25
— Я хочу осмотреть место вокруг мельницы при дневном свете.
— Компания вам нужна? В смысле, теперь вы знаете, где мельница, но я всегда готов… — Он взмахнул лопаткой, завершая предложение. Интересно, каким могло быть это завершение? — подумала Барбара. Все вам показать? Держаться поблизости? Быть там, если вам понадоблюсь? Однако она в нем не нуждалась. За многие годы она прекрасно научилась ни в ком не нуждаться. И сказала себе, что очень хочет сохранить существующее положение вещей. По-видимому, он прочитал это по ее лицу, потому что великодушно дал ей возможность сохранять его и дальше до бесконечности, сказав: — Или я мог бы начать проверку пунктов проката катеров. Если от мельницы до Аллингтона он вез ее по каналу, ему потребовался бы катер.
— Да, это следует проверить, — сказала Барбара.
— Тогда я этим и займусь.
Он выпустил на сковородку два яйца, посолил их, поперчил, убавил огонь и положил в тостер два куска хлеба. Похоже, подумала Барбара, Робина нисколько не обидело ее невысказанное желание провести этот рабочий день в одиночестве, и она поймала себя на том, что маленький, но коварный паучок разочарования пытается оплести ее кожу паутиной. Барбара смахнула ее. Нужно заниматься делом. Один ребенок погиб, другой — пропал. По сравнению с этим ее фантазии — пшик.
Ответив, что найдет дорогу к мельнице без письменных инструкций, Барбара оставила Робина мыть посуду. Однако она совершила небольшое, вызванное любопытством, отклонение от маршрута, завернув в Беверстокскую школу для мальчиков. Беверсток, как она поняла, проезжая под огромными кронами буков, окаймлявших подъездную аллею, являлся, вероятно, основным источником рабочих мест для деревни Вуттон-Кросс. Школа была огромной и требовала столь же огромного персонала для ее обслуживания. Не только учителей, но и садовников, сторожей, поваров, прачек, заведующих хозяйством и всех прочих. Оглядывая красиво размещенные здания, игровые поля, кустарник и парк, Барбара снова почувствовала упрямый укол интуиции, подсказывавшей: школа эта как-то связана с тем, что случилось с Шарлоттой Боуэн и Лео Лаксфордом. Слишком уж не похоже на простое совпадение, что Беверсток — школа Денниса Лаксфорда — находится в такой щекочущей нервы близости от места, где держали его дочь.
Барбара решила, что осторожная разведка не помешает, и припарковалась рядом с сооружением из бутового камня под высокой крышей, которое приняла за часовню. На другой стороне выметенной гравиевой дорожки маленькая, аккуратно окрашенная деревянная табличка указывала путь в офис директора. Подойдет, подумала Барбара.
Занятия, судя по всему, шли полным ходом, поскольку никого из мальчиков видно не было, кроме одного-единственного, одетого в черное молодого человека, покинувшего офис директора, когда туда входила Барбара.
Директор не сможет принять сержанта из Лондона, сказала Барбаре его секретарша. Его вообще нет в школе и не будет до конца дня, поэтому если сержант из Лондона желает договориться о встрече позже на этой неделе… Секретарша занесла карандаш над расписанием ежедневных встреч директора, ожидая ответа Барбары.
Барбара толком и не знала, как ответить, поскольку не совсем понимала, что привело ее в Беверсток, помимо смутного и беспокоящего чувства, что данная школа имеет ко всему этому отношение. Впервые с момента приезда в Уилтшир она пожалела, что с ней нет инспектора Линли. У того, похоже, никогда не бывало смутных и беспокоящих чувств — кроме как по отношению к Хелен Клайд, а еще вернее, по отношению к ней он не испытывал ничего, кроме смутных и беспокоящих чувств. Оказавшись перед секретаршей директора, Барбара осознала, что, прежде чем войти в этот офис без всякого представления о том, что она там будет делать, ей неплохо было бы обстоятельно посовещаться с инспектором, Барбара решила действовать в открытую. — Я расследую убийство Шарлотты Боуэн, девочки, которую в воскресенье нашли в канале.
И с удовлетворением увидела, что сразу нее целиком завладела вниманием секретарши, худой как скелет и, как минимум, семидесятилетней старой дамы — карандаш опустился на ежедневник.
— Эта девочка была дочерью одного из ваших выпускников, — продолжала Барбара. — Человека по имени Деннис Лаксфорд.
— Де-еннис?
Секретарша протянула первый слог. Барбара восприняла это как знак, что данное имя для нее не пустой звук.
— Он был здесь примерно тридцать лет назад, —подсказала Барбара.
— Тридцать лет назад — чепуха, — сказала секретарша. — Он был здесь в прошлом месяце.
Услышав шаги на лестнице, Сент-Джеймс поднял голову от комплекта фотографий из криминалистической лаборатории, которые он освежал в памяти, прежде чем выступить в суде в Олд-Бейли. Он услышал голос Хелен, говорившей Коттеру:
— Кофе мне не помешает. И тысячу раз спасибо, что предложили. Я проспала завтрак, поэтому все, что поможет мне хотя бы частично продержаться до обеда…
Снизу донесся голос Коттера, сообщавший, что кофе сейчас будет.
Хелен вошла в лабораторию. Сент-Джеймс с любопытством глянул на часы. Она сказала:
— Знаю. Ты ожидал меня сто лет назад. Извини.
— Тяжелая ночь?
— Ночи не было. Я не могла уснуть, поэтому не поставила будильник. Вряд ли он был нужен, раз уж я все равно лежала, пялясь в потолок. — Она положила на стол сумочку и, немедленно сбросив туфли, прошлепала к Сент-Джеймсу. — Только все это не совсем правда, да? Сначала я поставила будильник, но когда в три ночи я все еще не спала, я его просто выключила. По психологическим мотивам. Над чем мы работаем?
— Над делом Пэнкорда.
— Этого жуткого типа, который убил свою бабушку?
— Предположительно, Хелен. Мы выступаем на стороне защиты.
— Этого брошенного отцом и обиженного обществом бедняги, которого ошибочно обвиняют в том, что он бил молотком по голове восьмидесятилетнюю женщину?
— Да, дело Пэнкорда. — Сент-Джеймс вернулся к фотографиям, рассматривая их в лупу. — По каким психологическим мотивам? — спросил он.
Хелен вопросительно промычала, просматривая стопку отчетов и писем, готовясь рассортировать первые и ответить на вторые.
— Отключила будильник, ты имеешь в виду? Это должно было освободить мой мозг от беспокойства из-за того, что если я не усну в течение определенного промежутка времени, то не успею достаточно отдохнуть до звонка будильника. Поскольку именно беспокойство в первую очередь не давало мне отключиться, я подумала, что избавлю себя хотя бы от одного его источника, лишь бы уснуть. Ну, я и уснула. Только не проснулась вовремя.
— Значит, достоинства данного метода сомнительны.
— Дорогой Саймон, у него вообще нет достоинств. Я так и не заснула до пяти. А после этого ждать от своего организма пробуждения в половине восьмого — это уж, разумеется, слишком.
Сент-Джеймс положил лупу рядом с копией отчета об исследовании ДНК по сперме, взятой на месте преступления. Дела мистера Пэнкорда, похоже, плохи.
— А какие другие источники?
— Что?
Хелен подняла глаза от писем, ее гладкие волосы откинулись назад, и Сент-Джеймс заметил, что кожа под глазами у Хелен припухла.
— Отключение будильника должно было устранить один источник беспокойства, — сказал он. — Но были и другие?
— О, просто обычный неврит и невралгия.
Она произнесла это достаточно беззаботно, но Сент-Джеймс недаром знал ее пятнадцать лет.
— Вчера вечером здесь был Томми, Хелен, — сказал Сент-Джеймс.
— Да. — Она произнесла это как утверждение и занялась письмом на веленевой бумаге. Прочла его до конца, прежде чем поднять взгляд и сообщить о содержании письма: — Симпозиум в Праге, Саймон. Ты поедешь? Он будет только в декабре, но если ты захочешь подготовить доклад, времени не так уже и много.
— Томми извинился, — ровно произнес Сент-Джеймс, словно Хелен и не пыталась отвлечь его. — Передо мной. Он поговорил бы и с Деборой, но я подумал, что лучше сам ей передам.
— А кстати, где Дебора?
— В церкви Святого Ботолфа. Делает новые фотографии. — Наблюдая, как Хелен идет к компьютеру, включает его и открывает нужный файл, он сказал: — Похитили сына Денниса Лаксфорда, Хелен. От похитителя поступило такое же требование. Так что и это повисло на Томми. В настоящий момент он идет по краю пропасти. Хотя я понимаю, что нетрудно объяснить…
— Как ты можешь всегда — всегда — с такой легкостью его прощать? — требовательно спросила Хелен. — Неужели Томми никогда не совершал ничего такого, что заставило бы тебя покончить с вашей дружбой? — Сложив руки на коленях, она произнесла эти слова, глядя на экран монитора, а не на Саймона.
Сент-Джеймс задумался над ее вопросами. Они были весьма резонными, учитывая непростую историю его с Линли отношений. Приведшая к катастрофическим последствиям автомобильная авария и связь, некогда существовавшая между Линли и собственной женой Сент-Джеймса, лежали на весах их дружбы. Но Сент-Джеймс давным-давно смирился со своей ролью в обеих ситуациях. И хотя ни одна из них не доставляла ему радости, он знал, что бесконечное копание в своем эмоциональном состоянии с оглядкой на прошлое было в высшей степени непродуктивным. Что случилось, то случилось. И хватит об этом.
— У него собачья работа, Хелен. Тебе даже трудно представить, что это за испытание для души. Если постоянно имеешь дело с изнанкой жизни, то у тебя два пути: или очерстветь — вот еще одно отвратительное убийство, которое надо спокойно расследовать, — или обозлиться. Лучше очерстветь, потому что черствость помогает выполнять работу. Злость мешает делу, и поэтому ты, сколько можешь, сдерживаешь ее. Но в конце концов что-то происходит, и ты взрываешься. Говоришь то, чего не думаешь. Делаешь то, чего при других обстоятельствах не сделал бы.
Она опустила голову и сказала:
— Точно. Злость. Его злость. Она постоянно здесь, под самой поверхностью. Она во всем, что он делает. Злость, копившаяся годами.
— Причина в его работе, а никак не в тебе.
— Знаю. Чего я не знаю — смогу ли я с ней жить. Она всегда будет — злость Томми, — как неожиданный гость к ужину, когда нет еды.
— Ты любишь его, Хелен?
Она издала короткий, жалобный, печальный смешок.
— Любить его и быть в состоянии прожить с ним жизнь — две абсолютно разные вещи. Я уверена в первом, но не во втором. И каждый раз, когда мне кажется, что я успокоила свои сомнения, что-то случается, и все они снова во мне поднимаются.
— Брак не для тех, кто ищет душевного спокойствия, — заметил Сент-Джеймс.
— Разве? — удивилась Хелен. — Разве у тебя его нет?
— У меня? Отнюдь. Битва постоянно кипит.
— Как ты это выносишь?
— Ненавижу скуку.
Хелен устало засмеялась. На лестнице послышались тяжелые шаги Коттера. Через минуту он появился в дверях с подносом.
— Кофе для всех, — провозгласил он. — Я принес вам и печенья, леди Хелен. Судя по вашему виду, хорошая порция шоколадного печенья вам не повредит.
— Не повредит, — согласилась Хелен.
Встав от компьютера, она пошла навстречу Коттеру. Тот поставил поднос на ближайший рабочий стол, нечаянно смахнув на пол какую-то фотографию. Пока Коттер наливал кофе, Хелен подняла фотографию и, перевернув, обреченно произнесла:
— О, господи. Никакого спасения. Сент-Джеймс увидел, что у нее в руке. Это была фотография мертвого тела Шарлотты Боуэн, которую вчера вечером он забрал у Деборы, та самая, которую, словно перчатку, Линли бросил им в лицо два дня назад. Нужно было выкинуть ее еще вчера, сообразил Сент-Джеймс. Эта проклятая фотография и без того дел наделала.
— Отдай мне ее, Хелен, — попросил он.
— Возможно, он был прав, — сказала она, не отдавая снимка. — Возможно, мы все же несем ответственность. О, не в том смысле, как говорил он. Но в более широком. Потому что мы думали, что от нас что-то зависит, тогда как правда заключается в том, что ни от кого ничего не зависит, ни-че-го…
— Ты веришь в это не больше, чем я, — сказал Сент-Джеймс. — Отдай фотографию.
Коттер взял чашку, вынул из пальцев Хелен снимок и передал его Сент-Джеймсу. Тот положил фотографию лицом вниз среди других, которые изучал до этого. Взял у Коттера кофе и больше ничего не сказал, пока тот не вышел из комнаты.
Тогда Сент-Джеймс продолжил:
— Хелен, по-моему, тебе нужно решить насчет себя и Томми раз и навсегда. Но еще я думаю, что ты не можешь использовать Шарлотту Боуэн для оправдания своих страхов.
— У меня нет никаких страхов.
— У нас всех они есть. Но боязнь совершить ошибку…
Дальнейшие слова улетучились вместе с мыслями. Говоря, Сент-Джеймс ставил чашку на стол, и его взгляд упал на фотографию, которую он только что туда положил.
— Что такое? Саймон, что случилось? — спросила Хелен, пока он, не глядя, нашаривал лупу.
Господи, осенило его, он же все время знал. Эта фотография находилась в его доме больше суток, а следовательно, более суток ему была доступна истина. Он быстро это понял, чувствуя, как в его сознание проникает ужас. Но еще он понял, что не смог распознать истину потому, что зациклился на оскорблениях, которые нанес им Томми. Если бы он не был сосредоточен на том, чтобы железной рукой держать себя за горло, он мог бы и сам взорваться, излить свою злость, а затем вернуться к нормальному состоянию. И тогда бы он узнал. Он бы увидел. Он был убежден в этом, потому что был убежден, что в обычных обстоятельствах он обратил бы внимание на то, что сейчас лежало у него перед глазами.
Он взял лупу. Рассмотрел очертания. Рассмотрел формы. И снова сказал себе, что в других обстоятельствах — он мог в этом поклясться, верил в это, знал это наверняка — он бы не пропустил того, что следовало с самого начала увидеть на этой фотографии.
25
Когда все было позади и Барбара возвращалась на Бербейдж-роуд, она прониклась уверенностью, что решение пойти на поводу у вдохновения определенно было… вдохновением свыше. За чашкой чая из самовара, не посрамившего бы и праздника в честь двадцатилетия Ирины Прозоровой, секретарша позволила себе посплетничать от души и, направляемая точными вопросами Барбары, коснулась наконец насущной темы — Денниса Лаксфорда.
Поскольку Портли, так звали секретаршу, занимала свой пост в Беверстокской школе от сотворения мира — во всяком случае, так казалось, судя по количеству учеников, которых она помнила, — у Барбары голова пошла кругом от количества поведанных ей историй. Они были разные, но довольно скоро Барбара обнаружила, что любимейшие воспоминания относятся по большей части к области непристойного. Портли могла сообщить, какого мальчика вызывали на ковер за мастурбацию, за взаимную мастурбацию, мужеложество, скотоложество, fellatio и coitus (единичный или множественный), и делала это с удовольствием. Неуверенность в изложении появлялась в тех случаях, когда какой-то из мальчиков держал ширинку застегнутой.
Так было и с Деннисом Лаксфордом, хотя до этого Портли добрых пять минут распространялась о шестнадцати других подростках того же выпуска, которых выгнали на целый семестр, когда узнали, что они регулярно встречались с одной девушкой из деревни — два фунта за сеанс. Не просто потискаться, заявила Портли, а все по-настоящему, в старом погребе; девушка в результате забеременела, и если сержант желает взглянуть, где происходили исторические совокупления…
Барбара вернула ее назад к нужному предмету, сказав:
— Так насчет мистера Лаксфорда?.. Вообще-то я больше интересуюсь его недавним визитом, хотя и другие сведения действительно очень занимательны, и если бы у меня было побольше времени… Ну, вы сами понимаете — долг и все прочее.
Портли казалась разочарованной, но подчинилась.
Визит Лаксфорда касался его сына, наконец сообщила она. Лаксфорд приехал, чтобы поговорить с директором о зачислении мальчика с осеннего семестра. Он единственный ребенок — весьма своенравный единственный ребенок, если Портли не ошибается, — и мистер Лаксфорд подумал, что ему пойдет на пользу знакомство со строгостями и радостями жизни в Беверстоке. Поэтому он встретился с директором, а потом мужчины совершили экскурсию по школе, чтобы мистер Лаксфорд увидел, как она изменилась с тех пор, как он сам здесь учился.
— Экскурсию? — Барбара почувствовала покалывание в кончиках пальцев от скрытого смысла данного заявления. Хорошенько обследовать местность во время якобы осмотра школы перед тем, как поместить в нее сына… Вполне возможно, так Лаксфорд освежил свои воспоминания об окрестностях. — Что за экскурсию?
Они посетили классные комнаты, спальни, столовую, спортивный зал… Он все осмотрел, насколько помнила Портли.
И территорию видел? — хотела узнать Барбара. Игровые поля, школьную ферму и так далее?
Да вроде бы так, по словам Портли. Она не была уверена и, в поисках подсказки, провела Барбару в кабинет директора, где на стене висела художественно выполненная карта Беверстокской школы для мальчиков. Вокруг нее висели десятки фотографий беверстокцев за несколько десятилетий, и одна из них привлекла внимание Барбары — группа одетых по-походному мальчиков позировала на фоне ветряной мельницы. Барбара готова была побиться об заклад, что это была та самая мельница, в которой всего на прошлой неделе держали Шарлотту Боуэн.
— Эта ветряная мельница на территории Беверстока? — спросила Барбара, указывая на снимок.
— Что вы, нет, — ответила Портли. — Это старая мельница рядом с Грейт-Бедуином. Археологический кружок каждый год совершает туда экскурсию.
Услышав слова «археологический кружок», Барбара перелистала свой блокнот, ища записи, сделанные во время телефонного разговора с инспектором Линли. Она нашла их, прочла и обнаружила требуемую информацию внизу страницы: главный редактор «Осведомителя» был членом археологического кружка. Назывался он «Исследователи».
Барбара как можно скорей попрощалась и кинулась к своей машине. Ситуация прояснялась.
Она помнила путь до мельницы и следовала по нему, никуда не сворачивая. Поворот к мельнице был перекрыт полицейской лентой, и Барбара поставила автомобиль сразу перед ней, на обочине, густо заросшей полевыми цветами со склоненными фиолетовыми и белыми головками. Поднырнув под ленту, Барбара направилась к мельнице, отметив, что березы вдоль дороги и кроны деревьев, нависавшие над тропой, по которой она сейчас шла, почти закрывали мельницу от глаз проезжающих или проходящих мимо. Да и в любом случае вокруг не было ни души. Идеальное место для похитителя, привезшего с собой ребенка, или для убийцы, увозящего тело того же ребенка.
Ночью мельницу опечатали, но внутри Барбаре ничего не было нужно, она там уже все видела. Сейчас она вернулась, чтобы обозреть сооружение как часть ландшафта. Выйдя из-под сени деревьев, она толкнула старую калитку. Оказавшись в загоне, Барбара поняла, почему мельницу поставили именно на этом месте. Минувшей ночью было тихо, а сейчас задувал резкий ветер, и крылья старой мельницы поскрипывали. Если бы механизм до сих пор действовал, крылья вертелись бы и жернова мололи пшеницу.
При дневном свете стали видны и окружающие поля. Засеянные сурепкой, кукурузой и зерновыми, они тянулись, сколько хватало глаз. Не считая разрушенного дома мельника, ближайшее жилье находилось в полумиле отсюда. А ближайшими живыми существами были овцы, пасшиеся с восточной стороны от мельницы, за проволочной оградой. Вдалеке тарахтел трактор, двигаясь по краю поля. Но если и был здесь свидетель, способный сообщить, что произошло там, где находилась Барбара — на мельнице, — этот свидетель блеял среди овец.
Барбара подошла к овцам. Они жевали, равнодушные к ее присутствию.
— Ну, давайте, выкладывайте, — сказала она. — Вы же его видели, а?
Но они продолжали жевать.
Одна из овец отделилась от стада и направилась к Барбаре. На мгновение той показалось, что животное и в самом деле откликнулось на ее слова и приближается с мыслью пообщаться, пока не поняла, что та идет не к ней, а к невысокому желобу у ограды, где принялась пить воду.
Вода? Барбара отправилась на разведку. У дальнего конца желоба, защищенная с трех сторон оградкой из кирпичей, из земли торчала труба с краном. Не прикрытая ни от дождя, ни от снега, она была ржавой, но когда Барбара натянула перчатку и попробовала повернуть кран, никакого сопротивления, вызванного ржавчиной или коррозией, она не почувствовала. Потекла вода, чистая и сладкая.
Однако Барбара вспомнила слова Робина, что на таком расстоянии от ближайшей деревни вода, скорей всего, будет колодезной. Поэтому требовалось убедиться.
Она вернулась в деревню. «Лебедь» был открыт, предлагая своим посетителям пообедать, и Барбара припарковалась между заляпанным грязью трактором и древним «хамбером». Она вошла в заведение и была встречена обычным мгновением тишины, с которым всегда сталкивается в сельском пабе чужак. Но когда она кивнула местным и остановилась погладить по голове шотландскую овчарку, беседа возобновилась.
У стойки бара Барбара заказала лимонад, пакетик чипсов с солью и уксусом и кусок сегодняшнего специального блюда — пирога с луком пореем и брокколи. И когда хозяин поставил перед ней еду, Барбара предъявила, помимо трех фунтов семидесяти пяти пенсов, полицейское удостоверение.
Известно ли ему, спросила она хозяина, о теле девочки, найденном недавно в канале Кеннета и Эйвона?
Местные слухи, как оказалось, избавляли ее от необходимости что-либо объяснять. Хозяин ответил:
— Так вот, значит, чего там на горе прошлой ночью шумели.
Сам он вообще-то не видел, признался хозяин, но старый Джордж Томли — владелец фермы к югу от ветряной мельницы — не мог уснуть прошлой ночью из-за мучившего его ишиаса. Джордж-то и видел там весь этот свет и — плевать на ишиас — отправился посмотреть, что происходит. Разобрал, что там полиция, но предположил, что это снова дети набезобразничали.
После такого Барбара поняла, что ей, по-видимому, нет нужды темнить, лгать или хитрить. Она сказала хозяину паба, что на мельнице держали девочку, которую потом утопили. И утопили ее в водопроводной воде. На территории есть кран, и Барбара хотела узнать, не колодезная ли там вода.
Хозяин паба заявил, что понятия не имеет, какая на мельнице вода, но старый Джордж Томли — тот самый старый Джордж Томли — знает об окрестностях мельницы почти все, и если сержант захочет с ним поговорить, старый Джордж сидит сразу у доски для дартса.
Взяв свой пирог, чипсы и лимонад, Барбара прямиком направилась к Джорджу. Тот массировал больное бедро костяшками пальцев правой руки, а левой листал «Плейбой». Перед Джорджем стояли остатки обеда. Он тоже заказал блюдо дня.
— Вода? — заинтересовался он. — Чья вода?
Барбара стала объяснять. Джордж слушал, переводя взгляд с Барбары на журнал, словно делая сравнение не в ее пользу.
Но сведениями поделился охотно. Колодцев вокруг мельницы нет, сказал ей старик, когда она закончила свои разъяснения. Вода там магистральная, качается из деревни и хранится в резервуаре, закопанном в поле рядом с ветряной мельницей. Это поле — самое высокое в округе место, поэтому вода вытекает из резервуара сама собой.
— Но это водопроводная вода? — настаивала Барбара.
— Всегда была водопроводная, — ответил ей Джордж.
Блестяще, подумала Барбара. Фрагменты встают на место. Недавно поблизости был Лаксфорд. Подростком Лаксфорд посещал ветряную мельницу. Теперь ей нужно вложить ему в руки школьную форму Шарлотты. И у нее имелась замечательная идея, как это сделать.
По мнению Линли, район Кросс-Киз-клоуз был похож на место обитания Билла Сайкса[32]. Его узкие, похожие на ущелья переулки, извивающиеся между домами, примыкающими к Мэрилебон-лейн, были полностью лишены человеческого присутствия и в буквальном смысле слова не знали солнечного света. Когда Линли и Нката ступили сюда, оставив «бентли» на Булстрод-плейс, Линли спросил себя, о чем думала Ив Боуэн, позволяя дочери бродить здесь в одиночестве. Неужели она сама никогда здесь не бывала? — удивился он.
— Меня от этого места в дрожь бросает, — эхом откликнулся на мысли инспектора Нката. — Зачем такой малышке, как Шарлотта, сюда ходить?
— Вот сейчас главный вопрос, — заметил Линли.
— Черт, а зимой ей приходилось идти здесь в темноте, — с отвращением произнес Нката. — Все равно что нарываться на… — Он замедлил шаги, потом совсем остановился и посмотрел на Линли, остановившегося в трех шагах впереди него. — Нарываться на неприятности, — закончил он и продолжал: — Думаете, Боуэн знала про Чэмберса, инспектор? Могла сделать запрос у себя в министерстве и раскопать ту же грязь, что и мы нарыли на этого парня. Могла послать к нему на уроки свою девчушку и все сама подстроить, зная, что со временем мы докопаемся до его прошлого. И когда мы это сделаем — что мы только что и сделали, — то переключим внимание на него и забудем о ней.
Поскольку Портли, так звали секретаршу, занимала свой пост в Беверстокской школе от сотворения мира — во всяком случае, так казалось, судя по количеству учеников, которых она помнила, — у Барбары голова пошла кругом от количества поведанных ей историй. Они были разные, но довольно скоро Барбара обнаружила, что любимейшие воспоминания относятся по большей части к области непристойного. Портли могла сообщить, какого мальчика вызывали на ковер за мастурбацию, за взаимную мастурбацию, мужеложество, скотоложество, fellatio и coitus (единичный или множественный), и делала это с удовольствием. Неуверенность в изложении появлялась в тех случаях, когда какой-то из мальчиков держал ширинку застегнутой.
Так было и с Деннисом Лаксфордом, хотя до этого Портли добрых пять минут распространялась о шестнадцати других подростках того же выпуска, которых выгнали на целый семестр, когда узнали, что они регулярно встречались с одной девушкой из деревни — два фунта за сеанс. Не просто потискаться, заявила Портли, а все по-настоящему, в старом погребе; девушка в результате забеременела, и если сержант желает взглянуть, где происходили исторические совокупления…
Барбара вернула ее назад к нужному предмету, сказав:
— Так насчет мистера Лаксфорда?.. Вообще-то я больше интересуюсь его недавним визитом, хотя и другие сведения действительно очень занимательны, и если бы у меня было побольше времени… Ну, вы сами понимаете — долг и все прочее.
Портли казалась разочарованной, но подчинилась.
Визит Лаксфорда касался его сына, наконец сообщила она. Лаксфорд приехал, чтобы поговорить с директором о зачислении мальчика с осеннего семестра. Он единственный ребенок — весьма своенравный единственный ребенок, если Портли не ошибается, — и мистер Лаксфорд подумал, что ему пойдет на пользу знакомство со строгостями и радостями жизни в Беверстоке. Поэтому он встретился с директором, а потом мужчины совершили экскурсию по школе, чтобы мистер Лаксфорд увидел, как она изменилась с тех пор, как он сам здесь учился.
— Экскурсию? — Барбара почувствовала покалывание в кончиках пальцев от скрытого смысла данного заявления. Хорошенько обследовать местность во время якобы осмотра школы перед тем, как поместить в нее сына… Вполне возможно, так Лаксфорд освежил свои воспоминания об окрестностях. — Что за экскурсию?
Они посетили классные комнаты, спальни, столовую, спортивный зал… Он все осмотрел, насколько помнила Портли.
И территорию видел? — хотела узнать Барбара. Игровые поля, школьную ферму и так далее?
Да вроде бы так, по словам Портли. Она не была уверена и, в поисках подсказки, провела Барбару в кабинет директора, где на стене висела художественно выполненная карта Беверстокской школы для мальчиков. Вокруг нее висели десятки фотографий беверстокцев за несколько десятилетий, и одна из них привлекла внимание Барбары — группа одетых по-походному мальчиков позировала на фоне ветряной мельницы. Барбара готова была побиться об заклад, что это была та самая мельница, в которой всего на прошлой неделе держали Шарлотту Боуэн.
— Эта ветряная мельница на территории Беверстока? — спросила Барбара, указывая на снимок.
— Что вы, нет, — ответила Портли. — Это старая мельница рядом с Грейт-Бедуином. Археологический кружок каждый год совершает туда экскурсию.
Услышав слова «археологический кружок», Барбара перелистала свой блокнот, ища записи, сделанные во время телефонного разговора с инспектором Линли. Она нашла их, прочла и обнаружила требуемую информацию внизу страницы: главный редактор «Осведомителя» был членом археологического кружка. Назывался он «Исследователи».
Барбара как можно скорей попрощалась и кинулась к своей машине. Ситуация прояснялась.
Она помнила путь до мельницы и следовала по нему, никуда не сворачивая. Поворот к мельнице был перекрыт полицейской лентой, и Барбара поставила автомобиль сразу перед ней, на обочине, густо заросшей полевыми цветами со склоненными фиолетовыми и белыми головками. Поднырнув под ленту, Барбара направилась к мельнице, отметив, что березы вдоль дороги и кроны деревьев, нависавшие над тропой, по которой она сейчас шла, почти закрывали мельницу от глаз проезжающих или проходящих мимо. Да и в любом случае вокруг не было ни души. Идеальное место для похитителя, привезшего с собой ребенка, или для убийцы, увозящего тело того же ребенка.
Ночью мельницу опечатали, но внутри Барбаре ничего не было нужно, она там уже все видела. Сейчас она вернулась, чтобы обозреть сооружение как часть ландшафта. Выйдя из-под сени деревьев, она толкнула старую калитку. Оказавшись в загоне, Барбара поняла, почему мельницу поставили именно на этом месте. Минувшей ночью было тихо, а сейчас задувал резкий ветер, и крылья старой мельницы поскрипывали. Если бы механизм до сих пор действовал, крылья вертелись бы и жернова мололи пшеницу.
При дневном свете стали видны и окружающие поля. Засеянные сурепкой, кукурузой и зерновыми, они тянулись, сколько хватало глаз. Не считая разрушенного дома мельника, ближайшее жилье находилось в полумиле отсюда. А ближайшими живыми существами были овцы, пасшиеся с восточной стороны от мельницы, за проволочной оградой. Вдалеке тарахтел трактор, двигаясь по краю поля. Но если и был здесь свидетель, способный сообщить, что произошло там, где находилась Барбара — на мельнице, — этот свидетель блеял среди овец.
Барбара подошла к овцам. Они жевали, равнодушные к ее присутствию.
— Ну, давайте, выкладывайте, — сказала она. — Вы же его видели, а?
Но они продолжали жевать.
Одна из овец отделилась от стада и направилась к Барбаре. На мгновение той показалось, что животное и в самом деле откликнулось на ее слова и приближается с мыслью пообщаться, пока не поняла, что та идет не к ней, а к невысокому желобу у ограды, где принялась пить воду.
Вода? Барбара отправилась на разведку. У дальнего конца желоба, защищенная с трех сторон оградкой из кирпичей, из земли торчала труба с краном. Не прикрытая ни от дождя, ни от снега, она была ржавой, но когда Барбара натянула перчатку и попробовала повернуть кран, никакого сопротивления, вызванного ржавчиной или коррозией, она не почувствовала. Потекла вода, чистая и сладкая.
Однако Барбара вспомнила слова Робина, что на таком расстоянии от ближайшей деревни вода, скорей всего, будет колодезной. Поэтому требовалось убедиться.
Она вернулась в деревню. «Лебедь» был открыт, предлагая своим посетителям пообедать, и Барбара припарковалась между заляпанным грязью трактором и древним «хамбером». Она вошла в заведение и была встречена обычным мгновением тишины, с которым всегда сталкивается в сельском пабе чужак. Но когда она кивнула местным и остановилась погладить по голове шотландскую овчарку, беседа возобновилась.
У стойки бара Барбара заказала лимонад, пакетик чипсов с солью и уксусом и кусок сегодняшнего специального блюда — пирога с луком пореем и брокколи. И когда хозяин поставил перед ней еду, Барбара предъявила, помимо трех фунтов семидесяти пяти пенсов, полицейское удостоверение.
Известно ли ему, спросила она хозяина, о теле девочки, найденном недавно в канале Кеннета и Эйвона?
Местные слухи, как оказалось, избавляли ее от необходимости что-либо объяснять. Хозяин ответил:
— Так вот, значит, чего там на горе прошлой ночью шумели.
Сам он вообще-то не видел, признался хозяин, но старый Джордж Томли — владелец фермы к югу от ветряной мельницы — не мог уснуть прошлой ночью из-за мучившего его ишиаса. Джордж-то и видел там весь этот свет и — плевать на ишиас — отправился посмотреть, что происходит. Разобрал, что там полиция, но предположил, что это снова дети набезобразничали.
После такого Барбара поняла, что ей, по-видимому, нет нужды темнить, лгать или хитрить. Она сказала хозяину паба, что на мельнице держали девочку, которую потом утопили. И утопили ее в водопроводной воде. На территории есть кран, и Барбара хотела узнать, не колодезная ли там вода.
Хозяин паба заявил, что понятия не имеет, какая на мельнице вода, но старый Джордж Томли — тот самый старый Джордж Томли — знает об окрестностях мельницы почти все, и если сержант захочет с ним поговорить, старый Джордж сидит сразу у доски для дартса.
Взяв свой пирог, чипсы и лимонад, Барбара прямиком направилась к Джорджу. Тот массировал больное бедро костяшками пальцев правой руки, а левой листал «Плейбой». Перед Джорджем стояли остатки обеда. Он тоже заказал блюдо дня.
— Вода? — заинтересовался он. — Чья вода?
Барбара стала объяснять. Джордж слушал, переводя взгляд с Барбары на журнал, словно делая сравнение не в ее пользу.
Но сведениями поделился охотно. Колодцев вокруг мельницы нет, сказал ей старик, когда она закончила свои разъяснения. Вода там магистральная, качается из деревни и хранится в резервуаре, закопанном в поле рядом с ветряной мельницей. Это поле — самое высокое в округе место, поэтому вода вытекает из резервуара сама собой.
— Но это водопроводная вода? — настаивала Барбара.
— Всегда была водопроводная, — ответил ей Джордж.
Блестяще, подумала Барбара. Фрагменты встают на место. Недавно поблизости был Лаксфорд. Подростком Лаксфорд посещал ветряную мельницу. Теперь ей нужно вложить ему в руки школьную форму Шарлотты. И у нее имелась замечательная идея, как это сделать.
По мнению Линли, район Кросс-Киз-клоуз был похож на место обитания Билла Сайкса[32]. Его узкие, похожие на ущелья переулки, извивающиеся между домами, примыкающими к Мэрилебон-лейн, были полностью лишены человеческого присутствия и в буквальном смысле слова не знали солнечного света. Когда Линли и Нката ступили сюда, оставив «бентли» на Булстрод-плейс, Линли спросил себя, о чем думала Ив Боуэн, позволяя дочери бродить здесь в одиночестве. Неужели она сама никогда здесь не бывала? — удивился он.
— Меня от этого места в дрожь бросает, — эхом откликнулся на мысли инспектора Нката. — Зачем такой малышке, как Шарлотта, сюда ходить?
— Вот сейчас главный вопрос, — заметил Линли.
— Черт, а зимой ей приходилось идти здесь в темноте, — с отвращением произнес Нката. — Все равно что нарываться на… — Он замедлил шаги, потом совсем остановился и посмотрел на Линли, остановившегося в трех шагах впереди него. — Нарываться на неприятности, — закончил он и продолжал: — Думаете, Боуэн знала про Чэмберса, инспектор? Могла сделать запрос у себя в министерстве и раскопать ту же грязь, что и мы нарыли на этого парня. Могла послать к нему на уроки свою девчушку и все сама подстроить, зная, что со временем мы докопаемся до его прошлого. И когда мы это сделаем — что мы только что и сделали, — то переключим внимание на него и забудем о ней.