Страница:
Медицинский эксперт стоял на коленях перед зверски изувеченным телом Кэрол Джордан; вытащив из кармана хирургические перчатки, Гримальди присоединился к нему.
Калли и Хаузер стояли в стороне, прислонившись к стене, но могли видеть и слышать все происходящее.
Едва увидев тело, Калли скривился и отвернулся. Он заметил, что взгляд Хаузер стал суровым, но она сохранила спокойствие и выражение ее лица не изменилось. Ей случалось видывать и худшее. Она повернулась к нему, и он угадал ее мысли.
— Итак, что мы имеем? — спросил Гримальди у медицинского эксперта, который делал свое дело, сохраняя такой же невозмутимый вид, как и Хаузер.
— Резаные раны, — ответил медицинский эксперт, — Ты слышал об убийстве в Нью-Джерси вчера вечером?
— Да. Мы получили факс сегодня утром. ФБР считает, что это дело рук «Трупосоставителя». Похоже, в Вирджинии для него стало слишком жарко.
— А судя по этому убийству, сейчас он здесь, в Нью-Йорке.
— Он опять совершил убийство? В Нью-Джерси? — спросила Хаузер, подвигаясь ближе к телу. — Вчера вечером?
— В Мэнсфилде, — ответил Гримальди. — Молодая девушка лет двадцати или чуть старше.
— Была ли там записка? — спросила Хаузер.
— Да, — не раздумывая, подтвердил Гримальди и тут же спохватился, вспомнив, кем работает его прежняя напарница. — Забудь о том, что я сказал, Джули. Эфбээровцы ничего не сообщают прессе о записках.
— Посмотрите-ка, — сказал медицинский эксперт, извлекая пинцетом из вагинальной полости сложенный листок бумаги. Гримальди взял записку и стал осторожно ее разворачивать.
Хаузер заметила, что записка написана на квитанции. Толстая пачка квитанций лежала на прилавке. Тут же находилась и шариковая ручка.
— Уберите эти квитанции и ручку в пакет, — сказала она детективу из группы предварительного осмотра.
Детектив посмотрел на нее так, словно хотел сказать: «Кто ты, черт побери, такая?»
— Она свой человек, — заметил Гримальди.
— Извините, — произнесла Хаузер. — В свое время я тоже занималась этим делом.
Гримальди хотел было прочитать вслух содержание записки, но Хаузер опередила его.
— "Недолго пробудешь ты с нею", — проговорила Хаузер, глядя в упор на Калли. — А на записке, найденной в Нью-Джерси, вероятно, было написано: «Не зря говорили подруги ее».
Гримальди быстро повернулся к ней. Он заметил, как они с Калли обменялись взглядами, и теперь вопросительно смотрел на свою бывшую напарницу.
— Я чего-нибудь не понимаю?
— Один из моих источников информации сообщил мне содержание первых четырех записок, но я не опубликовала их. Это слова одной песни в стиле кантри. Убийца составляет короткие отрывки из этой песни.
— Ты занимаешься этим убийцей-маньяком?
Хаузер кивнула. Гримальди встал и кивком головы позвал ее наружу. Он отвел ее от полицейских и репортеров. Калли последовал за ними.
— Послушай, Джули, ты моя подруга, и я люблю тебя, — сказал Гримальди. — Но у меня такое чувство, будто ты чего-то недоговариваешь. Ты занимаешься серийными убийствами и появляешься как раз в то время, когда он убивает свою очередную жертву. История о подделке денег только прикрытие?
— Нет, это часть общей истории.
— Какова же остальная часть?
— Этого мы не можем сказать, — вмешался Калли, не без оснований опасаясь, как бы Хаузер не сболтнула чего-нибудь лишнего.
Голос Гримальди зазвучал октавой ниже, с грубой прямотой, а его палец уставился прямо в лицо Калли.
— Послушай, я тебя не знаю. Но вижу, что под кожаной курткой ты носишь пушку. Ведь у тебя нет лицензии на ношение оружия, верно?
— Есть, но не с собой, — извернулся Калли. — Я могу дать тебе номер телефона, позвони, там тебе все объяснят, но думаю, что тебе не стоит совать руку в банку со скорпионами.
— Может, да, а может, нет. Ты из федеральной полиции? Из секретной службы? Из ФБР?
— Я бы предпочел не говорить на эту тему.
— Но ты и так высказался достаточно ясно.
Гримальди повернулся к Хаузер.
— Может, ты скажешь мне, что происходит?
— Не могу. Не сейчас, во всяком случае.
— Джули, это ведь я, Тони.
— Я знаю. — Она посмотрела на Калли, который отвернулся и покачал головой. — Я должна поговорить с ним несколько минут, с глазу на глаз. О'кей, Тони?
— О'кей. Но только не пудри мне мозги. Если ты что-нибудь знаешь об этом психе, который зарезал девушку, выкладывай. Я буду внутри, — сказал Гримальди и пошел прочь.
— Мы должны рассказать ему, Калли, — сказала Хаузер. — И дать ему фото Малика.
— Нет. Во мне все кипит, как и в тебе, когда я вижу, что он вытворяет, но поймать его должен я. Обещаю тебе, что я его поймаю.
— А пока ты будешь его ловить, он убьет кого-нибудь еще? Когда мы договорились с тобой, что я буду молчать, само собой подразумевалось, что он прекратит убийства. В прошлом месяце он убивал по одной девушке каждую неделю, теперь он убивает каждый день. Этого не предусмотрел наш уговор.
Калли понимал, что стоит на зыбкой почве, но не хотел сдаваться.
— Этого не предусмотрел и мой уговор, но мы должны довести дело до конца. Я чувствую, мы вот-вот его поймаем.
— Боже мой, Калли. Ты не можешь допустить, чтобы убийства продолжались. Тони хорошо знает свой участок, у него тут есть осведомители, он знаком со всей этой братией из русской мафии, и у него куда больше шансов захватить Малика, чем у нас или ФБР.
— Послушай. По всей вероятности, Малик приехал сюда, чтобы получить причитающуюся ему долю поддельных денег. И если клише, как утверждает Грегус, находятся у него, это означает, что печатник получил их поздним вечером или сегодня рано утром. На то, чтобы отпечатать деньги, уйдет большая часть дня. Стало быть, Малик пробудет здесь по крайней мере еще несколько часов.
— А если он еще кого-нибудь убьет?
— Малик не подозревает, что мы здесь, но если по всему городу забегают полицейские, показывая всем его фотографию, сразу же узнает об этом. Как пить дать. Если мы призовем на помощь твоего друга, Малик уйдет в глубокое подполье. А получив деньги, бесследно испарится; ищи тогда ветра в поле.
— А если получит деньги, прежде чем мы его найдем, все равно испарится.
— Дай мне еще день, — сказал Калли. — Если я не найду его сегодня, то предупрежу Грегуса, что выхожу из игры, и присоединюсь к Гримальди.
— Ты же сказал, что если к концу дня деньги будут напечатаны, Малик скроется. О чем же мы договариваемся?
Хаузер стояла, глядя на берег. Как ни хотелось ей подготовить сенсационный материал, она больше не могла утаивать информацию, которая помогла бы поймать Малика. Она повернулась спиной к Калли. Ей казалось, что она нашла приемлемый компромисс.
— Договоримся так. Можешь согласиться, можешь — нет. Если не согласишься, я расскажу Тони все, что знаю. Ты дашь ему фотографию Малика с тем условием, что если он отыщет его, ты будешь принимать участие в его захвате. Если ты сам поймаешь его, никаких проблем не будет. Если это сделает Тони... ну что ж, я уверена, что твои друзья в Лэнгли сумеют прикрыть свои задницы. — Она умоляюще заглянула ему в глаза. — Ты должен рассказать ему, Калли, должен договориться с ним о сотрудничестве. Все остальные варианты неприемлемы.
Калли знал, что она права. Вид изувеченной девушки на Брайтон-Бич поставил его лицом к лицу с ужасающей реальностью. Все это уже нельзя было рассматривать как операцию, проводимую Управлением в целях предотвращения утечки важной информации. Он также знал, что Малик никогда не сдастся живым, а его смерть устроит все заинтересованные стороны.
— Но мы ничего не расскажем твоему другу об интересе, проявляемом к этому делу Управлением, а также о прошлом Малика. Идет?
— Идет. Но ты недооцениваешь его. Ты думаешь, он не вычислил, кого ты представляешь?
— Вычислить можно все что угодно. Но получить подтверждение своим предположениям — дело совсем другое.
— Хорошо. Можешь не рассказывать ему, что ты из ЦРУ. Придумай любую легенду, чтобы объяснить свой интерес. Все, что он должен знать, это кого ловить.
— Позови его сюда, — сказал Калли. — Я с ним поговорю.
Через минуту Хаузер вернулась вместе с Гримальди.
— Вы хотите мне что-то сообщить? — спросил он.
— Только сперва мы должны договориться. Я сообщу вам все, что могу, но работать будете вы сами. Не сотрудничая с ФБР.
— Никаких проблем. Я намерен разыскать преступника и не хочу, чтобы расследование превратилось в трехъярусный цирк и серию конференций на высоком уровне.
— И если вы найдете его, я должен присутствовать при захвате.
— Даю слово.
Калли вынул из задернутого «молнией» кармана куртки фотографию Малика, снятую во время его проверки, и вручил ее Гримальди.
— Вот тот преступник, которого вы разыскиваете.
— "Трупосоставитель"?
— Да, это он.
— Вы уверены?
— На все сто.
— И...
— И — что?
— Как его зовут? Какие есть о нем сведения? Что он здесь делает? Откуда вы знаете, где его искать? И все прочее.
— Я не знаю, какое имя он носит сейчас.
— Каково его настоящее имя?
— Вам нет необходимости это знать.
— Почему бы мне не решить самому, что мне надо знать?
— Так не пойдет.
— В самом деле?
— Послушайте, Гримальди. Я готов с вами сотрудничать в той мере, в какой могу, но не разыгрывайте со мной крутого парня и не пытайтесь выжать из меня то, чего я не могу сказать. Если я, в свою очередь, нажму на вас, вы станете рядовым регулировщиком, разъезжающим на мотороллере. Я и так уже рассказал вам больше, чем имею право, поэтому перестанем спорить, чья штука длиннее, и объявим перемирие.
Гримальди пошел на попятный.
— О'кей, но я должен знать, зачем он сюда приехал, только тогда я смогу начать поиски.
— Он был замешан в похищении бумаги для печатания денежных знаков. У нас есть основания полагать, что в его распоряжении есть клише для изготовления фальшивых банкнот. Если это так, он приехал лишь для того, чтобы получить отпечатанные деньги; после этого он сразу же улетучится. Поэтому у нас мало времени. Найдите место, где печатаются деньги, и он в наших руках.
— Сколько еще ваших людей действует в районе, который обслуживает мой полицейский участок?
— Ни одного.
— Вы знаете кого-нибудь из его знакомых здесь?
— Только одного, и мы с Хаузер проследим за ним.
Гримальди пристально посмотрел на фотографию.
— Давно она снята?
— Три года назад.
— Он продолжает носить очки, бороду, усы?
— Вчера вечером был без них.
— Вы видели его вчера вечером?
— Около семи часов. Он столкнул нашу машину с дороги в Вирджинии.
— Не хотите рассказать об этом подробнее?
— Нет, — ответил Калли.
— Я знал, что вы так скажете. Ну, ладно, но только, пожалуйста, ведите себя тихо. Если найдете его, позовите меня. У вас нет тут никаких юридических прав, и я не хочу никаких перестрелок из вестернов в самом центре Брайтон-Бич.
Гримальди повернулся к Хаузер.
— Будь осторожна, Джули. Эти русские — крепкие орешки; колумбийские картели и ямайские группировки, с которыми нам до сих пор приходилось иметь дело, по сравнению с ними просто ребятишки, поющие в хоре. Им помогают накачивать мышцы прежние советские олимпийские чемпионы-тяжелоатлеты, и они сейчас усиленно занимаются вывозом наркотиков, в том числе и героина из бывших советских республик. Парни они умные и крутые, и убить для них все равно что муху прихлопнуть. В этом году на мне висит восемнадцать нераскрытых убийств. Большинство из них были совершены днем, и никто ничего не видел. Мы пробовали расследовать эти убийства, но везде натыкались на закрытые двери. Никто из них не хочет, чтобы его записали в «стукачи», как они называют осведомителей. Ко всему прочему никто из полицейских не знает русского языка; я сам учился на курсах русского языка, но без особого успеха. Единственная фраза, которую мне необходимо было запомнить по-русски: «Я ничего не знаю», потому что этой фразой они отвечают на все вопросы.
Недавно я допрашивал одного из русских. Кое-кому из его друзей не понравилась его компания, и они вывернули ему ногу, как крендель. Я допрашивал его об одном человеке, которого мы подозревали в убийстве. Он засмеялся, показал на свою скрюченную ногу и сказал: «Вы что, поступите со мной хуже, чем они?» Большинство из них побывали в советских тюрьмах, наши тюрьмы для них как загородные пансионы. Они пережили КГБ и ГУЛАГ, не боятся ни нас, ни кого-нибудь другого и прибегают к насилию с большей легкостью, чем любой псих или наркоман, каких тебе или мне приходилось встречать. Почти все наши ребята их побаиваются этим людям ничего не стоит вырезать или перестрелять всю семью полицейского.
— Картина ясна, — сказала Хаузер.
— Даже не думайте справиться с ними сами, — сказал Гримальди, вручая ей свою визитную карточку. — На обороте — телефон моего радиопейджера. Сообщайте мне о каждом пустяке.
Гримальди посмотрел на Калли.
— Вы не хотите ничего добавить об этом парне?
— Хочу. Все, что вы сказали, относится и к нему в еще большей степени, чем к другим. Никакого сравнения с психами, с которыми вам приходится иметь дело. Он ни за что не дастся вам в руки, поэтому забудьте о всяких ваших правилах. Стреляйте первыми, и стреляйте на поражение, я гарантирую вам, что его не удастся захватить живым.
— Вы знаете этого парня?
— Лучше, чем хотелось бы.
— Тогда ответьте: он сотрудник ЦРУ или бывший сотрудник ЦРУ?
— Нет, он не сотрудник, — вмешалась Хаузер.
— Но вы-то сотрудник ЦРУ, верно? — настаивал Гримальди.
Калли ничего не ответил.
— О'кей, не хотите сказать, не надо. Обойдем это, как вы сказали, молчанием.
— Хорошо. Потому что я все равно ничего не отвечу.
— Никакой пальбы. Как только вы узнаете что-нибудь новое, позвоните мне. Договорились?
— Договорились, — ответил Калли, зная, что вряд ли им представится возможность выполнить эту просьбу. — Так же поступайте и вы.
Хаузер накарябала на листке номер своего радиотелефона и вручила его Гримальди.
— Телефон у меня в сумке. Я буду вместе с Калли.
Гримальди взял листок.
— Помни, Джули. Не играй ни в какие игры с этими людьми. — И с этими словами он повернулся и пошел обратно к киоску.
— Ты была хорошим полицейским? — спросил Калли у Хаузер, когда они покинули причал и возвратились к машине.
— Думаю, да.
— Почему же ты ушла?
— Это долгая история.
— Расскажи мне о ней.
— Как-нибудь в другой раз. — Ее тон не оставлял сомнения, что тема исчерпана.
— О'Крюгер? — сказал Калли.
— Что?
— Гримальди назвал тебя старушкой О'Крюгер.
Хаузер улыбнулась.
— Я полуирландка, полунемка.
— Плохое сочетание. Напился в стельку и с песней «Залив Гэлуэй» вторгся в Польшу.
Глава 28
Калли и Хаузер стояли в стороне, прислонившись к стене, но могли видеть и слышать все происходящее.
Едва увидев тело, Калли скривился и отвернулся. Он заметил, что взгляд Хаузер стал суровым, но она сохранила спокойствие и выражение ее лица не изменилось. Ей случалось видывать и худшее. Она повернулась к нему, и он угадал ее мысли.
— Итак, что мы имеем? — спросил Гримальди у медицинского эксперта, который делал свое дело, сохраняя такой же невозмутимый вид, как и Хаузер.
— Резаные раны, — ответил медицинский эксперт, — Ты слышал об убийстве в Нью-Джерси вчера вечером?
— Да. Мы получили факс сегодня утром. ФБР считает, что это дело рук «Трупосоставителя». Похоже, в Вирджинии для него стало слишком жарко.
— А судя по этому убийству, сейчас он здесь, в Нью-Йорке.
— Он опять совершил убийство? В Нью-Джерси? — спросила Хаузер, подвигаясь ближе к телу. — Вчера вечером?
— В Мэнсфилде, — ответил Гримальди. — Молодая девушка лет двадцати или чуть старше.
— Была ли там записка? — спросила Хаузер.
— Да, — не раздумывая, подтвердил Гримальди и тут же спохватился, вспомнив, кем работает его прежняя напарница. — Забудь о том, что я сказал, Джули. Эфбээровцы ничего не сообщают прессе о записках.
— Посмотрите-ка, — сказал медицинский эксперт, извлекая пинцетом из вагинальной полости сложенный листок бумаги. Гримальди взял записку и стал осторожно ее разворачивать.
Хаузер заметила, что записка написана на квитанции. Толстая пачка квитанций лежала на прилавке. Тут же находилась и шариковая ручка.
— Уберите эти квитанции и ручку в пакет, — сказала она детективу из группы предварительного осмотра.
Детектив посмотрел на нее так, словно хотел сказать: «Кто ты, черт побери, такая?»
— Она свой человек, — заметил Гримальди.
— Извините, — произнесла Хаузер. — В свое время я тоже занималась этим делом.
Гримальди хотел было прочитать вслух содержание записки, но Хаузер опередила его.
— "Недолго пробудешь ты с нею", — проговорила Хаузер, глядя в упор на Калли. — А на записке, найденной в Нью-Джерси, вероятно, было написано: «Не зря говорили подруги ее».
Гримальди быстро повернулся к ней. Он заметил, как они с Калли обменялись взглядами, и теперь вопросительно смотрел на свою бывшую напарницу.
— Я чего-нибудь не понимаю?
— Один из моих источников информации сообщил мне содержание первых четырех записок, но я не опубликовала их. Это слова одной песни в стиле кантри. Убийца составляет короткие отрывки из этой песни.
— Ты занимаешься этим убийцей-маньяком?
Хаузер кивнула. Гримальди встал и кивком головы позвал ее наружу. Он отвел ее от полицейских и репортеров. Калли последовал за ними.
— Послушай, Джули, ты моя подруга, и я люблю тебя, — сказал Гримальди. — Но у меня такое чувство, будто ты чего-то недоговариваешь. Ты занимаешься серийными убийствами и появляешься как раз в то время, когда он убивает свою очередную жертву. История о подделке денег только прикрытие?
— Нет, это часть общей истории.
— Какова же остальная часть?
— Этого мы не можем сказать, — вмешался Калли, не без оснований опасаясь, как бы Хаузер не сболтнула чего-нибудь лишнего.
Голос Гримальди зазвучал октавой ниже, с грубой прямотой, а его палец уставился прямо в лицо Калли.
— Послушай, я тебя не знаю. Но вижу, что под кожаной курткой ты носишь пушку. Ведь у тебя нет лицензии на ношение оружия, верно?
— Есть, но не с собой, — извернулся Калли. — Я могу дать тебе номер телефона, позвони, там тебе все объяснят, но думаю, что тебе не стоит совать руку в банку со скорпионами.
— Может, да, а может, нет. Ты из федеральной полиции? Из секретной службы? Из ФБР?
— Я бы предпочел не говорить на эту тему.
— Но ты и так высказался достаточно ясно.
Гримальди повернулся к Хаузер.
— Может, ты скажешь мне, что происходит?
— Не могу. Не сейчас, во всяком случае.
— Джули, это ведь я, Тони.
— Я знаю. — Она посмотрела на Калли, который отвернулся и покачал головой. — Я должна поговорить с ним несколько минут, с глазу на глаз. О'кей, Тони?
— О'кей. Но только не пудри мне мозги. Если ты что-нибудь знаешь об этом психе, который зарезал девушку, выкладывай. Я буду внутри, — сказал Гримальди и пошел прочь.
— Мы должны рассказать ему, Калли, — сказала Хаузер. — И дать ему фото Малика.
— Нет. Во мне все кипит, как и в тебе, когда я вижу, что он вытворяет, но поймать его должен я. Обещаю тебе, что я его поймаю.
— А пока ты будешь его ловить, он убьет кого-нибудь еще? Когда мы договорились с тобой, что я буду молчать, само собой подразумевалось, что он прекратит убийства. В прошлом месяце он убивал по одной девушке каждую неделю, теперь он убивает каждый день. Этого не предусмотрел наш уговор.
Калли понимал, что стоит на зыбкой почве, но не хотел сдаваться.
— Этого не предусмотрел и мой уговор, но мы должны довести дело до конца. Я чувствую, мы вот-вот его поймаем.
— Боже мой, Калли. Ты не можешь допустить, чтобы убийства продолжались. Тони хорошо знает свой участок, у него тут есть осведомители, он знаком со всей этой братией из русской мафии, и у него куда больше шансов захватить Малика, чем у нас или ФБР.
— Послушай. По всей вероятности, Малик приехал сюда, чтобы получить причитающуюся ему долю поддельных денег. И если клише, как утверждает Грегус, находятся у него, это означает, что печатник получил их поздним вечером или сегодня рано утром. На то, чтобы отпечатать деньги, уйдет большая часть дня. Стало быть, Малик пробудет здесь по крайней мере еще несколько часов.
— А если он еще кого-нибудь убьет?
— Малик не подозревает, что мы здесь, но если по всему городу забегают полицейские, показывая всем его фотографию, сразу же узнает об этом. Как пить дать. Если мы призовем на помощь твоего друга, Малик уйдет в глубокое подполье. А получив деньги, бесследно испарится; ищи тогда ветра в поле.
— А если получит деньги, прежде чем мы его найдем, все равно испарится.
— Дай мне еще день, — сказал Калли. — Если я не найду его сегодня, то предупрежу Грегуса, что выхожу из игры, и присоединюсь к Гримальди.
— Ты же сказал, что если к концу дня деньги будут напечатаны, Малик скроется. О чем же мы договариваемся?
Хаузер стояла, глядя на берег. Как ни хотелось ей подготовить сенсационный материал, она больше не могла утаивать информацию, которая помогла бы поймать Малика. Она повернулась спиной к Калли. Ей казалось, что она нашла приемлемый компромисс.
— Договоримся так. Можешь согласиться, можешь — нет. Если не согласишься, я расскажу Тони все, что знаю. Ты дашь ему фотографию Малика с тем условием, что если он отыщет его, ты будешь принимать участие в его захвате. Если ты сам поймаешь его, никаких проблем не будет. Если это сделает Тони... ну что ж, я уверена, что твои друзья в Лэнгли сумеют прикрыть свои задницы. — Она умоляюще заглянула ему в глаза. — Ты должен рассказать ему, Калли, должен договориться с ним о сотрудничестве. Все остальные варианты неприемлемы.
Калли знал, что она права. Вид изувеченной девушки на Брайтон-Бич поставил его лицом к лицу с ужасающей реальностью. Все это уже нельзя было рассматривать как операцию, проводимую Управлением в целях предотвращения утечки важной информации. Он также знал, что Малик никогда не сдастся живым, а его смерть устроит все заинтересованные стороны.
— Но мы ничего не расскажем твоему другу об интересе, проявляемом к этому делу Управлением, а также о прошлом Малика. Идет?
— Идет. Но ты недооцениваешь его. Ты думаешь, он не вычислил, кого ты представляешь?
— Вычислить можно все что угодно. Но получить подтверждение своим предположениям — дело совсем другое.
— Хорошо. Можешь не рассказывать ему, что ты из ЦРУ. Придумай любую легенду, чтобы объяснить свой интерес. Все, что он должен знать, это кого ловить.
— Позови его сюда, — сказал Калли. — Я с ним поговорю.
Через минуту Хаузер вернулась вместе с Гримальди.
— Вы хотите мне что-то сообщить? — спросил он.
— Только сперва мы должны договориться. Я сообщу вам все, что могу, но работать будете вы сами. Не сотрудничая с ФБР.
— Никаких проблем. Я намерен разыскать преступника и не хочу, чтобы расследование превратилось в трехъярусный цирк и серию конференций на высоком уровне.
— И если вы найдете его, я должен присутствовать при захвате.
— Даю слово.
Калли вынул из задернутого «молнией» кармана куртки фотографию Малика, снятую во время его проверки, и вручил ее Гримальди.
— Вот тот преступник, которого вы разыскиваете.
— "Трупосоставитель"?
— Да, это он.
— Вы уверены?
— На все сто.
— И...
— И — что?
— Как его зовут? Какие есть о нем сведения? Что он здесь делает? Откуда вы знаете, где его искать? И все прочее.
— Я не знаю, какое имя он носит сейчас.
— Каково его настоящее имя?
— Вам нет необходимости это знать.
— Почему бы мне не решить самому, что мне надо знать?
— Так не пойдет.
— В самом деле?
— Послушайте, Гримальди. Я готов с вами сотрудничать в той мере, в какой могу, но не разыгрывайте со мной крутого парня и не пытайтесь выжать из меня то, чего я не могу сказать. Если я, в свою очередь, нажму на вас, вы станете рядовым регулировщиком, разъезжающим на мотороллере. Я и так уже рассказал вам больше, чем имею право, поэтому перестанем спорить, чья штука длиннее, и объявим перемирие.
Гримальди пошел на попятный.
— О'кей, но я должен знать, зачем он сюда приехал, только тогда я смогу начать поиски.
— Он был замешан в похищении бумаги для печатания денежных знаков. У нас есть основания полагать, что в его распоряжении есть клише для изготовления фальшивых банкнот. Если это так, он приехал лишь для того, чтобы получить отпечатанные деньги; после этого он сразу же улетучится. Поэтому у нас мало времени. Найдите место, где печатаются деньги, и он в наших руках.
— Сколько еще ваших людей действует в районе, который обслуживает мой полицейский участок?
— Ни одного.
— Вы знаете кого-нибудь из его знакомых здесь?
— Только одного, и мы с Хаузер проследим за ним.
Гримальди пристально посмотрел на фотографию.
— Давно она снята?
— Три года назад.
— Он продолжает носить очки, бороду, усы?
— Вчера вечером был без них.
— Вы видели его вчера вечером?
— Около семи часов. Он столкнул нашу машину с дороги в Вирджинии.
— Не хотите рассказать об этом подробнее?
— Нет, — ответил Калли.
— Я знал, что вы так скажете. Ну, ладно, но только, пожалуйста, ведите себя тихо. Если найдете его, позовите меня. У вас нет тут никаких юридических прав, и я не хочу никаких перестрелок из вестернов в самом центре Брайтон-Бич.
Гримальди повернулся к Хаузер.
— Будь осторожна, Джули. Эти русские — крепкие орешки; колумбийские картели и ямайские группировки, с которыми нам до сих пор приходилось иметь дело, по сравнению с ними просто ребятишки, поющие в хоре. Им помогают накачивать мышцы прежние советские олимпийские чемпионы-тяжелоатлеты, и они сейчас усиленно занимаются вывозом наркотиков, в том числе и героина из бывших советских республик. Парни они умные и крутые, и убить для них все равно что муху прихлопнуть. В этом году на мне висит восемнадцать нераскрытых убийств. Большинство из них были совершены днем, и никто ничего не видел. Мы пробовали расследовать эти убийства, но везде натыкались на закрытые двери. Никто из них не хочет, чтобы его записали в «стукачи», как они называют осведомителей. Ко всему прочему никто из полицейских не знает русского языка; я сам учился на курсах русского языка, но без особого успеха. Единственная фраза, которую мне необходимо было запомнить по-русски: «Я ничего не знаю», потому что этой фразой они отвечают на все вопросы.
Недавно я допрашивал одного из русских. Кое-кому из его друзей не понравилась его компания, и они вывернули ему ногу, как крендель. Я допрашивал его об одном человеке, которого мы подозревали в убийстве. Он засмеялся, показал на свою скрюченную ногу и сказал: «Вы что, поступите со мной хуже, чем они?» Большинство из них побывали в советских тюрьмах, наши тюрьмы для них как загородные пансионы. Они пережили КГБ и ГУЛАГ, не боятся ни нас, ни кого-нибудь другого и прибегают к насилию с большей легкостью, чем любой псих или наркоман, каких тебе или мне приходилось встречать. Почти все наши ребята их побаиваются этим людям ничего не стоит вырезать или перестрелять всю семью полицейского.
— Картина ясна, — сказала Хаузер.
— Даже не думайте справиться с ними сами, — сказал Гримальди, вручая ей свою визитную карточку. — На обороте — телефон моего радиопейджера. Сообщайте мне о каждом пустяке.
Гримальди посмотрел на Калли.
— Вы не хотите ничего добавить об этом парне?
— Хочу. Все, что вы сказали, относится и к нему в еще большей степени, чем к другим. Никакого сравнения с психами, с которыми вам приходится иметь дело. Он ни за что не дастся вам в руки, поэтому забудьте о всяких ваших правилах. Стреляйте первыми, и стреляйте на поражение, я гарантирую вам, что его не удастся захватить живым.
— Вы знаете этого парня?
— Лучше, чем хотелось бы.
— Тогда ответьте: он сотрудник ЦРУ или бывший сотрудник ЦРУ?
— Нет, он не сотрудник, — вмешалась Хаузер.
— Но вы-то сотрудник ЦРУ, верно? — настаивал Гримальди.
Калли ничего не ответил.
— О'кей, не хотите сказать, не надо. Обойдем это, как вы сказали, молчанием.
— Хорошо. Потому что я все равно ничего не отвечу.
— Никакой пальбы. Как только вы узнаете что-нибудь новое, позвоните мне. Договорились?
— Договорились, — ответил Калли, зная, что вряд ли им представится возможность выполнить эту просьбу. — Так же поступайте и вы.
Хаузер накарябала на листке номер своего радиотелефона и вручила его Гримальди.
— Телефон у меня в сумке. Я буду вместе с Калли.
Гримальди взял листок.
— Помни, Джули. Не играй ни в какие игры с этими людьми. — И с этими словами он повернулся и пошел обратно к киоску.
— Ты была хорошим полицейским? — спросил Калли у Хаузер, когда они покинули причал и возвратились к машине.
— Думаю, да.
— Почему же ты ушла?
— Это долгая история.
— Расскажи мне о ней.
— Как-нибудь в другой раз. — Ее тон не оставлял сомнения, что тема исчерпана.
— О'Крюгер? — сказал Калли.
— Что?
— Гримальди назвал тебя старушкой О'Крюгер.
Хаузер улыбнулась.
— Я полуирландка, полунемка.
— Плохое сочетание. Напился в стельку и с песней «Залив Гэлуэй» вторгся в Польшу.
Глава 28
Из окна кафе на Брайтон-Бич-авеню был хорошо виден вход в ресторан «Гардения» на другой стороне улицы. В этот воскресный день ресторан открылся довольно поздно, всего полчаса назад, и Калли с Хаузер сидели в ожидании, пока он достаточно наполнится. В почти пустом ресторане их появление неизбежно привлекло бы к себе излишнее внимание.
Когда Калли и Хаузер вышли из кафе и стали пересекать улицу, направляясь к ресторану, над головой у них загрохотал сабвей, в темное ущелье улицы посыпался сноп искр. По обеим сторонам улицы на витринах были подняты железные жалюзи, и тротуары заполнились тучными, ширококостными мужчинами и приземистыми, плотно сбитыми женщинами. У всех был ярко выраженный славянский тип лица, все были в кричаще ярких полиэстеровых одеждах и лакированной коже; все несли полные сумки свежих фруктов и овощей и разнообразные продукты из ломящихся от изобилия магазинов, которых они никогда не видели у себя на родине.
Казалось, они находились в замкнутом этническом мирке, негостеприимном ко всем посторонним; это впечатление усугублялось грубыми, гортанными звуками русского языка, едва ли не единственного, на котором здесь разговаривали. Калли мог бы поклясться, что находится в прежнем Советском Союзе, в Москве или в Киеве, или в приморской Одессе, если бы не обилие товаров в магазинах и непрерывный поток машин.
Владелец ресторана, он же и управляющий, своими блестящими глазами и круглым розовощеким лицом походил на херувима и казался воплощением дружелюбия и приветливости. Он приветствовал Калли и Хаузер, когда они вошли в «Гардению». Вытатуированные на тыльной стороне его пальцев буквы говорили, однако, о его принадлежности к Организации.
Ресторан представлял собой длинный узкий зал, заполненный уже на три четверти; в нем стоял шум и разносились характерные, русские запахи; отовсюду слышалась оживленная русская речь. Заметив пустой столик в углу около двери, Калли показал на него кивком головы. Переодетый херувим отвел их к этому столику и жестом подозвал официанта с внешностью палача, который тут же подошел, дал им меню и наполнил водой стаканы, после чего, не говоря ни слова, исчез.
Калли хорошо видел весь зал. Его глаза медленно переходили от одной группки посетителей к другой; некоторые из них, в свою очередь, подозрительно поглядывали на него и на Хаузер, чуя в них чужаков. В конце концов глаза Калли остановились на столе в дальнем конце зала, около дверей кухни. Там, склонившись над едой, сидели трое мужчин, одетые в дорогие, сшитые на заказ костюмы. Они напоминали беглых каторжников, только что ограбивших магазин мужской одежды Армани. Они пили водку так, словно это была вода. У одного из них, психопата с прищуренными глазами, наплечная кобура оттопыривала пиджак. Все трое были здоровенные, с бычьими шеями, грудью колесом и более всего походили на наемных убийц.
— Как выглядит Силкин? — спросила Хаузер, осматривая зал, увешанный акварелями и дешевыми, писанными маслом картинами, изображавшими романтические русские пейзажи и Волгу.
— Ростом он шесть футов два дюйма, худощавый и стройный. Блондин, с голубыми глазами. Пол-лица парализовано, вид придурковатый, да он и в самом деле придурок, этот сукин сын.
— Они с Маликом друзья?
— Они работали некоторое время в одном отделе КГБ И у них было общее дело. Силкин собирал дань с русской мафии, а Малик заботился о том, чтобы все закрывали глаза на ее деятельность.
— Участвовал ли Силкин в ограблении грузовика?
— Вполне вероятно.
Хаузер заметила, что он говорит холодно, не глядя на нее. Несколько минут она сидела молча, затем сказала:
— Ты сердишься на меня за то, что я посвятила в наши дела Гримальди?
— Нет, я сержусь прежде всего на самого себя, поскольку свалял дурака, ввязавшись в эту историю. Правда, я был в отчаянном положении.
— А я думаю, что ты поступил правильно. Ты скорее поймаешь Малика, чем ФБР, даже если бы ты все им рассказал. Это было правильное решение.
— Я начинаю сомневаться.
— И не жалей, что доверился Гримальди. Он лучший уличный полицейский, какого я знаю.
Вернулся официант, чтобы взять заказ, и они замолчали. Калли убедил Хаузер попробовать русскую кулебяку, одно из немногих блюд, которые он полюбил во время своего пребывания в Москве, в отделе ЦРУ при посольстве. Официант не говорил по-английски, и Калли просто ткнул пальцем в меню, хотя хорошо знал русский язык и говорил по-русски без малейшего акцента. Вскоре после того как им подали еду, Калли увидел, что кто-то, стоя в дверях кухни, жестом позвал одного из мужчин, сидевших за дальним столиком. Двое оставшихся явно насторожились. Они то и дело поворачивали головы в ту сторону, куда ушел их приятель, словно ожидая, что и их тоже вот-вот позовут.
Калли сидел, пристально наблюдая, что делается в узком проходе, который вел мимо кухни к заднему входу. Вскоре человек, которого позвали, вернулся вместе с другим. Этот другой немедленно приковал к себе внимание Калли.
Хаузер, любительница поесть, наслаждалась необычным, но вкусным блюдом. Она заметила перемену в лице своего спутника и повернулась в ту сторону, куда он смотрел. Пристально вглядевшись в лицо человека, который присоединился к троице, она узнала его по описанию Калли.
— Силкин?
— Да. Только не глазей на него. Смотри на меня и делай вид, что мы заняты разговором.
— Что ты собираешься делать?
— Ничего. Но ты можешь кое-что для меня сделать, — сказал Калли. — Если я прав, он должен вывести нас на Малика. Я хочу, чтобы ты вышла и обошла кругом здание. Там есть дорожка, ведущая от ресторана к соседнему магазину. Встань так, чтобы видеть и вход в ресторан, и то место, где дорожка соединяется с Брайтон-Бич-авеню. Если он выйдет через задний выход, последуй за ним. Я выйду через переднюю дверь и присоединюсь к тебе.
— А если он выйдет через переднюю дверь?
— Когда я выйду, дам тебе знак. Ты знаешь, как следить попеременно?
— Да, мы будем идти по разным сторонам улицы и время от времени меняться местами, чтобы он не видел позади себя одного и того же человека.
— Верно.
— Он знает тебя лично?
— Нет. Но я знаю его по отснятым фильмам, и я изучал его биографические и психологические данные, когда мы хотели завербовать его в Москве. Но мы с ним никогда не встречались.
Хаузер хотела было встать, но Калли удержал ее, положив ладонь на ее руку.
— Подожди, пока я скажу, тогда встань, нагнись, поцелуй меня в щеку и, выходя, махни мне рукой.
Калли продолжал незаметно наблюдать за Силкиным и его приятелями, поглощенными разговором.
— Иди, — сказал он вдруг Хаузер, которая встала, спокойно и хладнокровно, без тени страха выполнила его указание.
Человек с прищуренными веками посмотрел вслед Хаузер, но продолжал разговаривать. Калли ел свою кулебяку, краешком глаза наблюдая за Силкиным. Двойная дверь кухни распахнулась, и из нее вышел какой-то человек; повернувшись, он заговорил с кем-то находившимся на кухне.
Калли пристально смотрел на его затылок, на его покатые плечи, на то, как он стоял, отставив ногу. По коже у него пробежали мурашки. Человек слегка повернулся, и по профилю Калли сразу же узнал Малика.
Калли отвернулся и опустил голову. Он тотчас подумал о Хаузер. Если Малик выйдет через заднюю дверь и увидит ее или она попытается его остановить, ей не спастись. Каким бы хорошим полицейским она ни была, в каких бы трудных ситуациях ни оказывалась, она не могла тягаться с Маликом.
Он обдумывал, как ему действовать, если Малик направится к задней двери. Но он все равно опоздает. А если он подойдет к нему прямо сейчас, Малик успеет выскочить наружу, прежде чем он успеет задержать его.
Дилемма разрешилась сама собой. Подойдя к столу, где сидел Силкин, Малик внимательно осмотрел ресторан; его холодный подозрительный взгляд медленно двигался от столика к столику. Он не сразу заметил Калли, но когда заметил, глаза его вдруг расширились.
Удивленное выражение на его лице, однако, тут же сменилось насмешливой улыбкой. Он сунул руку за отворот куртки, заметив, что Калли выхватил револьвер, встал и медленно, твердым шагом направился через зал к столику возле кухни. При виде револьвера в зале послышались крики и вопли, посетители разбегались и прятались.
Малик держал рукоятку револьвера, заткнутого за пояс его брюк. По каким-то своим соображениям он не вытаскивал его. Калли с револьвером в руке подходил все ближе. В центре зала осталось лишь несколько парализованных страхом посетителей. Они заслоняли собой Малика.
Малик что-то сказал Силкину, опять улыбнулся и помахал Калли, прежде чем повернуться и побежать к задней двери. Силкин и трое сидевших с ним мужчин вскочили на ноги. Они встали живой стеной на пути в узкий коридор.
Калли продолжал идти вперед. В десяти футах от живой стены он остановился и прицелился в голову Силкина. Трое других держались за рукоятки своих револьверов, не вынимая их, однако, из кобуры.
Калли чуточку нажал на спусковой крючок.
— Выньте руки наружу, ребята, или я продырявлю вашему другу голову.
Никто из троих не понимал ни слова по-английски, но они ясно поняли значение угрозы.
— Не стреляйте, — крикнул Силкин по-русски.
Они повиновались, вытащив руки наружу.
Калли подошел еще ближе, целясь прямо в переносицу Силкину. Он ударил Силкина револьвером по виску, и тот повалился на пол, без сознания. Точным движением Калли ударил ребром ладони по шее человека с прищуренными веками, и тот упал на колени, с трудом переводя дыхание. Третьего Калли лягнул в пах, а когда тот согнулся в три погибели, ударил его коленом в лицо. Тот, скорчившись, держась обеими руками за переносицу, упал на пол. Четвертый даже не шелохнулся. Он стоял большой, почти квадратный, без малейшего страха глядя прямо в дуло пистолета Калли, и не выказывал никакого желания уступить ему дорогу.
Калли услышал два приглушенных выстрела снаружи, позади ресторана и, опасаясь худшего, сделал вид, будто хочет ударить слева, затем, резко выбросив колено, с такой силой ударил четвертого, что он с криком рухнул на пол.
Перепрыгнув через него, Калли вбежал в узкий коридорчик. Краешком глаза увидел, что в маленьком окне в дверях кухни появилось чье-то лицо. Двери распахнулись. Калли с силой захлопнул их. Выбежав наружу, он сразу же принял боевую стойку, быстро оглядывая все кругом. Не обнаружив Малика, Калли пробежал короткое расстояние до дорожки, прислонился к стене и выглянул из-за угла. Он увидел бегущего Малика в самом конце дорожки, возле Брайтон-Бич-авеню. Он вернулся посмотреть, где Хаузер, но не увидел ее.
Когда Калли и Хаузер вышли из кафе и стали пересекать улицу, направляясь к ресторану, над головой у них загрохотал сабвей, в темное ущелье улицы посыпался сноп искр. По обеим сторонам улицы на витринах были подняты железные жалюзи, и тротуары заполнились тучными, ширококостными мужчинами и приземистыми, плотно сбитыми женщинами. У всех был ярко выраженный славянский тип лица, все были в кричаще ярких полиэстеровых одеждах и лакированной коже; все несли полные сумки свежих фруктов и овощей и разнообразные продукты из ломящихся от изобилия магазинов, которых они никогда не видели у себя на родине.
Казалось, они находились в замкнутом этническом мирке, негостеприимном ко всем посторонним; это впечатление усугублялось грубыми, гортанными звуками русского языка, едва ли не единственного, на котором здесь разговаривали. Калли мог бы поклясться, что находится в прежнем Советском Союзе, в Москве или в Киеве, или в приморской Одессе, если бы не обилие товаров в магазинах и непрерывный поток машин.
Владелец ресторана, он же и управляющий, своими блестящими глазами и круглым розовощеким лицом походил на херувима и казался воплощением дружелюбия и приветливости. Он приветствовал Калли и Хаузер, когда они вошли в «Гардению». Вытатуированные на тыльной стороне его пальцев буквы говорили, однако, о его принадлежности к Организации.
Ресторан представлял собой длинный узкий зал, заполненный уже на три четверти; в нем стоял шум и разносились характерные, русские запахи; отовсюду слышалась оживленная русская речь. Заметив пустой столик в углу около двери, Калли показал на него кивком головы. Переодетый херувим отвел их к этому столику и жестом подозвал официанта с внешностью палача, который тут же подошел, дал им меню и наполнил водой стаканы, после чего, не говоря ни слова, исчез.
Калли хорошо видел весь зал. Его глаза медленно переходили от одной группки посетителей к другой; некоторые из них, в свою очередь, подозрительно поглядывали на него и на Хаузер, чуя в них чужаков. В конце концов глаза Калли остановились на столе в дальнем конце зала, около дверей кухни. Там, склонившись над едой, сидели трое мужчин, одетые в дорогие, сшитые на заказ костюмы. Они напоминали беглых каторжников, только что ограбивших магазин мужской одежды Армани. Они пили водку так, словно это была вода. У одного из них, психопата с прищуренными глазами, наплечная кобура оттопыривала пиджак. Все трое были здоровенные, с бычьими шеями, грудью колесом и более всего походили на наемных убийц.
— Как выглядит Силкин? — спросила Хаузер, осматривая зал, увешанный акварелями и дешевыми, писанными маслом картинами, изображавшими романтические русские пейзажи и Волгу.
— Ростом он шесть футов два дюйма, худощавый и стройный. Блондин, с голубыми глазами. Пол-лица парализовано, вид придурковатый, да он и в самом деле придурок, этот сукин сын.
— Они с Маликом друзья?
— Они работали некоторое время в одном отделе КГБ И у них было общее дело. Силкин собирал дань с русской мафии, а Малик заботился о том, чтобы все закрывали глаза на ее деятельность.
— Участвовал ли Силкин в ограблении грузовика?
— Вполне вероятно.
Хаузер заметила, что он говорит холодно, не глядя на нее. Несколько минут она сидела молча, затем сказала:
— Ты сердишься на меня за то, что я посвятила в наши дела Гримальди?
— Нет, я сержусь прежде всего на самого себя, поскольку свалял дурака, ввязавшись в эту историю. Правда, я был в отчаянном положении.
— А я думаю, что ты поступил правильно. Ты скорее поймаешь Малика, чем ФБР, даже если бы ты все им рассказал. Это было правильное решение.
— Я начинаю сомневаться.
— И не жалей, что доверился Гримальди. Он лучший уличный полицейский, какого я знаю.
Вернулся официант, чтобы взять заказ, и они замолчали. Калли убедил Хаузер попробовать русскую кулебяку, одно из немногих блюд, которые он полюбил во время своего пребывания в Москве, в отделе ЦРУ при посольстве. Официант не говорил по-английски, и Калли просто ткнул пальцем в меню, хотя хорошо знал русский язык и говорил по-русски без малейшего акцента. Вскоре после того как им подали еду, Калли увидел, что кто-то, стоя в дверях кухни, жестом позвал одного из мужчин, сидевших за дальним столиком. Двое оставшихся явно насторожились. Они то и дело поворачивали головы в ту сторону, куда ушел их приятель, словно ожидая, что и их тоже вот-вот позовут.
Калли сидел, пристально наблюдая, что делается в узком проходе, который вел мимо кухни к заднему входу. Вскоре человек, которого позвали, вернулся вместе с другим. Этот другой немедленно приковал к себе внимание Калли.
Хаузер, любительница поесть, наслаждалась необычным, но вкусным блюдом. Она заметила перемену в лице своего спутника и повернулась в ту сторону, куда он смотрел. Пристально вглядевшись в лицо человека, который присоединился к троице, она узнала его по описанию Калли.
— Силкин?
— Да. Только не глазей на него. Смотри на меня и делай вид, что мы заняты разговором.
— Что ты собираешься делать?
— Ничего. Но ты можешь кое-что для меня сделать, — сказал Калли. — Если я прав, он должен вывести нас на Малика. Я хочу, чтобы ты вышла и обошла кругом здание. Там есть дорожка, ведущая от ресторана к соседнему магазину. Встань так, чтобы видеть и вход в ресторан, и то место, где дорожка соединяется с Брайтон-Бич-авеню. Если он выйдет через задний выход, последуй за ним. Я выйду через переднюю дверь и присоединюсь к тебе.
— А если он выйдет через переднюю дверь?
— Когда я выйду, дам тебе знак. Ты знаешь, как следить попеременно?
— Да, мы будем идти по разным сторонам улицы и время от времени меняться местами, чтобы он не видел позади себя одного и того же человека.
— Верно.
— Он знает тебя лично?
— Нет. Но я знаю его по отснятым фильмам, и я изучал его биографические и психологические данные, когда мы хотели завербовать его в Москве. Но мы с ним никогда не встречались.
Хаузер хотела было встать, но Калли удержал ее, положив ладонь на ее руку.
— Подожди, пока я скажу, тогда встань, нагнись, поцелуй меня в щеку и, выходя, махни мне рукой.
Калли продолжал незаметно наблюдать за Силкиным и его приятелями, поглощенными разговором.
— Иди, — сказал он вдруг Хаузер, которая встала, спокойно и хладнокровно, без тени страха выполнила его указание.
Человек с прищуренными веками посмотрел вслед Хаузер, но продолжал разговаривать. Калли ел свою кулебяку, краешком глаза наблюдая за Силкиным. Двойная дверь кухни распахнулась, и из нее вышел какой-то человек; повернувшись, он заговорил с кем-то находившимся на кухне.
Калли пристально смотрел на его затылок, на его покатые плечи, на то, как он стоял, отставив ногу. По коже у него пробежали мурашки. Человек слегка повернулся, и по профилю Калли сразу же узнал Малика.
Калли отвернулся и опустил голову. Он тотчас подумал о Хаузер. Если Малик выйдет через заднюю дверь и увидит ее или она попытается его остановить, ей не спастись. Каким бы хорошим полицейским она ни была, в каких бы трудных ситуациях ни оказывалась, она не могла тягаться с Маликом.
Он обдумывал, как ему действовать, если Малик направится к задней двери. Но он все равно опоздает. А если он подойдет к нему прямо сейчас, Малик успеет выскочить наружу, прежде чем он успеет задержать его.
Дилемма разрешилась сама собой. Подойдя к столу, где сидел Силкин, Малик внимательно осмотрел ресторан; его холодный подозрительный взгляд медленно двигался от столика к столику. Он не сразу заметил Калли, но когда заметил, глаза его вдруг расширились.
Удивленное выражение на его лице, однако, тут же сменилось насмешливой улыбкой. Он сунул руку за отворот куртки, заметив, что Калли выхватил револьвер, встал и медленно, твердым шагом направился через зал к столику возле кухни. При виде револьвера в зале послышались крики и вопли, посетители разбегались и прятались.
Малик держал рукоятку револьвера, заткнутого за пояс его брюк. По каким-то своим соображениям он не вытаскивал его. Калли с револьвером в руке подходил все ближе. В центре зала осталось лишь несколько парализованных страхом посетителей. Они заслоняли собой Малика.
Малик что-то сказал Силкину, опять улыбнулся и помахал Калли, прежде чем повернуться и побежать к задней двери. Силкин и трое сидевших с ним мужчин вскочили на ноги. Они встали живой стеной на пути в узкий коридор.
Калли продолжал идти вперед. В десяти футах от живой стены он остановился и прицелился в голову Силкина. Трое других держались за рукоятки своих револьверов, не вынимая их, однако, из кобуры.
Калли чуточку нажал на спусковой крючок.
— Выньте руки наружу, ребята, или я продырявлю вашему другу голову.
Никто из троих не понимал ни слова по-английски, но они ясно поняли значение угрозы.
— Не стреляйте, — крикнул Силкин по-русски.
Они повиновались, вытащив руки наружу.
Калли подошел еще ближе, целясь прямо в переносицу Силкину. Он ударил Силкина револьвером по виску, и тот повалился на пол, без сознания. Точным движением Калли ударил ребром ладони по шее человека с прищуренными веками, и тот упал на колени, с трудом переводя дыхание. Третьего Калли лягнул в пах, а когда тот согнулся в три погибели, ударил его коленом в лицо. Тот, скорчившись, держась обеими руками за переносицу, упал на пол. Четвертый даже не шелохнулся. Он стоял большой, почти квадратный, без малейшего страха глядя прямо в дуло пистолета Калли, и не выказывал никакого желания уступить ему дорогу.
Калли услышал два приглушенных выстрела снаружи, позади ресторана и, опасаясь худшего, сделал вид, будто хочет ударить слева, затем, резко выбросив колено, с такой силой ударил четвертого, что он с криком рухнул на пол.
Перепрыгнув через него, Калли вбежал в узкий коридорчик. Краешком глаза увидел, что в маленьком окне в дверях кухни появилось чье-то лицо. Двери распахнулись. Калли с силой захлопнул их. Выбежав наружу, он сразу же принял боевую стойку, быстро оглядывая все кругом. Не обнаружив Малика, Калли пробежал короткое расстояние до дорожки, прислонился к стене и выглянул из-за угла. Он увидел бегущего Малика в самом конце дорожки, возле Брайтон-Бич-авеню. Он вернулся посмотреть, где Хаузер, но не увидел ее.