- Якобы Грыхенко подарил Орлу карманную атомную бомбу в "дипломате", чтобы всех шантажировать.
- Грыхенко очень полезный человек, раз такие ценные подарки делает! усмехнулся я. - Надо бы мне с ним тоже подружиться.
- Этот номер не пройдет, - с такой же усмешкой возразил Басилевич. Он журналистов на дух не переносит. На него уже пытались дело завести - за рукоприкладство.
- А может, такие-то предвыборные фокусы, - продолжал гадать Звонов. Отрубили связь, чтобы в Москве не знали, что у нас происходит.
На экране телевизора я увидел нечто знакомое - Предмостная площадь, омоновцы, обрабатывающие задержанного южанина. Слава богу, хоть я в кадр не попал.
- Глядя на такое, - заметил я, - начинаешь испытывать ностальгию по советским временам. Знаю, что глупо, и все равно за давностью лет кажется, что и ментов было меньше, и управу на них какую-то можно было найти.
- Почему глупо? - отозвался Басилевич. - Действительно, порядка было побольше. И не было этого беззастенчивого грабежа под названием "рыночная экономика".
Куда деться в России от споров о политике? До тех пор, что ли, пока простые граждане не получат возможность влиять на управление страной, они будут освобождаться от накопившегося раздражения в этих спорах?
Я сказал:
- Если почитать тогдашние газеты из тех, что были понезависимей, столько безобразий обнаружится! А было ещё больше, просто о них никто не знал. А то, как в очередях приходилось стоять, уже забыли? У нас в Москве прилавки к концу восьмидесятых опустели, а что здесь в провинции творилось, я и вообразить не могу.
- К тому времени все развалилось, - возразил Женька.
- Правильно, развалилось. И пришлось сооружать нечто новое, более прочное. Зачем тогда оплакивать социализм, если он был обречен?
- Ничего подобного, - заявил Наум. - Умелое руководство, и жили бы нормально. Это Горбачев свои реформы затеял и все похерил. А Ельцин добавил.
- Мне вот что неясно, - сказал я. - Вроде все учили марксизм, истмат всякий, в голову вдалбливали, что личности не творят историю - так почему же все упорно твердят, что огромную страну развалил единственный человек, гнусный ренегат, агент империализма? Сама система была обречена на гибель! Если человек с невеликими доходами три четверти своего бюджета тратит на оружие, будет он жить богато?
- Виталий, но вы должны согласиться, что прежняя власть заботилась о людях, а этой на всех наплевать, - не сдавался Басилевич.
- Эта забота была похожа на зоопарк в областном городе, - отпарировал я. - Запаршивевшие звери сидят в вонючих клетках, и их кормят объедками. В конце концов, это смехотворно. Вы что, считаете, что эти, - я ткнул в экран телевизора, где как раз показывали митинг коммунистов, - будут о ком-то заботиться, если придут к власти? Да я за них не буду голосовать из одного эстетического принципа. Вон, у Коркина вашего морда типично эсэсовская. А программа ихняя - просто бред: социализм плюс православие плюс "Боже, царя..." Кто церкви взрывал? Кто устроил в стране разгром почище татар? Даже с фашистами их нечего сравнивать. Они хуже фашистов.
- Видели, что сегодня с Женькой сделали? Это сегодня. А завтра? При социализме погромов не было, и один народ другой не резал.
- Не вас ли не приняли на физфак по национальному признаку? Забыли уже? Сколько ваших знакомых уехало в Израиль - от хорошей, что ли, жизни? У нынешнего правительства очень много грехов, но по крайней мере оно не занимается организованным уничтожением целых групп населения.
- А то, что страна вымирает от голода, вам этого мало?
- Хорош голод - полки ломятся от продуктов. Мгновенно магазины наполнились, едва частная инициатива вылезла из подполья. За все годы советской власти такого изобилия не было!
- Ну конечно, - добавил Звонов. - Проедаем то, что при социализме накоплено.
- Ой, только не надо мне про социализм. Что там было накоплено? Танки и автоматы Калашникова? Вот и идет пальба во всей стране. В конце девяностого даже в Москве все пропало в магазинах. А как только либерализация началась - сразу все появилось.
- Потому что Гайдар всю страну ограбил, - сказал Басилевич. - Все деньги, что граждане хранили в сберкассах, перед либерализацией цен были изъяты и пущены на покупку собственности и финансовые спекуляции. И никто этого не заметил, потому что цены выросли и вклады обесценились.
- Ничего подобного. Вы мыслите категориями социалистического хозяйства. Ну да, как цены отпустили, вклады обесценились, не спорю. Но эти деньги все равно ничего не стоили, потому что на них ничего нельзя было купить. Не Гайдар народ обманул, а советское государство, расплачиваясь никчемными бумажками. Богатство нынешних олигархов - от присвоения той собственности, которая числилась общенародной, а фактически принадлежало бюрократическому государству
- Нет, - не соглашался Басилевич. - Как же эта собственность может приносить доходы, если производство падает? Олигархи нажили свои миллиарды благодаря прокрутке в своих банках бюджетных денег, то есть наших с вами. Это что, капитализм? Закономерный результат - резкое падение жизненного уровня.
- Потому-то полки и ломятся, что покупать всю эту снедь некому, добавил Женька. - Забыл про врачей, военных, которым годами не платят зарплату?
- Однако они почему-то живы. Я не собираюсь оправдывать правительство, но все же они находят источник существования. Например, картошку сажают на дачных участках. Крутиться надо, крутиться.
- Хорошо вам так говорить, - сказал Басилевич. - Но крутиться не каждый сможет. И дело не только в личных качествах. У нас, в провинции, для тех, кто пытается жить честно, выход один - медленное умирание. Заслуживает одобрения государство, которое обрекает своих граждан на такое существование?
- Ну конечно, мы с вами максималисты. Нам с вами сразу светлый рай подавай. Но вы забыли, что жить приходится в стране, где народ за семьдесят лет привык к безделью, где коммунисты разрушили всякую мораль, не привив взамен никакой другой, и вполне логично, что этот вакуум оказался заполнен единственной моралью: главное в жизни - деньги. Отсюда и чудовищное взяточничество, и рэкет, и вымогательство. Если пол-страны занимается паразитированием на неокрепших рыночных структурах, возможна ли нормально функционирующая экономика? Так и будем жить на помойке, пока не научимся поддерживать предпринимателя.
- То есть жулика, - сказал Женька. - У нас в стране невозможно заработать деньги честным путем.
- Ну да, какой менталитет всю жизнь в себе культивировали, таким и приходится пользоваться. Мы сами вынуждаем предпринимателей к воровству, когда так к ним относимся.
- Какая разница! - махнул рукой Женька. - Все равно это другой мир, нам недоступный. Как подумаешь, какие деньги там крутятся, так невольно задаешься вопросом: а есть ли они вообще? Какой-то дутый весь этот бизнес.
- Вот мы, русские люди, в своем амплуа - взяли с запада все худшее, присобачили родную советскую бюрократию и получили дикий рынок, которым детей пугают. Настоящего рынка никто в глаза не видел, а уже кричат: "Хватит! Не хотим! Не надо!" Еще бы, если на шее сидит любимое государство во всеми заводами-пароходами нерентабельными, да ещё братва, да ещё чиновный рэкет, никто ни хрена производить не будет. Работать никто не хочет, а жить "как все" хотят. Теперь, если ты человек, у тебя и джакузи должна быть, и на Кипр летом. Вот и хапают где только можно.
- А в первую очередь - эти ваши демократы.
- Нечего их демократами называть. Жулики есть жулики, какими бы их убеждения ни были. При коммунистах мало воровали? А они сами? Все эти левые депутаты! Радетели о народном благе! Только и знают, что себе оклады повышать. Что делать, если социализм семьдесят лет обрубал всех, кто высовывается? Ну нет честных и толковых людей, чтобы страной управлять.
Спор прервало появление Ирки. Она некоторое время назад уже незаметно прокралась за нашими спинами, завернувшись в полотенце, в комнату, а сейчас вышла совершенно ослепительная, одетая в вечернее платье. Я такого у неё ещё не видел - в том же стиле, что и её новая прическа, почти полностью обнажающее спину, и с разрезом юбки чуть не до талии. Я, хоть был в костюме и при галстуке, рядом с ней почувствовал себя полным мужланом. Ирина была настолько неуместна в коридоре обшарпанной квартиры, что казалось, сейчас природа не выдержит этого безобразия, и либо её шикарный наряд превратится в лохмотья, либо стены рухнут. Я поспешно нацепил на неё плащ и потащил на улицу.
7.
Я повел жену в ресторан "Даурия" на улице Щетинкина (в любом сибирском городе найдется улица имени этого вездесущего партизана). Это был средней руки ресторан, не слишком пижонский и вполне уютный. Несмотря на то, что раньше я сюда заходил только пару раз, швейцар меня помнил. Мы выбрали столик подальше от входа, около скрытого шторой окна. Зал был заполнен наполовину, оркестр играл что-то интимно-умиротворенное. Приглушенный свет, казалось, ещё сильнее поглощался дубовыми панелями и темными скатертями на столах. Официант зажег свечку в склянке.
Ирина выбрала в меню куриные ножки, фаршированные грибами. К ним взяли кьянти. Но не успели принести заказ, как уютная тишина кончилась. В ресторан ввалилась целая толпа шумных личностей, среди которых я увидел Наталью Баснословову, светлоярскую поп-звезду. Все были возбуждены, веселы, и из их реплик я понял, что назначенный на вечер эстрадный концерт в поддержку Орла на площади 400-летия Светлоярска все-таки состоялся, и артисты изрядно развлеклись, выступая под снегопадом.
Они разместились в центре ресторана за несколькими сдвинутыми вместе столиками. На пятачке перед эстрадой появились танцующие. Ирка, вероятно, была не прочь к ним присоединиться, но я не рисковал её приглашать, чтобы не позорить себя и ее: умение танцевать не входит в число моих талантов. Неожиданно в зале появились ещё одно знакомое лицо, но я никак не мог понять - это тот самый телохранитель Дельфинова со смазливой рожей, или кто-то другой, уж больно типичная у него была внешность: молодой хлыщ, клубный завсегдатай, строящий свою жизнь по рецептам "ОМа" и прочих глянцевых журналов. Сомнений прибавляло то, что сейчас он был один. Ничем не выдавая, что знает меня, он уселся за свободный столик наискосок от нас, откуда мог наблюдать и за входом, и за нами. Он заказал ужин, начал есть... Потом я на несколько минут отвлекся, а когда снова вспомнил про него, он стоял в дверях и разговаривал с двумя людьми. Один из них был Дельфинов. Другого я не знал и не мог толком разглядеть в слабом свете, но когда я, обернувшись, наблюдал за ними, его глаза внезапно сверкнули, встретились с моими, и его взгляд, пролетев через весь зал, уколол меня ледяным жалом. Они переговорили, Дельфинов с неизвестным, не заходя в зал, исчезли, а молодой человек вернулся в зал, но не подходя к своему столику, направился к музыкантам, которые только что доиграли очередную песню, что-то заказал им, протянул купюру, а затем в наступившей паузе направился прямо к нам и обратился к Ирине:
- Потанцуем, не против?
Она подняла на меня глаза. Мне все это очень не понравилось, но я, как воспитанный человек, только пожал плечами. Ирина встала, подала ему обнаженную руку, он вывел её на середину опустевшего пространства - и оркестр заиграл танго.
Ее прическа, её платье - как раз это и могло навести на мысль заказать музыкантам танго, но откуда светлоярской мафии известно, что она умеет его танцевать? Или за мной так пристально следили, что знали, кто моя жена, знали, что она профессиональная, хоть и малоизвестная, актриса, а что ещё они знали? Молодой человек, вероятно, занимался бальными танцами до того, как податься в братву. Они танцевали превосходно - пробежка по направлению двух сжимающих друг друга вытянутых рук, резкий разворот, кавалер эффектно нависает над дамой, выгнувшейся затылком к полу, его губы замирают в сантиметре от её губ, и мелодия после этой завораживающей паузы продолжается едва ли не маршевым ритмом, который умеряет нежная синтезаторная скрипка, вдруг взрывающаяся пируэтами, закрученными наподобие скрипичного ключа. Именно такой в глазах выскочек-плебеев была великосветская жизнь с её утрированно-пышными страстями и трагедиями. Все эти показные чувства были искусственными, но кто может сказать, где кончается искусство и начинается жизнь? И всякий раз, как наступал очередной драматический момент танца, когда голая нога Ирины и тело замирали параллельно полу, я воображал, что эта имитация бурной страсти закончится настоящим выстрелом или ударом ножа, и готов был броситься, чтобы отобрать Ирку у этого опасного субъекта. Музыка то растекалась душещипательным минором, то семенила мелкими шажками, то вспухала пышными бумажными цветами, а напряжение все нарастало, и наконец, последняя, бесконечно растянутая пауза, заполненная скрипичным соло, когда я был совсем уверен, что это сейчас случится... Решительный финальный аккорд - и танцоры выпрямились и тут же поклонились в ответ на бурные аплодисменты. Хлопали все, даже официанты.
Дельфиновский бодигард отвел Ирину к нашему столику, небрежно поклонился и ушел доедать свой ужин. Ирка была возбуждена, разрумянилась, её грудь, едва скрытая краем черной с блестками ткани, высоко поднималась. Я кисло глядел, как она залпом выпивает бокал вина, и официант, до того не баловавший нас вниманием, тут же подлетел и снова наполнил опустевшую емкость. Хотя все, вопреки моим домыслам, окончилось благополучно, мне было очень не по себе - в мыслях холодной иглой прочно засел взгляд незнакомца в дверях.
- Ты чего надулся? - окликнула меня Ирка. - Завидуешь? Учись танцевать. Давай тебя научу!
- Знаешь ведь, как у меня с чувством ритма. Не в этом дело. Просто мне этот тип не нравится. Больше не соглашайся, если он тебя снова пригласит.
После неподражаемого танго мы оказались в центре внимания. Ирину начали постоянно приглашать танцевать люди из компании Баснослововой. В конце концов нас и вовсе перетащили за их стол. За Иркой все наперебой ухаживали, и Баснословова, бабенка с огромным, выпирающим из глубокого разреза бюстом и ногами, что называется, растущими от ушей, стала капризничать и заявлять о своих правах. Статус-кво восстановили тем, что упросили её спеть с эстрады, и она, немного поломавшись, выдала местный хит про сибирскую удаль. Мне тоже нашлась компания: какая-то усиленно молодящаяся дамочка усердно приставала ко мне, не оставив своих попыток даже после того, как я не слишком вежливо отказался с ней танцевать.
- Хотите я вам погадаю? - сказала она, завладевая моей ладонью и принявшись её изучать.
- Не ищите, не ищите, - усмехнулся я. - Все равно линии жизни не найдете. У меня её нет.
- Да я вообще не знаю, где эта линия жизни, - засмеялась она. - Я пытаюсь отыскать Холм Венеры, да что-то не вижу.
- Не повезло вам с рукой. У меня ни линий, ни холмов - одна плоская равнина. Хироманты эти, они, наверно, на культуристах свою науку выдумывали. Вот у тех-то всяких бугров и холмов навалом! Надо бы ещё попытаться по их мышцам судьбу предсказывать. Попробуйте, а?
- Зачем мне культуристы! - отмахивалась она. - Ну их! Они твердые, как дуб, ни погладить, ни приласкать. Мне обычные мужчины нравятся, - и чтобы пояснить, какие именно, прижала мою ладонь к своей груди.
Я машинально бросил взгляд на Ирку - не заметила ли она этих вольностей. Но супруга только пьянела и веселилась, во мне же опьянение лишь усиливало растущую тревогу. Наконец, кто-то предложил ехать в ночной клуб, и этот план был шумно одобрен всей компанией. Встав из-за стола, я не удержался, подошел к телохранителю Дельфинова, который ещё не ушел и в полном одиночестве потягивал вино, и спросил:
- Скажите, а кто был тот человек, с которым вы разговаривали в дверях? Я имею в виду второго, не вашего шефа.
Он поднял на меня прозрачные голубые глаза и спокойно ответил:
- Это был Алексей Алексеевич Долинов.
8.
Снегопад почти прекратился, и воздух был мокрым, оттепельным. Компания немедленно бросилась играть в снежки, закидывая друг друга еле слепленными, разваливающимися в воздухе комьями. Над притихшей вечерней улицей далеко разносились хохот и женские взвизги. Ирка приняла участие в забаве, нагибаясь к сугробам, зачерпывая снега и отчаянно швыряясь им в противников, а потом растирала замерзшие, покрасневшие пальцы. Мне в спину тоже угодил снежок - я обернулся и увидел давешнюю дамочку, набивавшуюся на ухаживания; она поощрительно смеялась, держа в руке уже готовый второй снежок. Но я только вежливо улыбнулся, не давая вовлечь себя в игру. На углу компания завернула в сторону ночного клуба, а мы остановились, чтобы поймать машину. Нас - то есть в основном Ирку - пытались утащить с собой, но она только отшучивалась и звонко шлепала по пытавшимся обнять её рукам. У неё требовали адрес, спрашивали, надолго ли она в Светлоярске, приглашали куда-то завтра вечером - она хохотала и показывала на меня:
- Ах, я не знаю ничего! Спросите у мужа! Я пьяная!
Наконец, мы погрузились в машину, к окнам прилипли лица, руки, нам выкрикивали слова прощания и всякие легкомысленные пожелания, даже Баснословова удостоила своей улыбкой - и ещё долго махали вслед.
Всю дорогу до дома - мы ещё заезжали к Звоновым, забрать иркин багаж я размышлял над ответом дельфиновского телохранителя, точнее, над фактом внимания этого легендарного Долинова к моей особе - и даже иногда поглядывал в зеркало, проверить, не увязался ли кто за нами. Ирина положила голову мне на плечо, то ли дремала, то ли просто расслабилась после бурного веселья. И только когда мы уже приехали, поднялись по лестнице, и я вставил ключ в замок, у меня похолодели руки. Ведь утром мы с Анжелой ушли из квартиры, не убрав постель. Я обреченно распахнул дверь, лихорадочно придумывая, как задержать Ирку в прихожей, включил свет, и едва не застонал. Такой пошлости, такой банальности я от Анжелы не ожидал! Перед обувницей на полу валялась её комбинация. Ума не приложу, когда эта девица успела её оборонить.
Я поспешно захлопнул дверь, прислонился к ней спиной, решив - все что угодно, но Ирину из квартиры выпускать нельзя - и возмущенно сказал:
- Ну свиньи! Ну поросята!
- Ты о ком? - спросила Ирка. То ли она в самом деле была пьяна и плохо соображала.
- Да Гришка Топорышкин - помнишь? Рок-музыкант местный. Поймал меня сегодня, пристал с ножом к горлу: подавай ему хату. "Я, говорит, такую телку снял, второй раз в жизни такого случая не будет. А вести её абсолютно некуда". Ну, я пожалел его, дал ключ. И хоть бы прибрались за собой, свинюшки!
У Ирины вспыхнули глаза. Мне показалось, что сейчас она полезет драться, но она отшвырнула ногой злополучную комбинацию в сторону, прошла в комнату и безмолвно застыла перед разворошенной постелью. Затем обернулась ко мне, раскрыла сумочку и швырнула в меня пачкой сложенных вдвое листков.
- Держи, - сказала она глухим, уязвленным голосом. - Это по твоей части.
И тут же сорвалась с места, бросилась мимо меня на кухню и хлопнула дверью так, что задребезжало стекло. Наступила тишина, только из-за стены доносилась музыка - "Цепеллины". Видать, соседский парнишка крутил старичков. Пронзительный голос Планта вопил в блюзовом ритме:
...Cryin' won't help you, prayin' won't do you no good...
Я подошел к кухонной двери. Силуэт Ирины за матовым стеклом был неподвижным. Потом она пошевелилась, сбросила плащ и опустилась на стул. Я подобрал разлетевшиеся по полу листки, начал читать и тут же забыл все семейные проблемы.
Это было подробное описание готовящегося на завтра мятежа в Светлоярске. Душой заговора был Долинов, главной фигурой - Орел. Не дожидаясь результатов голосования, путчисты собирались спровоцировать погромы (для чего предназначались завербованные Долиновым курбатовцы, другие экстремистские группировки и обыкновенная братва), бросить на подавление беспорядков заблаговременно введенные в город армейские части, под шумок захватить все стратегические объекты и объявить о неповиновении центральным властям. Расчет, вероятно, строился на том, что деморализованные федеральные силы, продемонстрировавшие в Чечне свою полную небоеспособность, не смогут провести ответных мер, и заговорщики установят в крае свою власть. А может быть, надеялись, что зараженные сепаратизмом регионы будут один за другим откалываться от центра и примыкать к Светлоярску, прельстившись зажигательными речами Орла.
Подробности этого плана так явно совпадали с тем, что я видел и слышал в городе, что его достоверность не вызывала никаких сомнений.
- Ирочка, откуда ты это взяла? - крикнул я через дверь.
Ирина распахнула дверь, ужасно красивая от злости.
- Вы, журналисты, имеете право не раскрывать свои источники!
- Но послушай, это же надо будет кому-то показывать. Что я буду отвечать на вопрос о том, откуда у меня эти бумаги?
- Придумаешь что-нибудь. Мне их дали под клятвенное обещание не раскрывать никаких имен.
- И ты сразу поверила, что все - правда?
- Откуда я знаю? Сам разбирайся.
Я ещё раз просмотрел листки. Никакой не ксерокс, распечатка на компьютере. Общий стиль изложения и отсутствие каких-либо пропусков наводили на мысль, что это - тщательно подготовленный донос. Вряд ли кому-нибудь пришло бы в голову хранить такой подробный компромат на самого себя.
- А я знаю, от кого это, - сказал я неожиданно для самого себя. - От Шимитовой. Точно?
Иркина приятельница Шимитова была женой одного из функционеров созданного Орлом движения "Великая Россия", которое мы между собой называли в шутку "За державу обидно".
- Ну, раз угадал, чего теперь скрывать. Вчера я как раз в театр собиралась, тут она позвонила, как бы важнейшее и секретнейшее дело. Назначила стрелку, устроила какую-то жуткую конспирацию со сменой такси... В конце концов затащила меня в женский туалет и там извлекла все это из лифчика. Но я надеюсь, что об её причастности ты никому не проболтаешься.
- И что дальше? Она просила что-нибудь сделать, передать кому-то?
- Нет. Просто вручила и убежала. Я тут же взяла отпуск за свой счет, купила билет...
- Только мне слабо верится, что это её инициатива, - размышлял я вслух, почти не слушая Ирину. - Скорее всего, её муж сам устроил утечку дезинформации.
- Зачем?
- Не знаю. Может, ему не понравилась эта затея Орла - ведь тот, вместо того, чтобы укреплять державу, только её разваливает.
- Возможно... Знаешь что? Сегодня, как раз перед отъездом, она мне позвонила вся в истерике и рассказала, что её мужа сбила машина, и он сейчас в Склифе в тяжелом состоянии. После этого я всю дорогу тряслась.
- Да... - пробормотал я. - Это вам не бомба в письменном столе... А граната с выдернутой чекой. Слушай, надо бежать, кого-то предупреждать. Ты в Москве кому-нибудь показывала?
- Нет.
- Почему?
- А кому? В ФСБ идти? Дубасу твоему звонить? Раз эти бумаги мне передали, значит, как бы считали, что я должна тебе вручить. А ты сам решай.
Ну, положим, она не знала, на какие пружины нажимать. А мне на кого выйти? Свою газету оповестить, заработав сомнительную славу первооткрывателя сенсации? Затем я вспомнил, что связи с Москвой все равно нет. Кажется, стало ясно, почему - путчисты уже действуют. А про Интернет, может, эти революционеры старого поколения забыли? Да нет, насколько я знал, Светлоярск связан с сетью через спутник, и если вся радиосвязь экранируется, эта тоже не работает. Все-таки я включил компьютер, попытался войти в сеть. Никакого коннекта.
Я взял телефон и первым делом позвонил, конечно, Эльбиным.
- Вить, а он опять убежал, - сказала Марина. - На службу вдруг срочно затребовали. Он собрался и уехал с час назад. Позвони ему туда. Телефон знаешь?
Появились смутные мысли, что какие-то пружины уже начали раскручиваться, но это только усилило мою решимость. Обычно я избегал звонить Андрею в УВД, чтобы не компрометировать тесными связями с журналистом, но сейчас звонок был по делу и срочным.
- Ты со мной давеча поделился конфиденциальной информацией, - начал я без предисловий, - а сейчас у меня есть нечто по твоей части, и кстати, с теми же действующими лицами.
- Это срочно? Я сам, понимаешь, не от скуки на работу ночью поперся.
- Срочнее не бывает.
- Ладно, приезжай. Позвонишь от проходной. Я тебе пропуск закажу.
- Родная моя, - сказал я Ирине, кладя трубку. - Я должен ехать.
- Я поеду с тобой, - тут же заявила она.
Я вопросительно взглянул на нее.
- Зачем?
- Не желаю я тут нюхать духи твоей пассии.
- Я же все объяснил...
- Я когда-нибудь приводила любовников домой? - прошипела она.
Не желая раздувать конфликт, я сказал примирительно:
- Ну, тогда собирайся.
Она не стала переодеваться, но демонстративно долго и тщательно подкрашивалась, от усердия высовывая кончик языка и поднося лицо к самому зеркалу. Я, пока ждал её, подумал-подумал и убрал оскверненную постель, чтобы она больше глаза не мозолила. Наконец, мы вышли на улицу. Снегопал почти прекратился, свежий густой снег поскрипывал под ногами и искрился в свете фонарей тысячами блесток, словно рассыпали битые елочные шарики.
В городе царило спокойствие. Гаишников, пожалуй, было многовато - едва ли не на каждом перекрестке стояли их обманчиво-неподвижные, белые с синими полосками машины, то "жигули", то "форды". Но скорее всего, они занимались обычным субботним сбором дани. Вывески и витрины магазинов рассеивали темноту разноцветными огнями, но люди на улицах почти отсутствовали, словно плотное одеяло снега погребло под собой всякую разумную жизнь.
- Грыхенко очень полезный человек, раз такие ценные подарки делает! усмехнулся я. - Надо бы мне с ним тоже подружиться.
- Этот номер не пройдет, - с такой же усмешкой возразил Басилевич. Он журналистов на дух не переносит. На него уже пытались дело завести - за рукоприкладство.
- А может, такие-то предвыборные фокусы, - продолжал гадать Звонов. Отрубили связь, чтобы в Москве не знали, что у нас происходит.
На экране телевизора я увидел нечто знакомое - Предмостная площадь, омоновцы, обрабатывающие задержанного южанина. Слава богу, хоть я в кадр не попал.
- Глядя на такое, - заметил я, - начинаешь испытывать ностальгию по советским временам. Знаю, что глупо, и все равно за давностью лет кажется, что и ментов было меньше, и управу на них какую-то можно было найти.
- Почему глупо? - отозвался Басилевич. - Действительно, порядка было побольше. И не было этого беззастенчивого грабежа под названием "рыночная экономика".
Куда деться в России от споров о политике? До тех пор, что ли, пока простые граждане не получат возможность влиять на управление страной, они будут освобождаться от накопившегося раздражения в этих спорах?
Я сказал:
- Если почитать тогдашние газеты из тех, что были понезависимей, столько безобразий обнаружится! А было ещё больше, просто о них никто не знал. А то, как в очередях приходилось стоять, уже забыли? У нас в Москве прилавки к концу восьмидесятых опустели, а что здесь в провинции творилось, я и вообразить не могу.
- К тому времени все развалилось, - возразил Женька.
- Правильно, развалилось. И пришлось сооружать нечто новое, более прочное. Зачем тогда оплакивать социализм, если он был обречен?
- Ничего подобного, - заявил Наум. - Умелое руководство, и жили бы нормально. Это Горбачев свои реформы затеял и все похерил. А Ельцин добавил.
- Мне вот что неясно, - сказал я. - Вроде все учили марксизм, истмат всякий, в голову вдалбливали, что личности не творят историю - так почему же все упорно твердят, что огромную страну развалил единственный человек, гнусный ренегат, агент империализма? Сама система была обречена на гибель! Если человек с невеликими доходами три четверти своего бюджета тратит на оружие, будет он жить богато?
- Виталий, но вы должны согласиться, что прежняя власть заботилась о людях, а этой на всех наплевать, - не сдавался Басилевич.
- Эта забота была похожа на зоопарк в областном городе, - отпарировал я. - Запаршивевшие звери сидят в вонючих клетках, и их кормят объедками. В конце концов, это смехотворно. Вы что, считаете, что эти, - я ткнул в экран телевизора, где как раз показывали митинг коммунистов, - будут о ком-то заботиться, если придут к власти? Да я за них не буду голосовать из одного эстетического принципа. Вон, у Коркина вашего морда типично эсэсовская. А программа ихняя - просто бред: социализм плюс православие плюс "Боже, царя..." Кто церкви взрывал? Кто устроил в стране разгром почище татар? Даже с фашистами их нечего сравнивать. Они хуже фашистов.
- Видели, что сегодня с Женькой сделали? Это сегодня. А завтра? При социализме погромов не было, и один народ другой не резал.
- Не вас ли не приняли на физфак по национальному признаку? Забыли уже? Сколько ваших знакомых уехало в Израиль - от хорошей, что ли, жизни? У нынешнего правительства очень много грехов, но по крайней мере оно не занимается организованным уничтожением целых групп населения.
- А то, что страна вымирает от голода, вам этого мало?
- Хорош голод - полки ломятся от продуктов. Мгновенно магазины наполнились, едва частная инициатива вылезла из подполья. За все годы советской власти такого изобилия не было!
- Ну конечно, - добавил Звонов. - Проедаем то, что при социализме накоплено.
- Ой, только не надо мне про социализм. Что там было накоплено? Танки и автоматы Калашникова? Вот и идет пальба во всей стране. В конце девяностого даже в Москве все пропало в магазинах. А как только либерализация началась - сразу все появилось.
- Потому что Гайдар всю страну ограбил, - сказал Басилевич. - Все деньги, что граждане хранили в сберкассах, перед либерализацией цен были изъяты и пущены на покупку собственности и финансовые спекуляции. И никто этого не заметил, потому что цены выросли и вклады обесценились.
- Ничего подобного. Вы мыслите категориями социалистического хозяйства. Ну да, как цены отпустили, вклады обесценились, не спорю. Но эти деньги все равно ничего не стоили, потому что на них ничего нельзя было купить. Не Гайдар народ обманул, а советское государство, расплачиваясь никчемными бумажками. Богатство нынешних олигархов - от присвоения той собственности, которая числилась общенародной, а фактически принадлежало бюрократическому государству
- Нет, - не соглашался Басилевич. - Как же эта собственность может приносить доходы, если производство падает? Олигархи нажили свои миллиарды благодаря прокрутке в своих банках бюджетных денег, то есть наших с вами. Это что, капитализм? Закономерный результат - резкое падение жизненного уровня.
- Потому-то полки и ломятся, что покупать всю эту снедь некому, добавил Женька. - Забыл про врачей, военных, которым годами не платят зарплату?
- Однако они почему-то живы. Я не собираюсь оправдывать правительство, но все же они находят источник существования. Например, картошку сажают на дачных участках. Крутиться надо, крутиться.
- Хорошо вам так говорить, - сказал Басилевич. - Но крутиться не каждый сможет. И дело не только в личных качествах. У нас, в провинции, для тех, кто пытается жить честно, выход один - медленное умирание. Заслуживает одобрения государство, которое обрекает своих граждан на такое существование?
- Ну конечно, мы с вами максималисты. Нам с вами сразу светлый рай подавай. Но вы забыли, что жить приходится в стране, где народ за семьдесят лет привык к безделью, где коммунисты разрушили всякую мораль, не привив взамен никакой другой, и вполне логично, что этот вакуум оказался заполнен единственной моралью: главное в жизни - деньги. Отсюда и чудовищное взяточничество, и рэкет, и вымогательство. Если пол-страны занимается паразитированием на неокрепших рыночных структурах, возможна ли нормально функционирующая экономика? Так и будем жить на помойке, пока не научимся поддерживать предпринимателя.
- То есть жулика, - сказал Женька. - У нас в стране невозможно заработать деньги честным путем.
- Ну да, какой менталитет всю жизнь в себе культивировали, таким и приходится пользоваться. Мы сами вынуждаем предпринимателей к воровству, когда так к ним относимся.
- Какая разница! - махнул рукой Женька. - Все равно это другой мир, нам недоступный. Как подумаешь, какие деньги там крутятся, так невольно задаешься вопросом: а есть ли они вообще? Какой-то дутый весь этот бизнес.
- Вот мы, русские люди, в своем амплуа - взяли с запада все худшее, присобачили родную советскую бюрократию и получили дикий рынок, которым детей пугают. Настоящего рынка никто в глаза не видел, а уже кричат: "Хватит! Не хотим! Не надо!" Еще бы, если на шее сидит любимое государство во всеми заводами-пароходами нерентабельными, да ещё братва, да ещё чиновный рэкет, никто ни хрена производить не будет. Работать никто не хочет, а жить "как все" хотят. Теперь, если ты человек, у тебя и джакузи должна быть, и на Кипр летом. Вот и хапают где только можно.
- А в первую очередь - эти ваши демократы.
- Нечего их демократами называть. Жулики есть жулики, какими бы их убеждения ни были. При коммунистах мало воровали? А они сами? Все эти левые депутаты! Радетели о народном благе! Только и знают, что себе оклады повышать. Что делать, если социализм семьдесят лет обрубал всех, кто высовывается? Ну нет честных и толковых людей, чтобы страной управлять.
Спор прервало появление Ирки. Она некоторое время назад уже незаметно прокралась за нашими спинами, завернувшись в полотенце, в комнату, а сейчас вышла совершенно ослепительная, одетая в вечернее платье. Я такого у неё ещё не видел - в том же стиле, что и её новая прическа, почти полностью обнажающее спину, и с разрезом юбки чуть не до талии. Я, хоть был в костюме и при галстуке, рядом с ней почувствовал себя полным мужланом. Ирина была настолько неуместна в коридоре обшарпанной квартиры, что казалось, сейчас природа не выдержит этого безобразия, и либо её шикарный наряд превратится в лохмотья, либо стены рухнут. Я поспешно нацепил на неё плащ и потащил на улицу.
7.
Я повел жену в ресторан "Даурия" на улице Щетинкина (в любом сибирском городе найдется улица имени этого вездесущего партизана). Это был средней руки ресторан, не слишком пижонский и вполне уютный. Несмотря на то, что раньше я сюда заходил только пару раз, швейцар меня помнил. Мы выбрали столик подальше от входа, около скрытого шторой окна. Зал был заполнен наполовину, оркестр играл что-то интимно-умиротворенное. Приглушенный свет, казалось, ещё сильнее поглощался дубовыми панелями и темными скатертями на столах. Официант зажег свечку в склянке.
Ирина выбрала в меню куриные ножки, фаршированные грибами. К ним взяли кьянти. Но не успели принести заказ, как уютная тишина кончилась. В ресторан ввалилась целая толпа шумных личностей, среди которых я увидел Наталью Баснословову, светлоярскую поп-звезду. Все были возбуждены, веселы, и из их реплик я понял, что назначенный на вечер эстрадный концерт в поддержку Орла на площади 400-летия Светлоярска все-таки состоялся, и артисты изрядно развлеклись, выступая под снегопадом.
Они разместились в центре ресторана за несколькими сдвинутыми вместе столиками. На пятачке перед эстрадой появились танцующие. Ирка, вероятно, была не прочь к ним присоединиться, но я не рисковал её приглашать, чтобы не позорить себя и ее: умение танцевать не входит в число моих талантов. Неожиданно в зале появились ещё одно знакомое лицо, но я никак не мог понять - это тот самый телохранитель Дельфинова со смазливой рожей, или кто-то другой, уж больно типичная у него была внешность: молодой хлыщ, клубный завсегдатай, строящий свою жизнь по рецептам "ОМа" и прочих глянцевых журналов. Сомнений прибавляло то, что сейчас он был один. Ничем не выдавая, что знает меня, он уселся за свободный столик наискосок от нас, откуда мог наблюдать и за входом, и за нами. Он заказал ужин, начал есть... Потом я на несколько минут отвлекся, а когда снова вспомнил про него, он стоял в дверях и разговаривал с двумя людьми. Один из них был Дельфинов. Другого я не знал и не мог толком разглядеть в слабом свете, но когда я, обернувшись, наблюдал за ними, его глаза внезапно сверкнули, встретились с моими, и его взгляд, пролетев через весь зал, уколол меня ледяным жалом. Они переговорили, Дельфинов с неизвестным, не заходя в зал, исчезли, а молодой человек вернулся в зал, но не подходя к своему столику, направился к музыкантам, которые только что доиграли очередную песню, что-то заказал им, протянул купюру, а затем в наступившей паузе направился прямо к нам и обратился к Ирине:
- Потанцуем, не против?
Она подняла на меня глаза. Мне все это очень не понравилось, но я, как воспитанный человек, только пожал плечами. Ирина встала, подала ему обнаженную руку, он вывел её на середину опустевшего пространства - и оркестр заиграл танго.
Ее прическа, её платье - как раз это и могло навести на мысль заказать музыкантам танго, но откуда светлоярской мафии известно, что она умеет его танцевать? Или за мной так пристально следили, что знали, кто моя жена, знали, что она профессиональная, хоть и малоизвестная, актриса, а что ещё они знали? Молодой человек, вероятно, занимался бальными танцами до того, как податься в братву. Они танцевали превосходно - пробежка по направлению двух сжимающих друг друга вытянутых рук, резкий разворот, кавалер эффектно нависает над дамой, выгнувшейся затылком к полу, его губы замирают в сантиметре от её губ, и мелодия после этой завораживающей паузы продолжается едва ли не маршевым ритмом, который умеряет нежная синтезаторная скрипка, вдруг взрывающаяся пируэтами, закрученными наподобие скрипичного ключа. Именно такой в глазах выскочек-плебеев была великосветская жизнь с её утрированно-пышными страстями и трагедиями. Все эти показные чувства были искусственными, но кто может сказать, где кончается искусство и начинается жизнь? И всякий раз, как наступал очередной драматический момент танца, когда голая нога Ирины и тело замирали параллельно полу, я воображал, что эта имитация бурной страсти закончится настоящим выстрелом или ударом ножа, и готов был броситься, чтобы отобрать Ирку у этого опасного субъекта. Музыка то растекалась душещипательным минором, то семенила мелкими шажками, то вспухала пышными бумажными цветами, а напряжение все нарастало, и наконец, последняя, бесконечно растянутая пауза, заполненная скрипичным соло, когда я был совсем уверен, что это сейчас случится... Решительный финальный аккорд - и танцоры выпрямились и тут же поклонились в ответ на бурные аплодисменты. Хлопали все, даже официанты.
Дельфиновский бодигард отвел Ирину к нашему столику, небрежно поклонился и ушел доедать свой ужин. Ирка была возбуждена, разрумянилась, её грудь, едва скрытая краем черной с блестками ткани, высоко поднималась. Я кисло глядел, как она залпом выпивает бокал вина, и официант, до того не баловавший нас вниманием, тут же подлетел и снова наполнил опустевшую емкость. Хотя все, вопреки моим домыслам, окончилось благополучно, мне было очень не по себе - в мыслях холодной иглой прочно засел взгляд незнакомца в дверях.
- Ты чего надулся? - окликнула меня Ирка. - Завидуешь? Учись танцевать. Давай тебя научу!
- Знаешь ведь, как у меня с чувством ритма. Не в этом дело. Просто мне этот тип не нравится. Больше не соглашайся, если он тебя снова пригласит.
После неподражаемого танго мы оказались в центре внимания. Ирину начали постоянно приглашать танцевать люди из компании Баснослововой. В конце концов нас и вовсе перетащили за их стол. За Иркой все наперебой ухаживали, и Баснословова, бабенка с огромным, выпирающим из глубокого разреза бюстом и ногами, что называется, растущими от ушей, стала капризничать и заявлять о своих правах. Статус-кво восстановили тем, что упросили её спеть с эстрады, и она, немного поломавшись, выдала местный хит про сибирскую удаль. Мне тоже нашлась компания: какая-то усиленно молодящаяся дамочка усердно приставала ко мне, не оставив своих попыток даже после того, как я не слишком вежливо отказался с ней танцевать.
- Хотите я вам погадаю? - сказала она, завладевая моей ладонью и принявшись её изучать.
- Не ищите, не ищите, - усмехнулся я. - Все равно линии жизни не найдете. У меня её нет.
- Да я вообще не знаю, где эта линия жизни, - засмеялась она. - Я пытаюсь отыскать Холм Венеры, да что-то не вижу.
- Не повезло вам с рукой. У меня ни линий, ни холмов - одна плоская равнина. Хироманты эти, они, наверно, на культуристах свою науку выдумывали. Вот у тех-то всяких бугров и холмов навалом! Надо бы ещё попытаться по их мышцам судьбу предсказывать. Попробуйте, а?
- Зачем мне культуристы! - отмахивалась она. - Ну их! Они твердые, как дуб, ни погладить, ни приласкать. Мне обычные мужчины нравятся, - и чтобы пояснить, какие именно, прижала мою ладонь к своей груди.
Я машинально бросил взгляд на Ирку - не заметила ли она этих вольностей. Но супруга только пьянела и веселилась, во мне же опьянение лишь усиливало растущую тревогу. Наконец, кто-то предложил ехать в ночной клуб, и этот план был шумно одобрен всей компанией. Встав из-за стола, я не удержался, подошел к телохранителю Дельфинова, который ещё не ушел и в полном одиночестве потягивал вино, и спросил:
- Скажите, а кто был тот человек, с которым вы разговаривали в дверях? Я имею в виду второго, не вашего шефа.
Он поднял на меня прозрачные голубые глаза и спокойно ответил:
- Это был Алексей Алексеевич Долинов.
8.
Снегопад почти прекратился, и воздух был мокрым, оттепельным. Компания немедленно бросилась играть в снежки, закидывая друг друга еле слепленными, разваливающимися в воздухе комьями. Над притихшей вечерней улицей далеко разносились хохот и женские взвизги. Ирка приняла участие в забаве, нагибаясь к сугробам, зачерпывая снега и отчаянно швыряясь им в противников, а потом растирала замерзшие, покрасневшие пальцы. Мне в спину тоже угодил снежок - я обернулся и увидел давешнюю дамочку, набивавшуюся на ухаживания; она поощрительно смеялась, держа в руке уже готовый второй снежок. Но я только вежливо улыбнулся, не давая вовлечь себя в игру. На углу компания завернула в сторону ночного клуба, а мы остановились, чтобы поймать машину. Нас - то есть в основном Ирку - пытались утащить с собой, но она только отшучивалась и звонко шлепала по пытавшимся обнять её рукам. У неё требовали адрес, спрашивали, надолго ли она в Светлоярске, приглашали куда-то завтра вечером - она хохотала и показывала на меня:
- Ах, я не знаю ничего! Спросите у мужа! Я пьяная!
Наконец, мы погрузились в машину, к окнам прилипли лица, руки, нам выкрикивали слова прощания и всякие легкомысленные пожелания, даже Баснословова удостоила своей улыбкой - и ещё долго махали вслед.
Всю дорогу до дома - мы ещё заезжали к Звоновым, забрать иркин багаж я размышлял над ответом дельфиновского телохранителя, точнее, над фактом внимания этого легендарного Долинова к моей особе - и даже иногда поглядывал в зеркало, проверить, не увязался ли кто за нами. Ирина положила голову мне на плечо, то ли дремала, то ли просто расслабилась после бурного веселья. И только когда мы уже приехали, поднялись по лестнице, и я вставил ключ в замок, у меня похолодели руки. Ведь утром мы с Анжелой ушли из квартиры, не убрав постель. Я обреченно распахнул дверь, лихорадочно придумывая, как задержать Ирку в прихожей, включил свет, и едва не застонал. Такой пошлости, такой банальности я от Анжелы не ожидал! Перед обувницей на полу валялась её комбинация. Ума не приложу, когда эта девица успела её оборонить.
Я поспешно захлопнул дверь, прислонился к ней спиной, решив - все что угодно, но Ирину из квартиры выпускать нельзя - и возмущенно сказал:
- Ну свиньи! Ну поросята!
- Ты о ком? - спросила Ирка. То ли она в самом деле была пьяна и плохо соображала.
- Да Гришка Топорышкин - помнишь? Рок-музыкант местный. Поймал меня сегодня, пристал с ножом к горлу: подавай ему хату. "Я, говорит, такую телку снял, второй раз в жизни такого случая не будет. А вести её абсолютно некуда". Ну, я пожалел его, дал ключ. И хоть бы прибрались за собой, свинюшки!
У Ирины вспыхнули глаза. Мне показалось, что сейчас она полезет драться, но она отшвырнула ногой злополучную комбинацию в сторону, прошла в комнату и безмолвно застыла перед разворошенной постелью. Затем обернулась ко мне, раскрыла сумочку и швырнула в меня пачкой сложенных вдвое листков.
- Держи, - сказала она глухим, уязвленным голосом. - Это по твоей части.
И тут же сорвалась с места, бросилась мимо меня на кухню и хлопнула дверью так, что задребезжало стекло. Наступила тишина, только из-за стены доносилась музыка - "Цепеллины". Видать, соседский парнишка крутил старичков. Пронзительный голос Планта вопил в блюзовом ритме:
...Cryin' won't help you, prayin' won't do you no good...
Я подошел к кухонной двери. Силуэт Ирины за матовым стеклом был неподвижным. Потом она пошевелилась, сбросила плащ и опустилась на стул. Я подобрал разлетевшиеся по полу листки, начал читать и тут же забыл все семейные проблемы.
Это было подробное описание готовящегося на завтра мятежа в Светлоярске. Душой заговора был Долинов, главной фигурой - Орел. Не дожидаясь результатов голосования, путчисты собирались спровоцировать погромы (для чего предназначались завербованные Долиновым курбатовцы, другие экстремистские группировки и обыкновенная братва), бросить на подавление беспорядков заблаговременно введенные в город армейские части, под шумок захватить все стратегические объекты и объявить о неповиновении центральным властям. Расчет, вероятно, строился на том, что деморализованные федеральные силы, продемонстрировавшие в Чечне свою полную небоеспособность, не смогут провести ответных мер, и заговорщики установят в крае свою власть. А может быть, надеялись, что зараженные сепаратизмом регионы будут один за другим откалываться от центра и примыкать к Светлоярску, прельстившись зажигательными речами Орла.
Подробности этого плана так явно совпадали с тем, что я видел и слышал в городе, что его достоверность не вызывала никаких сомнений.
- Ирочка, откуда ты это взяла? - крикнул я через дверь.
Ирина распахнула дверь, ужасно красивая от злости.
- Вы, журналисты, имеете право не раскрывать свои источники!
- Но послушай, это же надо будет кому-то показывать. Что я буду отвечать на вопрос о том, откуда у меня эти бумаги?
- Придумаешь что-нибудь. Мне их дали под клятвенное обещание не раскрывать никаких имен.
- И ты сразу поверила, что все - правда?
- Откуда я знаю? Сам разбирайся.
Я ещё раз просмотрел листки. Никакой не ксерокс, распечатка на компьютере. Общий стиль изложения и отсутствие каких-либо пропусков наводили на мысль, что это - тщательно подготовленный донос. Вряд ли кому-нибудь пришло бы в голову хранить такой подробный компромат на самого себя.
- А я знаю, от кого это, - сказал я неожиданно для самого себя. - От Шимитовой. Точно?
Иркина приятельница Шимитова была женой одного из функционеров созданного Орлом движения "Великая Россия", которое мы между собой называли в шутку "За державу обидно".
- Ну, раз угадал, чего теперь скрывать. Вчера я как раз в театр собиралась, тут она позвонила, как бы важнейшее и секретнейшее дело. Назначила стрелку, устроила какую-то жуткую конспирацию со сменой такси... В конце концов затащила меня в женский туалет и там извлекла все это из лифчика. Но я надеюсь, что об её причастности ты никому не проболтаешься.
- И что дальше? Она просила что-нибудь сделать, передать кому-то?
- Нет. Просто вручила и убежала. Я тут же взяла отпуск за свой счет, купила билет...
- Только мне слабо верится, что это её инициатива, - размышлял я вслух, почти не слушая Ирину. - Скорее всего, её муж сам устроил утечку дезинформации.
- Зачем?
- Не знаю. Может, ему не понравилась эта затея Орла - ведь тот, вместо того, чтобы укреплять державу, только её разваливает.
- Возможно... Знаешь что? Сегодня, как раз перед отъездом, она мне позвонила вся в истерике и рассказала, что её мужа сбила машина, и он сейчас в Склифе в тяжелом состоянии. После этого я всю дорогу тряслась.
- Да... - пробормотал я. - Это вам не бомба в письменном столе... А граната с выдернутой чекой. Слушай, надо бежать, кого-то предупреждать. Ты в Москве кому-нибудь показывала?
- Нет.
- Почему?
- А кому? В ФСБ идти? Дубасу твоему звонить? Раз эти бумаги мне передали, значит, как бы считали, что я должна тебе вручить. А ты сам решай.
Ну, положим, она не знала, на какие пружины нажимать. А мне на кого выйти? Свою газету оповестить, заработав сомнительную славу первооткрывателя сенсации? Затем я вспомнил, что связи с Москвой все равно нет. Кажется, стало ясно, почему - путчисты уже действуют. А про Интернет, может, эти революционеры старого поколения забыли? Да нет, насколько я знал, Светлоярск связан с сетью через спутник, и если вся радиосвязь экранируется, эта тоже не работает. Все-таки я включил компьютер, попытался войти в сеть. Никакого коннекта.
Я взял телефон и первым делом позвонил, конечно, Эльбиным.
- Вить, а он опять убежал, - сказала Марина. - На службу вдруг срочно затребовали. Он собрался и уехал с час назад. Позвони ему туда. Телефон знаешь?
Появились смутные мысли, что какие-то пружины уже начали раскручиваться, но это только усилило мою решимость. Обычно я избегал звонить Андрею в УВД, чтобы не компрометировать тесными связями с журналистом, но сейчас звонок был по делу и срочным.
- Ты со мной давеча поделился конфиденциальной информацией, - начал я без предисловий, - а сейчас у меня есть нечто по твоей части, и кстати, с теми же действующими лицами.
- Это срочно? Я сам, понимаешь, не от скуки на работу ночью поперся.
- Срочнее не бывает.
- Ладно, приезжай. Позвонишь от проходной. Я тебе пропуск закажу.
- Родная моя, - сказал я Ирине, кладя трубку. - Я должен ехать.
- Я поеду с тобой, - тут же заявила она.
Я вопросительно взглянул на нее.
- Зачем?
- Не желаю я тут нюхать духи твоей пассии.
- Я же все объяснил...
- Я когда-нибудь приводила любовников домой? - прошипела она.
Не желая раздувать конфликт, я сказал примирительно:
- Ну, тогда собирайся.
Она не стала переодеваться, но демонстративно долго и тщательно подкрашивалась, от усердия высовывая кончик языка и поднося лицо к самому зеркалу. Я, пока ждал её, подумал-подумал и убрал оскверненную постель, чтобы она больше глаза не мозолила. Наконец, мы вышли на улицу. Снегопал почти прекратился, свежий густой снег поскрипывал под ногами и искрился в свете фонарей тысячами блесток, словно рассыпали битые елочные шарики.
В городе царило спокойствие. Гаишников, пожалуй, было многовато - едва ли не на каждом перекрестке стояли их обманчиво-неподвижные, белые с синими полосками машины, то "жигули", то "форды". Но скорее всего, они занимались обычным субботним сбором дани. Вывески и витрины магазинов рассеивали темноту разноцветными огнями, но люди на улицах почти отсутствовали, словно плотное одеяло снега погребло под собой всякую разумную жизнь.